Очень скоро после переезда на новую квартиру мы познакомились с соседкой по лестничной площадке Машей Козловой. Не знать Машу было невозможно, её знал весь дом. Это была простая, неграмотная или почти неграмотная женщина, из деревни под Рязанью, по возрасту ровесница моего папы. В Маше странным образом сочетались доброта, не всегда бескорыстная, налёт культурности и интеллигентности, любопытство и простота, доходящая до невежества. Лицо Маши было интересным, даже красивым: большой лоб, зеленовато-голубые глаза и чётко очерченные брови. Вместе с тем было в ней что-то от представителей диких племён, которых иногда показывают по телевизору. Может быть, это сходство придавали ей полные губы, всегда слегка выпяченные вперёд. Выражение её лица при этом было серьёзным и должно было показывать то, что она - человек уважительный.
Сначала раздавался пронзительный звонок в дверь. Затем входила Маша, почти всегда повязанная платком. Она шла с достоинством, неся впереди себя очень большой, выпуклый, как на девятом месяце беременности живот. У этого живота была своя история. Дело в том, что, обходя за день весь или почти весь дом, Маша успевала поесть у всех, у кого она гостила. Двумя её основными интересами были: поесть и посмотреть, кто и как живёт. Поев у одних соседей и узнав о них всё, она шла к другим. Получалось так, что мы знали все подробности о жизни наших соседей, знакомых и незнакомых, а они, как можно догадаться, знали то же самое о нас. Иногда, рассказывая какие-то секреты, тайны из жизни других соседей, Маша неожиданно смущалась, и, понизив голос до шёпота, просила нас никому об этом не рассказывать. Это, дескать, Клавдия Петровна сказала только ей, Маше, и по большому секрету, а уж она никому ни слова, только нам. При этом выпуклые голубые глаза Маши становились по - детски невинными и смущёнными.
- Ну да вы – люди свои, чего там, - говорила она, поправляя на голове платок, - вам сказать можно.
Никто, однако, в том числе мы, а позже и сама Клавдия Петровна, не сомневался в том, что узнанная Машей новость, в данном случае секрет, облетит весь дом.
Слова и выражения, которые попадались в разговоре Маши, могли быть неожиданно меткими и точными.
- Сичас посижу у вас чуток и пойду зайду к дятелу.
- Кто это дятел? – поинтересовалась я.
- Кто, кто? – рассердилась Маша, - Ляксандр Иванович, вот кто. Ну и чижолый же он человек! А потом ещё пойду зайду к овчарке.
Овчаркой Маша прозвала одну молодую женщину – Галю, жившую в нашем доме прямо под нами на третьем этаже. Работала она в банке на какой-то руководящей должности и получала по сравнению с нашей зарплатой огромную сумму денег. Сначала Маша очень хвалила эту Галю. Она, Галя, и умная , целых два высших образования, и добрая. Маша, естественно за большие деньги, прислуживала ей, ухаживая за её парализованной матерью. Овчаркой Маша прозвала Галю, когда увидела то, как она кричит на свою больную мать и бьёт её.
Хвалила Маша и скульпторов Красновских, у которых она также прислуживала, особенно их дочь – Катю. По её словам, Катя – большой скульптор, и в Америку она ездила, и женихов у неё хоть отбавляй.
- Катя всё старается, лепить, - не один раз рассказывала Маша, - Давеча её выставка была. А знаешь, какая она уважительная! А какая она жалостливая! А муж у неё какой хороший! Тебе такого не найти, - говорила Маша с задиристой улыбкой и с огоньком в глазах, повернувшись ко мне.
Что же двигало Машей, когда она расхваливала своих хозяев? Думаю, что объясняется это очень просто. При всём том Маша была честолюбива. И рада бы чем-то похвастать перед людьми, да нечем: образования нет, личная жизнь не сложилась – живет она с братом, разведённым, да ещё пьющим. А потребность похвалиться есть, если не собой, то хотя бы людьми, которым она прислуживает. Хваля их, она как бы говорила:
- Вот у каких замечательных людей я служу! Всем вам до них далеко!
Особенно любила Маша рассказывать о событиях, связанных со свадьбами, а также с похоронами и поминками – это были в её жизни большие события, тем более что они были связаны с пышным угощением, с едой. Рассказывая, Маша могла многое преувеличить. Делала она это совершенно искренне. Иногда, особенно когда Маша рассказывала о событиях печальных, на лице у неё появлялось радостное удовлетворение. Но происходило это вовсе не потому, что Маша была злым человеком и хотела этого. Просто это было её основным интересом, этим она жила.
Иногда я видела, как Маша, сидя, например, у нас на кухне, сосредоточенно и в то же время бесцельно смотрит мимо нас, в пустое пространство, смотрит рассеянно, слегка причмокивая губами и постукивая пальцами по столу. В такие минуты Маше было скучно и не по себе. Жизнь идёт, она уходит, а куда уходит – непонятно. Бессознательно ища, чем бы себя занять, чтобы заполнить эту жутковатую пустоту, Маша переводила глаза на нас, начиная внимательно следить за каждым нашим движением.
- Ты чего - йто ешь?- спрашивала она, например, когда я готовила себе какао.
- Какао.
- А-а… ишь, как много сахару наложила. У меня Федька столько же ложить. Ладно, засиделась я у вас, - говорила, наконец, Маша, вставая.
Татьяна Харькова.