Чудес не бывает

Рассказ был номинирован на ежегодную литературную премию "Писатель года-2014".


Чудес не бывает. И точка.

Чудеса - чьи-то вымыслы и фантазии, навеянные бурным воображением, самообманом или слепой верой. Чего-то больше, чего-то меньше, но результат всегда один: мы выдаем желаемое за действительность. Нам кажется, что некие силы влияют на ход событий; мы верим, что есть Некто, оберегающий нас; нам приятно думать, что наша жизнь подчинена какому-то Замыслу и что самые печальные события неспроста.

На самом деле все в нашей жизни - череда глупых и очень глупых совпадений. Помню точно, я осознал это в тот момент, когда случайно встретил в какой-то жалкой забегаловке, куда по спонтанной просьбе друга забежал за сигаретами, своего отца. С самого детства мать кормила нас с братом историями о подвигах нашего дорогого папеньки, рассказывая о том, как он отважно спас её от хулиганов и целуя фотографию в дешевой рамке. На вопросы, а где же папа сейчас, она никогда не отвечала, заменяя ответ очередной байкой.

Мне стукнуло двенадцать, когда жители нашего поселка по доброте душевной подсказали нам с братом, глупым мальчишкам, что отец нас бросил, завел себе новую жену в соседнем городе и пьет по-черному. Брату Максимке на тот момент едва исполнилось семь лет, и он, разумеется, не поверил  не единому слову.
Я не стал его переубеждать.

И вот, спустя годы, я встретил маминого героя за прилавком. Дрожащей рукой он бережно отсчитывал монеты, чтобы расплатиться за водку. Я сразу его узнал. Мать столько раз показывала нам его фотографию, даже на обеденный стол поставила, что я узнал бы его и в скафандре. Одутловатое лицо, небритые щеки, бегающий взгляд - жизнь его изрядно потрепала, но все равно это был он.
Я даже испытал благоговейный трепет, увидев его впервые. Замер у прилавка и  гадал, что предпринять.

Он долго отсчитывал монеты, вызвав у продавщицы приступ раздражения, потом отдал. Чтобы оплатить свою покупку, ему не хватило двух рублей, и я хриплым голосом предложил их ему. Он пробормотал что-то несуразное, но взял-таки. Даже не взглянув на меня толком, он схватил бутылку и торопливо ушел.

Продавщица смерила это бегство снисходительным взглядом.
- Знаете его? - не удержался я от вопроса.
- Да. Тут рядом живет с женой и ребятишками.
- Ребятишками?
- Двое пацанов у него. Отец хоть и не без греха, пьет много, но ребят своих обожает.

Вот так я узнал, что у меня есть братья. До этих слов я был готов поспешить за беглецом и познакомиться с ним. Но после мне захотелось набить ему морду. От обиды. За себя и маленького Максимку. Неужели мы с ним меньше достойны отцовской любви? И как можно любить одних сыновей, но бросить других?
В тот момент я и понял, что не стоит матери и нам надеяться на чудесное возвращение блудного отца. Однако тогда я еще не разуверился в Чуде.

Самый страшный удар жизнь нанесла, когда Максимке исполнилось десять. Пьяный гад за рулем не заметил мальчонку на пешеходном переходе и сбил его.
Самые черные дни моей жизни. Мы с матерью сутками дежурили у максимкиной палаты,  молили Бога о Чуде - тогда я еще молился. Не знаю, о каком именно Чуде молилась мать, но я молился о конкретном: выздоровлении брата. Но, возможно, у Бога просто не хватило сил на все сразу. Он оставил Максимке жизнь, но вернуть здоровье почему-то не захотел. Больше года я выхаживал больного, учил его заново простым вещам:  держать ложку, говорить, вертеть головой. Постепенно мне удалось добиться результата: Максим научился кушать сам, сам передвигался по дому. Речь стала более осмысленной. Вот только ноги его я спасти не мог. Пришлось купить инвалидную коляску.

К тому времени мать совсем отстранилась от мира. Ходила по дому, как молчаливое привидение, и молилась перед иконой целый день. Так сильно просила о помощи, что совсем позабыла о хлопотах реальной жизни. Я был вынужден бросить учебу и пойти работать. Больше заботиться о нас было некому.
Оплата услуг сиделки для брата отнимала пол моей зарплаты. Остававшейся половины едва хватало, чтоб удержаться на плаву. В то время я еще был несовершеннолетним, не мог по закону работать на полную ставку, так что приходилось шабашить. Пособие по инвалидности было мизерным, я кое-как собрал все справки - словом, государство о нас здорово позаботилось.

Недолго помогали соседи, даже проводили среди местных акцию по сбору средств, звонили в какие-то благотворительные фонды, да все без толку. Ажиотаж вокруг нашего бедственного положения быстро затих, а у меня не было ни опыта, ни времени, чтобы выбивать деньги.

Я сильно уставал. Стал раздражительным и злым. Злился, казалось, на всех: на равнодушных людей, хотя на сочувствующих я злился еще больше; на самого себя за неспособность что-то предпринять; на никчемную мать, ударившуюся в религию тогда, когда мы больше всего в ней нуждались; даже в глубине души злился на брата за то, что в тот день он не успел отскочить от машины.

Упорная и слепая вера матери в Провидение сводила меня с ума. Дома она только и говорила, что там, сверху, про нас не забыли и обязательно помогут. Только нужно подождать.

В этом томительном ожидании прошло четыре года.
 
Максимка полностью окреп и выздоровел, вот только его ноги так и остались бесполезным атрибутом. Меня всерьез беспокоило, что мать, пока я пропадал на заработках, постепенно забивала младшему сыну голову своими историями о чудесных исцелениях. Для приближения этого Чуда, повторяла она, нужно только молится усерднее.

И Максим молился. Он мало общался со сверстниками, никуда не выходил. Целыми днями читал книги, смотрел в окно или играл со своим хомяком. Его бездействие меня настораживало. Я пытался объяснить ему, что нужно смириться с реальностью и научиться жить по-новому. Он пропускал мои увещевания мимо ушей и твердил, что его ноги снова будут ходить.

А с недавних пор заговорил так:
- Я прочитал книгу об истории нашего края. Ты знал, что несколько веков назад ханты и манси были уверены в чудодейственных свойствах нашей реки? Они купали в ней только что родившихся младенцев, пили из неё, омывались.
- И что? -  без интереса отвечал я.

Максим на этом месте смолкал, а я мыслями был не с ним, так что не расспрашивал дальше.

И вот, в день его пятнадцатилетия, я услышал от брата странную просьбу:
- Антон, дорогой брат, - начал он с воодушевлением. - Сегодня, в мой День Рождения, прошу тебя только об одном. Ничего мне не нужно, никаких подарков - только твоя помощь.
- Говори.
- Я очень прошу тебя отвезти меня на лодке по реке.
- Зачем?

- Я расскажу тебе потом, когда мы будем уже там. Только маме ничего не говори. Мы уйдем, когда она заснет. Я бы не просил тебя об этом, если б мог сам это сделать. Но не могу. Помоги мне, Антон. Пожалуйста.
На мои вопросы, зачем ему все это понадобилось, Максим не отвечал. Качал головой, все повторяя: "Только это прошу! Только это!"

Странное желание. Вполне выполнимое, но я чувствовал, что за словами брата скрывается нечто большее. Он явно задумал какую-нибудь глупость, но спорить я не стал - все-таки День Рождения.

Глубоким вечером, удостоверившись, что мать уже спит, мы с братом тепло оделись и вышли из дома.

На улице было очень светло. Белые ночи бывают не только в Петербурге, да и петербуржским с нашими не сравнится. У нас намного светлее - середина июня. А вот погода стояла совсем не летняя. Ветер продувал насквозь, холод ночи сковывал движения, заставляя идти быстрее, что, кстати, удавалось с большим трудом.

Наш поселок не мог похвастаться асфальтированными дорогами и тротуарами, так что приходилось тащить коляску брата по гравию, а то и вовсе по земле. Близ реки  я, спрятав коляску в кустах, был вынужден нести брата на руках.
Речная тропа резко уходила вниз, к поросшему зарослями берегу. Там была привязана моя лодка. Самая обычная, ржавенькая, без мотора, даже без защитного стекла. Досталась она мне от соседа, редкостного пьяницы, который продал мне её за бутылку водки и вскоре скончался. Чтобы уберечь новое имущество от притязаний родственников усопшего, я втихаря спрятал лодку на этом берегу. Да и документов у меня на неё не было. Куплю-продажу мы с соседом, разумеется, не оформляли.

Максимка совсем не был тяжелым. Худющие ноги, кожа да кости, были похожи на корабельные канаты, свисали почти так же - безжизненно. Я без особого труда донес брата до реки и усадил в лодку на деревянную скамью.

В течение всего нашего пути он не произнес ни слова. Только сосредоточенно и с непонятной мне надеждой смотрел то на реку, то на сиреневое небо, где уже тускло светила луна. Летом её почти не видно.
 
- Что дальше? - спросил я у брата.

Тот, не отрывая взгляда от луны, ответил:
- Нам нужно доплыть до середины реки. Остальное скажу потом.
- Зачем тебе это понадобилось? - не унимался я с расспросами, но Максим молчал.

Неодобрительно покачав головой, я подчинился. Оттолкнул лодку от берега и принялся грести.

Ночь была прекрасна, несмотря на жуткий холод и недружелюбный ветер. Он, этот ветер, и течение реки так и норовили отнести наше суденышко куда им вздумается,  но я стойко сопротивлялся. Чем дальше мы отплывали от берега, тем меньше кружилось мошки над нашими головами.

Я усиленно работал веслами, смотрел на брата и недоумевал. Зачем мы здесь? Не раз я уже хотел повернуть обратно, но странно робел: Максим глядел по сторонам с таким выражением затаенного восторга, что я не решался.
Пускай наслаждается.

Наконец, брат произнес взволнованно:
- Остановись. Хватит.
Я перестал грести.

Вокруг не было ни души. Казалось, тишина обволокла нас мягкой ватой. Где-то там, на далеком берегу, кричали ласточки, жужжали комары и стучал дятел. Но здесь было так тихо и спокойно, что я вдруг почувствовал настоящее блаженство. Усталость рабочих дней словно рукой сняло.
Максим по-прежнему молчал.

- Теперь объяснишь, что мы тут делаем? - спросил я.
- Ждем.
- Чего?
- Подходящего момента, - младший брат принялся озираться по сторонам, словно искал тот самый подходящий момент.
- Ждать долго нельзя, - пожал я плечами. - Течение относит нас далеко от берега.
- Нет. Еще ждем.
- Максим, - вздохнул я. - Что мы здесь делаем и чего ждем?

Брат нахмурился.
- Ты мне не поверишь.
- А ты попробуй.

Мальчишка, было видно, хотел что-то сказать, но не решался. Я еще раз повторил свою просьбу, и он выдал мне все:

- Хорошо. Помнишь, я тебе рассказывал об истории края? О том, что местные жители были уверены в целительных свойствах реки? Вот это я и хочу проверить.
- Чепуха, - усмехнулся я, поразившись наивности брата.

- Подожди, - поспешил он предупредить мои дальнейшие возражения. - Это кажется выдумкой, но я встретил упоминания об этом во многих источниках. А в одной книге говорилось о местном жителе, дожившем до ста тридцати лет!

- Чепуха, - снова отмахнулся я. - Если бы река и вправду исцеляла, неужели этого никто не заметил бы? Люди постоянно в ней купаются!

- Не так все просто. По поверью, нужно приплыть на середину реки и отдаться на волю течения. Луна должна быть полной. Нужно дождаться, когда появится туман, и спуститься в воду. Вот тогда-то река и исцелит тебя. Поэтому мне и нужна твоя помощь, Антон, чтобы ты спустил меня в воду.

Мои уши, казалось, меня обманывали. Братишка говорил серьезно и, похоже, верил своим словам. Понятное дело, ему всего пятнадцать исполнилось, но вспомнить хотя бы мои пятнадцать лет до аварии: я со своими друзьями пил пиво, спрятавшись за сараем, и все, что меня заботило, почему Ленка из восьмого "Б" не хочет со мной гулять. Правда, ноги у меня были целы, я был заводилой среди друзей и мог в любой момент уйти из дома от матери, которая в то время еще не ударилась в религию. А вот Максимка...Мать изрядно засорила его голову байками о чудотворцах, божественных испытаниях и прочем.  И вот брат, потеряв всякую связь с реальным миром, живет в придуманном.

Внезапно, к моему великому изумлению, реку заволокло белым туманом. В глазах мальчишки засветилась надежда, а я растерялся.

- Ну вот, видишь! - в крайнем волнении прокричал брат. - Надо торопиться, пока туман не рассеялся!
- Это всего лишь совпадение, - упрямо пробурчал я, отказываясь верить.

- Ну ты и осёл! Спусти скорее мои ноги в реку! - Максим судорожно вцепился в бортик лодки, пытаясь подняться.
- И не подумаю.
- Почему?
- Потому что это все сказки, - рассердился я. - Ну спущу я тебя, и что? Только замерзнешь и простудишься! А ничего все равно не произойдет! Ты пойми, я же о тебе забочусь!

- Ах так! Спускай, говорю! Спускай, ты, дурак!
- Нет. И хватит об этом. Пора домой возвращаться.

Я отвернулся, чтобы достать весло, как вдруг лодка качнулась и раздался громкий всплеск. Сердце мое сжалось от дикого страха - брата в лодке не было.
В панике я принялся оглядывать поверхность воды и кричать его имя, но кругом стоял туман, а течение несло лодку дальше. Не теряя времени зря я нырнул в воду.

Она оказалась очень холодной. У меня перехватило дыхание, конечности сковало, но все это не шло ни в какое сравнение с тем ужасом, когда я понял, что брата нигде не видно.

Я нырял снова и снова, но глаза быстро устали от мутной воды, словно в них засыпали пригоршни песка.

Лодку уже отнесло. В последней отчаянной попытке я нырнул - и вдруг мои руки схватились за что-то! Максим! Он барахтался рядом, пытаясь всплыть, но проклятые ноги тащили его вниз.  Вцепившись в брата, я вынырнул, и мы оба, жадно глотая воздух, пытались остаться на поверхности. Мальчишка от страха то и дело норовил утопить нас обоих, но я грубо велел ему успокоиться. Так мы продержались какое-то время. К счастью, вскоре туман рассеялся. Силы у меня еще оставались, так что кое-как мы доплыли до берега. Там, уставшие, мокрые до нитки, мы упали на землю, чтобы отдышаться.

- Больше никогда так не делай! - прохрипел я, когда речь ко мне вернулась.
- Не буду, - со слезами в голосе проговорил младший брат, глядя на свои ноги. Нетрудно было догадаться, о чем он думал. Чуда не произошло.

Как оказалось, течение отнесло нас далеко от поселка, так что мне потребовались все силы и упорство, чтобы дотащить брата до места, где мы спрятали коляску. Потом, продрогшие от пронизывающего ветра, мы добрались до дома.

Было уже раннее утро. Мать еще спала, и мы, переодевшись в сарайчике возле дома, разбрелись по комнатам.
 
Максим за все время не произнес ни слова, только слушал мои ругательства, а потом заперся в своей комнате и до самого обеда не выходил.

Жизнь потекла своим чередом. Мать, не догадываясь о нашем приключении, по-прежнему твердила о чудотворцах и святых, вот только младший сын её больше не слушал. Книги он тоже забросил, целыми днями смотрел в старенький телевизор, поглощая все подряд, а я не знал, радоваться мне или огорчаться. Я хотел уберечь брата от разочарования, но не смог. Мне приходилось лишь беспомощно наблюдать, как Максим все больше отстраняется от мира, несмотря на мои попытки хоть чем-то его заинтересовать.

Так прошло два месяца, к концу подходил август. Он порадовал нас обманчивой жарой на неделю, а потом жара сменилась дождями.

И в один из таких дождливых дней произошло невозможное. Мы с матерью услышали крики Максима, вбежали в его комнату и увидели, как он, сияя от счастья, слабо шевелит большим пальцем левой ноги.
- Смотрите! Смотрите!

Шевеление было столь незначительным, но вызвало настоящий ажиотаж у нас в доме: мать смеялась и плакала от счастья, Максим во все горло кричал какую-то несуразицу про чудеса и реку, сбежавшиеся на крик соседи весело запричитали. Лишь я один не мог поверить своим глазам и чувствовал странную растерянность.
С того момента жизнь наша наполнилась радостью и счастливым ожиданием.

Мы отвезли Максимку в ближайший город на осмотр и врач с удивлением подтвердил: да, чувствительность ног возвращается! Я не смог удержаться и спросил, случалось ли такое раньше, и врач прокомментировал так: "Такое возможно. И редко, но бывает. В какой-то момент чувствительность возвращается. И, судя по ранним заключениям врачей, вероятность такого исхода всегда существовала".

Я боялся верить. Мне казалось, стоило обрадоваться - и тут же обязательно появится подвох. Более того, я отказывался верить в то, в чем был непреклонно уверен мой брат: в волшебную силу реки. Я не мог допустить даже мысли, что такое вообще возможно. Врачи давно предупреждали, что шансы есть, так, может, это всего лишь совпадение?

Я упорно полагал, что так оно и есть. Если это то самое Чудо, рассуждал я, то почему какое-то ненастоящее? До полного выздоровления Максима было ну очень далеко, месяцы, если не годы, упражнений и тренировок, снова и снова, день за днем. Будь это тем долгожданным Чудом, разве он не встал бы в одночасье и пошел? Где же то Чудо, которое поможет нашей семье сейчас выкарабкаться из вязкого болота реальности? А реальность, как ни ужасно, такова: на выздоровление брата потребуется больше усилий и стараний, чем когда-либо, и смогу ли я финансово помочь, как то будет необходимо?

Да, я был рад. И крайне обеспокоен. Даже обижен на то, что все вокруг бредили свершившимся Чудом, в то время как передо мной разверзлась бездна неоправданных ожиданий.

Мои опасения, кажется, никого больше не волновали. И, разумеется, они не волновали Максимку. Он был счастлив. Глядел часами, как палец на ноге слабо-слабо шевелится - но и только.

Братишка рассказал матери о нашем приключении на реке раз двадцать, и, когда взялся за эту историю в двадцать первый раз, я не выдержал:

- Хватит! Я больше не могу это слушать! Твои ноги ожили совсем не из-за реки, а просто потому, что такая вероятность существовала! И все тут!
-  Но ведь четыре года ничего не происходило, а тут...
- Ну и что? Люди лежат в коме по десять лет, а потом вдруг просыпаются - просто, без причины! И в твоем случае причины тоже нет. И хватит об этом!

- Почему ты мне не веришь? - нахмурился брат. - Разве из нас кто-нибудь простудился, хотя мы шли домой мокрые до нитки да еще и ветер дул?
- Не простудились. И хорошо. Но не в реке тут дело. Может, иммунитет? Может, повезло?

Максимка явно обиделся. Скрестив руки на груди, он спросил:
- Неужели ни во что не веришь?
- Я верю только в то, что вижу и могу потрогать.
- А если я докажу?
- Докажешь? Каким-таким образом?
- А вот! - братишка закрутил колеса своей коляски и отъехал в комнату. Через пару минут вернулся, держа в руках своего хомяка.

- Ты ведь знаешь, мама придавила Чупчику ножку несколько месяцев назад, - сказал Максим. - С тех пор Чупчик постоянно хромает. Давай снова отправимся на реку и искупаем моего хомяка. Если река вылечит его -  а я в этом уверен - ты наконец поверишь мне, Фома Неверующий?

Я пожал плечами и вздохнул.
- А если не вылечит, ты перестанешь верить в чудеса и заживешь нормальной жизнью, договорились?

Так мы и решили.

Этим же вечером мы оделись и, дождавшись темноты - а белые ночи уже канули в Лету - снова направились к реке, к тому месту, где была привязана лодка. Я нашел её через неделю после нашего первого приключения и спрятал, даже не догадываясь, что мне взбредет в голову снова воспользоваться ею с такой глупой целью. Но мне хотелось убедить брата в своей правоте. Мне казалось, что, докажи я это, я смогу направить его в верное русло и подготовить к предстоящей жестокой реальности - упорному труду, который не облегчит ни одна молитва. Хотя, чего скрывать, я хотел доказать также, что чудес не бывает.
Хомяка Максим взял с собой, положив в коробку, и теперь бережно держал питомца на коленях.

И вот мы у лодки. Вычерпав дождевую воду, я усадил брата на деревянную скамью, а сам оттолкнул лодку и принялся грести.

В этот раз указаний мне не требовалось, я помнил, что надо делать, и Максимка молчал, то и дело успокаивая своего хомяка. Полная луна рассеивала ночную мглу вокруг, так что я прекрасно ориентировался. Довольно быстро мы доплыли до середины реки, и я аккуратно уложил весла.

- Ждем? - спросил я.
- Ждем.
- Надеюсь только, дождь не начнется.

Мы стали ждать.

Время тянулось медленно и упрямо, прошло минут десять, но туман так и не появлялся. Лодку тихонько относило прочь, но течение реки было слабым. Еще месяц-другой - и лед покроет реку до самого апреля. Зима у нас суровая и очень долгая.

- Антон, - вдруг задумчиво спросил младший брат. - Почему ты ни во что не веришь? Ни в Бога, ни в чудеса, ни в святых?

Я усмехнулся и, прежде чем ответить, встал на ноги, чтобы размять кости. В спине ломило от усталости рабочих дней, руки заныли от гребли. В это раз я почему-то не ощутил никакого блаженства тишины и ночи. Да и куда уж там, когда холод продирает до костей!

- Потому что все это выдумки.
- Даже Бог? - испугался брат.
- Даже Бог.

- Разве ты никогда не молишься?
- Раньше молился, когда был глупым. Но Бог не ответил и не помог. И если Он есть, но не помог мне - с чего бы мне в него верить? Он же просто козел!
- Не говори так! - возмутился мальчишка, озираясь по сторонам. Я лишь посмеялся над его реакцией.

Время шло, но ничего не происходило. Наконец, спустя полчаса я не выдержал.
- Все. Я замерз. Возвращаемся.
- Нет! - возразил Максим. - Подождем еще. Надо вылечить Чупчика.

- Да брось, - от холода я почувствовал раздражение. - Тебе уже сколько? Пятнадцать! Хватит верить во все подряд!
- Какой же ты упрямый! Настоящий осел!

- Осел? По крайней мере я не наивный дурачок, как некоторые!
Максимка обиделся. Поджал губы, насупил брови и скрестил руки на груди. Пару минут он молча глядел в сторону, и я почувствовал уколы совести за свои слова. Но вот младший брат сказал:

- А я верю. И буду верить. Верю, что река поможет мне снова встать на ноги. Верю, что мы заживем хорошо. Верю, что к нам отец вернется и станет помогать. Верю, что у него были причины, потому-то он и ушел.

Последнее меня совсем убило. Я взорвался.
- Причины? Какие еще причины? Нет никаких причин! Он просто ушел, плюнув на своих детей! И поверь, ему неплохо живется со своей новой семьей!
- Ты врешь!
- Если бы! Так что не тешься пустой надеждой, хватит жить фантазиями! "Отец вернется", "река вылечит", "снова встать на ноги"! Ну-ка дай мне своего хомяка, я его искупаю и вернемся  уже домой!

Я хотел выхватить коробку, но Максим крепко в неё вцепился. Чувствуя неожиданный прилив злости, вызванный как холодом, так и словами брата, я пытался вырвать коробку, он не отдавал, и у нас случилась небольшая потасовка.

Как наверное это ужасно со стороны выглядит - драться со своим братом-инвалидом. Но Максимка не был для меня инвалидом. Я жил рядом с ним, каждый день бок о бок, и перестал видеть в нем ущербного, каким, должно быть, он кажется сердобольным прохожим. Это был младший брат, упертый, наивный, и я на правах старшего мог дать ему подзатыльник. Или забрать коробку.

И так случилось, что за своей потасовкой мы не заметили приближающийся туман и то, что лодка сильно раскачалась. Мгновение - я поскользнулся и полетел за борт нашего хилого суденышка, прихватив с собой брата! Коробка с несчастным хомяком  также улетела в воду.

Странное дежа вю: мы с братом снова в этой реке. Но на этот раз я паниковал меньше. Вынырнув, я схватил Максимку и принялся, пыхтя от неимоверных усилий, плыть к лодке. Её отнесло не так далеко.

Мне удалось залезть в лодку первым, пока Максимка держался за бортик, и затащить его следом. Силы были на исходе.

- Чупчик! Где он? - только и повторял брат, еле сдерживая слезы. Я огляделся по сторонам.

Туман исчез так же внезапно, как и появился. И потому я увидел невдалеке плавающую на поверхности реки коробку. Указав на неё, я стал грести и вскоре выловил.

Хомяку Чупчику в эту ночь чрезвычайно повезло: его бумажное суденышко не потерпело "коробкокрушение" и не затонуло, поскольку картон не успел размякнуть. Но, так как в коробке была небольшая дырочка, немного воды туда все же попало и мохнатый бедолага не избежал холодной ванны.

Спустя полтора часа, мокрые до нитки и замерзшие, мы вернулись домой.

С Максимкой мы в тот же вечер помирились. Все-таки цель наша была достигнута, пусть и таким образом.

Но чуда не произошло. Ножка у хомяка не излечилась, и брат с таким разочарованием каждый день вздыхал, осматривая своего питомца, что у меня язык не поворачивался сказать: "Я же говорил!"

Через пару недель палец на максимкиной ноге перестал реагировать на прикосновения иголки. И еще через пару дней брат не смог им пошевелить. Это окончательно его добило. Он впал в пречерную депрессию и перестал со мной разговаривать в тот же день.

Я пытался наладить с ним отношения, но что-то ушло, навсегда было упущено и сломано. Кажется, я добился чего хотел: Максим больше не верил в чудеса, но вместо удовлетворения я чувствовал только жгучий стыд.

А однажды, вернувшись с работы, я не застал брата дома. Ни у соседей, ни у знакомых его не было. Пропала часть его вещей, все деньги из копилки и хомяк. Мать сохраняла укоризненное молчание и ничего не говорила. Сказала только: "Максим уехал. И не хочет, чтоб его искали".

Разумеется, я не послушал. Кинулся в полицию, написал заявление, но, так как ждать я не мог, объездил всех знакомых и друзей, но нигде брата не нашел. Несмотря на мои попытки выяснить у матери, куда уехал её младший сын, ничего не вышло: она пожимала плечами, говоря, что сама не знает.

Через двое суток полиция сообщила нам, что разыскиваемый гражданин уехал из поселка на автобусе. Его опознали водитель и пассажиры, оказавшие ему помощь при посадке. Куда направлялся молодой паренек да еще и инвалид, никого тогда не взволновало. Полиция отследила его путь до ближайшего города, где он при помощи проводника взобрался на поезд. В Екатеринбурге он сошел с поезда, и на этом его след простыл. Я тут же взял отгулы и помчался туда, но мог ли я найти человека в огромном городе?

Я винил себя в случившемся. Если бы я не был так глуп, так упрям, если бы попытался найти нужные слова, если бы объяснил, если бы выслушал - этих "если бы"скопилось столько, что ни о чем другом я думать не мог, пока, где-то через месяц, Максим сам не позвонил и не сказал, что у него все хорошо.
Разговаривал он с матерью - я в то время был на работе - так что это она передала мне содержание разговора, сводившееся к следующему: Максим живет в городе у какого-то своего друга, у него все нормально и возвращаться он не собирается. При этом мать смотрела на меня  с таким укором, что спорить я не стал.

И вот прошло уже двадцать лет. С братом я ни разу не виделся за этот долгий срок, но мы ежегодно получали от него открытки. Мать хранила их в шкатулке и часто-часто перебирала. Ни обратного адреса, ни телефона - Максим явно не хотел возвращаться. Мы знали только, что он в порядке.

Но недавно мы встретились. Повод для встречи оказался довольно печальным - похороны матери. Максим, очевидно, общался с ней по телефону, потому что приехал уже на вторые сутки после её смерти. Наверняка сообщила соседка.
Он появился в доме, и я не сразу признал в этом крепком незнакомом мужчине сбежавшего двадцать лет назад мальчишку. И, если бы не его инвалидная коляска, новая, современная, видно, что дорогая, я бы ни за что не поверил свои глазам. На лице брата, таком непривычно взрослом, лежал отпечаток глубочайшей скорби. Он смотрел на гроб, опустив голову, но не плакал.

Он приехал не один, чему я был крайне удивлен. С ним пришла красивая женщина лет тридцати с лишним и две девочки-подростка, близнецы. Мои племянницы, понял я по сходству с Максимом, и мысль о том, что у моего брата есть своя семья, поразила и даже...обидела? Ведь когда-то я был его семьей.

Когда я вышел во двор подышать свежим воздухом, он вышел за мной. Без особых усилий он преодолел порог, причем создавалось впечатление, что такие мелочи как порог его больше не смущают. Хотя мне запомнилось, как он давным-давно, еще будучи мальчишкой, стеснялся таких вещей и предпочитал не выходить из дому. Поэтому его побег для меня стал удивительным открытием и настоящим ударом. На коленях брата лежала коробка. Наверное, что-то привез.

Я не знал, что сказать. Слишком много лет прошло, и этот взрослый мужчина в инвалидной коляске был для меня незнакомцем. Почему-то в своих мыслях, встречая брата, я представлял его прежним: наивным мальчишкой с добрыми глазами и верой во все хорошее. И в мыслях я много чего ему говорил, мальчишке. Но что сказать этому незнакомцу?

Он избавил меня от необходимости что-то выдумывать, начав сам:
- Мои дочери и жена хотели бы познакомиться с тобой. Жаль, что у них появилась такая возможность при столь печальном событии.

Даже голос моего младшего брата был незнакомым и чужим.

Я пожал плечами.
- Ты знал, где я живу. Мог бы приехать. Или написать, где живешь ты, чтоб приехали мы с мамой.
- Да. Мог бы. Но почему-то все время затягивал, пока не стало слишком поздно. Мы созванивались с мамой, но она ни разу не сказала, что тяжело болеет.
- Она была уверена, что это лишь недомогание, - ответил я.

Максим глубоко вздохнул.
- Я хотел извиниться. За свой побег.
- С извинениями ты опоздал на двадцать лет.

- Да. Я знаю, - брат сокрушенно покачал головой. - Я был зол на тебя. И даже сейчас я зол, несмотря на то, что ты сделал для меня очень много. Да, я благодарен тебе, искренне! Но прошло столько лет, а я до сих пор не могу избавиться от чувства обиды на тебя... Вот, смотри. Это я привез с собой.

Максим протянул мне коробку. Нахмурившись, я взял её и открыл. Думал, там какие-то старые вещи, но нет - то, что я там увидел, меня удивило. Там был хомяк. Я глядел на мелкого зверька, недоумевая, что это значит. Но потом заметил, что одна ножка у хомяка поранена и зверек не ступал на неё.

Наверняка на моем лице было написано замешательство, так как Максим пояснил:
- Это Чупчик. Помнишь, мама придавила его ножку?
Я не отвечал, и брат продолжил:
- В среднем хомяки живут в неволе 3 года, но Чупчик оказался долгожителем. Да таким, что разумно спросить - почему?

Я стал догадываться, куда клонит мой брат. И, чтобы скрыть свое замешательство, произнес со слабой улыбкой:
- Хочешь сказать, это из-за реки?
- Когда мы упали в реку, затянулся туман. Мой хомяк недолго пробыл в воде.

Я покачал головой и закрыл коробку.
- Это невозможно. Либо ты решил подшутить надо мной и привез другого хомяка, либо просто Чупчик, как ты сказал, долгожитель. Такое редко, но бывает.
Мои слова рассердили Максима. Он забрал коробку.

- "Редко, но бывает", "Вероятность существовала", "Просто так совпало", - передразнил он с издевкой. - Вы, называющие себя скептиками, не поверите в существование кирпича, даже если он упадет вам на голову! Хочешь сказать, что все - цепь случайностей? Что мои ноги ожили спустя четыре года отчаянных попыток просто так? Что из всех хомяков в зоомагазине я когда-то купил совершенно случайно долгожителя? Это ты хочешь мне сказать?

- Если все из-за реки, почему же ты снова не искупался в ней? - рассердился я в ответ. Мы не виделись двадцать лет, а братишка привез показать мне хомяка и снова твердит про реку!

- Я пробовал. И не раз. Мы приезжали сюда с женой в тайне ото всех. Она мне сразу поверила в отличие от тебя. Ну или сделала вид, что поверила. Это не так важно. Туман все равно не появлялся. И я понял, что река не дает что-то дважды. Один раз исцелив меня, она забрала обратно свой дар, когда я усомнился. И поэтому я не мог приехать сюда, к тебе. Обида не дает мне покоя, и наверное с ней я и умру. Хотел бы я отпустить её, но каждый раз, не в силах встать со своей постели самостоятельно, я чувствую её внутри, снова и снова. Она грызет меня каждую минуту. Если б только ты поддержал меня тогда, если б только поверил...Но даже сейчас ты не веришь мне. Веришь ли ты хоть во что- либо?

Он развернул коляску и снова скрылся в доме. Я долго стоял на крыльце, погруженный в свои невеселые мысли.

После похорон Максим сухо познакомил меня со своей семьей, и на следующий же день они уехали. Брат больше не заводил разговор о прошлом, и я чувствовал, что он расстроен и разочарован. Но мог ли я согласиться с ним, избавив его от этой глубокой обиды? Наверное мог.  Но не стал. Не захотел. Зачем было врать? Мы с ним стали чужаками.

Однако его слова не выходили у меня из головы.

Нет. Такое невозможно. Это всего лишь случайности, совпадения, глупости. Мы выдаем желаемое за действительность. Мы слабы и поэтому не можем и не хотим принимать жизнь такой, какая она есть - бессмысленная череда событий. Мы пытаемся всему придать смысл, наполнить пустоту каким-то предназначением. Но его нет. Люди просто умирают, дома просто рушатся, жизнь просто заканчивается. И точка.

Но иногда, просыпаясь посреди ночи в пустом доме и теряя всегдашнюю уверенность, я смотрю в потолок и повторяю про себя, что чудес не бывает, заканчивая все время не утверждением, а робким слабым вопросом:

"Чудес не бывает?"