(Сердитые заметки,
записанные во время передач).
Звучат раскатистые позывные. Скрежет посте-пенно затихает. Слушаю параллельно новости на иврите и русском. Там – минута, здесь – минута. Израильский диктор говорит четко, без всяких изы-сков. Может быть, слишком быстро для наших ушей, но евреи – народ южный, как греки, итальян-цы. Солнышко их, наверно, подбадривает, не то, что северян, которым на морозе хочется укутаться теплым шарфом и говорить не спеша, размеренно, словно засыпая под снежную колыбельную. Диктор «Решет-бет» уже успел сказать основные новости, а «Рэка» только заканчивает представлять себя. Две минуты не в нашу пользу. Но мы ждем, терпеливо ждем, потому что радио это – новорожденное, по-тому что оно необходимо, как глоток воздуха отту-да, из дальних мест, где прожита жизнь.
Всю первую войну с Саддамом, который про-жил как бандит, а умер, как джентльмен, мы пыта-лись понять военные сводки и даже выучили тер-мины гражданской обороны на иврите. И «шахар адом» , и «бардас» , и «хедер атум» . Кроме того, пытались запомнить слова немудрящей, но теплой, доброй песенки «Ху хайя оле хадаш» . Песня о но-вичке в стране, у которого пока ничего нет, но все обязательно будет, и как хорошо, что он приехал.
И вот весной 1991 появилось наше радио на русском языке. Еще и в помине не было «русского» телевидения, да и телевизорами далеко не все успе-ли обзавестись. На радио быстро зазвучали, помимо новостей, литературные и музыкальные компози-ции, беседы, как сохранить кожу в жарком климате, как испечь торт из мацы, как избавиться от сырости в доме и как разговаривать в Битуах Леуми .
Нужные передачи – поддерживающие, доказы-вающие, что жизнь на новом месте идет своим че-редом, и можно ждать от нее и хорошего, и плохого – обычных поворотов. И дикторы нового радио – профессионалы-журналисты, филологи, музыкове-ды, искусствоведы и вообще «веды» во всех облас-тях.
Но что это? – Ой, скорее бы весна, – скорого-воркой говорит молодой женский голос, – мы уже так соскучились за (!) теплом.
Увы, это голос не гостя передачи, это сама дик-тор. Похоже, что она из Украины, но ведь радио – на русском языке, нам это каждый день объявляют. Так что, как говорится, держи фасон. Кстати, о гос-тях передачи. Неловко слушать, как остепененная дама повествует что-то о дедушке в молитвенном обличье, которого помнит с детства. То, что помнит его – это человечно, это замечательно, но помнить в обличье, а не в облачении – это все равно, что со-хранить в памяти образину, а не образ. Может быть, не всегда нужен прямой эфир, – при первом же те-лефонном разговоре опытный журналист сразу по-ставит диагноз, кого стоит «выпускать в свет», а кого лучше записать и подшлифовать.
Идет учебная передача, иврит. Израильтянин читает внятно, держится естественно, он работает, хочет объяснить так, чтобы многие слова были по-нятны без перевода. В его коротких текстах юмор и доброжелательность. И тут включается «русская поддержка». Но почему такой мурлыкающий голос, как у кошки, которая пела мышке в норке. Ведь это – урок, короткий, в котором надо объяснить самую суть, а не убаюкивать слушателя. Ему нужны сей-час новые слова, выражения, а не сладкая кара-мелька. А вот «Поздравляем родных и близких», копия старой советской передачи. А не устарела ли она в век интернета, всеобщей телефонизации и «мибильнизации». Зачем эти радиопожелания доро-гому мужу, который наверняка сейчас сидит рядом и с аппетитом ест форшмак. Может быть, лучше поздравить его в кругу людей, которым он дейст-вительно дорог, а эфир освободить для чего-то более насущного.
Следом идет программа новостей. Оживленный голос молодого диктора сообщает о визите нашего премьер-министра в Китай, где его радушно встре-чали – он уроженец Харбин;.
Он даже не уроженец Харб;на, не говоря о Харбин;. Его отец, еврей из Самары, жил в Китае до 1933 года, создал там молодежное общество «Бейтар». Сын Эхуд родился уже в Палестине, в 1945 году. В этом сообщении не только литератур-ный «ляп», но и небрежное отношение к фактам. Кстати, слово «диктор» и «дикция» – одного корня, то есть предполагается, что у диктора должна при-сутствовать эта самая дикция, без которой он, как рыба без воды и как еврей без рыбы. И даже то, что диктор прекраснейший человек, добрейший това-рищ и работник с большим стажем, не освобождает его от необходимости внятно произносить все три-дцать три буквы русского алфавита. Или просто го-товить передачу, предоставив возможность выхо-дить в эфир тому, у кого эти буквы отскакивают от зубов.
В Израиле люди слушают новости по несколь-ку раз в день, – такая здесь жизнь, что за несколько часов может случиться то, что другой стране хватит на годы. И хочется знать, что сегодня мы – как все, что и у нас спокойно. Но диктор читает текст с та-кой трагической интонацией, что сердце екает: «все, теракт!». Но нет – проскочили. И тема мирная – об увеличении уровня воды в Киннерете, – радо-ваться надо, зачем же так мрачно.
А вот плеяда молодых. У них превосходный иврит, свободный английский и знание компьюте-ра. А что же с русским: «На первом этапе Хамас, взамен израильского пленного солдата, требует освобождения четыреста(!) террористов и не склонен идти ни на какие уступки». Что такое Ха-мас, – мы знаем, склонить его к чему-то хорошему практически невозможно. Но числительные, по крайней мере, склонять можно, они-то более гиб-кие. А почему мы должны обл;гчить положение палестинских заключенных в израильских тюрь-мах? В нынешней ситуации нет уверенности, что мы должны даже облегч;ть его, а тем более выпус-тить террористов, которые уже отсидели длитель-ные срок;!
Это как? Откуда такая лексика у молодежи, выросшей в постперестроечной стране или Израи-ле. Я даже не уверена, что они знают песню: «Этап на Север, срок; огромные…». Да и в России сейчас, слава Б-гу, этапов нет. Хотя говорят, что и Севера нет – спились или вымерли. Так это же уголовный жаргон, а не новости на русском языке. Подобный журналистский лексикон, некий «современный сло-варь интеллигентного человека», сам по себе явля-ется новостью. Плохой.
Час от часа не лучше: «Политическая буря утихает, но она и не думает успокаиваться». Думать буре по статусу не положено. Хотелось бы знать, что думает по этому поводу сама жур-налистка.
«Последствия строительства возле Храмовой горы могут привести к третьей интифаде». Во-обще-то последствием строительства является не-кое сооружение – так оно ни в чем не виновато, а вот факт строительства – вещь более коварная, того и гляди, может куда-то завести.
И далее по тексту: «Он высказывает подозре-ния уголовного характера в отношении дела пре-мьер-министра». Тот, чьи подозрения носят уголов-ный характер, сам должен находиться под следст-вием, а не заниматься чужими делами. Только так, по всем законам логики и юриспруденции!
Ближе к полуночи задушевная музыкальная передача: «Любовь – это такая штука», – говорит ведущий.
Какая – не объяснил, оставил в неведении. За-тем подвел итоги: «В нашей передаче мы подверга-ем музыку своему охвату». Именно так, записала слово в слово. Чтоб мне так жить, век свободы не видать!
И еще из той же программы: «Добрый вечер! Сегодня у нас передача “Выше крыши”. Рядом со мной дамочки и другие люди. Программа празднич-ная, так что музыка будет адекватная».
Действительно, выше крыши небоскреба. Учи-тывая количество перлов, как говорится в старом анекдоте, – «об спрыгнуть не может быть и речи!»
Так помогите ведущему слезть с этой крыши, простите – программы!
Язык – вещь живая, он всюду меняется, и в России – тоже. Договора и бухгалтера стали почти нормой, инженера, правда, пока не прижились. В 60-е годы, когда в России решили провести языко-вую реформу, ходил стишок:
Наши деды и отцы
Говорили «огурцы».
И писали «огурцы»
Наши деды и отцы.
Но поскольку и отцы
Превращаются в «отци»,
То страшны ли нам «конци»
Слов «дворци» и «огурци»
Реформа не состоялась, потому что страшно стало. И нам страшно, когда слышишь подобные изыски на русском радио. То, что русское телеви-дение выдает иногда такие же «перлы», не является для нас оправданием. И так хотелось бы слышать речь, «адекватную» языку – «великому и могуче-му», – пожалуй, лучшему из всего того, что было у нас в прошлой жизни.