Ну, вот, товарищи, наше первое совещание за-кончено, мы познакомились и даже поговорили о производственных делах. Надеюсь, будем работать дружно, а Вы, Григорий Савельевич, – я правильно произношу Ваше имя-отчество? – займитесь про-фановыми горелками .
Молодой сотрудник производственного отдела громко прыскает в кулак, остальные тихонько хи-хикают.
Так состоялось наше знакомство с новым на-чальником Управления. Высокий, чуть лысоватый мужчина лет пятидесяти, сохранивший неплохую фигуру, в отлично выглаженном костюме и черных туфлях, начищенных так, что в них можно смот-реться, в белоснежной рубашке с крупными, без-вкусными запонками. Галантерейщик, – мелькает в голове, – запонки принес с работы. Уже пронесся слух, что новый руководитель, военный инженер, работал заведующим какой-то базы при ЦК КПСС. До этого был военным советником в Афганистане, владел фарси. Не знаю, как насчет персидского, но с русским у него явные сложности. Говорит по-чиновничьи бесцветно, громоздя фразу за фразой, водянистые глаза на каком-то стертом лице. Это после своего-то искрометного предшественника!
Выхожу из кабинета с тяжелым чувством, – и сразу к главному инженеру, с которым мы друзья.
– Что скажете, Александр Аркадьевич?
– Чует мое сердце, что мне с ним не работать – говорит он мрачно, отвернувшись почему-то к окну.
Мы молчим.
Видеть таким нашего «главного», весельчака и гуляку, непривычно. Довольно долго он исполнял обязанности начальника Управления, но его так и не утвердили, а мог бы быть хорошей заменой Эри-ку Дмитриевичу. Дело свое Александр Аркадьевич любил и знал, к людским недостаткам был терпим, перед начальством держался с достоинством, с под-чиненными – без высокомерия, помнил и прекрасно рассказывал острые анекдоты. О себе со смехом го-ворил: «Когда домой под утро возвращаюсь, – все-гда захожу в спальню задом наперед. Если Нина просыпается, – шепчу тихонько, – спи, спи, я уже пошел».
Прогнозы Александра Аркадьевича оказались пророческими. Именно он стал первой жертвой но-вого руководителя. Впрочем, жертвой в прямом смысле этого слова его нельзя было назвать, – ушел добровольно.
Боевые действия наш начальник, Анатолий Иванович Куров, начал одновременно на несколь-ких фронтах, что было не совсем верным стратеги-ческим шагом. Первым делом он решил избавиться от всех инородцев, – у нас работали евреи, армяне, грузины и даже два грека. Все свои рабочие часы и, кажется, сверхурочные тоже, он посвятил собира-нию компромата на неугодных.
Перевалив на главного инженера всю работу, Куров донимал его мелкими придирками, крупных быть не могло, ибо в делах новый начальник ока-зался полным профаном, хотя этим словом неза-служенно назвал бедные пропановые горелки.
В министерстве Анатолий Иванович постоянно объяснял, как ему трудно работать со строптивым помощником, который якобы создает ему плохую репутацию в глазах заказчиков и сослуживцев. И однажды Александр Аркадьевич сказал мне: «Я как в воду глядел, нутром учуял, что мы с этим типом не пара. До пенсии осталось недолго, меня пригла-шают в приличную организацию, за годы работы много шрамов набралось, идти снова в бой неохота, а вы поборитесь, жалко все же, много труда здесь вложено».
Теперь на очереди была я, но здесь начальнику пришлось замедлить темп. Дело в том, что на ка-ком-то собрании министр похвалил мое выступле-ние, сказав: «Кратко, четко и по существу», а затем спросил громко, через весь зал: «Вы член партии»?
– Нет, – ответила я.
– А жаль!
На следующий день Куров с тайной радостью в голосе сказал: «Теперь он Вас заберет»!
– Не заберет, Анатолий Иванович, зачем ему беспартийный инвалид пятой группы.
– Ну, что Вы, Бронислава Александровна, мы же государство многонациональное!
– Слова «национальный» и «националистиче-ский» имеют общий корень.
Он замолчал, и тогда я с удовольствием доба-вила: «И вообще мне нравится работать здесь».
Спустя несколько дней он вызвал мою замести-тельницу. Разговор был долгий, и вернулась она с красными пятнами на лице.
– Какой интриган бессовестный, – сказала, отдышавшись, – и вообще шовинист.
Вопросы можно было не задавать. Куров сле-довал по стопам большевистских учителей, только вместо почты, вокзала и телеграфа, он решил овла-деть ключевыми постами – партийной и профсоюз-ной организацией. Следом за моей заместительни-цей пригласил для беседы одного из лучших на-чальников участков, доброго друга бывшего нашего руководителя, человека прямого и далекого от ин-триг.
– Хочешь быть секретарем парторганизации? – без предисловия спросил он Смирнова.
– Хочу, – преданно глядя ему в глаза, ответил Миша.
– Значит будешь!
У Курова на пути имелось лишь одно препятст-вие: Смирнов был беспартийный.
Этой издевки начальник ему не простил и ре-шил расквитаться за обиду. Смирнов страдал не-редким российским пороком – любил выпить. Уви-дев как-то Мишу в коридоре раскрасневшегося и чересчур оживленного, Куров тут же повелел его собеседнику взять в отделе кадров направление к врачу на предмет проверки трезвости Смирнова. Но собеседник оказался настоящим товарищем, – они обменялись паспортами, в которых на черно-белых фотографиях вообще нельзя было различить лица.
Врач сильно удивлялся: «Первый раз такое в моей практике, – пьяный трезвого привел» и выдал справку, что Михаил Федорович Смирнов трезв, как стеклышко.
На профсоюзном фронте дело обстояло хуже: лидер этой организации, который работал очень давно и считался своим человеком, неожиданно стал перебежчиком. А поскольку фамилия «Куров» произносилась нами с дополнительной буквой «в» в середине, то и действия его новых прихлебателей называлось глаголом того же корня.
Следующей задачей нашего нового шефа была замена начальников участков преданными людьми, независимо от уровня квалификации и образования. Махая шашкой направо и налево, он наткнулся на лучшего из них, объявил ему без серьезной причи-ны строгий выговор, а через месяц уволил за развал работы, хотя Анатолий Гумеров уже два года не выпускал из рук переходящее красное знамя. Прав-да, без везения здесь не обошлось.
Дело в том, что вверенный Гумерову Можай-ский участок проводил работы на новой даче Косы-гина, где электрики установили хрустальную люст-ру фантастической цены. Госстрой, издававший справочники по составлению смет, включал люстры в объем выполненных работ, ибо, в самых дерзких снах, подобной цены не мог и представить. Так Можайский участок выполнил за четыре месяца годовой план и дальше мог жить уже спокойно. Это был счастливый случай, хотя и без него Анатолий работал прекрасно, – просто Курову не давало спо-койно спать его татарское происхождение. Мы очень большой и, главное, интернациональной группой, пригласили хорошего адвоката и начали судебное дело под кодовым названием «Анатолий против Анатолия» или «Бородинская битва» – зна-менитое Бородино находилось на Можайском на-правлении.
В суде истцами выступали: один заместитель управляющего, три руководителя отделов, все ве-дущие начальники участков, и, что было особенно важно, секретарь партийной организации. Пора-женный адвокат сказал мне: «Если бы Вы знали, сколько дел я провел против разных директоров, но все они были либо уволенные, либо ушедшие, – такое вижу в первый раз. Честь вам всем и хвала!»
Протокол судебного заседания гласил: Гумеро-ва – восстановить, Курову – поставить на вид. В решении, которое нам прислали через несколько дней, вторая часть формулировки исчезла. Нашему партийному секретарю сказали по секрету, что вмешался обком партии. Петля затягивалась, и надо было спешно искать способ борьбы с любимым ру-ководителем. И тогда мы решили обратиться в пе-чать, которая, как известно, являлась мощным ору-жием в руках пролетариата.
С Леонидом Жуховицким, достаточно извест-ным тогда писателем и журналистом, и его женой Наташей мы с мужем приятельствовали. Я расска-зала Лене о чехарде, которая происходит на работе, и просила помочь, на что он мне ответил: «Рена, у меня всего лишь удостоверение сотрудника “Лите-ратурки”, это не та газета, которая может убрать ставленника обкома, и при всем доверии к твоим словам, я должен увидеть и услышать вашего ге-роя».
Жуховицкий поехал на собрание Московского участка, в забытое Б-гом место на Сколковском шоссе, где Куров выступая перед массами, пытался заручиться поддержкой рабочего класса, не стесня-ясь ни матерных, ни антисемитских выражений. Леня пришел в своей обычной, потертой джинсо-вой робе, так что его приняли, по-видимому, за од-ного из новых механиков. Статуса «секретного» наше Управление не имело, собрание было откры-тым, и никто не обратил на него внимания. Жухо-вицкий позвонил поздно вечером: «Слушай, да он же настоящий фашист! Буду искать какие-то ходы, а вы готовьте коллективное письмо».
Телефон в нашей квартире раскалился, как в штабе военного округа, – группа заговорщиков по-стоянно была на связи. Мы собрали больше двухсот подписей, и письмо это я передала Лене на Новом Арбате, куда придумала себе командировку в На-учно-исследовательский институт цен.
Все-таки, какие-то неясные слухи докатились до нашего руководителя, – после очередного сове-щания Куров попросил меня остаться: «Бронислава Александровна, а в какую рубрику “Литературки” вы собираетесь послать письмо против меня?»
– В рубрику «Если бы я был директором», – ответила я. Игра теперь шла с открытыми картами.
Пока мы собирали подписи, начальник тоже не лежал на печи. Он пригласил госконтроль, и теперь в моем кабинете разместились три добрых молодца, которые проверяли документы, кого-то вызывали, с кем-то шептались, искали «мертвых душ», ездили в область для контрольных замеров, – в общем, дер-гали всех, мешали работать, копали и придирались.
Прошел месяц, Куров ходил гоголем, Жухо-вицкий не появлялся, обстановка не радовала. И вдруг Леня позвонил: «Я, кажется, договорился с заместителем главного редактора «Социалистиче-ской индустрии», они подчиняются напрямую ЦК. Конечно, лучше бы «Правда», но туда путей нет. Если получится, – сообщу накануне. Старайтесь, чтобы слухи не дошли до Курова, иначе все может лопнуть».
Двадцать восьмого февраля снова раздался Ле-нин звонок: «Покупайте завтра утром «Социндуст-рию», статья называется «Авторитет».
1-го марта1973 года, на удивление киоскеров, в районе Охотный ряд – Петровские ворота уже через час не осталось ни одного экземпляра газеты, кото-рая обычно шла в макулатуру.
Сотрудница отдела Рита дочитывала статью, когда в комнату зашел один из контролеров.
– Что это Вы читаете?
– Да вот статья про нас, – ответила Рита.
– Конечно, – усмехнулся проверяльщик, но все-таки заглянул в текст через Ритино плечо.
– Ну-ка, ну-ка, уже вижу.
Он медленно прочитал, отложил газету, подо-шел к вешалке, где висело его пальто и лисья шап-ка. Одеваясь, спокойно сказал: «Пойду, пожалуй. Больше нам здесь делать нечего».
Через неделю, в присутствии важных персон из министерства, Курова снимали с работы по ста-тье… нет, не гражданского кодекса, а газеты, за раз-вал коллектива, интриганство, нагнетание обста-новки, в которой на улице Москвина впору было строить баррикады. Все аккуратно цитировалось из статьи «Авторитет». У Курова, когда он безнадежно говорил свою оправдательную речь, мелко дрожали колени, и он вызывал жалость с оттенком брезгли-вости. Я смотрела на него и думала, что не повер-нись фортуна к нам лицом, – все мы, заговорщики, были бы на этом Лобном месте. Системе ведь все равно, кого ломать, – печатный орган ЦК неоспо-рим, а его статьи – руководство к действию.
Но сейчас была победа, и, как каждая победа, она несла в себе элемент поражения, – разочарова-ние в людях, опустошенность после боя и некое со-сущее ощущение, что кого-то раздавили, – против-ное существо, но ведь живое…