Но только ли Пушкина ненавидит Дружников? Нет, он ненавидит и Россию! Но и этого мало, - он ненавидит и русский народ, стараясь посеять межнациональную рознь между ним и другими народами. Посмотрим, как он это делает, ведь если «страна должна знать своих героев», то, я думаю, ей вовсе не мешает знать и своих врагов.
1. Оскорбительно пишет о народе нынешней России следующее: «Зато реально неугасаемое желание лизать хозяину то место…» или «Если русский народ станет мирным (чем пока что не пахнет)». Ответ: обе мерзости без комментариев.
2. «Победи Наполеон Россию – это было бы благом». Ответ: русскому народу оказалось вполне достаточным то варварство, которое показали т.н. «цивилизованные» завоеватели в 1812-м году, чтобы дружно встать и дать им соответствующий отпор. Что агрессорам, естественно, не понравилось. И когда маркиз де Кюстин в своей книге «Россия в 1839 году» представляет нашу страну как некое тёмное кладбище (а Дружников, конечно же, не упускает возможность повторить это в своей книжонке «Ангелы на кончике иглы»!), то русские не обижаются, а говорят: «а посмотрите-ка, господа маркизы, повнимательнее, что там за надпись над входом? Присмотрелись? Да, правильно, - «Кто с мечом к нам придёт».
3. «Во время Второй мировой войны тема была приглушена, поскольку хотелось получать бесплатно грузовики и свиную тушёнку из Америки». Ответ: да мы до сих пор не вычеркнуты США из списка должников по т.н. «ленд-лизу», хотя в полной мере заплатили кровью своих солдат за все поставки, а заодно и за то, чтобы ни одна фашистская нога не ступила на американскую землю!
4. «Хотелось бы отделить воспевание Пушкиным России как родины предков и России как империи, которая получила почётный титул «империи зла», но сделать это трудно». Ответ: лживое утверждение прикормленного в США эмигранта, поскольку никакой «империи зла», выдуманной уже в наше время Рейганом, Пушкин никогда не воспевал. А вот кто подлинная «империя зла» и т.н. «мировой жандарм», после развала СССР многие народы уже поняли. А кто не понял, ещё поймёт!
5. О Муравьёве-Апостоле и Черниговском полку: «Солдаты с атаманом … насиловали женщин». Ответ: следствие велось полгода, но никому никаких изнасилований не вменялось! Перед нами очередная выдумка Дружникова.
6. «Сергей Муравьёв-Апостол, у которого во время повешения оборвалась верёвка, крикнул: «Проклятая страна, где не умеют ни составлять заговоры, ни судить, ни вешать!». Ответ: в короткую фразу Муравьёва-Апостола: «Бедная Россия! И повесить-то порядочно не умеют!» Дружниковым приплетены ещё и некие выдуманные им слова о судах и заговорах, но главное – это, конечно же, подленькая замена слов «Бедная Россия!» на слова «Проклятая страна!». Да ведь не проклинал свою страну, как хотелось бы ненавистнику России Дружникову, умирающий декабрист, а жалел её! А это большая разница!
7. «Поэт стал демонстрировать то, что нужно было Сталину как воздух и что было реальностью: естественную любовь человека к своему отечеству в час, когда оно стоит на краю погибели, человеческую любовь к исторической родине… Национализм, такой же, как в нацистской Германии, стал использоваться в качестве основного тезиса пропаганды у себя» (Д). Ответ: И.В.Сталин был коммунистом-интернационалистом, и поэтому никакого «такого же, как в нацистской Германии», национализма в СССР и в помине не было! Что, кстати, и позволило Юрию Альперовичу не погибнуть во время войны от т.н. «холокоста», который проводили фашисты и которого при советской власти никогда не было.
8. «Переводя (хотя и с ленью) местные законы на русский язык, Пушкин, как представитель оккупационных властей занимался именно русификацией» Ответ: однако несмотря на его усилия к 1837 году в Кишинёве почему-то, как пишет сам же Дружников, «главный элемент населения, как у большинства городов Бессарабии, не молдаване, а евреи». Приведённая же Дружниковым поговорка «Папа рус, мама рус, а Иван – молдаван» выдумана им самим путём переделки из поговорки обратного содержания, более звучной и, главное, более отражающей реальность: «Папа турок, мама грек, а я русский человек». Примером же подделки под русского, кстати, является и сам Дружников, спрятавший под русской фамилией свою истинную национальность. К тому же он скрывает и такую деталь: Пушкин-то переводил местные законы отнюдь не с молдавского языка, а с французского, которого молдаване не знали и на который эти законы ещё до Пушкина, были переведены греком Манегой.
9. О Петре I: «Он ел руками – без ножа и вилки». Ответ в виде вопроса: это случайно не после того, как вернулся с так любимого Дружниковым Запада? Пушкин же пишет о Петре так: «Пётр сел подле хозяина и спросил себе щей. Государев денщик подал ему деревянную ложку, оправленную слоновою костью, ножик и вилку с зелёными костяными черенками, ибо Пётр никогда не употреблял другого прибора, кроме своего» (14).
10. О нём же: «Посреди разговора мог плюнуть в лицо собеседника» Ответ: если в лицо такого ненавистника России, как Дружников, то уж точно! И не только Пётр I, но и, например, Алексей, брат Павлика Морозова, который о «собеседнике» Дружникове рассказывает так: «Дружников к нам в семью втёрся, чаи с мамой распивал, всё нам сочувствовал, а потом издал в Лондоне мерзкую книжку – сгусток такой отвратительной лжи и клеветы, что, прочитав её, получил я второй инфаркт» (16). Однако для Солженицына, призывавшего на словах «жить не по лжи», клеветник Дружников оказался тогда «раскапывателем советской лжи»! И Александр Исаевич, конечно же, сделал вид, что не заметил в его «Доносчике 001» следующего заключения: «подчеркнём, что наше расследование – литературное. И обвинения, стало быть, словесные». Да и попутно «не заметил» и то, что, указав в этой же книге, что «мать Павла была психически больна», Дружников не постеснялся цитировать эту «психбольную» следующим образом: «Павлика звали в деревне «срака драная» и «голодранец». Однако я не думаю, чтобы мать, хоть и больная, так могла говорить о своём погибшем сыне. Тем более что и Павлик-то на суде был на её стороне, и давал свидетельские показания против отца, бросившего их семью. Кроме того, Дружников пишет о мальчике-чукче, которого убили за то, что он донёс о тех, кто убил двух русских (гл.XI). И что же этим он нам показывает? А то, что он, тотально осуждающий доносчиков, фактически на стороне этих убийц! Хотя при этом интересно, - а как бы написал Альперович-Дружников о гибели мальчика, который донёс об убийстве двух евреев? Радостно или не очень? А ведь ложь в его книге проглядывает со всех сторон. Так, он пишет: «… убийцей, направленным ОГПУ, позже был убит лидер партии Киров», делая вид, что якобы не знает, что этот ложный слух, запущенный Хрущёвым, историками давно опровергнут. Смотрим другую ложь Дружникова: «Оля была в плену. Это автоматически вело к десяти годам советских лагерей» (гл.X). Однако ничего «автоматического» не было! Например, мой отец, офицер-танкист, попав раненым в плен, не был ни в каких «советских лагерях», а освобождённый из немецкого концлагеря американцами вернулся в Ростов-на-Дону, восстановил разбомблённый домик и женился на девушке, которая и стала впоследствии моей матерью. Но что странно, так это то, что такой «специалист по ГУЛАГу» как Солженицын вновь «не заметил» лжи Дружникова. Уж не потому ли, что она антисоветская?
11. «Столетиями Россия…стремилась изгнать Турцию из Европы, вернуть христианскому миру Константинополь и проливы. Чаадаев эту тенденцию комментировал так: «Мы идём освобождать райев (турецких христиан. – Ю.Д.), чтобы добиться для них равенства прав. Можно ли при этом не прыснуть со смеха?» Ответ: можно! Но для этого Чаадаеву нужно было бы поехать в Грецию и Армению и там воочию увидеть жестокие притеснения местного населения со стороны турок. Частично об этом в «Путешествии в Арзрум» пишет и сам Пушкин: «Явились в наш лагерь армяне, живущие в горах, требуя защиты от турков, которые три дня тому назад отогнали их скот» (17). Кстати, притесняли турки не только армян или греков, но позднее и русских. Так, мои дед и бабка со стороны отца жили в той же Карской области, которую в 1829 году посетил Пушкин и которая в начале XX века входила в состав России. Когда же Карская область в 1918 году отошла к Турции, то не то, что армянам, но и русским жить там стало невыносимо, в связи с чем мои дед и бабка с грудным ребёнком (впоследствии моим отцом) перешли границу и ушли в Россию. В советское время моего отца как-то вызвали в КГБ и шутливо спросили: «А вы случайно, не сын турецкого подданного наподобие Остапа Бендера? Ведь у вас в паспорте записано, что вы родились в Карской области?» Когда же отец пояснил, что в момент его рождения эта область принадлежала России, то все вопросы отпали.
12. «Бывшие борцы за свободу – декабристы – превратились в этой войне в активных оккупантов» («Узник России», далее - У). Ответ: декабристы и тут боролись за освобождение, но уже не русских, а единоверцев-армян!
13. «Семь лет назад Пушкин мечтал вместе с Байроном освобождать Грецию. Теперь он с правительственным войском участвует в закабалении кавказских народов». Ответ: греки, как и армяне, считавшиеся во времена Пушкина родственными для русских единоверцами, находились под игом одной и той же Османской империи, и именно от турок освобождал их Байрон, и именно от турок в 1829 году освобождала Русская армия греков и армян. Несмотря на то, что Пушкину удалось немного подержать в руках казачью пику, он никаким военнослужащим не был, а потому при всём своём желании «закабалять» кого-либо не мог. Там же, где в 1829 году жили не армяне и грузины, являющиеся закавказскими народами, а настоящие «кавказские народы», т.е. с северной стороны Большого Кавказского хребта, Пушкин только играл в карты и принимал ванны.
14. О «Рефутации г-на Беранжера»: «Ещё никто, кроме Пушкина, кажется, не гордился тем, что русская армия – это мародёры и насильники». Ответ: ещё одна злобная выдумка, поскольку ни о каких мародёрах и насильниках в стихотворении Пушкина речи нет! А есть лишь напоминание французам об их поражениях, где самыми резкими (и то в смысле открытых военных действий, когда насилие с обеих сторон неизбежно!) были лишь слова о том, что Суворов «трепал вас, живодёров, и вас давил на ноготке, как блох».
15. «Есть у Трубецкого уточнение…» Ответ: Пушкин был знакомым со многими Трубецкими, в связи с чем необходимо указывать о ком именно идёт речь и откуда берутся сведения. Однако о том, что в данном случае речь идёт о Борисе Алексеевиче Трубецком, замечательном советском пушкинисте-краеведе, читатель должен догадываться. Хотя Дружникову это вовсе и не нужно, поскольку через Трубецкого можно легко опровергнуть его злобные антирусские измышления. Так он пишет о Кишинёве: «Город был сожжён русскими ещё в предыдущую оккупацию, но за тридцать лет ожил». Однако профессор Б.А.Трубецкой, постоянно живший в Кишинёве, опровергает лживого американца: «В 1788 году, перед вступлением русских в Бессарабию, «Кишинэу» был дотла сожжён и разрушен турками» (17).
16. Кстати, о слове «оккупация», которое Дружников постоянно использует для разжигания межнациональной розни. Так, он переделывает название картины «Парад по случаю взятия Варшавы» в «Парад в честь оккупации Варшавы» и выносит последнее в название главы. Кроме того, пишет: «Тем временем Русская армия оккупирует Польшу. Всю весну 1831 года там идёт настоящая война…Центральное чувство в стихах Мицкевича – горечь оттого, что поэт и вчерашний единомышленник стал выразителем идей оккупантов». Далее: «Захват Грузии (Грибоедов называл эту оккупацию «усыновлением Закавказья»). Ответ: налицо незнание «филологом» Дружниковым значения используемого им слова, поскольку «оккупация – это насильственное занятие чужой территории военной силой» (Выделено мной. С.Ш.). Территория же Польши в 1831г.г. – это отнюдь не чужая России территория, а её законная часть, поскольку Польша входила в состав Российской империи по международному договору от 1815г., а Николай I был при этом одновременно и польским королём. В связи с этим говорить о какой-либо её оккупации неуместно. Так же, как и об «оккупации» Грузии, поскольку эта страна добровольно вступила в состав Российской империи за несколько десятилетий до 1829 года.
17. «Именно Польша из всех русских колоний…» Ответ: опять безграмотное утверждение, поскольку в определении «колонии» всегда присутствует такая важная составляющая, как эксплуатация страны со стороны метрополии, что в отношении Польши, имевшей и политической, и экономической свободы больше, чем вся остальная России, не усматривается. Кроме того, Польша имела свою армию, в которой польские офицеры получали денежное довольствие больше, чем русские офицеры. Хороша ж «колония»!
18. О «Клеветниках России»: «Друзья резко критиковали поэта за крайне правую позицию, в нём выраженную… Многие отвернулись от него. Пётр Вяземский осуждал и власти, и друга Пушкина за его постыдные националистические стихи». Ответ: Вяземский, несмотря на больший, чем у Пушкина, жизненный опыт, к 1831 году полностью проигрывал младшему по возрасту «собрату» и как поэт, и, главное, как мыслитель. Лишь спустя двадцать три года он «дозреет» и в 1854 году издаст сборник своих патриотических стихов «К ружью!». И вот в них-то и будет абсолютно всё то, в чём когда-то он упрекал Пушкина! В том же стиле, хотя и не на том же поэтическом уровне.
Однако, стоп! Поскольку Дружников довольно резко нападает на Пушкина за его стихотворения «Клеветникам России» и «Бородинская годовщина», то и давайте отдельно разберёмся с ними.
Правда, для введения в эту тему, нам придётся немного отвлечься на вопрос о призраках в Европе, среди которых весьма заметна тень отца Гамлета, этот ночной призрак, которым в своё время Шекспир неплохо пугнул театральных зрителей. Затем, уже после смерти Пушкина, Карл Маркс пугнул буржуев своим «Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма!». Но вот вопрос: а не было ли ещё какого-нибудь, более старого, призрака, который бы тоже кого-то пугал? Ответ: да, такой призрак был! И звали его – панславянизм. (И поэтому, видя у южных декабристов «Общество соединённых славян», нужно понимать, что такое название возникло отнюдь не случайно). Однако давняя и прекрасная идея соединить славян всегда натыкалась на сильнейшее сопротивление Запада, который в этом объединении видел для себя угрозу. Запад хотел (а Наполеон и Гитлер тому пример!) установить своё владычество, подчинив себе все славянские народы, как на юге, так и на востоке. А для этого нужно было любым способом воспрепятствовать их объединению, поскольку бить каждого в отдельности всегда легче. И польское восстание 1830-31г.г. – это безусловный успех Запада по стравливанию двух славянских народов. Отсюда и подстрекатели, и «клеветники России» на Западе, которым, по сути дела, было глубоко наплевать на кровь русских и поляков.
Помня же поговорку «Скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты», я прежде, чем вникнуть в т.н. «доказательства» Дружникова, решил заглянуть к тому, кого он по данной теме хвалит, т.е. – в статью Леонида Фризмана «Пушкин и польское восстание 1830-1831 годов». Написана она была ещё в 1962 году, но и Александр Твардовский, и другие издатели печатать её под разными благовидными предлогами отказались. Однако уже в 1992 году, т.е. сразу же после развала СССР, Фризман поспешил напечатать её в пятом номере журнала «Вопросы литературы». И при этом показал себя (или притворился?) человеком, который так и не понял, почему же Твардовский и другие издатели не приняли его статью, призывавшую, по его словам, «объективно проанализировать события, вызвавшие к жизни» пушкинские стихотворения «Клеветникам России» и «Бородинская годовщина».
А ведь ответ прост: Твардовскому вполне хватило внимательности, чтобы увидеть у Фризмана, несмотря на его оговорки, стремление опорочить Пушкина путём противопоставления его Марксу, Энгельсу, Герцену и другим «революционерам-демократам».
Да и оговорки-то какие! «Было бы, разумеется, смешно ставить в вину Пушкину то, что он не смог подняться в своей оценке тех или иных явлений до уровня классиков марксизма и даже революционеров-демократов» (с.213). «Не смог»! Да он переплюнул их всех вместе взятых, пророчески заглянув в весьма далёкое будущее взаимоотношений русских и поляков. И должно быть ясно, что при наличии марксистко-ленинской идеологии ни Твардовский, ни другие умные издатели не могли открыто разъяснить это Фризману. Ну, что ж, попробуем сделать это сейчас. Правда, сразу же оговорив, что критерием истины для нас будет прежде всего практика, а не те «достижения исторической науки», на которую ссылается Фризман и которая на момент написания им его статьи, конечно же, была наукой марксистко-ленинской, что отнюдь не означает, что так уж во всём и верной. Итак, начнём.
1. Конечно, в советское время исследователи не могли не руководствоваться коммунистическими постулатами, а потому Фризману легко было понадёргать от них следующие цитаты: «в отношении к польскому восстанию Пушкин занял одностороннюю позицию и, в конечном счёте, ошибочную позицию»; «Пушкин не смог увидеть и понять объективно освободительной стороны восстания»; «у него сложилось неправильное понимание вопроса о русско-польских отношениях» (с.213). И при этом Фризман не замечает, как сам же ставит под сомнение эти цитаты следующими своими словами: «Пушкин разбирался в политической обстановке 30-х годов значительно лучше, чем некоторые его исследователи» (с.224). Вот это уж точно! В т.ч. и по отношению к «исследователю» Фризману.
2. Фризман пишет о нежелании поляков «отказаться от притязаний на украинские и белорусские земли» (с.233). А как же Литва, о которой пишет Пушкин уже в третьей строчке стихотворения «Клеветникам России» и на которую также претендовала польская шляхта в 1830 году? Непонятная «забывчивость». А ведь даже говоря об украинских землях, не мешало бы вспомнить и о том, что земли эти польские повстанцы хотели «вернуть Польше» только вместе с Киевом, который русские называли «матерью городов русских»! И именно о Литве и Киеве пишет Пушкин в «Бородинской годовщине»: «От нас отторгнется ль Литва? Наш Киев дряхлый, златоглавый, Сей пращур русских городов, Сроднит ли с буйною Варшавой Святыню всех своих гробов?»
3. Забывчивость Фризмана проявляется даже и в наименовании академика Милицы Васильевны Нечкиной всего лишь «исследователем Общества соединённых славян» (с.220), т.е. исследователем одной из частей Южного общества. Хотя были и другие части, и отдельное Северное общество, и хотя цитаты у Нечкиной Фризман брал отнюдь не из книги о «соединённых славянах», а из её же книги «Восстание декабристов». Не прочитав толком эту книгу, Фризман при издании своей статьи не удосужился даже заглянуть в тоненькую книжицу той же М.В.Нечкиной под названием «Декабристы», в результате чего сохранил в своей статье следующую ахинею: «По правилу Народности должна Россия даровать Польше независимое существование, - писал Пестель в «Русской правде»… На безусловном признании польской независимости строились планы совместной борьбы против царизма русских и польских революционеров» (с.214-5). Надо же – «безусловное признание»! Да не был Пестель таким уж глупцом, чтобы не поставить полякам никаких условий. И вот что об этом же пишет Нечкина: «Что касается польского вопроса, то Пестель признавал за Польшей право отделения от России, но при следующих условиях: в Польше должна произойти революция, уничтожающая феодальное угнетение крестьян и сословий, должна быть провозглашена республика на тех же основаниях, что и в России, по принципам «Русской Правды», со всеобщим избирательным правом, «дележом земли» и пр. После этого Польская республика получала право на самостоятельное политическое существование, отделялась от России, но сохраняла с ней самый «тесный союз» на мирное и военное время, «вследствие коего бы Польша обязалась всё войско своё присоединить на случай войны к российской армии, дабы тем в полной мере доказать, что чувства искренней дружбы и преданности к России питает и питать будет». План отделения Польши введён был в «Русскую Правду» «в предположении, что Польша заслужит самостоятельную независимость поступками своими и образом своего действия в роковое время Российского возрождения и государственного преобразования» (18). Вот сколько, хоть и довольно непростых, но всё же вполне выполнимых условий (см., например, всю ту же Польшу в составе социалистического лагеря после 1945г.) ставил Пестель. И ни о каком выдуманном Фризманом «безусловном признании польской независимости» речь и не шла! (Выделено мной. С.Ш.). Хотя, справедливости ради, надо отметить, что взявшись с польскими заговорщиками «делить шкуру неубитого медведя», будущие декабристы явно лукавили. Или, говоря проще, старались их обдурить. Так же, как и поляки их. И поэтому понятно, почему ни о чём конкретном обе стороны так и не договорились.
4. Фризман приводит слова Герцена: «Польша не может и не должна иначе соединиться с Россией, как на основе своей свободы и национальной независимости, - и это наступит тогда, когда Россия сбросит с себя ярмо императорской власти» (с.220). Слова-то верные, но при этом Фризман почему-то не задумывается, - а зачем же полякам преждевременно, т.е. до того, как Россия свергнет самодержавие, понапрасну лить и свою, и русскую кровь? Уж не потому ли, что их усиленно подзуживают указанные Пушкиным «клеветники, враги России»? (А с другой стороны, история впоследствии показала, как вскоре после падения русского самодержавия произошла война между Советской Россией и отделившейся в 1918 году и сразу же ставшей враждебной Польшей. Так разве о такой польской независимости думали и Пестель, и Герцен?!)
5. Фризман приводит слова К.Маркса и Ф.Энгельса о нации поляков, «все восстания которой, столь роковые для неё самой, всегда останавливали поход контрреволюции…» (с.231). И почему-то не задаётся вопросом: «Так это ради западных революционеров, боящихся «похода контрреволюции», поляки устраивали «столь роковые» для них восстания?» И при этом вовсе уж не замечает, что противоречит не просто самому себе, а (страшно подумать!) самому Марксу, когда тут же пишет совершенно верные слова: «Поражение польского восстания решало не только участь Польши, оно укрепляло позиции европейской реакции» (с.231). Вот она настоящая-то выгода! И не столько для западных революционеров, сколько для европейской реакции! В т.ч. – и для Николая I, «освободившего» поляков после их восстания от всего хорошего, что ранее было сделано для них Александром I (конституции, сейма, армии, университетов и т.д.).
6. Далее Фризман уже говорит от себя, что (внимание!) в 1831 году «… ослабление России было неоценимой поддержкой не только польской революции, но и европейской революции и русской революции» (с.232). Да о какой же русской революции можно говорить применительно к 1831 году? Кто её мог делать? Пушкин?! Новобрачный и с молодой женой Натальей?! Да разве ж через пять лет после расправы над декабристами кто-нибудь в России реально мог делать революцию? О каких революциях или революционерах можно вести речь, когда, по словам Пушкина, «иных уж нет, а те далече»?
Кстати, о свободе. 12 июня 2013г. вижу по телевизору, как оппозиционеры на демонстрации в Москве несут большой плакат со словами «За нашу и вашу свободу!», после чего говорю «дежа вю» и вспоминаю, что впервые этот лозунг в 1830-м году был выдвинут польским сеймом для повстанцев! И чем же тогда всё кончилось? Бессмысленно пролитой кровью и поляков, и русских!
Правда, в 1830-31г.г. «ловушка для дураков» в виде этого лозунга не очень-то и сработала, поскольку у русских ещё были свежи воспоминания о войне 1812 года, когда те же поляки вместе с войсками Наполеона шли грабить и убивать, ой, извините, по-ихнему, «освобождать», русских. Да так «освободили», что простой народ пошёл в партизаны, чтобы защитить и себя, и свою страну. Не хватило тогда многим полякам элементарного благоразумия их героя Костюшки, который не поддался на уговоры Наполеона присоединиться к нему. И правильно сделал!
С другой стороны, у русских мог тогда возникнуть вопрос и о том, что же конкретно подразумевают поляки под словом «наша», т.е. их, польская, «свобода»? Уж не «освободить» ли для них, как они хотели, исконно русские территории вплоть до Смоленска и Киева? Но это же глупость!
Однако примеров этой глупости со стороны тех, кого Пушкин называл «кичливыми ляхами», можно обнаружить немало. Чего, например, стоит такой: 25 августа 1831г. русские войска подошли к Варшаве, после чего Паскевич предложил повстанцам амнистию и некоторые другие гарантии при условии капитуляции города. И что же ответил главнокомандующий польской армией генерал Круковецкий? А он в ситуации, когда «не до жиру, быть бы живу», вместо того, чтобы предотвратить кровопролитие, выставил при переговорах в числе других условий ещё и требование о присоединении к Польскому королевству восьми «воеводств»! Представьте нечто схожее, т.е. если бы окружённый в Берлине Гитлер, вдруг сказал бы русским: «Вы отдайте Украину и Кавказа половину»! Понятно, что Паскевич назначил штурм и Варшава пала в ночь с 26 на 27 августа.
Отдельно замечу, что вообще-то любой делёж на «ваше - наше» или «моё - твоё» частенько чреват плохими последствиями. И так же, как в одном государстве должен соблюдаться принцип «Перед законом все равны», так же должен соблюдаться и принцип равенства в правах (или в т.н. «свободе»). Никогда нельзя забывать, что и слово-то «демократия» родилось в Древней Греции, которая была рабовладельческим государством и отнюдь не распространяла эту демократию на рабов. И поэтому, как бы не относиться к Ленину, но его слова о том, что при слове «демократия» всегда нужно спрашивать «А для кого?», абсолютно верны.
Напечатав в 1992 году статью Леонида Фризмана журнал «Вопросы литературы» должен был бы, на мой взгляд, напечатать следом и одноимённую статью В.Я.Францева, которая была опубликована в Праге ещё в 1929 году в «Пушкинском сборнике». И тогда читатели сравнили бы вполне взвешенное толкование пушкинских стихотворений «Клеветникам России» и «Бородинская годовщина» с предвзятым «марксистко-ленинским» подходом к этим же стихотворениям Л.Фризмана. Но, видимо, и тогдашние редакторы журнала пожелали представить Пушкина в негативном свете с точки зрения политической.
Но Юрий Дружников, конечно же, никаких заблуждений в данной статье Л.Фризмана не нашёл, но зато обнаружил в ней некие «честные слова».
Однако может ли хоть что-нибудь писать о словах с эпитетом, образованном от слова «честь», человек, не понимающий смысла этого слова и задающий вопрос: «Но что такое честь?? Не условность ли, принятая группой людей?» (гл.XI) И если сходное («Что такое слово «честь»?) можно допустить певцу Амирамову, убеждающему в своей песенке некую «молодую» в глупости сохранения любой чести, и в т.ч. и женской, что, правда, немного напоминает уговоры Попандопуло из «Свадьбы в Малиновке» с его: «Саблю дам, коня дам, пойдём в сарай!», то в отношении филолога Дружникова, адресующего свои слова не только к молодухам, это выглядит неуместно.
Тем более, когда этот «филолог» пишет о Пушкине: «И не он ли в гостях вписывал имена соблазнённых дам в список, который обсуждал вслух? Всё это было нормой его жизни, его морали, так что нечего лицемерно ссылаться на дворянский кодекс чести» (там же). Ну, тут уж я развожу руками и говорю: «Дружников, да вы, оказывается, понятия не имеете не только о чести, но и о совести! Да нельзя же так бессовестно лгать!»
И действительно, причём тут «соблазнённые», если т.н. «Дон-Жуанский список Пушкина» - это список тех женщин, в которых он, будучи холостым, влюблялся, и из которых далеко не все ответили ему взаимностью! А некоторые (как, например, всё та же «NN» из списка) так и вообще могли не знать об его утаённом от всех чувстве.
И с другой стороны, на момент составления этого списка Пушкин был уже известный на всю страну поэт, внимание которого весьма льстило многим женщинам, которые для поднятия престижа были бы рады, если бы их имя оказалось в списке его влюблённостей. А иначе зачем бы стала Анна Керн так крепко удерживать в своих руках автограф со стихотворением «Я помню чудное мгновенье», который Пушкин хотел у неё отобрать? Конечно, понимала, что может прославиться и что далёкие потомки могут сказать о ней красивые слова типа «Она была мечтой поэта!» А заодно - ещё и «гением чистой красоты»! Кстати, на эту же тему имеются прекрасные слова Ариадны Тырковой-Вильямс, правда, о графине Воронцовой. Вот они: «… её нежная, светлая душа затосковала, рванулась навстречу счастью, которое на долю самых красивых очаровательниц выпадает так редко, - счастью зажечь любовь в гениальном поэте, хоть на мгновенье отразиться в его творческой душе, чтобы потом из поколения в поколение передавалась молва о женщине, обворожившей Пушкина» (19).
Словами же Пушкина, которые уместно предпослать его «Дон-Жуанскому списку», могли бы быть «Я вас любил». И только.
А теперь о Мицкевиче, который, по словам Дружникова, «в отличие от Пушкина, остался горячим борцом за свободу». Обычно о подобных сравнениях в народе (русском, конечно, а не американском) говорят: «сравнил хрен с пальцем»!
И действительно, где «боролся за свободу» Мицкевич при восстании 1830-31г.г.? В России? В Польше ли, куда он ехал-ехал, но, испугавшись, так и не доехал? Или за границей, куда уехал в 1829 году и где так и не понял, что бороться-то там нужно было с теми провокаторами, которых Пушкин назвал «клеветниками России» и которые кроме распаляющих поляков воплей об их «полной свободе» изначально ничего практического (например, в виде военных действий) и не планировали? И где «боролся» Пушкин, невозможность выезда которого из России на протяжении всей своей книги «Узник России» так упорно доказывает Дружников? О какой же открытой (и главное – результативной!) борьбе Пушкина за свободу в России вскоре (и даже спустя 10 лет) после разгрома декабристов вообще может идти речь? Это «кичливых» поляков под националистическими лозунгами можно было спровоцировать на заведомо неудачное восстание, а отнюдь не того, кого Николай I уже после первого общения назвал «умнейшим человеком в России»!
А теперь, я думаю, уместно показать как национальная принадлежность может влиять на писателя, и в частности, всё на того же еврея-националиста Дружникова, упрекающего в национализме других. Так, в своём романе «Ангелы на кончике иглы» он для усиления такой избитой темы как «бедные и несчастные евреи» переиначивает слова известной песни и представляет её так: «Человек проходит как хозяин, Если он, конечно, не еврей». Затем заставляет говорить героя: «Иногда мне кажется, что евреи любят эту страну больше, чем русские. И живут они на этой земле, начиная с хазар, т.е. не меньше русских. И по чистой случайности в своё время стали насаждать здесь византийскую религию, а не иудейскую. Русские привыкли заселять чужие земли. Так что логичнее им эмигрировать. К монголам, от которых частично произошли. А евреи останутся».
Идём далее: «Она любила, когда её принимали за еврейку» …«в целом русские, по моему мнению, не расположены к великодушию». «Если бы удалось устроить настоящую революцию силами русского народа… словом, русские пошли бы на погром от Смоленска до Иркутска… А кто делал революцию?... Евреи участвовали…» «И почему квартиру никак не дадут, одни обещанки? Русские сразу получают, а татарин ждёт не дождётся». «Научный дух отсутствует у русских. У них нет творческой силы, ум по природе ленивый и поверхностный… Самый воздух этой страны враждебен искусству… Этому народу не хватает одного очень существенного душевного качества – способности любить… Это (московиты) – народ, рождённый для рабства… «страна-помойка!», и т.п. и т.д.
И вот эту-то мерзкую книгу Варшавский университет включил в список десяти лучших русских романов 20-го века!
Однако, стоп-стоп! Заглянем в историю и увидим нечто интересное, поскольку в 1915-м году Варшавский университет был эвакуирован в Ростов-на-Дону, чему его жители, никогда не имевшие столь высоких учебных заведений, были несказанно обрадованы. Городская дума быстренько приняла решение о переводе всего Варшавского университета, из преобразования которого впоследствии Ростов получил не только собственный университет (1 июня 1917г. Варшавский университет решением Временного правительства был переименован в Донской, ныне же – это Южный Федеральный), но ещё и прекрасный медицинский институт! И всё это - с такими высококвалифицированными преподавателями, как профессора А.А.Колосов, Н.И.Мухин, П.В.Никольский и др.
«Утечка мозгов» из Варшавы таким образом стала фактом и, судя по таким политизированным решениям современного Варшавского университета, как внесение им в свой «список десяти лучших русских романов XX века» романа Дружникова «Ангелы на кончике иглы», фактом необратимым. И действительно о каких «мозгах» современного Варшавского университета может идти речь, если «Тихого Дона», за который Шолохов фактически и получил Нобелевскую премию, в вышеуказанной «десятке» нет, а вот насквозь пронизанный злобной ненавистью к России «Ангелы на кончике иглы» в неё вошёл!
А ведь исходя из обстоятельств написания и издания этого мерзкого романа, вполне резонно возникает вопрос: а можно ли считать такой роман русским, а его автора называть «русским писателем»?
В своё время академик И.Р.Шафаревич писал: «мы сталкиваемся с загадкой, столь часто потом встречающейся, что сейчас уже и не кажется загадочной: как, какими методами и силами удалось выдать чёрное за белое? Убедить немцев, да и всё человечество, что Гейне, враг всего того, что (правильно или неправильно) было дорого немецкому национальному сознанию, по его собственным словам, ненавидевший всё немецкое, - был величайшим, да ещё именно немецким поэтом?» (20). А ведь та же, если не хуже, история и с Дружниковым: он такой же, как и Гейне, еврей (хоть и без всякого поэтического таланта), а в биографическом словаре «Русские писатели XX века», изданном в Москве в 2000г., издатели поспешили вписать его в качестве «русского писателя»! И это при том:
1. Что Дружников ненавидит Россию и русский народ и пишет соответствующие пасквили. «Но ещё никто не доказал, что эмигранты любят родину меньше, чем те, кто живёт внутри», - говорит Дружников. Ответ: смотря какие эмигранты! Ведь если взять самого Дружникова, который радуется развалу СССР, сравнивает огромную страну, где он родился, с одним из полсотни американских штатов («Калифорния – моё третье отечество, Техас – второе…»), рад покинуть родину и демонстративно заявляет, что никогда не вернётся, клевещет на русский народ, в котором он ничего кроме «беспорядочного и грязного от природы населения» не видит; хочет, чтобы молодые люди в его бывшем отечестве говорили: «мне стыдно, что я русский», оскорбляет исторических правителей России, оплёвывает Пушкина и т.д., то никаких особых доказательств его ненависти к России и не нужно! Всё налицо!
2. Что с 1963 по 1971 год, работая в газете «Московский комсомолец», он занимался тем же «лизоблюдством» перед властями, в чём упрекает других писателей. Правда, сбежав на Запад, он попытался от своих писаний времён СССР «просто отказаться» на том основании, что это якобы «святое авторское право» (его слова в интервью 2002г.), при этом сделав вид, что будто бы уж совсем забыл русскую поговорку «Что написано пером…».
3. Что его роман «Ангелы на кончике иглы» и близко не отвечает стандартам русской литературы. Ведь не пишут настоящие русские писатели о тех, кого схватил острый приступ инфаркта миокарда: «бежит по-собачьи к двери… Вот так по-собачьи к дверям и добежал», поскольку не бегают никогда такие инфарктники! Не по-собачьи, ни по-кошачьи. А вот доползти могут, о чём позже и говорит в этом же романе секретарша: «Говорят, не доползи он до двери, в сознание бы не привели!»
Не пишут наши писатели и по-украински: «Сарра Рапопорт была родом из Украины», хотя по-русски надо писать «с Украины» (ранее я уже говорил о нерусском написании Дружниковым «в Украине»). Нет у них «вошёл в лоджию» вместо правильного – «вышел на лоджию».
Или вот, например, диалог: «Вам подавай коммунизм на блюдечке! … Нам не надо вашего комизма, - грустно сказал Кюстин, не поняв слова». И тут же вопрос: а каким образом весьма образованный француз де Кюстин может не понимать слова «коммунизм», которое его ровесник из России В.И.Даль давным-давно внёс в свой Словарь русского языка как производное от французского слова «коммуникация»?
Кроме того, не может герой романа Сагайдак Сизиф, 1905г.р., говорить и писать в анкете, что, закончив ещё до войны, т.е. до 1941 года, мединститут, он «стал сексопатологом», поскольку такой специальности тогда не было, а как самостоятельная научная дисциплина сексопатология сформировалась лишь в 1950-70г.г.
Плагиатом же от «Ангелов на кончике иглы» несёт за сто вёрст. Понятно, что в 1960-е годы Дружников, начиная как детский писатель, наверняка читал (а кто её не читал?) такую популярную детскую повесть как «Приключения капитана Врунгеля», где на борту корабля этого капитана при шторме смыло две первые буквы и вместо названия «Победа» осталось название «беда». Аналог этому мы видим и у плагиатора Дружникова: «надпись на крыше дома: «Мы придём к победе коммунистического труда!» Первые две буквы в «победе» отсутствовали…» И хотя анекдотец-то «с бородой», но как «остроумно» сказано!
Кредо Дружникова вполне соответствует словам одного из его героев: «Хе! Честность… кому она нужна? … А как же совесть? … На кой ляд мне маяться с совестью? … моя функция – оболванивать массу, развивать стадные инстинкты, науськивать одних людей на других». Вот это уж точно!
Однако весьма любопытно, как Дружников в своих писаниях о Пушкине пытается иногда рядиться под русского, для чего и пишет: «Мы, русские, выдрессированы на фразе Аполлона Григорьева «Пушкин это наше всё»; или же: «остаемся мы лишенцами по части чувства меры и стыда».
Но кто это «мы»? Ведь последняя фраза о «лишенцах по части чувства меры и стыда» полностью применима именно к Дружникову, прекрасно понимающему какой гадостью он занимается. А иначе он и не писал бы: «Но прекратим злопыхательство».
А что нужно этому злопыхателю от Пушкина? А нужно в сознании русских преобразовать образ Пушкина: «Надо бы из оптимиста в пессимиста, но именно это властям сейчас невыгодно: кто будет поддерживать дух нации?»
Этому врагу России противно само имя Пушкина и поэтому он возмущается, что после развала СССР - «улицы Ленина в ряде городов переименовываются в улицы Пушкина», а «Святые горы всё ещё Пушкинские, а Царское Село – город Пушкин». Надо же - ЕЩЁ!