Ночь.
Город, уставший от автомобильной сутолоки, людской беготни, озябший за день, спит. Но, не свернувшись калачиком, как котенок, а стоя, словно огромный многоногий слон. А то – и доисторический мастодонт. Его высоченные дома – и ноги, и шеи, и туловища. Его одежда – асфальт и бетон, с оторочкой из снежного наста. Наста – тонкого и хрупкого, потемневшего от дорожной пыли и выхлопных газов, совсем не похожего на пышное кружевное жабо и изящные манжеты.
Город многоглаз. Однако почти все глаза его в сонной ночной дреме. Редко где светится окошко. Даже вдоль улиц, похожих на больших удавов, затаившихся в ожидании добычи, не одного фонаря. Говорят: городским властям не хватает финансов, чтобы расплачиваться с энергодателями и их посредниками, взявшими это достижение технического прогресса в свои частные цепкие руки. А нет денег – нет и света! Диалектика рыночно-демократической реальности сатанинских дней двадцать первого века.
В темных чревах тусклых домов, пропитанных неистребимым запахом тухлых яиц природного газа и человеческих испражнений из протекающих подвальных канализационных систем, спрятались обитатели. Укрылись от зимы и ночи в теплых норах-квартирах. Дрыхнут. Впрочем, не все. Есть и такие, кто возвращается от друзей, засидевшись едва ли не до утра за чашкой чая и сладкой беседой. Есть и такие, кто пораньше удрал с работы, с ночной смены. И теперь, ежась от холода, согнувшись в три погибели, спешно пробирается по неосвещенным переулкам до родной теплой берлоги. Но есть и такие, кто, как зверь лесной, вышел на охоту.
На теле многих живых существ, будь то львы, слоны, киты и рыбы, есть паразиты. Присосались и привольно живут за счет чужих тел, питаясь их жизненными соками, кровью. Есть такие паразиты и на теле общества. Их немного. Однако есть…
В дежурной части ОМ-7 УВД города Курска из всей многочисленной следственно-оперативной группы не спят двое: оперативный дежурный и его помощник. Остальные – и опер, и следователь, и участковый, и эксперт-криминалист, и водитель дежурного автомобиля – пользуясь временным затишьем на невидимом фронте борьбы с преступностью, прикорнули в своих служебных кабинетах. Кто, как оперуполномоченный Мухин, на диванчике, а кто, как участковый инспектор Добрыньков, – на четырех скрипучих стульях, составленных в ряд.
В дежурной части приглушенно горит свет, освещая небольшое помещение без окон. Точнее, одно окно имеется, но оно не только зарешечено, но и заколочено крепким деревянно-пластиковым щитом. А чтобы эта несуразность не колола глаза, на щите в четком порядке размещены всевозможные инструкции и наставления в рамочках.
Мерцают разноцветные огоньки на пульте управления – достижение современного прогресса техники и дизайна. Нудно, попискивая, пошипивая, потрескивая электрическими разрядами, фонит рация. Так она спит. И вверчивающийся в уши, словно длинный шуруп, нудный фон – это ее храп. За день, бедная, так охрипла от крика и вопля, что рада временной передышке. Вот и похрапывает. Причем на пару с водителем дежурного автомобиля, сержантом милиции Баранченко Василием Алексеевичем. Тот – за перегородкой, в небольшой комнатушке, где раньше располагался телетайп. Эта – на пульте управления.
Телетайп, в связи с развитием альтернативных средств связи, выброшен за ненадобностью на свалку технической истории. И вместо него, с разрешения руководства, втиснут топчан. Жесткое деревянное сооружение с полметра шириной и двумя длиной. Как правило, на нем в ночное время по очереди «давят на массу» оперативный дежурный, его помощник и водила. Последний, если повезет. Ныне как раз повезло. Только надолго ли?..
Будь лето, Баранченко и не подумал бы посягать на топчан – в авто хоть и теснее, однако вольготнее. Но зима – не лето, а декабрь – не жаркий погожий июнь. Он хоть и малоснежен в этом году, не в пример прежним, но с морозцем крепким. Таким петушком клюнет, что только поворачивайся… Вот и приходится Василию отнимать топчан на час-другой у других «коренных» обитателей дежурной части.
– Когда же эта чертова ночь кончится? – клюет носом помощник оперативного дежурного старшина милиции Свистунов Антон Степанович, или просто Антон, жалуясь своему непосредственному начальнику майору Рогаткину Роману Павловичу. – Невмоготу терпеть… Так и клонит в сон, будь он неладен…
– А ты делом займись, – вяло советует оперативный дежурный, стоически борясь со сном. – Журнал доставленных заполни что ли ча… В других поковыряйся… Глядишь, ночь и станет короче…
Помощнику – за тридцать, оперативному дежурному – под сорок. Оба крепкие, ладно склеенные мужики. Правда, майор стал грузнеть. Или все же солиднеть?.. Впрочем, какая разница: полнота – она и в Африке полнота…
– Да заполнил уже, – зевнув до хруста в скулах, промямлил Антон. – И проверил… Не стал утра дожидаться. С нашей работой, нож ей в печенку, неизвестно, как утро-то начнется… То ли легким мотыльком, то ли диким свином – кабаном! Когда бах! – и все кувырком…
– Что утро? Тут неизвестно, как ночь продлится… – перебивая младшего коллегу, глубокомысленно заметил оперативный дежурный. – Иногда такие фортели выкидывает, что диву даешься…
Как бы дальше развивался высокоинтеллектуальный разговор, неизвестно, но появление водителя Баранченко прервало его. Позевывая и продирая кулаками слипающиеся, никак не желающие раскрываться глаза, Василий направился прогревать мотор автомобиля.
– Когда же бокс теплый построят?.. Все – только брехать мастера, что в Москве, что в Курске… А как до дела, так руки не из того места растут…– недовольно буркнул, пересекая шмурыгающим, нетвердым неширокое пространство помещения дежурной части.
А кому в радость с теплого топчана да на мороз?!
И главный строитель подполковник Конев, и сменившие его на посту начальника райотдела Верхоглядов да Заболотний клятвенно обещали на всех совещаниях, что теплый бокс для дежурного автомобиля будет построен. Повторили эту заезженную фразу и Ледовских с Алелиным, последние начальник отдела. Однако обещать – одно дело, а построить – другое… Поэтому дежурная автомашина, прозванная «таблеткой», продолжала оставаться под открытым небом. А дежурным водителям приходилось каждую ночь, в мороз и пургу, на полчаса покидать теплое помещение и прогревать мотор закрепленной за ними автомашины.
– Раз уж встал, – имея в виду на водителя, произнес, потягиваясь и позевывая, майор, – то пойду, прилягу. Нечего государственному инвентарю без дела простаивать. Ты, Антон, уж с водилой час-другой тут побди… пока покемарю. Рацию слушай да на звонки отвечай… По мелочам – сам разбирайся, а если что серьезное – буди. Не жалей. А то жалел волк кобылу – оставил хвост да гриву… Впрочем, сам все знаешь…
– Иди уж… – потряс головой, словно конь после долгой дороги, помощник. – Как-нибудь справлюсь… Не в первый же раз…
Видит Бог, он не прочь был бы поменяться с майором ролями, но перечить старшему по званию и должности не стал. Пустой номер. Кроме головной боли ничего не обретешь… Ведь еще в далекую старину замечено: с богатым не судись, с сильным не борись. Сто процентов проиграешь. Если что и приобретешь, так это сотню «шишек» на свою дурную голову…
Долгая ночь с 21 на 22 декабря 2001 года была на исходе. Конечно, занимающегося рассвета из помещения дежурной части не видать, зато слышно, как участили бег трамваи, постукивая чугунными ногами-колесами на стыках рельсов. Старшину Свистунова, клюющего носом за пультом, и водителя Баранченко, прикорнувшего на хлипком стульчике в уголке помещения, это обстоятельство радовало. Еще бы: час-другой – и свободны. Прощай на двое суток борьба со сном, гам сотрудников, пьяная ругань административно-задержанных, скрипуче-металлический голос рации и бесконечные телефонные звонки…
Только радость оказалась преждевременной. Как по пословице: не кричи «гоп», коли плетень не перепрыгнул… Громкий звонок телефона в мгновении ока разрушил сложившуюся идиллию.
«Помощник оперативного дежурного отела милиции № 7 Свистунов слушает», – до конца не размежевав веки, хрипловато пробубнил сакраментальную фразу старшина милиции.
«Ты не слушай, ты записывай, – отозвался из трубки усталый женский голос. – С территории вашего отдела в хирургическое от¬деление горбольницы доставлена бабенка с проникающим ножевым ране¬нием. Говорит, что ограбили».
И дальше пошли установочные данные на пациентку.
Приняв сообщение, Свистунов, тряся за плечо, разбудил майора.
– Что стряслось? – продирая глаза, спросил тот, не вставая с топчана.
– Из четвертой горбольницы звонили – пациентка с проникающим ранением… – без лишних выкрутасов доложил помощник. – Говорит, что ограбили…
– Черт бы их всех побрал… и потерпевших, и грабителей… – встряхнул головой оперативный дежурный, прогоняя остатки сна. – Не могли до утра потерпеть… Не дали сон хороший досмотреть…
– Что за сон? – не отходил от майора Свистунов, боясь, что тот снова бухнется на топчан. И тогда – опять буди, мучайся…
– Снилось, – зевнул тот, – подполковника мне присвоили. Звездочку обмывали. Гудели – будь здоров…
– А я был?
– Где?
– Да во сне твоем…
– Не помню. Много народу там гуляло, а я – пьян был …
– Жаль… – вздохнул помощник. – Хотя бы во сне рюмку-другую пропустить… А то – одни заботы да пустые хлопоты… Теперь такая начнется кутерьма, что и до обеда не сменишься… – посетовал, покидая комнатушку.
– Да, начнется, – подтвердил майор, забывая о своем пьянстве в сновидениях и входя в реальность, наполненную тревожной атмосферой произошедшего разбоя и его последствий.
Оперативный дежурный Рогаткин не первый год в органах. Понимал, что сочетание открытого хищения и телесных повреждений – это не грабеж, это разбой. А разбой – один из самых тяжких и общественно-опасных видов преступлений. И тут уж не до дремы и сновидений, тут шевелиться надо, чтобы не попасть под «раздачу». А в том, что будет «раздача», сомневаться не приходилось… Ведь даже в «лихие девяностые» ушедшего столетия за разбой по головке не гладили – душу наизнанку выворачивали. А в нынешние «нулевые», когда партаппаратчика и пьяницу Ельцина сменил чекист (бывших чекистов, как известно, не бывает) и трезвенник Путин, и того круче – и душу вытряхнут, как пыль из мешка, и житья не дадут.
Он полностью проснулся и теперь спешил к основному мест службы – пульту управления. Предстояло докладывать в УВД и начальнику отдела. Как о криминальном факте, так и о принятых им, оперативным дежурным, мерах. Причем надобно было так доложить, чтобы и овцы были целы, и волки сыты…
– Поднимай наряд, – распорядился привычно властно – служба приучила. – Опера – в больницу, а остальные пусть готовятся к выезду на место преступления. Досыпать и досматривать сны дома будут…
Оперуполномоченный уголовного розыска, старший лейтенант милиции Мухин Денис Степанович (для коллег и друзей просто Дэн), с выездом в больницу не раскачивался. Шапку в охапку – и в путь.
Оперу лет двадцать семь, он худощав и сероглаз, роста – среднего. Ничего примечательного. Таких, как он, в будний день встретишь сотни. Или, как говорят сами же острые на язык опера, на рубль – дюжина. Если что и отличает его от прочих, так это шустрость в движениях и цепкость глаз. Без цепкости глаз и ума оперу – никак.
От того, как Мухин сумеет разговорить потерпевшую, какую информацию выудит из нее, перепуганной и раненой, – зависела работа остальных. Ведь кроме данных о личности самой потерпевшей Бондаренко Ирины Антоновны, 1972 года рождения, ее места жительства – частного дома на улице Фабричной, других данных, представляющих опе¬ративный интерес, не существовало. А без них вся следственно-оперативная группа, как слепой в ночном лесу: куда ни ткнись – сплошная темь и неизвестность.
Поэтому все, собравшись в помещении дежурной части – следователь Трунова и участковый Добрыньков с папками, эксперт Носов с чемоданчиком криминалиста – ждали звонка Мухина. Неизвестность и ожидание томили. Не зря же говорится: «Хуже нет, когда ждать да догонять»…
Уже приехали, поднятые по тревоге, начальник отдела подполковник Алелин Виктор Петрович, его зам и начальник криминальной милиции Василенко Геннадий Георгиевич, тоже подполковник. Пришли пешком начальник ОУР майор Фролов – с поселка Ламоново и начальник следственного отделения подполковник Паромов. Последний – с улица Черняховского. А звонка от опера все не было и не было.
Потолкавшись в дежурке, руководители отдела, негромко переговариваясь, поднялись на второй этаж в кабинет Алелина. Теперь кабинет начальника надолго станет их общим их штабом.
– Где же эта муха-цокотуха? – метался по помещению дежурной части Рогаткин. – Почему ни слуху, ни духу?.. Из УВД звонят, а мне и сказать нечего… – то ли констатировал, то ли жаловался он. – Хотя бы просто отзвонился, шельмец…
Звонки из городского и областного УВД действительно обрывали оба телефона, вмонтированных в панель управления. Оперативный дежурный или его помощник едва успевали класть на место трубку одного аппарата и поднимать другого.
– Видать, муха-цокотуха попутала больницу с базаром, – также вспомнив знаменитое детское произведение Корнея Чуковского, пошутил эксперт Носов. – А базар, где продают самовар, еще закрыт… Ночь все же… Вот и ждет открытия…
Носов хоть и шутил, но попал в точку. Опер Мухин в эти минуты действительно маялся в приемном отделении горбольницы, так как потерпевшая находи¬лась на операционном столе. И беседовать с ней, по понятным причинам, было невозможно. Вот и ждал, когда закончится операция. Ждал, когда врачи разрешат хотя бы пять минут пообщаться с ней.
Так уж сложилось в жизни, что потерпевший человек – это печка, от которой приходится плясать. Потерпевший – начало всех начал в расследовании криминальной ситуации. Он не только объект нападения, но и основной источник нужной информации. По крайней мере, на первых порах.
Когда же Мухин дождался, то установить удалось только одно – место совершения преступления: пустынная куртина между старым поселком энергетиков и улицей Энергетиков. А еще то, что нападавший мужчина, сначала под угрозой ножа потребовал сексуальных тех, но получив отказ, пырнул ножом. И уже с раненой похитил золотую цепочку, сорвав с шеи. Забрал он и дамскую сумочку, в которой находились пропуск, губная помада да немного денежных знаков.
Разбой, как понимал, опер, записывая объяснения потерпевшей, был на лицо. Тут и к бабке, как говорится, не ходи, и на кофейной гуще не гадай… А с разбоем шутки плохи: всему отделению уголовного розыска о покое забыть придется на месяц, если не больше.
На остальные вопросы потерпевшая, закатывая глазки, глухо отвечала: «Не знаю», «не видела», «не могу сказать». Опер и так, и сяк, библейским змием-искусителем кружит, а в ответ опять: «Не помню, не знаю». Тут и дежурный врач вмешался: «Оставь раненую женщину в покое. Разве не видишь, не до допросов ей…» Пришлось, не солоно хлебавши, отчаливать, довольствуясь куцым объяснением да справкой приемного отделения горбольницы о телесных повреждениях у гражданки Бондаренко.
Место преступления, как помнил оперативник, представляло полусквер с деревьями и кустарниками. Середине этого скверика-глиста, на всю его длину, пересекала электролиния высокого напряжения с проводами-паутинками на металлических мачтах-опорах. В самой широкой части края обрамляли асфальтные полотна дороги. Затем они сходились в единое русло, а за улицей Серегина вообще исчезали. Там оставались только тропки, одна из которых вела к улице Фабричной.
Факт того, что потерпевшая была обнаружена в сквере, подтвердили и медработники бригады «ско¬рой» помощи. Они выезжали на место происшествия по телефонному звонку неизвестного мужчины. Установить же, откуда был звонок, не могли, так как в их конторе определителя телефонных номеров не существовало. Это новшество технического прогресса только стало внедряться в самой милиции. До прочих гражданских объектов в сфере государственных услуг, оно пока добиралось черепашьими шагами.
Что же касается медработников «скорой» помощи, то Мухин перехватил их случайно. Бригада в очередной раз доставила в приемное отделение горбольницы больного пациента, срочно нуждавшегося в медицинском вмешательстве. Вот оперуполномоченный ОУР, находясь в режиме ожидания, и столкнулся с ними. А столкнувшись, сориентировался – все-таки опер, а не хвост собачий – и, воспользовавшись благоприятной ситуацией, быстренько опросил. Даже схемку попросил набросать. Те коллективно, при существенной поддержке их водителя, профессионально-цепкого к дорогам и путям, нацарапали на листе бумаги.
Получив первую информацию, следственно-оперативная группа в ночное вре¬мя, не дожидаясь утра, пользуясь светом фонарей уличного освещения и фар де-журного автомобиля, обследовала место преступления. Определить его удалось по схеме, доставленной Мухиным, и по пятнам бурого цвета на тонком снежном насте.
Следователь Трунова Ольга Николаевна, лейтенант юстиции, морщась и поеживаясь от холода, пытавшегося, словно городской хулиган, забраться к ней под одежду, составила про¬токол осмотра места происше¬ствия. С помощью экс¬перта-криминалиста Носова, орудовавшего то фотоаппаратом со вспышкой, то огромной лупой и пинцетом, то марлевыми тампонами и целлофановыми пакетами, зафиксировала обнару¬женные следы преступления. Не соря попусту словами, составила схему к протоколу осмотра места происшествия. Пришлось отразить на ней не только данный учас¬ток местности, но и возможные пути подхода и отступления преступника. А как иначе? По другому нельзя.
– Однако не много добыто доказательств… – констатировала, вздохнув. – Придется утром, а то и днем вновь возвратиться, чтобы при нормальном свете провести дополнительный осмотр…
Опер, участковый и криминалист, посапывая недовольно, промолчали. Конечно, еще раз выезжать – не комильфо, да что поделаешь, придется… Разбой – он и в Африке разбой…
Промолчали, шмыгая носами, и понятые. В дневное время понятых «отлавливают» рядом с местом происшествия. В ночное – не отловишь. Поэтому оперативный дежурный, чертыхаясь, выдал следователю, как руководителю следственно-оперативной группы, под честное слово двух административно-задержанных из числа семейных дебоширов. Тех, кто, на его взгляд, потише да поприличнее. Вот они, протрезвев окончательно на морозном воздухе, покляцивая зубами, подрыгивая руками и ногами, чтобы хоть как-то согреться, и выступали в качестве понятых. Одно их радовало: участие в следственных действиях зачтется при общении с судьей – менты пообещали замолвить словечко. А менты, хоть и не любимы в народе, но слов на ветер не бросают. Сказали – сделают… Потому, когда подошло время расписываться в протоколе, что все зафиксировано в их присутствии, быстренько поставили подписи и поспешили в «таблетку». В ней тоже холодно, но не продувает, по крайней мере, колючим ветром.
– Ну, Шерлоки Холмсы и Пинкертоны, чем порадуете? – спросил Алелин, когда следственно-оперативная группа, прибыв в отдел, была вызвана в кабинет начальника.
Спросил, упершись взглядом в Мухина. Сам, бывший опер, он и ждал ответа от оперативника. Именно оперативнику, по укоренившейся привычке, больше всего доверял, забывая, что опера – главные лапшеметатели во всей милиции. Что ни участковые, ни тем более следователи, в этом плане им и в подметки не годятся. Но привычка – есть привычка… Вторая натура. А натура – часто дура…
– Разбой, товарищ подполковник, – не стал наводить тень на плетень Мухин. – Чистейший, стопроцентный разбой.
– Это, старлей, я и без тебя знаю, – поморщился Алелин, словно откусил небольшой кусочек лесного яблока-дичка, румяного и приличного с виду. А откусив, почувствовал его естественный вкус. – Ты лучше скажи нам, дорогуша, есть ли зацепки, чтобы раскрыть?
– Пока никаких? Ночь же… пустынное место… Ни очевидцев, ни свидетелей… – выдавливал из себя опер. – Неизвестно также, кто и откуда позвонил в «скорую»…
– Плохо… – нахмурился такой снежной тучей начальник отдела, что даже холодом, почище, чем на улице, повеяло.
Впрочем, стало неуютно не только оперативнику УР, но и остальным членам следственно-оперативной группы. Словно на морозе, опустив головы, переминались с ноги на ногу. Даже руководители служб и подразделений отдела, молча наблюдавшие за беседой, и те тревожно переглянулись между собой
– Плохо! – повторил Алелин с нажимом и тут же задал Мухину следующий вопрос: – С кем проживает, выяснил?
– С родителями, – поспешил с ответом оперативник, явно не желая, чтобы тучи еще больше сгущались над его головой. – Разведена. Детей не имеет, – добавил следом.
– Родителей, полагаю, не опросили?
– А когда? – обидчиво дернул плечами Мухин. А следователь Трунова, жалея коллегу, тихо добавила:
– Ночь же…
– До тебя, Ольга Николаевна, очередь дойдет… – прервал Алелин без лишних церемоний, даже не взглянув в ее сторону. – Пока пусть отвечает старший лейтенант Мухин. С него спрос…
Так как прямого вопроса оперу не последовало, то он продолжал молчать.
– Бери участкового, – приказал ему начальник отдела, взглянув на настенные часы (те показывали половину седьмого утра), – и дуйте на дежурке к родителям Бондаренко. Думаю, что теперь они проснулись… Во-первых, сообщите, что дочь в больнице – меньше волноваться придется – а, во-вторых, опросите по обстоятельствам дела. Да поподробней…
– Пусть к следователю вызовут… – вновь вмешалась Трунова. – Тут подробнее допрошу.
Видать, полученный только что урок не пошел впрок. Алелин не любил, когда перебивали. На этот раз он ничего не сказал хрупкому и прыткому следователю, но взглянул – крапивой ожег. И та сразу же прикусила язычок.
– Про отношения с бывшим мужем выясните… – продолжил наставлять опера Алелин. – Не было ли с его стороны угроз? Про других мужчин поинтересуйтесь: сожителей, хахалей, любовников… Понятно?
– Да понятно, товарищ подполковник, – заверили в один голос Мухин и Добрыньков. – Не маленькие. Разрешите выполнять?
– Выполняйте. Только помните – на все и про все у вас полчаса, – напомнил строго.
– И не забудьте доставить родителей в отдел, к следователю, – вмешался начальник СО Паромов, когда опер и участковый уже топали к выходу из кабинета, а Алелин нацеливался на Трунову.
– Ольга Николаевна, с возбуждением уголовного дела пока не спешите, – попросил Алелин
К слову сказать, он никак не отреагировал на реплику начальника следственного отделения. Сделал вид, что ее и не было. Да и попросил мягко, без привычного приказного тона. Мог, когда хотел, не только начальственный рык демонстрировать, но и отцом-командиром быть.
– По разбоям мы лимит исчерпали еще месяц назад, – пояснил для следователя и всех присутствующих. – Поэтому при новом, да еще и нераскрытом, нас всех по головке не погладят. Ни в городском УВД, ни в областном. Меня уж точно, – добавил для вескости. – Надо подумать: нельзя ли возбудить дело либо по грабежу, либо по телесным повреждениям, хотя бы средней тяжести… Как на это смотрите?
Следователь процессуально, конечно, лицо независимое. Только о каком процессуализме может идти речь, когда все варятся в одном котле?! Когда от начальника отдела зависело не только получение премии, но и производство платных экспертиз, и доставление повесток через участковых, и наличие автомобиля, без которого в нынешние времена как без рук… Можно было понять и начальника отдела. Ведь спрос за раскрываемость не только тяжких и особо тяжких преступлений, о которых постоянно говорят по радио и ТВ, но и всех других – в первую очередь с него. А потом уже с его заместителя и начальника КМ Василенко. Сидит, как на иголках, дергаясь всем телом. Затем с начальника отделения уголовного розыска Фролова. Он сейчас помалкивает, но про себя, надо думать, прикидывает: на каком ковре будут драть его, как сидорову козу. Спросится за раскрываемость, конечно, и с начальника СО, и со следователя – без этого никак. А то служба медом покажется, но такого быть не должно. Спросится… но в последнюю очередь.
Трунова в замешательстве от такой просьбы, противоречащей нормам УПК, не знала, что делать. Стояла молча, словно в ступоре, и только переводила взгляд темно-карих глаз с начальника отдела на начальника следствия, с одного подполковника на другого. К алости от мороза на ее юном лице добавилась багровость иного рода: возможно, стыда, возмущения, обиды от собственного бессилия…
– Виктор Петрович, – поспешил на выручку следователю Паромов, – сутки-другие с возбуждением уголовного дела можно, конечно, и потерпеть. Законодательство допускает… За это время, конечно, мир не рухнет, потерпевшая, даст Бог, не умрет. Но и руководство УВД добрее не станет. А, главное, разбойника мы тоже не установим… Следовательно, только отсрочим горькую пилюлю на какой-то небольшой срок… Но срок истечет, и пилюля станет еще горше. К тому же нас всех обвинят в волоките, если вообще не в укрывательстве… И тогда – попробуй, отмойся …
– Паромов, – вмешался Василенко при одобрительном кивании головой Фролова, – ты как был с нашей ментовской юности пессимистом, так им и остался. А надо быть патриотом отдела… Не о себе, любимом, думать и даже не о следственном отделении – а шире, о престиже отдела.
– Не будь в объяснении потерпевшей, принятом оперативником, показаний о хищении золотой цепочки, сумочки с разной мелочевкой, можно, конечно, возбудить дело по телесным… – не отреагировал начальник СО на слова начальника КМ. Хотя слова те были малоприятные и колючие, словно трава-татарник. – Но они же есть! А то, что написано пером, уважаемый Геннадий Георгиевич, как известно, не вырубить и топором…
– Так, может, Бондаренко, про цепочку под воздействием стресса и наркоза ляпнула? – тут же ухватился за тень подсказки начальник ОУР. – Может, ее и не было… А сумочка могла просто затеряться где-нибудь… во время свалки. Вот ее и не обнаружили при осмотре места происшествия.
– И в самом деле… – прищурился Василенко.
Было понятно, что его оперский ум уже работая над тем, как обойти в первоначальных показаниях потерпевшей упоминания про похищенные вещи.
– Всякое, конечно, может быть в нашем далеко не идеальном мире, – как бы согласился Паромов, – только показания пока существуют, и от них нам никуда не деться.
– Довольно, – тихонько стукнул ладонью по столу Алелин. – Хватит ненужной перепалки. Решим так: уголовное дело до момента проведения более полной проверки пока возбуждать не будем. Следователь при дневном освещении проводит дополнительный осмотр места преступления. В том числе ищет сумочку и цепочку, которые могли там остаться. А вы, Анатолий Александрович, хоть лично, хоть силами оперов всего отделения переопрашиваете Бондаренко. Изменятся ее показания в нужную нам сторону – значит, наше счастье. Не изменятся – возбуждаем дело по разбою. И тогда опера и участковые берут ноги в руки – и носятся по поселку КТК и его окрестностям до тех пор, пока не раскроют. Понятно?
– Понятно, – в разнобой ответили руководители подразделений.
– Раз понятно, то, Фролов, заводи свою служебную автомашину и вези Трунову на место происшествия. Да сам там посмотри, что к чему. Я бы тоже проехал, да кто начальнику УВД города станет докладывать… А он, полагаю, минут через пятнадцать-двадцать уже будет на рабочем месте и потребует отчет.
Начальником УВД по городу Курску был выходец из Промышленного РОВД полковник милиции Миненков Николай Митрофанович. Начинал он лейтенантом с оперативного дежурного, потом работал старшим участковым. В связи с этим о работе на «земле» знал не понаслышке. Это перед тем, как стать начальником городского УВД, поработал на руководящей должности в СОБРе.
По старой памяти и дружбе он, конечно же, некоторое снисхождение к сотрудникам и руководству родного отдела имел, мелкие просчеты прощал. Но за допущенный рос преступлений или нераскрытые тяжкие и особо тяжкие преступления спрашивал строго. Тут никому поблажки не предвиделось. Впрочем, с него тоже спрашивали, да еще как!..
– Я тоже съезжу, – сказал Паромов, вставая. – Одна голова – хорошо, а две…
– А две, как на нашем гербе, – перебив, с ухмылочкой продолжил Василенко, – в разные стороны смотрят… разные думки думают… Примерно, как мы сейчас…
– Ладно, остряки, ступайте, – берясь за трубку аппарата внутренней связи, – отпустил подчиненных Алелин. – Только шеи не сломайте.
Дополнительный осмотр места происшествия нового для следствия ничего не дал. Ни цепочки, ни сумочки потерпевшей обнаружить не удалось. Заскорузлый снежный наст, в разное время истоптанный множественными следами, ныне оплывшими и выветренными едва не до земли, не позволил снять и отпечатки обуви.
Полное фиаско последовало и со стороны кинолога с его курским Мухтаром. Их доставили на специальной машине из кинологического центра. Потыкавшись носом в предполагаемом месте борьбе, милицейский пес, почти по-человечьи, разочарованно вздохнул. Затем с виноватой миной на его песьей морде добежал до ближайшего дерева и пометил ствол. Проведя сие нехитрое мероприятие, энергично отряхнулся, пустив дрожащую волну по всему телу. Возможно, показывал, что озяб. И, тихонько заскулив, направился к своему автомобилю. В относительно теплую конуру. Вы, люди, мол, можете и дальше мерзнуть – дело ваше. А нам, псам, такое «счастье» ни к чему…
– Голый вассер, – резюмировал с разочарованием в голосе Фролов итоги дополнительного осмотра. – Голый вассер…
– А ты и вправду думал, что цепочка и сумочка вещами лежат, нас дожидаются? – заметил, не скрывая иронии, начальник СО. – Такое только в фильмах да книгах случается. В жизни – вряд ли…
– Особых надежд не питал, но… – ощеряясь беззубым ртом, качнул тот могучими плечами.
Фролов в милицию пришел из армии. Служил офицером-танкистом. Но арию в «лихие девяностые», поверив в миролюбие натовцев и их признанного лидера – американцев, недальновидные руководители страны безбожно сокращали. Как, впрочем, и все отрасли народного хозяйства, связанные с промышленность, обороной и продовольственной независимостью… И кряжистый старлей Фролов оказался перед выбором: то ли вообще снять погоны и форму, то ли сменить их на милицейские. Он избрал второй путь.
Однажды, также под Новый год, начинающий опер Фролов и Паромов, тогда еще старший участковый, совместно проводили проверку по факту порубки декоративной ели на территории детского садика на улице Черняховского. Ведущим в этой паре был Паромов, который худо-бедно, но знал контингент, проживающий в окрестностях. А еще он знал людей, которые могли что-то подсказать. И им удалось выйти на порубщика елки – ранее судимого Сосновского. Последний, после недолгих запирательств и препирательств с участковым вместе с обнаруженной у него в квартире новогодней красавицей, был доставлен в отдел. В конечном результате Сосновский понес заслуженное наказание. А начинающий опер еще долго с восторгом рассказывал коллегам, как старший участковый Паромов буквально за час вышел на след правонарушителя и как затем, не церемонясь, вошел в квартиру подозреваемого и принудил того идти в отдел.
«Настоящий опер!» – восхищался он. На что майор Черняев Виктор Петрович, старший оперуполномоченный уголовного розыска со снисходительной улыбкой всякий раз замечал: «Моя школа».
Но с тех пор прошли годы. Нет больше в органах милиции Черняева и многих других сотрудников того времени. Одни вышли на пенсию, другие – и того чище: покинули этот бренный мир… А Фролов и Паромов не только повзрослели в физиологическом плане, но и выросли в званиях и должностях…
Начальник отделения уголовного розыска уже разобрался в сложностях местного градостроения и в незамысловатой архитектуре, а также мысленно набросал план опроса населения. И когда стали прибывать сотрудники уголовного ро¬зыска и участковые уполномо-ченные, направил их по нужным маршрутам.
– Все, – подошел он к Паромову. – Задание оперативникам дано и можно отправляться в отдел. Тут ловить нам больше нечего… Ну, кроме разве что простуды и гриппа, – пошутил без обычного оперского ухарства. – А там работы – непочатый край. И перво-наперво – посещение в больнице потерпевшей Бондаренко…
– В отдел, так в отдел, – не стал возражать озябший на пронзительном ветру начальник СО. – Только с потерпевшей, смотри не переборщи, когда «убаюкивать» на отсутствие похищенных вещей начнешь. Сие рвение в наше время добром может и не кончиться…
И «отстрелив» щелчком на приличное расстояние окурок сигареты, взялся за ручку дверцы оперских «Жигулей», где уже согревалась следователь Трунова.
– Что-то ты, товарищ подполковник, в перестраховщики ударился, – хмыкнул с язвинкой Фролов. – Все осторожничаешь да осторожничаешь. А в прежние годы бывало…
– Так это в прежние годы…
Через пару часов в отдел подтянулись оперативники и участковые, выполнявшие задание Фролова по отработке жилого массива. Они добросовестно опросили некоторых жильцов из расположенных поблизости домов. Но результат, как и стоило ожидать, оказался нулевым. Все-таки ночью большинство людей спит, а не по промерзшим улицам шатается да в окна лупится.
Не дал положительных результатов и опрос родителей потерпевшей. Они только подтвердили показания о наличии золотой цепочки у дочери и сумочки.
«Когда уходила в ночную смену, видели, – заявили оба. – А что дальше случилось, не ведаем».
Не «ведали» они и лиц, которые могли бы совершить нападение. «Не возьмем грех на душу, – заявили сначала Мухину и Добрынькову, а затем и следователю Труновой. – С бывшим мужем давно не встречается, а с кем встречается, то бог ее знает… Мы в ее жизнь не вмешиваемся».
Не с чем возвратился от Бондаренко и сам Фролов.
– Темнит что-то баба… – поделился с руководством впечатлениями от беседы. – Не договаривает… Но на хищении вещей стоит твердо. «Убаюкать», как выразился начальник следственного отделения, не удалось.
– Что ж, не будем испытывать судьбу – возбуждаем дело по разбою, – принял решение Алелин. – Событие хоть пока и не резонансное – за пределы нашего УВД не вышло, но меня предупредили, чтобы никакой химии… Так что лучше очередной нагоняй иметь за «порчу» статистики, чем кучу неприятностей за укрывательство. Но имейте в виду: на раскрытие преступления бросаем все силы. И оперативный состав розыска, и участковых, – подчеркнул взглядом значимость сказанного, задержав его на начальнике ОУР Фролове и начальнике службы участковых Протонине .
Те легким кивком голов дали понять, что вняли и исполнят.
– Отрабатываем лиц, ранее судимых, семейных дебоширов, пьяниц, а также состоящих на учете в психдиспансере, – продолжил Алели. – Ориентируем на всю мощь общественность, доверенных лиц и другой подсобный аппарат, имеющийся в распоряжении уголовного розыска.
Это был ясный намек на агентурную сеть, о наличии которой как-то не принято говорить открыто при расширенных совещаниях. Все сотрудники милиции об агентах как на постоянной платной основе, так называемых «платниках», так и других, получающих разовое вознаграждение за конкретную информацию, хорошо знали, но вслух старались не говорить. Вот и обходились намеками.
– А чтобы работа шла веселее, собираемся ежедневно утром в девять тридцать и вечером в двадцать часов у меня. Не только планируем мероприятия, но и докладываем об исполнении…
Сказав, начальник отдела сделал небольшую паузу, словно собираясь с мыслями: чем бы еще подстегнуть личный состав.
– Виктор Петрович, – воспользовался паузой Паромов, – несколько лет тому назад имела место серия нападений на женщин. Правда, весной. И не на поселке КТК, а на РТИ… В районе безлюдного луга на стыке улиц Камышовой, Лучистой, Охотничьего проезда и Краснополянских переулков, – уточнил для лучшего восприятия. – Тогда мы с Черняевым вычислили и взяли некоего ранее судимого, – наморщил он лоб, стараясь вспомнить, – кажется, Иванникова Александра… Да, Иванникова, – повторил утвердительно. – Мы его между собой прозвали еще «кастратом»… Вот и думаю: не освободился ли он?.. Не принялся ли за старое?..
– Я помню этот случай, – вмешался Василено. – Тогда Черняев, кажется, еще выговоряшник схлопотал, что не все заявления потерпевших вовремя регистрировал…
– Было дело, – подтвердил Паромов.
– Но вряд ли тот случай имеет отношение к нашему делу, – поспешил отвергнуть версию начальника СО Василенко. – Во-первых, – аргументировал он, – тогда – серия, а у нас одноразовая акция. Во-вторых, жил тот насильник у черта на куличках – в деревне Зорино, если память не изменяет…
Память начальнику криминальной милиции не изменяла. Иванников действительно проживал в Зорино Курского района.
– От Зорино до луга – расстояние так себе… – продолжил он развивать свою мысль. – Но от Зорино до улицы Энергетиков – раза в три, а то и в четыре больше. А это уже что-то значит…
– Ну, Геннадий Георгиевич, – попридержал его Алелин. – Расстояние – еще не аргумент. Преступник, например, мог сожительницу тут найти… Потому отработайте эту версию тоже. Только имейте в виду: серия разбоев нам не нужна… Тут бы из этого дерьма как-нибудь выбраться, не испачкавшись…
– Есть! – отозвался Василенко и тут же кивнул Фролову: – Займись.
– А еще я прошу сотрудников ОУР и следователя не оставлять своим вниманием потерпевшую, – напомнил начальник отдела один из главных постулатов оперативников. – Раз имеются сомнения в ее искренности, то наша обязанность тут разобраться и вывести даму на чистую воду. Не грех подключить к этому и родителей Бондаренко. Возможно, с ними она будет более откровенной. Но действуйте аккуратно, чтобы не насторожить… ни ее суму, ни родителей.
Как ни напрягались руководители отдела, как ни «упирались» пахари – сотрудники ОУР и участковые, обслуживающие поселок КТК, как не мозговала следователь Трунова, выдвигая версии, раскрыть разбойное нападение по «горячим следам» не удалось. Не и помогли и ночные рейды с «подставными наживками» из числа сотрудниц ПДН. Только напрасно мерзли. Молчали доверенные, разводили руками, расписываясь в собственном бессилии секретные агенты.
Не нашла подтверждения и версия Паромова. Как установил Василенко по своим оперским каналам, Иванников освободился из колонии несколько лет назад, но куда-то сгинул по дороге домой.
– Ясно одно, – выпятив нижнюю губу – признак внутреннего довольства, поставил «точку» на данной версии начальник криминальной милиции, – на учет в Курский РОВД он не встал.
«Ясно, что ничего не ясно, – мысленно не согласился с выводами Василенко начальник СО. – Но если действительно сгинул, то в ад ему дорога. На земле без него воздух чище будет». Однако вслух ничего не сказал, лишь перевел взгляд с начальника КМ на начальника отдела. По-видимому, интересовался, что тот скажет.
Алелин то ли отследил этот взгляд, то ли принял решение по собственному почину, но с выводами своего первого заместителя не согласился:
– То обстоятельство, что Иванников не встал на учет и не появился по прежнему месту жительства, где его, как я понял, никто не ждет, еще не говорит, что он сгинул. В наше демократическое время, когда практически не стало административного надзора и контроль за ранее судимыми фактически выпал в осадок, случается все. Поэтому, уважаемый Геннадий Георгиевич, версию причастности к разбою Иванникова, со счетов не сбрасывайте. Как, впрочем, и ему подобных лиц…
– Хорошо, – вроде бы согласился Василенко. – Поработаем и дальше…
Однако по тону, которым были произнесены эти слова, стало ясно, что работать в данном направлении сотрудники уголовного розыска вряд ли будут. По крайней мере, в полную силу. Впрочем, Василенко можно и понять: разбой – не единственное преступление, свалившееся на отдел. Хотя «лихие девяностые» и канули в Лету, и оргпреступность вроде бы пошла на спад, но дерьма этого по-прежнему хватало. Не проходило и суток, чтобы пару серьезных преступлений не совершалось. Порой и до десятка доходило. И с каждым надо было разобраться, каждое «довести до ума», то есть раскрыть, а материалы по ним передать либо в следствие, либо в отделение дознания. К тому же приходилось немало выносить постановлений и об отказе в возбуждении уголовного дела по проверочным материалам. А это – трата сил, нервов и времени.
Дело медленно, но неуклонно перемещалось в разряд «висяков». Перспектива малоприятная и непредсказуемая последствиями… Руководство, многоглавое, как Змей-Горыныч, давит, карами грозит…
И следователь Трунова, ведшая расследование, и сотрудники уголовного розыска, проводившие оперативно-розыскные мероприятия, все больше и больше убеждались в том, что дамочка что-то не договаривает. Даже ее родители, нацеленные лично Фроловым на «душевный» разговор с ней, но далекие от «милицейской кухни» и знающие о работе милиции по книгам и кинофильмам, и те понимали, что дочь что-то темнит.
– Вроде и не врет, но и правды не говорит… – жаловались они почему-то не следователю и не оперативникам, а своему участковому Добрынькову. – И вообще старается от данной темы уйти. То на общее недомогание ссылается, то на головную боль… А то и просто отвернется и молчит, не видя нас в упор, словно мумия какая…
Почему участковый Добрыньков стал у родителей Бондаренко поверенным, трудно сказать. Возможно, повлияла его фамилия, возможно, он и на самом деле был более добрый, открытый и коммуникабельный, чем другие. Потому и вызывал доверие. Но что было, то было…
– Раз так вышло, – заметил на одном из оперативных совещаний Алелин, – то тебе, Александр Дмитриевич, сам Бог велел это преступление раскрыть. Когда-то, как показывает жизнь и опыт, если не с этой стороны нужная информация «потечет», то где-нибудь поблизости обязательно «капнет». Действуй! И держи меня в курсе…
Однако время шло, нужная о информация не «текла» и не «капала».
Потерпевшая Бондаренко, выйдя из больницы, являлась к следователю на допросы и проведение других следственных действий с большой неохотой. «Некогда ходить – работаю ведь… Да и нечего ноги бить, когда толку-то нет… И вообще оставили бы вы меня в покое», – заявляла не раз.
Не проявила она интереса к изучению фотоальбомов с фотографиями лиц, попадавших в поле зрения милиции. А эти альбомы на протяжении многих лет скрупулезно собирали несколько поколений сотрудников уголовного розыска. За отсутствием электронных баз, во всю мощь используемых полицейскими в странах Запада, они являлись действенным подспорьем. И не одно преступление было раскрыто с их помощью…
В одно из таких следственных мероприятий Трунова по настоянию начальника СО наряду с другими фотокарточками предъявила Бондаренко для опознания и фото Иванникова многолетней давности.
– Кажется, что-то в ней дрогнуло… – докладывала следователь Паромову после эксперимента. – Однако заявила, что никого не опознает. Может, врет… может, сомневается… а может, и действительно не опознала… Чужая душа – потемки.
А вскоре после этой попытки опознания, Бондаренко написала заявление в УВД по Курской области, что ее, потерпевшую, милиция седьмого отдела третирует, жить спокойно не дает. Нагрянули проверяющие. Злые, нервные, недовольные. Еще бы – из теплых кабинетов, с насиженных мест оторвали… Тут уж и операм, и следователю, и участковому Добрынькову – другу семьи – приходилось самим отбиваться, а руководству отдела отписываться. Стало не до раскрытия и расследования… Но проверяющие, хоть и злые, да не дурни деревенские. Изучив само уголовное дело, а также оперативное дело сопровождения, поняли, что к чему. Укатили к себе, оставили сотрудников отдела в покое. Только время, потраченное зря, назад не воротить…
Закончился малоснежный, но морозный декабрь, отзвенел праздниками и вьюгами январь, начался февраль. А разбой оставался нераскрытым.
Следователь Трунова, выполнив все возможные в отсутствии обвиняемого следственные действия, готовилась к его приостановлению по пункту третьему статьи 195 УПК РСФСР. Как ни смешно, по-прежнему действовало законодательство несуществующей республики Советского Союза. Новый уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации – УПК РФ – вводился в действие только с 1 июля 2002 года. И в нем, конечно, имелась другая статья, регламентирующая приостановку следствия по тем или иным основаниям. Но это было впереди. Пока же жили по старому УПК.
В ночь с 6 на 7 февраля 2002 года ситуация с разбоем в отношении Бондаренко буквально повторяется. Тот же микрорайон поселка КТК. Примерно такое же ночное время, когда все дрыхнут, закрывшись в теплых квартирах. На улицах промерзшего города даже собак бродячих не видать. Попрятались бедолаги. И только мороз да ветер разгуливают привольно – их стихия.
Даже в ОМ-7 примерно тот же состав дежурного наряда: оперативный дежурный майор Рогаткин, помощник Свистунов, водитель Баранченко, эксперт-криминалист Носов, следователь Трунова. И только опер другой – Бельчиков да участковый не Добрыньков, а Клыков Александр, однофамилец известному в России курянину-скульптору Вячеславу Михайловичу Клыкову.
Вновь неизвестный мужчина нападает на одиноко идущую женщину и наносит ей ножом ранение в область грудной клетки. К счастью, всего лишь поверхностное, а не проникающее. К тому же потерпевшая Анненкова Лидия Романовна оказалась женщиной неробкого десятка. Из тех, что «коня на скаку остановят и в горящую избу войдут». Она не только оказывала налетчику активное сопротивление, отстаивая свою честь и имущество, но и хорошо его запомнила.
Опер и участковый с водителем Баранченко были на выезде – разбирали бытовой конфликт, когда по телефону поступило сообщение из горбольницы на Лесной, что к ним доставлена с проникающим ранением женщина. Сигнал принял сам оперативный дежурный, и он же по рации направил в больницу Бельчикова и Клыкова.
– Разберитесь!
Майор Рогаткин и предположить не мог, что начавшееся с его короткой реплики-указания разбирательство вновь приподнесет отделу очередное разбойное нападение.
Морщась от боли при неосторожном движении тела, Анненкова после оказания ей медицинской помощи заявила Бельчикову, что опознает налетчика, похитившего у нее всего лишь норковую шапку.
– И по фото, и вживую гада этого узнаю, – заявила с такой твердостью, которой и сталь клина позавидовала бы… Я ему еще его харю поганую ногтями поцарапала. Жаль, что до глаз не добралась, а то бы и глядели выдрала… Тогда не стал бы по ночам по улицам блудить да на честных женщин нападать.
Взяв справку из горбольницы записав на всякий случай номер бригады «скорой», доставившей Анненкову в больницу, опер и участковый повезли ее в отдел. Благо, что состояние потерпевшей, согласно выводам медиков, позволяло это сделать. Во-первых, чтобы в более спокойной обстановке опросить, а, во-вторых, чтобы с помощью эксперта криминалиста составить композиционный портрет преступника.
В отделе опер принял заявление от Анненковой с просьбой о привлечении к уголовной ответственности неизвестного мужчины. За открытое хищение шапки. Не поленился он записать и ее объяснение. Причем с мельчайшими подробностями. Такому подходу позавидовали бы и некоторые следователи, ибо в мелочах чаще всего и появляется ключик ко многим замкам-загадкам. Но с составлением фоторобота – комбинированного фотопортрета не заладилось. Извлеченный оперативным дежурным из своего кабинета, полусонный отделовский эксперт-криминалист Носов оказался не готов.
– Если бы в ЭКО УВД… да днем… – развел руками, – тогда бы куда ни шло… А так, без необходимой техники, без специалиста-физиономиста – извините… Я – эксперт, а не волшебник. Пусть фотоальбомы полистает…
И хотел было вновь в кабинет свой скрыться, сны досматривать. Хоть в отделе во время дежурства сны довольно тревожные, но они все равно лучше «прогулки по свежему воздуху». Только оперативный дежурный на его счет имел иные виды.
– Не торопись, кудесник наш несостоявшийся, – попридержал он Носова. – Бери свой волшебный чемоданчик и дуй с остальной следственно-оперативной группой на место происшествия. Потерпевшая покажет…
– Может, утром… – сладко зевнул эксперт. – Чего гнать лошадей, когда на улице темно, как в брюхе кита, и холодно, как на айсберге…
– Утром других дел будет навалом, – остался тверд, как скала Рогаткин. – И вообще: вот приедет Виктор Петрович – и покажет нам всем утро без перламутра… Да так, что чертям тошно станет. Потому шапку – в охапку, лень – за ремень, чемоданчик свой в одну руку, следователя – в другую, да и с Богом!
– Я и сама как-нибудь обойдусь… без помощников, – с налетом легкой иронии и собственного достоинства поджала губки Трунова, услышав слова дежурного. – Сама могу кому угодно помочь…
Худенькая, но хорошо упакованная в теплую шубку с капюшоном, зимние сапожки с высокими голенищами, она давно уже находилась в помещении дежурной части и молча наблюдала за происходящим. Ее иссиня-черные, с отливом глаза, похожие на спелые крупные плоды терновника, с нескрываемым интересом обследовали лицо и внешность потерпевшей. По всей видимости, Трунова пыталась составить для себя психологический портрет фигурантки нового уголовного дела. В том, что дело будет, она не сомневалась. В стране началась новая компания по борьбе с укрывательством преступлений – и ряд сотрудников отдела уже находилось под прокурорским колпаком. А потому ни с того ни с сего, просто «за здорово живешь», стать фигурантом уголовного дела никому не хотелось. Особенно оперативному дежурному.
– Раз готовы, то отправляйтесь. Только не забудьте взять с собой понятых, – выдворял, поторапливая, членов СОГ Рогаткин. – Нечего время терять.
Он же дал потерпевшей свою гражданскую шапку, чтобы та не застудила голову.
– Не забудьте вернуть после осмотра места происшествия.
– Не забуду, – отозвалась благодарной улыбкой Анненкова, нахлобучивая ее на свою голову с разметавшимися черными густыми волосами. – Нам чужого не надо, нам бы свое отыскать…
Осмотр места происшествия – небольшого скверика на улице Серегина – больших результатов не дал. Снежный наст оказался настолько истоптан и утрамбован, что определить на нем следы потерпевшей или налетчика – номер не только пустой, но и бесполезный. Ничего путного не дождались и от применения собаки – след она не взяла, только заставила всех членов СОГ побыть несколько лишних минут на морозе. Однако минимум был выполнен: Из-под ногтей потерпевши взяты и упакованы в пакетики соскобы частиц кожи и крови нападающего, протокол составлен, схема нарисована. И на них стояли подписи всех участников осмотра места происшествия, в том числе и потерпевшей.
Когда возвратились в отдел, то там уже находился начальник Алелин и почти все руководители служб и подразделений.
– Ольга Николаевна, возбуждайте уголовное дело по разбою, – выслушав следователя и просмотрев собранные материалы, распорядился Алелин. – Семь бед – один ответ… Возбуждайте и приступайте к допросу потерпевшей. А утречком, как только начнет трудовой день УВД, опера отвезут ее в ЭКО для составления комбинационного портрета преступника.
– Есть, – совсем по-военному ответила Трунова.
Правда, при этом забыла или не захотела прикладывать руку к своему головному убору – толстой вязаной шапочке с белым помпончиком. Впрочем, в милиции солдафонство, без которого в армии, по-видимому, никак, не приветствовалось…
– Пойдемте, – пригласила она потерпевшую, вновь оказавшуюся без шапки, но под пристальным вниманием сотрудников, в том числе и руководителей отдела. – Мой кабинет на третьем этаже…
Допросив Анненкову, признав ее потерпевшей и гражданским истцом, Трунова решила показать ей фото Иванникова. Как-то спонтанно решила, без особых надежд. Просто так, по наитию.
– Посмотрите, не он ли?.. – достала фотку Иванникова из дела по разбою в отношении Бондаренко.
– Он! Он! – Подскочила Анненкова на стуле. – Точно он, негодяй!
– Не ошибаетесь? – не веря в удачу, переспросила следователь.
– Не ошибаюсь, – заверила потерпевшая. – Точно он. Только на фото намного моложе. В жизни – куда старше. Значительно старше. Но все равно он. Даже не сомневайтесь… он. Попался, стервец!
И пока потерпевшая исходила радостными эмоциями, как городской фонтан струями воды, до следователя, дошло осознание того, что она нарушила нормы УПК при проведении опознания. Дошло и, словно огромным эластиком стирая карандашные штрихи, свело на нет радость от удачи.
Оперативникам подобный фукус с фотографией позволителен. На то они и оперативники. Следователям – противопоказан. Во-первых, предъявлять для опознания полагается фотографии трех лиц. И не менее. Больше – пожалуйста, меньше – никак… Во-вторых, делается это при понятых, которым разъясняются их права и обязанности, предусмотренные статьей 135 УПК. В-третьих, оформляется соответствующим процессуальным документом. Тогда – это доказательство, а так – пшик, всплеск эмоций, как в данном случае.
Осознав профессиональный прокол, Трунова покраснела до корней своих шикарных волос. Впрочем, потерпевшая, находясь в эйфорическом состоянии, ничего не заметила.
– Пожалуйста, побудьте в коридоре, – нашла она силы приступить к поиску выхода из создавшегося скверного положения. – Мне надо посоветоваться с руководством…
Голос следователя немного подрагивал, сбивая привычный тембр, но потерпевшая не обратила на это внимание и вышла в полутемный гулкий коридор, освещаемый лишь «дежурными» светильниками. В отделе, как и на всем административно-территориальном пространстве областного УВД, шла борьба за экономию электроэнергии. Все – как в добрые советские времена, так критикуемые апологетами рыночной России.
Выпроводив из кабинета потерпевшую, Трунова по телефону внутренней связи позвонила своему прямому и непосредственному начальнику – Паромову.
– Как теперь быть? – доложив обстоятельства «прокола», спросила, смущаясь и злясь на себя.
И внутренне напрягаясь, ждала заслуженного разноса. Но разноса не последовало. Выдержав небольшую паузу, Паромов будничным голосом посоветовал не расстраиваться.
– Лошадь о четырех ногах, но и та спотыкается… Всего предвидеть, Ольга Николаевна, нельзя, потому забудь о трагедиях и спокойно работай дальше. Вспомни: действия врача – правильные они или неправильные – пациент не оспаривает. Наши профессии в этом плане схожи. Вот и будь врачом: проведи официальное опознание по фотографии, а про первый опыт посоветуй потерпевшей никогда не вспоминать. Впрочем, она сама не станет о нем вспоминать, так как официальное опознание, проведенное в присутствии понятых, оперативника, эксперта-криминалиста, с вопросами и ответами, с подписанием протокола, станет более эмоционально насыщенным. Поверь моему опыту. Оно-то и отложится в памяти, а не первичное, почти интимное, один на один, действо.
– Спасибо, – искренне поблагодарила своего начальника Трунова. – Словно гору с моих плеч сняли.
Заметно повеселев, она пригласила Анненкову в кабинет и поставила ее в известность о проведении официального следственного действия.
– А то, что было раньше – всего лишь пробный камешек, о котором, Лидия Романовна, нам стоит забыть… Чтобы не смущать ни понятых, ни себя, ни присутствующих, ни тем более суд…
– Да поняла, поняла я, – всплеснула успокаивающе Анненкова руками. – Не бойтесь, опознаю, не ошибусь!.. Я этого гада запомнила на всю жизнь. Из миллиона узнаю.
– Вот и хорошо. Тогда немного подождите, когда мы с экспертом-криминалистом подготовим необходимые документы.
– Где обождать?
– Можете в фойе спуститься – там стулья имеются. Можете и в коридоре, только стул себе возьмите, – указала жестом руки на ближайший к двери стул.
Эксперт Носов, услышав про опознание по фотографии, и про сон, и про ночной холод забыл. Не часто случается живая работа сразу же после возбуждения уголовного дела. Ныне вот случилось.
– Фотография опознаваемого имеется? – поинтересовался профессионально.
– Имеется, – предъявила Трунова фото Иванникова. – Надо подобрать очень похожих и по возрасту, и по цвету волос, и по прическе, и по одежде…
– Не учи отца детей делать, – взяв фотокарточку, отмахнулся Носов от следственной занудности. – Все чин-чинарем сделаем! Комар носа не подточит, не то что прокурор или судья…
Носов постарался на славу. На фототаблице красовались фотографии лиц, так похожих друг на друга, что их можно было принять за родных братьев.
– Не переборщил? – высказал легкое сомнение опер Бельчиков.
Его, как и эксперта Носова, Трунова пригласила поприсутствовать при проведении опознания. И для численности участников, и для эмоционально-психологического воздействия на потерпевшую. А еще на опера возлагалась обязанность обеспечения следователя понятыми.
– Не-е-е, в самый раз, – засиял улыбкой эксперт. – Верно, Ольга Николаевна?
– Верно, – подтвердила та.
И, не теряя даром времени на ненужные прения, попросила оперативника привести понятых.
– Но не из КАЗ, как при осмотре места происшествия в ночное время, а с улицы, – уточнила на всякий случай. – Утро уже. Народ на работу двинулся. Вот и «тормозни» на десять минут пару человек.
– А пусть участковый «тормознет», он все-таки в форме и при погонах… – буркнул недовольно опер. – Сколько можно быть затычкой к каждой бочке?..
– Сколько нужно, столько и можно, – одернула Трунова оперуполномоченного Бельчикова. – Не Алелина же мне о том просить? Не хочешь действовать один, бери Клыкова – я не возражаю. – Но понятые должны быть через пять минут.
Подобные перепалки между представителями разных служб отдела случаются нередко. Они не только признак недовольства одних другими, но и психологическая разрядка. Как правило, далеко идущих последствий они не имеют, но о реалиях непростой милицейской жизни напоминают.
Вскоре понятые – две женщины средних лет – были доставлены. И следственное действие по опознанию лица по фотографии прошло без сучка и задоринки. Приглашенная в кабинет следователя потерпевшая Анненкова, предупрежденная об уголовной ответственности за дачу ложных показаний и уклонение от показаний, уверенно указала на фотографию Иванникова:
– Вот фотография того человека, который на меня напал этой ночью в сквере на улице Серегина, порезал одежду, ранил меня и похитил норковую шапку. Чтоб ему, сволочи, за это ни дна ни покрышки!..
– Вы не ошибаетесь? – последовал контрольный вопрос Труновой. – Нет ли у вас сомнений?
– Никаких сомнений – это именно он, – стояла твердо на своем Анненкова. – Я его из миллиона людей узнаю. И по фото, и по голосу, и по повадке голодного волка, и по роже, на которой я собственными ногтями оставила царапины.
– Тогда уточните для понятых и всех присутствующих, по каким признакам вы опознали этого человека? – внеся в протокол слова потерпевшей, произнесенные на предыдущий вопрос, задала следователь новый.
– Так я уже перечислила… – несколько озадачилась Анненкова, но тут же повторила: – Узнаю по общим чертам лица, по строению носа и расположению бровей, по глазам его пустым и холодным, как лед. Это – на фотографии, – уточнила она. – А придется наяву – то и по фигуре, и по голосу…
– Вы все слышали? – обратилась следователь к понятым и присутствующим. – Есть ли сомнения в уверенном опознании?
– Слышали, – подтвердили женщины-понятые. – Опознает уверенно. Тут – никаких сомнений.
Кивнули согласно и опер с криминалистом. Мол, подтверждаем.
– Тогда расписываемся, – передала Трунова авторучку потерпевшей. – Вы, Клавдия Романовна здесь, – указала тоненьким, почти кукольным, пальчиком на нужное место. – Понятые вот здесь. Присутствующие – чуть ниже… А я – завершая… – приняв, как эстафетную палочку, авторучку от опера, поставила свою подпись. – А теперь спасибо всем. И все могут быть свободными.
– И я? – задала вопрос Анненкова.
– И вы до следующего вызова, если нет вопросов к следствию. Впрочем, вас отвезут домой на машине.
Вопросов не было.
– Ну что, Геннадий Георгиевич, утерло нос следствие вашим операм хваленым? – начал оперативное совещание руководителей отдела Алелин. – А вы, помнится, весьма скептически отнеслись к версии Паромова. Но он, как показывают сегодняшние события, оказывается прав…
– Знаете, Виктор Петрович, – с легкой улыбочкой, заметной лишь по мимике губ да морщинкам в уголках глаз, отозвался начальник КМ, пригладив ладонью обозначившуюся лысину, – пальцем в фото ткнуть – еще не значит изловить преступника и «расколоть»… Поживем, хлеб пожуем – тогда и увидим… К тому же, если он и причастен к последнему разбою, то еще неизвестно, причастен ли к первому… Бондаренко ведь не опознала…
Было понятно, что старого оперативника, каким являлся Василенко, и «в ступе толкачом не поймать». Зернышком выпрыгнет, ужиком выскользнет, ящеркой убежит… Даже хвост не потеряет. Опер – он и есть опер, какой бы пост и чин не занимал!.. К тому же, в его словах был и резон: преступление считается нераскрытым до того момента, пока виновному лицу не будет предъявлено официальное обвинение. А в данном случае до постановления следователя в отношении Иванникова в качестве обвиняемого – еще целая вечность: месяц, а то и все два. Следователи не спешат по одним только показаниям потерпевших выносить заочно весьма важный процессуальный документ – постановление о привлечении лица в качестве обвиняемого. Это чревато последствиями…
– Ладно, оставим в покое пустые пляски, перейдем к деловому разговору, – перешел на рабочий тон начальник отдела милиции. – Подумаем, как установить местонахождение Иванникова. Раз у бывшей супруги в Зорино он не живет, значит, обитает где-то в городе. Возможно, у нас под носом, на поселке КТК.
– Возможно, – вставил словечко Василенко. – Но на поселке трикотажников, как вы знаете, проживает не менее тридцати тысяч… Вот и найди в этом стоге сена иголку…
О том, что на КТК проживает около тридцати тысяч населения, Алелин знал. В начале девяностых после восстановления в органах, он работал там участковым. Вместе с Астаховым Михаилом Ивановичем, который там был старшим участковым. А Астахов, на зависть многим, умел работать сам и требовал того же от подчиненных. Тут поневоле будешь все знать. Впрочем, это не помешало дружбе между ними. Даже расставшись, разбежавшись по разным службам и подразделениям, они дружбы не порывали.
– Случалось, и иголки разыскивали, – не поддержал скепсиса своего зама Алелин. – Тут главное, кто будет искать и как…
– На вопрос «кто» ответ прост, – вмешался Фролов, – оперуполномоченный Мухин и участковый Добрыньков. У них наработки по первому разбою – потому и карты им в руки!
– Согласен, – не стал возражать начальник отдела. – Но и остальные пусть активизируют работу. Проследите, – обратился непосредственно к Василенко, Фролову и Протонину.
– Будет исполнено, – за всех отозвался Василенко.
– А вы, – перевел он взгляд с руководителей оперативных служб на начальника следственного отделения, – ускорьте проведение судебно-биологической экспертизы по соскобам. Думаю, пригодятся…
– Постараемся, – заверил начальника отдела Паромов и продолжил: – Надо старое дело из архива суда поднять. Полагаю, там имеются биологические данные подозреваемого… Если повезет, то не просто проведем экспертизу, а сравнительную. Тогда можно смело выносить постановление о привлечении в качестве обвиняемого, избирать меру пресечения и официально объявлять в розыск.
– Не плохо бы арест избрать в качестве меры пресечения, – подкинул реплику Фролов.
– Это, товарищ майор, как прокурор решит, – улыбнулся Паромов. – Сие, к сожалению, не только от следователя зависит…
Новый УПК прерогативу ареста обвиняемых отдавал суду. Однако УПК РСФСР еще не был отменен, и действовали нормы советского уголовно-процессуального права, когда данная мера пресечения относилась к компетенции прокурора.
Неизвестно, как напрягали опера и участковые свой подсобный аппарат и общественность, как отрабатывали подучетный контингент, но «шорох» по поселкам КТК, Ламоново и РТИ прошел изрядный. И капля за каплей информация в отношении Иванникова стала стекаться в седьмой отдел. Не остались незамеченными телодвижения сотрудников отдела и в УВД по городу Курску. На одном из оперативных совещаний полковник Миненков посоветовал руководителям других отделов «примерить» Иванникова к их нераскрытым разбоям и грабежам. И размноженное криминалистом Носовым фото подозреваемого в целях опознания потерпевшими женщинами «загуляло» по другим отделам. В результате – к уже имевшимся двум уголовным делам добавилась перспектива присоединения еще трех.
От «висяков» да еще такого масштаба, как разбойные нападения, желают избавиться все. Не были исключением и коллеги Паромова, попытавшиеся «спихнуть» ему свой тяжкий груз. Но он уперся так, словно был сапером на Курской дуге, не пропустившим под Понырями вражеские танки вглубь советской обороны.
– Никаких дел не возьму, пока в них не будут выполнены все следственные действия и не будет предъявлено обвинение Иванникову, – заявил он категорически и своему руководству по линии следствия и руководству городского УВД. – Задержим Иванникова, проведем опознание по всем эпизодам – и если подтвердятся и будут зафиксированы следователями, то милости прошу: передавайте. А нет – так извините! Мне чужая головная боль ни к чему, своей с избытком…
Установить местонахождение подозреваемого повезло Добрынькову.
На любом профессиональном поприще всегда находятся люди, которые на голову выше своих коллег. Профессионализмом, отношением к порученному делу, трудолюбием, организационными способностями. К данной категории по многим параметрам подходил майор Добрыньков.
В седьмом отделе милиции работал он не так уж и много – лет пять-шесть. Перевелся из Щигровского РОВД. Но успел зарекомендовать себя как ответственный сотрудник. Сначала тянул лямку участкового, а с января 2002 года – старшего участкового уполномоченного.
Вот ему и повезло выйти на след Иванникова. Впрочем, слово «повезло» здесь не совсем правомерно. Ибо планомерную, целенаправленную работу, принесшую удачу, везением назвать нельзя. Везение – дело случая, а не плод кропотливого труда. Тут же был долго вызревающий плод ежедневного труда, наблюдательности, внимания и чуткости, возможно, некоторой интуиции.
Во время одного посещения конторы «Жилсервиса», расположенной на улице Серегина, он выслушал жалобу сотрудницы на жиличку дома 39 по проспекту Кулакова.
– Не работает, злоупотребляет спиртными, не платит за коммунальные услуги. К тому же хахаля завела… Себе под стать. Ханыга-ханыгой, но смотрит зверем. Взгляд какой-то пустой и холодный – жуть. Наверно, из судимых.
– Случайно, не этот ли? – достал Добрыньков из папки фото Иванникова.
– Кажется, он самый… – внимательно приглядевшись, ответила собеседница.
– И давно живет? – поинтересовался майор с заметной небрежностью человека, привыкшего заниматься мелочами жизни.
Ничего не поделаешь. Чтобы не показать профессиональной заинтересованности, приходилось шифроваться…
– Возможно, с полгода… – прищурилась, припоминая, сотрудница «Жилсервиса».
– А что же раньше участковому не сказали? – несколько показушно проявил служебную прыть Александр Дмитриевич.
– Да все недосуг как-то… – засмущалась извинительно собеседница. Но тут же взяла себя в руки и спросила: – А он кто? Разом, не преступник ли?..
– Алиментщик, – нашелся старший участковый, пряча фотографию в папку с бумагами. – Развелось пакостников – не счесть. Чад на свет напускают, а воспитывать да кормить – Пушкин…
– И не говори, – поджала сочувствующе губы дама из «Жилсервиса». – Никто никого не хочет кормить. Куда только катимся?.. И к чему придем – ужас…
Пообещав приструнить злостную уклонистку, Добрыньков записал ее данные и полный адрес.
– Гарантий дать не могу – не в советскую все же пору живем – но помочь постараюсь…
«Брали» Иванникова на адресе начальник отделения уголовного розыска Фролов и оперуполномоченный Мухин. А еще инспектор ПДН Мальцева, переодетая под почтальона. На нее возлагалась роль «приманки» для сожительницы зверя. Та даже соседям дверь не открывала, как выяснили в ходе разработки операции. Вот и решили «направить» почтальона якобы с денежным переводом на кругленькую сумму от дальнего родственника, проживающего в Канаде. Надеялись, что «клюнет» и отворит дверь. Остальное – дело техники, где «технологами» выступали оперативники.
Добрыньков со своими участковыми находился поблизости – для поддержания общественного порядка. Это на случай, если «малоответственная» квартиросъемщица хай вздумает поднять, чтобы настроить соседей против оперативников. Такие фортели со стороны отдельных несознательных граждан стали довольно частым явлением. Демократия ведь… Но ни сам старший участковый, ни его подчиненные на видное место не лезли, старались держаться в тени, чтобы не «маячить» и раньше срока не спугнуть подозреваемого.
Операция по задержанию Иванникова прошла успешно. Мало того, что его сожительница – Чернова Альбина Михайловна – клюнула на «денежный перевод», не спросив ни слова про мифического родственника, у самого задержанного в кармане брюк был обнаружен нож с выкидным лезвием. Возможное орудие преступления оказалось как нельзя кстати…
Доставленный в отдел милиции, Иванников, на лице которого остались следы царапин от ногтей, запираться не стал и начал давать показания. Сначала операм, а через полчаса и следователю под протокол допроса подозреваемого. Причем в присутствии дежурного адвоката.
Взял он на себя не только оба разбоя, совершенных на территории седьмого отдела милиции, но и несколько еще по всему городу. А на вопрос следователя, почему так жестоко поступал с женщинами, ответил с непонятной яростью: «Мочил и мочить буду – жизнь мою сломали, суки проклятые».
Потом было предъявление обвинения и заключение под стражу. А следом – десятки следственных действий: допросов, опознаний, очных ставок, обысков; назначение и проведение экспертиз. Словом – обычная рутинная кропотливая работа до направления дела в суд, требующая объективности и полноты следствия. Тут и выяснилось, что Иванников очень был похож на мужа подруги Бондаренко Ирины. И та, испытав жесточайший стресс от нападения, вбила себе в голову, что налетчик – муж подруги. Вот и решила молчать, «яко рыба», чтобы не принести горя в семью подруги.
Узнав от следователя про данное обстоятельство, Василенко не удержался от упрека в адрес потерпевшей, вызвав ее в свой кабинет:
– Что же вы, мадам, нам мозги пудрили! Сказали бы сразу всю правду – и не было бы других преступлений. Теперь вас саму следует привлечь за дачу ложных показаний… Ведь взрослый человек. И должны понимать: «сколько веревочка не вейся, а кончик все равно найдется».
– Извините, – расстроилась «мадам». – Заблуждалась я… Раскаиваюсь.
Как известно, покаянную голову на Руси меч не сечет…