Был месяц май. Возможно, самый любимый месяц у россиян. Уже позабылись изрядно поднадоевшие за длинную зиму холода и долгие ночи, но еще не наступила изнуряющая до одурения и кипения мозгов жара лета.
Рабочий день в отделе милиции № 7 УВД по городу Курску развивался как обычно. Сначала, начиная, примерно, с восьми часов сорока минут и заканчивая восьмью часами пятьдесят пятью минутами, то группками, то поодиночке в отдел, стоявший чуть ли не на углу улицы Харьковской и Черняховского, рядом со зданием районного суда, живыми пестрыми ручейками стекались сотрудники. Быстренько, большей частью молча, иногда перебрасываясь короткими репликами, проскальзывали мимо дежурной части. Мельком бросали туда через прозрачный пластик, заменявший стекло, взгляды. Здороваясь с дежурным нарядом, кивали головами и спешили далее. Одни – шаркая подошвами, другие – поцокивая каблучками. В отделе недавно был ремонт, и пол фойе был покрыт керамической плиткой.
Ручеек сотрудников быстро протекал через раскрытый зев металлической решетки и рассасывался по коридорам, этажам и кабинетам. Далее происходила обычная процедура: все собирались в классе служебной подготовки, заменившем прежнюю Ленинскую комнату. Ныне Ленин был не в почете, и Ленинская комната – соответственно. Там понуро прослушивали краткий анализ работы отдела за прошедшие сутки, знакомились с оперативной обстановкой по городу и области. И, конечно же, получали ЦУ – ценные указания на текущий день. Словом, шло оперативное совещание.
Почему понуро? А потому, что эта ежедневная процедура стала вязкой тягомотиной как для тех, кто слушал, так и для тех, кто ее проводил. Она опостылела всем, как зубная боль, как тополиный пух в июне месяце, назойливо гоняющийся за человеком, чтобы забраться ему в глаза и ноздри. Как правило, осуществлял такие совещания лично начальник отдела Москалев Алексей Владимирович, недавно досрочно получивший звание подполковника. Когда-то он принял «беспокойное хозяйство» от своего предшественника Амелина Виктора Петровича, также подполковника, попавшего, благодаря одному местному словоплёту в герои детективной повести. Правда, под фамилией Алелин. И вот уже несколько лет Москалев благополучно «вел» принятый «ковчег» по пучине безбрежного океана борьбы с преступностью и в конец обнаглевшего криминала. При этом умело лавировал между видимыми, но чаще скрытыми административно-коньюктурными «рифами». Стойко переносил «смерчи» внезапных проверок со стороны прокуратуры и вышестоящих милицейских структур, «ураганы» разносов.
Руководить одним из значимых отделов городского УВД – только, по мнению дилетантов, считается делом простым, нетрудным и малообременительным: командуй себе да командуй! В действительности – этот тяжкий груз не каждому менту по силам. Как не каждой птице по силам долететь до середины Днепра, если вспомнить Гоголя. Тут надо так извернуться, чтобы и задачи, поставленные перед подразделением, были успешно решены, и сотрудники нормально трудились. Словом, чтобы «и волки были сыты, и овцы целы»! Попробуй-ка, сумей! Тем более во времена бесконечных перестроек, реформ и мало вразумительной демократии, когда только жулики и проходимцы чувствуют себя вольготно. А обнищавший материально и духовно народ, потерявший рабочую гордость и нравственные ориентиры, не только спивается, но и на любые преступления способен без зазрения совести.
Возвращаясь же к совещанию, отметим, что проводил его не только начальник отдела, но и его заместители. Особенно зам по кадрам.
Правой рукой Москалева после перехода Куцевалова в аппарат городского УВД был капитан Никифоров Евгений Александрович – начальник криминальной милиции. В недавнем прошлом Никифоров работал в этом же отделе и рядовым опером, и заместителем начальника уголовного розыска. Затем какое-то время служил в подразделении «К», противостоявшем преступности в сфере электронных технологий. Но возникла нужда – и вернулся вновь в родной отдел. Поднявшись до руководящей должности с «земли», он знал не только криминальный мир, но и внутреннюю, не Регламентированную уставами, приказами, наставлениями и инструкциями, жизнь отдела.
Как-то так уж сложилось, что все первые замы, независимо от образования, опыта, специальных званий, а также роста и прочих физиологических отличий, мягко говоря, не обладали пышными шевелюрами. Взять хотя бы последних: Василенко Геннадия и Куцевалова Олега. Лысоваты были. Не нарушил этой традиции и Никифорова Евгения Александровича.
Злые языки поговаривали, что свой волосяной покров на головах они вытерли о наволочки чужих подушек. Но это злые языки… Мало ли что они скажут про порядочных людей. Мы же, люди добропорядочные, сами побывавшие в милицейской шкуре, проведшие бурную комсомольскую молодость, чреватую всякими зигзагами, в том числе и амурными, но вовремя остепенившиеся и ставшие солидными отцами семейств, так рассуждать не можем. Просто знаем, что ментам в их вечной беготне и спешке нежиться в чужих постелях и пользоваться чужими простынями и подушками некогда. Если у ментов и случается порой «сладкий грех», то не в постелях, а, так сказать, на бегу, по-походному, иногда прямо на рабочем столе. Или, в крайнем случае, на стульях. Недаром же все стулья в милицейских кабинетах расшатаны до крайности и всегда жалобно скрипят всеми своими «суставами» при каждом прикосновении к ним. И в этом тоскливом скрипе то ли жалоба на «раздолбанность», то ли ностальгические воспоминания о временах, когда они держали на себе нечто приятнее, чем задницы служилых людей. Впрочем, довольно лирических отступлений, пора и о сути вспомнить.
Опера уголовного розыска (именно опера уголовного розыска, а не БЭП или тем более ФСБ – КГБ, мягко говоря, «благополучно» прокакавшие в свое время великую державу – СССР) делятся, на наш взгляд, на две категории. К первой относятся так называемые «скорохваты», удачливые индивиды в своей профессии, «рвавшие подошвы на бегу». Ярким представителем этой категории был старший оперуполномоченный Черняев Виктор Петрович, работавший в восьмидесятые и девяностые годы прошлого столетия и часто раскрывавший преступления, не покидая служебного кабинета.
Вторую категорию представляют так называемые «волкодавы». Они «не рвут подметок», не мельтешат на глазах у руководства, не пытаются с наскока «взять быка за рога». Идут к цели, на первый взгляд, и неспешно, и медленно, но обстоятельно и неотразимо Не очень-то доверяя «его величеству» случаю, которым часто пользуются «скорохваты». Впрочем, и случай они не исключают. Правда, считают, что такой фактор стоит всегда заранее подготавливать. Как телегу – зимой, а сани – летом! Чтобы он, этот «случай», был не подарком небес, а творением их воли, разума и профессиональной «подкованности».
Вот ко второй категории оперов (независимо от занимаемой должности), опять же на наш взгляд, относился и Никифоров. Работая несколько лет тому назад опером, обслуживающим поселок КТК, он, как совместно с коллегами, так и лично, раскрыл не одно тяжкое и особо тяжкое преступление, в том числе и убийство. При этом, как правило, действовал не наскоками, не лихой «кавалерийской атакой», а обстоятельно, продвигаясь шаг за шагом к цели. Именно обстоятельность да вдумчивость, с которыми он относился к своей нелегкой работе «опера на земле», и привели его к тому, что был замечен руководством УВД и выдвинут на должность заместителя начальника отдела милиции.
«Ну, конечно, конечно… – ухмыльнется скептик и современный Фома неверующий. – По другому-то и быть не могло… Как же, как же… Все верно. А про «волосатую руку» да «мохнатую лапу» в подобных случаях лишь только досужие журналюги сказки сочиняют, чтобы рейтинг своим изданиям повысить?!.»
Вынуждены посрамить скептиков. И со всей решимостью да знанием дела заявить, что именно так и было на самом деле, а никак иначе. И не только с Никифоровым, но и со многими другими. Впрочем, речь не об этом, а о том, каким «волкодавом» был Никифоров.
Несмотря на то, что описываемый нами майский день в седьмом отделе милиции начинался как обычно, только на этот раз руководство отдела в лице начальника и его первого заместителя на «посиделках» не присутствовало. Обоих «срочно» вызывали на очередное совещание в городское УВД. В том числе и для того, чтобы снять очередную «стружку» за нераскрытые преступления, одним и которых было убийство Кошкиной Альбины. В милиции без «срочности» и «стружек» никак! Иначе «мышей перестанут ловить», как считают в высоких начальственных кругах. Так что и Москалев, и Никифоров с не очень-то веселыми лицами готовились к очередной экзекуции в своих кабинетах.
Что же касается убийства, то не успел Никифоров проработать в новой должности и полгода, как оно и случилось. На поселке Магистральном. По плотности населения не очень густом, но по численности антисоциального элемента – ведущем.
Альбина Кошкина была женщиной еще той – увлекалась спиртным и частыми загулами в компаниях себе подобных. Дружила с лицами, ранее судимыми, вела беспорядочную половую жизнь и месяцами не появлялась в собственной квартире, оккупированной тараканами. Прижитых ее неизвестно от кого двух мальцов содержало и воспитывало государство. Словом, была чуть ли не бомжихой или на милицейском жаргоне – «ежихой». Но убийство – есть убийство. Даже такой никчемной личности. Предстояло найти и передать в руки правосудия убийцу. Оперативные работники, обслуживающие «землю» по Магистральному проезду, «накручиваемые» и подгоняемые не только собственным руководством, но и «коллегами» из городского и областного УВД, спустя пару суток после обнаружения трупа Кошкиной, «нащупали» все-таки подозреваемого – Косоглазова Александра Петровича. В определенных кругах более известного под прозвищем «Алик». В социальном плане был того же поля ягода, как и убитая им Альбина.
Когда и почему у Косоглазова возникло такое погоняло, теперь уж и он, спроси его о том, вряд бы вспомнил. Не знали об этом, конечно, и опера, но они над такой проблемой и не мудрствовали – иных забот выше крыши. Так к чему же головы над столь глупой проблемой ломать?!
Мы же, читатель, люди с тобой не столь занятые и не столь ответственные, поэтому можем выдвинуть версию, даже две о причинах появления такого прозвища у курского парня. Во-первых, – оно могло образоваться от сокращения его имени близкими родичами, в том числе и матерью, до ласкового Алик. Слово «Александр» произносить долго, к тому же от наличия «трио» согласных в конце слова можно язык сломать. А тут кратко и ласково, в два слога – Алик! Вторая версия не столь поэтичная, зато, на наш взгляд, более верная. Известно, что на Святой Руси уже с незапамятных времен всех любителей спиртного, по научному – алкоголиков, в просторечье – алкашей, величали частично с горечью, частично с сожалением, а частично и с долей иронии и призрения – аликами. Производным словом от научного. Так то. Однако пора вернуться к скорбным делам оперов и руководства седьмого отдела милиции.
Несмотря на то, что опера работали почти круглосуточно, почти без сна и отдыха, задержать Алика не могли – бросился поганец в бега. Казалось бы, куда среди зимы может скрыться человек? Оказывается, может. Правда, не обыкновенный законопослушный гражданин – городской обыватель, привыкший к уюту и теплу своей квартирки, – а бомж. Ибо наш отечественный бомж, пройдя через все «прелести» вольной жизни, становится хлестче любых крутых спецов. Всех там «голубых», «черных», «красных», «крапчатых», «оранжевых» и даже «зеленых» беретов. Именно он овладел навыками выживания в экстремальных условиях. Там, где обыкновенному обывателю «полный каюк и кирдык» (на прочих сленгах – «полный капут», «полный писец», «полный тунец» и т.д.) – отечественному бомжу норма жизни. Так получилось и с Аликом. Вроде бы все о нем известно – где родился, где крестился, где и сколько раз судился, с кем дружил и водку пил – а схватить за жабры не удается. И сколько бы старший оперуполномоченный Картамышев Олег не напрягался, сколько бы не подключал своих помощников и осведомителей – об Алике ни слуху, ни духу. Человек-невидимка да и только. То ли забрался на «отлежку» в какую-либо нору, неизвестную ни милиции, ни его собратьям-бомжам, тихонько «постукивающим» на контору, то ли уже растворился на бескрайних просторах демократической Руси. Поди, угадай! Что осталось сыщикам от него, так это оперативная ориентировка с фото фигуранта да бесконечный «головняк».
Имелась такая ориентировка и на столе Никифорова. Не белым, а черным бельмом мозолила глаз. Как постоянное напоминание о том, что преступление не раскрыто, что кровь жертвы, как кровь невинно убиенного Каином Авеля, взывает к отмщению и к наказании. Тут, хочешь, не хочешь, но приходится всматриваться в некогда зафиксированные фотоаппаратом черты лица, ничем особо не выдающиеся и не примечательные, которые, возможно, помимо воли начальника криминальной милиции, чисто на уровне подсознания, откладывались в глубине памяти.
Никифоров мог и не держать ее на рабочем столе, вечно заваленном разными документами. Но он держал. Скорее не для контроля или «показухи» перед подчиненными, а по старой оперской привычке. Держал, несмотря на то, что «коллеги» из вышестоящих структур насмешливо замечали: «Чего зря пылится? Пусть «ласкает» взгляд оперов – на то они и опера, чтобы с любым дерьмом возиться. Тебе и других бумаг достаточно. Тоже дерьмо, но иного замеса».
В том, что большинство бумаг представляли собой полную галиматью, «коллеги» из вышестоящих структур были правы. Милицейская бюрокаратия за годы демократии расцвела махровым цветом. Дело доходило до того, что некоторые инстанции еще в середине года требовали уже «перспективу окончания года и процент раскрываемости». Разве не бред? Бред. Причем полнейший. О чем умолчали «коллеги», говоря о «дерьме», так это о том, что все это «дерьмо» они и порождали в своих «высоких» кабинетах на улице Серафима Соровского.
Время бежало, ориентировка лежала, все сотрудники отдела круглосуточно «на ногах», а Косоглазов по-прежнему находился в бегах. Впрочем, криминал не дремал, и новые насущные проблемы, становившиеся наиболее актуальными на текущий момент, постепенно отодвигали на задний план вопрос задержания подозреваемого Алика. Однако не надолго. Где-то кто-то вдруг вспоминал, что Алик-то не пойман – и все начиналось по-новому. Тот и на этот раз вызывали в УВД, чтобы в очередной раз «намылить шею».
Взглянув на ориентировку и фото Алика, Никифоров поймал себя на мысли, что готов прибить этого «бегунка», если тот попадется под «горячую» руку. «Сколько же можно из-за него терпеть?!». Но тут же «отыграл» назад: «Нервишки сдают. Убивать, конечно, не стоит, но изловить надо. И как можно быстрее! Возвращусь из УВД – и накручу хвост операм. Совсем нюх потеряли».
Тут запищал зуммер внутренней связи. Оперативный дежурный напоминал, что пора выдвигаться.
Начальник КМ вышел на крыльцо отдела и Остановился в ожидании Москалева, задержавшегося в дежурной части. Отдавал «последние» распоряжения дежурному наряду на период своего отсутствия.
Улыбчивым золотистым колобком по бездонной небесной сини катилось солнышко. Из зазеленевших сочной, изумрудной листвой кустов и деревьев, живой стеной окружавших тыльную сторону отдела, доносилась веселая разноголосица невидимых пернатых оптимистов, радующихся теплу, весне и жизни. От яркого солнечного света, бесконечным потоком лившегося в лицо, Никифоров чуть прищуривался. Это, впрочем, не мешало ему наблюдать за тем, как по тротуарам улицы в бесконечном броуновском движении перемещались нарядно одетые пешеходы.
«А жизнь, несмотря ни на что, прекрасна!» – улыбнулся Никифоров майскому солнцу и дню.
И вдруг диссонансом этому весенне-праздничному движению нарядных курян со стороны рынка появился мужчина, одетый вполне по-зимнему.
«Очередной полубомж или бомж, – невольно поморщился Никифоров, как и всякий человек, не очень-то жаловавший этих представителей городского социума, расплодившихся за годы демократии словно тараканы-пруссаки в коммуналках. – И надо же тебе было, бомжара несчастный, появиться именно в данный момент: такую идиллическую картину перед совещанием испортил…»
Мрачнея и теряя интерес к нарядным прохожим, даже к их лучшей половине – представительницам прекрасного пола, Никифоров шагнул вслед за Москалевым к служебному автомобилю, чтобы мчаться в УВД. Но тут что-то «щелкнуло» в его мозгу: черты лица нарушителя утренней идиллии показались знакомыми.
«Откуда? – сам себя мысленно спросил начальник криминальной милиции. – Ну, откуда?..»
И память на поставленный вопрос не ответила, а представила картинку его собственного служебного кабинета с листком ориентировки по убийству.
«Алик?! – остановился Никифоров перед уже распахнутой дверцей ВАЗовской «десятки». – Неужели Алик, которого столь долго и бесплодно разыскивает не только весь оперативный состав отдела милиции, но и участковые, и внештатники, и разнокалиберная агентура. Неужели тот самый Алик, из-за которого преступление остается нераскрытым, а городское и областное руководство уже мозжечок продолбило, требуя активизации его розыска?! Да, Алик… собственной персоной!»
– Ты чего?.. – донесся до сознания голос Москалева. – Пора поторапливаться…
– Я сейчас, – оставив открытой дверцу автомобиля, отозвался Никифоров, лихорадочно перебирая варианты, как остановить, не спугнув, Алика, уже прошедшего весь фасад здания отдела милиции.
– Александр, ты что ли? – довольно миролюбиво, словно старый знакомый, неожиданно встретивший друга, окликнул он в спину удаляющуюся фигуру.
Фигура дернулась, но не бросилась бежать, чего опасался начальник КМ, а медленно обернулась.
– Я…
– К брату направляешься? – вспомнив, что у Алика есть брат Игорь, проживающий на улице Черняховского, недалеко от отдела, все тем же участливо-дружеским тоном спросил Никифоров, одновременно отмахиваясь рукой от просьбы начальника отдела поторопиться, «мол, подожди один чуток, разве не видишь, что знакомого встретил, а совещание подождет, никуда не денется».
Алик помедлил с ответом, видимо, пытаясь вспомнить неожиданно обретенного друга, но так и не вспомнив – мало ли когда и с кем сводила похмельная жизнь – он нерешительно отозвался:
– Да, к брату…
Ответ бомжа в очередной раз убедил Никифорова, неспешно продвигавшегося к объекту оперских устремлений с вытянутой вперед, словно для рукопожатия рукой, в том, что перед ним именно тот человек, которого они ищут.
– Давненько тебя не было видно… Наверно, все дела да заботы?..
– Они самые, – буркнул Алик. – А ты кто? – тут же спросил он. – Что-то не припомню…
– А я один из тех, кто жаждет встречи с тобой, – беря цепко за рукав куртки Алика, улыбнулся Никифоров. – Я – кошмар твоих снов последнего времени и начальник криминальной милиции по совместительству. Не желаете ли, гражданин Косоглазов, пройти в отдел? Разговор имеется. Крупный разговор…
– Теперь, вижу, придется… – не стал вырываться и делать попытку убежать Алик, как-то разом сникнув и обмякнув, словно сломанный стебель травы под лучами солнца. – Я и сам собирался… надоело бегать, словно зайцу…
– Да все недосуг было?.. – шутливо окончил за Алика Никифоров фразу, внутренне радуясь удаче.
– Нет, – признался Алик, – просто боялся.
– Ментов что ли?..
– Нет, не ментов. Тюряги боялся. И всего прочего…
– Познакомься, – подводя Алика к автомобилю начальника, сказал Никифоров, – это наш разыскиваемый Косоглазов… собственной персоной. Так что, шеф, не ругайся за невольную задержку: никак нельзя было упускать случай личного знакомства с сим персонажем. А не заочного, по фотоориентировке… Уж извини.
– Извиняю. – Разгладил Москалев своей мягкой улыбкой морщины прежнего неудовольствия. – Отведи в дежурку – и мигом назад. Уже точно опаздываем… Впрочем, победителей не судят. Не так ли?
– Думаю, что так. К тому же нынче такой прекрасный день. Не замечаешь?
– Как не замечаю? Замечаю! – Еще шире улыбнулся начальник отдела милиции. – День обещает быть прекрасным. Настоящий день опера.