Первое дело. Детективная повесть

ПЕРВОЕ ДЕЛО

Повесть

1
Старший участковый инспектор капитан милиции Паромов находился на опорном пункте, когда поступил звонок от оперативного дежурного.
– Нечего штаны протирать да геморрой зарабатывать, дуй в отдел, – гудел в трубке голос Кудинича.
Как и Паромов, Кудинич пришел в Промышленный отдел в начале восьмидесятых. Начинал службу в отделе профилактики, у Озерова Валентина Яковлевича. Потом перешел в участковые. Несколько лет тянул лямку старшего участкового, обслуживая население поселка «Аккумуляторный». А пока Паромов увольнялся да восстанавливался, дорос до майора. И перебрался в дежурную часть. А почему бы и нет: сутки отбарабанил – и трое дома… Мечта любого милиционера, коли он не боится ответственности, руководства отдела и областного УВД, с которым приходится довольно часто и, главное, тесно общаться… А это весьма непросто… Еще древние говорили: «Не имей себе двора близ царева, не держи села близ княжова: ибо тиун его – огонь, на осине разожженный, а рядовичи его – искры жгучие да колючие… Если от огня остережешься, то от искр – не сможешь… И одежду прожжешь, и себя не убережешь».
Оперативный дежурный райотдела милиции должен все сутки крутиться, как белка в колесе, чтобы все успевать. Обязан и оперативной обстановкой владеть, и умело да своевременно преподносить ее руководству. Чуть что не так – он первый ответчик. И заполучи, милый, по самое не балуйся!..
У Кудинича получалось.
– А что случилось? – автоматически взглянув на часы, спросил Паромов.
Стрелки наручных часов, раскорячившись, как пьяный мужик на дороге, показывали половину четвертого вечера – самого тихого времени. Большинство рабочего населения еще не успело вернуться после трудовой вахты домой и приступить к излюбленному досугу – ссорам и скандалам.
– Пока ничего, но тебя вызывает руководство. Может, драть будут, может, и награждать… Орденом сутулого… Мне не докладывались. Бери ноги в руки – и в отдел…
– Вроде бы и то, и другое – не мое… Ни заслуг, ни залетов…
– Это ты так думаешь, – усмехнулся Кулинич. – А как мыслит руководство, еще неизвестно. Вот придешь – узнаешь.
– Ладно. Передай, что скоро буду.
– Передам, не зажулю… Ты, капитан, только пошевеливайся.
– Пошевелюсь… – начал прибирать со стола в сейф бумаги старший участковый.
От опорного РТИ-2 на улице Черняховского, 20, где ныне трудился в поте лица Паромов после восстановления в органах внутренних дел, было с полкилометра. Общественный транспорт не ходил, своего не имелось и не собиралось иметься. На ту зарплату, что платили – и за век не скопить. А те деньги, что были собраны с помощью родителей, благодаря ельцинско-гайдаровскому правительству с их «шоковой терапией», за одну ночь превратились в прах. Поэтому приходилось пользоваться «одиннадцатым маршрутом» – на своих двоих. А что? Вполне надежный вид передвижения, особенно для участковых инспекторов…
«И какого рожна им от меня надо? – закрывая опорный пункт на замок, подумал старший участковый. – Вроде работаем неплохо. Даже в передовиках ходим… Впрочем, что тут думать-гадать, – одернул он себя, – скоро все узнаем».

– Проходи, капитан, присаживайся, – указал рукой на стул начальник отдела полковник милиции Захолодный Анатолий Валерьевич. – Хотим с тобой о важном деле поговорить…
В кабинете, как отметил Паромов, кроме самого Захолодного, находились начальник службы участковых инспекторов подполковник Евдокимов Виктор Федорович – старый знакомец, замполит майор Поддубный Иван Сергеевич и начальник следственного отделения подполковник Глебов Александр Петрович.
На стене, где раньше висел портрет Ленина, красуется в позолоченной рамке портрет Президента Российской Федерации Ельцина Бориса Николаевича. Цветной лощеный ширпотреб на картонной основе и производное от прогресса в области полиграфической индустрии. С крушением СССР и падением Советской власти отошли в небытие и портреты руководителей государства, написанные художниками маслом по холсту. Лицо «гаранта» на портрете холеное, но мужиковатое. Нос тяжелый, пупырчатый, как у хроника-алконавта.
Столешница огромного стола чиста и пуста от бумаг и дел – таков стиль современного руководства. Нечего загромождать столы бумагами, а голову – мыслями… На приставной тумбочке пара телефонных аппаратов. В огромной кадке, что как породистый деревенский боров, вольготно разместилась в углу, комнатная роза без цветов.
– Вот именно, о важном… – обмолвился Глебов. А Захолодный, кивнув ему в знак согласия крупной головой с казачьим чубом, продолжил начальственным тенорком:
– Как, капитан, смотришь о переводе тебя в следствие следователем?.. Там людей не хватает… А ты, как мы видим, не только по должности старший участковый, но и опытный…
– Отказные – как семечки щелкает, – нашел уместным вмешаться Евдокимов.
Лицо у Виктора Федоровича едва ли не бордового цвета – хоть с пережженным кирпичом, хоть со столовой свеклой в тонкостях колера может поспорить. Видать, вчерашним вечером состоялось очередное знакомство с горячительными напитками в «Бригантине». Причем весьма усердное…
– И материалы досудебной проверки протокольной формы лучше всех оформляет. В суде проходят без замечаний… Хоть по хищению, хоть по хулиганству, хоть по самогоноварению… Одним словом, крутиковская школа, хотя сам полковник Крутиков давно в следственном аппарате УВД.
«Явный перебор с похвалой, – отметил про себя старший участковый инспектор весьма длинный монолог непосредственного начальника. – Впрочем, это не для меня предназначается, а для присутствующих. Цену набивает». Вслух же, отвечая на вопрос начальника райотдела, попытался отделаться шуткой:
– Товарищ полковник, я и рад бы в рай, да грехи не пускают... Юридического образования нет. За работой как-то не успел…
Следователи, как это часто говорилось в правоохранительных кругах, принадлежали к высшей касте милицейского сообщества. Считались элитой, в которую не так просто было пробиться и с наличием среднего юридического образования, которое давала своим выпускникам школа милиции. А тут – на тебе на блюдечке да еще и с голубой каемочкой… Было заманчиво. Но Паромов с детства привык смотреть правде в лицо. Вот и ответил честно, хоть и шутливой форме.
– Образование – дело наживное, – по-начальственному скептически усмехнулся Захолодный. – К тому же некоторые и образование имеют, да толку, что от козла молока… Так-то, капитан. А ты – кадр проверенный, в милицейском котле, причем на земле, не один год варившийся-парившийся… И не упирайся. Мы тут давно все обсудили и согласовали. Не с бухты-барахты предлагаем… А станешь носом крутить – так можешь снова на гражданку идти. Да, да! – увидев мимику недоверия на лице кандидата в следователи, поспешил быстренько «стереть» ее полковник. – Именно так стоит вопрос. Или-или…
– Товарищ полковник, а я и не отказываюсь. Но справлюсь ли – вот в чем закавыка… – поспешил развеять начальничьи сомнения старший участковый. – Расследовать уголовные дела – не протокол за появление в общественном месте в пьяном виде составлять… Не хочу быть обузой ни следствию, ни отделу в целом. Хоть и высокопарно заучит, но непривычен…
– Справишься, капитан, – был категоричен Захолодный. – Вот Александр Петрович поможет на первых порах… другие опытные следователи… И на учебу направим – тут за нами не заржавеет… Так что не дрейфь, работай…
– Конечно, конечно, – подхватил подачу Глебов. – И поможем, и опытного наставника закрепим, и на учебу направим. Вон Сидоров, твой бывший подчиненный, пришел – и ничего… справляется. Правда, пока на нераскрытых делах сидит… И ты первое время на них посидишь, входя в курс следственной работы.
Даже в сидячем положении Александр Петрович едва ли не на голову был выше начальника. Но то – в сидячем положении, а по должности – на голову, если не на две ниже…
– Ну, а коли не получится, то на должность участкового всегда сможешь вернуться, – сделал компромиссную оговорку начальник отдела. – Но думаю, такого уже не случится. Так что, дерзай… Замполит, подготовь приказ о переводе, – переключился полковник на Поддубного. – Со следующего понедельника…
– Будет исполнено, товарищ полковник, – заверил Иван Сергеевич с прыткой готовностью человека, смотрящего в рот своему начальнику. – Сегодня же займусь…
– Вот и хорошо, – констатировал без лишних эмоций, почти по-барски Захолодный. – А теперь, капитан, – обратился он вновь к Паромову, так и не назвав ни по имени, ни по фамилии, словно и не знал их никогда, – отправляйся на опорный пункт и подготовь документы для передачи дел. И помни: с понедельника, с 1 июля – в следствие. Свободен.
«Как муха в полете», – добавил мысленно Паромов.
– Отступную не забудь поставить, – напутствовал по-своему вдогонку Евдокимов, когда Паромов был уже в дверном проеме кабинета. – А то знаю я вас: уйдете – и забудете… Тот же Сидоров, Трофимыч…
Сказал вроде бы в шутку, но в то же время и с откровенным намеком.
– Кто о чем, а голый о женитьбе… – хмыкнул без всякого осуждения начальник райотдела.
Это стало последней фразой, которую услышал старший участковый, покидая начальственные пенаты.
«Кажется, начинается вполне интеллектуальный разговор, – мысленно и с некоторой ироничной горчинкой усмехнулся Паромов, направляясь к лестничному маршу, чтобы спуститься на первый этаж, где находился кабинет Астахова. – Без него в наших Палестинах никак… Ни тпру, ни ну, ни кукареку».
Михаил Иванович был на месте.
– Какие дела? – Залоснившись крупным ликом, обрадовано встал он из-за стола, протягивая ладонь-лопату, словно не виделись год, а не вчера. – Чем порадуешь?
– Вот у начальника был… на ковре стоял.
– И что? – соорудил Астахов хитрющую мину на лице.
– В следствие отправляют… В приказном порядке…
– Извини, брат, это я подсуетился. Хватит в участковых прозябать. Расти надо… – стер ухмылку Михаил Иванович. – Не одному же мне расти… в том числе и с твоей помощью. Надо и тебе…
– А как же опорный, участковые? – Нисколько не обиделся старший участковый за не прошеную заботу. – Да и справлюсь ли…
– Справишься, – был категоричен Астахов. – Вон братан наш, Сидоров, не тебе с твоей хваткой чета, но справляется. А об опорном не тужи – тоже как-нибудь сладим… Спасибо, что настроил ребят на рабочий лад. Теперь дело пойдет…
– И тебе спасибо, – подал Паромов руку старому товарищу.
– Следователем станешь – не забывай. Забегай. Всегда рады будем, – осторожно пожал ладонь, зная о своей медвежьей силе. – А то знаем мы вас, следаков, – зазнаваться начнете…
– Тут бы следователем стать, а не про зазнайство помышлять.
Расстались тепло, как и положено старым добрым друзьям.
 
– Ну, как? – окликнул Кудинич, когда Паромов походил мимо дежурки. – Вазелин после порки не требуется?..
– Не требуется. Обошлось без порки. В следствие вербуют.
– А ты?
– Что – я?.. Я бы и на своем месте остался, только куда с подводной лодки денешься… Согласился.
– И правильно, – потеряв интерес, присел Кудинич за попискивающий эфирными шероховатостями да неровностями пульт.
«Может, оно и правильно, – подумал Паромов, покидая райотдел и направляясь на ОПОП, – только кто о том заранее знает…»

2
Пока Паромов варился вне милицейской среды, трудясь грузчиком в областной типографии, в Промышленном РОВД произошли значительные изменения.  Ушел на пенсию строгий и требовательный, но интеллигентный полковник Воробьев Михаил Егорович. Туда же поспешил и подполковник Конев Иван Иванович – человек резкий, даже грубоватый, однако честный и бескорыстный. К тому же – опер от Бога.
Если Михаил Егорович принимал Паромова на работу в органы, то Конев долго не подписывал ему рапорт об увольнении по собственному желанию. Во-первых, такого увольнения в органах не практиковалось: или до пенсиона служи, или увольняйся, но в связи с залетом. Причем крупным, на грани фола – тюрьмы. Тогда, кстати, и желания не потребуется. Пинка под зад – и катись морковкой чистой хоть по Парковой, хоть по Лучистой! Во-вторых, Паромов был на хорошем счету. И такими кадрами не разбрасывались. Старались любым способом удержать.
Вот Конев и не отпускал, когда ему, опытному, но уставшему до коликов в печенке участковому, «попала шлея под хвост» и захотелось уйти на гражданку. Обрыдло все, опостылело… Надоели вечно плачущие женщины с их традиционным: «Муж пьет, бьет, денег не дает, а милиция мер не принимает». Надоели их мужья, до проспиртованного разума которых словом не достучаться, к совести не пробиться…
Противостояние было затяжное, но упертость Паромова тогда «восторжествовала» – и он ушел на вольные хлеба. А точнее, рабочим в типографию. Книги да журналы отгружать… На первых порах приходилось тяжело – физически уставал до дрожи в коленках. Но дополз до душа – и смыл вместе с потом усталость и прочие трудности дня. А сон то какой после трудового дня – крепкий, спокойный, лечебный!..
За время «прозябания» Паромова на стороне, в родном райотделе поначальствовал и перевелся в УВД подполковник Верхоглядов Вячеслав Иванович. Знаком с ним старший участковый не был, но слышал, что до Промышленного РОВД он трудился начальником в Кореневском отделе милиции.
А уж сколько за это время сменилось руководителей служб и подразделений, не говоря уже о рядовых сотрудниках, – вообще не сосчитать. Текучесть кадров подобна текучести воды в небольшой и спокойной реке – едва заметна и в то же время неизбежна и неодолима.  Хорошо, что хоть остались старые знакомцы – Павлов, Астахов, Сидоров Владимир. Первый в замах начальника ходит, второй – в заместителях руководителя службы участковых инспекторов милиции. А то хоть волком вой – все чужое да незнакомое.
Когда же Паромов восстанавливался, то Промышленным отделом руководил уже Захолодный Анатолий Валерьевич, весьма ладный мужчина лет пятидесяти пяти. Росточка был среднего, но три «шайбы» за прежние заслуги на погоне имел.
Если Конев Иван Иванович был лысоват, то Захолодный смущал дам и весь личный состав черной, как смоль, шевелюрой. При этом на устав он явно поплевывал, так как прическа порой походила на казачью. По крайней мере, на ту, с которой изображался Гришка Мелихов в кинокартине «Тихий Дон».
«Какой-то замкнутый и тщеславный, – шепнули восстановившемуся участковому коллеги о начальнике отдела. – На рядовых офицеров смотрит чуть ли не с презрением. Говорит через губу… И о себе, любимом, не забывает радеть… Все куда-то ездит да дела обделывает. По полдня, а то и более на рабочем месте не видно… А еще баб мнет, как петух кур. И по инспекторам ПДН прошелся, и службой тыла не побрезговал. Визжат так, что цветы вянут. А коли кто на его гарем позарится, то лучше сразу шапку в охапку – и в другой отдел. Живьем сожгрет. Мстительный – страсть».
«И Бог с ним, – ответил тогда новым сослуживцам Паромов, по опыту зная о многих приукрашиваниях, особенно в части любвиобилия. – Мне с ним водку из одного стакана не пить, детей не крестить, баб не делить. Пусть топчет, кого хочет. Лишь бы на здоровье шло… Баб много – себе своих найдем, коли захотим да здоровье позволит… А в остальном он пусть несет свой крест, а я – свой. Опять же, у нас, что ни поп – то батька…»
Проработав с месяц, Паромов обнаружил, что психологическая атмосфера в райотделе кардинально отличалось от той, прежней, существовавшей до его увольнения. На общественном пункте охраны прядка – тоже. Да и сам ОПОП, в связи с новыми веяниями, оказался перекрещен в участковый пункт милиции. Впрочем, назывался по старой привычке опорным пунктом или ОПОП для краткости. По вечерам в нем – одни участковые, сонные, как осенние мухи, и такие же злые. Да двое росмовцев. А вот ДНД – добровольная народная дружина – порождение советской власти в деле охраны общественного порядка, приказала долго жить вместе с той же властью. И дружинников не стало. Потому на опорном и днем тишина, вечером, если не доставят семейного буяна. Куда-то исчез дух коллективизма, взаимовыручки. Каждый старался думать только о себе.
Одно радовало: на опорном пункте в качестве росмовца трудился бывший сотрудник колонии, капитан внутренней службы в отставке Ярошенко Валерий Михайлович. С ним можно было и поговорить по душам, и в шахматишки на досуге побаловаться, и на семейный конфликт без опаски сходить. Знал – не подведет. И спину, случись что, прикроет, и советом поможет…
Изюминкой, впрочем, может, и шипом-закавыкой в биографии отставного капитана было кровное родство с рецидивистом Яковом Курским. Братья по матери. Жили они в одном доме, но в разных квартирах. Валерий Михайлович со своей семьей, а Яков – с матерью. Это, когда не отбывал очередную отсидку. А зону он топтал часто, как дерзок был не в меру, да и работать не хотел ни под каким видом.
Братья не ссорились, но и не дружили. Каждый шел по собственной стезе.
«Не мешало на службе это родство? – поинтересовался однажды Паромов. «А сам как мыслишь? – вопросом на вопрос отозвался Ярошенко. И тут же добавил с нескрываемой горечью: – Видишь, дальше капитана не поднялся… Но в быту, в жизни – не мешало, – вновь поспокойнел и взглядом и голосом. – Яков старше меня. В детстве всегда защищал. Когда же я устраивался на работу в колонию, он прямо сказал: «Служи честно, на меня не оглядывайся». Я и не оглядывался, хотя порой было ой как не просто».
Больше на данную тему разговора не заводили. Иных проблем и тем хватало. Зато, выйдя на директора завода «Спецэлеватормельмаш», «выбили» механическую печатную машинку «Ятрань». Весь мир переходил на электронную офисную технику, а милиционеры были рады и допотопным «динозаврам». Впрочем, и такими отживающими свой век чудесами технического прогресса родное ведомство их не снабжало в полном объеме. Вот и приходилось искать спонсоров на стороне.
«Ятрань» была столь тяжела, что ее требовалось везти от заводоуправления до опорного на машине. Благо, что директор расщедрился и предоставил транспорт. Неся этого монстра на руках – пупочной грыжи не миновать. Зато все буковки у нее были целы и находились на своих местах.
Что и говорить, участковые такому приобретению были весьма рады. По крайней мере, постановления об отказе в возбуждении уголовного дела, а также уведомления заинтересованным сторонам стало возможным печатать, а не писать каракулями от руки. Правда, приходилось попотеть, стуча пальцами по кнопкам клавиатуры. Механика настолько туга, что мозоли гарантированы. Но это не смущало.
«Скоро пальцы станут, как у каратистов, – шутили участковые. – Можно стены ими насквозь пробивать, а не только баки с водой, как Лев Дуров в фильме».
Стен никто, конечно, не пробивал, но ценное приобретение пользовалось успехом. А так как оно было огромно, то горой возвышалось на отдельном столе, чтобы не перетаскивать с места на место и не надрывать пупы.
«Менталитет изменился, – как-то подосадовал в разговоре с Астаховым Михаилом Ивановичем Паромов. – И трех лет после моего увольнения не прошло, а отношение к службе у сотрудников совсем иное. Не о работе думают, а о том, как от нее увильнуть да свои делишки провернуть… Вспомни, мы же не так работали. Служба на первом месте стояла. У всех. Или почти у всех… – поправил он себя. – Ныне же… от сих и до сих, – показал на часах. – А дальше хоть травушка не расти. Даже начальник отдела – и тот словно в другом коллективе трудится. На совещаниях с личным составом почти не бывает – все замы да начальники служб. Далеко не Воробьев Михаил Егорович… И даже не Конев».
«А что ты хочешь, – усмехнулся Астахов. – Советскую власть мы прокакали. Ныне же демократия, рынок… Всяк о себе мыслит… Да и старшего на вашем опорном давно не было. Заткнули дырку чем могли… Их из других служб сбыли – мы обрадовались. Вот планируем с Виктором Федоровичем тебя в старшие участковые. Знаем, потянешь. Заодно и порядок наведешь, к коллективизму приучишь. А мы поможем, не бросим…»
«Так я-то без году неделю, как работаю, – попробовал Паромов отбояриться от старшинства. – Вроде, не по чину пока…» – «По чину, по чину. К тому же вопрос уже решенный. А что касается полковника Захолодного, так ему скоро на пенсию. Вот он и не надрывает гузно, о себе старается. Ныне землю под дачи дают и под частные домовладения. И одно, и другое потихоньку строит… Кстати, сам о даче не думаешь?». – «На какие шиши?..» – «Так ссуды в банке дают…» – «Как-нибудь без дачи обойдусь. А если захочется в земле покопаться – у родителей целых пятьдесят соток. Было бы желание да время». – «Тогда иди, трудись на благо правопорядка и Отечества. И в голову особо не бери изменившийся менталитет. Ибо у советской власти – свои имелись страсти, а у рыночной России – свои косяки большие».
Несмотря на крутые перемены, Михаил Иванович по-прежнему за острым словом в чужой карман не лез, своим обходился. Видимо, таким уж уродился – скорым да спорым на действия и слова.
Став старшим участковым, Паромов «подтянул» подчиненных, заставив их выкладываться в полную силу, а штаны протирать. Правда, с одним, самым тугим и лодырястым, прибившимся из районного ОБХСС, пришлось расстаться. Зато остальные прекратили «Ваньку валять» и взялись за работу. А вскоре по итогам очередного квартала группа участковых, возглавляемых Паромовым, из отстающих выбилась в крепкие середняки. Тут и время подошло очередную звездочку на погон ладить. Из старлеев перешел в капитаны. Оказывается перерыв в службе на сроки по званиям не влиял.
«То ли еще будет, – приободрил он своих участковых, начавших входить во вкус нормальной работы, когда руководство отдела не шпыняет и не дерет, как сидоровых коз. – По итогам следующего квартала и некоторым передовикам нос утрем. В нашем деле главное – дружба и сплоченность». – «Это хорошо, что сплоченность, только жены ворчат, – хмурились подчиненные. – Мол, все время на работе да на работе… А дома кто детьми и прочими делами заниматься будет?..»
Хмуриться хмурились, но работать старались. Уже не хотелось быть притчей во языцах и затычкой для всех дыр. Ну а благоверные?... Благоверные подуются-подуются, пошипят-пошипят, как шампанское в бокале, искрясь игривой крепостью – да слаще будут. 
И вот, не успел «отбарабанить» в участковых и год, как новый зигзаг и резкий поворот.

Когда Паромов после работы возвратился домой, жена и дочь не спали. Ждали. Такой распорядок в семейных отношениях стал едва ли не традицией.
– Чем опять озабочен? – спросила супруга, подогревая ужин.
– Да вот в следователи отправляют… – не стал тянуть кота за хвост он. – Перемены напрягают… Не знаю: справлюсь, не справлюсь… Это все-таки следствие…
– Папочка, справишься, – обняв за шею, котенком приластилась дочь. – Ты у меня умный-преумный! И домой станешь приходить пораньше. Ведь сам говорил, что у следователей более нормированный день, чем у участковых и сотрудников уголовного розыска.
– У всех следователей рабочий день может быть и нормированным, но не у твоего папаши, – тут же вставила ядовитую шпильку супруга. – Твой разлюбезный отец и в следствии будет пропадать до двенадцати часов ночи. Причем ежедневно. Таких дураков, как он, еще днем с огнем поискать… Уж поверь мне.
– Ну, мама! – Нарочито надула губки дочь, отстраняясь. – Не обижай папу…
– Да ну вас, – расставив тарелки с парящейся пищей, махнула та рукой. – Два сапога – пара. Один пропадает на работе до двенадцати часов ночи, словно ему там медом намазано, и вторая гуляет чуть ли до этого времени… Все друзья да подружке на уме…
Дочери было четырнадцать лет. Она оканчивала школу и начинала невеститься. Ничего не поделаешь – пришло время. Это одновременно радовало и настораживало родителей: возраст шалый, весенний… Кровь в юном создании бурлит. Любви и ласки хочется. Острых и ярких ощущений. Тут глаз да глаз нужен. А то и в подоле может «подарок» нежданный принести. Особенно, когда по телеку об «этом» день и ночь трещат, развращают неокрепшие умы. Под предлогом сексуальной грамотности.
Слова матери смутили папину заступницу, и она поспешила в свою комнату.
– Пора и баиньки, – чмокнула по очереди родителей в щеку.
– Спокойной ночи и добрых сновидений, – пожелал родному чаду Паромов. – А мы еще немного поговорим с мамой, пока есть буду.
Разговор и вправду оказался недолгим. Оба были уставшими и малообщительными. К тому же утром снова на работу, будь она неладна…

3
– Принимай дела, – положил на стол с пяток тощеньких уголовных дел Глебов. – Как и обещал, нераскрытые. Но посмотри, подумай, состав план расследования… Может, что и сдвинется с мертвой точки. Если будут вопросы, то обращайся к моему заму – Крымковой Лидии Сергеевне.
Это произошло буквально через пять минут после окончания планерки и представления Паромова личному составу следственного отделения. Вполне будничного представления: «Наш новый коллега. Из старших участковых. Вы его знаете. Потому прошу любить и жаловать, а также оказать помощь на первых порах».
Едва Паромову «познакомился» с новым своим рабочим местом в кабинете под номером тридцать три, соседями по кабинету – лейтенантом Власовым и капитаном Толдыкиным – как на тебе, бабушка, к обеду оладушки. Хоть кушай, хоть зевай, хоть рта не разевай…
– А вы, – обратился подполковник назидательно к соседям Паромова, – тоже подсказывайте. Путь как можно быстрее входит в курс дел. Времени на раскачку нет: дела сыплются, как из рога изобилия. Не успеваем возбуждать. Ну, и времена настали!..
Начальник следственного отделения не преувеличивал – преступность со сменой политического строя в стране возрастала от года к году. Это прискорбное для общества и страны обстоятельство и вызвало резкое расширение следственных штатов. И не только следственных, но и дознавательских, и вообще милицейских…
Когда Паромов только поступил на работу в органы, то в РОВД Промышленного райисполкома следственное отделение было из четырех человек. Вместе с начальником отделения – знаменитым майором милиции Крутиковым Леонардом Григорьевичем. Потом выросло до шести-семи. Ныне же в нем было, как заметил Паромов, не менее двенадцати сотрудников. Из них только пятеро были знакомы Паромову по прежней работе. Это бывшие участковые Сидоров Владимир Иванович, Клевцов Виктор Трофимович, Аболмасов Валерий Михайлович, Махов Виктор Дмитриевич да майор Крымкова Лидия Сергеевна – единственно оставшийся следователь от знаменитой «бригады» Крутикова. Остальные – люди новые, едва известные. Сказывался кадровый «голод» не только на местах, но и в областном управлении, «вылизавший», словно корова языком, лучших специалистов и оголивший подразделения на «земле».
И такое большое по численности отделение едва справлялось с валом уголовных дел, проходящих через их руки. А ведь еще было отделение дознания из пяти человек, когда в прежние годы в отделе числился только один штатный дознаватель. К тому же какая-то часть уголовных дел находилась в производстве следователей прокуратуры, штатная численность которой также была расширена раза в два, если не больше…
– Как проставится, так сразу, – глумливо хихикнул Толдыкин.
Он, как знал Паромов, раньше работал в прокуратуре помощником прокурора да подзалетел на чем-то. Вот и был «сослан» в Промышленный райотдел следователем. То ли для исправления, то ли для отсидки «в тенечке» до лучших времен, пока его грешки в определенных сферах не забудутся. Однако прежних прокурорских привычек не потерял и позволял себя фамильярность не только с коллегами по отделению, но и с руководством.
– Да я хоть сейчас, хоть вечером… – пожал плечами Паромов. – Правда, по традиции проставляются с первой получки…
– Я вам покажу «сейчас» и «вечером», – тут же пресек «нерабочие» моменты Глебов. – Сначала работа, а проставления с получки. Со всем коллективом. А до той поры – ни-ни, никакого пьянства… Тем более в отделе и в рабочее время. Лучше подумайте, что в суд направлять будем…
– Извините, товарищ подполковник, я пошутил… – сник Толдыкин, почувствовав облом. – А в суд что-нибудь направим. Месяц ведь только начался…
– Ладно, работайте, – поспешил Глебов к себе в кабинет. – Вечером доложите, кто что сделал.
До того, как стать начальником следственного отделения Промышленного РОВД, Александр Петрович с десяток лет поработал в отделе вневедомственной охраны. Работая в охране, параллельно учился заочно в Воронежском университете на юрфаке. Паромов несколько раз видел его во время строевых смотров и на партийных и торжественных собраниях. Но в повседневной работе сталкиваться как-то не доводилось.
Во время строевых смотров Глебов стоял на правом фланге, так как был высок ростом, подтянут и развит физически. Русые волосы всегда аккуратно стрижены. Серые глаза – дружелюбны. Форма на нем – с «иголочки» и так отутюжена, что хоть брейся стрелками. Сидела – на манекене лучше не приладишь.
На партийных собраниях не отмалчивался, но и в «записные» выступающие не лез. Таких, к слову, тоже хватало…
На должности начальника следственного отделения Глебов сменил Зайцева, который, в свою очередь, сменил Михалева, а тот – Крутикова. Все – хорошие ребята, отличные профессионалы. На всю область известность имели.
«Вот и начался мой рабочий день в качестве следователя… – просмотрев ящики стола (нет ли в них ненужного хлама), принялся Паромов за уголовные дела. – Начало – так себе…могло быть и хуже. Впрочем, будет считать, что это хорошее начало, чтобы не перечить пословице, которая говорит, что доброе начало – полдела откачало».
Из пяти дел одно было возбуждено по статье 145 УК РФ – о грабеже, остальные – по кражам. Из них три – о хищении на предприятиях, а одна – по заявлению некой гражданки Прялкиной о краже ее имущества из квартиры.
Видя, что Паромов приступил к изучению дел, Власов посоветовал убедиться, есть ли в них постановления следователей о возбуждении.
– Случается, что забывают… А это главный документ. Без него – и дела быть не должно. Без него все следственные действия – пустой звук и напрасная трата времени…
– Главных документов в уголовном деле много, – как бы поправил коллегу Толдыкин. – А сложных – только постановление в качестве обвиняемого. Но тебе, Паромов, до этого еще далеко. Ведь на «висяках» сидишь, а в них такого документа не предвидится…
– Вроде бы постановления о возбуждении имеются. Пролистав вновь все дела – ответил Паромов Власову. И тут же спросил – А какой порядок расположения документов в деле? Что за чем должно следовать?
– Ну, это просто, – отозвался с готовностью Власов. – Сначала пара листов для описи документов, затем постановление о возбуждении дела, после него – материалы доследственной проверки: заявление, объяснения, протокол осмотра места происшествия, схема к нему, фототаблица, если имеется, справки. А далее протоколы допросов и прочие следственные документы…
– По мере поступления, – обронил с ленцой и явным высокомерием Толдыкин. – Пора бы знать…
– Спасибо за подсказку, – поблагодарил начинающий следователь лейтенанта.  – Теперь буду знать.
Последнее предназначалась Толдыкину, который в это время быстренько сгребал со стола бумаги и уголовное дело, листаемое им до прихода Глебова. Собрав, бросил небрежно в раскрытую пасть сейфа.
– Пойду, повестки разнесу, – запирая сейф, пояснил свои дальнейшие действия. – Это, если будут спрашивать…
И, поправив пятерней прическу, заторопился в дверям.
– Ты, товарищ капитан, на него не обижайся, – произнес Власов, как только за бывшим прокурорским захлопнулась дверь. – При настоящих трудностях всегда поможет. А по мелочам лучше ко мне обращайся. Я хоть и недавно тут работаю, но юридическое образование имею. Еще не забыл, чему учили в институте. А ты что заканчивал?
– Педучилище. Да и то двадцать лет назад. Всего лишь педучилище… Еще десять лет службы участковым… И три университетских года грузчиком…
– Ладно, не тужи. Ведь не боги горшки обжигают… К тому же первый блин часто бывает комом… Недельку-другую помучаешься – а там все пойдет как по маслу. Тем более – на нераскрытых сидишь. Тут ума большого не надо. Гони по трафарету: три-четыре протокола допроса свидетелей, потерпевшего, постановление о признании потерпевшим и гражданским истцом, если речь о хищениях, отдельное поручение в ОУР – и все: гуляй, Вася! А через два месяца постановление о приостановлении за неустановлением лица, подлежащего привлечению в качестве обвиняемого, нацарапал – да и в архив на вечное хранение. Как подойдут сроки, я подскажу, как постановление нацарапать.
– Спасибо. А скажи-ка: следователи сами преступления по «глухарям» раскрывают? Или только розыск да участковые?..
– Иногда случается, но очень редко. Как правило, раскрытие – прерогатива сотрудников уголовного розыска. У нас главная задача – качественно расследовать раскрытые, чтобы досов не было.
– А это что такое? Что за зверь?
– Это возвращенные судом дела для дополнительного следствия. За них так лупят, что мама не горюй!.. Но тебе это пока не грозит. А если какое дело пойдет на раскрытие, то такие дела начинающие следаки передают более опытным. Через руководство, естественно… Пока же внимательно изучай да планы составляй: какие экспертизы назначить, какие постановления вынести, кого допросить или передопросить по каким вопросам. И особо не заморачивайся. Все тип-топ будет. Не ты первый, не ты последний…      
– А с какого дела лучше начать? С грабежа или краж?
– С того, где сроки уже съедены, – усмехнулся снисходительно Власов. – Остальные могут и полежать в сейфе. И вообще: уголовные дела, как и фрукты перед употреблением, должны вылежаться. Приятнее станут, податливее…
– Фрукты от долгого лежания могут и сгнить… – пошутил Паромов. – Следовательно, станут непригодны…
Власов намек понял и ответил в том же ключе:
– Но дела – такие фрукты, что не гниют и не пропадают. Только лишь пылью покрываются…
– Век живи – век учись, – молвил Паромов, принимаясь за изучение дела о квартирной краже.
Оно было самым «старым». Судя по дате возбуждения, половина следственного срока было «съедено» лежанием без движения в чьем-то сейфе. Впрочем, не в чьем-то, а в сейфе следователя Сидорова.
Кроме протокола допроса потерпевшей Прялкиной Евдокии Валентиновны, 1965 года рождения. проживающей в доме 17 по улице Белгородской, и постановлений о признании ее потерпевшей и гражданским истцом, выполненных от руки следователем Грызловым на фирменных бланках, а также отдельного поручения в ОУР, отпечатанного на машинке, других следственных документов не было. Зато при протоколе осмотра места происшествия находилась фототаблица с пятью снимками и копия постановления о назначении дактилоскопической экспертизы. Сама экспертиза отсутствовала.
Из протокола допроса потерпевшей следовало, что по данному адресу она проживает с детьми. Но дети – сыновья Иван и Андрей на время летних каникул уехали в деревню к бабушке. С мужем она в разводе, и тот живет отдельно, у своих родителей на поселке Волокно. Данные бывшего мужа были указаны полностью, а адрес его местопребывания отсутствовал.
«Надо установить», – отметил мысленно данный «прокол» предшественника Паромов.
Пододвинув чистый лист бумаги, внес запись об установлении местожительства бывшего мужа, его вызове и допросе в качестве свидетеля.
«Пока что в качестве свидетеля, – мысленно прокомментировал этот пункт. – А там, что Бог даст…»
Так как об отношениях с бывшим мужем в протоколе не было ни слова, то следующей записью на листе стало короткое предложение: «Передопросить потерпевшую»
«Как можно подробней…» – дополнил мысленно фразу Паромов.
Ниже появилась еще одна строка: «Допрос соседей об образе жизни самой потерпевшей, ее друзьях и знакомых».
Далее из протокола следовало, что когда Прялкина 25 мая текущего года после работы и хождения по магазинам, в 18 часов 30 минут, вернулась домой, то обнаружила, что из квартиры похищены принадлежащие ей вещи на сумму 4500 рублей. Ущерб является значительным.
Среди похищенного значились флакон женских духов, фен, бижутерия, бигуди, дамская сумочка, хозяйственная сумка. Еще два новых платья, старая шубка из кроличьего меха, набор хрустальных стопок и бокалов, три хрустальные вазы, небольшой коврик и прочая мелочевка. А также несколько книг с женскими романами.
«Весьма странный ассортимент, – мысленно хмыкнул Паромов, ознакомившись с перечнем похищенного имущества. – Такое мог спулить только бомж либо законченный пьяница…  К тому же не лишенный сентиментальных зачатков, раз на женские романы позарился. В надежде сбыть неразборчивым бабенкам за бесценок. Скорее всего, на водку. Впрочем, могла «похозяйничать и женщина, судя по похищенной бижутерии и прочим прибамбасам дамской принадлежности… А вот хозяйственную сумку прихватили, по-видимому, чтобы остальное в ней нести. Жаль, что следователь, допрашивая, почти не указал индивидуальных признаков похищенных предметов и их стоимости, – посетовал он. – Но ничего, это дело поправимо… Передопросим – и устраним».
Поразмыслив над протоколом опроса и сделав дополнительные пометки для плана расследования, «новоиспеченный» следователь принялся за изучение протокола осмотра места происшествия. Из него следовало, что дверная коробка и запорное устройство, врезной замок – видимых следов взлома и повреждения не имеют. А на дверцах серванта, находящегося в зале, обнаружены отпечатки пальцев.
«Отпечатки есть, а экспертизы по ним нет, хотя потерпевшая, скорее всего, дактилоскопировалась, раз экспертиза назначалась, – отметил с неудовольствием. – Ладно, заскочу к экспертам на первый этаж, узнаю. Там ныне Сан Саныч Поляков заправляет».
И, не откладывая исполнение решения в долгий ящик, спрятал дела в сейфе и направился к выходу.
– Далеко? – поинтересовался Власов, отрываясь от своего дела.
– К экспертам. За экспертизой…
– Думаешь, готова? – хмыкнул недоверчиво лейтенант.
– Не знаю… Но месяц прошел… Схожу, спрошу… Вдруг да готова…
– Ну-ну… – остался на скептической волне Власов. – Впрочем, разомнись. Это полезно. Я, наверное, тоже прокинусь туда-сюда, разгоню кровь по жилкам, чтобы не застаивалась… Кстати, тебе ключ от кабинета дали?
– Нет.
– Тогда я тебя от экспертов дождусь, чтобы кабинет открытым не бросать, а потом заскочу в мастерскую и попрошу по моему дубликат сделать. Но оплата с тебя.
– Без вопросов. Могу деньги и сейчас дать, – полез Паромов в карман.
– Не надо, – остановил его Власов. – Деньги по итогам работы. А то вдруг ключ не подойдет… – закрыл шуткой тему.

4
Несмотря на скепсис Власова, экспертиза была готова.
– Распишись в журнале и забирай, – пододвинул Поляков раскрытый на нужной странице журнал выдачи. – Тут – за получение заключения, – ткнул пальцем в чистый квадратик, образовавшийся при пересечении строки и графы. – А тут – за дактокарту потерпевшей, – переместил палец в другой квадратик. – Кстати, кроме пальчиков потерпевшей есть и другие, пригодные к идентификации, – пояснил с профессиональной небрежностью мастера. – Найдешь подозреваемых – приводи. Откатаем, сравним.
– Сан Саныч, я слышал, что по отпечаткам пальцев вы можете половую принадлежность определить?
– Иногда случается, – ответил тот кратко, но со значением.
– А в нашем случае?
– Больше склоняюсь к тому, что наследила женщина. Но стопроцентной гарантии дать не могу. Стопроцентную гарантию дает только морг. Там сбоев не бывает, – хохотнул сдержанно. – А у нас пока многое в области вероятности.
– Что ж, спасибо за экспертизу и консультацию, – навострил лыжи на выход начинающий следователь.
Про себя же подумал, что все-таки «шерше ля фам». «Что ж, поищем…»
– «Спасибо» не булькает и в карман не вмещается, особенно, если большое и от чистого сердца, – скаламбурил ведущий эксперт отдела. – Лучше скажи, когда проставляться будешь?
– Как и положено: с первой получки, – догадался Паромов, куда клонит визави.
– Пригласишь?
– Обязательно. Ведь нам теперь в тесном контакте трудиться.
– В тесном-то, тесном… – подмигнул голубоглазо Сан Саныч. – Но если что-то экстренно потребуется, то лучше с бутыльком подваливай. Например, с пол-литровым. И булькает, и в карман вмещается, – хихикнул плутовато. – Тогда и с экспертизой дело не заржавеет…
– Учту, – направился Паромов в служебный кабинет, чтобы не томить долгим ожиданием Власова.
– Удивительно, – поразился тот, когда увидел готовую экспертизу. – Тут едва ли каждый день ходишь, напоминаешь – и ни тпру, ни ну… А по «висяку», о котором и думать забыли – готова… Чудеса в решете, да и только…
– Случается, как только выразился Сан Саныч, – улыбнулся Паромов. – Палка и та раз в год стреляет, а тут какая-то экспертиза…
– Ладно, я побежал… – не стал больше терять время Власов на пустые разговоры. – Если спросят, то свидетелей допрашивать… А не спросят – то и объяснять никому ничего не надо.
Оставшись в кабинете один, Паромов вновь приступил к изучению дела о краже и составлению плана следственных действий. При повторном чтении протокола допроса потерпевшей обратил внимание на номер домашнего телефона.
«Позвонить что ли? Вдруг дома… – решил неожиданно для себя.
Правда, до этого момента сначала собирался допросить соседей, чтобы иметь побольше информации, и  потом браться за нее. Но кабинет открытым не бросишь. Так чего же время терять…
На собственном столе телефонного аппарата не было. Пришлось идти к столу Власова, на котором стояло сразу два: городской и внутреннего пользования. Набрав номер, услышал короткие гудки.
Кажется, дома – положил трубку на аппарат. – Подождем немного. А чтобы время шло веселей, посмотрим, какие бланки протоколов и постановлений имеются в шкафах.
Шкафов в кабинете стояло много. Один, справа от входной двери, более свежий, судя по его внешнему виду и плотно захлопнутым дверцам из облагороженной деревоплиты, предназначался для верхней одежды. Остальные четыре, разномастные и колченогие, с покосившимися стеклянными дверцами и без оных, сиротливо жались у глухой стены. Их тонкие полки гнулись под тяжестью бумажных стоп, как древние старушки под грузом лет. Каждая стопа представляла собой некоторое количество определенного бланка. Бланки были всевозможных размеров и расцветок. Но всех объединяло одно: бумага низкого качества.
«Господи, сколько же их!.. – направился Паромов к ближайшему шкафу. – Тут и за год не запомнишь. Интересно, в какой стопке протоколы допроса свидетелей и потерпевших?.. А еще надо найти бланк постановления о принятии дела к своему производству…» – вспомнил он свой опыт расследования единственного дела, полученного из отдела дознания по факту уничтожения имущества в магазине «Продукты».
Отделение дознания «зарывалось» в нераскрытых преступлениях. И чтобы его хоть как-то разгрузить дознавателей, почти всем участковым раздали дела с бланками протоколов и постановлением о принятии дела к производству. Паромову досталось дело по факту умышленного разбития стекла в продовольственном магазине. Заполнив бланк постановления, он допросил тогда с десяток свидетелей из числа продавцов, технических работников и грузчиков. Установить виновное лицо не удалось, и дело вскоре было возвращено в отделение дознания. Там его и приостановили.
Пометавшись взглядом по полкам и стопкам, начинающий следователь нашел искомое. Взяв несколько бланков, отнес к своему столу, затем возвратился к столу с телефоном.
Вторая попытка оказалась удачной: после нескольких длинных гудков трубку взяла Прялкина.
Представившись и выяснив, что Евдокия Валентиновна работает в ночной смене, пригласил ее на дополнительный допрос.
– Нашли что ли? – поинтересовалась она.
– Пока нет, но надеемся с вашей помощью…
– Наверное, не ищете, – попеняла потерпевшая. – По телевизору показывают, что милиция ныне плохо работает…
– Так то по телевизору… Приходите, я жду, – вернул трубку аппарату Паромов, чтобы не выслушивать ненужных сентенций.
«С нравоучительным добром собственной жены хватает с избытком. Поэтому – извините, подвиньтесь… К тому же по телевизору в наше время такое дерьмо показывают, что лучше не смотреть…»
В ожидании потерпевшей, изучив, заполнил бланк постановления о принятии дела к своему производству. Большого ума для этого не потребовалось. Все было отпечатано со ссылками на статьи УПК. Оставалось только вписать от руки, что следователь такой-то рассмотрев материалы уголовного дела номер такой-то, постановил: принять дело к производству.
Покончив с заполнением этого бланка, вложил в дело, пришпилив скрепкой. После этого приступил к изучению бланка допроса потерпевшего. Он мало чем отличался от бланка протокола допроса свидетеля. Те же самые положения для установления личности. Отличие состояло в некоторых статьях УПК, регламентирующих основание и порядок допроса.
«Надо взяться за штудирование УПК, – решил Паромов с явной долей иронии над собой. – Знаний статьи пятой, достаточных для вынесения постановления об отказе в возбуждении уголовного дела, тут явно маловато. Придется наверстывать многое. Да и статьи УК следует подучить более тщательно. Имеющегося багажа явно не хватает, если следствие не на месяц, а многие годы…»

Потерпевшая, как женщина, интереса не вызывала. Обыкновенная бабенка с восьмиклассным образованием, трудной судьбой разведенки и матери-одиночки, основное время проводящей в цеху номер шестнадцать АО «Курскрезинотехника».
«Надо думать, редкий досуг проводит не в театре и музеях, а в кругу себе подобных. И, конечно же, не за чашкой чая…» – сделал вывод Паромов после визуального знакомства.
Указав дату и время начала допроса, предупредив об уголовной ответственности за отказ от показаний и за дачу ложных показаний, приступил к нудному и методическому выяснению всех обстоятельств дела, выворачивая неудобоваримыми вопросами душу терпилы наизнанку. В чужом белье копаться, конечно, плохо. В душе – еще хуже. Но что сделаешь, если работа такая?!.
Особенно неуютно ей стало, когда устанавливался круг знакомых, посещавших ее жилище. Тут и выяснилось, что квартира Прялкиной хоть и не была вокзалом и проходным двором, но посещало ее персон немало как мужского, так и женского пола.
– С мужскими персонами понятно, – пошутил Паромов довольно фамильярно, давя на психику, – ребусы, по-видимому, разгадываете за стопкой кофе… А вот с женскими что?
Но Прялкиной дерзости, доходящей до наглости, было не занимать.
– Следователь, ты здесь не прав, – мазнула по Паромову нахальными глазами.
Мазнула откровенно оценивающе. Мол, каков ты сам мужик. Может, и штаны зря носишь… для одного только виду и форсу… А копни тебя поглубже – еще неизвестно что окажется…
– С мужчинами не ребусы разгадываю, а в бильярд играем. У них – кий с двумя шарами, у меня – луза. Вот и тренируемся в поте лица, как ладнее кий в лузу вогнать… Ну а с бабами?.. С бабами тоску нашу глушим, в том числе и вином с водкой, – наконец опустила взгляд долу. – Ибо игры с мужиками у нас редки, а радости от тех игр – еще реже и меньше.
– Игры и горести, конечно, дело личное. Только до той поры, пока преступления не случилось, – возвратился Паромов вновь к существу допроса. – Поэтому, уважаемая Евдокия Валентиновна, давайте вспоминать, кто конкретно до кражи бывал у вас. И, пожалуйста, с указанием фамилий, имен, адресов проживания – под запись в протокол. Не помешает и краткая характеристика типа: судим – не судим, работает – не работает, пьет спиртные напитки или не пьет. И так далее и тому подобное…
– А зачем?
– Да затем, чтобы на след подозреваемых в краже ваших вещей выйти, раз вы никого не подозреваете.
С неохотой, то и дело морщась, как от зубной боли, ерзая на постанывающем под ее весом стуле, словно в зад впилась заноза, Прялкина начала перечислять своих знакомых. Но постепенно успокоилась и, разговорившись, назвала с десяток человек. Среди них оказались и ее ближайшая соседка Хохлова Татьяна по прозвищу Ханыга, проживавшая этажом ниже и Настюха Трепакова, более известная в определенных кругах по кличкам «Три рубля» и «Три пера». Последняя, как знала потерпевшая, уже была судима. То ли за кражу, то ли за хулиганство… А еще переболела триппером. Отсюда и погоняла…
– Настюха по трезвяку о судимости говорить не любит, – вошла в раж «полоскания» косточек ближнего своего Евдокия Валентиновна. – Оно и понятно: гордиться-то нечем. Зато когда поддаст, то сразу грудь вперед и хайло нараспашку: «Я зону топтала, на киче бывала. Загрызу». Только слюни летят. И тогда к ней лучше не подходить – и вправду бешеная. Загрызть может. Впрочем, это не от скверности натуры, а от дефицита любви и горькой бабьей доли, – добавила после недолгой паузы с нескрываемой горечью. – Сама почти такая же… С пол-оборота завожусь, на людей кидаюсь…
«Ты посмотри, какая справедливая да самокритичная! – подумал Паромов, строча показания и начиная испытывать некую симпатию к потерпевшей. – Не всякая женщина так может о себе. Да и мужчины тоже…»
Хохлова же, судя по характеристике Прялкиной, судимой не была.
– Как-то не сложилось…
 Но нигде не работала и дружила с «зеленым змием». А еще была неразборчива в половых и бытовых связях.
– А кто разборчив, когда второй половины, то есть, мужа, нет, – не стала осуждать ее за любвиобильность Евдокия Валентиновна, сама страдавшая от нехватки мужского внимания и ласки. – Тут всякому замухрышке, таскающему штанишки, поневоле будешь рад… Как говорится, на безрыбье и рак – рыба-сом! 
Ко всему прочему Хохлова имела ребенка, дочь. Но воспитанием ее не занималась, перепоручив все заботы своей матери.
– Это, конечно плохо, да не мне судить, – закончила потерпевшая речь о подруге. – У самой дети растут без догляду и материнского тепла… За работой все некогда…
– Интересные персонажи, – записав данные о Хохловой в прокол, резюмировал Паромов. – Однако о еще одном интересном персонаже, бывшем муже, вы что-то совсем не вспоминаете. Может, это он на почве неприязни «помог» обнести квартиру?.. Либо лично, либо навел кого…
– Ну, нет! – была категорична Прялкина. – Под него, товарищ следователь, можешь не копать. Не тот человек. Мы хоть и разошлись в разные стороны, как лодки на Сейме, но детям он и алименты выплачивает, и просто так помогает. Он не мог… Других ищите.
– Хорошо, – не стал возражать Паромов, симпатизируя потерпевшей и за остроту слова – такой в рот палец не клади – с рукой отхватит, и за самокритичность, и за принципиальность в оценке персоналий. – Других – так других… Но вызвать и допросить его в качестве свидетеля мы обязаны – таков порядок. Поэтому будьте добры дать его адрес и номер телефона, если имеется.
Поколебавшись, Евдокия Валентиновна назвала адрес места жительства бывшего мужа и номер домашнего телефона.
– Позвоните – он придет, – посоветовала по собственной инициативе. – Работает в одну смену. Так что часиков в шесть застанете…
– А он в курсе?
– О краже?
– Да, о краже.
– В курсе. Ему первому и сообщила. Кому еще пожаловаться?.. Обещал помочь материально. Может платье купит… А то выйти в люди не в чем…
– Интересные вы люди. Живете врозь, а друг друга не забываете. Сошлись что ли бы…
– Поздно, – вздохнула Прялкина. – У него другая семья. И вообще: что разбилось, того уже не склеить…
– Из осмотра места происшествия видно, что воришка проник в квартиру то ли путем подбора ключа к замку, то ли с помощь отмычки, – возвратился следователь к сути дела. – Дверь не выбивалась. Поэтому законен вопрос: не теряли ли вы, или дети ключей от квартиры?
– Терять – не теряли, – наморщила лоб потерпевшая, напрягая память. – А вот запасной ключ, обычно висевший в прихожей на гвоздике, куда-то пропал. То ли дети куда-нибудь затащи, балуясь, то ли кто-то нечаянно смахнул его с гвоздика. А он, возьми, и завались за тумбочку под обувь. Отодвинуть да посмотреть – все руки не доходят… К тому же особой нужды в нем как-то не было. У каждого свои имеются…
– А когда пропал?.. Не помните?
– Ну, ты, следователь, даешь, – усмехнулась Прялкина, обнажив пару золотых фикс среди прокуренных и тронутых никотином зубов на верхней челюсти. – Тут дай бог помнить, как саму зовут…
– А все-таки?.. – стал настаивать следователь.
– Да кто его знает… – пожала покатыми плечами потерпевшая. – Может, за месяц до кражи, может, за два…
– Хорошо, со знакомыми и ключами мы немного разобрались, – записав ответ, продолжил допрос Паромов. – Теперь перейдем к похищенному. И тут, уважаемая Евдокия Валентиновна, надо не только все перечислить, не упустив даже мелочевку, на которой воришка чаще всего и «прокалывается», но и индивидуальные признаки назвать: трещинки, царапинки, пятнышки от лака и маникюра, латание и штопанье. А еще в обязательном порядке – место приобретения и цену. Кстати, если у вас дома сохранились ценники, бирки, упаковочные коробочки, например, от фена или бижутерии, то их надо найти и принести сюда. Приобщим к делу в качестве вещественных доказательств.
– Кажется, что-то есть, – вновь наморщила лоб Прялкина. – Если найду, то принесу. Давайте побыстрее допрос свой заканчивайте. Что-то есть хочется…
– А спать, часом, не хочется? – пошутил следователь.
Возможно, не совсем удачно.
– И поспать перед сменой не помешало бы… – потянулась всем телом без доли стеснения потерпевшая. – Минут по пяток на каждый глазок.
– К сожалению, со сном и обедом придется нынче воздержаться до окончания допроса, – вновь перешел на деловой тон Паромов. – Уж извините.
Когда следователь «добрался» только до середины перечня похищенного имущества, методично занося в протокол допроса индивидуальные признаки вещей, время и место их приобретения, стоимость, в кабинет вошла Крымкова.
– Работаем? – поинтересовалась, подходя к столу Паромова.
– Работаем. Вот потерпевшую по краже из квартиры дополнительно допрашиваю. Уточнения требуются… –  пояснил Паромов причину дополнительного допроса.
– И как? – беря тонкими почти прозрачными пальчиками исписанные листы протокола допроса, продолжила интересоваться Лидия Сергеевна. – Что-нибудь новенькое появилось?
– Не много, но есть… – весьма неопределенно ответил Паромов.
А какая могла быть определенность, когда по большому счету похвастаться было нечем. Одни наметки да предположения – и ничего конкретного.
– Хорошо. Продолжайте допрос, а я прочту, что уже имеется.
И отошла к соседнему столу. Присев на стул, стала читать.
– Что ж, продолжим, – переключился Паромов с заместителя начальника следственного отделения на потерпевшую. – Мы остановились на описании хрусталя. Итак, какие приметы имеет ваза, о которой мы вели речь?
Прялкина, косясь на Крымкову, стала перечислять индивидуальные признаки похищенной вазы, называя примерные размеры, конфигурацию, рисунок.
– Знаете, – неожиданно заявила она, – мне проще ее нарисовать, чем описать словами.
– Попробуйте, – подал ей лист бумаги и карандаш Паромов. – Хотя описывать нам все равно придется. Без этого никак…
Взяв карандаш, Прялкина стала рисовать вазу. Получалось не очень. Видно, давно рисованием не занималась. Однако усердия ей было не занимать. Даже кончик язычка, совсем по-детски, высунула – так старалась изобразить похищенный предмет.
Пока Прялкина мучилась с рисунком, Крымкова прочла ее показания.
– Интересный у вас допрос получается, – возвращая листы, залучилась мягкой, едва заметной  улыбкой. – И это хорошо. Только о перерыве, – легонько постучала наманикюренным ноготком по часикам, – не забывайте. Война – войной, а обед – по расписанию.
– Так уж получилось, – стал оправдываться Паромов. – За допросом время летит – не замечаешь. Но постараюсь закончить побыстрее. Осталось не так уж много…
– Отпустите потерпевшую – заходите ко мне с делом. Вдвоем подумаем над дальнейшим расследованием… Одна голова- хорошо, а две – лучше…
– Как скажете…
– И еще: если что из похищенного имущества, имеются в виду старые, изношенные и отслужившие свой срок предметы, не представляют материальной ценности для… – взглянула на потерпевшую.
– …Для Евдокии Валентиновны, – подсказал Паромов.
– Да, для Евдокии Валентиновны, – повторила Крымкова и продолжила свою мысль: – То следует в протоколе сделать оговорку. Это для того, чтобы потом их не вносить в постановление о привлечении лица в качестве обвиняемого и другие документы. Засорять важные документы всякой чепухой не стоит… Впрочем, это отдельный разговор…
Высказав пожелания, покинула кабинет, тихонько, почти без стука прикрыв за собой дверь. Но еще долго из коридора доносилось звонкое цоканье ее каблучков по бетонному полу.
Из похищенного имущества, после уточнения, не представляющими материальной ценности оказались книги. Ни бигуди, ни копеечная бижутерия, а книги.
«Весьма странный приоритет», – теряя к потерпевшей возникшую симпатию, отметил Паромов.
Для него любая книга всегда намного ценнее и дороже даже самой красивой вазы. Да что там вазы – всего хрусталя. А о прочей ерунде, типа бижутерии, и говорить не приходится…
«Впрочем, кому нравится поп с кадилом, а кому и попадья с кочергой». 
Окончив допрос и дав прочесть текст, Паромов произнес сакраментальную фразу:
– Все ли верно записано?
– Кажется, все верно…
– Если дополнений и уточнений нет, то внизу, под показаниями, напишите собственноручно: «Протокол допроса мною прочитан. С моих слов записан верно. Дополнений и уточнений не имею».
Прялкина вполне удобоваримым почерком внесла требуемую запись.
– Теперь поставьте подпись под своими словами, а также на каждой страничке под текстом.
Потерпевшая терять время не стала, и через минуту ее подписи красовались на всех страницах протокола допроса.
– Теперь я свободна? – встала со стула.
– Свободны. Точнее, почти свободны…
– А что такое? – заметно скисла она.
Допрос вымотал ее до основания, потому задерживаться в отделе даже минуты лишней не хотелось. Однако приходилось…
– Вы обещали найти документы и принести сюда.
– Ах, да… – повеселела Евдокия Валентиновна. – Совсем забыла… Через часок принесу, если найду… – направилась к выходу.
– Вы уж постарайтесь, – напутствовал Паромов. – Это очень важно…
– Угу, – отозвалась из дверей.
Паромов взглянул на часы. До конца обеденного перерыва оставалось минут двадцать.
«Успею добежать домой и что-нибудь перехватить, – решил он, но тут же вспомнил, что ключей от кабинета у него нет. – Видно, не судьба нынче пообедать, –хмыкнув иронично, мысленно распрощался с перекусыванием. – Что ж, не привыкать…»

5
Около четырнадцати часов в кабинет вернулся Власов.
– Спрашивали? – задал прямо с порога вопрос.
– Нет.
– Уже хорошо, – расплылся улыбкой по румяному круглому лицу, как блин по сковородке. – Держи, – достав из кармана, передал ключ. – С тебя полтинник.
– Спасибо, – взяв ключ, отчитал требуемую сумму Паромов. – Теперь я тут почти хозяин, а не гость…
– Все мы гости в этом мире и даже в этом кабинете, – заметил Власов. – И до меня, и до тебя, и до Толдыкина тут кто-то сидел. И после нас будут сидеть - диалектика жизни…
– Да ты, лейтенант, философ…
– А тут все философы, – вновь засветился улыбкой «старожил» кабинета. – Без этого на следствии нельзя…
– Что ж, философия философией, но и практика не помешает, – доставая ключ, направился Паромов к дверям. – Проверим… – вставил он ключ в скважину личинки замка. – Кажется, подходит, – убедившись, что механизм принял ключ за близкого родича, подвел черту под пустым трепом. – Теперь можно со спокойной душой и чистой совестью покидать рабочее место в любое время. А то без обеда нынче остался…
– А ты сейчас сходи, – доставая дела из сейфа, посоветовал Власов. – Если что, я прикрою…
– Не стоит. Нынче для порядку сделаем желудку разрядку. Лучше навещу Крымкову – просила после допроса потерпевшей зайти.
– Ты что, уже потерпевшую допросил? – искренне удивился Власов.
– А что время терять? – пожал плечами Паромов. – Вызвал по телефону и допросил. Кстати, с твоего телефона звонил…
– Ну, даешь…
– Дают бабцы, а делают отцы, – отшутился Паромов и, взяв дело, пошел к Крымковой.
Крымкова Лидия Сергеевна была пятью годами старше самого Паромова и в отдел она пришла на несколько лет раньше. Сразу же в отделение следствия, возглавляемого Крутиковым Леонардом Григорьевичем. Ибо за ее хрупкими плечами был юридический факультет Воронежского университета – основного поставщика следователей в милицию. Работать ей, правда, в разные годы, довелось с такими асами как Михалев Виктор Владимирович, Белов Юрий Сергеевич, Жуков Анатолий Степанович и Зайцев Вячеслав Иванович. Каждый – легенда, каждый – небожитель, как когда-то искренне считал Паромов. Только раскидала их служба по другим подразделениям, а Крымкова осталась. Вопрос лишь в том: надолго ли…
Уже в восьмидесятых Лидия Сергеевна, несмотря на свою хрупкую внешность, девичью застенчивость, тихоголосость и васильковую светлоглазость, считалась крепким профессионалом. Даже такой строгий ценитель профессиональных качеств и мастерства сотрудников Промышленного РОВД как заместитель прокурора района Деменкова Нина Иосифовна, и та всегда благосклонно отзывалась о способностях Лидии Сергеевны. Такая оценка дорогого стоила. Деменкова словами не разбрасывалась… Правда, тогда Крымкова еще не была Крымковой, а только Майковой. Это выйдя замуж, стала Крымковой.
Около пятнадцати лет прошло с первого знакомства Паромова с Лидией Сергеевной. Годы подретушировали некоторые черты женщины-следователя. Немного пополнела после родов. Однако не оплыла жиром, не огрузнела. Пропала девичья хрупкость, зато статность появилась. Да и душой не очерствела.
Если что и изменилось во внешнем облике, так это глаза. Потеряли прежнюю лучистость, потускнели, погрустнели. Лишились васильковой нежности и светлости. Собрали лучики-морщинки в уголках. Все чаще и чаще замечалась в них грусть, словно впитали они в себя всю скорбь и беды потерпевших, проходивших по ее уголовным делам.   
Учитывая текучесть кадров, Лидия Сергеевна оставалась одним из главных ветеранов-старожилов Промышленного РОВД. Пыталась вместе с другими старожилами отдела прежние традиции, заложенные старанием Воробьева Михаила Егоровича и Крутикова Леонарда Григорьевича, передать, не растеряв в неразберихе перестроечных лет и рыночной экономики, новым поколениям сотрудников. А это, видит Бог, было совсем непросто…
Вот к ней-то и направил свои стопы начинающий следователь Паромов.
Постучавшись – все же начальство – и услышав короткое, но разрешительное «да», вошел в кабинет. В нос шибануло спертым в небольшом пространстве запахом дыма хороших сигарет дамских духов и кофе.
Крымкова была не одна. Попивая из разноперых чашек еще парящийся кофе вприкуску с сигаретами, с ней за столом сидели, заложив нога за ногу, две дамы. Адвокатессы из Промышленной адвокатской конторы – Комкова Ирина Эдуардовна и Звягинцев Зинаида Петровна. Комкова была ровесницей Лидии Сергеевны, и они дружили. Возможно, сближало их и созвучие фамилий. А вот Звягинцев была постарше обеих лет так на десяток. Но как известно, возраст дружбе не помеха…
Судя по веселым лицам, дамы болтали о чем-то смешном и светлом. Причем болтали давно – стеклянная пепельница до краев оказалась завалена окурками с испачканными помадой мундштуками. Да и кофе, надо думать, не по одной чашке уже осушили. Лица не только веселые, но и с налетом багровости и лоснящейся сытости.
– Здравствуйте и приятного аппетита, – поздоровался от порога Паромов. – И, по-видимому, извините… – попятился он к выходу. – Кажется, я не вовремя…
– Проходи, – удержала Крымкова. – Мы уже заканчиваем наше чаепитие.
– Да-да, нам пора, – потянулась взглядом к часам Комкова, удостоив нового персонажа лишь мимолетным вниманием и коротким «здрасте». – И так засиделись… Пора.
Допив кофе, она встала, показав во всей красе ладную фигуру холеной и уверенной в себе женщины.
«Явно не чета Прялкиной…» – отметил про себя Паромов.
Отставив в сторонку пустую чашку, привстала со стула и Звягинцева.
– Новенький что ли? – поинтересовалась она у Лидии Сергеевны, слегка кивнув головой в сторону Паромова.
– Да, – однозначно ответила та. – Сегодня первый день работает. Из старших участковых…
– То-то лицо знакомо… – прокомментировала ответ Зинаида Петровна, явно не испытывая даже профессионального интереса к персоне начинающего следователя. – Однако, до свидания, – направилась мешковато к дверям.
Паромову пришлось посторониться, чтобы пропустить адвокатесс.
– До свидания, – вслед за Комковой буркнул он.
Еще не успели стихнуть шаги адвокатесс, как Паромов стал докладывать о результатах допроса и своих планах по дальнейшему расследованию дела.
Думаю, что стоит потрясти Хохлову и Трепакову. Первая не работает и пьет. Вторая судима и тоже закладывает за воротник… – начал он с оптимизмом. – Хорошо встряхнуть – кто-то и «расколется».
– Николай, – потускнела взором Крымкова. – Никого не надо «трясти», «колоть» и «ломать». Это дело оперов. Наше – поступать только в соответствии с законом. В том числе и допрашивать в строгом соблюдении норм УПК. Без всякого крика и тем более – рукоприкладства. Пожалуйста, запомни это.
– Лидия Сергеевна, – смутился Паромов, явно не ожидавший такой реакции, – вы меня, по-видимому, неправильно поняли. Я и не собрался заниматься рукоприкладством. Это так, привычное выражение…
– И выражений не надо. Оставь подобный сленг за дверьми служебного кабинета. Забудь про оперские штучки да заморочки. Ты теперь следователь.
– Постараюсь. Вы уж извините… – покраснел Паромов
– А за въедливость при допросе, за подробное и подетальное описание как самого события, так и обстоятельств, связанных с ним – спасибо, – подсластила пилюлю. – И в будущем всегда так поступай. Никогда не ленись выяснить всю подноготную и у потерпевших, и у обвиняемых. Особенно, если они идут на контакт. Тогда меньше будет осечек. Следовательно – и «досов». Впрочем, достаточно нравоучений. Значит, считаешь, что следует проверить на причастность к краже названных фигурантов.
– Да, считаю. Думаю вызвать назавтра. Но предварительно допрошу бывшего мужа потерпевшей, а еще поговорю с соседями. По опыту знаю, что всегда кто-нибудь что-нибудь видел или слышал. Только надо этого «кто-нибудь найти».
– Это тоже правильно, – посветлела взором Крымкова. Даже морщинки разгладились. – Действуй. И если нет вопросов, то ступай.
– Есть вопрос.
– Слушаю.
– Сейчас должна придти потерпевшая и принести чеки и упаковки на похищенные у нее вещи. Как это оформить? Не актом же выдачи, как делают участковые…
– Конечно, не актом, – улыбнулась Лидия Сергеевна с едва обозначившимся снисхождением к неопытности следователя. – Вынеси постановление о выемке и произведи выемку на бланк протокола о выемки. При понятых, конечно… В понятые, чтобы не бегать и не искать их, можно наших машинисток пригласить. Закон допускает…
– Спасибо, – повеселел Паромов. – Я пойду, подготовлюсь.
– Иди. Впрочем, задержись ненадолго – кофе угощу, если желаешь… – бросила быстрый, чисто женский хозяйственный взгляд на стол, где еще находилась неубранная посуда и небольшой электрочайник. – Пока не остыл – притронулась мягкой ладошкой к сияющему нержавейкой боку. – На обед, понимаю, не ходил…
– Спасибо за предложение, но как-нибудь в другой раз, – отказался следователь от кофе.
– Ну, вольному – воля, спасенному – рай, – пожала плечиками.

6
Оформление принесенных Прялкиной фирменных бирок и чеков на платье и прочие вещи, вопреки ожиданиям Паромова, заняло довольно много времени. Хотя он и старался указать только самые важные индивидуальные признаки каждой бумажки: название, цену, магазин, дату изготовления и приобретения, если таковые имелись. Но время летело неумолимо.
В качестве понятых выступили девушки из машбюро. После удостоверения факта выдачи, расписавшись в протоколе, они весело щебечущими птахами упорхнули в свой кабинет. К слову, самый большой на этаже следователей. Даже у начальника следственного отделения кабинет был поменьше.
Потерпевшей пришлось немного задержаться, чтобы дать дополнительные показания по обстоятельствам выемки.
– Спасибо, – поблагодарил, отпуская домой. – Если понадобитесь, позвоню. Тогда уж будьте добры придти…
Так как в кабинете на этот раз были другие следователи, то Прялкина вела себя куда сдержаннее, чем утром. Однако перед уходом, прежде традиционного «до свидания», все-таки выдала на «гора»:
– Найдете вора – помытарьте его, как меня. До седьмого пота. Тогда, думаю, второй раз его на воровство не потянет…
Так как напутственные слова предназначались Паромову, то он ответил без лишних заморочек:
– Постараюсь.
– Правильно делаешь, что не обнадеживаешь, – как только закрылась за потерпевшей дверь, обронил Толдыкин, до сей поры, как и Власов, молча наблюдавший за потугами нового коллеги. – Обнадежишь – взвоешь! Каждый божий день будет терзать вопросами: когда жуликов найдете да вещи вернете. А вообще-то, смотрю, ты слишком рьяно взялся за расследование – как бы пуп не надорвать… Сейчас так не принято.
– Хорошо так говорить, когда знания и опыт имеются… – огрызнулся Паромов. – А когда с нуля начинаешь – нечего мешкать. Тут каждый миг дорог. Я так считаю.
– Ну-ну, – вновь потерял интерес к начинающему следователю Толдыкин.
Как заметил Паромов, он так и не взялся за весь день ни за одно уголовное дело. Не читал, не писал, не печатал. Зато Власов не бездельничал. То дела читал, то что-то писал бисерным почерком, то что-то печатал на портативной машинке «Москва», изготовленной, как выяснил ее обладатель, по ГДРовской лицензии. Страны ГДР, как и СССР, не стало, а материальная память о ней осталась.
«Мне бы такую… – невольно позавидовал коллеге Паромов, наблюдая, как ловко тот с ней управляется, перемещая с места на место. – Интересно, разрешит попользоваться или нет?..»

В восемнадцать часов Глебов, собрав следователей в своем кабинете, интересовался, кто что сделал и какие планы имеет на следующий день. Все что-то говорили, показывали дела и листки бумаги с планами, написанными от руки, жаловались на отсутствие транспорта и нерадивость смежников – оперов и участковых, обещали поднажать… Словом, обычный колхоз.
Когда подошла очередь отчитываться Паромову, неожиданно в качестве его адвоката выступила Крымкова, похвалив за усердие. Было одновременно и приятно, и неловко перед опытными коллегами. Хорошо, что смугл лицом, а то бы пунцовость выдала с потрохами…
– Я не знаю, удастся ли ему раскрыть кражу следственным путем, но движется он в нужном направлении, – стала «закругляться» Лидия Сергеевна. – Сказывается  предыдущий опыт работы в органах. Пришлось даже немного пожурить за оперские замашки «колоть» фигурантов дела.
– Ну, раз вы так говорите, – переводя взгляд карих глаз с Пахомова на Крымкому и обратно, решил Глебов, – то берите над ним шефство. Кстати, – теперь уже всех обвел он взглядом, – на последнем совещании, вновь поднимался вопрос о наставничестве. Поэтому, Лидия Сергеевна, вы уж возьмите это дело на себя, закрепите за начинающими следователями опытных. И проект приказа подготовьте. Завтра же. Я подпишу у начальника…
– Хорошо, Александр Петрович. Будет исполнено.
Поговорив о том, о сем, еще минут пять, Глебов отпустил личный состав.
– Отдыхайте. Да завтра на работу не забудьте придти, – пошутил дежурной фразой.
Сыпанув гурьбой в коридор, словно горох из перезревшего стручка, следователи заторопились кто домой, а кто – в кабинеты к неоконченным делам.
Вернулся в кабинет и Паромов. И сразу за телефон – звонить бывшему супругу Прялкиной. Тот поднял трубку сразу, как только пошли гудки сигнала. По-видимому, ждал, предупрежденный Евдокией Валентиновной. Без препирательств согласился придти для дачи показаний.
Никакой новой информации он не добавил, но факт кражи подтвердил, сославшись на разговор с бывшей супругой. Подтвердил и характеристики возможных подозреваемых – Хохловой и Трепаковой.
– Думаю, что могли бы, – отвечая на вопрос: могли бы эти дамы совершить кражу, сказал после небольшой заминки. – Те еще стервы… Но с другой стороны: не пойман – не вор…
Отпустив свидетеля, Паромов взглянул на часы. Те показывали половину восьмого вечера.
«Время еще есть, чтобы дойти до дома потерпевшей и поговорить с соседями, – решил он. – Лето ведь. До двадцати трех светло… Да и люди после работы, скорее всего, дома…»
 Обойдя пяток квартир, непоседливый начинающий следователь положительной информации не получил. Некоторые соседи даже не знали, что Прялкину обворовали.
– Да что вы говорите! – округляли они глаза. – И кто бы это мог?..
– Вот и хотел бы с вашей помощью выяснить: кто мог…  – пытался настроить диалог Паромов. А в ответ: – Уж извините, ни сном, ни духом… Рады бы, да не ведаем.
Приходилось вновь разочаровываться и уходить, как лиса из басни Ивана Андреевича Крылова, «не солоно хлебавши». Правда, с составлением краткого протокола допроса. Не в качестве доказательств по делу, а в подтверждение того, что следствие предпринимало меры, не бездействовало.
Зато в шестой по счету квартире повезло. Жила там относительно молодая пенсионерка Костикова Мария Ивановна, некогда работавшая на заводе РТИ и являвшаяся членом ДНД.
– А я вас, товарищ милиционер, помню. Вы у нас участковым были, – едва ли не с порога после приветствия начала она незваного гостя. – А еще я в дружину ходила. В опорном вас видела…
– Да, был грех, работал участковым, – подтвердил в несколько шутливой форме Паромов. – Ныне вот следователь. Правда, первый день… Не хотел, но как кур, в ощип угодил…
– И чем следователь занимается? – Остренько так, с подковыристой улыбочкой взглянула Мария Ивановна на старого знакомца. И, не дожидаясь его реакции, сама же и ответила: – Надо думать, кражей у соседки Евдокии…
– Ею самой, – развел руками следователь, показывая этим незамысловатым жестом свое удивление и уважение догадливостью визави. – Вот хожу, соседей опрашиваю и допрашиваю…
– Молчат, как Зоя Космодемьянская? – малозаметным чисто женским движением механически поправила халат на груди.
– Молчат.
– А раскрыть, вижу, хочется? – внимательно, без тени прежнего лукавства и занозости окинула взглядом Паромова.
– Конечно, хочется, – был искренен он. – Первое же дело… Совсем не желательно, чтобы комом…
– Хорошо, я молчать не стану, – оценила искренность следователя Мария Ивановна. – С другими бы откровенничать не стала. Но тебе, бывший участковый, помня прежние наши дежурства в ДНД, так и быть, подскажу, кто квартиру обворовал…  Но без протокола – не хочу по судам таскаться. Так устроит?
– Конечно, конечно… – обрадовался Паромов.
Хоть и понимал, что без протокола – это оперские штучки-дрючки. Но тут, как говорится, не до процессуальных изысков. Тут момент важен. Процессуальные заморочки можно и после наверстать, если нужда возникнет…
– Тогда пройдем на кухню – и поговорим, и чайку попьем… – предложила как старому знакомцу. – Только вскипятила, – добавила вполне буднично. – Нечего у порога стоять. Обувь можешь не снимать…
И зашлепала в домашних тапочках в сторону кухоньки. Обрадованный замаячившим на далеком горизонте следовательского везенья – Паромов за ней.
– В день кражи, – разливая чай по небольшим фарфоровым чашечкам, приступила к рассказу гостеприимная хозяйка, – число уже не помню, но было это, кажется, в среду, видела я соседку нашу Таньку Ханыгу. И не просто видела, – подчеркнула она голосом и мимикой серьезность момента, – а с хозяйственной сумкой. Причем весьма похожей на ту, что Евдокия пользовалась изредка.
– Вы, Мария Ивановна, очень наблюдательный человек. Это же надо – мало того, что сумку приметили, но и с другой сравнили! – позволил себе положительный вброс Паромов, поощряя рассказчика к развитию темы. – Не каждому дано…
– Да носи Ханыга сумки почаще, я, может быть, и внимания не обратила бы… А тут: тунеядка – и с сумярой. Событие, доложу вас, весьма редкостное. Вот и пришлось приглядеться попристальнее…
– А почему сумяра, а не сумка? – Потрогав чашку, но даже не пригубив исходящий крепким парком чай, поинтересовался Паромов.
– Так тяжелой-то сумка была, – пояснила с готовностью Мария Ивановна. – Ханыга под ее весом чуть пополам не сгибалась. Потому и сумяра, а не сумка. Но перла, дай бог каждому. Подобно трудяге-мурашу тащила, без передыху, – уже без наводящего вопроса продолжила далее она.
Затем видя, что следователь не приступает к чаепитию, пододвинула поближе к нему вазу с кусочками сахара.
– Бери, сколько требуется. Я люблю вприкуску. Так ароматнее…
– Благодарю, – взяв пару кусочков и положив в чашку, поблагодарил следователь хозяйку. – И, пожалуйста, не беспокойтесь. Чай я попью. Пусть только остынет чуток. Горячий не могу – обжигаюсь…
– А я, грешная, люблю. Почти кипяток… И не обжигаюсь, нет…
– А что же было дальше? – постарался возвратить собеседницу в нужное русло Паромов.
– Дальше? – переспросила Мария Ивановна.
– Да, как разворачивались события с Ханыгой потом? – проявил нетерпение следователь.
Но тут же, чтобы сгладить ненужную прыть, аккуратно отпил из чашки небольшой глоток.
– Мария Ивановна, вы – кудесница! Очень вкусно – сделал комплемент хозяйке и чаю.
– А что было дальше, я не знаю. Ушла она куда-то с сумкой-то… – ответила на вопрос. пропустив комплемент мимо ушей.
Ответив, сделала паузу, допивая свой чай.
Паромов, посчитав, что информационный фонтан иссяк, поторопился осушить свою чашку, чтобы поблагодарив хозяйку за гостеприимство, отправиться домой. Миссия, в принципе, удалась на сто процентов. Однако Костикова, поставив пустую чашку на стол, продолжила: 
– Значит, ушла она… Но минут так через тридцать-сорок вновь вернулась домой. Точнее, в наш подъезд, – уточнила, поправив себя. –  А вот домой или нет – не видела. Зато видела, что буквально минут так через пятнадцать она вышла из подъезда с каким-то узелком. И опять, как мураш, его куда-то поволокла. Надо полгать, в первый раз не все вытащила… Во второй решила. А вот куда сбыла – ума не приложу. Я же с ее кодлой не вожусь, друзей общих не имею. Так что, бывший участковый, берите Ханыгу в оборот – расколется, – завернула совсем по-оперски концовку рассказа. – Кстати, к ее матери зайдите. Будет рада о ее художествах многое поведать… – не удержалась все-таки от небольшого добавления.
– Не ладят что ли? – прикинулся Паромов совсем простачком.
Обжигаясь, он кое-как допил чай и теперь только слушал.
– А как ладить, коли дочь матери на руки сбыла и порхает, как стрекоза, по кустам да по чужим углам. Мало того, что не помогает одевать-обувать да кормить собственное чадо, но и тащит из дому на пропой все подряд. Обворовывает и мать, и дочь.
– Спасибо за чай, Мария Ивановна. И огромное спасибо информацию и совет, – встав из-за стола, поблагодарил следователь парковскую мисс Марпол. – Загляну-ка действительно к матери Ханыги. Может, та мне что-то поведает…
– Загляни, загляни… – провожая до порога, напутствовала наблюдательная и общительная Костикова.
В первоначальных планах Паромова посещение квартиры Хохловой не значилось. Но планы на то и планы, чтобы вносить в них корректировки. К тому же милицейская жизнь научила: коли пошла удача, то цепляйся в нее клещом и не отпускай. Удача – дама капризная. Чуть зазевался, чуть лопухнулся – и поминай, как звали!.. Не догонишь, не поймаешь! Второй раз в сети в милицейские не заманишь…
Мать Татьяны Хохловой чем-то походил на Костикову: подобная полнота женщины пенсионного возраста, домашний халат, пригодный на все случаи жизни, тапочки и отсутствие макияжа. Выщипанные до узкой полоски брови говорили о том, что в молодости Клавдия Сидоровна – так звали ее – и косметикой пользовалась, и за личиком следила. Но годы и непростая судьба – рано похоронила первого мужа, второй также не задался, от него осталась только фамилия Климова – заставили об уходе за собой забыть. А тут еще дочь – шалопайка. Нагуляла где-то ребенка – и сбагрила: «Воспитывай, мамаша». В советское время еще как-то перебивалась за счет пенсии, держалась на плаву. А с наступлением «рыночных отношений» – хроническая нехватка денежных знаков. Да и внучка растет – и то надо, и это подавай.
Не успел Паромов поздороваться и представиться, как Клавдия Сидоровна перебила:
– Давно надо было придти да за дочь мою взяться. А вы в милиции все чешетесь да чешетесь. Совсем Таньку упустили… Ни помощи от нее, ни подмоги. Вот лишили родительских прав, а толку то… Как не работала – так и не работает, как пила – так и пьет, как гуляла, стерва – так и гуляет, как скандалила так и скандалит… Алименты на дочь больше года не платит. А вы все чешетесь… Хотя бы посадили, что ли ча… Может, в тюрьме работать ее, сучку подзаборную, заставили бы… Все какой-никакой рубль перепал бы внучке. А то только из дома тащит на пропой. В дом же – ничего. Ну, разве несколько книг с месяц назад принесла – говорит, у подружки взяла почитать… А когда читать-то, коли целыми днями по городу да подругам подобно ветру носится, только юбка завивается…
Упоминание о книгах насторожило Паромова. И он ждал, когда иссякнет словесный поток рассерженной «бездействием милиции» Клавдии Сидоровны, чтобы возвратиться к этой теме. Заводить разговор о краже у соседки он уже не собирался – можно лажануться, раньше времени раскрыв карты. Решил «развивать» вопрос уклонения Татьяны от уплаты алиментов.
– Вот, видите, ее опять нет дома, – стала «сбавлять обороты» и успокаиваться Клавдия Сидоровна. – Опять где-то потаскушка чертова блудит.
– Да я и внучки что-то не вижу, – повел взглядом по прихожей, где и шло «объяснение, Паромов.
– Так Наденька еще гуляет.
– Не поздновато ли?.. – добавил начальственной властности в голосе следователь.
И убедительности постучал пальцем по стеклышку собственных часов.
– А вы ведь, как мне доложили, опекун. Следовательно, несете ответственность за ее воспитание…
– Сейчас придет, а нет, так я за ней во двор схожу, – засуетилась Клавдия Сидоровна.
– Обязательно сходите и приведите девочку домой, – наставлял Паромов. – Нечего по вечерам без присмотра гулять. Могут ведь и обидеть, и дурному, как мамашу ее, научить…
– Так я – секундой… – принялась менять тапочки на туфли обличительница милицейской волокиты. – Секундой…
– Хорошо, только сначала покажите мне те книги, которые принесла для чтения дочь. А то ныне разные книги «гуляют» – и «Черная магия», и экстремистские. Любопытно, знаете ли, взглянуть… 
– Да не-е-е… – тормознулась Клавдия Сидоровна. – Бабские романы. О любви и счастьи.
Не переобуваясь, она румянощеким колобком прокатилась в одну из комнат и вернулась оттуда с двумя книжками с яркими цветными обложками ми из серии женского романа.
– Смотрите, – передала книги следователю. – Я же говорила: бабья дребедень…
Взяв книги, Паромов стал пролистывать их. На внутренней стороне обложки одной из книг увидел надпись: чей-то адрес и номер телефона. Почерк был явно женский: крупный и ровный. А буквы «в» и «с», выведенные с какими-то финтиклюшками, тут же напомнили ему почерк потерпевшей Прялкиной.
«Неужели и тут повезло?.. – мысленно поздравил он себя с новой удачей. Однако вслух сказал слова, подтверждающие определение хозяйки квартиры:
– Хоть и не дребедень, но безобидная литература. Такие книги, как правило, только сентиментальные женщины читают. Женщины с тонкой психикой и чувственной душой…
– У моей-то Танюхи душа тонкая… – взвилась дикой кошкой Клавдия Сидоровна. – Не смешите. У нее душа черная и черствая, раз родную дочь содержать не хочет.
– Я не Татьяну вашу имел в виду, – возвращая книги, стал оправдываться следователь, – а вообще женщин… А о Татьяне давайте поговорим завтра в отделе. Что-нибудь придумаем, как на нее повлиять. Хорошо?
– Хорошо, – согласилась Клавдия Сидоровна, остывая.
– Тогда часикам к десяти подходите. Я вам на листочке напишу: к кому и в какой кабинет.
Он достал лист бумаги, авторучку и быстро набросал нужные сведения.
– А теперь, до свидания, Клавдия Сидоровна, – открыл дверь и шагнул за порог. – Не забудьте о внучке.
– Уже иду, – отозвалась та. – Уже иду, будь она неладна…

Домой Паромов отыскался в начале десятого часа вечера.
– А говорил, что в следствии день нормированный… – встретила очень «ласково» супруга, сидя у телевизора.
Она уже раза два подогревала ужин в надежде скорого прихода своей сильной половины. Но каждый раз ее ожиданиям не суждено было сбыться. Вот и дулась, как мышь на крупу…
– Дорогая, так это поначалу, – попытался сгладить «градус» кипения и негодования он. – Вот войду в ритм работы – и стану приходить пораньше.
– Вряд ли. Мне кажется, что горбатого да дурака набитого только могила и исправит, – отвела душу «дорогая».
И пошла в очередной раз на кухню подогревать остывший, как и чувства, ужин.

7
Следующий рабочий день начался с традиционной планерки в кабинете Глебова. Около получаса длилась тягомотина наставлений да выяснений. Александр Петрович – надо отдать ему должное – спрашивал строго, но до матов, как это случалось часто у участковых при планерках, не опускался. Просто ставил «нерадивцев» вне очереди в наряд.
– Хоть какая-то польза, – пояснял всякий раз, изменяя график дежурства. – Пусть те, кто не волокитят с расследованием, время на дежурство не теряют, а дела готовят для направления в суд.
Наказав таким образом волокитчика, поручал Крымковой проверить его дела.
– Все до единого! – наливался гневом, как небо свинцовой тяжестью перед дождем. – Проведем мониторинг. Посмотрим, что сделано за неделю. Если ничего или мало – пусть готовится к выговору. Хватит с ним нянчиться, как с ребенком. Тут следствие, а не детский сад…
«Хорошо» и «будет исполнено» отвечала Лидия Сергеевна и, обращаясь к виновнику начальственного разноса на «вы», просила после планерки принести все дела.
Наконец планерка закончилась, и следователи, живо обсуждая между собой праведный гнев начальника. разбегались по кабинетам.
До прибытия матери Хохловой оставалось около тридцати минут. Этим временем Паромов решил воспользоваться, чтобы сходить в отделение ПДН и выяснить, если там какая-либо «компра» на Ханыгу. Одно дело – слова разгневанной матери, а другое – фактическое наличие документального подтверждения.
Клавдия Сидоровна не обманывала. В ПДН имелись и копия судебного решения о лишении гражданки Хохловой Татьяны Васильевны, 1961 года рождения, родительских прав, и о решении суда о взыскании с нее алиментов на содержание дочери в пользу Климовой Клавдии Сидоровны. А еще характеристики, справки из диспансеров, в которых могла состоять на учете. Но главное, информация Промышленного районного суда о злостном уклонении алиментщицы с просьбой рассмотреть вопрос о привлечении ее к уголовной ответственности по статье 122 УК.
– В связи с чем такой пристальный интерес к нашей подопечной? – поинтересовалась начальник отделения майор милиции Кравчик Эмма Григорьевна.
– Да мать ее жалуется. Грозится заявление написать…
– Жалобу на нас? – колыхнула начальница ПДНщиков тяжелым бюстом, рвавшимся из-за форменной рубашки на волю, как боксер – на ринг. – Так мы сделали, что могли. Родительских прав лишили и с алиментами помогали…
– Нет, – успокоил Паромов коллегу. – На дочь с просьбой привлечь ее к уголовной ответственности. – Говорит, терпения больше нет. Пьянствует, вещи пропивает…
– Да давно бы надо… только руки все что-то не доходят… К тому же, что мы можем – штрафы накладывать да словами воспитывать. Сам знаешь… А ей штрафы, как мертвому припарки. Про словесное воспитание и говорить не хочется: все не в уши, а на ветер…
– Ладно, не плачьтесь, Эмма Григорьевна, – прервал поток негодования Паромов. – Подготовьте документы. Если дело в отношении ее будет возбуждено, я произведу их выемку.
– Подготовим, ты только дело возбуди. Хоть от одного дерьма на полгода, а если повезет, то и год избавимся… Кстати, почему ей занимается следствие, а не дознание?.. Насколько мне известно, уклонение от алиментов – прерогатива дознавателей…
– Некоторые нюансы имеются, – не стал раскрывать всех обстоятельств следователь. – Вам-то какая разница, кто дело будет вести…
– Да никакой, – потянулась на стуле Кравчик, разминая косточки.
Рубашка на ее мощной груди так натянулась, что еще миг – и затрещит по швам.
– Осторожно с потягушками, – предостерег в шутливой форме следователь, намекая на бюст, – а то вырвутся из плена – не поймаешь. Помогать придется…
– Вы только на словах помощники, – кокетливо усмехнулась Эмма Григорьевна. – А как до дела – так вас и нет. Днем с огнем ищи – не найдешь… Хлестче партизан прячетесь…
Продолжать игру далее смысла не было – это что воду в ступе толочь. Сколько не бей толкачом о дно ступы, сколько не пузыри воду – мука не появится. Не та ступа и не тот толкач. К тому же работа ждала…
Расставшись в начальницей ПДН на шутливой ноте, Паромов поспешил в служебный кабинет.
– Тебя дежурный искал: какая-то женщина жаждет встречи с тобой, – встретил его информативной тирадой Власов, отрываясь от какой-то писанины. – Сказал, как появишься, чтобы вниз шел…
– Это свидетель по делу, – пояснил Паромов и поспешил в фойе.
Уговаривать Климову писать заявление не пришлось. Сама рвалась в бой.
Приняв заявление, Паромов допросил ее в качестве свидетеля по краже у соседки Прялкиной. Как и стоило ожидать, никакой конкретной информации «выудить» не удалось. Зато в отношении «тунеядки-дочери», как она величала Татьяну, по факту уклонения от алиментов, расклад дала полный. На краски темных тонов, характеризуя, не скупилась. Назвала и подруг-пьянчуг, среди которых мелькнуло и имя потерпевшей Прялкиной.
– Опять, шалава, дома не ночевала, – пожаловалась Клавдия Сидоровна в конце допроса. – Теперь жди: придет пьяная и скандал закатит.
– А вы, как появится, мне позвоните, – поспешил воспользоваться ситуацией следователь. – Я наряд за ней пришлю. Прижмем хвост…
– Вот спасибо, – повеселела Климова. – Обязательно позвоню. От соседки Евдокии Прялкиной… У нее телефон имеется. Тоже не ягодка, а телефон, ишь ты, завела… Впрочем, и у других телефон имеется. Только у меня, пенсионерки, нет.
– Тогда – до свидания.
Паромов еще вечером заметил, что в Клавдии Сидоровне уживаются и слезливость, и мстительность, и склочность, и ехидность, и сутяжество. Вот опять не удержалась, чтобы «капнуть» ядку в адрес ближнего своего – соседки, к которой к тому же собирается обратиться за помощью. Впрочем, на белом свете одна ли такая Климова…
Отпустив Климову, Паромов поспешил к Крымковой – своему прямому начальнику и наставнику. Требовалось получить совет по дальнейшим действиям.
На этот раз Лидия Сергеевна в кабинете была одна. Смоля сигарету, внимательно, с карандашом в руке, читала какое-то уголовное дело. О данном обстоятельстве красноречиво говорил лист бумаги, лежавший рядом с делом и испещренный пометками.
– Тебе чего? – прервав чтение, воззрилась внимательными добрыми глазами, с едва оттененными тушью ресницами и чуть тронутыми тенями веками.
Излишеств в макияже Крымкова явно не любила.
– Совет требуется… – переминаясь с ноги на ногу, начал Паромов.
– Какой?
– Дело в том, что вчера во время беседы с матерью Хохловой, нашей главной подозреваемой по делу о краже, в ее квартире я видел книги – женские романы. Возможно, они – часть похищенного у Прялкиной имущества… На обложке одной даже надпись имеется. По моим прикидкам – сделана рукой потерпевшей… Вот и прошу совета: как произвести выемку этих книг?.. До задержания Хохловой и ее допроса или после… Опять же выемкой или обыском…
– А ты, когда допрашивал потерпевшую, названия похищенных книг, их авторов, индивидуальные приметы записал? – оттенила лицо тонкой снисходительно-ироничной улыбкой Лидия Сергеевна.
– Нет. Не подумал тогда… – стушевался следователь и стал оправдываться: – Да и потерпевшая сама вряд ли помнит… К тому же книги для нее ценности не представляли… А вот о наличии надписи я собирался ей звонить.
– Последняя мысль – верная, – решила приободрить следователя начальница и наставник. – Потому не расстраивайся. Ведь всего предусмотреть невозможно. Ни тебе, начинающему следователю, ни мне, опытному. Для того и существует такое понятие как дополнительный допрос… Поэтому позвони потерпевшей, переговори.. И если вспомнит о надписи или иных приметах – пригласи для дачи дополнительных показаний. Только сам не вздумай подсказывать, как грешат этим делом иногда опера. Все должно происходить естественно. Тогда ни один суд не усомнится в представленных доказательствах.
– А как быть с выемкой? – как только Крымкова сделала паузу, тут же вклинился Паромов с волновавшей его проблемой.
– Ты сначала допроси Хохлову в качестве подозреваемой, – вновь улыбнулась Лидия Сергеевна. – А потом уже будем думать об изъятии вещдоков. Сам же понимаешь, что проще это делать выемкой. На обыск нужно за санкцией к прокурору идти – а это лишняя морока…
– Понял, – повеселел следователь. – Разрешите идти…
– Иди. А возникнут вопросы – не стесняйся, спрашивай. Всего знать невозможно. Поэтому лучше вовремя спросить да посоветоваться, чем, не зная или сомневаясь, рубануть с плеча… и опозориться. А еще не ленись штудировать УПК, УК и комментарии к ним. Весьма полезно…

Потерпевшая Прялкина не только вспомнила, что надпись учинила, но и текст этой надписи, и название книги, «удостоившейся» такой чести – быть помеченной. Даже рисунок на обложке в общих чертах указала: девушка в старинном платье – в центре, а вокруг – оформление из цветов.
Не возражала она и против дополнительного допроса.
– Разомнусь ногами и языком, – резюмировала свое решение, хохотнув.
Что и говорить, язвительно-веселой была потерпевшая, разбитной… Такие нравятся при застольях и гуляньях – душа компании. Но в семейной жизни – не всегда…
Когда дополнительный допрос потерпевшей был в самом разгаре, зазвонил телефон. Трубку взял Власов. Послушав, обратился к Паромову:
Это тебе звонят. Какая-то Климова про какую-то Танюху-пьянчугу… Забрать кого-то надо… Бери, разбирайся.
– Извините, – прервав допрос, пошел Паромов к соседнему столу. – Слушаю, – взял он трубку у Власова.
Как и стоило ожидать, звонила Климова. Взволнованно-слезливым голосом сообщала, что Хохлова пришла домой и устроила скандал.
– Заберите, ради Бога, – требовала настойчиво. – Вы же обещали…
– Будьте дома и ждите наряд, – попросил невидимую собеседницу Паромов – Скоро будет.
Положив трубку городского телефона, поднял внутреннего.
– Кудинич у аппарата, – отозвался оперативный дежурный.
– Александр Иванович, дежурный автомобиль на месте? – спросил Паромов.
И когда тот ответил утвердительно, попросил послать участкового по адресу, чтобы доставить подозреваемую по делу о квартирной краже.
– Уже месяц розыск ее ищет, с ног сбивается, – не моргнув глазом и не дрогнув голосом, метнул на всякий случай пригоршню «лапшицы» на уши дежурного для пущей расторопности. – Имеешь возможность отличиться и утереть нос операм…
По-иному сдвинуть с места оперативный наряд вряд ли удалось бы… Никто не хочет бить ноги по чужим дорогам. Своих с избытком. Приходилось хитрить. Не врать, а, именно, хитрить.
Но как стреляного воробья на мякине не провести, так и опытного оперативного дежурного словесной «лапшой» не накормить, не убаюкать. Даже индийской, самой длинной по утверждению оперов Промышленного РОВД.
– Наверно, тюльку гонишь? – не поверил он. – Какого-нибудь свидетеля хочешь за наш счет притащить. А знаешь ли ты, сколько нам бензина дают? Кот наплакал. Вот тебе бабу привезем, а случись что – бензина-то и нет!.. Как прикажешь быть?.. На тебе-то не поедешь…
– Александр, – стал убеждать Паромов, – никакой тюльки. Правду говорю. Доставишь – с меня магарыч.
– С этого бы и начинал, следователь двухдневный, – хохотнул Кудинич. – Диктуй адрес и данные на подозреваемую.
Паромов продиктовал.
– Все. Жди, – положил оперативный дежурный трубку.
– Неужели уговорил? – удивился Власов, тогда как Толдыкин и бровью не повел.
Получив на планерке от Глебова «подогрев», он с самого утра трудился в поте лица над своими делами. Что-то вычитывал, что-то писал, иногда стучал на пишущей машинке. Стучал так, что любо-дорого посмотеть – пальцами обеих рук.
– А то! – потер ладонь о ладонь Паромов, довольный собой и подвигающимся делом.
– Да за магарыч Кудинич не только машину пошлет, но и сам сбегает, – не прекращая трудиться над своими делами, наконец-то прервал обет молчания Толдыкин.
Присутствие постороннего человека нисколько не смутило его для выдачи «на гора» ничем не обоснованной сентенции о нравах коллеги. Брякнул, а там хоть травушка не расти и солнышко не вставай… Он все больше и больше вызывал антипатию у Паромова. «Хоть и бывший законник, но человек, по-видимому, дерьмовый».
– А я бы не пошел, – отозвался Власов.
– Так это ты. Ты же у нас непьющий… А непьющему, нас пьющих, никогда не понять.
Прослушав вполуха весьма «интеллектуальный и высоко нравственный» разговор, Паромов вернулся к своему рабочему столу.
– Это за соседкой что ли послали? – косясь на следователей тихо, как заговорщик заговорщика, спросила Прялкина. – Неужели она, паскудница… Если она – прибью шалаву.
– Не будем спешить и ставить телегу впереди лошади, уважаемая Евдокия Валентиновна, – осадил ее Паромов. – Следствие, как нить  – дело тонкое. Чуть переусердствуешь, перенапряжешь – можно порвать… Поэтому читайте свои показания. Если верно записаны, то подписывайте и со спокойной совестью идите домой. А мы тут как-нибудь разберемся.
Прялкина, не читая, своим аккуратным почерком написала традиционную фразу: «Мною прочитано. С моих слов записано верно», расписалась и покинула кабинет. А через несколько минут позвонил оперативный дежурный и сообщил, что Хохлову Татьяну Васильевну доставили в отдел.
– Знаешь, – добавил он, – магарыч отменяется. – Эта дама так себя вела, что будем оформлять ее по мелкому хулиганству. На мать материлась – та на нее заяву написала, а еще на участкового окрысилась. Да все по матушке… Хоть и не пьяная с виду, а, скорее, с бодуна… Так что мы ее по мелкому… Не возражаешь?..
Паромов не возражал. Мало того, он попросил дежурного, чтобы в суде походатайствовали о нескольких сутках ареста и оставили работать при отделе.
– В любую минуту может пригодиться для проведения следственных действий. И еще: когда будете откатывать, то, пожалуйста, в двух экземплярах. Дактокарта нужна для проведения дактилоскопической экспертизы. Так что будьте добры…
Кудинич пообещал и одно, и другое, хотя и сделал оговорку:
– Сам знаешь: суду мы не указчики. Но тунеядке и неплательщице алиментов, думаю, суток пять впаяют. Даже без ходатайства. В суде таких не любят…
– Пяти суток вполне достаточно, – заметил Паромов и вторично напомнил, чтобы с дактокартой не тянули.
Закончив объяснение с оперативным дежурным, приступил к вынесению постановления о проведении дополнительной дактилоскопической экспертизы. Печатная машинка была занята Толдыкиным, поэтому писал от руки под копирку: «Следователь, рассмотрев материалы уголовного дела номер…» И далее по имевшемуся в деле образцу, вставив только фамилию подозреваемой Хохловой.
Не теряя времени, сбегал в дежурку, взял уже готовую дактокарту. Оттуда, не сбавляя темпа, к криминалистам.
– Надо срочно!
– Не булькает, чтобы срочно, – возясь за каким-то прибором, отозвался Сан Саныч, даже не взглянув на дактокарту и постановление. – Дел много… Так что через недельку-другую…
– А коли забулькает?..
– Через пару часов будет готова.
– Понял, – рванул стремглав в ближайший магазин.
– Ты куда? – остановил в фойе оперативный дежурный. – Забирать свою кралю собираешься?.. Мы свое дело сделали. Забирай – и работай…
– Обождите чуток, – не останавливаясь, обронил на ходу Паромов. – Вот за химикатами сбегаю до ближайшего магазина. А то экспертиза никак не идет…
– Смотри, по дороге не расплескай… – поняв суть спешки, съязвил  Кудинич. – А то придется второй раз бежать… У наших криминалистов такое случается… с химикатами.
– Постараюсь, – грюкнул входной дверью следователь.
Через полчаса с проведением экспертизы вопрос был улажен окончательно. Можно было приступать к допросу Хохловой. За время нахождения в отделе она поостыла, про агрессивность и дерзость забыла. И теперь пугливой курицей жалась в дальнем углу камеры для административно задержанных. Мысли, одна тревожней другой, подобно орлу, терзавшему Прометея на скале Кавказских гор, долбили ее черепную коробку. Но сильнее всех доставалось от той, которая заезженной пластинкой повторяла вновь и вновь: «Неужели менты про кражу прознали? Неужели… Ведь никто не видел… И столько времени прошло… Неужели…»

8
– Присаживайтесь, гражданка Хохлова, – придерживаясь милицейского этикета, когда правонарушителям вместо привычного «садитесь» говорилось «присаживайтесь», указал Паромов кивком головы на стул у его рабочего стола. – Разговор предстоит долгий и нелегкий. Я хоть не поп, а только следователь, но исповедовать буду по полной программе. И уж поверьте на слово – вам есть в чем исповедоваться. Судя по вот этому уголовному делу – похлопал по папке с бумагами – грехов на вас, что на паршивой собаке блох. Центнер с гаком, где гак больше самого центнера…
– Алименты что ли? – Татьяна хоть и трусила до дрожи в коленках, но постаралась прощупать почву – Так я устроюсь на работу… дворником. – Сочинила на ходу. – И погашу…
Сказала и уставилась на следователя: какая, мол, реакция последует. Напряглась, а глазки, как у пойманной мышки – туда-сюда, туда-сюда. Да и сердечко тук-тук, тук-тук… Того и гляди грудную клетку прорвет или само, надорвавшись, порвется на мелкие кусочки.
– И алименты тоже, – довольно буднично заметил следователь при явном интересе его более опытных коллег.
Они хоть и не прервали своих занятий, но ушки навострили. Ведь интересно, как проведет допрос подозреваемой начинающий следователь. Расколет или не расколет? Толдыкин даже закурил, пустив колечки дыма с первой затяжки в потолок.
– Впрочем, алименты – это мелочь по сравнению с другими прегрешениями, – выложил Паромов пачку «Интера» на стол.
Прием измочаленный и в жизни, и в кино, но, тем не менее, действенный.
– И вам, Татьяна лучше самой в них сознаться, чем ждать, когда я начну о них рассказывать… – постукивая ноготком по пачке, продолжал нагнетать обстановку он. – Как говорят наши опера, «колоться» все равно придется. Но, думаю, лучше самой, чем с их помощью. Наверняка слышала – ведь не на луне живешь – как «колют» наши опера, особенно Черняев. Слышала о таком?
– Слышала, – кивнув головой, тихо произнесла Хохлова. – Когда-то недалеко от нашего дома проживал… –  сглотнула слюну. – Мне бы сигаретку…
– Курить – здоровью вредить, – отреагировал на просьбу Паромов холодной неопределенностью. А Толдыкин, демонстративно затянувшись и пустив упругие кольца дыма, добавил:
– Курево тут не яд и отрава, как утверждают врачи, а поощрение. Его заслужить надо…
«Смотри ж ты, бука букой, а в нужный момент вон как помогает, – вопреки прежним негативным оценкам, довольно тепло подумал о коллеге Паромов. – Видать, не зря Власов говорил…»
– Ладно, – глубоко вздохнув, словно при прыжке в холодную воду, решилась, наконец, Хохлова. – Дайте сигарету – буду говорить. Только явку с повинной оформите… Может, год-другой скостит… Если в фильмах не врут.
Как ни парадоксально при общей юридической неграмотности в стране, но про явку с повинной знают все – и старики, и дети. Но пользуются ей в основном только те, кто ранее судим не был и баланды тюремной не пробовал. Опытные «сидельцы», если чувствуют, что у следователя на руках «козырей» нет, никогда ею не воспользуются. Явка с повинной, по их мнению, смягчает наказание, но срок обеспечивает реальный. Танька Ханыга судимой не была, вот и ухватилась за нее, как утопающий за соломинку.
– Что ж, курите, – пододвинул Паромов пачку «Интера» подозреваемой и достал зажигалку. – Курите и пишете, – подал пару чистых листов писчей бумаги и авторучку – жест чисто оперский. – Да поподробнее… С указанием дат, времени в часах и минутах, сообщников, если таковые имелись, мест совершения преступлений, перечень похищенного имущества и то, как вы им распорядились: пропили, продали, спрятали, сами пользуетесь…
Увидев, что начинающий следователь подал подозреваемой для явки с повинной чистые листы бумаги, его коллеги Власов и Тодыкин едва не в один голос подсказали, что в шкафу имеются фирменные бланки.
– Вон в том, в крайнем справа, – уточнил Власов. – Кажется, на второй полке сверху…
– Спасибо за напоминание, – поблагодарил сокабинетников Пахомов и направился к указанному шкафу. – Совсем забыл…
Последняя фраза предназначалась не столько коллегам, сколько подозреваемой. Нельзя допускать, чтобы почувствовала слабину и неуверенность в действиях следователя. Авторитет следователя должен быть непогрешим, непререкаем. Вот и прикрыл легким враньем свой непрофессионализм. А что делать, если юрфаковские знания плеч не гнетут и опыта – кот наплакал.
– Как напишите, – положив бланк на чистые листы перед Хохловой, продолжил он, – прочту и сравню с теми материалами, которыми располагает следствие. Если суть будет сходиться, то стану ваши показания записывать. Если замечу, что «лапша», то пеняйте на себя – встречи с сотрудниками уголовного розыска вам тогда не избежать. А они, как сами знаете, умеют языки развязывать даже ворам-рецидивистам, имеющим по пять и больше ходок… Не миндальничают, как мы, следователи. Итог же будет тот же самый – ваш полнейший расклад. Так что – правда и только правда!
– Да поняла я, – затянувшись и пустив через нос две струйки дыма, подняла Хохлова взгляд от пола. – С чего начать?
– Да с самого начала. Ибо семь бед – один ответ, – посоветовал Паромов. – Суд дает не больше и не меньше. А вот если что-то всплывет после суда, то это уже новое дело и новая судимость. Так что лучше очищать душу сразу…
Подозревая молча кивнула растрепанной головой – давно немытые коротко стриженые русые волосы как не были причесаны во время задержания, так таковыми оставались. Видать за пьянками и гульбищами некогда было заняться собой…
– Только в верхнем правом углу напишите: «Начальнику Промышленного РОВД Захолодному А.В. от гражданки Хохловой» и свои полные данные, – продолжил наставлять Паромов. – Затем под словами «Явка с повинной» – все свои «художества» в хронологическом порядке. Понятно?
– Да.
– Тогда ручку в руку – и с Богом… Надеюсь, Татьяна Васильевна, буквы еще не забыли… – шутит беззлобно.
Работая участковым и старшим участковым инспектором милиции, Паромов явок с повинной не принимал. Как-то не случилось. Но не раз, находясь в кабинете сотрудников уголовного розыска, видел, как это делают опера. Те бланками не пользовались, обходились чистыми листами бумаги. Потому и он едва не повторил оперский прием.
В явке с повинной, регламентированной статьей 111 УПК РСФСР, лицо, ее дающее, излагает в произвольной форме суть содеянного им уголовно наказуемого деяния. Как правило, довольно сжато, без деталей и подробностей.
Однако сотрудники милиции, принимая явку с повинной, следили за тем, чтобы писавший ее фигурант уголовного дела излагал события как можно подробней. Ведь писалась она собственноручно – и это важное обстоятельство в системе доказательств. Оно принимается во внимание судом, когда виновное лицо, пытаясь уйти от ответственности,  начинает отпираться. Судья так и говорит: «Явка вами написана? Собственноручно?» – «Да мной… собственноручно…» – мнется обвиняемый, ибо это неоспоримый факт. – «Так чего теперь идти на попятную, коли сами писали…»

Пока Хохлова пишет, Паромов неспешно перекуривает, изредка бросая взгляд на писанину подозреваемой. Но вот явка написана и подписана. Причем не только на бланке, но и на чистых листах – пригодились. Нелегко она далась Ханыге – на лбу капли пота, пальцы рук дрожат. С трудом выловили сигарету из пачки. Но вот одна жадная затяжка, другая – и Татьяна немного успокаивается.
Следователь в это время внимательно читает текст явки. Примерно на середине он удовлетворенно хмыкает.
– Что-то интересное? – обращает внимание Власов.
Он ближайший сосед Паромова в кабинете, потому и уловил интонацию в хмыканье.
– Да есть кое-что, – отзывается Паромов и просит Власова присмотреть за его подопечной: – Мне надо на минутку отлучиться…
– Хорошо, – соглашается коллега, – присмотрю. А курить вы ей разрешаете? Вижу, как жадно смотрит на пачку с сигаретами…
– Конечно. Пусть курит сколько угодно. Заработала, – коротко бросает Паромов, направляясь к выходу.
Выйдя в коридор, скорым шагом держит курс на кабинет Крымковой.
– Лидия Сергеевна, – прямо с порога выпаливает он. – Совет тебуется.
– А я думала: пожар, – улыбается та. – Ворвался, как вихрь… А тебе всего лишь совет нужен. Спокойнее надо, спокойнее… Впрочем, что там у тебя? – меняет шутливой начала на деловой тон.
– Подозреваемая по краже из квартиры у Прялкиной явку с повинной написала…
– И хорошо. Дополнительное доказательство будет… – говорит вполне буднично.
– Так в ней она, кроме расследуемой кражи, еще про одну пишет… совершенную группой лиц. Сами посмотрите, – подал листы явки с повинной.
Крымкова взяла листки и стала читать текст. Прочтя, отложила их и вынула из ящика стола общую тетрадь в коленкоровом переплете. В ней, как догадался Паромов, заместитель начальника следственного отделения вела учет уголовных дел, находившихся у следователей. Полистав страницы, нашла нужную запись.
– Вот, – подчеркнула наманикюренным ноготком. –Есть нераскрытое дело и находится у твоего соседа по кабинету Власова. Просто замечательно – еще одним нераскрытым делом станет меньше. Молодец, – похвалила искренне. – Так и дальше действуй.
– Молодец-то молодец, а что делать? – не очень обрадовался Паромов. – Что дальше делать?
– Как что? – удивилась Крымкова. Но вспомнив, что перед ней совсем «зеленый» следак, работающий всего второй день, сменила «гнев на милость: – Допроси в качестве подозреваемой по всем эпизодам. Затем пусть по своему эпизоду допросит Власов.
– В качестве кого: подозреваемого или свидетеля? – попросил уточнить Паромов.
– Можно и в качестве свидетеля…
– Ясень пень… – брякнул, не подумав, начинающий следователь.
Лидия Сергеевна поморщилась:
– К чему вульгаризмы. – И тут же, возвращаясь к деловому разговору, продолжила: – Потом Власов пусть подготовит дело к передаче тебе. Ты примешь его дело к своему производству, – «разжевывала» до тонкостей процессуальные моменты, – вынесешь постановление о соединение дел в одно производство. И будешь далее с ним работать. До направления в суд.
– А нельзя ли мое дело кому-нибудь более опытному передать? – попытался Паромов избавиться от обузы. – Ведь в нем будет несколько эпизодов и, как минимум, двое обвиняемых. Я, честное слово, к такому повороту не готов. Ни морально, ни профессионально. Обещали же с месяц на нераскрытых стажировать, чтобы опыту поднабраться…
– Отставить канючинье! – добавила в голосе металла хрупкая с виду женщина. – Ты же мужчина и офицер! И тебе, как мужчине и, тем более, офицеру, должно быть стыдно пасовать перед трудностями. Чему надо – научим, где надо – подскажем. Один на один с проблемами не оставим. Так что, бери дело, – возвратила листки явки, – и вперед! А еще запомни: справишься с этим делом – станешь следователем. Начнешь пасовать – грош тебе цена… Уважать перестану. Ступай, работай.
Получив хлесткую отповедь, похожую больше на нагоняй, чем на дружеское напутствие, Паромов был не рад, что заикнулся о передаче дела другому следователю.
«Дернул же нечистый за язык… – ругал он себя последними словами. – И чего пер на рожон, чего бесов тешил?.. Ведь самому же интересно… А тут вдруг ни с того ни с сего трудностей испугался… Захотелось жизни легкой. Но бывает ли легкая?.. Где видел? Где встречал? Вот и получил по заслугам».
Лицо следователя пылало – хоть ставь сковороду да картошку жарь. Летняя заря и та блеклей будет.
Досадуя на себя за глупость, возвратился в кабинет. Коллеги занимались своими делами. Хохлова курила.
– Ну, что? Посоветовался? – взглянув на него и, видя пылающее лицо, тут же «просек» ситуацию Толдыкин. – Не огорчайся, бывает и хуже…
– Да, посоветовался, – не стал наводить тень на божий день Паромов. – Вот у Власова придется дело забирать и к своему присоединять…
– Это как? – встрепенулся воробышком Власов. – Какое дело?
– Да по краже ковра, о которой в явке с повинной пишет гражданка Хохлова. Прочти, – подал он Власову писанину подозреваемой. – Лидия Сергеевна сказала чтобы ты допросил сию персону, – указал на Хохлову, – и готовил дело к передаче.
Власов в несколько минут прочел явку и не скрывая радостного настроения полез рыться в сейфе.
– Вот оно, родимое, – достал дело. – Вылежалось. Созрело.
Дело было тонкое – всего лишь с десяток бумаг. Сразу было понятно: Власов к его расследованию с момента получения в производство даже не думал приступать. Одно хорошо – без душка. Почти свежее…
– Везет же некоторым, – усмехнулся Толдыкин, нарочито позавидовав Власову. – Ни сном ни духом – и на тебе: сбыл «висяк». А тут пыхтишь-пыхтишь, тужишься-тужишься – и все в пустой след. Мадам, – обратился он к подозреваемой, – может и про мои дела что-нибудь вспомните? Был бы рад и признателен…
– Я уже все вспомнила, – отозвалась без какой-либо агрессии Хохлова. – Больше вспоминать нечего…
– Ты, коллега, пока своим позанимайся, – посоветовал Паромов Власову, начавшему пролистывать счастливого «найденыша», – а я гражданку Хохлову в качестве подозреваемой допрошу.         
 Найдя по подсказке Власова в одном из шкафов бланк протокола допроса подозреваемого, начал заполнять «шапку», задавая обычные в таких случаях вопросы фигурантке: фамилия, имя, отчество, дату рождения, место рождения и жительства – и записывая ее ответы.
 – Кстати, вам, как лицу, подозреваемому в совершении преступления, согласно существующему законодательству, может быть предоставлен адвокат. Но раз вы претендуете на явку с повинной, то к чему нам такие сложности?..
– А есть ли у нее деньги на адвоката? – вновь встрял Толдыкин. И сам же ответил на поставленный вопрос: – Конечно, нет! Так чего воду в ступе толочь до суда. Там возьмет или дадут дежурного. Пусть рассказывает… Тем паче, что ей дается разрешение на явку с повинной. А это, как и чистосердечное раскаяние – лучше любого адвоката срок уполовинит, а то и на условную меру наказания путь укажет. Так что нечего кота за хвост тянуть… И вообще, раз ее в порядке статьи 122 УПК не задерживаешь и в ИВС не отправляешь, то и адвокат не требуется. Ознакомь со статьей 52 УПК, – посоветовал Паромову, – и допрашивай. Если своего УПК нет, то возьми мой, – достал из верхнего ящика стола тонюсенькую книжицу в ярко-зеленом мягком переплете. – Держи.
– Я и сам собирался, – сконфузился Паромов, забирая книженцию. – Хотел у кого-нибудь из вас попросить. Собственного УПК пока нет. Но раз опередил – спасибо.
Следователь Толдыкин все больше и больше начинал нравиться начинающему следаку. И первоначальное впечатление о нем, как о дерьмовом человеке, основанное на первых минутах знакомства, пошло на убыль. Стало таять как рыхлый снег под вешними лучами, как туман под ласковой улыбкой солнца.
Хохлова сначала отнекивалась, не желая читать, я, мол, и так верю. Но следователи дружно настояли, и она полностью ознакомилась со статьей.
– Все понятно? – спросил Паромов, когда она, прочтя статью, положила УПК на столешницу.
– Да вроде бы все…
– Раз понятно, то приступаем, – вооружился Паромов авторучкой.
Последующий за этим допрос не представлял осложнений. Татьяна охотно отвечала на все вопросы. Призналась и в подготовке к краже, когда во время одного из посещений квартиры Прялкиной «прикарманила» по ее словам, ключ.
– Висел на гвоздике открыто, сам напрашивался…
При необходимости давала пояснения и уточнения. Подробно рассказала о краже из квартиры Прялкиной, подтвердив догадку Марии Ивановны о двух «заходах» на хищение.
– За один раз все унести не смогла, а оставлять стало жалко, вот и пришлось…
И о книгах дала исчерпывающие показания, в том числе и то, что несколько находится в ее квартире.
– Собиралась почитать в свободное время… Но бросила и забыла…
Правда, не уточнила, что в ее понятии «свободное время». Ведь нигде не работала. Следовательно, свободного времени у нее было выше крыши… Если, конечно, не принимать во внимание пьянки да гулянки.
Указала она и места сбыта похищенного: рынки, остановки общественного транспорта, магазины. Но лиц, которым сбывала все по дешевке, естественно, не назвала.
– Неизвестные. Предлагала всем встречным, а кто покупал – не запоминала, – не поднимая головы, бубнила заезженной патефонной пластинкой. – В основном, это были женщины, падкие до тряпок и побрякушек…
Явно врала, не желая подводить под статью. Конечно, всех лиц, купивших у нее вещи, она могла и не знать. Но в таких делах, где речь идет о спекуляции, либо сбыте похищенного, да и своего имущества, как говорил опыт работы в органах, сначала пытаются сбыть знакомым, а уж затем – на стороне. Гадить в карман знакомых Хохлова явно не хотела – вот и извивалась ужиком.
– А приметы можете назвать хотя бы тех, кому продали платья, хрусталь? – пытался если не мытьем, то катаньем выудить информацию Паромов.
Он хоть и начинающий следователь, но понимал, что меры к розыску скупщиков ворованного придется принимать. И не только для того, чтобы они понесли наказание, но и для того, чтобы потерпевшей возместить ущерб. Да и лишние доказательства помехой по делу не стали бы… Как не испортить кашу маслом, так и уголовное дело доказательством.
– Не могу. Не помню…
– Хорошо, – вроде бы соглашался следователь, – тогда скажите, у кого временно хранили похищенное? Как между двумя заходами на кражу, так и позже до сбыта, по вашим словам, неизвестным гражданкам на рынке и в прочих местах?..
Вопросы вроде бы простые, понятные, но заставили Хохлову призадуматься. Ей явно не хотелось называть «адресата», но приходилось. Не скажешь же, что прятала под кустом – в поселке резинщиков каждый куст как под рентгеном: насквозь просматривается. Гаража либо сарая где можно было временно прятать похищенное, также не имелось. Вот и приходилось задумываться: признаваться или на внезапно возникшую амнезию ссылаться…
Поразмыслив, пришла к выводу, что в данном случае лучше сказать правду.
– У Наташки Трепаковой хранила, – вымолвила через силу почему-то осипшим голосом.
И тут же поспешила заверить следователя в том, что подружке о совершенной краже и вещах, отдаваемых на хранение, ничего не говорила. Общалась, спиртное употребляла, но о краже ни звука.
– Сказала, что мои. Мол, с матерью поругалась и некоторые шмотки забрала для продажи…
– Свежо предание да верится с трудом, – словами классика отреагировал Паромов.
Но показания записал в протокол так, как были произнесены подозреваемой.
Когда дошли до кражи ковра, вывешенного хозяйкой для сушки во дворе дома номер семь по улице Обоянской, то подтвердила, что преступление совершила совместно с Трепаковой Натальей.
– Чья идея была? – решил выяснить роль каждой Паромов.
– Моя, – постаралась хоть как-то выгородить подельницу, взваливая на себя груз ответственности организатора и вдохновителя преступного деяния.
– Что-то не верится… – усомнился Власов.
Как и Паромов, но по своему уголовному делу, он записывал показания Хохловой на протокол допроса свидетеля о краже ковра. Действовал параллельно, готовя дело к предстоящей передаче.
– Что-то не верится… – повторил вторично.
Впрочем, без особой твердости в собственных словах.
– Тем более что криминальный опыт у Трепаковой Натальи, известной в ваших «героических» кругах по прозвищу «Три рубля», имеется, – поддержал коллегу Паромов. – А у вас, Татьяна Васильевна, извините, – отсутствует…
– Откуда вы это знаете? – подняла она заинтересованный взгляд на Паромова. – Я ведь в явке про судимость Натальи не писала. Только указала имя и фамилию…
 – Пришлось, как и по вам, справки навести. Еще вчера. Даже прозвища известны – «Три рубля» и «Три пера».
– Подготовились, значит…
– А как вы хотели?..
– Все равно идея была моя, – насупилась, словно хмурое утро, Хохлова. – Хоть верьте, хоть не верьте, но идея о краже ковра была моя. Так и пишите: моя идея.
Поведение подозреваемой было понятно и объяснимо. Она только что в явке с повинной «сдала» ранее судимую подругу, что считалось стукачеством – подлым делом. И теперь пыталась хоть как-то реабилитировать себя в собственных глазах. Потому не думала отступать от приписываемого себе лидерства в данном преступлении. Впрочем, посидев тут, подумав, могла вспомнить и пословицу: «Сам погибай, а товарища выручай». У русских это часто бывает… Хотя не редкость и другой: потопить вместе с собой и ближнего…
– Ладно, мадам, не горячитесь, не исходите напрасно паром, как локомотив на железнодорожной станции, – успокоил ее Паромов. – Против вашей воли писать ничего не будем. Ваша – так ваша… Раз хотите быть «паровозиком» в данном эпизоде – флаг вам в руки. Это и зафиксируем. Но не уверен, что Трепакова ваш гуманный порыв оценит…
– А это – не ваша забота, – огрызнулась затравленной крысой подозреваемая. – Статья-то одна. Значит, и срок один… 
Да, статья оставалась той же самой – 144 УК РСФСР – тайное хищение личного имущества. И часть статьи была та же – вторая. Но сроки наказания варьировались от двух до пяти лет. Вилка существенная… Разница – немалая…
Однако хозяин – барин. Как говорится, на вкус и цвет товарищей нет… Кто-то любит чай с медом, а кто-то и мед с хреном… Кто-то желает прокатиться по делу легким «вагончиком», а кого-то прельщает слава «паровозика».
Записав показания подозреваемой о том, что организатором кражи ковра была Хохлова, а ее знакомая только соучастником, Паромов задал вопросы, напрашивающиеся само собой:
– Как и куда отнесли  похищенное? Где оно находится или кому сбыто? Если сбыто, кто именно сбывал: вы или подруга?
Эти вопросы, в отличие от подобных по предыдущей краже, затруднений у Хохловой не вызвали.
– Пока находился у Наташки. По крайней мере, вчера у нее видела…
А вот трудностей по эпизоду злостного уклонения от уплаты алиментов на содержание дочери не возникло. То ли совесть проснулась, то ли запоздалое раскаяние нагрянуло…
– Здесь я виновата полностью, – заявила без обиняков и бравады. – Дочь моя – спору нет. И я ее обязана содержать… И по закону, и по совести. Возможно, и содержала бы… – закурила очередную сигарету, бог весть какую по счету. – Только вот с «перестройкой» на рыночный лад предприятие, на котором работала, обанкротилось и приказало долго жить. Меня вместе с другими – за шиворот, как шавку, и на улицу. Без выходного пособия… Потыркалась туда-сюда – не берут. Везде сокращение кадров…
В три затяжки скурила сигарету и по-мужски, с внутренней злостью, энергично загасила окурок о край массивной стеклянной пепельницы. Вздохнув, продолжила:
– В поисках работы прибилась к себе подобным. Стали вскладчину неудачи да докуки вином заливать. Пока кое-какие деньги водились… Потом на самогон перешли – и дешево, и сердито… Пьянки перешли в загулы – тут и о работе уже не думалось. Да что там о работе, – поправила она себя, – о дочери – то же… Накормлена, обогрета матерью – и ладно…
– Минутку, – прервал монолог подозреваемой Паромов, достав заявление Климовой Клавдии Сидоровны. – Ваша мать пишет, что не раз пыталась вас образумить… Правда?
– Правда. Вначале пыталась сама, но что-то не получилось. Потом – с милицией из детской комнаты… Беседовали, предупреждали…
– Жаль, что денег не давали, – хмыкнул, не скрывая иронии, Толдыкин, на какое-то мгновение отрываясь от своих дел.
Видать, краем уха следил за допросом.
Хохлова покосилась в его сторону, явно желая ответить колкостью, но, передумав, продолжила:
– В результате так напомогали, что через суд лишили родительских прав и обязали платить алименты. В пользу моей матери – опекуна – на содержание дочери. Вот вам и матушка, чтоб ей ни дна, ни покрышки…
– Татьяна Васильевна, имейте совесть, разве можно так о матери, – не удержался от замечания Паромов, которого покоробили последние слова подозреваемой. – Она же вас родила, вырастила, на ноги поставила…
– Я ее об этом не просила. Особенно рождать…
– Все мы не просим… – пожал плечами следователь. – Но родителей, как и Родину не выбирают. Это – данность свыше.
Когда допрос был окончен, прочла показания и подписала. И не только те, что записал Паромов, но и те, что нацарапал Власов. Подписала и избранную в отношении ее меру пресечения – подписку о невыезде.
– Теперь куда? – подняла глаза полные смятения и злости на весь мир.
– В камеру административно задержанных, а проще – КАЗ. До следующего утра. А там – в суд. За сегодняшнее мелкое хулиганство, учиненное в отношении матери. Суток пять, думаю, схлопочите.
– А поесть дадут?
– Вряд ли. Впрочем, скажу вашей матушке, чтобы принесла еды. Здесь перекусите…
– Она не принесет, – ухмыльнулась ядовито-озлобленно. – Можете не беспокоиться… От нее и в снежную зиму пригоршню снега не дождешься, не то что еды…
– Тогда придется поголодать до следующего вечера.
– Почему до вечера? – тут уже неподдельно заинтересовалась Хохлова.
А как не заинтересоваться, когда речь о хлебе насущном. Тут, как говорится, война – войной, преступление – преступлением, следствие – следствием, а обед – пожалуйте по расписанию…
– Потому, что после суда вас в спецприемник для административно-арестованных, где предусмотрен и завтрак, и обед, и ужин, как других не повезут, – стал разъяснять Паромов. – Оставят по моей просьбе здесь. Для проведения следственных действий, – уточнил на всякий случай. – Отправят только вечером. Вот к ужину и поспеете. А до того времени, Татьяна Васильевна, придется потерпеть…
– Извини, гражданин следователь, но это же беспредел. Это – чистейшее нарушение моих гражданских прав, – вспомнила она о правах.
– Ты смотри, какие мы грамотные, – не вытерпел вновь Толдыкин. – О беспределе заговорили, о правах вспомнили… А что же вы не помнили о правах, когда пьянствовали и не работали? Когда не занимались воспитанием ребенка? Когда, наконец, воровать пошли? А?!.   
– Так это – я! – оскалила прокуренные зубки Хохлова, став похожей на хищного хорька. – Мне, пропащей бабе – можно. Вам же, ментам, поставленным на стражу закона, нельзя. Если и вы, как и я, начнете нарушать закон – так это уже ни в какие ворота…
– Что – выкусил? – хихикнул Власов, подтрунивая над коллегой.
– Нет, язык прикусил, – отмахнулся тот. – С такой особой говорить, что против ветра писать. Толку никакого…
– Ладно, что-нибудь придумаем… – разрядил обстановку Паромов и повел подозреваемую в дежурную часть. – Не впервые… И овцы останутся целы, и волки будут сыты.

9
С обеденного  перерыва Паромов вернулся с куском хлеба, шматком сала, парой огурцов, батоном и пакетом молока. Постелив газету, выложил принесенные продукты на свой стол.
– Дома не доел, лишил тут добавить? – пошутил Власов, видя приготовления коллеги.
Он, как и Толдыкин, после обеда вернулись раньше Паромова. Убивая время, играли в «морской бой».
– Нет, это он закуску притаранил, – подхватил эстафету Толдыкин. – К той водке, которую отнес криминалистам. Те у себя будут пить, а мы тут закусывать… Так сказать, производственный процесс с разделением труда и профессиональных обязанностей!
– Если в «морской бой» наскучило играть, то, как вчера сказала потерпевшая, разомните языки, – не удержался от встречной колкости Паромов. – Та, правда, добавляла к языку и ноги, – несколько сгладил он остроту. – Но ноги, как понимаю, вы уже размяли. Так что разминайте языки, пока схожу в дежурную часть и не приведу подозреваемую к дозаправке.
– Ну, ты, капитан, даешь класс, – иронично-язвительно усмехнулся Толдыкин. – То в дело уцепился, словно клещ – не оторвать, то вот подозреваемую решил накормить… Этих сук не кормить надо, а кнутом стегать, чтобы не воровали да не гадили, чтобы людьми были. А – ты кормить… Не понимаю. Впрочем, дело твое. Вольному – воля, спасенному – рай…
– Извините, коллеги, но какая бы она ни была, – несколько смутился Паромов, – но покормить обязан. Ведь ее по моей инициативе задержали и доставили сюда.
– Всех доставленных не накормишь… – стоял на своем Толдыкин при молчаливом согласии с ним Власова.
– Про всех – не знаю, но ей поесть уже принес. Не мог иначе. Совесть замучит… Уж извините.
– Спасибо все равно не скажет… Не та категория людей… не та порода.
– Знаю. И не жду. Только в Библии говорится: да не оскудеет рука дающего… Вот по мере сил своих и возможностей стараюсь… Может быть, когда-то и мне чем-то добрым воздастся…
– В Библии много чего сказано… – усмехнулся вновь Толдыкин. – Только мы, к сожалению, по Библии не живем. Иначе бы здесь не сидели. Одни воруют и убивают, другие, как мы, ловят, «колют» и сажают…
– Ладно, достаточно из пустого в порожнее переливать, – прервал дискуссию Паромов. – Пойду за Хохловой. 
 
Вопреки словам Толдыкина, Хохлова, жадно и торопливо умяв принесенный ей обед, спасибо сказала. И уже без пререканий вернулась в КАЗ.
Забрав у криминалиста Полякова Сан Саныча заключение дактилоскопической экспертизы, Паромов поспешил в кабинет заместителя начальника следственного отделения. Крымкова была на месте. Покуривая сигаретку, изучала чье-то дело. Процесс, по-видимому, протекал малоприятно, так как в пепельнице возвышалась гора окурков, отмеченных помадой. Картина достойная, пожалуй, художника-авангардиста.
– С чем пожаловал на этот раз? – оторвалась Лидия Сергеевна от дела. – Говори скорее, а то работы – воз и малая тележка, которая не меньше самого воза. Некогда лясы точить.
– Во-первых, есть необходимость в проведении обысков, – стал объяснять причину своего визита Паромов. – Как в квартире Хохловой, так и в квартире Трепаковой. У первой находятся книги из числа похищенных, – напомнил кратко. – Возможно, что-то еще по мелочам… У второй – по показаниям той же Хохловой – ковер с другой кражи. Считаю, что для объективности и полноты следствия это не помешает…
– Сам придумал или кто подсказал? – прищурившись, остро, словно полоснула бритвой, взглянула на визитера.
– Лидия Сергеевна, я хотя и не закончил юрфака, но УПК все-таки почитываю. Правда, дорывками…
– Понятно, – возвратилась она к прежнему спокойно-внимательному тону общения. – Выноси постановления и дуй к прокурору за санкцией на обыска. По закону разрешается в случае неотложности и по постановлению следователя провести обыск с уведомлением прокурора в течение двадцати четырех часов, но лучше все-таки с санкцией. Это и учеба, и гарантия от придирок адвокатов.
– Товарищ майор, я раньше никогда не выносил таких постановлений, – замялся Паромов. – Сами понимаете, участковые другими вопросами занимались…
– Ничего сложного в этом нет, – порывшись в ящике стола, достала она копию подобного постановления. – Бери и по образцу, применительно к расследуемому делу, в трех экземплярах печатай.
– У меня, к сожалению, нет печатной машинки…
– Тогда в машбюро. Машинистки там опытные. Особенно Лидия Демьяновна, моя тезка. Скажешь ей, что от меня и что надо срочно… Она сделает.
– Спасибо.
– Что еще?
– Будем задерживать вторую подозреваемую в порядке статьи 122 УПК, или, как и Хохлову, оставим на подписке о невыезде?
– Это твой второй вопрос, который ты собирался выяснить?
– Да.
– Оперативники не подходили с ходатайством о задержании в целях отработки в условиях ИВС на причастность к другим преступлениям? – вновь остро взглянула на начинающего следователя.
– Нет, не подходили, – ответил без заминки тот. – Да они, по-видимому, еще и не знают о раскрытии этих краж, – пояснил обыденно. – Я, закрутившись, им не говорил… А у них, думаю, и без этих краж, более серьезных дел о грабежах, разбоях и телесных повреждений хватает. Ведь валом валят… Как из рога изобилия. Не до краж ныне нашим операм…
– Тогда поступим так, – выслушав следователя, решила Крымкова, – если вторая подозреваемая…
– …Трепакова, – подсказал Паромов.
– Если Трепакова будет себя вести сносно, станет давать показания – пусть до суда будет под подпиской. Начнет кочевряжиться да в молчанку играть – задерживай в порядке статьи 122 УПК. А предъявишь обвинение и допросишь в качестве обвиняемой – мерой пресечения станет арест и содержание под стражей до суда. Понятно?
– Понятно. Разрешите идти?
– Если вопросов больше нет, то ступай с богом.
Вопросов, требующих неотлагательного вмешательства, больше не было. Зато дел предстояло много: печатание постановлений на обыска, посещение прокурора и получение санкций, производство обысков, допросы свидетелей, потерпевшей Климовой, признание ее потерпевшей и гражданским истцом. Наконец, допрос подозреваемой Трепаковой. И Паромов поспешил покинуть кабинет куратора.

10
Не успел Паромов войти в свой кабинет, как туда вихрем ворвался старший оперуполномоченный уголовного розыска майор Черняев Виктор Петрович. Было видно, что он кипит похлестче тульского самовара.
Когда в конце восьмидесятого Паромов только пришел на работу в органы, Черняев был уже опытным сотрудником. И немало сделал для становления молодого участкового настоящим стражем порядка.
Потом их милицейская судьба распорядилась так, что Паромов стал старшим участковым, а Черняев – сначала оперуполномоченным, но затем и старшим оперуполномоченным. Оба обслуживали жилой микрорайон резинщиков, завод РТИ и другие предприятия, находящиеся на их территории. И не только каждый по своей линии борьбы с преступностью, но и в тесном взаимодействии друг с другом на этом незримом фронте борьбы.   
 Немало было пережито тревожных дней и ночей, когда рука об руку работали над раскрытием тяжких преступлений. Немало получили нагоняев от руководства за то, что, во-первых, не могли профилактировать преступление, а, во-вторых, раскрыть его по «горячим следам». Словно они были если не богами, то ангелами без крыльев, но все знающими и все видящими.
Немало было «обмыто» и премий – ибо работали оба не за страх, а на совесть, трудясь сутками. Потому взыскания чередовались с награждениями и поощрениями. А поощрения, как и в любом нормальном коллективе, положено «обмывать». Ведь русские же люди…
– Ты что творишь, капитан? – обрушил вихрь прямо с порога свой гнев на начинающего следователя.
– А что такое, майор? – напрягся Паромов, не любивший, чтобы на него кричали даже друзья. – Какой бешеный клещ тебя укусил, что псом кусачим на людей кидаешься? Сбавь обороты и говори толком.
– Как тут бешеным псом не станешь, – стал затихать вихрь, – когда старый друг раскрывает преступление и помалкивает. Тут не только лаять начнешь, но и кусаться… Кружными путями приходится узнавать о твоих успехах… Что, став следователем, зазнаваться начал?..
– Зазнаваться некогда, да и никогда зазнайством, сам знаешь, не страдал. А вот запарка – столько всего сразу свалилось на больную голову и хрупкие плечи! – имеет место. К тому же считал, что и без моих дел с кражами, у тебя более значимых преступлений хватает. Так чего же друга напрягать?..
– Мог бы и напрячь – не первый раз… Я не гордый. Помочь всегда готов.
– Ладно, говори по существу, что требуется, а то мне надо к прокурору за санкциями на обыск бежать… –  первым прервал пикировку Паромов. – И вообще дел… – сделал понятный жест ладонью у шеи.
– По существу, так по существу, – ухватился за последнюю фразу обеими руками опер. – Надо кого-нибудь из твоих подозреваемых по «рубь двадцать две» закрыть. (Так на сленге оперов называлась статья 122 УПК). Я бы в ИВС с ними поработал… Может, что-нибудь и из моего нераскрытого всплыло бы… У меня есть такие агентессы – даже немому язык развяжут… – не обошелся без оперского бахвальства. – А то что-то ничего не идет… – сменил бахвальство на нормальный, даже несколько озабоченный тон. – Начальство рвет и мечет… Понимаешь?..
– Понимаю. Но помочь вряд ли чем смогу… – остудил сомнениями пыл опера следователь. – Одна подозреваемая, Хохлова, уже на подписке о невыезде. У второй, ранее судимой Трепаковой, надо еще обыск провести, доставить в отдел и тут, смотря по ее поведению, решить: задерживать или не задерживать. Так с Крымковой обговорено. Только что от нее…   
– Бери санкции, а с обысками и доставлением Трепаковой помогу.
– А с Крымковой как?..  – высказал сомнение Паромов, зная, как заместитель начальника следственного отдела не жалует оперативников.
– Улажу, – повеселел опер. – То не твоя забота…
– Хорошо, договорились.
   
 Прокурора на месте не было. Но его обязанности исполняла Нина Иосифовна Деменкова, заместитель.
– С чем пожаловал, юный следователь? – пошутила со знакомым доброжелательным прищуром серых глаз за стеклышками очков.
Информация о кадровых перестановках в отделе достигла и прокуратуры. Район хоть и большой – тысяч сто пятьдесят населения, но все как в деревне: каждый чих известен.
– Да вот санкция для проведения обысков требуется, – положил на прокурорский стол постановления и приготовил для знакомства оба уголовных дела.
Полагал, что Нина Иосифовна станет их читать, прежде чем дать санкцию. Но заместитель прокурора на дела лишь взглянула мельком и, прочтя текст постановлений, стала подписывать их своим красивым размашистым почерком. Потом достала из сейфа гербовую печать и коробочку со штемпельной подушечкой. Освежила печать красителем и чмокнула поверх своей подписи.
– Санкционирую. И не удивляйся, что с делами знакомиться не стала. Мне Лидия Сергеевна звонила и ввела в курс дел. Кстати, тебя похвалила, что следственным путем раскрыл кражу. Поздравляю с хорошим почином, но нос не задирай, – предупредила по-доброму. – Будут трудности – милости прошу. Всегда помогу. Только работай так же честно, как работал участковым. А теперь ступай с Богом.

Возвратившись из прокуратуры, Паромов от коллег по кабинету узнал, что его ждет Крымкова.
– Просила, как появишься, чтобы к ней зашел…
«Видно, из-за разговора с Черняевым, – догадался без долгих размышлений. – Интересно, ругать станет, что фактически направил опера к ней, или прикажет взаимодействовать. Ведь борьба с преступностью – наше общее дело. А потому следователи должны помогать операм, а те, в свою очередь, следователям».
Лидия Сергеевна ругаться не собиралась. По-видимому, Черняв был столь убедителен в своей просьбе, что она без лишних слов приказала задержать Трепакову по статье 122 УПК
– Только допроси с участием адвоката, – посоветовала тоном, отметающим возможные возражения, словно добротная метла ненужный сор. И, предупреждая вопросы следователя о поиске защитника, добавила: – Я уже с Ириной Эдуардовной Комковой договорилась. В качестве дежурного побудет…

Обыски, как и предполагалось, много не дали. Но книги из квартиры Хохловой, а также ковер из квартиры Трепаковой и кое-что из бижутерии, похищенной Хохловой у Прялкиной, были обнаружены и перекочевали в кабинет следователя.
К удивлению Паромова, Трепакова, доставленная Черняевым в отдел, «колоться» не желала, несмотря на явные улики. Она уже поняла, откуда дуло, и твердила, что вещи ей принесла Танька Ханыга. Словом, я – не я, и хата не моя…
– Ты что ли с ней поработал? – упрекнул Паромов оперативника.
Зная шустроть Черняева, подумал, что тот «подсуетился» ради «рубь двадцать двух».
– И не думал, – ответил тот. – Сам диву даюсь… Все против нее, но уперлась рогом…
– Что ж, тогда с чистым сердцем задерживаю ее в порядке статьи 122 УПК, – приступил следователь к заполнению нужных бланков. – А ты, майор, будь добр поработать с ней в ИВС.
 – За мной не заржавеет, – потер тот довольно руки, став похожим на кота, почуявшего сметану, – сам знаешь.
– Но прежде допрошу в качестве подозреваемой с участием защитника – Крымкова приказала. И очную ставку с Хохловой проведу, благо, что обе под рукой…
– Я поприсутствую, не возражаешь?
– Присутствуй, только в допрос не встревай.
 – Я поприсутствую, не возражаешь?
– Присутствуй, только в допрос не встревай.
– Не волнуйся – молчаливой тенью буду.

… Не прошло и двух недель, как объединенное уголовное дело по обвинению Хохловой Татьяны Васильевны в совершении преступлений, предусмотренных статьями 144 ч.1, 144 ч.2, 122 УК РСФСР, и Трепаковой по статье 144 ч.2 УК РСФСР Пахомовым было окончено и направлено прокурору для утверждения обвинительного заключения. Изучала его Деменкова Нина Иосифовна.
– Молодец, – позвонила она в кабинет Паромову. – Добросовестно расследовал. Считай, что обеими ногам встал на стезю следователя. Но помни: путь этот тернист, не поскользнись, не упади… Впереди всякое случиться может… Однако, если возникнут трудности – а без них в этой жизни никак – приходи. Обмозгуем…
– Спасибо! – поблагодарил Деменкову Паромов. – Мне без помощи еще долго не обойтись… Но и постараюсь вашим вниманием и расположением не злоупотреблять…
Кто знает, успел бы Паромов в столь короткие сроки закончить расследование практически трех дел, если бы не помощь Крымковой и Глебова, Власова и Толдыкина, старшего оперуполномоченного и участковых инспекторов милиции.
Первые помогали советами и наставлениями. Вторые – подготовкой обвинительных заключений и «чисткой дела. Ведь каждой закорючке, каждому сучку, выпиравшему из стройной системы, надо было толк дать, юридическую оценку. Взять, к примеру, хищение Хохловой ключа… Присутствуют формальные признаки кражи. Но материальной ценности ключ не представляет. И это обстоятельство требовалось обыграть… Да так, чтобы и грамотно, и толково, и понятно всем.
Черняев не только в ИВС «расколол» Трепакову по краже ковра до явки с повинной, но и грабеж с ее подачи раскрыл. Тот самый, что находился у Паромова в производстве и числился в разряде крепких «глухарей». Правда, сама Трепакова к этому грабежу никаким краем, но «проговорилась» о лицах, его совершивших, Черняевской агентессе. А та – доложила Черняеву – вот и не стало «глухаря».
Участковые по старой дружбе помогли характеристики собрать. Дело вроде бы малое, но и без него никуда…

…А 21 числа, в так называемы «день чекиста», была зарплата. Получив денежки, в вечернее время, после работы, в кабинете машбюро Паромов, пригласив весь коллектив следствия, криминалиста Полякова и старшего опера Черняева, проставлялся. Как и положено по традиции… По русской традиции. Но перед этим  он поставил Евдокимову «отходную», чтобы не поминал недобрым словом.