Глава III
Эллин проснулась, когда жаркое полуденное солнце уже стояло высоко в небе, но ей вовсе не хотелось вставать с постели. Поток солнечных лучей проникал сквозь шторы, играя на ее лице, бросая золотистые блики на стены и старинную красного дерева мебель. Окно в спальне было приоткрыто, и комната наполнилась весенними ароматами. Она села на постели, обхватив подушку руками, лицо озарила легкая улыбка, и в душе пробудилось ощущение счастья. Эллин задумалась и поймала себя на мысли, что хочет вновь увидеть Ирвинга. Ей вдруг вспомнилось, как было легко и интересно с ним, как отличался он от всех ее знакомых, будто вылепленных по образцу: с одинаковыми привычками, взглядами и однообразно-размеренным укладом жизни, словно окрашенным в ровные тона.
Эллин всегда жила в роскоши. Окруженная сонмом слуг, она получила прекрасное образование: вначале ее воспитывали многочисленные гувернантки, а затем она училась в лучших частных школах. Эллин брала специальные курсы в Бернард-колледже — филиале Колумбийского университета, президентом которого когда-то был ее прапрадедушка по материнской линии.
Берлин же с ранних лет боролся, чтобы выжить. Он подростком покинул родительский дом, и ему понадобилось всего шесть лет, чтоб стать миллионером и добиться известности. Он не родился с золотой ложкой во рту, он был человеком, добившимся в жизни всего сам, и этим гордился.
Вот и ее легендарный дед Джон Уильям Макки, обладая сильным характером и целеустремленностью, достиг всего только своим трудом.
«Сколько общего в их судьбах!» — подумала Эллин.
Она хорошо помнила рассказы про деда от бабушки и отца, всегда слушала их с замиранием сердца.
Джон Макки родился в Дублине. Спасаясь от голода, его семья прибыла из Ирландии в Нью-Йорк с первой волной иммиграции в 1840 году. Ирландским иммигрантам приходилось нелегко: у них не было работы, денег, они не знали языка, их презирали и оскорбляли англосаксонцы, считавшие себя коренными американцами.
Спустя два года отец Джона умер. В одиннадцать лет он вынужден был оставить школу и пошел работать, чтобы помочь семье. Джон чистил обувь, продавал газеты, четыре года работал учеником плотника, строя корабль.
Двадцать четвертого января 1848 года произошло событие, которое изменило жизнь многих американцев и послужило началом небывало быстрого развития экономики необжитого Дикого Запада.
Мастер по строительству мельничных плотин Джеймс Маршалл, работавший у местного предпринимателя Джона Саттера, заметил в речной воде близ мельницы крупинки, похожие на золото. Проведя разведку в русле реки Американ-Ривер, Джеймс и Джон практически повсюду находили золотой песок и самородки. Счастливые первооткрыватели не смогли долго хранить тайну, и вскоре слух о золоте распространился не только до прибрежных мест Калифорнии, но и до восточного побережья Соединенных Штатов.
Золото буквально сводило людей с ума. Многие продавали все нажитое долгими годами, только бы поскорее добраться до заветной Калифорнии с баснословными богатствами. Так началась калифорнийская золотая лихорадка.
Дед Эллин уехал на поиски «калифорнийской мечты» в двадцать лет, спустя три года после того события.
Однако к тысяча восемьсот пятьдесят первому году запасы золота на поверхности практически исчерпались, рассчитывать на легкий заработок старателям уже не приходилось. Теперь добываемую породу не дробили вручную, а измельчали в специальных мельницах. На смену кайлу и лотку для промывки золотого песка пришли гидравлические методы, позволявшие размывать пласты струями воды. Добыча золота приняла промышленный характер.
Первые восемь лет Джон Макки провел в предгорьях Сьерра-Невады, недалеко от Даунвиль, работая шахтером. Он почти ничего не заработал, но за это время хорошо изучил геологию и приобрел бесценный опыт в горнодобывающем деле. Когда в тысяча восемьсот пятьдесят девятом году на восточном склоне горы Дэвидсон штата Невада4 было обнаружено новое месторождение золота и серебра — жила Комсток5, Макки обосновался в палаточном городке Вирджиния. Сюда, через горные цепи, устремились старатели, шахтеры, торговцы и люди разных профессий — все те, кто надеялись нажить состояние. Поселение начало быстро расстраиваться, менять облик и превратилось в процветающий центр горной промышленности.
Здесь Джону пригодились навыки плотника: он работал, укрепляя шахты деревянными опорами от обвалов, за четыре доллара в день. Он был честен, трудолюбив, его уважали. Благодаря авторитету, ему доверили руководить одной из вновь созданных добывающих компаний.
В то время все играли на биржах, продавая акции новых приисков. Это были грандиозные финансовые аферы! Распускался слух, что земля вот-вот взлетит в цене, и тут же совершенно бесперспективные участки продавались за бешеные деньги. На спекуляциях с ценными бумагами разбогатели многие. Джон всегда обладал проницательностью и необъяснимой интуицией, которая почти никогда его не подводила. Он тоже вкладывал заработанные деньги в ничего не стоящие акции возглавляемой им горнодобывающей компании. А когда их стоимость взлетела неестественно высоко — продал и вместе с партнером Джимом Уолкером купил совсем дешево шахту Кентак в городке Голд-Хилл, которая вскоре начала производить чистое серебро. Джон стал по-настоящему богат. Несмотря на это, он оставался скромным, не окружал себя роскошью. Лично спускался в шахты, контролируя добычу серебряной руды, и работал как обычный горный инженер. Он мог бы вернуться в Нью-Йорк и открыть какой-нибудь бизнес, но не хотел останавливаться на достигнутом. Джон многие годы искал «материнскую жилу», которая бы вывела его к сердцу жилы Комсток. И нашел! Месторождение серебряной руды оказалось самым крупным в США и сделало Джона Уильяма Макки одним из самых богатых людей в мире!
Зазвонил колокольчик, созывая к обеду. Встрепенувшись, Эллин очнулась от своих мыслей и воспоминаний...
Это был ничем не примечательный субботний день, когда к обеду обычно собиралась вся семья Макки. Эллин спустилась в столовую. Прислуга стояла в ожидании, готовая в любой момент подать еду и напитки хозяевам. За длинным столом, изящно сервированным на четыре персоны, уже сидели ее бабушка Мария Луиза Хангерфорд Макки и семнадцатилетний брат Вилли.
— Привет, Вилли! Добрый день, бабушка, — поздоровалась Эллин и, наклонившись к старушке, обняла и поцеловала ее в щеку.
— Добрый день, милая, — ответила ей миссис Макки, одарив внучку сладкой улыбкой. Той, которую так любила в ней Эллин.
— Ты сегодня удивительно загадочная, Эллин! — глядя на сестру, произнес юноша...
— Извините, что всех заставил ждать, — раздался голос Кларенса Макки.
Прислуга тут же засуетилась, начав подавать свежеприготовленные блюда.
— Как вчера прошел обед у Уэлманов? Надеюсь, ты не скучала, Эллин? — обратился отец к дочери.
— О нет, папа! Было все замечательно!
— И в чем же заключается эта замечательность? Кем на сей раз миссис Франсес потчевала своих гостей? Пригласила кого-то из художников или музыкантов?
— Был популярный композитор, он пишет музыку в стиле регтайм и джаз. Вам его имя должно быть известно...
— Регтайм, джаз — всё это музыка африканцев из диких джунглей, — не дослушав, перебил ее отец, — она грозит деградацией белой культуре и разложением морали американского общества. Джаз — это варварская музыка, попирающая вековые традиции. Вы посмотрите, какие сейчас вызывающие танцы! Чего только стоят фокстрот и чарльстон!
— Ты крайне консервативен, Клари, — неожиданно для всех вступила в спор восьмидесятилетняя миссис Макки. — Мир меняется, а с ним и культура. В свое время ревнители чистоты искусства боролись даже с вальсом, считая этот танец непристойным.
— Даже Генри Форд6 и Томас Эдисон7 создали фонд борьбы с джазовыми танцами! — продолжал спорить мистер Макки.
— Если бы они были лет на сорок моложе, то думали бы иначе. Я не отвергаю классическую музыку, однако и джаз — музыка, достойная внимания, — парировала Эллин.
— Что за времена! Что за нравы!
— Клари, ты восклицаешь, как древнеримский философ Цицерон, живший до нашей эры, — иронично заметила миссис Макки.
— А разве я не прав? Разве было такое в наше время? Молодежь стала повально увлекаться наркотиками, заправляется алкоголем, как топливом! — не унимался Кларенс.
— Папа, джаз и танцы не повинны в том, что люди увлекаются алкоголем и наркотиками... Американцы никогда столько не пили, как после введения сухого закона, — не уступала отцу Эллин. — И как можно рассчитывать на соблюдение гражданами закона, если даже бывший президент Уоррен Гардинг сразу после вступления на пост заимел собственного «официального» бутлегера8 Элиаса Мортимера? Сейчас уже ни для кого не секрет, что в Белом доме свободно подавалось любое спиртное... Как говорится, рыба гниет с головы.
— Довольно! Я не намерен продолжать этот спор, однако остаюсь при своем мнении, — недовольно произнес мистер Макки. — Надеюсь, Эллин, что, после того как ты выйдешь замуж, у тебя не останется времени думать о глупостях, подобных джазу, и всех этих новомодных увлечениях. Нужно ускорить официальную помолвку с Генри, — холодно произнес Кларенс Макки.
— Папа, ты уверен, что он любит меня, а не твои миллионы?
— Мой ангел, я видел, какими влюбленными глазами он смотрел на тебя! Генри — хорошая партия, он человек нашего круга, дипломат...
— Но я не уверена в своих чувствах к нему! И не хочу связывать свою жизнь с мужчиной только потому, что он может быть мне удачным приложением.
— Однако ты приняла его кольцо!
— Я готова признать, что тем самым совершила необдуманный поступок, но я еще не ответила согласием на его предложение.
— Эллин, пожалуйста, не принимай скоропалительных решений! — мягким голосом попросила ее миссис Макки.
— Не беспокойтесь, бабушка, я приму верное решение. Но мне необходимо какое-то время, чтобы разобраться в себе.
— Ладно, Эллин, мы к этому разговору еще вернемся, а сейчас давайте помолимся и спокойно поедим, — раздосадованно произнес Макки.
В свои пятьдесят лет Кларенс Макки имел атлетическое телосложение, был отличным наездником, увлекался охотой и считался одним из лучших игроков в теннис и сквош. Он одевался аккуратно и немного щеголевато. Коротко подстриженные темно-рыжие волосы и усы, напоминающие густую щетку, уже тронула седина, но на лице, всегда тщательно выбритом, все еще не обозначились морщины.
Кларенс имел известное положение в обществе, и в центральных домах Нью-Йорка едва бы нашлась дверь, в которую он не мог бы зайти без приглашения, — ему везде были рады и принимали как самого долгожданного гостя.
Кларенсу исполнился двадцать один год, когда после смерти его старшего брата, в результате несчастного случая на скачках, он вошел в семейный бизнес и вскоре стал директором «Коммерческой кабельной и почтово-телеграфной компании».
Тремя годами позже Кларенс женился на великосветской красавице Катерин Дюр. Он познакомился с ней на корабле во время путешествия в Европу. Молодожены получили от его родителей в качестве свадебного подарка шестьсот сорок восемь акров земли на острове Лонг-Айленд, где в тысяча девятьсот втором году было завершено строительство знаменитого поместья Харбор-Хилл. В этом же году от пневмонии умер его отец Джон Макки, и Кларенс возглавил компании, унаследовав, как говорили, около ста миллионов долларов. Он закончил проект, начатый отцом, который проложил несколько трансатлантических кабелей через океан, соединив Америку с Европой. При президентстве Кларенса электрические провода опутали уже две трети земного шара.
В браке у Катерин и Кларенс родились трое детей — старшая дочь Катерин, или, как ее звали домашние, «К», средняя Эллин и младший сын Джон Уильям. Основные приоритеты, которых придерживался мистер Макки в своей частной жизни, были религия, семья и спорт.
В то время в Соединенных Штатах сложилась некая иерархия «трех вер»: большую часть общества составляли протестанты, и они свысока смотрели на католиков, а те, в свою очередь, с пренебрежением относились к иудеям. Понятие «белый протестант англосаксонского происхождения» являлось понятием, аналогичным «стопроцентный американец». Их причисляли к людям привилегированного происхождения, они оказывали решающее влияние на политическую и экономическую жизнь страны. И естественно, белые англосаксонские протестанты более зажиточных слоев общества играли доминирующую роль в формировании элиты общества.
Между Кларенс и Катерин постоянно происходило некое соперничество: Катерин была самовлюбленной светской красавицей, она гордилась своим аристократическим происхождением, знатной фамилией и безупречной репутацией. Кларенс же кичился своими миллионами и европейским образованием, однако она деликатно напоминала ему о том, что он — сын ирландского иммигранта. Они существенно различались по общественно-политическим и религиозным взглядам: он был бизнесмен, филантроп и придерживался консервативных взглядов в семейных отношениях, она — суфражистка, революционно настроенная за эмансипацию женщин и их избирательные права; он — ревностный ирландский католик, она — протестантка, воспитывающая в этой вере детей.
В тридцать пять лет у Кларенса обнаружили рак горла, его лечил и оперировал известный хирург и старый друг Джозеф Блейк. Тот часто навещал своего пациента в Харбор-Хилл, и вскоре между доктором и Катерин возник роман, бурно продолжавшийся после выздоровления супруга в течение четырех лет. Кларенс пришел в ярость, узнав об измене. Он забрал детей и увез в Нью-Джерси, угрожая, что не вернет их до тех пор, пока жена не разорвет связь с любовником. Катерин не уступала, и Кларенс, приняв секретные меры, вывез детей на пароходе в Европу.
Но и тогда Катерин продолжала тайно встречаться с доктором Блейком, желавшим связать с ней свою жизнь брачными узами. Решительные действия мужа и разлучение с детьми вызвали у нее бурю негодования и изменили ход событий. Она сообщила Кларенсу о своем намерении развестись.
— Мы не можем развестись! Это запрещено Римско-католической церковью. Если желаете — мы разъедемся и будем жить раздельно, — стальным голосом ответил ей Кларенс.
— Я — протестантка. Моя церковь допускает развод.
— Брак расторжим перед людьми, но не перед Господом, и мы не вправе нарушать Его волю, — непреклонно стоял на своем Кларенс.
— Я не собираюсь до конца дней своих соблюдать монастырский закон!
— Кроме смерти, никакая сила на земле не может расторгнуть брачные узы. Это относится ко всем, кто носит крест на груди... независимо от вероисповедания! — кричал в ярости Макки.
Катерин понимала, что за свой развод ей придется заплатить потерей детей, репутацией и положением в обществе, которым она так дорожила, но была непоколебима в своем решении. Она уехала в Париж, где в это время доктор Блейк возглавлял больницу Американского Красного Креста, и в ноябре тысяча девятьсот четырнадцатого года они поженились.
Через два года после их гражданского развода Кларенс познакомился с двадцатисемилетней Анной Кейс, которая пела на музыкальном вечере, устроенном в его поместье Харбор-Хилл. Примадонна нью-йоркского театра Метрополитен-опера сразила Кларенса голосом и красотой. Он отправил ей вагон цветов и украшение в виде птицы, обрамленное алмазными камнями. Между ними завязался длительный роман.
Кларенс желал связать свою судьбу с Анной, но не мог пренебречь предписаниями Римско-католической церкви, не допускающими повторного брака при жизни первой супруги. Перед Господом он был женат на Катерин, и только смерть могла их разлучить. Кларенс смирился со своей участью, и его связь с Анной была окутана тайной долгие годы.
Дети остались с Кларенс. Эллин тогда было одиннадцать, Джону Вилли — семь, «К» — четырнадцать лет.
Макки запретил детям каким-либо способом контактировать с матерью, но Эллин со всей твердостью характера впервые возразила отцу и единственная из семьи все эти годы поддерживала связь с Катерин.
Кларенс окружил детей заботой и любовью, они воспитывались в католической вере и имели все, что могли только желать.
Он с отцовской любовью наблюдал, как взрослели дочери и мужал единственный сын. Незаметно его маленькие девочки превратились в красивых молодых женщин. Старшая «К» вышла два года назад замуж за перспективного адвоката. Теперь настала очередь Эллин, в отношении которой Макки строил свои планы и возлагал на ее брак самые горячие надежды. Он, как всякий любящий отец, хотел передать любимицу в руки мужчине, которому бы верил и который бы сделал ее счастливой. Счастливой — в его собственном видении и понимании этого слова.