«Огромная туча напоролась с разлету на отточенный ветрами горный пик. По нагретым за день южным солнцем камням защелкали первые свинцово-тяжелые капли. Но шум начинающегося дождя не мог заглушить предсмертные хрипы. Николай Смирнов намертво вцепился в глотку лежащего под ним боевика. Их атаковали внезапно. Это была явно отборная часть. Все в черном. За спиной, как у ниндзя, скрещенные мечи. Первую атаку отбили. С кровью. Чужой. И своей. Это была вторая. Отчаянная...
У подошвы ближней скалы глухо ударил автомат. По звуку понял — Женькин. Краем глаза уловил, как неловко повалился рядом с ним еще один «ниндзя». Звякнул о камень, выпавший из рук, теперь уже бесполезный, меч. «Спасибо, дружище. Прикрыл». Вдруг там же сдавленный крик, возня. На полмгновения повернул голову. Сердце пронзило болью: «Женька!» Он лежал на земле лицом вниз. Пытался приподняться, но ему не давал навалившийся сзади здоровяк. Из левого Женькиного плеча наполовину торчал кинжал. Здоровяк тянулся за вторым, рукоять которого выглядывала из-за спины. Женька пока не давал ему. Пока...
Смирнов вмиг ослабил железный захват. Правая рука его взметнулась. Ребром ладони резко ударила по горлу. Николай не слышал, как кровью хрипели и булькали раздробленные хрящи. Развернутой пружиной он уже летел в воздухе. Рухнул на боевика. И не его, а своим трофейным ножом, на лезвии которого был выгравирован хищно оскалившийся волк, ударил под лопатку. Для верности провернул. Тело обмякло. «Есть!» Кувырнулся в сторону Женькиного автомата. И, уже стоя на колене, сторожко повел вокруг стволом.
Остроконечная вершина до половины погрузилась в истекающую водой тучу. Дождь переходил в ливень. Но Николай не слышал капель. Оглушительная тишина звенела в его ушах. Вокруг были одни трупы. И Женька. Живой. На коленях. Но окровавленными пальцами сжимающий нож ...»
— Встать! Суд идет!
Смирнов вздрогнул. Щуря глаза от слепящих фотоблицев, поднялся. Чеканные, бронзой звенящие слова вернули его в реальность. Давние воспоминания. Почему-то здесь. Почему-то сейчас...
— Смирнов Николай Иванович, — бесцветный голос миловидной женщины в судейской мантии, казалось, не нарушал тишины зала. — Вы обвиняетесь в непредумышленном убийстве. Признаете себя виновным?
— Нет! — твердо донеслось из-за впившихся в пол и стены стальных прутьев.
Сереньким, промозглым было утро, приведшее Смирнова в этот зал. Николай Иванович сидел у окна. Чашка крепкого ароматного чая забыто дымилась рядом с книгой. В раздумье смотрел он на улицу. Там черными тряпками в низко несущихся рваных тучах мотались под сиверком встрепанные галки. Громко крича, жаловались они на ветер, на моросящий холодный дождь, на свою постылую жизнь. Тяжелые мысли осенними облаками проплывали в голове Николая Ивановича.
Вот так же, как этих птиц ветер, треплет людей жизнь. Что он? В висках — седина. Выпускной десятый — будто вчера. В военном училище его вначале не принимали всерьез. Ростом не вышел. Любил пошутить. Но вскоре зауважали. В рукопашной Николай был смел и жёсток. Редко кто мог перед ним устоять. После училища — армия. Сейчас — завод... Смирнов усмехнулся. Когда пришел в отдел кадров — спросили: «Что умеете?» «Убивать». «А еще что?» «Убивать». «Такие нам не нужны...» Тогда расхохотался. Положил на стол диплом инженера.
Николай Иванович потянулся за чашкой чая. В боку тупо заныло. Болит. Уже третий месяц. В больницу? Неохота. Одни очереди. От нечего делать включил радио. И тут же забыл о промозглой осени. Молодой женский голос звучал звонко и радостно. Невольно вслушался: «О чем?» В городе открылся «Диагностический центр». Новейшее оборудование. Опытные врачи. Приходите. Вас ждут. Вам помогут.
Нежные пальцы коснулись плеча:
— Ну, что, Коля? Пойдешь?
Не оборачиваясь, положил свою ладонь на руку неслышно подошедшей жены.
— За «помощь» надо платить, — ответил шутливо, с грустинкой.
...На улице было слякотно. Ежась от колючего ветра, Николай Иванович старательно обходил покрытые водяными мурашками лужи.
Полчаса ходу, и перед глазами продрогшего Смирнова засветились уютом окошки, словно рождественская игрушечка по-детски красивого особнячка. «Диагностический центр» — броские, издали видимые буквы сияли огнями на его фронтоне.
— Вызывается истец Сергеев Аркадий Борисович, — лицо судьи было по-прежнему бесстрастным. Словно невзначай она посмотрела на часы. Сегодня у ее маленького сына был день рождения. Ей очень хотелось закончить заседание пораньше. — Истец, вы подтверждаете, что являетесь директором «Диагностического центра»?
— Подтверждаю, — немолодой, но тщательно одетый мужчина скользнул по стальным прутьям отсутствующими глазами. Пристальный взгляд ответил ему из клетки.
Смирнов потянул на себя серебряным колокольчиком отозвавшуюся дверь, невольно залюбовался. В вестибюле повсюду стояли цветы. Яркие, красивые. На окнах радовали глаз приятным узором веселые занавесочки.
— На диагностику?
Николай Иванович приостановился на секунду: «Не эта ли девушка говорила по радио?» Улыбнулся. И, наклонившись к окошку, подтвердил:
— На диагностику.
— Третий этаж, триста пятый кабинет, — сестра в белоснежной шапочке потянулась за чашкой с дымящимся кофе. Улыбнулась в ответ: — Оплатить зайдете потом.
Возле триста пятого кабинета в кресле застыла полная дама.
— Вы сюда? — Смирнов указал на дверь.
Дама молча, как китайский болванчик, кивнула головой и снова окаменела. Николай Иванович посмотрел на нее с легким любопытством и тут же отвел взгляд.
— Скажите! — глубокий низкий голос, прозвучавший через минуту, заставил его обернуться. — Вы первый раз?
— Нет. Не первый, — неожиданно для себя соврал Смирнов. Вид растекшейся в кресле испуганно-взволнованной дамы почему-то рассмешил его.
— Я слышала, — полные щеки собеседницы малиново вспыхнули, — здесь говорят всё-всё-всё! Даже страшно.
— И показывают тоже, — брякнул Смирнов, не подумав. Но вглядевшись в разом побледневшее лицо, добавил поспешно: — Я пошутил. Извините.
— Нет. Я знаю. Вы не шутите, — низкий голос звучал опустошенно.
В коридор выглянула светленькая, в конопушках сестричка.
— Перепелкина. Мы вас ждём. Заходите, — несколько недоуменно, но доброжелательно проговорила она.
Пациентка нерешительно поднялась с места.
Николай Иванович присел в освободившееся кресло. Неприметно для себя задремал. Легкий стук каблучков прервал недолгий сон. Его недавняя собеседница стояла на пороге. Пот мелким бисером устилал ее лоб. Широко раскрытые глаза застыли.
— Что с вами? — пробормотал Николай Иванович спросонья. Но дама, не отвечая ему, заспешила к выходу.
— Смирнов здесь? — донеслось из-за приоткрытой двери.
Немного смущенный странным поведением своей мимолетной знакомой, Николай Иванович вошел в кабинет и... остановился. Волна смутной тревоги всколыхнула сердце. Не понимая в чем дело, он внимательно огляделся. «А чтоб тебя!» — В углу стояло необычного вида кресло. Оно чем-то напоминало замершее в засаде фантастическое животное. С досадой на себя Смирнов усмехнулся: «Вот чертова баба! И меня смутила!» С любопытством оглядел непонятного предназначения очки и шлем на металлической вешалке-стойке. Наконец перевел взгляд на здоровенного детину в белом халате, медведем взгромоздившегося на табуреточку. Неожиданно изящные, слегка припухлые руки детины с удивительной быстротой летали над компьютерной клавиатурой.
— Как... у вас здорово, получается! — вырвалось невольно у Николая Ивановича.
Искорками смешливых глаз детина брызнул на Смирнова:
— Стараемся. Присаживайтесь.
— Профессор Сергеев. Охарактеризуйте методику, с помощью которой проводились обследования в диагностическом центре.
В глазах тщательно одетого мужчины поселилась настороженность.
— Методика самая обычная, - он ронял слова, не спеша, вдумчиво выбирая каждое. — С головы больного снимаются импульсы. Далее они сравниваются с заложенным в программу эталоном.
— Это все?
— Нет! Не всё! — На весь зал громко разнеслось из-за решетки.
— Подсудимый. Вам слова никто не давал. — Судья постучала карандашом по столу. Вновь взглянула на часы. Стрелки бежали удивительно быстро.
Едва глубокое кресло проглотило Смирнова, как сестра тут же водрузила ему на голову снятый с крючка шлем.
— Датчики? — Николай Иванович понятливо взглянул на светленькую сестричку. — А провода-то где, дочка?
— Никаких проводов, — ответил за «дочку» детина. — В каком веке живем? — улыбнулся приветливо. — Поехали?
— Поехали, — тихо вздохнул Смирнов. — Только не очень быстро.
— Ездим мы быстро, но осторожно. — Барабаня пальцами по клавиатуре, себе под нос забормотал детина, — Та-а-к....Как у нас с сердцем? — Бросил одобрительный взгляд. — Неплохо. Очень неплохо. Наверное, спорт. Та-а-к....Теперь печень. Э-э-э.... Да, вам, батенька, выпивать никак нельзя. Жирное, острое исключается. Почки...
Николай Иванович слушал врача с невыразимой тоской. Ему вдруг болезненно остро вспомнилось то прекрасное, казалось бы, совсем недавно ушедшее время, когда он был молод, здоров и не нуждался ни в каких дурацких диагностиках. Он с трудом сдерживал в себе желание немедленно встать и уйти.
— Курс лечения назначаем? — тонкую нить воспоминаний грубо оборвал закончивший изыскания эскулап.
— Нет! — ответ прозвучал как бы сам собой, твердо и резко.
— Как это нет? — лицо врача озабоченно вытянулось. — Вы же больны! Вам лечиться надо. Впрочем... — он взглянул быстро, но внимательно. — Хотите попутешествовать по своему телу?
— Как это? — Николай Иванович даже отшатнулся.
— Нет-нет! — на лету схватил его мысль детина. — Не в буквальном, конечно смысле. А виртуально. Ну как бы мысленно.
— Ну если мысленно... — голос Смирнова звучал неуверенно.
— Господин Сергеев, с какой целью применялась вторая часть программы? — адвокат говорил нарочито медленно, но смотрел в лицо истцу прямо и остро.
— Вторая часть... — профессор явно напрягся, выжидая. — Да... Была... Но она применялась крайне редко. Мы просто пытались показать больному, до чего он довел свой организм.
Врач сделал едва уловимый знак сестре. В мгновение ока на носу Смирнова оказались висевшие на крючке очки. Сквозь очки ни черта не было видно. Николай Иванович, ворохнувшись в кресле, решил, что сейчас лучше промолчать.
Через минуту разноцветные брызги запрыгали в его глазах. Легкие иголочки забегали по коже. Смирнов увидел, что стоит он в большой, в рост человека, трубе. Труба, судя по всему, была канализационной. Невидимый насос время от времени продавливал через нее коричневато-ржавые помои. В помоях ныряли и кувыркались ноздреватые куски жира. Николай Иванович от души подивился хозяину этой трубы. И дураку было понятно, что ее отродясь не чистили. Если так дело пойдет и дальше, то помои по ней вскорости проходить совсем не будут.
Словно в подтверждение этой здравой мысли Смирнов почувствовал, что ноги его начинают быстро увязать. Он дернулся раз-другой. Но не тут-то было. Грязновато-бурый жир болотной топью затягивал его.
Чем больше рвался Николай Иванович из омерзительной трясины, тем быстрее в нее погружался. Вот он увяз по пояс... По грудь... По горло... Животный страх смерти рассыпал пот по его лбу. Почему-то вспомнилась полная дама. Ее напряженно-застывшее орошенное бисеринками пота лицо. Стремительно, как в калейдоскопе, пронеслись перед глазами картинки. Детство... Школа... Армия... Последний раз, из последних сил яростно рванулся. В глазах что-то ярко вспыхнуло. Кулаком больно ударил себя в плечо и... обмяк. Свобода!.. Почему? Как? Неважно! Потом! Свобода!.. Расслабился... Глубоко, полной грудью, но прерывисто, точно в детстве после долгого плача, вздохнул...
Но что это?! Снова замкнутое пространство. Однако это уже туннель. И, пожалуй, еще более загаженный, чем труба, из которой он только что выбрался. Повсюду оплывшие глыбы. Глина? Непохоже. Николай Иванович чуть было не споткнулся о булыжник. «Какая странная у него форма... Ба! Да, это косточка гигантского яблока!» Смирнов с брезгливостью отпрянул. Увлеченный косточкой, он не заметил, как по ногам его скользнуло что-то белое, гибкое, длинное. «Червяк! Боже! Какой он!»
Острым рылом огромный червяк «въехал» в полуразвалившуюся глыбу и, судорожно извиваясь, исчез в ней. Запоздалый страх легкой дрожью отозвался в теле. Не колеблясь ни секунды, Смирнов пошел прочь, подальше от внушающих отвращение глыб. Но вдруг остановился, словно наткнувшись на невидимую преграду.
Впереди, размытые полумраком, маячили черные силуэты. Их можно было бы принять за большие рыбацкие лодки. Но чавканье, явственно доносящееся от скопления «лодок», и их одушевленные движения говорили об ином.
— Профессор. Эти животные, которыми вы населили вторую часть программы, они действительно обитают в теле человека? — едва уловимая заинтересованность сквозила в голосе судьи.
— Нет, конечно. Это скорее даже не животные. А некие фантазии, ассоциации. Однако разрушения, производимые ими виртуально, показывают реальную картину того, что происходит в организме. Скажем, в кишечнике... — скупо ронял слова истец. Говорил сосредоточенно. Его блуждающие поверх голов глаза старательно обходили железную клетку. Оттуда его неотступно преследовал тяжелый, гнетущий взгляд.
Смирнов оглянулся. Пути к отступлению уже не было. Возле рыхлых глыб медленно подвигался к нему шевелящийся клубок гигантских червей. Вид их был настолько гадок и страшен, что Николай Иванович, не медля ни секунды, решительно двинулся вперед, но, сделав десятка два шагов, вновь остановился. Теперь уже не было никакого сомнения в том, что он приближается к скопищу громадных и весьма странных животных.
Животные стояли, повернувшись рылами к большому сочащемуся кроваво-белесой жидкостью кратеру. Челюстями, напоминающими обоюдозахватный ковш экскаватора, они вырывали из кратера лохматые, похожие на мясо, куски и с чавканьем пожирали их. По краям их овальных плоских тел беспрестанно колыхалась чудовищная бахрома бесчисленных ног. Каждая из них оканчивалась огромным когтем.
Какое-то время Смирнов колебался. Но постоянно меняющее форму сплетение извивающихся червей подкатывалось все ближе. Смертельная опасность спрессовала тело в комок. Николай Иванович взвился в прыжке неожиданной легкости, которого поразился сам и ... рухнул в кроваво-красное месиво. Почему это произошло, он не понял. Да и понимать-то было уже некогда. Конически-острые зубы вот-вот должны были впиться в бессильно распластанное тело.
— Господин профессор, в «Диагностическом центре» обследовались дети?
Судья приметно вздрогнула. Ей почему-то вдруг вспомнилось, что дома, в холодильнике, лежит тесто для яблочного пирога. Успеет она испечь пирог ко дню рождения сына или нет? Кстати, Сашенька уже несколько дней кашляет. Надо бы отвести его к врачу...
Смирнов лежал навзничь. Сердце нестерпимо грохотало в его груди. Он ждал боли. Острой. Пронзительной. Страшной. Но ее не было... Николай Иванович чуть приоткрыл глаза и... тут же поджал ноги. Челюсти одной из многоножек острыми пилами кромсали мясо, едва не задевая его.
Скорее инстинктивно, чем, повинуясь разуму, руки Смирнова заходили по сторонам. Они искали что-нибудь твердое, тяжелое, острое. Что можно схватить. Чем можно ударить. Глаза не видели. Глаза притягивала чудовищно-острозубая пасть. Но пальцы судорожно перебирали. «Стоп! Вот оно! На ощупь холодное, тонкое. Что это? Металл? А черт! Не все ли равно!» Смирнов потянул. Предмет не подавался. Тогда он рванул! Еще и еще! Послышался треск. Рука отяжелела. Неважно чем. Это оружие! Страх ушел. Стало спокойно и ясно. Смирнов перехватил нечто тяжело-холодное, опавшее ему в руки. На выдохе, со всего маху всадил ЭТО в разверзнутую пасть мерзкой твари и... замер, ошеломленно. Крик нестерпимый рвущий душу сотряс воздух. Крик боли.... Но не животного. Человека... Женщины...
Николай Иванович какое-то время смотрел в замешательстве на бьющуюся в агонии гадину. Но та вскинулась вдруг, изогнувшись. Лязгнула возле уха гигантскими челюстями. Опасность напрягла мгновенно зазвеневшие нервы. Мускулы вновь окаменели. Словно гарпун, посланный твердой рукой китобоя, оружие Смирнова ударило-разворотило бело-членистое брюхо. Хрипы и стоны сменили крики. Сливаясь в ручей, из раны заторопилась кровь.
— Господин Сергеев! Кроме Смирнова, при обследовании бывали случаи неадекватного поведения пациентов?
— Практически нет. Если только кто-то излишне впечатлительный. Размахивал руками. Придерживали...
— На этот раз «придержать» не удалось? — судья ненароком поставила локоть на лежащие перед ней часы. Не глядя, сдвинула их в сторону.
Профессор отвел взгляд...
Ковшеобразная морда одной многоножки выдвинулась из мрака. Отягощенной оружием рукой Смирнов ударил ее с ходу, наотмашь. Вдруг свет хлынул ему в глаза. Людское многоголосье ворвалось в уши. В момент оглушенный и раздавленный, Николай Иванович постепенно приходил в себя.
Он по-прежнему находился в «Диагностическом центре». Но не сидел в кресле, а стоял посреди кабинета. Копьем зажатая в его руке металлическая стойка оплыла кровью. Впрочем, кровь была повсюду. На кресле. Стенах. Даже на потолке. В крови на полу еще вздрагивала в агонии светленькая сестричка. Ее вывороченные наружу кишки пучились над вспоротым животом. В стороне с перекошенным лицом застыл смешливый детина. Одна рука его обвисла плетью. В другой, трясущейся, он держал шлем и большие очки, по-видимому, только что сорванные со Смирнова. В углах, подобно кобрам, изготовившимся к броску, пружинисто присели двое в штатском. Пистолетными стволами они отслеживали каждое движение Николая Ивановича.
Через полчаса накрепко закованный в наручники Смирнов был увезен в милицейском «воронке».
Николай Иванович приподнял голову. Лицо его прояснилось. В отсеченном от него стальной клеткой пространстве стоял удивительно знакомый, родной ему человек.
— Женька, — неслышно шептали его губы. — Прилетел. Из Москвы. Специально.
Из зала, заполненного праздно-холодной публикой, одними глазами улыбался ему вошедший с минуту назад Женька Белов. Тот самый Женька, которого он под проливным дождем раненым тащил к БМП. За время десятилетней разлуки его друг почти не изменился. Разве немного ссутулился. Да постоянно выгоравшие соломенные волосы теперь совсем побелели. На этот раз уже не от солнца. Но по-прежнему твердо стояли на полу широко расставленные ноги. А положенные на хлипкий барьер руки были сжаты в могучие кулаки, за которые еще в училище кое-кто за глаза называл Белова Кувалдой.
Женька недовольно взглянул на гудяще-шелестящий зал. Басовито кашлянул. Все стихло.
— Можно говорить? — повернул голову к судье.
— Говорите.
— Я представляю ветеранов спецназа. Приехал сюда для того, чтобы сказать доброе слово о боевом товарище. Не раз видел его в деле. Обязан ему жизнью. И меня в этой истории не удивляет лишь одно. То, что майора Смирнова не смогли «придержать», когда он размахивал руками. Нас учили «размахивать». И не только руками. Учили в армии. И так хорошо и долго, что ни у меня, ни, я думаю, у майора нет никакого желания без особой нужды продолжать делать это и на гражданке...
Внимательно слушавшая свидетеля судья вдруг посмотрела в сторону комнаты отдыха. Оттуда донеслась едва уловимая трель ее «сотового». Вне всякого сомнения, звонили из дома. Невольно бросила взгляд на часы, лежащие в стороне. Не поверила своим глазам. Они показывали четверть седьмого. «Да, пирог испечь уже не удастся. Все сидят за столом. Бабушка, конечно, рядом с Сашей. Вечно учит его хорошим манерам. Судья постучала карандашом по столу:
— В связи с тем, что рабочий день закончен, заседание переносится на завтра.
Встала. Собирая листы в папку, подняла глаза. Публика расходилась. Не торопился только Белов. Он не отрывал взгляд от своего товарища. Ободряя его и поддерживая. Профессор Сергеев спешил к выходу. Наступал очередной срок платежей по кредитам, потраченным на «Диагностический центр». Аркадия Борисовича это очень беспокоило.
Судья смотрела в зал. Лицо ее оставалось холодно-равнодушным. Оно нисколько не отражало то скверное чувство, что студенисто-живым комком омерзительно шевелилось у нее в груди.
— Господин Сергеев! — судья сама удивилась своему по-прежнему ровно-бесстрастному голосу. — Прошу вас задержаться!
Внешне спокойно она смотрела на нехотя подходящего к столу профессора, которого так странно, неосознанно окликнула. Она знала только одно. Тот звенящий болью в висках вопрос: «Вести ли Сашеньку в больницу или нет?» — сейчас явно не прозвучит. Ей просто хотелось заглянуть врачу в глаза...