Лушка учится в четвёртом классе.
Высокая, стройная,чернобровая, стройная, как молоденькая сосенка. Привлекают земляничные пухленькие губки. Чёрная чёлка иногда спускается и закрывает часть её будто нарисованного лица.
Пронзающим взором большие глаза Лушки часто заставляют некоторых ребят покорно склонять от смущения голову и вовремя замолкать. С младшими она не церемонится:
— Ты чё вылупился? Пшёл отсюда! — фыркает. — А то как врежу...
Живёт Лушка в соседней деревне, в шести километрах от школы, и осенью до неё вместе с другими ребятами добирается пешком.
А когда наступают холода, родители отдалённых деревень договариваются с жителями деревни, где была школа, на постой для своих чад.
Лушку мать определила к своей знакомой, Ивановне. Живёт Ивановна со внуком Серёжей, учеником-первоклассником, родители которого уехали в далёкий и холодный Анадырь зарабатывать деньги.
Ивановна немногословна, но старушка с характером.
— Спать будешь на полатях. Кровати у меня для тебя нету. Не обессудь, — сказала она. — А теперь, Лукерья, помоги-ка мне кур накормить. Вдвоём-то мы с тобой... Вот тебе фартук. Давай надевай. Ну, что? Пошли!
— Бабушка! Да мне уроки надо учить! Что я завтра Клавдии Семёновне скажу? — причитает Лушка, обеими руками вытирая слёзы.
— Вот я, дура старая! И не подумала... Серёжу-то я в магазин за хлебом отправила. Ну вот, видишь, какая штука получается... Да ведь и у него уроки... Но он у меня парнишка шустрый — всё успеет, — вытирает передничком губы Ивановна и, подойдя к Лушке, привлекает её к себе, гладит по головке:
— Да успокойся ты, Лукерья. Иди готовься. Я и без тебя управлюсь. И правда, уроки прежде всего. Да и Клавдия Семёновна и, вправду, спуску не даст. Она у нас строгая. Садись занимайся. Иди, милая, иди, — утешает Ивановна девочку.
Прошла какая-то малость времени, и вернулся с хлебом Серёжа.
— Бабушка! Хлеб-то ещё тёплый — только-только с хлебозавода привезли. На! Потрогай!
— Ай, какой ты у меня молодец! Разве я бы так быстро управилась, старуха?
— Да я же на велосипеде, бабушка...
Лушке вмиг всё стало противным: бабушка со своими курами, с её хлопотами по хозяйству, полати, где ей предстояло спать, и особенно — аккуратный и исполнительный, как на показ, Серёжа. Беззвучно лепечут её губы:
— Выпендривается... Этакий пай-мальчик сладенький! «Тю-тю-тю», — сюсюкалка. Фу! Ненавижу!
Она не могла находиться с ним за одним столом, за которым он обычно сидел и готовил уроки. Уходила и, расстроенная, готовила уроки на кухне.
Через неделю мать подыскала Лушке другую квартиру.
Зал для отдыха учащихся в школе обширный, и во время перемен каждый отдыхает по-своему: кто-то в паре, взявшись за руки, кружится, топчась на месте. Иные образовывают большой круг из играющих, кто-то из них избирается угадывателем по голосу. Угаданный становится угадывателем. А кто-то делает короткие пробежки по залу.
Некоторые просто стоят и наблюдают за происходящим. Лушка в их числе. Она стоит скрестив руки перед грудью и весело кого-то обсуждает вместе с подружками.
Увидев стремительно бегущих друг за другом мальчишек, Лушка подставляет ножку в чёрном чулке под ноги Серёжи, который с той же стремительностью бега тяжело падает ничком на пол.
Остановилось дыхание. Глухое бессилие убийственно сковало всё тело. Лужа крови затопила рукав белой рубашки...
Короткая пауза оцепенения.
Кто-то из девочек громко, истерично:
— Зовите быстрее Клавдию Семёновну! Что же вы все стоите?