Ночью все звуки громкие. То вдруг что-то стукнет-щёлкнет в шкафчике, то с грохотом обрушится плохо приклеенный бумажный лист. Обычно я не особо вздрагиваю. А людей я вообще не боюсь. И дремлю, попривыкла.
Проснулась от того, что кто-то стоит у меня в ногах и глядит в мои закрытые глаза.
глаза дернулись и открылись - в помещении полумрак, а в окно падает свет уличного фонаря.
Напротив меня стоят два индейца, одеты в штатское. Молчат и смотрят-смотрят!
И все двери, все окна закрыты. Но два серых индейца близко, рядом.
Что у них на уме? Есть ли у них вообще ум?
А у моего ума все настройки сбиты чтением на ночь страшных рассказов, и ум этот мне сигналит: Они просочились сквозь стекло!
Оо-й, как нехорошо! Против таких индейцев я ничего предпринять не сумею. Я даже боюсь их разглядывать.
Кто они... На них серая одежда, шляпы. Мне сильно не хочется их видеть, но я себя заставляю , деваться-то некуда.
И гляжу в их блестящие тёмные глаза и думаю изо всех сил – уйдите!!!
Они молчат и смотрят.
Плохо как, некому мне помочь.
Хуже не бывает.
Ан нет, бывает.
За окном свет автомобильных фар проползает по двору,
по двору, который я охраняю, между прочим. А ворота-то заперты. Я их сама запирала. Я ведь работаю сторожем, охраняю эту территорию от пожаров, воров и бандитов. Всё под контролем, проводка в порядке. А людей я вообще не боюсь.
И не может тут ничего ехать.
глухая серая ночь.
И ме-едленно бесшумно мимо окна ползёт машина.
Шок.
Пока я пытаюсь найти в этой ситуации себя, как работника охраны (невозможное, в общем, дело), одному индейцу, видимо наскучила игра в гляделки, и он исчез.
Увидев это, я на время перестала паниковать по поводу машины, и машина куда-то уехала. Я решила больше про неё не думать, чтобы окончательно не рехнуться, тем более, что второй индеец отошёл от меня и прислонился к стене в неосвещённом углу, вроде как собираясь просочиться сквозь стену во двор, где эта, ъ…, машина мутная.
И тогда я ему со всем отчаянием: Давай!
То есть сильно так думаю это слово - «давай!», представляю, как он в стену вталкивает себя, и что как хорошо во дворе-то – воля! А не то что в помещении, душно, очень так душно!
И индеец действительно потихоньку, начиная с плеча, начинает уходить сквозь стену и как-то улыбается кривовато. И почти весь исчез, но потом полез вдруг обратно с улыбкой своей мертвящей и подлой.
И такая меня злость взяла, что я плюнула тогда ему под ноги и глазами его всего зазыркала. И он, представьте, свалил. Сквозь стекло просочился. Сквозь стекло проще намного, так я поняла.
После этого я вспомнила про сумку. Потому что в сумке у меня было пятьсот денег. Пятьсот. Просто пятьсот денег в неизвестной валюте. Много денег. Вдруг индейцы вытащили, пока я спала?
Пока они тут были, я боялась проверять. Да и не до того мне было.
И правильно. Потому что индейцы эти были телепатами.
Молчали – раз.
Смотрели – два.
Чего-то ждали от меня – три.
Хорошо, что я про деньги не думала.
А сейчас? А сейчас-то я думаю! Нельзя, они могут вернуться!
И я срочно начала представлять, что деньги уже потрачены.
Куда? Что? Что же я на них купила?
Машину!
Да, машину! Времени нет долго думать, - деньги я потратила на серебристый «мерс». Вижу-представляю.
Ой… А в салоне-то… Я не знаю, какой должен быть салон у «мерса»!
Буксую, а времени нет! Я кошусь на жуткое прозрачное стекло. Надо быстро! А быстро я могу только свою машину представить, 1991 года выпуска. И теперь вижу только лобовое её стекло с трещиной, потёртый ворс сидений, представляю тугой ход коробки передач.
Но всё тихо, индейцы, знать, поверили. Видно, из небогатых краёв.
Я сажусь за руль, правая рука привычно ложится на гладкий набалдашник коробки передач. Тугая.
Я включаю фары ближнего света и ме-едленно проезжаю мимо прозрачного тёмного окна.