Представляю, как вздрогнул сейчас читатель, прочитав это имя, представляю, какие чувства в нём взыграли. Поэтому поспешу успокоить. Речь идёт совсем о другом человеке и о другом времени.
Тот, о ком пойдёт речь, был всего лишь полным однофамильцем печально знаменитого наркома. И встреча с ним не только осталась у меня в памяти навсегда, но и очень многое помогла понять. И в прошлом, и в будущем.
А дело было так.
Как и многие организации советских времён, наша контора пользовалась для своих нужд автотранспортом, который ей в централизованном порядке предоставлялся городской спецавтобазой. В течение многих лет у нашего подъезда дежурил знакомый зелёный УАЗик, на котором мы осуществляли все разъезды. И "в поля", на испытания, и по городу, и даже - по "столам заказов" в предпраздничное время. Шофёр Витька - молодой смешливый паренёк - был очень добросовестным и отзывчивым, всегда был готов помочь, и мы не могли на него нарадоваться. Ему доплачивали немного из наших собственных фондов, оформив его на пол-стравки, и после этого он вообще стал полноправным членом нашего колектива.
Всё было хорошо до тех пор, пока на автобазе не поменялось руководство. В тот же день наш зелёный УАЗик исчез, а на его месте у входа в здание появился огромный пассажирский ЛАЗ-695, или - "Львовский автобус", как его назвали в те годы. Понятно, что и водитель был другой. В первый день мы не придали этому особого значения, посчитав, что наш Витёк был куда-то срочно вызван со своим УАЗиком. Но на завтра картина повторилась. И на следующий день тоже. И на следующий. Был ясно, что нам поменяли и транспорт, и водителя. Нас это совершенно не устраивало, поэтому директор позвонил своему коллеге на автобазу и, не добившись ничего путного, обратился в Главленавтотранс, а затем и райисполком. Толку не было. На все запросы следовал один и тот же вежливый ответ:
- Вы не единственный, кому нужен УАЗик! А их у нас мало. Пользуйтесь пока автобусом, а там видно будет.
Как стало понятно много позже, шустрый директор автобазы понимал в капитализме больше нас всех! А мы это поняли только тогда, когда через несколько месяцев подсчитали свои дебиты и кредиты и обнаружили, что клятый автобус, хитро навязанный нам новым автобазным руководством, стоил в три раза дороже УАЗика, что мы перерасходовали средства, выделенные на автотранспорт и потому остались всем институтом без квартальной премии.
Разъярённый шеф набрал номер Обкома КПСС и выложил всё, что накипело, заведующему отделом. Тот спокойно выслушал его и пообещал разобраться.
Через день инструктор этого отдела перезвонил и сообщил секретарше, что нам надо обратиться в свой райком Партии, в административно-хозяйственный отдел, к тов. Ежову Н.И, который занимается этими проблемами. До этого обращения Обком не может подключиться к решению. Такова субординация.
Директор выругался, обозвал их всех бюрократами и сказал, что это полное безобразие, что они специально замыливают дело, что ни в какой райком он не пойдёт, что надо жаловаться в Москву и что он скоро будет там на совещании и поднимет вопрос на самом высоком уровне.
Всё это сообщил нам наш зав.отделом. И, посмотрев на меня, добавил: ты у нас, кажется, живёшь где-то недалеко от райкома? Загляни к ним завтра по дороге на работу! Терять-то нечего! Ну нет, так нет! Договорились? Не бойся опоздать, я тебя прикрою тут.
Я согласился.
Наутро я уже был в райкомовском вестибюле.
Для беспрепятственного прохода внутрь необходимо было быть членом Партии и иметь при себе партбилет. В партии я не состоял, поэтому мне пришлось завонить по внутреннему телефону и объяснять секретарю отдела, кто я такой и зачем пожаловал.
Выслушав меня, женщина вежливо предложила мне раздеться в гардеробе и подняться на второй этаж в кабинет номер 17 или 18, уже не помню, откровенно говоря.
По широкой мраморной лестнице я поднялся наверх. Затем по тихому коридору, устланному казённой красной ковровой дорожкой, прошествовал к нужным дверям и осторожно постучался.
- Заходите! - ответил изнутри негромкий голос. И я зашёл.
За столом, беспорядочно заваленным бумагами, папками и справочниками, сидел невысокий человек лет 55- 60. Его потёртый костюм и простенькая деревенская рубашка в клеточку с галстуком, никак не подходящим к ней, производили странное впечатление. На партийного работника в моём представлении он вовсе не был похож.
Быстро оглядев меня с головы до ног, он вдруг сразу перешёл на "ты" и, кивком головы указав на стул за Т-образным столом рядом с собой, сказал "Присаживайся! Ну, в чём проблема? Только, давай покороче, если можешь, дел - сам видишь! По горло!"
Он разговaривал со мной так, как-будто знал меня долгие годы. И его "ты", обращённое ко мне, было похоже на то, как в цеху старый мастер обратился бы к новичку, только вчера впервые перешагнувшему заводской порог. Это было обращение взрослого человека к молодому и ничего больше.
Никакого начальственного снобизма, никакой позы в нём не было и впомине. Да и сам этот тов. Ежов Н.И, как было написано на табличке на дверях его кабинета, был очень похож на такого заводского мастера, казалось, волею обстоятельств заброшенного в этот просторный строгий кабинет за белыми высокими дверями, в котором, за ислючением мраморного подоконника высокого старинного окна, наполовину скрытого пышными "французскими" шторами и обычного большого портрета Ленина, не было ничего официального.
Я так коротко, как мог, изложил суть. Николай Иванович спокойно и внимательно выслушал меня, понимающе кивнул и, уточняя, спросил:
- Какя это автобаза? Третья? Мнацаканян?
- Кажется, - неуверенно ответил я. Фамилии ловкого директора я не знал.
- Понятно! Подожди-ка минутку, - ответил Ежов и потянулся к телефону.
- -Если куришь - кури, не стесняйся! - сказал он, пододвигая мне большую чисто вытертую хрустальную пепельницу.
Курить я не отважился. По виду пепельницы было видно, что хозяин некурящий, и злоупотреблять его гостеприимством мне не хотелось.
- Алло, Третья автобаза? Директора мне пожалуйста, это Ежов, районный комитет Партии. Ах, нет на месте? Будьте любезны передать ему, что я жду его звонка прямо сейчас, договорились? Благодарю вас! - странно изменившимся, холодным и официальным тоном проговорил в трубку Николай Иванович, потом положил трубку на рычаг и дружески взглянув на меня, видимо, благодаря за то, что я не закурил, спросил:
- Чаю будешь?
Именно так, "Будешь", а не как-то иначе, словно подчёркивая неформальность и приятельский характер нашей встречи. И, не дожидаясь ответа, встал из-за стола и направился в угол кабинета, где на небольшом столике стоял маленький стальной электрический самовар, несколько стаканов в подстаканниках, сахар и сушки в глубоком блюдце.
Через минуту самовар забулькал кипятком и в ту же минуту раздался звонок.
- Скажи, что я сейчас подойду, - раздался голос Николая Ивановича, колдовавшего в своём углу над заваркой и самоваром.
Я снял трубку и услышал чей-то взволнованный, немного испуганный вопрос:
- Николай Иванович?
- Одну секунду! - ответил я, - он сейчас подойдёт.
Ежов вернулся к столу, поставил перед собой один стакан чая, протянул мне второй, взял лежащую на столе трубку и спокойно жёстким голосом осведомился:
- Ашот Константинович? Здравствуйте, это Ежов. Так что же у нас случилось с приборостроительным НИИ? Почему вы лишили их транспорта? Почему вы разоряете инженеров?
Выслушав директора, Ежов ещё более холодным тоном переспросил:
- Ашит Константинович, дорогой вы мой! Вы сентябрьское постановление Партии и Правительства читали? Вы с ним согласны или у вас есть замечания? Если есть - жду вас у себя с замечаниями, скажем завтра утром, подойдёт вам? Ах, нет замечаний? Тогда попрошу вас ещё раз ВНИМАТЕЛЬНО (Николай Иванович интонационно выделил это слово) ознакомиться с Постановлением и неукоснительно выполнять решения ЦК!
И было бы очень хорошо, если бы ко мне больше не обращались с такими жалобами на вас! Ведь это у нас с вами не первый рaзговор на эту тему! Ах, помните? Ну и прекрасно, будем считать, что мы договорились! Всего наилуичшего!
Ежoв повесил трубку, потом удивлённо посмотрел на мeня и спросил:
- А чай чего не пьёшь?
Я не мог нйти подходящих слов.
- Спасибо Вам огромное! - скaзал я так искренне, как мог.
- Да за что ж меня благодарить? Я свою работу делаю. А вы там у себя - свою.Вот так все вместе и делаем одно дело. Понял?
И он улыбнулся!
Через минуту я допил крепкий чай и ещё раз поблагодарив своего визави, покинул кабинет.
Утром следующего дня у подъезда стоял знакомый зелёный УАЗик и Витька приветливо подмигнул мне из кабины, провожая меня взглядом.
Через год или два после этой встречи умер Брежнев. Мы все думали тогда, что это событие при всей его масштабности никак не отразится принципиально ни на стране, ни на нас, обычных гражданах, однако, оно отразилось. Вскоре директор института, встретив меня в столовой, вдруг, не поздоровавшись, спросил:
- Помните вашего Никалая Ивановича из райкома? Того, кто решил нам нашу проблему с Витей?
И, не дожидаясь моего утвердительного кивка, продолжил:
- Сняли его. Посадили какую-то куклу пустую, чёрт бы её взял! - добавил явно расстроенный директор, адресуясь скорее к себе самому, чем ко мне.
А потом резко меняя тон, закончил:
- Ну, теперь жди лиха! - В его тоне отчётливо чувствовались сожаление и предчувствие новых неприятностей.
Он оказался прав даже больше, чем сам думал.
Времена действительно изменились необратимо.