На службе было тяжело стоять и, к сожалению, ощутимо тяжело. Людей, желавших поклониться Пресвятой, "притекло" много... Нравилось мне это выражение о "притекающих" людях из величания: оно тонко и истинно рисовало картину паломничества, процесса, в котором люди из разных концов православного мира тянутся как к центру земли - к чудотворному образу. Я, сподобившаяся жить рядом с этим образом с самого детства, смотрела с лёгким удивлением на такое количество пришедших, и в душе радовалась за каждого из них, представляя, какой путь им, возможно, пришлось пройти, и в какой новой для себя обстановке они теперь оказались. Знакомство с новым храмом, с его другим интерьером, распорядком, приходом - такое же новое и прекрасное впечатление для паломника, как и встреча с новым городом - чудесное впечатление для заядлого путешественника.
Да и я сама полнилась новым: никогда ещё не была я на архиерейской службе, не слышала такого великого дьяконского голоса (а дьякон, прибывший с митрополитом Арсением возглашал так, что, казалось, стены сотрясутся и произойдёт что-то необыкновенное), не видела в бывшей домовой церкви Третьяковых столько незнакомых людей... Среди этих людей были старики, монахи и монахини, священники с семействами. Были и люди сильно болевшие, еле управлявшиеся со своим телом, сопровождаемые своими родными. Были дети с синдромом Дауна, наивные и трогательные в этой своей беззащитной наивности. Один из таких людей сначала также показался мне ребёнком с этим страшным синдромом. Но мягкое детское лицо обросло светлой бородой, что свидетельствовало о том, что лет этому молодому человеку больше, чем мне на данный момент. Его сопровождала старушка-мама.
И какой-то удивительный был этот человек. Ему трудно было сосредоточиться, и он, стоя на службе и мало, видимо (хотя кто знает!), в ней понимая, постоянно вертел головой, смотрел на людей и... улыбался им. По-детски наивная, чуть искривлённая, невероятно светлая его улыбка озаряла тот пятачок в людской толпе, где он находился. Люди улыбались в ответ. Все. Впрочем, улыбки он не ждал, а, казалось, радовался всему, не ожидая ответа, просто потому что так хотела его добрая и не осознанная до конца душа. Под конец службы он устал. Задавал людям вопросы. Иногда. Тихонько. Не знаю, что он спрашивал, но люди либо тактично отвечали и замолкали (тогда мама молодого человека качала головой и одними глазами извинялась за сына, от чего мне почему-то становилось горько), либо смеясь и улыбаясь заводили короткую беседу, а он ещё более радовался, и от улыбки у него появлялись почти старческие морщинки у глаз. Сколько ему лет? Не знаю. Как и не узнаю, что он думал и как понимал происходившее. Не знаю... и не важно. Что же важно? Улыбающаяся душа. И в ней вся суть.
Когда-то меня спрашивали ( и не раз), зачем Бог попускает рождение тяжелобольных детей. И, благодарю тебя, неизвестный человек, за ответ в твоей улыбке. Бог - мудрость, и люди сии суть чистота. Чистоту это, как ни прискорбно, сохраняет их телесное искажение. И, быть может, на этих лучиках света, на таких улыбках держится земля. И, быть может, их слёзы и спасают мир. А, может, за каждую слезу и обиду такого человека, каждый из нас понесёт наказание. Но как бы я хотела, чтобы люди (все: "нормальные" и "особенные") были счастливы хоть иногда.
***
Вспомнилось мне и одно давнишнее событие... Тогда, почти в тех же местах, в Лаврушинском переулке, но несколько лет назад, ко мне, ещё подростку, подошёл больной человек и искренне, как он это понимал, сказал:"Можно я вас понесу?" Видимо, чем-то я привлекла его внимание, и он решился высказать такую странную просьбу. Родные мои, бывшие со мной, конечно, вежливо отказали, я сама, только начинавшая чувствовать себя девушкой, была жутко смущена... Но только смущена. Перед этим нелепым, неосознанным движением души не было страха, не было отвращения...
***
Я стояла на службе. Мне было сложно, но если мне среди толпы было сложно, то каково было ему? С другой стороны, эта сложность чувствовалась лишь иногда, наплывами, а так невдалеке маячил этот невысокий лучик света, и рядом с ним ежеминутно кто-то улыбался... И было радостно, потому что был праздник, потому что громкие возгласы дьякона и пение хора оживляли сердце, а когда под конец службы все паломники единогласно стали петь "Верую" и "Отче наш", душа ликовала... И было мирно, и в душе зажглась давно погасшая свечка.
И я не знаю, да и не должна, наверное, знать, что случится потом с тем человеком. Я всегда боялась думать о том, что случается с такими людьми, когда умирают их героини-мамы, их опекуны. Но... Но я бы хотела думать, что мир в очередной раз (хоть подобные случаи столь редки) смилостивится и устроит всё к лучшему. Найдутся люди: друзья, знакомые... Они должны найтись.
А ещё я подумала, что люди-солнышки, какими бы необычными они ни были, не должны восприниматься обществом "не так". Не должны восприниматься "не так" и мной. Стоя на той праздничной службе, я осознала ещё одну важную вещь... Грустно говорить, я подумала, что-де "как жаль его, что он не может всё, что можем мы, нормальные люди". И тут увидела странности в других. В девушке, которая стояла рядом со мной и как-то странно двигала руками. В женщине, стоявшей позади меня, и немного раскачивавшейся. В себе, которая не может долго стоять и ставит ступни "на ребро", соединяя их лодочкой, чтобы хоть как-то выстоять. Как смешно думать критериями нормальности! Кто из нас нормален?
А вечером мама спросила у меня, почему я не сказала ей о недавнем диалоге с врачом и о поставленном диагнозе. Видимо, врач забыла сказать мне о таковом. Так я узнала кое-что и о себе. Ничего страшного, конечно, всё как у всех, и болезнь-то эта может проявиться, а может и исчезнуть насовсем... Но я снова вспомнила утро и ухмыльнулась: "Нормальные". Каждый несовершенен. Каждый психофизически индивидуален. И если каждому из нас есть чего бояться и что бороть в себе, так отчего же нам не учиться друг у друга? Я сегодня научилась. Улыбке. У одного из самых солнечных людей.