По мотивам рассказа Н. Васильевой «Бараний лоб»
(Пьеса в двух действиях)
Действующие лица
Павел — несостоявшийся астроном, сварщик, через пятнадцать лет ставший коммерсантом. Отец двух девочек.
Вера — его жена.
Надюшка — их семилетняя дочь.
Надежда — повзрослевшая на пятнадцать лет Надюшка. Высокая, выше отца, двадцатидвухлетняя девушка.
Любаша — пятнадцатилетняя сестра Надежды. Дочь Павла и Веры.
Мужик — мужик алкашного вида со щенком за пазухой.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Картина первая
Ночь. Из темноты сцены сначала вырисовывается огромное звёздное небо, затем зал небольшой двухкомнатной квартиры. Диван. На диване спит Павел, которому за сорок. Над диваном висит двуствольное охотничье ружьё. Павлу снится это ночное небо, на котором он видит созвездие Большого пса с яркой звездой Сириус. Из созвездия всё сильнее и точнее вырисовывается вид собаки лайки. Звучит выстрел, картина исчезает, лишь в окно виден кусочек звёздного неба, который частично закрывают телевизионные антенны. От выстрела Павел подскакивает на диване, машинально хватаясь рукой за ружьё на стене, словно проверяя, на месте ли оно. Слышен кошачий крик в подъезде.
Павел (приходя в себя от сна). Вот, блин! Достал этот сон! Ну сколько можно одно и то же… Ещё кошки орут! В подвале, что ли порасплодились? Или это тоже во сне было? А может, просто на душе кошки скребут, а во сне аукается? Нет, пора кончать с этим! Съехать в Бараний Лоб и кончить! Или я не мужик?! Ну, нажал на курок, и баста! Все проблемы куда денутся! Как раньше говорили: «Нет человека, нет проблем». Так и тут… А то уж вся семья измучилась из-за этого Сириуса. Такой раздрай идёт! А ведь как всё хорошо начиналось, как легко и светло было пятнадцать лет назад! Молодым был, может, потому? Или жизнь другой стала?..
Картина вторая
Зима. Падает снег. По улице идут молодой мужчина и девочка семи лет. Девочка дёргает отца за руку.
Надюша. Пап, я забыла, как называется та звёздочка, которую ты мне сегодня ночью показывал?
Павел. Сириус, Надюха, Сириус. Ты только мамке не говори, что я тебе ночью в мороз разрешил выскакивать на балкон звёзды смотреть. А то нагорит по первое число и тебе, и мне!
Надюша. Ладно, не скажу. Только ведь врать нехорошо, ты же сам мне это сколько раз говорил.
Павел. А ты и не ври! Не говори просто и всё тут… А то больше не буду показывать тебе звёзды, будешь спать, как миленькая мне!
Надюша (мечтательно). А звёздочка такая красивая, голубая! Больше и нет на небе таких звёзд, правда, пап?
Павел. Да, звезда эта, как брильянт, сверкает на небе. А охраняет её большая собака. Ты заметила?
Надюша (изумлённо). Собака?! Нет, не заметила… Какая собака?
Павел. Большой Пёс. Созвездие так называется, в которое входит Сириус. Я тебе сегодня покажу его, рассмотришь как следует. Жаль, маленькая ты ещё. Ну, ничего, вырастешь, узнаешь больше. Я вот пацаном очень хотел стать астрономом — в кружок юных космонавтов бегал, в обсерваторию… А стал обыкновенным сварщиком. Иной раз так напашешься, что всё небо тебе в алмазах! Эх, к звёздам я не полетел, сына не родил…
Надюша (подозрительно). А разве дяденьки рождают?
Павел (спохватывается). Говорю, маленькая ты ещё, первоклашка, клоп, поняла? Не замёрзла? Нос потри варежкой, чтоб не отморозила! А то мать увидит тебя с отмороженным носом, будет нам с тобой! У тебя что сейчас? Каникулы! А, между прочим, Сириус в переводе с латыни — это каникулы, или маленькая собачка.
Надюшка. Значит, у меня сейчас маленькая собачка?
Перед ними, как из-под земли, неожиданно появляется мужик алкашного вида, держащий что-то за пазухой.
Мужик. Купите щенка! Породистый пес!
Павел. Да ладно, ври больше! Дворнягу где-то нашёл и ходишь, на бутылку собираешь.
Мужик. Может, и на бутылку, а может, и не на бутылку. Тебе-то кака-така разница? А то, что это лайка настоящая, голову на отсечение даю! Бери, лучше этой псины на охоте не будет. Ещё завидовать тебе мужики станут, посмотришь!
Павел. Да нет, не до собаки мне сейчас! Иди себе, куда шёл.
Мужик. Дык, я и шёл, чтоб найти хорошего человека для собаки!
Надюша (дёргает отца за руку). Пап, ну купи мне собачку! Я хочу собачку! Я буду вести себя хорошо! Пап, ну папа!
Павел. Не ной! Мать нам с тобой даст собачку! У тебя, между прочим, сестра родилась вчера, а ты собачку!
Мужик. Вот и купи подарок! Пёс злющий будет! Знашь, кака охрана для твоих девок! Да ты чо, паря, не охотник что ли?
Павел. Охотник, охотник! Кто у нас сейчас не охотник? Да выгонит из дому меня жена с твоим подарком! Злющий…
Мужик. Говорю, злющий, ручаюсь! Да ты глянь ему в пасть-то! Чёрная какая, видал? А ты ещё сомневаешься… Задарма отдаю! Всего-то за стольник! Ёлы-палы!
Павел (с сожалением). Нет, не нужен он нам. Хотя, по пасти и правда злым должон быть пес. А это хоть кобель? А то и так в доме один я мужик…
Мужик. Ну так погляди, самый что ни на есть кобель! Давай за полтину отдам!
Павел. Нет, нет! Пошли, Надюха! Некогда нам!
Надюшка. Папа, ну давай возьмём собачку! Это же Сириус!
Мужик. Бери за червонец! Не то выкину щенка на мороз! Это взрослой лайке мороз не страшен, а маленький замёрзнет. Бери, десятка — не деньги! Ещё благодарить меня станешь. (Из-за пазухи слышен писк щенка).
Надюшка (умоляюще). Папа! Ну, пожалуйста, папочка! Он же умрёт на улице! Он такой маленький! Пап!
Павел. А мамке как скажем? Ох, нагорит нам с тобой! (К мужику) Держи свой червонец! И что я только с вами делать буду? Не знаю!
Картина третья
Зал небольшой двухкомнатной квартиры, скромно обставленный. На полу лежит большой ковёр. Вытащена Надюшкина люлька для новорождённой сестры. Вера, только приехавшая с младшей дочкой из роддома, оглядывает своё жилище, по которому успела соскучиться. Надя жмётся к матери.
Павел (укладывает новорождённую дочь в люльку). Ну, вот и пригодилась Надюхина люлька. Не зря семь лет берёг, не выбрасывал! Правда, думал, что сына в неё положу, а тут снова девка получилась!
Вера замечает на полу мисочку.
Вера. А это ещё что такое? Почему посуда на ковре? Совсем вы тут без меня от рук отбились. Вон какой беспорядок в квартире развели!
Отец с дочерью переглядываются. Надюшка подхватывает миску, ставит её на стол.
Вера. Куда?! Куда ты её на стол прешь! С пола да на стол! Ты соображаешь? У нас должна быть стерильность в квартире теперь, потому что грудной ребёнок появился в доме.
Надюшка. Мам, а как это, грудной ребёнок?
Вера (слегка замявшись). Грудной, значит очень маленький, который только молочко ещё пока пьёт…
Надюшка (радостно). Так у нас два грудных ребёнка в доме, мамочка!
Вера. Да нет, доченька, ты-то у нас уже большенькая, слава Богу, выросла, можно сказать. Теперь вот мне помогать будешь, с младшей сестрёнкой водиться…
Надюшка (озабоченно). Я, конечно, буду тебе помогать, но у меня у самой теперь грудной ребёнок!
Вера. Здрассьте! Чо это ты мелешь? Какой у тебя грудной ребенок? Куклу отец тебе купил, что ли? На какие деньги? Щас каждую копейку беречь надо! Квартира у нас маленькая, народу прибавляется, пора и о расширении жилплощади подумать.
Павел пытается что-то знаками объяснить Надюшке, но она не обращает внимания на это.
Надюшка. Да, мамочка, нужно подумать. Я вот прошу папу моему Сириусу сделать будочку…
Павел хватается за голову, оттого, что дочь выдаёт его с потрохами.
Вера. Какую будочку? Что ещё за Сириус?
Павел. Ты знаешь, мамуля, хотел тебе сюрприз устроить… Не говорил, пока вас не выписали… Подшабашил я тут с ребятами… Помнишь, ты всё ругалась, что я в отпуске на охоту далеко ездил? Неплохо тогда подзаработал. И подвернулся мне участок земли, купил нам в подарок к рождению младшенькой. Ты не возражаешь?
Вера. Ну, ты, Паш, даёшь! Участок? С домом?! Где?
Павел (несколько смущённо). Да там развалюха, а не дом… И далековато, правда. Но место, я тебе скажу! Называется Бараний Лоб. Вокруг дома берёзы хороводятся. Метрах в двухстах от него, в горку, - озеро, что зеркало! А в нём скала отражается. Такая отвесная, гладкая. А ещё кусочек неба… Вот девчонки наши вырастут, выучатся. Мы с тобой на пенсию выйдем, уедем туда жить, а они в городе останутся.
Вера подходит к мужу, обнимает его.
Вера. Будем там старыми смотреть на звёзды, как ты любишь. Да? То на небо, то на озеро… Помню, как ты ещё в женихах мне этот самый Сириус показывал, вместо бриллианта дарил. Чудной ты у меня! За что и люблю тебя. Ни на кого другого ты у меня не похож. И то сказать — у других мужики курят, пьют, а мой на звёзды смотрит…
Надюшка. А Сириус где будет жить? Я хочу, чтоб он со мной жил, потому что я его люблю!
Вера. Да как же Сириус будет жить с тобой, доченька? И тебе папка голову заморочил своими звёздами!
Надюшка. Мамочка, так Сириус — это же собачка, которая всех охраняет!
Из-за двери спальни слышится поскуливание щенка. Отец выпроваживает дочь в спальню, готовясь к объяснению с женой.
Павел. Слышь, Вер, ты не ругайся только шибко. Я Надюхе щенка подарил.
Вера. Ну, так и знала, что что-нибудь да отчебучишь тут без меня! Так и знала!
Павел. Да что тут такого? «Знала» она… Ну, взял щенка… Детям на пользу, себе для охоты.
Вера. На какую пользу?! Дитё грудное в доме, и собака рядом! Да он, этот ваш Сириус, поди, ковёр уже запрудил! Единственную ценную вещь в квартире и ту псу под хвост!
Павел. Да нет, он аккуратист. Надюха его на газетку в прихожей учит ходить. Понятливый, чертяка! А знаешь, каким злющим и смелым псом будет, «я те дам!» – пасть у него чернущая!
Вера. Нет, это я те дам! Приволок не спросив меня, из квартиры псюрню устроил! Ну, чуяло моё сердце, что ждёт меня дома что-то такое…
Павел. Да какую псюрню! Ты запах чуяла, как вошла? Не чуяла, потому что нет его.
Вера: Нет, дак будет! Подрастёт, а это не за горами, и будет вонь!
Павел. Зато девчонки добрыми вырастут. Сначала за собакой ухаживать будут, потом за старыми матерью с отцом. Тут ведь прицел-то дальний, Веруша! Воспитательный момент…
Вера (совсем разбушевавшись). Я вам покажу момент! Уноси его туда, откуда принёс! Самим жить скоро будет негде! Девки подрастут, как в двухкомнатной квартире жить? Где его, твоего кобеля, держать? Прихожая – два шага длиной… На кухне? Ладно бы хоть она была просторной, пусть бы уж как нелюди жили, по-собачьи… Но ведь и кухня ещё меньше прихожей! Господи, да за что же мне всё это?! Ну, спасибо тебе, Пашенька, за подарочек! Всё у тебя не как у людей!
Павел (совсем расстроенный и обиженный). А Бараний Лоб, забыла?..
Вера. Сам ты бараний лоб! Вот уж, Господи, прости, достался мне! Лучше бы пил, как все мужики, а не чудил эдак-то… Сам говоришь, там развалюха! Ты разве построишь что? Ты ж только на звёзды смотреть можешь да сказки рассказывать! Говорю, уноси, откуда принёс!
Из-за двери спальни слышится рёв Надюшки и скулёж щенка.
Павел (с досадой). Да с улицы я его принёс, с мороза! Что ж, выкидывать маленькую животину назад? Ты ж мать, всё-таки!.. Чего буровишь, не думая… Эх ты! Я-то размечтался, что будет у меня в семье Вера, Надежда, Любовь и Верный, заместо сына. А то одно бабьё вокруг! В честь тебя, между прочим, Верным решил назвать.
Вера (слегка остывая). Верным… А Сириус как же?
Павел. Сириус – это для Надюхи. Для меня – Верный!
Из-за двери спальной комнаты тихонько, бочком выбирается Надюшка, подходит к отцу, кладёт в его руку свою ручонку, другой благодарно гладит отца по руке. В люльке заплакал ребёнок. За дверью заскулил с новой силой щенок. Вера пошла к младшей дочери.
Павел. Да отстрою я тебе хоромы, Вер! И глазом не успеешь моргнуть, как во дворец переселишься. Вот увидишь, малая ещё не успеет вырасти, а у нас новый дом будет. Я ж всё-таки не только на небо смотрю, зря ведь ты так наговариваешь на меня. Всё же я сварщик высшего разряда. Да и дом с отцом ещё пацаном какой-никакой отстроил… А ты, «бараний лоб, бараний лоб»… Любишь ты ругаться, не подумав!
Вера. Ладно, идите вы к своему псу! Мне Любашку кормить пора. Сколь отдал-то за свою собаку?
Павел. Да нисколь, так взял! ( С опаской поглядывает на Надюшку).
Вера. А говоришь, породистый…
Павел: Ну, червонец какому-то чудику отдал. А это лайка! Для охоты лучше не найти!
Вера. Лайка? Говорят, самая вонючая порода… За червонец! Так я и поверила! Сам ты чудик у меня! Вместо сына ему! Да что уж теперь делать-то, коль взял… Идите с глаз моих долой! Говорю, дитё кормить надо!
Надюшка. Папа, и нам пора кормить нашего Верного Сириуса. Правда?
Картина четвёртая
Та же комната пятнадцать лет спустя. Там всё по-прежнему. В комнате на диване сидят Вера и пятнадцатилетняя Люба. Видно, что они нервничают, периодически поглядывая на часы. Раздаётся звонок в дверь.
Вера. Люба, пойди открой. Надюшка пришла, по звонку слышу. Не отец…
Люба пошла открыть дверь. Возвращается с повзрослевшей Надеждой. Надежда, несмотря на лето, одета в строгий костюм.
Надежда (настороженно, вместо приветствия матери). Ну, как он? Любашка, говорит, живой…
Вера. Да живой, что ему сделается… Отца вот нет до сих пор. Ну, как ты?
Надежда (слегка устало). Защитилась на «отлично»!
Люба. Кто б сомневался! Ты всё делаешь на «отлично»!
Вера. Ну, и?..
Надежда. Ну, что «и»? Предлагают аспирантуру…
Люба. И охота тебе ещё учиться?
Вера (младшей дочери). Тебя никто не спрашивает, помолчи! А что, лучше ей идти в школу, учить астрономии таких вертихвосток, как ты? Пусть уж в учёные идёт, если получится. (Обращается к старшей дочери): Говорила, иди на юриста! Те сейчас такие деньги получают! А у тебя ни денег, ни жениха к двадцати двум-то годам…
Люба (хохочет). Ой, мам, не гони пургу раньше времени! Ты, как всегда, в своём репертуаре! Щас папаня придёт, ему насуешь ещё…
Надежда. Люба, что за жаргон? Уши закладывает от твоих выражений!
Из-за двери спальной комнаты слышится тяжёлое дыхание старой собаки.
Надежда. Иду, мой хороший, иду! Знаю, что ты меня заждался! Виновата, моё солнышко! Ну, теперь диплом защищён, всё лето буду с тобой! Сейчас гулять пойдём! Наверняка ведь никто тебя не выводил на улицу… (бежит в спальню).
Вера (ворчливо). Как же, «не выводил»… Тебя вот только все и ждали, чтоб он в квартире напрудил. Выводить-то выводили, а назад заносили… Эх, старость - не радость не только для людей! Собака, а мучится совсем как человек! Какой пёс был чистоплотный!..
Люба. Да он и сейчас такой же. Не утерпит, потом знаешь как ему стыдно! Морду так и отворачивает, стесняется, что натворил, не дождался нас. Да оно ж само из него льётся. С мочевым у него что-то, наверное. Сегодня даже кровь на ковре была, я замыла со стиральным порошком.
Вера. Может, и с мочевым… Да всё уж, наверное, у него… Ну-ка, пятнадцать лет собаке! По человечьим меркам, отец говорил, ему уже сто пять лет. Мыслимое ли дело? Тут не то что мочевой, мозги будут отказывать. Он, поди, и ковёр-то за травку принимает… Кто его знает? Тут в мужью голову не влезешь, а уж что у собаки на уме…
Раздаётся звонок в дверь.
Вера. Пойди, открой! Отец, видать, пришёл.
Люба. Я что, швейцаром в этой квартире работаю? Ключей ни у кого нет, что ли? Той открой, этому открой!
Вера (грозно). Любаха!..
Люба. Ой, ой… Иду уже! (уходит)
В зал вваливается пьяный, с виду постаревший более чем на пятнадцать лет Павел. У него появились усы, «трудовая мозоль» - животик. Люба идёт следом за ним.
Вера. Ну, явился, не запылился! Ты опять?..
Павел. Чо, опять-то?.. (Неожиданно трезво, обеспокоенно) Живой?
Вера. Он-то живой, а вот ты, гляжу, опять чуть тёплый!
Павел (снова пьяно). Нет, мать, я горячий, а не чуть тёплый. А всё оттого, что на улице жара страшная сегодня. Лето началось!
Вера. А то я не знаю, что лето… Вон у Любашки каникулы, у меня отпуск с завтрашнего дня. А ты что сегодня «обмывал»? Дочерин диплом или так просто?
Павел. Их ты, чёрт возьми! Надюха ж сегодня защищалась! Я и забыл совсем с этими переживаниями… Ну как, мой звездочёт все звёзды пересчитал? Что получила-то дочка?
Вера. Просто удивительно, что это тебя интересует! «Отлично» Надежда получила… Переживает он! Да ты уж неделю от своих переживаний не просыхаешь! И как тебе только перед девками-то не стыдно, отец?!
Павел. Вот то-то и оно, что перед девками! Был ещё один мужик рядом со мной в семье, Верный, а и того теперь, считай, нет. Всё, был и нет! И всё в жизни так – вот оно было, и нету! Оттого, может, и пью… Эх, жизнь, жизнь… Для чего всё? (пьяно затягивает) «Есть только миг между прошлым и будущим…» Миг! Ты поняла, Веруша? Миг, только миг! Всё пролетело за один миг! Всё! Ты помнишь, я с похорон отца вернулся… Тогда ты ещё жалела меня… А я вот своего батю весь день сегодня вспоминал. Как на покос с ним ходил, как дом строили … Каким он сильным был! А умирал когда… Я приехал, он мне обрадовался. «Подсоби, - говорит, - сынок, сесть хочу. Сказать тебе кое-что надо…» Я его поднял, а он, мать честная, лёгонький, как высохшая былинка! Рак съел такого мужика! Я ему: «Батя!», обнял его… А он мне: «Эх, Пашка!» И умер… Вот так просто выдохнул это «Пашка!» и всё. Так я и остался стоять с ним в обнимку уже с мёртвым. Это как, а? Зачем жить-то, а?
Вера. Ну, покатил слезу! Это водка в тебе сейчас плачет, а не ты.
Павел (упрямо). Нет, я! Я! Ты думаешь, почему я пью эти дни? Душа болит, потому что. Я своего Верного хороню…
Люба. Пап, так он же живой пока что, чего ты?
Павел. Эх, глупая ты ещё, Любаха! Живой… Живой труп он уже, а не Верный! А ведь сколь раз он меня на охоте выручал… Да верней друга, чем он, в лесу не было у меня. Сколько лосей мы с ним завалили… А теперь что? Я который год на охоту-то не хожу? Не знаешь? А я знаю! Как стал он стареть, так и перестали мы с ним охотиться. Эх, жизнь, жизнь! И я вместе с ним состарился.
Вера. Да ты-то какой старый? Пей меньше, не так скоро состаришься. А то всё причину ищешь для выпивки. Жизнь трудная, пёс состарился… Тьфу! Лоб ты бараний!
Павел (возмущенно). Значит, я – бараний лоб? Да?! (Внезапно сникает) А может, и правду ты говоришь… Бараний… Сегодня утром вывел на улицу Верного, ко мне подходит Колька Сёмочкин и ехидно так говорит: «Ты что, Павел Петрович, дом для престарелых собак открыл? Будь мужиком, застрели животину! Ты ж охотник!»
Люба. Ой, пап, ты что? Не надо… (начинает плакать) Не слушай ты никого! Может, Верный ещё поправится!
Вера. Рехнулся? Пристрелит он! Я тебе пристрелю! Недавно читала историю, про то, как одна молоденькая мама испугалась, что собака заразит её маленькую дочь. Попросила охотников, проходивших мимо, пристрелить собачонку. Те и рады стараться – за бутылку-то чего не сделают некоторые! Так у её дочери потом детей долго не было. Бог наказал дочь за материнский грех. А у тебя две девки … Ещё чего! Я тебе пристрелю! И не думай мне!
Павел. Читай больше! Эти писаки много чего напишут, чтоб из человека слезу выжать. Лишь бы бабки платили!
Из спальни выходит Надежда. Она уже переоделась в домашнюю одежду.
Надежда. Нужно будет, я ветеринара вызову, чтоб укол сделал Сириусу. Нечего тут никому убийством заниматься.
Вера. Ещё лучше! Один умнее другого!
Павел (с пьяным смехом). «Укол…» Видали её? А это, по-твоему, не убийство будет? Только мне же ещё за него деньги придётся платить!
Надежда. Так поступают все цивилизованные люди. Хотя, я сама, честно говоря, сомневаюсь, что это хорошо…
Люба (плачет уже навзрыд). Не надо его убивать, не надо! Пусть сам он!
Надежда (как маленькую, уговаривает сестрёнку). Не плачь, Любушка! Никто его не убьёт! Отвезём завтра его в Бараний Лоб. На свежем воздухе ему станет лучше. Травки возле дома поест, росой запьёт, подышит берёзовым ароматом, в озере его искупаю. Он и поправится. Вот увидишь!
Вера. Ну, вот что! И правда, везите его завтра на дачу. Поправится, не поправится, а умрёт пусть своей смертью. Нечего грех на душу брать.
(Прикрикивает на младшую дочь) Да не реви ты! Завтра к бабушке поедем в деревню. (Мужу, тихо, почти ласково, но как приговор): А ты не решишь своих пьяных проблем, я домой не вернусь. Смотри, милый мой, допрыгаешься - всех потеряешь! Знай, мы с девчонками без тебя проживём, а вот ты, бараний твой лоб…
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Картина первая
Бараний Лоб. Павел на веранде большого, практически отстроенного до конца дома. За окном видна отвесная скала. Во дворе под старой берёзой будка. В будке лежит собака. Возле будки сидит Надежда, о чём-то говорит со своим Сириусом. Павел что-то ищет в комнате. Вот подошёл к полке, порылся на ней.
Павел. Да где же эта коробка? Точно помню, клал сюда, на полку… (Смотрит в окно) Ишь, полдня сидит у будки, чуть не целуется с собакой (В окно с сарказмом говорит Надежде) А ты, может, в будку переселишься? Там удобней тебе будет. И чего я больше десяти лет надрывался, стройку развёл, чтоб каждой из вас по хоромам было? Мать гадостей мне наговорила (от воспоминаний Павел сморщился, словно белены пожевал), укатила с Любахой к бабке и глаз почти месяц не кажет. Конечно, здесь работать надо, а у них отпуск, каникулы… Ну, леди с дилижансу – кобыле легче! А ты-то чего с ними не поехала?
Надежда (не оборачиваясь). У меня свои каникулы – Сириус.
Павел (снова ходит по комнате, разговаривая с собой). То-то и оно, что Сириус. Чистая беда мне с вами, девка! Вот тебе и Сириус. Охотничий пёс должен и умереть от охотничьей пули. Только рука-то у меня не поднимается что-то… Вон ружьё висит на стенке в спальне. На днях почистил его, как перед охотой. Верный увидал, хвостом завилял, мол, готов со мной, как всегда… А у самого морда немощно трясётся, будто у дряхлого старика. На бок завалился, заскулил - от слабости лапы задние подкосились. А может, просто понял, что не ходок он уже? Да что он там понял - собака… Это Надюха его всё очеловечивает с самого своего детства – то ей Сириус это сказал, то Сириус то понял. И я уже туда же, под стать ей! Где же эта коробка с патронами? У самого рука не поднимается, соседа попрошу, вместе в тайге
охотились сколь раз, неужто не выручит? Идея! Поутру кончит, и дело с
концом! Куда подевались? Как леший мутит!... (Заглядывает во все потайные места) Ну, прямо как в воду канули! (Вдруг его осеняет, он кричит в окно дочери) А ну-ка, иди сюда!
Надежда нехотя косится в его сторону, продолжая сидеть у будки.
Павел (с металлом в голосе). Я кому говорю, в дом иди!
Надежда медленно побрела в дом. Войдя, остановилась у двери, вперив глаза в пол.
Павел. Твоих рук дело?
Надежда. Ты о чём?
Павел. Патроны ты спрятала? (Надежда молчит) Я кого спрашиваю?!
Надежда (с глухим упрямством). Зачем они тебе? Ты ж на охоту не собирался?
Павел. «Не собирался…» Сама знаешь зачем, не маленькая! Мать в твои годы уже с коляской ходила… А ты всё на отцовской шее сидишь!
Надежда оскорблёно вскинула голову, обожгла его взглядом, как врага лютого, дёрнулась, будто уйти хотела, но не ушла.
Павел (умеряя пыл, жалея, что сказал обидное дочери). Не валяй дурочку, отдай патроны. Сам стрелять не буду, Андрея попрошу.
Надежда (так, что понятно – не отдаст, хоть саму убей). Не отдам! Не дам убивать Сириуса! Сказала, надо будет, ветеринара позову!
Павел. Буду я ещё время на каких-то ветеринаров тратить! Я ведь пса-то обратно в город не повезу, нечего ему в квартире делать. А каникулы кончатся, или как там у тебя это называется, снова в университет пойдёшь, кто с ним здесь останется? Приезжать в Бараний Лоб будем только на выходные. Собака – не верблюд, на целую неделю его не накормишь. Что ж, пусть здесь голодной смертью подыхает! (От досады на себя, на дочь, шарахает кулаком по столу). Вот тебе весь мой сказ!
У Надежды из глаз брызнули слезы. Не от страха перед отцом, от горя и понимания безвыходности положения, приближающегося конца друга.
Павел. Да ты чо, сдурела, девка? Совсем с ума спятила? Людей жалеть надо, не зверьё! Переучилась, видать, в своём университете! Ну, дела! Да ты по отцу родному меньше плакать будешь, чем по псине, старой и вонючей! (Натыкается на гневный взгляд дочери) Что на меня как на волка смотришь? (От горечи и обиды замахивается на Надежду, но ударить не смеет.)
Надежда. Ненавижу тебя! Не-на-ви-жу!!! (Выскакивает из дому, убегает со двора).
Павел остаётся в доме один, долго тупо смотрит на захлопнувшуюся за дочерью дверь. Шатаясь, как пьяный, идёт к дивану, садится, обхватив голову руками.
Павел (мысленно, сам с собой). Ну, ядрёна вошь, дожили! Родному отцу эдак-то! Вырастил на свою голову! Отблагодарила! Сказала папе спасибо! Кормил, учил… На куски рвался! Из сварщиков в коммерсанты заделался, получилось! Магазин свой открыл, джинсы из Турции вожу. Всё для кого? Мне это нужно, что ли? Ведь всё для них, для них!... Хоть бы подумали своими головами, как отцу деньги достаются? На машине ездить хочется, хоромы нужны… Квартира старая не подходит. А спросил бы кто, легко ли мне в этой коммерции крутиться? Каждый день как на пороховой бочке сидишь! Да, недаром говорят – маленькие детки, маленькие бедки. А какой пацанкой Надюха росла! Всюду ведь с ней таскался! А теперь, вишь ты, «Ненавижу!». И из-за чего? Из-за пса какого-то! Да хоть бы сдох, гад! (С улицы послышался протяжный собачий вой) Чего это он? (Выглядывает в окно) Верный, ты чего там? (Из будки слышится бряканье цепи) Кажется мне, что ли это? Надо идти работать, дел невпроворот, некогда мирихлюндиями заниматься!
Павел берёт молоток, планки евровагонки и начинает обивать недоделанную стену. В такт стуку молотка он слышит «Не-на-ви-жу! Не-на-ви-жу!! Не-на-ви-жу!!!»
Павел. Вот, ё-моё! Чокнуться можно! А я мог бы своему отцу так вот брякнуть? Да нет, вряд ли! Я до самой его смерти к нему на «Вы» обращался. А тут… Ну, мыслимое ли дело, который месяц всё это длится? (Отбрасывает молоток в сторону, идёт к окну. За окном уже темнеет, на небе появляются звёзды). Вся семья в контрах, пёс страдает… Куда она подевалась? И всё поперёк отца идёт, всё поперёк! Упрямая, как чёрт! В юристы её прочили, нет, в астрономию ударилась! И хоть бы уяснила себе, что сыт с этой астрономии сейчас не будешь! Сам любил когда-то на звёзды смотреть. Да жизнь другим заниматься заставила, потому как чувствовал ответственность за семью.
Во дворе у будки появляется Надежда с букетом красивых полевых цветов. Она присаживается на корточки к будке, протягивает руку к морде собаки.
Надежда. На, Сириус, скушай малинки. Ты же всегда любил её!
Павел (со злостью задёргивает занавеску на окне). В дом иди! Отца пора ужином кормить! Шляешься где-то!..
Надежда входит в комнату, включает свет, накрывает на стол. Ужинают молча. Только слышны с улицы тяжкие вздохи собаки. Учуяв, что ужин в доме приближается к концу, пёс начинает скрестись в дверь, просясь в комнату. Надежда вопросительно косится на отца, направляется к двери, чтоб открыть её.
Павел (рявкает на дочь). Ещё чего! Не зима лютая! Пусть не наглеет, знает своё место!
Надежда. Но он же привык в доме жить вместе с людьми!
Павел. Вот то-то и оно, избаловали животину.
Надежда, не желая спорить с отцом, берёт миску с едой и выходит из комнаты к собаке.
Павел. Пусть покормит в последний раз. Думает, раз патроны спрятала, так и всё! Утречком я его током усыплю. Делов-то куча! Возьму проволоку, к его лапе привяжу, да на рубильник нажму. И не взвизгнет! И никому обязан не буду! Надюха проснётся, я уж его закопаю…
Надежда возвращается в дом.
Павел. Спать давай ложись! Ночь на дворе.
Надежда (хмуро). А ты что, на веранде спать будешь?
Павел. Да, здесь.
Надежда. Почему?
Павел. А вот захотелось мне сегодня на веранде поспать! Отчитываться мне перед тобой, что ли? Отсюда звёзды лучше смотрятся! Может, ты отцу это запретишь?
Надежда, искоса, внимательно посмотрев на него, молча ушла в свою спальню. Павел, не раздеваясь, только сняв домашние шлёпанцы, лёг на диван лицом к окну, в котором звёзды, как на ладони.
Павел (глядя на звёзды, сам с собой или с ними). Опутали, как сетью, со всех сторон… В городе-то вас так не видно, как здесь. Не то крыши высотных домов закрывают, не то загазованность воздуха сказывается… Что, осуждаете меня, небось, как мои домашние? Уставились своими холодными глазами, в самое моё нутро глядите… Ух, черти, и давят, и давят! Что они, что мысли… И никуда от них не деться. Что же это отец-то мне перед смертью хотел сказать? Может, меня, сына своего жалел? Или жизнь свою? Чего это он тогда мне: «Эх, Пашка…» (Павел сел, посмотрел на часы, снова лег) Так, значит, решено. На рассвете всё и кончу.
На улице раздался протяжный собачий вой.
Павел. Да что ж он, шельма, будто предчувствует свою гибель!
В комнате Надежды заскрипели сначала её кровать, потом половицы. Павел насторожился, прислушался. Снова сел на диване.
Павел (рявкает). Куда?! Хватит шастать! Всю душу вынула с этой псиной! Не посмотрю, что выше отца вымахала, огрею сейчас чем ни попадя!
Надежда (проходя мимо). Чего орёшь-то? Я в туалет. (Вышла на улицу).
Павел (снова лег). Надо же, ещё моей бабки угроза вспомнилась! Совсем я как комок нервов стал!
На улице где-то невдалеке заорали коты. Прошла мимо, возвращаясь в свою комнату, Надежда.
Павел (снова сам с собой). Будто в зверинце живу! Эх, Верный, Верный! Знал бы, что такое будет, ни в жизнь бы тебя пятнадцать лет назад не взял, ни за что на свете! Да лучше б я тому мужику на улице на бутылку просто так дал, чем эдак! А что как не ждать утра? Взять да и… Током! Трахнуть током, как собирался. Щас, Надюха заснёт…
Звякнула собачья цепь. За стеной в комнате Надежды послышалось рыдание.
Павел (сел). Ну, я как Ванька-встанька, блин, – сел, лёг, сел, лёг…
Павел нащупал ногами шлёпанцы, обулся, вышел на улицу, подошёл к будке. Погладил в ней морду пса. Отстегнул цепь.
Павел. Чего уж тут на привязи держать? Куда тебе деваться – чуть живой… Что рад, что я пришёл? Рад, Верный? Ишь, руку мне лижет… Ну, ты придумал мне, тоже ещё… Что за телячьи нежности между мужиками! Ну, ты давай, спи. Спи, Верный, спи!
Павел вернулся на веранду. Лёг на диван. Из-за стены по-прежнему слышно рыдание дочери.
Павел. Ну, что за девка, язви её в душу! И чего Бог не дал сына? Никакой поддержки отцу на старости лет! Один Верный - мужского рода-племени, и тот уже не в отраду! Что ж мне отец-то хотел сказать перед смертью? И чего ещё эта мысль привязалась, Господи, прости! (Откинул одеяло, прислушался). Надюха, слышь? Да не придуривайся, я ж понимаю, что ты не спишь. (Плач стихает). Я вот недавно слышал по радио в передаче одной… Мол, в предсмертный час, ну, перед смертью, то есть, человеку открываются тайны Вселенной. Но вот поведать-то об этом он уже не успевает никому. Понял и умер. Ты как думаешь, правда это? А что как и правда, всё в этом мире взаимосвязано? И ничто в жизни не происходит случайно…
Надежда выскакивает из своей спальни, присаживается на корточки перед отцом, как маленькая, кладёт свою руку в его.
Надежда. Папа, ну ты же у меня такой хороший! Я так люблю тебя! Папуля, папка мой! Почему же так всё? Почему мы с тобой давно не разговаривали, как в детстве, не смотрели вместе на звёзды? Ты помнишь, созвездие Большого Пса. Как алмаз, сверкает голубым светом Сириус, и двенадцать маленьких звёздочек в форме собаки охраняют его… Помнишь, как интересно ты мне рассказывал всё это? Папочка! Куда же это всё подевалось, ушло?
Павел (с горечью). Всё, дочка, проходит. Прошло и это! Ничего нового на Земле нет и не будет. Это, как круговорот воды в природе…
Надежда. А я думаю, что хорошее навсегда остаётся.
Павел. Да оно-то, и плохое тоже остаётся… Только доброе дольше помнится. (Немного помолчал) А мне уже не до звёзд, Надюшка! Это теперь твоя стезя, ты её выбрала. Может, и правильно сделала, что не послушала нас с матерью. Человек должен заниматься любимым делом, тогда и жить ему интересно. А когда из-под палки что-то делаешь, то рано или поздно за это расплата приходит. Каждому своё… Только вот не знаю, как же быть с долгом-то?
Надежда. С каким долгом, папа?
Павел. Ну как, с каким? Вот, к примеру, стал бы я звёздами заниматься, как хотел с детства, что бы вы с Любахой жевали? Нужно было дом строить, вас учить-кормить, работать, одним словом. Вот мы с матерью и мантулили, не думая о том, нравится нам эта работа или нет. Жизнь-то она такая дама, серьёзная да с чудинкой… Иной раз не знаешь, что придумает для тебя!
Надежда. Пап, не обижайся на меня, прости меня, ладно? Я знаю, что ты хороший! Пусть уж лучше нам не скоро откроются тайны Вселенной. Лучше мы все будем жить долго, хорошо?
Павел (ласково гладит её по голове). Хорошо, дочка! Спи иди, спокойной ночи! Всё будет у нас хорошо!
Надежда уходит в свою комнату.
Павел (возвращаясь к своим думам). Да, отошло всё в прошлое, как в небыль… Дочери выросли, мы стареем. Что ж делать-то? Значит, долг? Током и не ждать утра? (Содрогнулся всем телом) Твою м… Не смогу я его! Вот напасть!
За окном послышался тяжёлый вздох пса, словно человека «Эх-хе-хе». Потом шуршание гравия под его лапами. В окно выплыла круглая луна, озарив голубым светом веранду.
Павел. Полнолуние сегодня, вот оно что… То-то, нервы разыгрались. А ведь права Надюшка, взять да привезти ветеринара! Правильно, цивилизованным путём… Чего я мучаюсь столько времени?! Господи, как гора с плеч долой! Вот дурень-то я какой! И себя, и всех вокруг измучил! Нет, спать надо, спать! Стоп, а куда это Верный пошёл? Или мне почудилось? До галюников уже допрыгался я, слава Богу! (Павел нащупывает ногами шлёпанцы, обувается и выходит во двор, бряцает собачьей цепью у будки, тихоньким свистом пытается подозвать собаку, потом, сообразив, идёт по тропинке от дома в лес.)
Картина вторая
Лунная ночь в лесу. Узкая тропинка ведёт к озеру со скалой. Павел, спотыкаясь и чертыхаясь, откидывая цепляющиеся за него ветви берёз, идёт в их направлении. С него спадают шлёпанцы, он останавливается ежеминутно, надевая их снова и снова.
Павел. Вот чертовщина какая! Куда же это он подевался? Вокруг дома обошёл, нет его. Здесь тоже не видать. Да куда он, бессильный, далеко уйдёт-то? (Легонько свистит) Верный! Ко мне! Сириус! Дак он же глухой уже, не услышит. Вот дурачок! Куда попёрся? (Снова свистит) Да никто тебе ничего делать не будет, даже не думай! Что уж я, сволочь последняя, что ли? Верный! Не такой уж я «бараний лоб», как некоторые тут думают… Это ж я так, от усталости жизни, раздёргался! Верный, ко мне! Сириус! Сириус! Вон звёзды-то здесь какие крупные. Только Сириуса сейчас не найти на небе. Это зимняя звезда…
Павлу нужно подниматься в гору. Он сбрасывает шлёпанцы и легко, молодо взбегает наверх. Озёрная гладь залита неживым лунным светом. В ней отражается, серебрясь, гладкая скала Бараньего Лба и крупные звёзды. Внизу, у воды, Павел видит своего мёртвого пса.
Павел (ошеломлённо). Верный! Верный, ты что это, а? Ты зачем же?.. О-о-о! Вот так взял, лизнул мне на прощание руку и сиганул в пропасть, на эти острые камни башкой, да? Верный! Решил снять с меня грех? (Павел затрясся всем телом, в груди у него при этом забулькало что-то) Верный ты наш Сириус! Да пропади оно всё пропадом! Эти вечные заботы, проблемы… Они из человека запросто зверя сделают! Может, и мне так же, как ты, следом за тобой, Верный, а?
Откуда-то сверху слышится голос отца: «Э-эх, Пашка!» Павел без сил садится на подвернувшийся большой камень. Слёз нет. Он поднимает голову к звёздному небу.
Павел. А как же мои Вера, Надежда, Любовь? Как мне их одних-то оставить в этом мире? Нет, не время ещё, нельзя мне делать то, что хочется! Эх, Сириус, Сириус! Закатилась твоя звезда! Прощай, друг! Всю свою жизнь ты был нам верным! И долг свой исполнил так, как понимал его. А у меня свой долг. У каждого своё понятие долга в жизни…
К О Н Е Ц
2009 год