Под мухой

               
    Пётр Сократович Турмалин имел привычку распускаться, как цветок… Целый день он ходил по до боли знакомой коммунальной квартире бутон-бутоном и пытался понять - каким удивительным образом он здесь очутился, и что здесь было сродни его засиженной мухами, потускневшей душе, сравнимой разве что с огромным бесхозным куском горного хрусталя.

    Он, молча, с затравленным взглядом, обшаривал уютные тупички, облюбованные уловками большущих глазастых паучищ , пока не натыкался на абсолютно никчемную, лишнюю вещь, без которой запросто можно было бы обойтись...

   И тогда экзальтированный Пётр хватал в охапку зазевавшийся предмет и как угорелый мчался вон из помещения, так как будто в его руках оказался ненужный балласт, который было необходимо срочно, незамедлительно, выбросить за борт с корзины-квартиры, качающейся на канатиках антенных шнуров, предположительно соединяющихся с затерявшимся где-то там за облаками воздушным шаром.
  И, несмотря на то, что брутальное извлечение домашней утвари всегда заканчивалось успехом, создавалось  едва уловимое впечатление, что коробка квартиры медленно опускается с этажа на этаж. Подобно давным-давно застрявшему лифту, забытому и замурованному пластами стен, но потихоньку, время  от времени, проседающему между тисками ржавых салазок. Казалось, укутанный  в кружева декоративных  решёток  старинный лифт прочно связан невидимыми нитями с загадочным воздушным шаром…

    Возвращался же расхититель порядка пахнущий гиацинтами и сиренью. И если двадцать минут назад самому Сократовичу казалось, что он блуждает по коридору в тяжёлых сумерках какого-то Туманного Альбиона, и даже внезапно появившееся солнце напоминало его потухшему взору… тяжеловесную задницу, которая загадила своим содержимым всё вокруг (избушка к лесу передом!), то теперь… ему даже не вспоминалось, что причиной его нынешнего состояния сползания была роковая, и даже можно сказать фантасмагорическая женщина, которая выдрала его трепещущее сердце, конечно же, в метафорическом смысле, и что теперь ему придётся мучительно ждать, пока не отрастёт новое.

   Наш герой был придирчиво ласков с соседями, но, разобиженный  суровым невниманием детей, легкомысленных женщин и «козлов», убирался восвояси. И потом долго, тупо сидел перед не ядовитой коброй настольной лампы, пока резко не гасил её и не плюхался спать. Вот тут-то всё и начиналось... Начинали проявляться воспоминания, начинались видения, сны, раздумья, размышления, всполохи сознания и другие проекции...

  После ухода жены у Петра был скоропалительный роман с другой женщиной…
  …Однажды, в приоткрывшийся проём двери, в комнату  Турмалина проскользнула очаровательная соседка, как будто желая что-то спросить или же сказать... Она вежливо поинтересовалась можно ли и Пётр не раздумывая кивнул. Гордо неся нескромно выпяченные груди, она важной павой проплыла до середины комнаты, как вдруг её халат то ли за что-то зацепился, то ли попросту соскользнул, то ли ещё как-то слез, подобно сброшенной змеиной коже (так женщины в период межсезонья меняют бледность на загар). Неожиданная гостья быстро нагнулась (видимо, чтобы подобрать разноцветный халатик) и невольно распустила перед Петром свой… павлиний… зад.

 Перо из хвоста павлина, весьма многозначительный эротический символ (бедный Аргус) … удачно размещается между ног женщины, как его не поверни - вверх или вниз; мужчинам же более соответствуют  атрибуты каштана, что так же удачно и гармонично сочетается с павлиньим пером. 

  Не растерявшийся Пётр совсем уже было собрался осчастливить женщину, как вдруг заметил на раскинувшихся ягодицах, словно на экране телевизора, беспечно ползающую муху. Эти мухи ползали везде, словно по дешёвой мелодраме, а ведь это была жизнь. Он хотел было попросту прихлопнуть эту…  маленькую… субстанцию (поскольку отпугнуть это несносное чудовище раз и навсегда было бы неосуществимо трудно), но это поставило бы его как приличного человека в несколько двусмысленное положение. Ему вдруг даже стало казаться, что стоит замахнуться на муху и шлёпнуть её, как все окружающие поверхности пойдут полосками и изображение начнёт меркнуть, и скакать, рискуя полностью исчезнуть. И ещё, он, кажется, понял, что мухи были всего лишь помехами этой трансляции. Как только мозг зафиксировал эту простую идею - муха тут же убралась. (А что если эти докучливые насекомые были намёком на другую ситуацию, другую развязку, параллельную судьбу?) Вот хорошо бы было, если бы Пётр залепил соседке по заднице пощечину и заявил бы, что, мол, шляются тут всякие, попами крутят, сами под руку подставляются. Но это была бы совсем другая история.

 Как только Пётр прикоснулся к женщине, и пугающе-автоматическая стыковка как бы сама собой осуществилась, он почувствовал, что его обдувают, несущиеся откуда-то сверху, с потолка, словно внезапно свесившиеся полиэтиленовые ленты, струящиеся потоки ветров. По верёвочной лестнице, прямо из недр воздушного шара или, может быть, это был дирижабль, или небесный ледокол, спускался некий таинственный полярник (видимо, каждому этот внезапный, назойливый гость представляется чем-то знакомым, легко, сразу-точно-узнаваемым). Он был в белом, серебристо-снежном плаще (и вообще, весь он был словно бы покрыт сверкающим инеем), в сетчатых очках и, наверное, в неудобной, перекособоченной летчицкой шапке. По мере его приближения, краем глаза, Пётр стал замечать, что это большая белая, прожилистая муха... какой-то призрак коллективного похмелья. Воплотившийся, сгустившийся из тумана пьяных отрыжек, перегара, испарины, ругани, грязных мыслей и дурных привычек, несносный карлик, сконцентрировавшийся остаток света - ужас ночи… В общем, кое-что пострашнее белой горячки. Пока Пётр ёрзал и елозил из стороны в сторону, гадая, что бы это значило, муха вскочила ему на шею, вцепилась в волосы и вонзила свой толстый хоботок, через плотно сжатый родничок в мякоть мозга, распыляя вокруг то ли хлопья белой пены, то ли клочья пористого снега из его головы…
  Как известно, любая крайность часто заводит нас за черту дозволенного так далеко, что порою оттуда уже трудно вернуться. Однако многие люди относятся спокойно к таким тайным несоответствиям внутри своей личности, так как, по их мнению, пока это никому неизвестно, оно никому не причиняет особого вреда или же беспокойства. Да и разве можно требовать от человека с не особо развитым "общественным" потенциалом попытки осмысления культуры современной ему цивилизации? Судя по всему нет - такому человеку достаточно и его собственной мифологии.

  Возможно, всё бы шло гладко, если бы прагматичная муха снова не появилась на ягодицах... тут уже Пётр не удержался и с размаху, что есть мочи, припечатал, целясь наверняка. Муха почему-то не пострадала, а вот соседка... резко вскочила, вся прямо таки задыхаясь от возмущения и не потраченного желания. Едва справившись с собой, от волнения и неловкости, она обозвала никудышного соблазнителя Дон Гуана - игуаной, то есть, конечно же, грубияном и, с высоко вздернутым носиком, плотно укутавшись в халат, победоносно торжествуя, ушла.
  Это была не та, не его женщина. От неё притягательно пахло, но чужим, экзотическим запахом. А, возможно, это он сам - в очередной раз окончательно замкнулся в себе и варился в собственном соку. Любая дверь покажется тупиком, если вовремя не подобрать нужный ключик.
 

 В каком-то смысле, это было славное время, увлекавшее Петра своей беспечностью, бесшабашностью и бесполезностью, но после этого он начал пить ещё более сосредоточенно и серьёзно, словно отравился человеком и больше этого не желал.
  Именно эти события, а не символичный уход его жены, заставили Петра постигнуть суть происходящего. Он понял, что люди, словно сообщающиеся сосуды, и достаточно одной подходящей молекулы чужого флюида, чтобы тут же вступить в затяжную, продолжительную реакцию. И здесь ты уже, словно заложник ситуации связанной с опьянением этим новым химическим составом. Но на всякий яд есть своё противоядие и поэтому пить алкоголь для Петра стало все равно, что заслоняться от чужих влияний, не вступать в контакт с чужими судьбами, с ложными движениями псевдоистории, оставаться самим собой, быть трезвым. (Меняя свой химический состав, перестаёшь быть человеческим существом, всё понимаешь о людях, видя со стороны, но не маешься их болью.) Кроме того, он решил, что вся история делается под наркотиками и водкой (под водочку), по его мнению, это был невидимый катализатор и, возможно, единственная причина, и угадать её, осознать, можно лишь "протрезвев" в историю посредством того же алкоголя, водки. "Общество борьбы за трезвость" стало его образом и нормой жизни. Не смешиваться с веяниями толпы, не вступать в подобные опасные связи, стало его девизом. Для него стало вполне очевидным, что какофония боя - это ад, который люди недооценивают. И каждая последняя мировая война - это незамеченный (непризнанный) апокалипсис нового поколения, в котором силы добра одержали очередную победу, благодаря тысяча одному смельчаку, оказавшемуся в нужное время в нужном месте. А пророческие даты конца света вполне могли совпасть с событиями и датами, в которые действительно происходили непоправимые инциденты и в которых несколько участников разыграли величественную сцену зачина, положившего начало грядущей войне.
  Короче, именно исходя из всех этих причин и предпосылок Пётр рвал  все связи и словно тонул в бездонном колодце истины, но, похоже, ценой собственной гибели, так как, когда мы отстраняемся от заведённого порядка, не остаёмся на своём назначенном нам месте, мы видим всю сложную систему мира, весь механизм его в действии, мы прозреваем, но он подминает нас под себя.
   Пётр не понимал, за что его бросила жена, и ушла к другому.  Да тут, наверное, и нечего было понимать. В этом мире ни от кого нельзя было ожидать логически точных, продуманных, верных, разумных поступков. Он чувствовал себя человеком из Хиросимы (неким японским Герасимом), который погиб в одночасье из-за того, что кто-то никак не мог поделить свой бред (свои бредовые фантазии), свой бредовый мир. Да и что говорить о тех, кто пользует власть, если даже жители его коммуналки, все поголовно, были шпионами того, во что верили, своей идеологии, каждый из них работал на свою идею-фикс. И только Пётр, как ему казалось, сохранял суверенитет (если не считать странной мухи-лифтёра).

  Он попытался уснуть, но мысли о проданной с утра картине захлестнули его с новой силой. Он уже избавился от многих вещей-свидетелей его прошлого, узнающих его, удостоверяющих подлинность его личности, и, похоже, что эта картинка, с убегающей лентой лесной тропинки, была последним аргументом, доказывающим его существование, была памятником, воздвигнутым здесь только ради него. Пётр сделал роковую ошибку, он порвал связующую нить, он словно стёр со стены приметы времени и теперь ему не за что было уцепиться, ничего его не связывало теперь с этим местом; время остановилось и замерло, воспоминания о прошлой жизни застыли и перестали мельтешить и суетиться, остался только последний кусок... Это бывает в какой-то момент жизни: мы перестаём покупать новые атрибуты, определяющие наш быт, мы становимся ленивыми и неконкретными, мы всё чего-то ждём. И когда баланс между «было и есть» уравнивается, мы осознаём глубину происходящего. Пётр догадался, что этот мерещившийся ему воздушный шар, это и есть его огромное вздувшееся, раздувшееся сердце, которое никак не может взлететь, несмотря на то, что он уже от всего освободился, всё выбросил, и даже символического пути назад уже не было. Ему осталось выбросить только самого себя. (Как будто Пётр и был главным балластом, от которого и предполагалось избавиться в самом начале). И теперь, когда он выбросил в пропасть все определяющие его предметы, ему ничего не оставалось, как отправиться за ними следом. Словно камень с души, словно лишний груз и т.д. От этой мысли он словно откуда-то сорвался и полетел вниз, пока больно не ударился о свою же собственную кровать. Очнувшись, он дружелюбно посмотрел на то место, где раньше над его кроватью висела эта старая дешёвая репродукция с лесной тропинкой. Мама всегда говорила ему (сквозь всё детство): "Вот смотри Петя, - она так называла его (а ещё, иногда, Петрушей), - будешь плохо себя вести, придёт злой человек и унесёт тебя в лес". От картинки остался торчать только старый надёжно заколоченный гвоздь, но гвоздь это такая малость. Вдруг гвоздь шевельнулся. От испуга Пётр втянул голову в плечи, сжался и присмирел. Он таращился сквозь тьму на гвоздь и боялся пошевелиться. Но гвоздь больше не двигался. "Неужто примерещилось? "- подумал Пётр. Но смелости двигаться самому, зажечь лампу или хотя бы перекреститься, пока не было.
   Неожиданно гвоздь быстро продвинулся в стене, через, сквозь стену, не разрушая её ещё на пять сантиметров. И тут Пётр здорово испугался. Он подумал, что это конец и пустота принюхивается к нему, приближается к нему, ищет его, чтобы окончательно уничтожить его, засосать в себя. Зачем же он продал то последнее... - картину. Он сам пропил, выпил всю свою жизнь, все её составляющие до дна. Это была чёрная метка пустоты. Это был последний вызов. Мушка пустоты - чёрная родинка пустоты.* Гвоздь снова двинулся с ужасающей быстротой в его сторону, как будто нашёл. И тут Пётр закричал уже что есть мочи, вскочил, перекрестился и включил одним ударом лампу.
  Объектом его пристального внимания оказалась маленькая объёмистая, пухленькая, мягкая, ворсистая муха, ползающая тут и там, а не упрямый гвоздь, который как всегда находился чуть поодаль, но до последнего момента Пётр был уверен в обратном. "Какой ужас!" - с облегчением подумал он. Ему стало так хорошо, словно повсюду в комнате с потолка спускались маленькие ангелы на маленьких воздушных шарах**, но видение быстро исчезло. Он снова лёг, потушил лампу, почухался (как оказалось, он был всё ещё пьян как младенец) и подумал, какое же дерьмо, однако, жизнь.
  Сон есть беспредельное бодрствование разума, а алкоголь здесь нужен для того,  чтобы беспрепятственно войти в транс, это и смазка, а порою и клей для мозгов.
  Пётр наконец-то уснул. И ему приснился странный сон. Будто он идёт по тёмной, тёмной комнате, где очень много разных струнных инструментов и он должен там, среди них, найти один без натянутых струн. Шуметь почему-то нельзя, это неудобно, кто-нибудь придёт и станет ругаться. Он медленно движется по комнате, и каждый его шаг отдается переливами удивительно тонких звуков. Он трогает руками всё. Инструменты,  до которых он дотрагивается, отвечают ему чарующими, волшебными голосами, но все они затянуты струнами. Одна группа инструментов даже с грохотом рассыпается, и вся комната ещё долго гудит, звенит и резонирует, словно расстроенный рояль (он словно стоит в брюхе расстроенного рояля). Но никто не приходит и Петр, успокоившись, продолжает свой поиск. Но, к сожалению, пока безрезультатно.
   Он трогает и трогает заграждения из струн. И вдруг чудо - его рука натыкается на голую древесину того самого инструмента. Но оказывается, что он дико боится просунуть в отверстие руку. А это необходимо, там находится что-то ценное, что-то самое важное, самое главное. Он долго ждёт, не решается, пытается вспомнить всю свою прожитую жизнь, но не найдя там ничего особо интересного (или сегодня он был просто не в состоянии перебирать стеклянные шарики воспоминаний), он засовывает руку и просыпается. Единственное, о чём он успевает подумать, что, может быть, он превращается в струны.

  Проснулся он светлым, солнечным утром от того, что прямо по губам, по раскрытому, пересохшему рту у него ползала муха (а мухи - это своеобразные помехи, штришки, они всегда рядом на голографическом экране реальности, мухи существа из другого мира), которая уже, наверное, не в первый раз, норовила залезть ему прямо в рот.
  Подобный раскинувшемуся каменному цветку, Пётр сразу спохватился и попытался сцапать забравшуюся внутрь нарушительницу. Он словно ядовитое растение быстро сомкнул челюсти, клацнул зубами, но муха неторопливо вылетая изо рта, оглянулась и, наверное, по-своему, по-мушиному, подумала: "Какие же это всё-таки медленные, неповоротливые, допотопные и в то же время уверенные в себе и неприступные создания".
   
 
                КОНЕЦ.
 
               
 Июль 2000 г. Март 2001 г. 16-17 ноября,19 декабря 2003 г. Май 2015.

       

 *Его жена и была той пустотой с мушкой, это она словно муха скакала над ним и пустота была в облике его жены.
 ** Анимационное примечание:
- Задорные мухи на маленьких воздушных шарах.