В парикмахерской, на углу Маяковского и Декабристов - шумно и очередь. Машинки гудят, мастера стригут - волосы падают - седые, чёрные, каштановые, русые и завитушки детских кудрей – всё ненужное удаляется с голов посетителей, Убираются свидетели, режутся локоны, которые ещё минуту назад - были частью личной жизни клиентов. Теперь они сметаются веником и их уносят прочь.
- Как стричь?
- Под канадку, а на шее коротко, можно даже под ноль.
Юра расположился в кресле и стал глядеть в отражение зеркала - там был он и парикмахерша - белокурая девушка в фартуке, надетым поверх сарафана. Короткая причёска и родинка под нижней губой, немного добавляли к её лицу взрослости. И почему то стало ему жалко её, без видимой причины, просто стало жалко и всё.
«Совсем девчонка» - думал Юра - лет двадцать ей, не больше, наверное, ещё не видела печали, и «пороха не нюхала» Совсем худая, смотреть не на что. Откормить, что ли её не кому? И куда родители смотрят?
- Как Вас зовут? - спросил Юра и попытался улыбнуться, но получилось, что-то совсем непотребное, вроде прокисшего борща на вкус.
Он смутился и покраснел и вдруг увидел себя в зеркале совсем другим, не таким, каким он видел себя дома, бреясь в ванной, а намного старше и от морщин на лице, как от неожиданного толчка в спину, ему стало тревожно и неуверенно.
- Мария, или Маша, называйте, как вам больше нравится.
«Тощая, блин, эта Маша» и в чём только жизнь теплится, однако приятная, и взгляд у неё какой-то особенный, мягкий и строгий одновременно, и движения уверенные, как будто стержень у неё внутри, и осанка прямая, орудует ножницами лихо. «Я бы её откормил» - она бы у меня – в миг, прибавила в весе.
«Я бы её на диету посадил» - на сало с картошкой. Кормил бы настоящим узбекским пловом и казахскими баурсаками, и венгерскими рульками. Подливал бы ей в тарелку гуляш из парной баранины, с сочнями и жареным луком, а на ужин – после шашлыка и отбивных - приказывал бы есть ванильное мороженное. Беляшами бы закормил, мать её. И пусть бы она только посмела – не поправиться.
- А меня зовут Юра.
И он опять покраснел, потому, что никакой он был не Юра, а Юрий Петрович - он ясно видел себя в зеркале, и понимал, что кончился тот мальчик, которым он себя считал, и что он, минуя средний возраст – сразу превратился в старика.
Вспомнилась фотография из старого журнала, где «Битловские» патлы подстригают молоденькие девчонки, такие же юные, как та четвёрка – сидят, красавцы. Джордж Харрисон, поднял голову к парикмахерше – и улыбается.
- А я вас видела вчера – сказала Маша – вы картошку покупали, в «Овощном», напротив музея просвещения. Я в каске была, вы меня не помните.
- Было дело.
Ножницы и Машины руки, приятно щекотали шею, и Юре на секунду показалось, что он и в самом деле может принять великое решение – взять кого-нибудь и выкормить. Не птичку или кошку, а маленького ребёнка из детского дома, с его запросами и характером, и подарить ему любовь, заботу, ласку. Отдать ему часть себя, позволить ему быть самим собой, дать ему свободу, выбор и деньги. Эк, меня занесло. Наверное, это только в молодости можно так легко поступать, не думая – бах и всё, хотя, молодость этим и ценна.
«Клац-клац», и падают волосы.
- Так это как? - Юра поднял голову - это вы, что ли были вчера на мотоцикле? Дошло до него.
- Я.
Юра не спал прошлой ночью – перед глазами был Божественный герой на «Харлее», в кожаной куртке и в кожаных брюках в чёрной каске, которая скрывала его лицо и добавляла ему ещё больше таинственности и восхищения. Он запомнил ту минуту. Всё тогда стихло на его улице – остановились машины и перестали петь птицы. Божественный герой дал по тормозам, остановился, купил что-то в ларьке, потом завёл с ключа двигатель и «Harley-Davidson», оставив за собой облако пыли - исчез, и в воздухе повис только один выдох: «Вот это да-а!»
И это была она? Вот эта пигалица?, которая сейчас чикает ножницами над моей макушкой – это и есть мой Божественный герой?
- Маша - вы такая маленькая, как вы справляетесь с техникой?
- Да без проблем. Вообще, это у меня второй байк, первый я разбила. С ребятами ехали по трассе из Новосибирска – и под «Камаз» залетела - мотоцикл – в хлам, а на мне - ни царапины.
И ещё больше Юре захотелось кормить её, захотелось взять её на руки и посадить на мотоцикл, а самому сесть сзади, обнять её за талию – и улететь с ней на «Харлее» в новую жизнь и чтобы ветер разгладил морщины.
- Сто пятьдесят.
- Водки или рублей?
Юрий Петрович улыбнулся своей шутке, улыбнулся теперь уже по-настоящему - и у него получилось - он улыбнуться так, как Джордж Харрисон в 1961 году, ещё до его рождения.