Данный текст является переводом книги "6 лет с техасскими рейнджерами"
Техасские рейнджеры – одно из самых известных правоохранительных подразделений в мире. Данная книга, написанная больше ста лет назад, является изложением бесценного опыта человека, имевшего самое непосредственное отношение к этой организации. В течение шести лет (1875-1881 г.) он служил в качестве рейнджера. Эта книга – не очередное исследование, а воспоминания участника драматических событий и одновременно прекрасное отражение жизни на американском фронтире.
Перевел Андрей Куликов
Шесть лет с техасскими рейнджерами
Глава 1.
Как я стал рейнджером.
Главной формирующей силой в жизни человека является наследственность и от своего отца я унаследовал любовь к жизни на фронтире, в опасности и азарте. Это наследие было покреплено средой воспитания и тренировкой, что и привело меня в итоге в подразделение техасских рейнджеров. Мой отец, Джеймс С. Джиллет, сам был человеком границы (термин слабый, но будет в дальнейшем применяться за неимением в русском языке аналогов слову «frontiersman», прим.пер.), хоть и родился на востоке. Когда он был ребенком, его родители переехали с его родины в Кентукки в Миссури. Спустя короткое время они умерли и юный сирота жил с дальними родственниками. В довольно молодом возрасте мой отец, вместе с тремя другими искателями приключений из Миссури, отправился в Санто-Фе. Когда они пересекали Индейскую Территорию, нынешний штат Оклахома, их маленький отряд был захвачен индейцами осейджа. К счастью для молодых людей, индейцы не причинили им вреда и отпустили на свободу после двух недель заключения в лагере племени.
Несмотря на эти события, отец не повернул назад и достиг Санто-Фе. Здесь он прожил несколько лет и выучил испанский язык. Однако он подцепил лихорадку, из-за чего переехал в Ван Бурен, штат Арканзас. Здесь он изучал право и был принят в коллегию адвокатов. Вскоре он перебрался в Париж, штат Техас, где был выбран законным представителем Ламар и прилегающих к нему округов.
Когда Техас вступил в Союз и началась война с Мексикой, отец был зачислен в армию в 1846 году и дослужился до майора. Во время губернаторства Сэма Хъюстона (1859-1860) отец был квартирмейстером батальона рейнджеров, так что естественно, что я ощущал сопричастность к этому знаменитому подразделению.
Во время Гражданской войны отец уже вышел из призывного возраста (он родился в 1810 году), но, когда Южан прижали и они стали набирать всех подряд, отец был призван (1864 год) и до конца войны прослужил в отряде капитана Кэрингтона.
В 1850 году он женился на Бэтти Харпер, жительнице Вашингтон Каунти, Техас. Отец моей матери, капитан Харпер, был южным плантатором, эмигрировавшим из Северной Каролины между 1846 и 1848 годами и основавшим плантацию с сотней рабов.
Моя мать была образованной и изысканной дамой. После замужества она привезла несколько негров-рабов в новый дом в Остине. У них с отцом родилось пять детей, два первых сына умерли в младенчестве. Я был четвертым ребенком и увидел свет в Остине, Техас, в 1854 году, 4 ноября. Моя старшая сестра Мэри, и младшая, Ева, благополучно дожили до старости.
После окончания Гражданской войны мой отец вернулся в семью с подорванным здоровьем и духом. Его рабы получили свободу и его земли, около двухсот акров в пяти-шести милях от Остина, были запущены и неурожайны. Адвокатской практики в Остине после войны было немного, но мой отец решительно взялся за дело, чтобы прокормить семью. Тогда я не понимал, но сейчас знаю, как ему было тяжело. Мне было всего восемь с половиной лет, когда он вернулся из армии Конфедерации. Я помню, как он старался развлечь нас историями о своих военных приключениях и стычках с индейцами. Эти истории, вкупе с наследственностью, и разожгли мое желание жить на фронтире жизнью, полной приключений.
В то время в Остине не было бесплатных школ, но отец отправлял нас троих, Мэри, Еву и меня, в платные. Они были не слишком хороши, я потратил два года в немецкой школе, смешивая немецкий и английский языки. Особой прилежностью я не отличался, и много времени проводил в углу для наказаний. Школа казалась мне надоедливой и занудной. Когда в 1868 году она закрылась, я стал ходить на рыбалку и больше не провел в школе ни одного часа. Книги мне заменили открытые просторы природы, я начал жизнь, полную спорта и свободы, что и привело меня в подразделение рейнджеров.
Мой отец всегда держал пони и ездить верхом я научился раньше, чем ходить. Проводя время на берегу реки Колорадо, я научился плавать и ловить рыбу так давно, что и не помню теперь, когда бы я не умел этого. Я удил вдоль реки несколькими ручными лесками и обычно не мог пожаловаться на улов. Пойманную рыбу я продавал на улицах Остина и скоро заработал достаточно денег, чтобы купить маленькую лодку. Кроме того, я прикупил хорошие снасти с сотней крючков и занялся ловлей рыбы всерьез. В пяти или шести милях от Остина на реке Колорадо была мельница Метьюса. Под мельничным колесом был отличный лов, тут я и начал свой промысел. У меня была большая жестяная коробка с крышкой на пружине и несколькими маленькими отверстиями. Я топил ее в воде, привязывая веревкой к столбу, и бросал внутрь пойманную рыбу. Так она оставалась живой, пока я не приносил ее в город.
Много освобожденных негров фермерствовали на берегах Колорадо, и я сдавал им напрокат моего пони, по двадцать пять центов за поездку, пока сам не собирался возвращаться в город. Частенько я возвращался в город при звездном свете, добирался до старой торговой лавки в Остине и здесь, разложив рыбу на мешковине, на рассвете ожидал первых покупателей. Так продолжалось, пока рыба не перестала клевать осенью 1868 года.
Многие солдаты Конфедерации, возвращаясь с войны, приносили свои старые мушкеты Энфилда. Это были гладкоствольные однозарядные ружья, заряжаемые пулей или парой-тройкой картечин. Это старое оружие, если его зарядить дробью, было эффективно против птиц или белок, но у него был серьезный недостаток – оно пиналось, как мул. Как говорили мальчишки, «оно делало мясо с обоих концов». Один день стрельбы из такого мушкета мог оставить плечо и руку черным или синим на целую неделю.
Когда рыба перестала клевать, я переключился на охоту и купил такой мушкет за три с половиной доллара. Он был длинным, как забор на железной дороге, так что в моем возрасте я еще не мог заряжать и стрелять из него с рук, требовался упор. У мушкета Энфилда самый длинный ствол из всех, что я видел, а курок едва ли не с человеческую ладонь. Я мог взвести курок обеими руками, однако, если я передумывал стрелять, моих сил уже не хватало, чтобы аккуратно спустить его. Чтобы не потерять предохранительную крышку, я снимал ее и клал в карман. Однажды, прицеливаясь, я не заметил крышки и, думая, что она слетела, выстрелил. Крышка застряла и мой мушкет ревел, как гаубица. С тех пор я всегда проверял крышку перед выстрелом. Конечно. Я не слишком многому бы научился с таким оружием, однако оно дало мне урок не только стрельбы, но и опасности, исходящей от огнестрельного оружия. Эти уроки мне сильно пригодились в дальнейшем.
Весной 1869 года я вернулся к своими рыболовным снастям, а еще купил двуствольный дробовик за двенадцать долларов. С его помощью я охотился на перепелов и уток, которых продавал в Остине. Осенью мне исполнилось четырнадцать лет, и я вполне сносно управлялся с оружием для моего возраста.
Ранней зимой на юг повалили дикие гуси. Я охотился на них на Калорадо, в десяти-двенадцати милях от Остина. Утром птицы кормились на кукурузных полях, а днем собирались в стаи на песчаных отмелях. Это было умно – в трехстах-четырехстах ярдах от них не было ни одного укрытия, так что из дробовика их было не достать. Я подбирался к ним так близко, как только мог, и наблюдал часами, пытаясь придумать, как подобраться на расстояние выстрела. Из современного оружия я мог бы выкашивать целые стаи, по десятку птиц за раз.
Весной 1871 года состоялась моя первая поездка на фронтир. Мой отец продавал свои штуковины для связывания крупного скота и взял меня с собой. Это был первый раз, когда я уехал больше ем на двадцать пять миль от Остина. Я был рад путешествию, людям, стране. Эти огромные, крутые люди фронтира, которые носили по паре револьверов и Винчестеру, поразили мое воображение. Их рассказы о жизни на границе и войнах с индейцами очаровывали. Я хотел остаться с ними и очень скучал, когда пришлось вернуться в город. В том же году мой отец решил пригнать несколько стад скота в Остин, и я помогал ему. Я стал ковбоем – так начался мой путь к жизни, которую хотело мое сердце.
Летом 1872 года здоровье моей матери ухудшилось, и отец отвез ее в Лампас-Спринг. Целебные воды помогли ей, и они реши туда переехать. В то время в графстве Лампас было много скота, но зимой до коров никому не было дела. Скотоводы и ковбои просто хорошо проводили время в городе. В это время я сильно сблизился с ними. Весной 1873 года мой отец решил съездить в Остин по каким-то делам. Фронтир звал меня еще с первого путешествия, и я воспользовался отсутствием отца, чтобы отправиться в округ Колман, тогда находящийся на границе Техаса.
Монро Кукс и Джек Клейтон купили тавро для клеймения скота, и я увидел, как они покинули Лампас. Я был немного знаком с ними, поэтому решил поехать следом и попросить работу. Тогда об индейцев можно было споткнуться на каждом шагу, и мне было страшновато отправляться в путь в одиночку. Через день или два я встретил человека по имени Боб Маккольм, он вез груз муки и согласился взять меня с собой. Я попрощался с матерью и сестрами и больше не видел их до следующего декабря.
Мы без происшествий добрались до старого лагеря Колорадо примерно через пять дней. Команда Кукса и Клейтона была здесь, набирала припасов в дорогу. Я стоял поодаль и наблюдал за работой ковбоев, но не хватало смелости подойти и предложить свои услуги. Наконец, команда отправилась на обед в Джим Нед Крик. Я пошел с ними и обратился к Монро Куксу по поводу работы. Он долго рассматривал меня, а потом спросил: «и какую же работу может делать мальчик такого размера?»
Я ответил, что могу делать все, что можно делать в моем возрасте. Он не ответил сразу, и мы пошли в лагерь на обед. После еды мужчины начали готовить лагерь к ночевке – сделали веревочный загон и начали ставить опоры. Я стоял поодаль, как сирота, и наблюдал. Потом мистер Кукс набросил веревку на грузного гнедого коня. Животное открыло глаза, громко посопело и задергалось так сильно, что понадобилось трое мужчин, чтобы удержать его. Мистер Кукс повернулся ко мне и сказал: «Эй, парень, если сможешь удержаться верхом на этом коне – получишь работу».
Я повернулся и, прихватив седло, уздечку и попону, направился к животному. Один из мужчин в команде обратился ко мне.
«Молодой человек», сказал он, «Это старый, избалованный конь, и, каким бы хорошим всадником ты не был, лучше тебе на него не залазить».
Я взглянул на него искоса.
«Я ищу работу и, хотя я не объездчик, я все равно сделаю эту попытку, даже если он меня убьет».
К тому времени один парень поймал коня за оба уха и заставил стоять. На него надели седло, затянули подпругу. Мне помогли залезть в седло и вручили поводья. Едва я устроился поудобнее, они отпустили коня. Тот начал прыгать и вертеться.
Мистер Кукс, похоже, понял, в какой опасности я находился и крикнул мне, чтобы я спрыгивал. Однако прежде, чем я решился это сделать, конь пустился в галоп и начал бегать по окружности загона. Вскоре его поймали и успокоили. Я получил свою работу, но это был грязный трюк – многие мужчины делали ставки, упадет ли мальчик или нет. Впрочем, с тех пор они больше не сажали меня на таких опасных лошадей, а давали самых кротких пони.
Нашей первой работой было доставить стадо скота братьям Хорелл, которые разбили лагерь возле Хоум Крик. Мы добрались до реки Колорадо и здесь меня отправили напоить и остудить лошадей, пока остальные готовят говядину. Я отошел на милю-другую, когда увидел человека, приближающегося сзади. Когда он приблизился, я подумал, что это самый впечатляющий экземпляр человека границы. Он был больше шести футов ростом, с темными волосами и бородой. При нем были два шестизарядника и Винчестер, ехал он на превосходном коне и в отличном калифорнийском седле. Он подъехал и спросил, из чьей я команды. Я ответил, что из команды Кукса и Клейтона. Тогда он спросил мое имя. Когда я ответил, он сказал: «О, да, я видел твоего отца в Лампас несколько дней назад. Он просил тебе передать, чтобы ты возвращался домой и отправлялся в школу».
Я не ответил, просто повел лошадей дальше. Тогда незнакомец сказал, что его зовут Сэм Голстон. Он сказал, что не стоит молодому парню бродить по территории индейцев одному и без оружия, что команде не стоило оставлять меня одного и посоветовал вернуться к родителям. Поскольку я не отвечал, он попрощался и ускакал прочь. Совет был хорош, но я не собирался ему следовать – я выбрал жизнь на границе.
Кукс и Клейтон не остались в этом бизнесе надолго. Выполнив контракт братьев Хорелл, они продали дело Джо Френку. Я полагаю, я был передан вместе с командой, поскольку продолжил работать на мистера Френка. В груди человека еще не билось сердце добрее, чем у Джо Френка. Он был человеком больших габаритов и большой души.
Он очень заботился о своих молодых ковбоях и часто расспрашивал, где я вырос, как был воспитан и как докатился до жизни на фронтире. Когда пришли осенние холода, он выдал мне теплое пальто. Оно доходило мне до коленей, а рукава были такими длинными, то в них можно было просунуть поводья и так ехать. Рукава были одновременно и перчатками.
Летом 1873 года Джон Хитсон, Сэм Голстон и Джо Френк перегоняли скот для старого Джона Числома, команда которого разбила лагерь с южной стороны Кончо Ривер, там, где сейчас находится Паинт Рок. Другие команды были разбросаны вниз по реке примерно на полмили. Там было примерно семьдесят пять-сто мужчин в четырех лагерях, и не менее пяти сотен лошадей. Однажды вечером после наступления темноты индейцы пробрались в лагерь Голстона, украли около шестидесяти лошадей и попытались скрыться. Краснокожие и ковбои вступили в перестрелку, которая длилась всего несколько минут, но было произведено более двухсот выстрелов. Бой был виден из нашего лагеря, я видел каждую вспышку выстрела и слышал крики индейцев и ковбоев. Один из людей Голстона получил пулю в ногу и несколько лошадей были убиты.
Через две ночи индейцы попытались провернуть такой номер с нашим лагерем. Боб Вайтхед и Пит Пек были на часах в это время, а я спал неподалеку. Когда индейцы начали стрелять, я сел в своей постели и увидел индейца, скачущего на пони. Казалось, он мчался прямо на мен, отстреливаясь от Вайтхеда и Рика, которые преследовали его по пятам. Я окончательно проснулся и рванул в заросли как был – босиком и в нижнем белье.
Мистер Фрэнк и его парни привели лошадей обратно и до утра оставили их в загоне. Я начинал чувствовать вкус жизни на фронтире.
В течении многих лет скот бродил на юге в округах Менард и Кимбл, и Джо Френк был одним из первых в округе Колеман, кто отправился на юг в округ Сан Саба. К ноябрю он закончил работу и имел в своем распоряжении три сотни жирных коров, которых отогнал в Калверт, Техас. Джона Банистера с лошадьми он отправил на зимовку на Большие Солончаки.
Я побывал в Лампасе с этим стадом и увидел мать и сестер впервые за девять месяцев. Когда мы достигли Белл Каунти, нас встретил покупатель и купил коров по 10 долларов за голову. Он просто слез с лошади, открыл пару седельных сумок, заплатил три тысячи долларов в двадцатидолларовых золотых слитках и нанял несколько парней в помощь себе, чтобы перегнать стадо в Калверт. Мистер Френк с большей частью команды повернул обратно к Лампасу. Когда он рассчитывался со мной, то отсчитал двести долларов, которые выдал десятью двадцатидолларовыми слитками. Это было больше, чем я когда-либо зарабатывал и больше, чем я вообще когда-либо видел в жизни.
Я провел декабрь и январь дома, а в начале февраля 1874 года отправился обратно в округ Менард с мистером Френком, поскольку он хотел начать работать в начале весны, как только это станет возможным. Когда мы достигли ранчо Парсона на Больших Солончаках, мы узнали, что индейцы украли всех его лошадей, семьдесят пять или восемьдесят голов, и он остался лишь с десятком полудохлых пони. Мистер Френк отправил Банистера и меня обратно в округ Колеман забрать дюжину лошадей, которых он оставил там в прошлом году, пока сам он наведается в Лампас и купит еще коней.
Эта поездка из округа Менард в округ Колеман, протяженность сто пятьдесят миль, была довольно опасна для парней, решивших отправиться вдвоем. Впрочем, мы были вооружены новенькими Винчестерами и могли пустить их в ход, если придется. Наши пони были убогими и хилыми, так что в нам вряд ли удалось бы удрать в случае встречи с бандой индейцев, что было вполне вероятно.
Тогда дорог еще не было, так то мы просто ехали на север. В прошлом году я ловил тут коров, знал ориентиры и поэтому не боялся заблудиться. Мы достигли вершины Биг Бреди Крик вечером, до того, как подул холодный северный ветер. Мы расположились на ночь в русле высохшего ручья, чтобы спастись от ветра. Утром мы не проехали и ста пятидесяти ярдов, как отыскали места, откуда только что удрали шестнадцать или семнадцать индейцев – столько их было, судя по отпечаткам копыт пони. Эти краснокожие напали на скунса и убили его куском деревяшки. Когда мы его нашли, у него еще текла кровь. Мы видели там отпечатки мокасин, как будто дикари со своими пони отлучились всего на несколько минут.
Банистер и я закончили путешествие без происшествий и вернулись в округ Менард в начале марта. Мистер Френк скоро приехал с новыми лошадями и мы принялись за работу – ловить и сгонять диких коров.
Примерно первого июня Клэйтон приехал в лагерь из Лампаса и сказал, что мой отец умер больше месяца назад. Мистер Френк рассчитался со мной и на следующий день я уже ехал домой. Вернувшись в Лампас я начал работать с командами Баррета и Николь. У них были самые большие стада в округе и три команды, одна в округе Лиано, одна в Сан Сабе и одна в Лампасе. В последней я и работал, чтобы быть поближе к матери и сестрам.
Теперь я был знаком со многими аспектами жизни на фронтире. Я видел бодливых коров и индейских скотокрадов, но до сих пор я не встречался с техасскими «плохишами» - убийцами и бандитами. Этот пробел в моем образовании существовал недолго, во время работы на Баррета и Николь я познакомился с подобными личностями. Однажды я и пять или шесть наших парней сели в кружок, перекусить жареными ребрышками. Один из них, Джек Перкинс, повздорил с Леви Данбаром, без предупреждения выхватил шестизарядник и застрелил его. Поднимаясь на ноги, я ощутил, как мое правое плечо обожгло порохом от выстрела Перкинса.
Я оставался с Барретом и Николь пока не закончил работу, 1 декабря 1874 года. Зимой у скотоводов было немного работы и я решил вернуться домой. К весне я стал беспокойный, как медведь в берлоге, так мне хотелось вернуться на фронтир. Наконец, я больше не мог усидеть дома и сказал маме, что возвращаюсь в округ Менард и буду работать с мистером Френком. Я добрался до города Менардвилля в начале марта, 1875 года. Здесь я узнал, что Джо Френк работает в Южном Лиано в округе Кимбл, примерно в шестидесяти милях от Менарда. Уэсс Эллис только что закупился снаряжением и собирался начать отлавливать дикий скот. Он хотел, чтобы я работал на него, пообещал платить больше, чем Джо Френк или кто-либо еще. В конце концов я нанялся к нему за тридцать долларов в месяц – очень высокая плата для ковбоя в то время.
В течении года я встретил Техасских рейнджеров под командованием капитана Робертса. Они получали свою почту в Менардвилле и я познакомился с этой знаменитой организацией. Их служба на фронтире привлекала меня, хотелось жить такой же полной приключений жизнью. Весной 1975 года губернатор Техаса уполномочил капитана Робертса увеличить его подразделение до пятидесяти человек. Почти немедленно Робертс объявил в Менардвилле, что ему нужно двадцать человек, чтобы полностью укомплектовать отряд. Это был мой шанс, и я решил, что хочу быть одним из этих двадцати рекрутов.