О том, что происходило под Вязьмой, отец рассказывал очень скупо и неохотно, только в общих чертах. Вполне может быть, что он и сам плохо помнил в деталях эпизоды первых двух недель октября. Бывают ситуации, когда сознание человека отказывается воспринимать и запоминать увиденное, а может, сыграла роль недавняя контузия. При воспоминании о трагедии под Вязьмой лицо отца становилось особо мрачным, и он с горечью произносил: «Ты ничего не знаешь, дочка!»
И всё же от него я узнала, что в результате очень стремительного немецкого наступления и, как всегда, запоздалого приказа нашего командования об отходе несколько наших армий попало в окружение. Что были кровопролитные бои с попытками прорыва из вражеского кольца и что в этих боях полегло много тысяч наших солдат и очень много попало в плен. Но тем не менее я плохо представляла масштабы произошедшей тогда трагедии.
При написании этой главы для освещения общей ситуации я привлекала историческую литературу, благодаря которой мне открылась ужасающая картина нашей катастрофы, потрясшая громадностью и безмерностью испытаний и страданий, выпавших на долю тех, кто оказался западнее Вязьмы в начале октября 1941 года.
Вяземское (Вяземско-Брянское) сражение не зря называют катастрофой. За две недели октября рухнул рубеж обороны советских армий, стоявший на пути группы немецких армий «Центр», рвущихся к Москве. Потеряно было около 80% личного состава вооружённых сил нашей армии, сосредоточенных на этом направлении.
Знакомство с исторической военной литературой об этом сражении наводит на мысль, что поражение наших армий было предопределено и военно-техническим, и численным превосходством врага. Но поражения, наверное, бывают разные. Это же, без преувеличения, стало сокрушительным разгромом и превратилось в колоссальную трагедию для сотен тысяч наших воинов. Поражение было бы не столь масштабно, если бы не ошибки командования в оперативном руководстве боевыми действиями, его просчёты в направлении главного удара врага, неумение максимально использовать имеющиеся ресурсы, несамостоятельность и нерешительность командного состава фронтов, армий и Генерального штаба, низкая компетентность, недостаточная, а порой искажённая информированность Верховного главнокомандующего, который, как правило, в начальный период войны принимал единоличные решения по всем основным вопросам.
Накануне октябрьского наступления, получившего название «Тайфун», Гитлер в своём обращении к немецким солдатам на восточном фронте не без основания заявил: «Все подготовительные мероприятия, насколько это оказалось в человеческих силах, завершены. Планомерно, шаг за шагом, сделано всё необходимое, чтобы поставить противника в такое положение, когда мы сможем нанести ему смертельный удар» [23]. Для решающей битвы в полосе наступления враг создал численное превосходство в живой силе, танках, самолётах, орудиях и пр. Численность солдат вермахта составляла более 1,9 млн человек, танков – 1700 (по некоторым источникам численность немецких танков достигала 2000), самолётов – 1390, орудий – 14 тысяч. Противостоящие им советские армии трёх фронтов насчитывали 1,25 млн человек, 990 танков (по некоторым данным – 1044), 667 самолётов, 7,6 тысяч орудий [6].
Для проведения своей самой грандиозной операции на этом направлении гитлеровцы задействовали три полевые армии и три танковые группы. Две танковые группы перебросили из-под Киева и Ленинграда (последнюю скрытно, дезинформировав нашу разведку).
Общая протяжённость полосы обороны советских войск с севера на юг, занимаемая тремя фронтами, составляла около восьмисот километров.
Линия обороны начиналась в верховьях Западной Двины (южнее озера Селигер), проходила в районе Ярцево, западнее Ельни, затем по реке Десне и заканчивалась юго-восточнее города Шостка.
Вдоль этой полосы с севера на юг располагалось шесть армий Западного фронта (командующий И. С. Конев); две армии Резервного фронта (командующий С. М. Будённый); на южном фланге обороны располагались три армии Брянского фронта (командующий А. И. Ерёменко). Кроме этих армий в тылу Западного фронта, восточнее его позиций, на разных участках от сорока до семидесяти километров размещались ещё четыре армии Резервного фронта. По утверждению многих военных историков, плотность размещения частей и военной техники вдоль линии обороны была весьма неравномерной.
Оборона Западного и Резервного фронтов создавалась исходя из ошибочного представления о направлении немецкого наступления. Предполагалось, что враг ударит по кратчайшему на Москву пути: шоссе Смоленск – Ярцево – Вязьма. Такой расчёт основывался на том, что наступление в этой полосе будет осуществляться одной танковой группой, а не двумя. Вдоль шоссе, в полосе 16-й и 19-й армий была организована хорошая эшелонированная противотанковая оборона с высокой плотностью численного состава войск, пулемётов, миномётов, орудий. Причём хорошая оборона была не только на передовых позициях, но и в тылу, в полосе Резервного фронта. В то же время в других местах, например к северу от шоссе, где располагалась 30-я армия, плотность войск была значительно ниже.
Таким образом, за «плотный эшелонированный заслон на шоссе пришлось заплатить низкими плотностями войск на других направлениях» [15].
Немецкая разведка, как и в предыдущих наступлениях, сработала очень хорошо. Судя по немецким трофейным военным картам, приведённым в работе Л. Лопуховского [23], враг знал о нашей обороне достаточно много. И, естественно, наступление (и сосредоточение всех своих военных средств) начал совсем не там, где его ждали отличные противотанковые оборонительные преграды и плотный огневой заслон 19-й и 16-й армий, несмотря на то, что здесь имелись дороги с хорошим покрытием. Гитлеровцы выбрали дороги похуже, некоторые из них даже ремонтировали, а кое-где через болота прокладывали гати, отдавая предпочтение слабой обороне советских войск, а значит, минимальным собственным потерям. В местах, где наша оборона была прочной, немцы малыми силами лишь имитировали наступление, сковывая самые боеспособные советские соединения и несколько драгоценных дней вводя в заблуждение руководство Западным фронтом.
В полосе Брянского фронта наступление началось 30 сентября, на два дня раньше, чем на Западном. Уже к 3 октября армии Брянского фронта оказались под угрозой окружения и вынуждены были отступить к реке Десне.
Тревожная весть о немецком наступлении, начавшемся на южном фланге обороны, в полосе Брянского фронта, вскоре распространилась по всем воинским подразделениям. С часу на час ожидали наступления врага и на автомагистрали Ярцево – Вязьма. Прифронтовой госпиталь под Ярцево, где находился отец, подлежал эвакуации в тыл. Излечившихся и почти таковых выписывали и направляли в создаваемый полк, формировочно-распределительный. Сюда определили и отца.
Он, конечно, мечтал попасть в свой артиллерийский 302-й полк. Но, видимо, таков был военный порядок, в той тревожной ситуации выбирать не приходилось. До начала немецкого наступления полк был придан ближайшей пехотной дивизии, занимавшей позиции под Ярцево. Поскольку отец воевал в этой дивизии и в этом полку кратковременно, около десяти дней, то по прошествии трёх-четырёх десятков лет их номера не сохранились в его памяти (Вяземский котёл немцы ликвидировали 12–15 октября; к этому времени подразделения, оказавшиеся окружёнными, уже не существовали как боевые единицы). Отец говорил, что попал в сильную армию, с хорошим обеспечением и толковым, грамотным командующим. Это была 16-я армия Рокоссовского, фамилия которого была тогда ещё не очень известна.
Я помню, что в одной из наших бесед с отцом в 1970-е годы он отзывался о Рокоссовском положительно и говорил, что в 1941-м не успел узнать этого командарма в деле и оценить его военное мастерство. Но всё же он уже тогда слышал добрые отзывы о нём солдат, своих сослуживцев.
Немецкое наступление в полосе Западного фронта началось 2 октября. Главный удар немецкой танковой группы Гота из района Духовщины обрушился на 30-ю армию и на её стык с 19-й. Оборона наших частей была преодолена противником в тот же день и без особых усилий. К исходу 3 октября немцы продвинулись на восток на пятьдесят пять километров; 4 октября захватили плацдармы на восточном берегу Днепра, в полосе Резервного фронта, охватив армии Западного фронта с севера. Для задержания немецкого продвижения была создана группа И. В. Болдина (стрелковая, мотострелковая дивизии, три танковых бригады). С 3 по 6 октября боевые части этой группы вели ожесточённые бои юго-западнее города Холм-Жирковский. Но, к сожалению, этой группе удалось только временно задержать противника, при этом танкисты проявили образцы мужества и героизма, понеся большие потери. Усилия 19-й армии по удержанию своих боевых позиций с намерением не допустить выхода пехотных дивизий врага в тыл Западного фронта тоже не достигли цели.
Одновременно 2 октября танковые, моторизованные и пехотные группы немецких войск начали наступление из района города Рославль. Прорвав оборону 43-й армии, противник вынудил все её дивизии отступить на восток и северо-восток. 4 октября, пройдя около шестидесяти километров, гитлеровцы заняли город Спас-Деменск, охватив армии Западного фронта с юга.
Таким образом, уже 4 октября чётко просматривались контуры будущего окружения, клинья которого в этот день находились между городами Холм-Жирковский и Спас-Деменск (первый расположен приблизительно в шестидесяти километрах от Вязьмы, второй – в девяноста). Нужно было срочно принимать решение об отходе четырёх армий Западного фронта на восток. Но Ставка и Верховный главнокомандующий медлили. А наши войска, уже в полуокружении, продолжали бессмысленно удерживать фронт по обеим сторонам автострады Смоленск – Москва, находясь в 100–130 км от Вязьмы.
Опомнилось наше высшее руководство только на следующий день, 5 октября, когда танковые колонны центрального клина наступления танковой группы врага заняли Юхнов, таким образом начав охват наших армий с юго-востока.
Приказ на отход пришёл слишком поздно, к вечеру 5 октября, когда расстояние между наметившимися клещами врага сократилось до девяноста километров. В наших слабомобильных войсках осуществить организованное отступление было весьма непросто: нужно вывести сражающиеся части из боя, умудриться оторваться от противника, создать прикрытие отходящих войск, определить очерёдность выхода и т. п. На организацию ушли ещё сутки – расстояние между клещами врага сократилось до пятидесяти километров. Некоторым нашим частям, в том числе и подразделению, где находился отец, чтобы выйти из окружения, нужно было преодолеть до ста километров по прямой, причём пешком. Наши армии ещё только начали движение на восток, а танковые части врага уже перерезали автостраду северо-западнее Вязьмы. На следующий, чёрный для наших бойцов день клещи врага сомкнулись.
Внимательное знакомство с книгой Л. Лопуховского [23], в которой со слов очевидцев очень подробно описываются бои с целью прорыва из окружения 19-й армии, убедило меня, что соединение отца прорывалось в других местах. Потому что, рассказывая о попытках вырваться через фашистские заслоны, он не упоминал ни реку Вязьму, ни деревню с таким запоминающимся названием – Богородицкая, где предпринимали попытки прорыва части 19-й армии. Но вспоминал город Дорогобуж, говорил о деревне Пятница, упоминал реку Угру (эта река протекает юго-восточнее и южнее Вязьмы, в направлении Угры могли прорываться части 20-й, 16-й, 24-й армий). А ещё отец удивлялся, что под Вязьмой он не встретил ни одного из бывших однополчан своего родного 302-го гап, хотя наверняка многие уцелели после Смоленска, а сам полк был где-то рядом – в той же армии.
302-й полк иногда упоминается в военно-исторической литературе. Так, в книге «Командармы» приводится «Боевой приказ штаба Западного фронта» С. К. Тимошенко от 15 августа, согласно которому дивизион 302-го гап полка принимал участие в Духовской наступательной операции [45]. В это время отец находился в госпитале. В книге Л. Лопуховского 302-й полк упоминается неоднократно – например, в соответствии с приказом командарма 20-й армии от 6 октября 302-й гап должен был осуществить отход на новый рубеж обороны [23]. То есть из этих сведений видно, что 302-й полк, как и под Смоленском, находился в составе 20-й армии под командованием Ф. А. Ершакова, которая располагалась южнее 16-й армии К. К. Рокоссовского.
Интересен такой факт. По распоряжению командующего фронтом И. С. Конева, командарм 16-й армии К. К. Рокоссовский со штабом армии прибыл 6 октября утром в Вязьму. Сюда же, в место предполагаемого схождения танковых клиньев врага, должны были переместиться и подразделения 16-й армии: пять стрелковых дивизий, танковая бригада, дивизион реактивных установок, полки – противотанковых орудий и артиллерийский. Этим соединениям под руководством Рокоссовского ставилась задача задержать южный клин немецкого наступления. Но эти части, за исключением одной 50-й дивизии, не успели прибыть к месту назначения до того, как 7 октября было замкнуто кольцо окружения, даже несмотря на предоставление некоторым частям автотранспорта. Так по стечению обстоятельств будущий прославленный маршал оказался вне территории оцепления. Оставшиеся на прежних позициях части 16-й армии были переданы в 20-ю, под командование Ершакова.
Вполне возможно – отец, говоря о том, что в окружении находился в одной армии со своим прежним 302-м полком, имел в виду именно этот краткий период, после 5 октября, когда части 16-й армии оказались в составе 20-й.
Из рассказов отца о ситуации в окружении в моей памяти сохранились лишь отдельные эпизоды. Отход частей был более-менее упорядочен, по крайней мере сначала, но очень медленный: все дороги, в том числе и просёлочные, были буквально забиты обозами, лошадьми, техникой, артиллерией, из-за чего создавались постоянные пробки, препятствовавшие перемещению нужных для выдвижения частей. Помню, отец говорил о переправе через Днепр, где перед мостом промедление было особенно длительным и тягостным, упоминал город Дорогобуж. Да ещё о том, что солдаты лишь догадывались, но не знали точно, что они отступают уже в окружении. О поредевшей в оборонительных боях пехоте. И ещё о пожарах. В прохладном осеннем воздухе стоял густой запах дыма. Горели деревни, леса, подбитая техника. С запада отходящие войска преследовал враг, наши части, попадая в окружение, вступали с ним в бой, и в местах этих боёв возникали пожары.
В 2008 году, когда я уже начала писать эту главу, судьба свела меня с очевидицей описываемых событий – Прасковьей Даниловной Смирновой. Познакомились мы в больничной палате петербургской больницы, где обе лечились от недугов. Узнав, что Прасковья Даниловна родом из Смоленщины из-под Дорогобужа, я спросила женщину, помнит ли она войну.
Девятилетняя девочка Паша осень 1941 года запомнила на всю жизнь. Деревенька Сеньково, в десяти километрах на юг от Дорогобужа, где она родилась в многодетной крестьянской семье, до войны насчитывала около сотни домов. В первый год войны, в начале октября, в районе Сеньково разгорелся жестокий бой, из-за чего запылала и сгорела вся деревня, не уцелело ни одной избы. Во время боя вся семья Паши сутки пряталась в окопе, который заранее выкопали в огороде. Когда стрельба утихла, дети начали выглядывать из окопа и увидели страшную картину: по всей сожжённой деревне и в поле за ней лежали мёртвые и тяжелораненые, умирающие наши солдаты. Прасковья Даниловна, рассказывая об этом, не могла сдержать слёзы: «Все убитые молодые, совсем мальчишки. А один спрятался в кустах на огороде. Подъехавшие на мотоциклах немцы заметили его и открыли стрельбу, убили. А потом они начали пристреливать тех раненых, кто подавал признаки жизни. Вскоре немцы наведались и к ним в окоп, велели всем выйти с поднятыми руками. Видимо, искали спрятавшихся солдат. Хорошо, что добрые люди предупредили: фашисты забирают и угоняют вместе с пленными всех мальчишек шестнадцати и старше лет. Старшего брата срочно одели в юбку и повязали на голову платочек, немцы, к счастью, не распознали в нём мальчика».
В оккупацию сельчане жили в землянках. Немцы наведывались в сожжённую деревню редко, боялись партизан. После войны деревня Сеньково так и не восстановилась, а все её уцелевшие жители перебрались в соседние деревни Княжино и Бражино. Из этого рассказа понятно, что количество военнопленных под Вязьмой немецкой стороной завышено. Трудно сказать, сколько десятков тысяч местных подростков из тысяч деревень Смоленской области было угнано в плен. Таким образом, видимо, немцы заблаговременно пытались упредить появление массового партизанского движения.
В книге Л. Лопуховского [23] я нашла описание похожего боя. 7 октября немцы заняли Дорогобуж. В это время 309-я стрелковая дивизия 24-й армии только начала отход в этом направлении. Она пыталась штурмом прорваться через Дорогобуж, но безуспешно. Вся дивизия полегла, прорываясь из окружения, ночью смогли вырваться только сто восемьдесят человек.
Впрочем, мало ли здесь было схожих боёв? В деревне Сеньково могла погибнуть и какая-нибудь другая часть 24-й армии, фронт которой располагался южнее 20-й. Эта армия получила приказ об отходе с опозданием и продолжала жестокие бои под Ельней до 7 октября, где на обороняемых рубежах погибло большинство её бойцов. Отход армии превратился в неконтролируемый и осуществлялся в несравнимо более тяжёлых условиях, чем в 20-й и 19-й армиях.
Во время отхода попал в окружение и погиб при прорыве командарм 24-й армии генерал-майор К. И. Ракутин.
Работая над этой главой, я с глубоким душевным волнением изучала карту Смоленской области и тот район между Дорогобужем и Вязьмой, в котором наши армии были зажаты в кольце окружения. Вновь и вновь с надеждой перечитывала названия деревень, многие из прежних названий отсутствуют на новых картах, сметённые за последние полтора десятка лет безжалостным вихрем сегодняшних перемен – увы, мирного времени. Я думала: вдруг произойдёт чудо и из глубин моей памяти появится и оживёт благодаря какому-нибудь названию слышанный когда-то рассказ. И я узнаю неповторимый папин голос, его сдержанную, без всяких восклицаний и возмущений манеру повествования, за которой только чуть угадываются волнения и мучительные раздумья. Но чуда не происходит. Я вспоминаю только то, что когда-то запомнила. Остальное, то, что не врезалось в память, прошло мимо внимания, никогда не возвратится из небытия. Смириться с этим очень тяжело – я вновь и вновь укоряю себя за то, что так долго откладывала до лучших времён свои творческие замыслы. Все причины, по которым я оттягивала записи своих воспоминаний, кажутся мне теперь ничтожными и мелкими, и мне до боли жаль, что я не поняла это раньше. Почему подобные суждения настигают нас только на склоне лет?!
Далее для краткости изложения я буду называть армии Западного фронта, окружённые севернее автомагистрали Смоленск – Вязьма (в основном 19-я, 32-я армии, группа Болдина), – Северной группой войск, а армии, окружённые южнее этой же автомагистрали (преимущественно 20-я, 24-я армии), – Южной группой.
Немецкие части теснили Северную группу окружённых войск с запада и северо-запада, Южную – с юго-запада и юга. Через восемь дней после вражеского наступления эти группы были зажаты на небольших территориях. Северная группа сосредоточилась западнее и северо-западнее города Вязьмы; Южная, где находился отец, – юго-западнее города (на юг от дороги Семлёво – Вязьма). Автодорога представляла собой в эти дни полосу, плотно забитую различной военной техникой, обозами, артиллерией; как сообщала разведка немецкого военного корпуса 8 октября, «на дороге Семлёво – Вязьма примерно тысяча автомашин всех видов» [23].
Весь трагизм ситуации понятен при взгляде на схему (см. рис. 3), отражающую положение окружённых советских армий. На ней, видимо, упрощённо показано размещение советских и окруживших их вражеских частей с 1 по 14 октября 1941 года. Внутренний фронт окружения, созданный двадцатью четырьмя немецкими дивизиями, к 11 октября сократился до 110 км, оперативная плотность окружения составила 3,7 км на одну вражескую дивизию [1] (численность немецкой армейской дивизии около 17 тысяч человек).
Отец говорил, что в отличие от более-менее управляемого отхода, который осуществлялся всё же по приказу и в основном организованно, попытки прорывов из окружения предпринимались без чёткого плана и были слабо управляемы. Штаб 20-й армии отдавал распоряжение на прорыв в юго-восточном направлении, определил участок прорыва, но осуществить его организацию не смог. Зажатые на небольшой площади воинские соединения перемешались и стали плохо управляемы. Психологически это вполне объяснимо: солдаты уже поняли, что находятся в кольце. Многие бойцы были в состоянии растерянности и даже отчаяния, осознавая безнадёжность положения. Возникшая паника усугубляла тяжесть ситуации, солдаты не способны были подчиняться чьим-либо приказам и выполнять согласованные действия. Централизованная попытка удара на прорыв не удалась. И тогда каждое подразделение и даже небольшие отдельные группы начали действовать самостоятельно.
Снова всматриваюсь в карту и читаю название деревень, возле которых, как я узнала из литературы, осуществлялись прорывы Южной группы войск: Стогово, Пузанково, Панфилово, Селиваново, Пятница (эти деревни находятся в 7–20 км южнее Вязьмы).
Вспоминаю, как однажды, увидев, что я читаю книгу Д. Дефо «Робинзон Крузо», отец проговорил: «Знаешь, дочка, в Смоленской области есть деревня с таким названием: Пятница…» Позже он вспоминал эту деревню с весьма запоминающимся названием, рассказывая о попытках прорыва из вражеского кольца.
Отец оказался в одной из групп, пытавшихся пробиться из окружения, он называл её батальоном. Бойцов было вначале около полусотни, почти все вооружены ручным стрелковым оружием. Имели небольшой запас патронов и продовольствия. Руководил группой майор Константин Скоков, человек смелый и решительный, которого отец упоминал в своей краткой военной автобиографии.
Решено было двигаться на юг, причём в ночное время, обходя немецкие заслоны, то есть выходить скрытно, избегая боестолкновений. Но сразу же стало понятно: так не получится. Отец помнил, как выходил из окружения севернее автомагистрали Орша – Смоленск, а потом с тяжёлыми боями – восточнее Смоленска. Но тогда окружение было всё же частичным, длительное время восточнее Смоленска удерживался коридор, через который вышли остатки наших подразделений, а также было переправлено немало орудий и боевой техники. Да и плотность окружения была гораздо ниже. Здесь всё было иначе. Это была настоящая западня; немецкие заграждения вокруг неё имели настолько высокую плотность, что выбраться значительному количеству бойцов незаметно оказалось нереальным. Немцы даже ночью обнаруживали движущийся отряд и открывали огонь, затем преследовали уцелевших красноармейцев, стремясь окружить и уничтожить.
Приходилось вступать в неравные бои на прорыв, ставшие последними для многих папиных боевых товарищей, с которыми за короткое время успел сродниться. Столкновения с немецкими частями проходили в ночное время. Затяжных боёв избегали, до рассвета стремились оторваться от врага и укрыться в ближайшем лесном массиве. После боестолкновений их оставалось всё меньше: гибли от вражеского огня, а иногда просто отбивались от группы, терялись. Ни хоронить убитых, ни искать пропавших, ни дожидаться отставших не было возможности: немцы охотились за прорывавшимися повсюду, и нужно было как можно дальше уходить от территории окружения.
Отец никогда не рассказывал мне кровавые подробности войны, не рисовал картины чьих-либо смертей. Конечно, он много раз видел гибель своих товарищей и говорил об этом примерно так: «Коля погиб под Оршей от разорвавшегося снаряда». И всё. Никаких жутких деталей. Фамилию Коли я не запомнила, как и других погибших, но знаю, что этот Коля воевал с отцом ещё в финскую. Гибли однополчане отца под Смоленском, под Соловьёво, под Ярцево. Но такого количества погибших, как под Вязьмой, отмечал отец, он не видел ни в одном из предыдущих сражений. Пытаясь пробиться из окружения, они наткнулись на место недавнего боя. Земля здесь была разворочена от взрывов снарядов, повсюду встречалась разбитая или сожжённая техника, машины, искорёженные орудия, а всё пространство вокруг было устелено телами наших погибших солдат. Убитых немцев не было: видимо, они собирали и хоронили своих погибших.
Подобные описания со ссылкой на очевидцев встречаются и в работах военных историков. Читать их горько и тяжело: «По свидетельству местных жителей, на поле у Селиваново (17 км южнее Вязьмы, ныне Поле Памяти у деревни Красные Холмы) тела погибших воинов лежали в три слоя». Повидавший, наверное, не одно сражение немецкий офицер оставил такую запись: «Выпал первый снег. Бесконечные потоки русских пленных шли по автостраде на запад. Полны ужасов были трупные поля у очагов последних боёв» [1].
На одном из таких полей мог навеки остаться мой отец, и некому было бы написать эти строки. Но судьба распорядилась иначе…
Через несколько дней от всей прорывающейся группы осталось немногим более десяти человек, среди них были легкораненые, патроны заканчивались. Этому сравнительно небольшому отряду удалось оторваться от преследовавших немцев, совершив за ночь многокилометровый бросок в лесистой местности. Продолжали движение на юг, обходя деревни, почти всегда занятые немцами. В светлое время не выходили на просёлочные дороги и на открытые участки местности. Спали очень редко, урывками, оставляя часовых.
Однажды под вечер отряд вышел на берег небольшой речки и был обнаружен (думаю, это была либо речка Озёрная, либо, вероятнее всего, Дебря, протекающая южнее). Немцы открыли по нему сильный пулемётный и миномётный огонь, видимо, здесь стояла какая-то немецкая часть. Кто-то из красноармейцев пытался отвечать нечастой неприцельной стрельбой. Несколько солдат упали, сражённые огнём. И тогда прозвучала команда: «Братцы, назад, в лес!» Отец развернулся и побежал. Через несколько минут рядом разорвался снаряд, он упал и потерял сознание…
Сколько он пролежал без сознания, неизвестно. Очнулся – было уже совсем темно. Возле него тишина, а стрельба слышалась где-то вдали. Он встал в полный рост и, пошатываясь, натыкаясь на воронки, побрёл к тёмной лесополосе, смутно видневшейся неподалёку. Шумело в голове, болела нога (как оказалось, это было сквозное ранение), а он всё брёл к спасительной тёмной полоске.
Наверное, ему повезло одному из немногих: его, лежавшего без сознания, не заметил и не пристрелил бдительный немец. То ли из-за темноты они не стали прочёсывать место боя, то ли были заняты преследованием уходившей группы, а может, просто не заметили лежащего в траве человека. Не увидели его и тогда, когда он в полный рост брёл к лесу. Как бы то ни было, но отцу под покровом ночи удалось очутиться в густом лиственном лесу. И затем до самого рассвета он шёл по лесу, вдоль реки, уходя подальше от места, где произошла стычка с немцами.
Продолжение: http://www.proza.ru/2019/07/18/66