Не хотелось открывать глаза, но полуденный луч солнца щекотал ноздри. Внезапно прорезалось обоняние. Неистово настойчивый запах липового цвета ударил в нос. Стоял жаркий июнь, и липа только-только зацвела.
* * *
Будучи ещё в младенческом возрасте, девочка лежала в сплетённой из ивового прута колыбельке под липой возле старого амбара в саду.
Эта колыбель была сплетена ещё в стародавние времена, купил её у местного мастера её прапрадед, и выросло в ней не одно поколение малышей. Пришёл и её черёд. Колыбель хранилась в амбаре, который был едва ли не старше колыбели, и уже давно за ненадобностью не использовался по своему прямому назначению. А служил для хранения старых вещей.
Когда девочке удавалось заглянуть с высоты своего трёхлетнего роста за дверь амбара в момент, когда его открывали, глаза её разбегались от разнообразия предметов, находящихся там.
Это были предметы, о назначении которых она тогда не могла догадываться, и в мир её детства входили эти новые предметы, познать назначение которых ей хотелось, как любому ребёнку. А тогда это был целый волшебный мир!
Например, её детское внимание в первую очередь привлекал старый медный самовар с изогнутой трубой наверху. Или деревянное колесо прялки, стоявшее на старом кованом сундуке. Что хранилось в том сундуке, ещё долго оставалось для неё загадкой.
Понятнее всего ей были плетёные кошёлки, детские санки и сачки с сетками для ловли рыбы. Речка за садом когда-то была полна рыбы, плотвы, ершей и пескарей. И ей эти сачки напоминали разноцветные сачки для ловли бабочек, которых они с папой ловили на поляне в саду.
Сад был тоже посажен прапрадедом, вдоль тыльной стороны стояли семь огромных вековых лип, а на фасадной стороне - кусты персидской сирени, черёмухи и акации. Были в саду и кусты хмеля, в которых уже позже, ближе к осени, когда его плоды лопались и распускались пушистыми шарами, девочке было интересно прятаться.
Ей казалось, что никто её не видит. И весь мир с его звуками только для неё. Но вдруг откуда-то появлялись мама, или папа, или бабушка, и нарушали гармонию. Потому что надо было идти кушать, или купаться перед сном.
* * *
Открыв глаза, девочка увидела лучи солнца, пробивавшиеся сквозь густые зелёные ветки липы. Лёгкий ветерок шелестел листвой, и солнечные блики мерцали. Рядом пролетел шмель, напомнив своим жужжанием, что он занят работой, собирает с цветов липы нектар.
Загагакали соседские гуси, возвращавшиеся с купания в речке. Видно, серьёзный и грозный отец семейства поругивался на своих расшалившихся молодых, ещё не оперившихся, гусят.
Совсем рядом затрещала сорока, напомнив гусиной стае, что она здесь хозяйка.
Присев в колыбельке и протерев после сна глаза руками, девочка вдохнула полной грудью аромат цветов липы. Но что-то примешивалось к этому запаху, и её чуткий детский носик унюхал ещё один, тонкий и нежный, словно ландышево-медовый, запах.
Повернув голову в сторону старого амбара, она увидела огромный куст белой розы, выглядывавший из-за амбара. Он как бы играл с ней, его нежные ветки, усыпанные цветами, от ветра то появлялись, то исчезали за углом амбара.
Она тоже стала играть с ветками розы, и когда ветка появлялась, источая нежный аромат, пряталась на дно колыбельки. А когда выглядывала, то пряталась за амбар от неё роза.
Долго или нет они так играли с розой в прятки, сказать трудно, а потом и вовсе, подошла мама, вынула девочку из колыбели и повела в дом. Есть оладьи с земляничным вареньем и запивать парным молоком.
Девочка долго оглядывалась на куст розы, он продолжал с ней играть в прятки. И его нежный аромат, смешанный с липовым цветом, надолго запомнился ей. И по сей день запах простой белой розы будоражит, напоминая о том беззаботном, волшебном розовом детстве.
В котором каждый из нас, взрослых, был маленьким, открывал для себя большой и неизвестный мир.
И как бы хотелось, чтобы ещё не одно поколение детей засыпало беззаботным сном в колыбелях своих предков. И просыпалось с улыбкой на устах.