А вот тут я снова напрягся, собственно говоря, меня ничто не останавливало и никто, кроме меня самого и моего, так сказать, внутреннего голоса, который вопил на всю катушку, что и от знакомства с Вельским, и от обладания его текстами, надо отмахиваться всеми руками и ногами.
- Нет, Миша, нету. Я и «Войну-то…» случайно…
- Так ты тоже ее читал?
- Частично. Наверное, мне попал один из этих экземпляров.
- Наверное, - согласился Миша, - все-таки сто штук. Кстати, а как тебе?
- Странная вещь, - я постарался дать наиболее обтекаемый ответ, но оказалось, что попал в десяточку.
- Точно, именно странная. Понимаешь, с кем не говорю, но практически каждый говорит – странная вещь.
- Да уж, - ничего другого добавить к уже сказанному я не мог, - ну ладно, пора мне, - я поторопился закончить этот разговор, пожал руку Михаилу и начал выбираться из машины.
- Не дождался своих старушек.
- Ничего, в другой раз, - я поднялся с сидения и хлопнул дверцей.
Михаил посигналил и, дав газу, скрылся в проулке. Я остался стоять на улице.
- Значит, повышенная энергетика, - пробормотал я, что и говорить – удивил меня Миша, хотя, где-то в глубине души, как только знакомец мой затеял этот разговор о литературе, я предположил что-то в этом духе.
Хотя, и тревожиться, как впрочем, и радоваться было не о чем и нечему. На самом деле, энергетика было для меня всего лишь словом, просто словом, очень похожим на другое, более знакомое и известное, значение которого я знал. Ну и что мне с этого? Да даже, если бы Миша просветил меня настолько, насколько был сведущ сам…
Он всегда интересовался всей этой ерундой, типа НЛО, Бермудского треугольника и прочей ерундой. Это ведь он интересовался, а не я. Хотя… хотя появление такого вот писателя как Вельский, могло подтолкнуть ко всякому околонаучному бреду. Причем замечу, многих подтолкнуть, но не меня.
Черт с ним со всем? Пусть все это имеет место. Пусть. Только что вот со всем этим делать теперь? И главное, при чем, здесь, все мы, при чем литература? Не знаю. А может даже и хорошо, что не знаю. Зачем мне все эти изыски – от своих проблем голова пухнет. Только, странно, я поежился, стараясь укутаться в пальто – стало вдруг холодно на улице. Достал сигарету и закурил. О чем это я? О собственных проблемах. Не было их у меня, до тех пор, пока не попала мне в руки эта странная рукопись. Может, не только компьютеры перегреваться начинают, может быть и люди тоже – пришла мне в голову вот такая странная мысль. Но не найдя опоры, просто повисла в пространстве мозга и какое-то время вертелась там, раздражая своей невозможностью и какой-то навязчивостью…
Резкий порыв ветра распахнул полы не застегнутого пальто, и я поторопился в подъезд. Вызвал лифт и медленно покати вверх. На площадке меня ожидало зрелище, от которого я на некоторое время потерял дар речи. Две старушки, те самые, которые так нелюбезно общались со мной какое-то некоторое время назад, старательно, с теплой мыльной водой и, судя по запаху, с ацетоном, оттирали от Верочкиной двери надпись. Обе седые головы повернулись на звук открывшихся дверей лифта. А увидев меня, буквально бухнулись на колени и затараторили:
- Простите Олег Владимирович, никогда больше…
- Простите, бес попутал…
- Старые уже стали, простите Христа ради…
- Больше не будем, честное слово, бес попутал…
Я ошарашенный смотрел на старух, даже и не зная, что предпринять, а те видя, что я молчу, с еще большим остервенением набросились на надпись. Пять минут, и дверь была как новая. Хотя, наверное, она такая и новая не была, потому, что они умудрились не только надпись оттереть, но и добраться до нижних слоев краски. Едва с двери исчезли следы надписи, они быстро похватали свои убогие одежды, которые лежали, разбросанными, как попало на площадке, и поспешили ретироваться. Да так быстро, что в них нельзя было и заподозрить тот самый вышеназванный склад прогрессирующих болезней.
А я так и остался стоять на площадке, не в состоянии ни слова вымолвить. Можно подумать, что Вы нашли бы что сказать, увидев такую картину. Наконец, я пришел в себя и позвонил в дверь, открыла мне Анастасия.
- Забрали наш несчастный агрегат, - приветствовала она меня.
- Забрали, - пробормотал, а потом поманил Анастасию к себе, - можно тебя на минуточку?
- Что, на площадку? - удивилась девушка.
- Да, это не надолго.
Анастасия, придерживая дверь, вышла.
- Что же здесь так краской пахнет? - пробормотала она и покосилась на дверь соседки, тети Нины.
- Оглянись.
Девушка оглянулась и ойкнула.
- Это Вы оттерли, - она повернулась ко мне, и я увидел, что щеки ее алеют как маки.
- Нет, Анастасия. А вот теперь давай зайдем…
Мы зашли в квартиру, Анастасия от порога крикнула в глубину спальни.
- Санька, это я, с Олегом Владимировичем.
- Может, мы на кухню пройдем, - предложил я.
- Да, тем более, мы ведь чай пить собирались.
- Чай – это хорошо, а то на улице похолодало.
Появилась и Санька, тоже в халате, но какая-то растрепанная, но при этом очаровательная. Она действительно менялась и менялась к лучшему. В ней уже практически ничего не осталось от той, больничной…
- Так что там, на площадке, - напомнила мне Анастасия.
- Поднимаюсь сейчас, и вижу, как две эти старушки, ну с которыми мы только что сталкивались, изо всех сил моют дверь. А меня увидели, извинились, и клятвенно пообещали больше так не делать, - коротко изложил я произошедшее.
- Не может быть! - воскликнула Александра, - они что, ополоумели!
- Чего не знаю, того не знаю, но факт на двери, - ответил я.
- Пойду, гляну, - пробормотала Александра и убежала из комнаты.
Было слышно, как Александра открывает дверь и говорит что-то, а точнее восклицает что-то неразборчивое.
- Сильно досталось от старушек?
- Да так, в основном по мелочам, но досталось, - вздохнув, призналась Анастасия.
- Ну, думаю, теперь они успокоятся.
- Спасибо Вам.
- Да не за что, - и я не кокетничал, я действительно не знал, что так сильно повлияло на этих старушек.
Вернулась Александра, мы сели за стол, девочки еще какое-то время обсуждали эту неожиданную новость, они словно забыли обо мне, а потом вспомнили, виновато примолкли, и быстро взялись за приготовление обещанного чая. Я не был на них в обиде, чай и в самом деле мог подождать.
- Я что хотел спросить-то, - начал я, чтобы не длить неловкое молчание, - вы Вельского прочитали?
- Только «Бойца…», его сейчас Саня дочитывает, а «Войну…» Вы забрали, я только начала.
- Ясно, - пробормотал я, хотя, ничего ясного на самом деле я не видел.
- Не надо было, - тихо произнесла Александра.
- Нет, почему же, читайте. Только я очень попрошу вас. И тебя Александра, и тебя, Анастасия. Рукописи никому не давать, и из дома их не выносить. Даже по-другому, никому не надо говорить, что они у вас есть. Понимаете?
- Да, - сразу кивнула Александра, а Анастасия сначала спросила:
- Что-нибудь случилось?
- Дело в том, что это единственные экземпляры. Практически – редчайшая вещь. Подлинник, так сказать. И я боюсь, что в самое ближайшее время, за ними начнут охотиться.
- Что, неужели все так серьезно, - изумилась Александра, - тогда ладно.
- А что ты хотела?
- Я «Войну…» хотела попросить у Вас…
- Я уже прочитал, так что могу принести.
- Очень хотелось бы…
- Олег Владимирович, - обратилась ко мне Анастасия, - а Вы это серьезно, про охоту?
- Именно так. Мир литературы, далеко не такой мирный, как может показаться на первый взгляд.
- Хорошо, Олег Владимирович, мы никому и ничего не скажем, - повторили обещание обе девушки, - а Анастасия еще и добавила, - у нас и своих проблем хватает.
- Да, кстати, Верочка звонила сегодня.
- Нам тоже, рано-рано утром, мы даже еще не встали.
- Значит, знаете, что она через день-другой приедет.
- Знаем.
- Соскучились?
- Конечно, - в один голос ответили девушки.
- Я тоже, - пробормотал я, - Да, Александра, все забываю спросить, как в школе?
- Спасибо, Олег Владимирович, все в порядке. Хожу, учусь – меня никто не трогает, все спокойно.
- Ну и ладно, - кивнул я, посмотрел на Анастасию и спросил у нее, - а институт?
- Все путем. Готовимся к сессии – дел по горло.
- Ну, теперь, я думаю, что будет поспокойнее, - сказал я, имея ввиду соседей.
- Хорошо бы, - вздохнула Анастасия, и за ней, с некоторым опозданием, но очень-очень похоже, Александра.
Я собрался, поблагодарил за чай и уже перед самой дверью поинтересовался:
- Денег хватает?
- Да, - кивнула Анастасия.
- Ну ладно, звоните, если что, а на улице поаккуратней, допоздна не гуляйте…
- Хорошо, Олег Владимирович…
Распрощавшись с девушками, я направился домой. Хотите знать, о чем я думал, что чувствовал? – да не так уж и много всего. Чувствовал, что по совершенно не зависящим я от меня причинам прибавляется у меня проблем, а думал о том, что надо торопиться с их разрешением, но не даже не представлял, с чего следует начинать… А еще было какое-то болезненное предчувствие, вдоль позвоночника даже мураши пробегали, что близится нечто, к чему я не готов. Эти мысли с некоторого времени были, как бы, неотделимой частью меня самого, и даже при всем моем желании, я не мог от них избавиться. Иногда они приходили вот так – болезненными волнами, реже – с желанием выяснить, что же там, за пределами предчувствия, по окончании того, чего я невольно и ожидаю, и боюсь одновременно. Трудно объяснить, откуда это взялось, и это, и то, другое чувство. Иногда мне казалось, что они всегда жили во мне, а я просто не придавал им значения. А в последнее время, когда я стал заметнее более восприимчивым ко всему, что меня окружает, теперь они причиняли мне беспокойство. Тут, как-то независимо от меня, всплыло в моем сознании словечко подсказанное Михаилом – энергетика. Черт бы ее подрал!
Очень было замечательно, что дома меня ждала генеральная уборка. Не только и не столько потому, что не было в доме порядка, просто такой род деятельности меня успокаивал. Он был прост и в тоже время приносил ощутимый, видимый результат. Укладываешь вещи, стираешь пыль, пылесосишь – и вместе с этим, укладываются какие-то собственные мысли и неурядицы, улетучиваются из головы мысли пустые, и остаются только ценные, верно сформулированные, пригодные для дальнейшего использования. Очень часто, я затевал уборку, когда что-то не удавалось по работе, когда не шли тексты… что и говорить, наведение порядка – вещь полезная во всех смыслах, а порой, просто, необходимая.
Полы были чистыми, мебель была избавлена от тонкого слоя пыли и теперь блестела, как и положено полированными поверхностями. Флакон «Секунды» довел до полной невидимости несколько стеклянных вставок, придававших мебели воздушность. А еще, в комнатах теперь пахло свежестью. Нарушали гармони только два ведра со всяким мусором, но их я оставил на потом. Точнее, на сейчас, когда уже все закончено и сияет. Я накинул спортивную куртку, натянул вязаную шапочку, полагая, что не замерзну по дороге к мусорным бакам, стоявшим в соседнем дворе. Пять минут. Туда и обратно…
Я вспомнил о рукописях Вельского, как раз, когда высыпал мусор из ведра. О тех двух, которые, как я считал принесенными домой. Я ведь так и не удосужился отыскать их. И мало того, во время уборки, они мне тоже не попались под руку, хотя, конечно, я специально не присматривался. А вот сейчас вспомнил и испугался чего-то. Извините уж за подробности, но я даже заглянул в мусорный ящик, словно они могли оказаться там. На меня просто какое-то затмение нашло, освободив ведра, я буквально бросился домой…
Судьба двух произведений просто выпала из моего сознания на несколько часов. Но вот эти часы прошли, и я опомнился. Я заметался по квартире, разрушая только что наведенный порядок. Я ругался, иногда вслух, иногда про себя. Клял свою забывчивость, но, как вы понимаете, это нисколько не помогало. Лежал на месте «Твой взгляд…» и каждый раз натыкаясь на него, я чувствовал, как екает мое сердце в надежде, я раскрывал папку и каждый раз разочаровывался. Двух вещей, которые я видел, которые держал в руках – не было. «Ворона» и «Случая с О.П.» я не находил. Я говорю это, после того, как тщательно пересмотрел все до единого места, куда мог их положить. Более того, я не поленился еще раз вернуться к тем мусорным баком, только уже с фонариком, посветить в зловонные ящики и внимательно рассмотреть их содержимое – на всякий случай – папок, естественно, не было и там…
Я вернулся домой и еще раз проверил квартиру – результат был прежним. В изнеможении уселся на кухонный табурет и закурил. Такого со мной еще не бывало – я потерял чужие рукописи. Переместившись за стол, куря сигарету за сигаретой, я практически поминутно восстановил события последних дней. Все они были выписаны и зафиксированы на листочках бумаги. Единственным белым пятном оставалась ночная дорога от дома Афанасьева до моего собственного дома. Здесь, я помнил только то, что шел пешком. Большой вопросительный знак красовался на листе бумаги. Сорок минут жизни, может, чуть больше, выпали из моей памяти.
- Может быть, где-нибудь, по дороге… - пробормотал я, поднялся и прошелся по кухне.
Но это было абсолютно невероятно, потому что одну-то рукопись я донес до дома, а по логике, должен был потерять все три…
Ни каких идей, ни каких мыслей не было. Единственное, что я мог предположить, да и то, от безысходности, что не нашел рукописи в квартире Афанасьева. Просто перенес их куда-то, в какое-то совершенное неподходящее место, и забыл, тем более, что действительно, имею привычку ходить по квартире…
Не знаю, что на меня нашло, но я собрался и направился на квартиру Павла Васильевича. Это был мой второй ночной поход. Впрочем, совершенно напрасный поход – в квартире папок не оказалось. Зато я на еще один шаг приблизился к тому, что называют сумасшествием. Разбитый, с больной головой и с совершеннейшим разбродом в чувствах, я вернулся домой, сбросил верхнюю одежду и рухнул на кровать. Оставшаяся часть ночи прошла нервно, с зыбким, неуверенным сном, готовым прерваться и, естественно, прерывавшимся. А в те короткие минуты, когда усталость все-таки одолевала меня, я, минута за минутой, проживал тот злополучный день и ночь…
Утро наступило. Процедура приведения себя в порядок помогла – из ванной я вышел, если не полным сил, то, по крайней мере, более бодрым, нежели чем вошел в нее. Перекусив на скорую руку, я оделся и вышел на улицу. История с папками застряла в странном равновесии. С одной стороны я был абсолютно уверен, что не мог их не потерять, ни вытрясти, с другой – рукописей не было. Что можно было с этим сделать – я не знал, поэтому и решил оставить все как есть. На время, пока…
Нет, я не знал, что означает во времени это «пока». Но у меня вдруг появилась надежда. Абсолютно ни чем не обоснованная. Аркадий Моисеевич Дейнеко – мой школьный учитель, человек огромного жизненного опыта, широчайшего кругозора и редкостного умения отвечать на каверзные, жизненные вопросы. Именно к нему шло несколько поколений учеников, когда жизненный лабиринт неожиданно заканчивался тупиком, или хуже того, какой-нибудь сомнительной развилкой. И всегда у него находился искомый и, как правило, весьма простой ответ, додуматься до которого нам не позволяла только наша собственная склонность к усложнению задачи. Не сказать, что я видел сложившуюся ситуацию именно такой, но Аркадий Моисеевич, последние несколько лет, работал в той самой школе, где хранились бабочки Афанасьева. В этом я видел знак.
- Здравствуй, Олежек, - немного по-стариковски, всплеснув руками, обрадовался Аркадий Моисеевич, когда я вошел в его кабинет, - проходи, дорогой, присаживайся…
- Здравствуйте, Аркадий Моисеевич, - приветствовал я старого учителя, усаживаясь, как когда-то давно, на свое место в классе.
- Давненько ты не приходил, - мягко упрекнул учитель, - совсем забыли старика.
- Да все дела, - я виновато пожал плечами, а потом подумал, что, собственно говоря, не было у меня таких уж срочных и неотложных дел, чтобы не зайти в школу. Просто, зайти, посидеть часок-другой, пообщаться с учителем. Тем более, что учитель-то был любимый…
- Ладно, - махнул рукой, Аркадий Моисеевич, словно отвечая на мои мысли, - оставь. Это я так, от старости, наверное, ворчливым становлюсь. Так всегда происходит, ничего не поделаешь.
- Да мы вроде и сами уже не молоды, - пробормотал я, - седина уже, а вот остановиться, да оглянуться, не получается. Все пытаемся бежать, а дыхания уже того, нет.
- Да уж, за современной молодежью ни вам, а уж тем более не мне гоняться. Они уже давно не ходят – бегают. Слишком быстро, слишком неосторожно…
- Аркадий Моисеевич, а мы разве не такими были, ну в свое время?
- Знаешь, Олег, нет. Я ведь почти век прожил. Видел не одно поколение молодых. Разных молодых. Горячих, буйных и страстных. Задумчивых и одиноких. Разных, одним словом. Но вот тебе, по секрету скажу, я никогда не боялся молодежи. Больше скажу, я практически всегда мог выйти с ними на контакт. Не со всеми конечно, и не с целым классом сразу, нет. А вот по одному, по двое. Когда удавалось, заманить их к себе на чашку чая, да поговорить по душам. Вот тогда получалось. И вот сейчас, когда я стар, я могу говорить, что обращал молодых в свою веру. И признайся, разве моя вера, подводила тебя когда-нибудь?
- Нет, конечно, Аркадий Моисеевич. Но ведь, они никогда не противоречила здравому смыслу. А в такое вериться не просто легко, но и с удовольствием.
- Вот именно. А с молодыми, современными, я имею ввиду, не получается у меня. Даже и понять не могу в чем дело. Вроде смотришь на них со стороны – обыкновенные ребята, очень похожие на тех, какими были вы, а вступаешь в разговор, и холод по спине пробегает, - учитель даже поежился, словно действительно потянуло на него холодом, - Олег, угости-ка ты меня чаем. Я ведь, надеюсь, ты еще не забросил этого занятия?
- Конечно, нет, - рассмеялся я. Что и говорить, а приятно, когда твой любимый учитель помнит о твоих не таких уж и многочисленных талантах и пристрастиях.
И дело вовсе не в поглаживании моего самолюбия. Я давно перешел через эту глупость, просто признание за тобой определенного таланта, вроде как подтверждает ту мысль, что все-таки состоялся, как человек, как мужчина.
- Аркадий Моисеевич, здесь есть, что-нибудь из посуды?
- Зачем же здесь, - улыбнулся Аркадий Моисеевич, - пойдем в учительскую, администрация сделала нам подарок – организовала небольшую кухню, чтобы мы могли хоть чай-кофе попить. Посидеть просто.
Я помог собрать Аркадию Моисеевичу кое-какие его вещи и подхватил стопку с тетрадями. Далее, не ускоряя шага, чтобы не заставлять учителя двигаться быстрее, чем он может, пошел рядом с ним.
- Олег, я слышал, ты наконец-то, нашел женщину себе по сердцу, - как бы между делом, между вторым и третьим этажом поинтересовался Аркадий Моисеевич.
- А, откуда…, - хотел было я задать глупый вопрос, но вовремя опомнился, - да. Так вот получилось, работали вместе несколько лет, поглядывали иногда друг на друга, а решились на серьезные отношения только совсем недавно.
- Вместе работали?
- И продолжаем работать. Она у нас в братстве машинистка.
- Хорошая женщина?
- Да, - коротко ответил я, - понимая, что на словах, мне не описать всех достоинств Верочки. А если начну, то наверняка, получиться вовсе не то, что я хотел бы сказать.
- Это большое дело, Олег, когда рядом хорошая женщина. Тыл. Обратная сторона Луны, и если там все в порядке, то мужчина выдержит очень много. Практически, все…
Я слушал рассуждения Аркадия Моисеевича, а сам думал о том, что, мысли эти, хоть и затертые от времени, на самом деле, верны. Как, впрочем, и большинство мыслей, которые успели четко сформулировать и передать нам наши предки.
- …не слушаешь.
- Что, - переспросил я.
- Ты не слушаешь меня, - повторил Аркадий Моисеевич.
- Задумался над ролью хорошей женщины в жизни мужчины, - улыбнулся я учителю.
- Задумался, - повторил Аркадий Моисеевич, - а значит, пришел ты не только навестить старика, а пришел с какими-то своими проблемами. Правильно я говорю?
Что я мог ответить? Старый учитель опять был прав, как и тысячи раз до этого, а может быть, и десятки тысяч.
- Да, Аркадий Моисеевич. С проблемами, - кивнул я.
- Тогда бери две чашки, наливай чай и рассказывай. Не знаю, смогу ли тебе помочь, но уж выслушать смогу точно. Иногда ведь, и этого бывает достаточно.
- Да, бывает. Только боюсь, что это не тот случай…
- Даже так, - удивился учитель.
- Не знаю, Аркадий Моисеевич, - честно признался я, - может быть, мне все только кажется…
- Олег, отпусти хвост несчастной кошки, она ни в чем не виновата. Понятнее от этого не становиться, а обстановку, ты нагнетаешь…
Это была простая, знакомая шутка, но мне, вдруг, на какой-то момент стало легче. Может быть, всего на пару вздохов, может быть, только для того, чтобы начать.
- …кстати, если ты куришь, то не стесняйся. Сейчас многие молодые учителя курят. Я этого не одобряю, но, похоже, им это нужно. Так что уж лучше здесь, среди коллег, чем с учениками на ступеньках, или того хуже, в туалете.
Я подыскал сосуд под пепельницу, закурил и начал свой рассказ:
- Наверное, все началось, когда ко мне пришел Афанасьев Павел Васильевич и принес рукопись некого Александра Вельского. Принес и попросил просто прочитать, дать, так сказать оценку, не редакторскую, а именно, читательскую. Рукопись назвалась «Война в райских чертогах»…
Я рассказал о позднем звонке Верочки, смерти Афанасьева и совершенно нелепой смерти его заместителя. В общем, все, за исключением может быть, каких-нибудь подробностей или мелочей. Я говорил, наверное, часа два. Дважды, не прерывая рассказа, заваривал чай. Докурил одну пачку сигарет, и начал вторую. И все это время Аркадий Моисеевич слушал меня, иногда, уточнял какую-то деталь коротким вопросом, иногда, когда меня захлестывали эмоции, возвращал в нужное русло, но не более того.
- …вечером, а точнее, ночью, съездил домой к Афанасьеву, с совершенно бестолковой надеждой, обнаружить пропавшие рукописи там, но, естественно, в квартире ничего не было. И вот сегодня утром мне пришла, наверное, единственно правильная за все это ненормальное время, мысль – пойти к Вам, рассказать Вам все и просить совета. Вот, Аркадий Моисеевич, все как на духу.
- Знаешь, Олег, подожди-ка меня здесь, я сейчас приду, - он поднялся и медленно вышел из учительской.