Игра. Первая часть

                Часть первая

                Легко ли быть ведьмой

А радость – что? – одно мгновение,
Улыбка дня, полёт мечты.
Приходит ночи откровение:
Коль боли нет – мертва и ты.

Пролог

 – Нельзя так! – воскликнул он возмущённо и поднял голову от игры. Его длинные волосы разлетелись крыльями ворона, открывая светящийся лик. Черты лика, перетекая из одного в другое миллионами масок, сменялись очень быстро, оставляя неизменными чёрные глаза с алыми, пылающими зрачками. В ответ она рассыпчато рассмеялась, будто уронила горсть стеклянных бусинок на металлическую поверхность; её прозрачная фигура чуть изогнулась, ладошка прикрыла рот, а шелковистые локоны взметнулись огненным облаком.
 – Да что ты? Тебе можно, а мне нельзя?
 – Ты часто мухлюешь,  и мне приходится…
Но договорить он не успел. Девушка звонко вскрикнула:
 – Посмотри сюда! –  и ткнула пальцем в игру.
 – Что там, Лилишт? – спросил  мужчина с тёмными крыльями за спиной и наклонился к хрустальной доске. Внутри неё струилось время сквозь тонкую сеть событий, по которой двигались фишки. Он внимательно вгляделся, но изменений не заметил и поднял пылающий взор на девушку.
 – Птичка моя, ты о чём?
Однако обращался он к пустоте, от прозрачного силуэта партнёрши остались лишь воспоминания в виде осыпающихся золотистых искорок. Он покачал головой и пробурчал в пустоту:
 – Это неправильно, Лилишт. Когда ты чувствуешь, что проигрываешь, начинаешь хитрить.
В ответ тишина.
 – Ну, хорошо, – сказал он, растягивая губы во множестве загадочных улыбок. – Раз ты предпочитаешь сбегать, я подкорректирую правила. – И взлетел, раскрывая огромные опахала крыльев. Он поднимался всё выше, выше, а потом сложил крылья и ринулся соколом вниз, на лету превращаясь в сверкающую песчинку. Песчинка влетела внутрь хрустальной доски, сливаясь с одним из узелков на сети событий.

1

От возникшей паники у Людмилы на миг пресеклось дыхание, мышцы напряглись, внутри живота похолодело. Она ещё не понимала причины, но попросила Тимура:
 – Пожалуйста, не гони так.
 – Самолёт приземлится через семь минут. А нам пылить не менее получаса, – пробурчал он.
 – Карина не огорчится, если мы немного опоздаем. И не обрадуется, если попадём в аварию. К тому же… пока подадут автобус к трапу, выдадут багаж – мы успеем.
Тимур недовольно зыркнул на неё, но Людмила не обиделась. Девушка понимала, что любимый нервничал. Ему хотелось оказать радушный приём своей тёте, которая, кстати, была его старше всего на три года.
Они заранее купили розы и свернули на Игнатьевское шоссе, ведущее в аэропорт. Вдруг зашелестело, застучало правое заднее колесо. Тимур выругался:
 – Проклятие! Колесо прокололи… и так не вовремя!
Призрак грядущей беды в ней неожиданно промелькнул тревожной мыслью:
«Плохой знак».
Тимур хотел поменять пробитое колесо на запаску, но тут выяснилось, что балонник он одолжил соседу, а тот его так и не вернул. Людмила сидела тихо, стараясь не смотреть на Тимура: не было желания нарываться на резкость раздосадованного мужчины и вновь чувствовать боль от едва утихшей обиды. Им пришлось развернуться и искать шиномонтаж. Мастера управились за пять минут, но дорогое время было потеряно. И теперь они неслись по извилистой ленте шоссе со скоростью сто сорок километров в час, стараясь нагнать безвозвратно уходящие секунды.
Девушка глянула вправо, и сердце дало сбой: наперерез их «тойоте» медленно, будто во сне, с второстепенной дороги выкатывался грузовик. Тимур нажал на клаксон – зазвенел, завыл сигнал. Водитель грузовика отреагировал не сразу – смотрел в другую сторону. На встречную полосу Тимур выехать не мог: из-за ближнего поворота, стремительно приближаясь, показалась иномарка. Уходя от столкновения, он свернул на обочину. Людмила только успела вскрикнуть и руками закрыть голову, как они, проскакав по кочкам и буеракам, врезались в дерево.
Она почувствовала страшный удар, отдавшийся сильнейшей болью во всём теле, услышала треск стекла, скрежет металла и натужный рокот мотора. А дальше – тишина, темнота и легкость, удивительная легкость. Боль ушла, ушел ужас. Она испытывала покой и облегчение, но недолго. Перед глазами стояла сплошная темнота, и в душу стал заползать страх от мысли:
«Я умерла?»
Вдруг в темноте загорелась маленькая светящаяся точка. Точка росла, принимая объёмность, и вскоре перед Людмилой, переливаясь в искрящейся зеленовато-розоватой цветовой гамме, предстал шар до полуметра в диаметре. Она к нему осторожно протянула руку, но дотронуться не успела – шар начал трансформироваться в многогранный кристалл. Девушка отдёрнула руку, а кристалл стал медленно вращаться, теряя маленькие разноцветные частицы. Постепенно он совсем рассыпался на составляющие. Частицы складывались в красочный узор, рассыпались и неслись в вихре танца до следующего узора.
Вот кристаллики все разом изменились, превратившись в крестики и чёрточки, разлетелись в разные стороны, исчезли, а в темноте вновь появилась белая пульсирующая точка. Приближаясь, точка превратилась в колеблющееся пламя свечи, а над ним появились большие раскосые человеческие глаза с тёмно-коричневыми радужками и чёрными зрачками, вспыхивающими алыми отсветами. Они пристально вгляделись в Людмилу, моргнули и пропали, а пламя свечи увеличивалось и увеличивалось в размерах. Вернее, увеличивалось не пламя – девушку какая-то сила неумолимо понесла туда, к огню.
Вскоре пламя свечи превратилось в стену ревущего огня, то и дело выкидывающего языки протуберанцев. Она, всем телом ощущая нестерпимое, раскалённое дыхание адского костра, постаралась отшатнуться, притормозить, но справиться с влекущей силой не смогла. Девушке стало очень жарко, дышалось с большим трудом – огонь плясал уже вокруг неё. Однако самого страшного не произошло, и она всё ещё была цела: жар не переходил в нестерпимую боль и жжение, дыхание не пресекалось, сознание не терялось. Но через несколько мгновений, растянувшихся для неё в томительные минуты ужаса и ожидания страшной кончины, жар стал спадать, рёв пламени отдаляться – её затягивало в тёмную беспредельность с нарастающей скоростью. Свист ветра перешёл в рычание урагана, а впереди опять замаячил свет, оказавшийся квадратным проёмом. В него Людмилу и втянуло. Ветер сразу стих. С высоты птичьего полёта она постаралась рассмотреть открывшуюся картину.
Внизу катило волны изумрудно-зелёное море. Над головой неслись розовато-фиолетовые облака. Слева высилась гряда непреступных чёрных скал. Скалы походили на остроконечные пирамиды: наклонные гладкие стены почти без уступов и расщелин, грани ровные, будто выведены по линейке. Но видя, как они хаотично вписывались одна в другую, она отнесла их к творениям природы.
Девушку вновь подхватил сильнейший порыв ветра и понёс к скалам. Они быстро приближались, поблескивая искристыми вкраплениями в странном минерале, из которого состояли. Издали он походил на отполированный обсидиан, но с близкого расстояния казалось, что поверхность минерала – тонкое прозрачное стекло, скрывающее внутри черноту неба, усыпанного звёздами. Она безуспешно искала среди выступов, граней и стен расщелину или пещеру, в которой могла бы укрыться от порывов ветра, влекущего за собой лёгким пёрышком, не найдя, зажмурилась, предчувствуя удар. Удара не последовало. Когда открыла глаза – увидела, что находится в помещении.
Эта комната, скорее, просторный зал, была округлой формы со сводчатым потолком, освещалась рассеянным светом, без видимого источника его происхождения. В центре зала, в метре над полом, свободно парил очень тонкий лист серебристого металла. По обе стороны от листа клубились два туманных облачка в форме яиц, которые поочерёдно – как она поняла, немного понаблюдав, – воздействовали на лист. Лист вибрировал, издавая очень нежные звуки, сливающиеся в неземную мелодию. Облачка переливались в такт музыке всеми оттенками синего и жёлтого цветов с пробегающими алыми и оранжевыми искорками. В центре каждого равномерно пульсировал яркий белый свет, словно там стучало раскалённое сердце.
Людмила не посмела к ним приблизиться, а стала оглядывать весь зал и в глубине, в нише, увидела огромный кристалл, так похожий на появившийся перед нею вначале. Издали он напоминал зеркальный шар из ночного клуба или дискотеки: крутился и сверкал многочисленными гранями. Подлетев ближе, девушка увидела, что шар хоть и блестящий, но иссиня чёрного цвета. Неожиданно она услышала слова:
 – Зачем ты явилась?
Она смутилась, помолчала, соображая, что ответить, и наконец произнесла:
 – Я не сама. Меня сюда ветром занесло… А это что за место?
Кристалл перестал сверкать, по нему прошла дымка, и он стал похожим на опал. Из дымки появились знакомые глаза. Они увеличились, потемнели и вдруг перевернулись вертикально. Несколько мгновений – и это уже не глаза, а треугольники, поставленные один на другой: верхний – маленький, нижний – большой. Грани треугольников немного изогнулись.
«Напоминает тень монаха в сутане с капюшоном на голове», – такую ассоциацию у Людмилы вызвала трансформация глаз в силуэт. А «тень» заговорила, вернее, девушка воспринимала слова и понимала, что они исходят от «чёрного монаха»:
 – Я – Страж Предела. Ты на пороге безвременья.
 – Я умерла? – печально спросила Милочка.
 – Серебряная нить ещё цела.
 – Что за серебряная нить?
 – Если просто и доходчиво – нить, соединяющая тело и душу. Ты должна вернуться назад. Твой срок ещё не пришёл.
Но Людмила медлила. Её волновал один вопрос, без ответа на который боялась возвращаться.
 – Что с Тимуром? – нарушила она молчание.
 – Он умирает.  Хочешь увидеть?
Она ничего не успела ответить, как открылось окно в живой зелёный прекрасный  мир, её мир.
Тимур неподвижно лежал на капоте, наполовину высунувшись из кабины, врезавшейся в дерево машины. Видимо, он не пристегнулся ремнём, а подушки безопасности не сработали. Его голова была в крови, капот – усеян мелкими осколками стекла.
 – О, не-ет… Тимур! – зарыдала девушка. – Он… жив? – спросила она, боясь услышать страшное известие.
 – Пока жив, но ему недолго осталось. Полчаса, не больше.
 – Это невозможно! Я… я не смогу без него жить, понимаете? Его нужно спасти… как-то. Прошу, помогите!
 – Нельзя, – услышала она вкрадчивый голос. – Пришёл его срок. Парень расплатился за беспечность и многочисленные серьёзные грешки.
 – Есть же какой-то выход? Есть! Должен быть! Отдай ему мою жизнь! – вдруг выпалила девушка от безысходности. Она даже представить не могла, что будет жить дальше, веселиться, встречаться с подругами, обниматься с чужими парнями, а её возлюбленный хладным трупом отправится в могилу… по её вине. Она его расстроила капризами и обвинениям – ей и держать ответ.
 – Ты сказала. Я не принуждал.
Через мгновение её подхватил и закружил чёрный вихрь. От страха и головокружения девушка потеряла сознание.
Очнулась она, чувствуя ноющую боль в груди. Мотор ещё натужно гудел. По рукам и груди текло что-то тёплое, липкое. Голова раскалывалась, не хотелось двигаться, даже открывать глаза. Издали послышались чьи-то голоса, треск ломающихся веток, а рядом – стон. Девушка мгновенно всё вспомнила:
«Тимур».
Собрав остаток сил, она закричала:
 – Помогите! Кто-ни-бу-удь! По-мо-ги-ите!
 – Кажется, оба дышат… живы, – услышала девушка хриплый мужской голос. Чьи-то сильные руки осторожно вытащили её из машины и положили на траву. Мотор заглох.
Приоткрыв глаза, она увидела: двое мужчин пытались очень осторожно достать Тимура из машины, он стонал.
 – Не трогайте его до приезда «Скорой». Вдруг что-то повредите, – сказала женщина, склонившаяся над пострадавшей.
 – Тимур, – прошептала девушка.
 – Ничего, ничего, дорогая. «Скорая» уже в пути. Потерпи немного…
Жаркая боль охватила голову, и сознание повлекло в клочковатый серый туман. Она в нём тонула, тонула и не понимала: есть ли  выход, а вдруг туман бесконечен и вечен.
Но самое ужасное было в… шёпоте. Она слышала тихие голоса обитателей серой мглы. Вот где-то совсем рядом прозвучало: «Она сама сказала». Голос женский, и в нём слышалось осуждение. «Ха-ха-ха! Новая жертва и новая ведьма», – издали донёсся насмешливый детский голосок. «Да нет же! Несчастное, глупое существо», – пояснил поодаль баритон. Его хозяин, казалось, испытывал жалость и сострадание. «Зря-зря-зря», – разносилось эхом. – «Ну и что, ну и что, ну и что», – вторило ему.
«Обо мне шепчутся? Или о ком-то другом? Но очень неприятно. Жутко», – думала девушка, испытывая страх ещё и от того, что туман непроницаемой завесой отгородил от реальности; однако в нём блуждали люди – это давало надежду, что не одинока, ей помогут. Боль в теле исчезла, девушка поднялась и побрела на голоса. Она шла то в одну сторону, то в другую, но никого не встречала. А туман всё клубился, то неожиданно разрываясь и открывая проход, то уплотняясь, будто загораживая дорогу. И голоса не умолкали: смеялись, жаловались и плакали, что-то обсуждали. Вскоре ей надоело блуждать, терпеть шёпот липкого тумана, и она закричала:
 – Замолчите! Вы… все!
Голоса смолкли, и туман медленно стал отступать от неё в разные стороны. Вскоре она увидела то, что скрывалось за клубящейся пеленой.
Перед девушкой расстилался сумеречный мир. Темнеющие небеса прикрывали свинцово-фиолетовые тучи. Вперёд уходила широкая дорога, кое-где покрытая лужицами от недавнего дождя. Слева до самого горизонта простиралось поле из удивительных цветов. Цветы казались тонкими резными разноцветными кристаллами, затейливо собранными в соцветия. Но, несмотря на кажущуюся окаменелость, они одуряюще сладко пахли. Справа от дороги, прямо от обочины, начинался хвойный лес. Разлапистые ели и стройные сосны выглядели тоже немного подозрительно. Бахрому игл покрывал глянцевый искрящийся налёт.
«Неужели и они из кристаллов?» – поразилась она, стоя на бетонном покрытии дороги и рассматривая  удивительный,  загадочный мир.
Но не только странен был мир вокруг, странное чувство тревоги постепенно охватывало всё её существо.
 – Оглянись! – услышала она панический крик. Девушка резко обернулась. На неё в упор из-за высокого куста смотрели чьи-то прищуренные глаза. Сам человек прятался в поблескивающей листве, мужчина или женщина – непонятно; а глаза – ох, уж эти глаза! – горели ненавистью, словно прожигая насквозь. Ей хотелось крикнуть:
«За что?! Что я сделала вам?»
Но в следующую секунду сработал инстинкт самосохранения: она подпрыгнула и полетела к лесу. Поступок оказался разумным и своевременным, так как человек высунулся из-за куста и выставил вперёд руку, в которой блеснул странный предмет. Из него в то место, где секундой ранее стояла девушка, вырвался белый пронзительный луч света, выжигая кристаллы травы в радиусе метра. Человек поднял руку и вновь навёл предмет в сторону удаляющейся фигуры. В этот раз он оказался более меток: луч скользнул рядом с летящей девушкой, чуть опалив ей левое плечо, и потерялся в тёмных облаках. От неожиданности и боли несчастная дёрнулась, оглянулась, сбившись с плавной дуги, стала падать меж деревьев, ломая ветви,  царапая лицо и руки, разрывая в клочья блузку.
Упала она очень неудачно, подвернув правую ногу. Слабо вскрикнув, здесь же зажала рот ладошкой, услышав, что преследователь ломится сквозь кустарник, разыскивая её. Мысли разбегались в разные стороны, вновь сбегались и неслись по кругу:
«Что делать? Он преследует. Найдёт – убьёт. Где спрятаться? где?»
Девушка слышала, что незнакомец останавливался, шумно вбирал в себя воздух, как хищник, и шёл по направлению к ней – жертве заклания. Она поползла, стараясь сильно не тревожить ноющую ногу, но, увы, силы были не равны – преследователь быстро приближался.
Хотелось закричать, позвать на помощь. Но кого позовёшь, попав в беду в незнакомом мире? Только дашь прочную ниточку в поиске охотнику да приблизишь миг своей кончины.
«Хорошо, хоть кто-то предупредил, а то бы уже лежала куском поджаренного мяса на дороге».
А треск веток всё ближе, ближе. Где спрятаться от человека, обладающего звериным нюхом?
Взгляд упал на высокую разлапистую ель впереди. Внутреннее чувство влекло девушку к густым ветвям пышной ели. Преодолев ещё полметра по жёстким, царапающим шишкам и колкой, остекленевшей хвое, она остановилась. В голове почему-то закружились воспоминания о детских сказках. Припомнился Киплинг, и она неожиданно для самой себя горячим шёпотом выпалила:
 – Ты и я – мы одной крови.
А рассудок, взращённый на скепсисе практического опыта, ужаснулся:
«Что ты болтаешь? От страха совсем с ума сошла».
Однако один быстрый взгляд на ель успокоил: не сошла. Она из последних сил заползла под гостеприимно приподнявшийся лапник, скатилась с бугорка и затаилась в ямке за стволом. В ямке противно воняло. Здесь издохло животное – бурая шерсть с остатками сгнившей кожи была разбросана тут и там. Омерзительно, но жизнь дороже – девушка торопливо положила несколько комочков шерсти на голову, на плечи, затолкала за пазуху, натёрла поцарапанные руки, лицо и даже джинсы. Опалённое огнём плечо горело, плавилось болью, но она, стиснув зубы, подтянула лоскут от разорванного, оплавленного рукава и осторожно прикрыла рану.
Злобный незнакомец появился через пару минут. То, что девушка увидела из-под еловых ветвей, повергло в смятение и ужас. Преследователем, охотником, гнавшим её, словно израненное животное, оказался – Тимур! Она чуть не вскрикнула, чуть не вскочила, не позвала на свою погибель, но за мгновение до этого кто-то шепнул на ухо:
 – Это не Тимур.
Парень был на целую голову выше её любимого. Под плотной курткой из кожи играли мощные бицепсы. Чёрные курчавившиеся волосы спадали на плечи. Их придерживал обруч из светлого металла с прозрачным камнем в середине. Карие глаза незнакомца были прищурены. В них читался азарт охотника. Но лицом он очень походил на Тимура – просто брат-близнец.
На мгновение показалось: она спит и видит дурной, кошмарный сон.  Девушка зажмурилась и вновь открыла глаза – сон не исчез. Охотник повернулся к ней спиной, прошёл вперёд, остановился, прислушался, втянул носом воздух. Жертва лежала, не шелохнувшись, стараясь не дышать. Он вернулся, покружил на месте, внимательно оглядывая каждый ствол, кустик, пенёк и бугорок.
 – Вот же ведьма! – воскликнул её враг, в сердцах сплюнул себе под ноги и грязно выругался.
Он ушёл, осторожно и мягко ступая по остекленевшей хвое.
Девушку душили рыдания: до сих пор не верилось, что смогла избежать гибели. Сердце разрывала боль, мозг жёг вопрос:
«Почему Тимур или человек, похожий на него, так сильно ненавидит меня?»
Брезгливо скинув с себя клочки шерсти, она лежала, свернувшись клубочком в схроне, гостеприимно предоставленном доброй елью. Помощницы, дважды предупредившей её об опасности, не было ни слышно, ни видно.
«Наверное, показалось», - решила она. До аварии ей часто слышалось, что окликают, снились странные сны и появлялись странные мысли.
Идти никуда не хотелось; да и куда одинокая раненая девушка могла пойти в страшном, сумеречном мире. Слёзы беззвучно текли и текли по щекам, промывая в грязных пятнах и корочках засохшей крови светлые зигзагообразные дорожки. Не было сил, не было желаний – одно отчаяние. Отчаяние поглотило её целиком, и, будто подчиняясь ему, окрестности вновь стал окутывать густой серый туман.
«Куда я попала? Какой странный мир? –  тоскливо думала девушка. – Ничего не понимаю – в каком направлении теперь двигаться? И надо ли куда-то идти? Здесь вокруг опасность и… морок. Почему так несправедлива ко мне судьба?»
Отчаяние разрасталось в ней подобно раковой опухоли. Вскоре почувствовала: потянуло куда-то вниз, но сил для страха уже не осталось, она смирилась с участью жертвы обстоятельств, пылинки, носимой по пространствам и мирам. Вдруг девушка услышала голос, спокойный мужской голос с саркастической ноткой:
 – Такое могло случиться как раз с тобой. Разве не понимаешь?
 – Нет, – она растерялась.
 – Спроси себя: почему ты не любишь смотреться в зеркало? Только ответь себе абсолютно честно.
 – Ну… – девушка на мгновение задумалась, – иногда бывает, я не всегда быстро себя узнаю. Особенно при некотором скоплении людей перед ним.
 – Да? Хм, – голос хмыкнул, кажется, ему было весело. – И такие непонятки лишь с зеркалами?
Она заволновалась, начиная подозревать что-то.
 – Ещё с моими фотографиями, если искать их в большой стопке среди чужих снимков.
 – Вот.
 – Что – «вот»?  Не понимаю. Можно пояснить?
Голос, будто не слыша её умоляющего тона, продолжал:
 – А что ты помнишь из своего детства?
 – Школа. Детские лагеря отдыха. Фото-кружок. Волейбольная секция…   А в чем дело? 
От нетерпения она начала злиться: 
«Он голову морочит?»
 – А что было перед школой, помнишь?
 – Детский садик… наверное. Воспоминания смутные. Но что вы хотите сказать?
 – Тебе разве не странно? Твои воспоминания начинаются с семилетнего возраста.
 – Да, но…
Вспышка света ослепила глаза. Девушка вздрогнула, очнувшись от одного кошмарного видения, а перед ней уже возникло другое: толстый альбом в обложке, обтянутой синим бархатом. Альбом открылся, и его листы быстро замелькали, открывая, видимо, нужный. К светло-синему картонному листу была прикреплена большая цветная фотография девочки – светленькой, с голубыми глазами и двумя смешными хвостиками в виде рожек. Вдруг фотография ожила, и девушка увидела себя бегающей с детьми во дворе.
Вот она лезет на крышу гаража, потом подходит к краю и смеётся, корча рожицы. Мальчик, в белой футболке и голубых шортах, повыше и постарше девочки, тоже залазит на гараж. Он хочет её поймать. Она бежит, мальчик – за ней, хватается за подол платья. Девочка разворачивается и толкает его с крыши. Они падают с гаража. Она неудачно приземляется: кроме синяков на коленках, сломан палец на правой руке. Очень больно. Она ревёт и трясёт рукой, а мальчик убегает, прихрамывая на правую ногу.
Лист перевернулся. 
К ней подходит женщина. Образ до боли знакомый: каштановые волосы, забранные в пучок, загорелая гладкая кожа, опушенные длинными ресницами серые глаза, полные, ярко-красные от помады губы, золотые серьги в ушах.
 – Мама?!
«Кто-то рядом вскрикнул? Или показалось? – прислушалась девушка. – Мама не оглянулась – значит, послышалось. Странно, во сне она почему-то снится всегда темноволосой и смуглой».
А мама, меж тем, ведёт её к такси, усаживает, осторожно придерживая руку со сломанным пальцем. За окнами проплывают дома, деревья, люди – и это отвлекает от боли. Они выходят из машины, идут по дорожке больничного сада, заходят в здание и на лифте поднимаются на третий этаж, где принимает детский травматолог. Перед кабинетом небольшая очередь, и Милочка… Стоп!  Мама называет её Люсенькой.
Девушка удивилась, хотела сконцентрироваться на данном событии, но клубок забытых воспоминаний начал стремительно раскручиваться: различные сценки из детства, обрывки фраз, близкие и родные лица.
Вот она сидит на плечах отца, а тот смешно подпрыгивает и произносит: «Иго-го», подражая лошадиному ржанию. Бабушка в сердцах называет её бесовкой из-за красного пятна в середине лба, «поцелуя демона» – как, хмуря брови, утверждает старая травница. Мелькает тонущий жеребёнок – его боль, отчаяние и тоскливое ржание в последний раз. И более страшная картинка: огромный чёрный волк, неизвестно откуда появившийся в доме и преградивший путь призраку, вышедшему из тела умершей бабушки к ней, испуганной маленькой девочке. Волк скалится, рычит.
Вскрик:
 – Какой ужас!
«Это я так закричала? Хорошо, что только вскрикнула. А тогда я потеряла сознание от страха. Стоп, стоп! Мама про это мне не рассказывала… но я помню, как умирала бабушка, и этого волка помню. Спокойно! Он на меня не кинется, он охраняет».
 – Тихо, волчок, тихо… призрак меня не тронет. Я знаю, ты – призрак.
Но сердце колотится, как безумное.
«Я уже большая. Я не трусиха. Мама учила считать до десяти и дышать».
Вдох – выдох, вдох – выдох.
«Как напугал меня этот страшный волчище. С телёнка, точно. Боже правый, с меня достаточно Тимура в образе злобного охотника. Нужно думать о хорошем. О детстве, например»
Девушка попыталась сосредоточиться на милых картинах детства: розарии, цветущих каштанах, пёстрых бабочках на лугу за домом, но открыв глаза, увидела, что стоит у окна. Подоконник чуть ниже подбородка. За окном совсем рядом двухэтажное здание. Все окна здания забраны железными решётками. В одном из них, как раз напротив её окна… Страх ледяной рукой сжимает сердце, но отвернуться не даёт любопытство. Там женщина извивается в руках мужчин в белых халатах. Женщина что-то кричит. Девочка видит, как напряжено её лицо, как открывается и закрывается в крике рот, как заламывают ей руки. Ужас от увиденного мутит сознание, и она падает в темноту и тишину. И вдруг – крик, дикий крик, её крик.
Больно, страшно. Два демона связывают руки. Сейчас – она точно знает – будут колоть гадкое лекарство, и тогда всё тело начнёт грызть и корёжить ломота, жаркий огонь разъедать мозг, пальцы рук и ног сводить судорогой.
 – Нет! Нет! Не хочу! – кричит девочка, пытаясь вырваться из огромных сильных рук мужчин.
«Что происходит?» – непонимание ужасает, паника накатывает волнами девятого вала, ведь минутой ранее она была рядом с мамой – и вдруг привязывают к кровати, больно выворачивая руки, и голос у неё чужой, и в голове каша: свои и чужие мысли, образы знакомых и незнакомых людей, событий.
 – Отпустите! Мама! Ма-моч-ка-а!
 – Не дёргайся! Прекрати, дура! – твердят страшные дядьки в белых халатах. Но животный страх затмевает осторожность и понимание, заставляет бороться, кусаться и пинаться.
 – Ах, стерва! – один дядька с размаху бьёт её по лицу. 
Боль от удара и страх опрокидывают сознание вновь в чёрную яму. Она борется с тяжёлой и вязкой тьмой, стремится назад, к маме, хочет, чтобы ужас закончился.
 – Пустите! Не надо! Мамочка!
Но темнота не отпускает, и когда она уже теряет надежду – далёкий голос мамы:
 – Милочка! Деточка!
Ей хочется крикнуть:
«Мама! Я здесь!» – хочется вырваться из лап тьмы, но та – вязкая, липкая, как трясина… затягивает всё глубже, глубже, высасывая последние силы.
Отчаяние заставляет биться, сопротивляться:
«Нет, не хочу! Наверх!» – Она из последних сил делает рывок… и начинает подниматься вверх, крича:
 – Ма-ма-а!
Вдох – выдох.
«Девять... Голова кружится, или меня кружит? Хоть бы не потерять сознание. Досчитаю до десяти и открою глаза. Надеюсь, волк ушёл. Как напугал меня, поганец? Так же и в больнице… появлялся будто из стены».
Вдох – выдох
«Десять. Ху-у… пульс реже, чуть легче дышать. Голова будто чем-то стянута. О, и левая рука привязана. Я лежу, что ли? А что это попискивает?»
Вдруг новое ощущение: кто-то осторожно трогает её руку.
«Мама?!»
 – Мама, – тихо позвала она, разлепляя запёкшиеся губы, открыла глаза – рябь.
«Отчего в глазах рябит? Я ослепла? Спокойно! – Глаза начали слезиться, и она их закрыла. – Главное, не нервничать, а попробовать ещё раз. Зрение восстановится. А если не восстановиться? Не паникуй!»
Рядом кто-то ходил. Слышалось позвякивание стеклянной посуды. Вновь приподняв веки и сфокусировав взгляд, девушка с трудом разглядела окружающее пространство.
В палате их было двое: напротив неё лежала женщина с левой ногой в гипсе и забинтованной головой. Но повернув голову в другую сторону, увидела рядом со своей кроватью зелёные брючки. Милочка посмотрела вверх – к ней склонилась медсестра, проверяющая положение иглы в вене.
Это немного успокоило:
«Значит, в больнице после аварии… живая. Хорошо, что ни как в детстве».
Тогда был ужас, паника и всё как в тумане: волк, слёзы, уговоры, врачи, медсёстры, таблетки, уколы, злые ребятишки и чужая женщина, ласковая, с игрушками и вкусностями. Устав от бесконечного кошмара, девочка потянулась к ней – источнику любви и заботы.
Будучи взрослой, однажды спросила маму о том времени и получала ответ:
«Это произошло из-за моего недосмотра. Тебя сильно испугала сумасшедшая. Их корпус рядом с травматологией. Лето, окна открыты, она лезет к окну, орёт. Страшная, глаза дикие. Тычет в тебя пальцем. Ты вся побелела и упала без сознания».

2

Неприбранные залы нашего сознания.
Зачем в них проникать и шарить в темноте?
Сомнения там живут, надежды и страдания,
Да луч былого счастья искрой на стекле.

– Как вы себя чувствуете? – задала медсестра риторический вопрос, увидев, что пациентка пришла в себя. Милочка растянула губы в подобии улыбки, дескать, сносно, а потом, чуть поморщившись от дрожания мельтешков перед глазами, спросила:
 – Что с Тимуром? Где он?
 – Не знаю, о ком вы спрашиваете.
 – Тимур Стрельцов… Ну, парень, с которым попала в аварию. Мы ехали в одной машине.
 – О нём ничего не знаю. В наше травматологическое отделение он не поступал.
Пострадавшая забеспокоилась, морщась от боли, завертела головой, её ищущий взгляд  перебегал с одной стены на другую.
 – Вам нельзя волноваться. Успокойтесь!  Сейчас сделаю укольчик, и вы уснёте, – уговаривала  медсестра.
 – Нет-нет! – протестовала девушка. – Я должна знать, что с ним.
 – Пожалуйста, не волнуйтесь! Подумайте о своём здоровье. Я позову дежурного врача. Поговорите с ним, – сказала медсестра и вышла, унося с собой пустые бутылочки из-под растворов.
Внутри головы ломило, глаза с трудом открывались, чтобы хоть что-то разглядеть, приходилось сильно прищуриваться, но девушка не могла успокоиться, отвлечься или уснуть. Её мучила неопределённость:
«Жив ли Тимур? Как он?»
Постепенно приходя в себя, она начала понимать, что видение о странном путешествии по мирам, о встречах со Стражем Предела и охотником, перемешанное со смертью бабушки и ненормальной в окне, было болезненным бредом, мешаниной из снов и событий раннего детства.  Правда, исподволь, где-то на краешке сознания таилась тревога от того, что бред казался довольно реалистичным и хорошо запомнился.
Скрипнула дверь, и в палату вошёл молодой мужчина в белом халате и белых брюках.
 – Ну-с, что у нас произошло? – обратился он к пациентке.
 – Тимур Стрельцов, он жив? Где он находится? – спросила Милочка. Она хотела знать правду, хотя по лицу врача сразу поняла, если друг погиб – ей всё равно сейчас не скажут.
 – Хорошо, сейчас узнаю, – сказал врач. – Возможно, его отвезли в центральную клинику.
Он вышел, а Милочка, холодея от страха, ожидала возвращения, перебирая возможные варианты:
«Вернётся быстро… не звонил, желает успокоить. Задержится, скажет: «Всё хорошо», но не посмотрит в глаза – Тимур погиб. Скажет, что Тимур жив, глядя в глаза – так и есть… Пресветлая дева, помоги мне! Почему он так долго? Неужели забыл… или не хочет говорить правду?».
Врач вернулся приблизительно через полчаса и, глядя на неё спокойными, усталыми глазами, пояснил, что её друг лежит в реанимации центральной клиники после операции, состояние тяжёлое, но стабильное.
 – Спасибо, –  прошептала Милочка. Она была благодарна за понимание и правдивый ответ.
 – А сейчас – спать! И никаких волнений, – строго сказал врач. – Голова сильно болит?
 – Да так, – неопределённо ответила девушка и закрыла глаза.
Через пять дней её перевели из интенсивной терапии в обычную четырёхместную палату и разрешили посещения. Почти каждый день приходила мама, часто навещали Ольга Глотова и Наталья Олейникова, её подружки. Девчонки  рассказали, что Стрельцову стало лучше, но через неделю ему предстоит новая операция. Милочка их слушала, ела апельсины и печально кивала головой, стараясь не вспоминать роковой день и события, связанные с ним. В своих мыслях она возвращалась назад, в то время, когда его только увидела, вернее, их – Тимура Стрельцова и Александра Поспелова – двух неразлучных друзей.

Ей казалось: сон был недолгим, и та страшная боль, что пронзила голову после победы над вязкой, жадной тьмой, только-только прошла. Рядом послышался вздох, а потом слова, сказанные мелодичным женским голосом:
 – Испортил такую игру.
Девушка решила глаза не открывать, хватит с неё разных непоняток. Вдруг опять её занесло в жестокий мир? Нет, лучше прикинуться мёртвой, глядишь и уйдут. А ещё лучше вспомнить о чём-то хорошем. Мама говорила, что мысли материальны: хорошие притягивают хорошие события, плохие, тревожные – только неприятности. А она сыта по горло неприятностями. Девушка не хотела видеть Тимура врагом, охотящимся на неё. Она его любила и желала только добра ему и всем-всем. Вспомнив о любимом, она стала вспоминать, как впервые увидела его и Сашку Поспелова, друга Стрельникова.
А заметила она их на третьем курсе, в самом начале занятий. Вернее, Поспелова она видела и раньше. Когда она стала первокурсницей, мечтая получить профессию экономиста, он перешёл на второй курс архитектурного факультета, хорошо учился, занимал первые-вторые места по вольной борьбе на городских соревнованиях. В стенах университета его почти всегда окружала «группа поддержки» из двух-трёх щебечущих девчонок, но ей он не нравился тем, что редко улыбался, более того, пугал цепким, холодным взглядом.
Другое дело, его двоюродный брат Славка – весельчак и балагур. Спелый-раз, так говорил о себе Станислав, намекая, что старше Александра на год. Он был гитаристом в университетском ансамбле, сочинял стихи, но уехал в Приморский край, когда отец организовал фирму по поставкам японских запчастей к автомобилям. На выступление ансамбля «Перцы» Мышка ходила несколько раз ещё будучи школьницей, обожала бас-гитариста и завидовала белокурой и длинноногой Рите, девушке Славика.
Но вот в обществе Спелова-два всё чаще стал появляться новый студент –  высокий чернявый красавец с «обжигающим» взглядом темно-карих глаз и обаятельной улыбкой, Тимур Стрельников. От общения с ним Поспелов стал себя вести более раскованно, приобрёл такой же насмешливо-рассеянный взгляд. Встречая покорителей женских сердец в коридорах университета, Она млела и тихонько вздыхала, не в силах скрыть восхищения. Хорошо, что окружающим это не слишком бросалось в глаза, не то над Мышкой потешались бы все кому не лень.
Её прозвали Мышкой ни за рост, ни за цвет волос или схожесть черт лица – стеснительность, бедность гардероба и перманентное отсутствие денег на развлечения были тому виной. Близкие подруги иногда называли её Люсенькой, как и мама, но чаще, как и все остальные студенты их потока, –  Мышкой. Она на них не обижалась, так как подруги не сплетничали, зная об её тайной влюблённости в Тимура, а участливо поддерживали. Они приносили разные слухи  о знаменитой парочке, а домыслов высказывалось предостаточно.
Говорили, что Тимур – единственный ребёнок от смешанного брака: мать – абхазка, отец – русский. Жили они в Сухуми, но после вооружённого этнического конфликта семья переехала в Москву и, благодаря деньгам и хорошим связям, получила гражданство. Поговаривали также, что он оказался замешанным в торговле оружием, был в разработке у ФСБ, но высокие покровители и немалые взятки помогли выкрутиться из скользкого дела, после чего отец отправил, от греха подальше, к своему брату на Дальний Восток для завершения обучения.
Александр Поспелов приходился сыном известнейшему в области кардиохирургу. За год общения со Стрельниковым он, помимо вольной борьбы, увлёкся стритрейсерством. На своём «Ниссан-Скайлайне» Александр не раз побеждал в ночных заездах по городским улицам и на седьмом километре Игнатьевского шоссе. Они вместе ходили на лекции, вместе ремонтировали машины в гараже дяди Тимура, больше похожем на автомастерскую, вместе «снимали» девочек и ездили с ними по саунам, барам, пикникам.
Друзья были из тех, кого принято называть золотой молодёжью, и многие студенты (да и не студенты тоже) с затаённой завистью взирали на них, стараясь завести хотя бы приятельские отношения. Девчонки без всякой надежды сохли по «пафосным мальчикам», но счастливицы, попавшие в поле их внимания, недолго тешили своё самолюбие – через два-три месяца им находилась замена.
О такой опасности постоянно предупреждали Мышку подруги, рассказывая историю то одной, то другой фаворитки в отставке. Она эти предупреждения не принимала всерьёз, понимая, что недостойна внимания «супер-пупер героев».
 – Ой, не смеши меня! Зачем предупреждаешь? Кто – я, а кто – они! – обычно говорила она бойкой Наташке и показывала глазами на себя, а потом куда-то вверх.
 – Напрасно ты так, Мышка! – энергично возражала полноватая Ольга, и белокурые, слегка завитые пёрышки волос, истончённые и редкие от частых встреч с химикатами, возмущённо покачивались, будто соглашаясь с хозяйкой. – Чем ты хуже размалёванной Акуловой? Да у неё всё неестественное. Кудри – химия. Полные губы – ботокс. Грудь – пластика. А ты – естественная рыжеватая блондинка. Не каланча подобно Марковой. Эта фифа гордится, что стала губернской фотомоделью. А по мне – задавака  и страх божий. Худая, как палка, плоская. Скелет, обтянутый кожей, а гонору-то, гонору!
 – Точно-точно, – вторила Наташка, для убедительности тыкая в ключицу Мышки длинным, витиевато раскрашенным ногтем. – Ничем не хуже многих. Стройная фигурка. Прямые ножки. Красивые ручки. Сразу видно, что аристократы были в роду.
 – Ага, – смеялась Мышка. – Их тень упала на наш плетень.
 – Не скромничай! – сердилась Ольга. – Посмотри на себя в зеркало. Носик, прямой и аккуратный, не картошкой или длинным клювом. Большие карие глаза, ресницы, кожа чистая. Любая девчонка от зависти лопнет. Ну-у, одеваешься слишком серенько и выглядишь… – при последних словах Ольга морщилась и закатывала глаза. – Макияж отсутствует, прилизана, да ещё эти старомодные очки. Сейчас в моде гламур, пойми! Купи линзы. Без очков ты просто красавица.
 – Одеваюсь по средствам, на линзы пока не заработала. Говорят – они не всем подходят, – отвечала Мышка. – И красота должна быть естественной. А то умоешься утром, так мужчина не узнает, испугается, что с незнакомой тёткой ночевал.
 – Вот и прекрасно, – твердили подруги. – Мечтай о парне попроще. Ты же страдаешь по мажору, не замечая других. Зачем? Таким богатеньким красавчикам ты, Мышка, на один зуб.
Когда первые мартовские проталинки сменились зелёными иголками  пробивающейся травы, вместе с весенними запахами и гомоном птиц у Людмилы появилось состояние радостного возбуждения, предчувствия счастья. Теперь она ходила с мимолётной, загадочной улыбкой и искрящимся блеском в глазах. А в середине апреля Наташа Колесникова в парикмахерской встретила бывшую одноклассницу Надю. Пока дожидались своей очереди к мастерам, девушки обменялись новостями, посудачили об изменениях в жизни некоторых из их выпускного класса за прошедший год и договорились вместе повеселиться в ближайшие выходные.
Наташа, Ольга и Мышка пришли к Наде в восьмом часу вечера. Надя была в комнате не одна – потягивая шампанское и закусывая ломтиками ананаса, в кресле сидел… Тимур. От неожиданности Мышка застряла на пороге. Оля подтолкнула её сзади, шепнув тихо на ухо:
 – Спокойнее! Не обращай внимания, будто его и нет.
Все быстро перезнакомились. Но Надя с Тимуром уходить пока не спешили, ожидая кого-то. Вскоре появился темноволосый парень среднего роста, двоюродный брат Нади, Андрей. Тимур позвонил, как поняла Мышка, своему другу, но у того оказались семейные проблемы, и прийти в этот вечер он не мог. Компания двинулась в ночной клуб вшестером.
Клуб жужжал множеством голосов, давил на уши выкриками ди-джея и грохотом нескончаемой электронной музыки, доводящей до экстаза. К Андрею и Тимуру подтянулись знакомые парни. Компания разрослась. Три подружки потягивали заказываемые кавалерами коктейли, между собой шушукались и смеялись над остротами, сыпавшимися как из рога изобилия, танцевали, а  в первом часу ночи, взмыленные и уставшие, но довольные, вышли на свежий воздух и заказали такси. Тимур, одной рукой обнимая Наденьку, прощаясь с девушками, галантно целовал ручки. Ольга и Наталья, хихикая, жеманно приседали в реверансе. Решила по примеру подруг поступить и Мышка, но завзятый сердцеед сначала непозволительно долго лобызал протянутую ручку, потом прижал её к сердцу и тягуче-медовым голосом произнёс:
 – До свидания, Людмила, отрада моего сердца! – глядя на девушку такими глазами, будто впервые увидел. Мышка пришла в замешательство, а парень, казалось, был рад её смущению, даже восхищен им. Немая сцена явно затянулась. Она не знала, как себя вести: рассердиться? перевести всё в шутку? Непонятен был факт такого внимания, ведь за весь вечер не перекинулся с ней даже парой фраз, не смотрел в её сторону, ничего ей не заказывал, на танго не приглашал. Его фальшивый тон и сладкая улыбка намекали, что «принц» прикалывается. Она не успела сделать реверанс и отпустить ответную «шпильку» – слишком нервничала; да и в игру вступила Наденька, прожигавшая Мышку и Тимура ревнивым взглядом. Растянув губы в улыбке, девушка легонько поцеловала кавалера в щёку, и, победно глянув на Мышку, произнесла:
 – Милый, твои отрады сердца множатся как кролики. Нельзя же так распыляться. Всех не осчастливить.
 – Ты сомневаешься в моих способностях… или боишься, что тебе меньше достанется? – спросил он.
В этот момент подъехало такси и спасло Мышку от неловкости, которая усугублялась поведением остальных: Наташа с Олей перемигивались, Андрей криво улыбался, потешаясь, видимо, над актёрами мини-спектакля, у Тимура была физиономия довольного кота, нагадившего в ботинок надоевшего гостя, а Наденька, опустив глазки и сложив губки бантиком, походила на расстроенного ангелочка, сообщившего выздоравливающему больному, что врачи у него вырезали здоровую почку.
Дома, лёжа в постели, Мышка вспоминала карие глаза, чуть волнистые тёмные волосы, с чувственными крыльями прямой нос, волевой подбородок, чётко очерченные губы, часто змеящиеся в усмешке, и его руку с большим золотым перстнем на среднем пальце. По серебристой вставке перстня, как ей показалось, пробегали золотистые искорки. Она не обратила бы внимание на странный перстень, если бы Тимур взял её руку другой рукой, не левой. Сценка прощания ещё долго будоражила воображение, вызывая крупные мурашки, ползающие по телу. Девушка старалась видение отогнать, но для себя всё-таки решила:
«Не стану отталкивать, если захочет подойти и заговорить. О нём  давно мечтала. Пусть мечта воплотится в реальность. А Надя, по-моему, ему уже надоела, не зря в клубе часто куда-то уходил надолго».
Однако гаденькие мыслишки житейского скептицизма, будто хищные щуки в пруду, быстро переловили золотых рыбок надежды:
«Размечталась! Он лишь подразнил Надю, а ты была средством в его игре. Забудь о принце.  В золушек они не влюбляются. Жизнь, увы, далека от сказки».
В понедельник героя своих грёз она мельком увидела в обществе друга. Парни спешили по коридору главного корпуса на первую пару. Тимур ей слегка улыбнулся и кивнул. Мышку жаром обдало:
«Насмехается? Или рад увидеть?»
Она покраснела. Поспелов, проходя мимо, глянул на неё с любопытством. Через несколько мгновений Мышка оглянулась и увидела: Поспелов тоже оглянулся. Беглым, колючим взглядом он окинул её с ног до головы и отвернулся.
Наташка в перерыве между парами куда-то исчезла, а после занятий шепнула ей:
 – Вечером никуда не собираешься?
 – Нет.
 – В половине пятого зайду к тебе.
В четверть пятого, улыбаясь и благоухая французскими духами, в комнату вплыла Наталья, затянутая в леггинсы и прикрытая коротенькой курточкой поверх поблескивающей туники.
 – Скорей одевайся, –  с порога начала она торопить Мышку, сдувая со лба густую тёмную чёлку. – Мальчики ждут на улице.
 – Какие мальчики? – удивилась Мышка.
 – Андрей и твой Тимурчик.
 – Почему… мой? – возмутилась девушка на высказывание подруги.
 – Не вешай мне лапшу на уши, сеньор Помидор. Чего краснеешь? Мечтала, чтобы обратил внимание? Получи и распишись! Но помни: за всё приходится платить. Будь осторожнее с ним.
 – Я помню, помню! Ты не раз говорила. Но с чего вдруг?
 – Не знаю, не знаю, Люсенька, чем ты его зацепила? Полчаса расспрашивал о тебе.
Выйдя со двора, Наталья повела её к дороге, где подле серой «тойоты» курил  Тимур. 
 – Здравствуйте, – робко произнесла девушка, подойдя к объекту обожания.
 – Здравствуй, прелестница! – почти пропел Тимур, расплывшись в улыбке.
Она смутилась и отпрянула. Хоть улыбка и не сползла с его лица, но взгляд стал тяжёлым, пристальным. Это её испугало и смутило ещё больше. Девушка повернулась и решительно зашагала к дому, но, не пройдя и двух метров, была поймана за локоток. Парень, ничего не говоря, потянул её к машине, а усаживая, придержал за руку и поцеловал тыльную сторону ладони в тот момент, когда Мышка расслабилась, уже не ожидая подвоха. Она  сердито буркнула:
 – Прекрати!
Тимур наклонился и шепнул ей на ухо:
 – Не злись!
Он сел за руль, повернул ключ зажигания – мотор тихо заурчал.
 – Ну, народ, хлеба и зрелищ?
Наташка захихикала, а Андрей крикнул:
 – Вперёд, маэстро! Полный вперёд!
Вначале они поехали за город, на пикник с шашлыками. Парни отказались от женской помощи в приготовлении главного блюда.
 – Шашлик – дело мужчин. Женщина – украшение жизни мужчины. Панымаешь, да? – ерничал Тимур.
Девушки слушали музыку, приправленную басами из сабвуфера, смотрели, как Тимур умело колдует с шампурами, а Андрей разжигает брикеты берёзовых углей. Потом они ели сочные шашлыки из молодой баранины, приправленные дольками томатов, кольцами печёного лука и соусом «секрет фирмы», запивая красным вином. К шашлыкам прилагались анекдоты и всякие смешные истории, которыми парни развлекали девчонок. Мышка вела себя скованно: редко улыбалась шуткам парней, в разговоры не вступала, на вопросы отвечала неохотно и односложно. Наташку это злило, и она, толкая её локтём в бок, на ухо шипела:
«Прекрати дуться!» или «Не порть всем настроение!»
Когда стемнело, компания решила посетить презентацию нашумевшего  боевика. Фильм Мышке не понравился. Все эти герои-одиночки, спасающие мир, стрелялки да террористы порядком надоели. Но ничего лучшего, увы, кинотеатры города давно уже не показывали. Сплошным потоком шли иностранные боевики да фильмы ужасов, а если появлялся отечественный фильм, то главными героями в нём фигурировали бандиты и менты.
Тимур сидел рядом и легонько поглаживал её пальчики, вцепившиеся в подлокотник кресла. Иногда он на неё поглядывал, блестя в полумраке зала белками глаз и ровными рядами белоснежных зубов. К концу сеанса он не выдержал и шепнул на ухо:
 – Отпусти подлокотник! Я твою руку не съем.
Она позволила завладеть рукой, которую он поцеловал и прижал к своей груди. Даже через куртку девушка чувствовала мощные удары его сердца.
После кинопросмотра, высадив Андрея с Наташей в центре, Тимур повёз Мышку домой, во второй микрорайон. Они долго сидели в молчаливом  уединении тёмного салона. Тишина, наэлектризованная до предела, заставила девушку паниковать. Стараясь разрядить повисшее напряжение, она спросила, призвав в защиту язвительность:
 – Куда исчезло твоё остроумие? Нечего больше сказать?
 – Напрасно меня жалишь, девочка, – Тимур положил руку на её плечо. – Когда мы наедине, думаю только о том, что хочу тебя поцеловать. Но боюсь напугать. Я дотронулся – ты вздрогнула. А попытаюсь поцеловать – убежишь? Скажи, так?
Девушка молчала.
 – Ну, чего же ты молчишь? – он осторожно погладил её плечо и спину. – Расслабься! Я не кусаюсь. Чем тебя обидел? Чего злишься?
 – Я не злюсь, – буркнула она.
 – Боишься меня?
 – Нет.
 – А почему хотела убежать?
 – Потому что дразнишь. Не люблю, когда мной играют.
Он расхохотался:
 – Я пошутил… чуть-чуть. Мне нравится, как ты краснеешь, милая девочка, не похожая на других.
 – Да уж, дремучая провинциалка, правда? – обиженно произнесла она, не глядя на парня.
 – А это ты зря. В моих словах заложен другой смысл. Очень рад твоей несовременности. Ты моя маленькая принцесса, робкая и невинная.
Тимур медленно просунул руку между её спиной и креслом, притянул к себе, осторожно снял очки и поцеловал подрагивающие губы. Не встретив сопротивления, начал целовать глаза, лицо, шею. Мышка сидела неподвижно не в силах пошевелить ни ногой, ни рукой. Она позволяла ласкать себя, поражённая напором его страсти. Её сердце таяло от жарких поцелуев, как воск. Наконец почувствовав, что он стал более нетерпелив и смел в своих притязаниях, она освободилась из объятий и, вздохнув, сказала:
 – Мне пора, Тимур.
 – Хорошо. Отпущу. Но сама меня поцелуешь… один лишь раз. Прошу!
 – Тимур, я…
 – Ничего не говори. Я этого очень хочу.
Она потянулась к его лицу – пальчики подрагивали. Парень поймал руку девушки и поцеловал в ладошку, поощряя. Мышка испуганно отстранилась, но справившись со смущением, взяла его лицо в ладони, нагнулась и легонько коснулась губами его губ. Затем быстрым движением очертила их контур кончиком язычка, открыла дверцу, схватила очки и выскочила из машины, снаружи весело крикнув:
 – До свидания!
Тимур, вначале замерший от возбуждающей ласки, не ожидая такой прыти от скромницы, попытался её схватить за руку, но не успел.
 – Ах, проказница! Ну, хорошо. До завтра, девочка моя.
Через неделю наступали майские праздники, и Андрей с Тимуром решили сводить девчонок в модный ресторан «Азия» с медленно вращающимся полом, который открылся в местной достопримечательности – шестнадцатиэтажной гостинице, возведённой китайскими строителями. Мышка комплексовала, ведь у неё не было приличного платья, подходящего для такого случая. Отец умер десять лет назад, и они – Мышка и мама – жили на скромную зарплату и малюсенькую стипендию. На фирменные вещи этих денег явно не хватало, поэтому Мышка одевалась в китайский ширпотреб, купленный на местном рынке. Обычно она ходила в брючках и кофточках.
Почему она любила брюки? Может быть, из-за удобства, или  выглядела в них выше ростом, вернее, из-за пары фраз. Однажды проходя мимо группы парней, девушка услышала оброненные вдогонку слова: «А фигурка – классная. Особенно в брючках».
Наталья предложила одно из своих платьев – Мышка отказалась, испытывая врождённую брезгливость к чужим ношенным вещам. А потом она позвонила Тимуру и сказалась приболевшей. Тот предложил перенести вечер на три дня позже, но Мышка уговаривала не делать этого и идти без неё.
 – Я не обижусь. Правда-правда, – уверяла девушка.
Тимур, заподозрив неладное, дождался Наталью у дверей кафетерия и отвёл в сторону.
 – Объясни, кареглазая, что происходит?
 – В смысле? – опешила Наталья.
 – Или я чего-то не понял, или планы изменились?
 – Не говори загадками, Тимур, – начала сердиться Наталья.
 – Андрей меня просил поухаживать за твоей подругой две недели, чтобы поднять её самооценку. Правильно?
 – Да, – подтвердила Колесникова.
 – Я зову её в ресторан, а Лазаренко отказывается. Она во мне разочаровалась? Или как? Андрей говорил, что сходит по мне с ума. Я что-то не то сделал?
 – Ты не понял, Тимур. Отказывается наша Мышка по другой причине – у неё нечего надеть. Я предложила своё платье, но она – гордячка, сказала, что не пойдёт в ресторан.
 – Ах, вот в чём дело? После занятий жди меня у главного входа.
На следующий день, после занятий, Наталья пришла к подруге с большим пакетом.
 – Копалась в вещах… – начала она, конфузливо улыбаясь, – и наткнулась на премиленькое платьице. В прошлый день рождения племянница подарила. Она не рассчитала размер. Платье мне тесно в груди. А тебе будет в самый раз. Смотри! Оно даже с ярлычками. Я только попробовала примерить, но сразу сняла. С тех пор лежит мёртвым грузом.
Мышка развернула пакет и достала светло-коричневое фирменное платье сложного кроя.
 – Ух, ты!
 – Надевай, дорогая… Прекрасно! Оно удачно оттеняет шоколадный цвет твоих глаз. Сидит… как влитое, – щебетала Наталья, помогая подруге одеться.
Пока Мышка рассматривала себя в зеркало, Наталья достала бордовую замшевую коробочку с серебристым бантиком на крышечке, подошла и приложила к оголённой шее подруги что-то блестящее. Она щёлкнула застёжкой, чуть отойдя в сторону, спросила:
 – Ну как?
На шее Мышки поблескивало чудесное колье. Оно состояло из крупных золотых пружинок около пяти миллиметров в диаметре, перемежающихся тонкими пластинками, на которых сверкало множество кристалликов, похожих на бриллианты, а к ложбинке между грудей спускался крупный сине-голубой сапфир в виде подвески. Девушка так и ахнула:
 – Ты с ума сошла, Наташка! Это чьё?!
 – Моё… Одалживаю на вечер. Люсенька, выглядишь шикарно – нет слов! Принцесса… только очки не одевай – испортят образ.
Лазаренко, стараясь расстегнуть застёжку колье, запротестовала:
 – Наташка, прекрати! Оно же дорогущее.
 – Не дороже испорченного вечера, если не пойдёшь. Перестать!
 – Хорошо. За платье я с тобой расплачусь.
 – Даже не думай! Считай его подарком к будущему дню рождения, – решительно пресекла препирательство Наталья, однако не глядя подруге в глаза.
В первом часу ночи, выйдя из ресторана, Тимур вызвал такси и они, как всегда, отвезли Наташу и Андрея. Потом Стрельников предложил заехать к  нему домой и посмотреть новый фильм, мотивируя, что «ещё слишком рано баиньки, а сидеть на скамейке холодно и небезопасно».
 – Как можно? Твои родственники уже спят. И мама будет беспокоиться, – начала отказываться девушка.
 – Они всей семьёй уехали на праздники в Белогорск. Твоя мама видела, с кем ты ушла. Думаю, сильно переживать не станет, если придёшь домой на полтора часа позже. В случае чего – позвонит, и мы её успокоим. Слушай, Красная Шапочка! Боишься, что тебя съем?
 – А ты можешь?
 – Не только могу, но и хочу. Я ещё тот Серый Волк, любитель молоденьких и аппетитный девочек. Ха-ха-ха! – засмеялся парень, шутливо покусывая ей ушко. – Не трусь! – уже серьёзнее сказал он. – Не сделаю, чего не захочешь и не позволишь.
И она согласилась.
Дома Тимур усадил девушку в кресло напротив большого экрана телевизора, приготовил две чашки кофе, а сам сел на ковёр рядом с креслом. Она съёжилась в кресле, страшась пошевелиться лишний раз, а он этого будто не замечал и вёл себя раскованно: посмеивался, прихлёбывая кофе, отпускал редкие комментарии и целовал её в колено, обтянутое лайкрой.
 – Тимур, перестань! – возмутилась Мышка его поведением, казавшимся ей чересчур фамильярным.
 – А? – парень резко запрокинул голову вверх и задел чашку с горячим кофе, которую девушка держала в руке.
 – Ой!
Кофе растекался по подолу красивого светлого платья. Тимур вскочил на ноги и поднял её с кресла:
 – Не обожглась?
 – Ничего страшного. Сначала было горячо. Сейчас нормально, – возразила она, больше обеспокоенная состоянием своего платья.
 – Нужно его снять и приложить холодный компресс. Давай помогу.
Не успела девушка ответить отказом, как он проворно расстегнул молнию и потянул платье за бретельки вниз. Платье с лёгким шелестом скользнуло на пол. Тимур опустился на колени и на её ноге, чуть ниже белых кружевных трусиков, обнаружил немного покрасневшее пятно. Он легонько до него дотронулся:
 – Больно?
Мышка молчала. От неожиданности она растерялась и стояла столбом, не в силах вымолвить ни слова. Тимур убрал руку и нежно прикоснулся к пятну губами:
 – Прости! Я такой медведь.
Потом обхватил её стройные ноги в чёрных чулках и стал часто и жарко целовать белый кружевной треугольничек.
 – Любовь моя, я так тебя хочу, – донеслось до Мышки, словно сквозь вату. Её била крупная дрожь и подкашивались ноги. Глупо, но в этот момент она думала не о том, что надо бы оттолкнуть кавалера, ведь стыдно до слёз, а о том, что не пожадничала и купила фирменные чулки на кружевной резинке; остатка денег хватило лишь на китайский ширпотреб, но подделка под фирму была из добротного, прочного кружева.
Тимур уложил девушку на ковёр, лёг рядом, и его горящий, призывный взгляд затопил её трепетное, сомневающееся сердце восторгом: она желанна – очень, в целом мире только она, только для него. Его взгляд звал девушку, околдовывая, лишая рассудка и сопротивления, и она потянулась к нему, источнику любви, радости и страдания, пальчиками дотрагиваясь до твёрдых губ, шершавых щёк, высокого чистого лба, подслеповато щуря глаза и шепча чуть слышно, словно самой себе:
 – Люблю тебя… давно, так люблю.
Тимур застыл над Мышкой на вытянутых, напряжённых руках, молча поглощая пугливую ласку. Его карие глаза потемнели, впившись взглядом в её глаза, подёрнутые поволокой слёз, от невысказанного острого чувства нежности и откуда-то появившейся почти материнской жалости к себе и к нему. Это продолжалось всего лишь минуту, такую невесомую, короткую, призрачную, как затишье перед бурей, как прощальный взгляд перед расставанием, как последний вздох перед неизбежностью.
Но эта минута привязала холодного сластолюбца, то здесь, то там азартно срывающего цветы удовольствия, к наивной девчонке сильнее прочного стального каната. Парень о таких вещах никогда не задумывался, жил легко, грешил с удовольствием, не подозревая, чем незамысловатая, робкая нежность Мышки может обернуться для него в дальнейшем.
А потом Тимур склонился к ней, и мир померк, оставив лишь водоворот ощущений и звуков, кои почти не понимала из-за нарастающего шума в ушах – пульсации крови бешено стучащего сердца. Девушку заставляли дрожать и томиться горячие руки, блуждающие по телу, согревал быстрый жаркий шёпот у виска, пьянили губы, то прохладные и нежные, совсем как прикосновения лепестков цветка, то требовательные, терзающие, жгучие, как ожёг от клейма. Она забыла про стыд, осторожность, предупреждения подруг, покорно отдаваясь на волю урагану страсти по имени Тимур. Лишь резкая боль, пронзившая тело, отрезвила девушку. Она вскрикнула:
 – Нет! Не надо, прошу!
Но мужские жадные губы закрыли её рот страстным поцелуем.
Мышка не плакала, нет. Боль перетерпела, а в нахлынувшей горечи, что самый важный в жизни любой женщины момент наступил «с бухты-барахты», винила саму себя. Она подозревала, что момент их близости когда-то наступит (не для того так активно за ней ухаживал, чтобы отпустить не воспользовавшись), но не ожидала, что так скоро и на полу. Осознание глупости своего поступка, подытожила грустной мыслью:
«Спасибо, хоть не грубо, не насильно…»
Бедная, наивная девочка. Она думала, что обстоятельства близости имеют для него какое-то значение.
 – Чего такая расстроенная, а, Люсенька? – он притянул девушку к себе и чмокнул в щёчку. – Так всегда бывает в первый раз.
Мышка, потупившись, прошептала:
 – Конечно.
 – Так в чём дело? – спросил Тимур, внимательно изучая её лицо.
Девушка неопределённо пожала плечами. Что она могла предложить мужчине, у которого была десятой или двадцатой? Ничего. Как удержать его?  Никак. И ведь знала, что не первая и не последняя в коллекции бабочек, летящих на обжигающее пламя его страсти. Но разве каждая из них не думала: «А вдруг…» – и не мечтала, что именно она станет единственной звездой, притянувшей к себе красавца, словно планету, навсегда; хотя видели: он – пролетающая мимо ледяная комета, временно распустившая яркий хвост. Как и другим, ей хотелось мечтать, хотелось удержать, наслаждаясь вновь и вновь теми, пусть и нескромными, но умопомрачительными ласками, от которых всё тело трепетало и наполнялось непонятным жаром. Было так стыдно и так сладко, что мурашки  по телу бегали табунами, пресекалось дыхание, а сердце колотилось обезумевшей птицей.
Он поднялся, поискал сигареты, чиркнул зажигалкой и закурил. Но после двух затяжек загасил сигарету в пепельнице и подхватил её на руки:
 – Жалеешь? Сомневаешься в моих чувствах?
Она глянула ему в глаза и впервые солгала:
 – Нет, – но, заливаясь краской, тревожно спросила: – Что ты задумал?
 – Хочу отнести в ванную.
 – Отпусти! – попыталась  вырваться Мышка. – Сама могу дойти.
Парень тихо рассмеялся:
 – Глупышка ты ещё у меня, – и коснулся губами её губ. Девушка раскрыла губы навстречу поцелую, решив не терзаться прошедшими потерями:
«Я люблю и любима, по крайней мере, сейчас. Это оправдывает всё происходящее. Нужно жить настоящим».
Ближе к обеду следующего дня посыльный принёс большой букет сладко пахнущих лилий. К букету прилагалась маленькая открытка в виде сердечка, на которой красовалось всего одно слово «люблю». Людмила знала от кого букет. Через час явилась Наташка поделиться сердечными тайнами. Она рассказывала о своих отношениях с Андреем, а Мышка внимательно слушала и улыбалась. Потом она протянула подруге коробочку с колье:
 – Возьми, Натуль! А то ещё забудешь.
 – Оно твоё, – спокойно ответила та.
 – Обалдела? Оно же стоит бешеных денег!
 – Не знаю, сколько оно стоит. Наверное, дорогое. Его купил для тебя Тимур.
 – Что?! – от изумления Лазаренко вытаращила глаза. – Да как ты могла меня…
Колесникова не дала ей договорить:
 – А как ты хотела? Скажи я правду – согласилась бы его надеть?
Мышка закрыла руками лицо, стараясь сдержать рыдания:
 – Теперь понимаю… почему он поступил со мной, словно со шлюхой… С такой церемониться… негоже… можно на полу.
Наталья тронула её за плечо:
 – Переспала с ним? Я же предупреждала. Не плачь! Он грубо обошёлся с тобой? Да?!
У Людмилы от рыданий тряслись плечи, но она отрицательно покачала головой.
 – Тогда чего ревёшь? – удивилась подруга. – Прекрати, Мышка! Ну, хватит, слышишь! Ты так давно о нём мечтала… Красивый, богатый. Подумай сама. Вдруг лучше никого не встретишь? И ваш роман будет греть твою душу всю жизнь. Ведь такое может быть?
Людмила кивнула в знак согласия, но проговорила давясь от слёз:
 – Наташка… но ведь… унизительно…
Подруга рассердилась:
 – Ненормальная! Вот погоди, попадётся муж-пьяница. Будет всё из дома тащить да продавать за бутылку. Тогда вспомнишь про Тимура, его подарки. Поймёшь, какая была дурында.
Она тихо гладила Мышку по спине, приговаривая:
 – Ну, перестань! Вы пока не расстались. Сколько ласки и нежности он может ещё подарить. Про разные украшения и прочее я уж молчу. Сразу видно – он не жмот.
Мышка вроде с ней соглашалась, но вечером на звонок Тимура, ответила отключением.
На следующий день он пришёл сам. Мама ушла в гости к знакомой, и Лазаренко грустила в одиночестве. Она открыла  дверь и первое, что увидела, его встревоженный взгляд.
 – Привет! Вчера не мог дозвониться. Батарейка села?
 – Сильно разболелась голова. Вот и отключила телефон, чтобы никто не беспокоил, – ответила она, и это было правдой.
 – Отходняк? – ухмыльнулся Тимур и потянулся за поцелуем. Мышка отстранилась:
 – Как ты мог?
 – Ты о чём? – нахмурился он.
 – О твоём поведении и подарке?
 – А что такое?
 – Зачем втянул Наташку? Ещё и лгать заставил.
 – Извини, радость моя. Лгать ты начала первой. Я последовал лишь твоему примеру. И вообще… для меня истинная ценность – женщина в распакованном виде. А побрякушки и наряды – ваша стихия, – цинично заметил Тимур
 – Конечно! – воскликнула девушка. – По-другому и быть не должно. Но мне твои подарки ни к чему. Я телом не торгую. Забирай! – Она сунула ему в руки пакет с платьем и колье, отошла на пару шагов и отвернулась.
 – Та-ак, – сказал он тихо, и по голосу девушка поняла – злится. – Собираешься скандалить? Или закатишь истерику? Но предупреждаю, детка, я бабских истерик не выношу.
Тимур осторожно поставил пакет на пол, подошёл к ней, развернул к себе, с силой сжав плечи.
 – Ой! – пискнула Мышка. – Больно же!
 – А мне не больно выслушивать? Я лишь хотел, чтоб ты пошла в ресторан. Всё! Никаких задних мыслей не держал. Как сложилось, так и сложилось. И теперь я – подлец, да?
Тоненький голосок подсознания шептал:
«Оттолкни его, расстанься. Он принесёт тебе беду и боль».
Но она не могла его оттолкнуть. Пусть впереди ждут разочарования и беды, она всё стерпит, всё преодолеет, она сильная, но оттолкнуть его – одинаково, что вырвать собственное сердце из груди.
Поцеловав её где-то рядом с ухом, Стрельников сказал:
 – Через час прилетает моя родственница. Дяде послезавтра стукнет пятьдесят. Еду её встречать. Ты со мной?
Она кивнула, прошептав:
 – Да, любимый.

3

Мигают свечи от дыхания,
Вино в бокалах, тишина…
И ваше страстное признание,
И боль прозрения после сна.
 
Милочку мучило одно тайное желание – непременно услышать голос любимого, но врачи запретили любые волнения, угрожающие возможным инсультом. Можно подумать, не имея вестей от него, девушка меньше беспокоилась. Однако с мамой спорить было бесполезно, а брать мобильник у подруг не хотелось. Нежелание коренилось в неуверенности и страхах, опутавших её душу липкой паутиной. Она хотела, чтобы он сразу понял, кто звонит, – и ответил. Или не ответил. И тогда бы стало ясно: она – глупая, ошибочная страница в его жизни, которую решил перевернуть и забыть. Через неделю мама сдалась и принесла простенький мобильный телефон. Когда она ушла, Милочка набрала номер Тимура. Послышались гудки – длинные, томительные. Сердце сжималось от страха и затрепетало, услышав знакомое:
 – Здравствуй, милая!
Голос с хрипотцой.
«Его, поди, боли мучают. Тут я пристаю с разговорами. Балбеска!» – мысленно ругала она себя.
 – Здравствуй, Тимур! Не говори ничего! – затараторила девушка. – Звоню, чтобы услышать твой голос. Прости меня!
 – Это я должен просить прощения… Меня час назад перевели в палату из реанимации. Там держать телефоны запрещают… Ты как?
 – У меня всё нормально. Голова уже не болит. Только небольшие мельтешки перед глазами. Говорят, что скоро пройдёт. Всё. Больше не буду мучить болтовней. Выздоравливай!
Она отключила мобильник. После этого разговора они раз в день перезванивались, ведь больничные будни новостями не изобиловали. Однажды она рассказала ему о необычном сне или видении.
В тот день, после обеда, Милочка лежала на кровати с закрытыми глазами и думала о Тимуре. В палате стояла тишина: кто спал, кто читал книгу. Вдруг в темноте засветился экран, и в нём смутно, а потом всё отчётливее и отчётливее проступала картинка; в ней двор их многоквартирного дома покрывала молодая зелёная травка, на которой игрались две таксы. Всю эту благостную сценку согревали тёплые лучи весеннего солнца. Ей захотелось поваляться на шелковистом травяном ковре. Только подумала – оказалась на траве, проплыв сквозь экран. В нос сразу же ударил пьянящий запах расцветающей сирени. Подумалось:
«Пока не расцвели одуванчики. Жаль».
Она погладила прохладные и мягкие травинки. Под рукой, будто по волшебству, из земли стали быстро пробиваться стебельки. На стебельках появились бутоны, которые распустились пушистыми жёлтыми шапочками. Происходящее было необычным и завораживающе прекрасным. Она, не веря своим глазам, потрогала цветы, сорвав один. Из стебля выступил белый сок. Девушка обмакнула в него палец, поднесла к губам и ощутила горечь во рту. Вдруг на газоне появилась огромная чёрная собака… ли волк?
«Какое-то дежавю», – промелькнуло воспоминание о волке и умершей бабушке. Страх пронзил мгновенно. Экран погас. Она открыла глаза. Сердце выбивало чечётку. Конечно, она не рассказала Тимуру про волка, иначе пришлось бы рассказывать про мистические видения детства, а девушка о таком рассказывать боялась. Ей казалось, что любимый посчитает её спятившей.
Тимур внимательно выслушал рассказ и сказал:
 – Думаю – астральное путешествие. Я про такое читал.
Его слова девушку удивили. Такой человек, как Тимур, – практичный, деятельный, увлечённый радостями жизни – должен был, по её мнению, с сарказмом воспринимать иллюзорные теории и фантазии, являющиеся уделом мечтательных барышень да проходимцев от разных духовных и эзотерических учений.
Накануне выписки она позвонила и попросила разрешения навестить его. Тимур сказал:
 – Приходи в любое время, но лучше перед этим позвони, чтобы нам не помешали.
Разумность условия девушка понимала.
Первый день в университете её взбудоражил. Ещё утром Милочка заметила, что стала местной достопримечательностью. Это совсем не радовало. Парни пристально оглядывали с ног до головы, девчонки, косясь в её сторону, перешёптывались. Сначала подумалось:
«Не в порядке одежда, причёска или тушь размазалась?»
С выпиской из больницы она стала бояться лишний раз подходить к зеркалу, казалось, оттуда на неё глянет незнакомое лицо. Тревогу подруги успокоила Ольга, объяснив, что сюжет об их аварии несколько раз показывали по местному видеоканалу – это и разожгло любопытство в студенческой среде.
В перерыве между парами они отправили Ольгу занять очередь в буфете, а сами – Наталья и Милочка – зашли в туалет помыть руки. Пока Наталья прихорашивалась перед зеркалом, Милочка решила сменить Ольгу в очереди. Ольга переминалась с ноги на ногу в хвосте пёстрой, извивающейся змеёй, длиннющей очереди. Недалеко от головы «змеи», сереющей кассовым аппаратом, стояла группка парней. Один из них, заметив нерешительность  Милочки, улыбнулся и мотнул головой, предлагая присоединиться. Она, состроив удивлённые глаза, подошла.
 – Вставай вперёд, – сказал парень, попятившись, наступив кому-то на ногу и буркнув извинение в ответ на недовольный девичий вскрик. Она замялась:
 – Я не одна.
 – Занимаешь на всю группу? – вмешался стоящий рядом рыжеволосый студент.
 – Нет, нас только трое.
 – Ну, тогда как-нибудь переживём, – успокоил рыжий, видя, что девушка мнётся под пристальными взглядами и недовольными репликами стоящих позади. Милочка оглянулась и помахала рукой стоящей в хвосте Ольге и вошедшей Наталье. Подруги подошли.
 – Вставайте! Вставайте, девочки, вперёд! Сегодня я – добрый, – убеждал рыжий.
Когда они за стойкой пили чай с пирожками, Наталья заметила:
 – Видишь, Лазаренко? Твоя популярность приносит дивиденды. А ты комплексуешь.
Милочка смущённо улыбнулась. С одной стороны, было приятно, что её стали замечать и выделять из общей толпы, а с другой  – она чувствовала себя пойманным насекомым, которое придирчиво разглядывают под микроскопом, обмениваются мнениями и решают, как с ним поступать дальше.
Вечером, в пятом часу, она, прикупив пачку сока, в огромных шлёпанцах и одноразовом халате уже шла по коридору третьего этажа хирургического корпуса клиники. Тихо постучав в дверь с надписью «Сервисная палата» и услышав: «Да!» – вошла. Тимур в светлом спортивном костюме сидел за столом, на котором лежала стопка бумаги, калькулятор и свёрнутые в трубку чертежи.
 – Не помешаю занятиям? – робко спросила она.
 – Я ждал тебя. Иди сюда.
Милочка поставила сок на тумбочку и подошла.
 – Присаживайся, – предложил Тимур табурет, пододвинув его ближе к себе. Когда девушка села, он обнял её и поцеловал.
 – Что это? – спросила Милочка, кивнув на исписанные листы и трубку чертежей.
 – Курсовая по железобетону. Сашка уже две курсовые за меня сделал, чтобы я вовремя получил зачёты и был допущен к экзаменам.
 – Настоящий друг.
 – Это правда. Но четыре проекта за короткое время сделать не под силу и ему. Пришлось прикупить «негров». Вот сижу, их расчёты перепроверяю.
 – Понятно.
 – А у тебя с учёбой всё в порядке? Может, помощь нужна?
 – Не беспокойся. У нас чертежей и расчётов в десять раз меньше. Мне подруги помогают. Успею к экзаменам сдать все работы.
Они помолчали. Он взял её руку и приложил к своей щеке:
 – Есть разговор.
Милочка насторожилась, предчувствуя что-то неприятное, тревожное.
 – Помню, как злилась из-за всяких мелочей. Хочу с тобой быть честным. Лучше всё сейчас узнаешь от меня, чем из сплетен других. Ты мне очень нравишься. Более того, из-за тебя голову потерял. Знаю, от моих слов будет больно, но случившегося не исправить. В конце лета у меня свадьба.
Милочку побледнела. Потом запылали её щёки. В сердце появилась жгучая боль, будто его обдало кипятком. Он понял её состояние, обнял:
 – Девочка моя, как бы хотел всё изменить, но не могу. Обручён с прошлого года. Наверное, слышала причину, по которой оказался в вашем городе?
Девушка кивнула.
 – Помог выкрутиться одноклассник моей матери. Он отказался от оплаты за услуги, – продолжил объяснение Тимур. – Я должен был выразить благодарность. Родителям он намекнул, мол, неплохо бы породниться нашим семьям. У него выход во властные структуры. У нас крупный бизнес. Я тогда не знал о твоём существовании. Дал согласие на брак с его дочерью. В этом году она заканчивает школу.
Милочка высвободилась из объятий, чувствуя, что в груди образовалась пустота, заполняемая  холодом.
 – Я всё понимаю, – она, вздохнув, кивнула. Вдруг её обожгла догадка:
 – Она здесь?
 – Да. Она приехала на несколько дней с матерью и старшим братом.
 – Тогда мне пора уходить, – быстро проговорила девушка, собираясь встать. Он удержал её:
 – Не уходи. Они сегодня не придут.
Тимур помолчал, перебирая пальцы её руки, потом добавил:
 – Осенью вернусь. Здесь буду защищать диплом.
Милочка накрыла его руку своей рукой:
 – Знаю, что хочешь сказать… но – нет. Не гожусь в любовницы.
 – Я скучаю по тебе, понимаешь? Нет, разве ты ещё способна такое понять? Ты меня околдовала, девочка!
 – Я? Смеёшься, что ли?
 – Нет, мне не до смеха. Так испугался, что мог тебя потерять.
Милочка, опустив голову, встала и проговорила неожиданно осевшим голосом:
 – Не терзайся, Тимур. Это пройдёт. Думаю, знаешь лекарство от такой болезни. Прощай!
 – Милочка, постой! – он хотел её остановить, но девушка была уже около двери. Вылетев из палаты, осторожно прикрыла дверь и перевела дыхание. Она боялась потерять решимость, иначе перестала бы себя уважать.
«Нет, нет! Всё кончено», – твердила она себе, решительно направляясь к гардеробу. Меняя обувь и отдавая халат гардеробщице, усилием воли сдерживала слёзы:
«Здесь нельзя разреветься. Дома. Всё дома».
Хорошо, что не встретился никто из знакомых, – она не смогла бы сдержаться, расплакалась. Начались бы расспросы, потом – сплетни и насмешки в стенах университета.
Милочка не села в троллейбус, а побрела домой пешком, почти не разбирая дороги из-за пелены слёз, которые, несмотря на усилия не думать, всё забыть и успокоиться, текли и текли по щекам. В квартире стояла тишина. Мама куда-то ушла – это спасло от муки отвечать на вопрос: «Что случилось?»
Девушка закрылась в своей комнате, кинулась на кровать, зарывшись между подушек, и разрыдалась в голос: не было сил терпеть душевную боль, разрывающую сердце на части. К тому времени, когда в замочной скважине входной двери звякнул ключ, основная волна горя и жалости к себе прошла. Милочка лижала тихо, с удивлением ощущая внутри себя огромную дыру, заполняемую тупым безразличием, холодным, но милосердным. На беспокойство матери:
 – Доченька, почему не хочешь ужинать? – ответила: 
 – Поела у Наташки.
Мама больше не беспокоила, знала: у дочери наступает горячая пора перед сессией. Эту ночь Милочка провела без сна. Забытьё пришло лишь утром.
Ей снова привиделся экран. Рябь на экране сменилась показом незнакомого помещения. Казалось, кто-то ходит с видеокамерой и показывает комнату с разных ракурсов. В комнате на резной подставке тёмного дерева стояло большое зеркало. Стены покрывали панели с разноцветной инкрустацией. Вдоль них стояли кресла, небольшой столик и диван на гнутых блестящих ножках. Внимание привлекла цепочка, или колье, висящее на тёмном завитке рамы зеркала. Захотелось украшение разглядеть поближе. Один миг – и она в комнате подходит к зеркалу. Рассмотрев, очень удивилась – точно такое же колье ей купил Тимур. Отведя взгляд от колье, посмотрела в зеркало и обомлела. Оттуда на неё смотрела темноволосая девушка со слегка смуглой кожей и чуть прищуренными, карими глазами. Её она видела в том болезненном бреду после аварии. Одна бровь у отражения была приподнята, изогнувшись дугой, во взгляде сквозило удивление. 
В дальнем углу комнаты мелькнул чей-то силуэт. Она резко обернулась. Тимур, но с волнистыми волосами до плеч, забранными под обруч, медленно шёл, вернее, крался в её направлении. Охотник! Увидев, что его заметили, остановился, гаденько усмехаясь, повернулся и пошёл к двери.
 – Ты ещё пожалеешь, Матильда, – услышала Милочка его хриплый голос.
И вот он уже не человек – чёрный лев с большой мохнатой гривой, грозно порыкивая, выходит в дверь.
Она не пошла на консультации, проспав до обеда. В первом часу позвонила Наталья, заинтересовавшись причиной её отсутствия на занятиях. Милочка попеняла на головную боль, но убитый тон её голоса не понравился Наташке.
 – Выкладывай, что произошло! – без обиняков выпалила подруга.
 – Нет, ничего… – промямлила Милочка.
 – Не придуривайся! Меня не проведёшь! Это не из-за любимого ли Тимура?
 – Да, – выдохнула Лазаренко.
 – Жди! Через пятнадцать минут приду.
Наташка всплеснула руками, увидев зарёванное лицо подруги:
 – В зеркало смотрела? От слёз так опухли веки – глаз почти не видно. Ну, рассказывай.
И Милочка, горестно вздохнув, всё рассказала.
Наташка сидела на стуле, положив ногу на ногу, и рисовала пальцем на столе всякие замысловатые фигуры.
 – Он же горец, подруга. У них свои законы. Сходи в церковь и поставь толстенную свечку Святой Деве, что этим всё закончилось. А представь, если бы он женился на тебе. Его народ исповедует не нашу веру. Пусть даже неверующий, всё равно жена для них – «поднеси, подай, знай своё место, женщина». Такая жизнь не для тебя.
 – Да я всё понимаю, – ныла Милочка.
 – А понимаешь, так вырви с кровью и мясом эту любовь из сердца! Возьми! Принесла тебе экзаменационные вопросы по информатике.
 – Уже вырвала, Натуль. Но больно. Так больно! – жаловалась Лазаренко подруге, сжимая листы с машинописным текстом. Наталья тяжело вздохнула и погладила её по щеке:
 – Я знаю, Милочка. Крепись! Время залечивает и не такие раны… Ну, мне пора. Не раскисай!
И для Лазаренко начались тяжёлые будни. Сессия помогала отвлечься от горестных мыслей. В коридорах университета, завидев издали Тимура с другом, она старалась скрыться, нырнув в ближайшую аудиторию, свернув в другой рукав коридора или повернув назад. Она не отвечала на его звонки, старалась не появляться в буфете и кафетерии. Девушка следовала принципам поговорки: с глаз долой – из сердца вон. Подружки, злясь на неё за трусость, приносили пирожки и минералку, которыми закусывала на ходу или в аудитории, конфузясь и пряча съестное в сумке под столом. Хотя делала она это зря, сплетни о том, что «Стрельцов бросил Лазаренко», быстро разлетелись по университету, а её уловки только их подогревали. А потом наступали летние каникулы.
Наталья с Ольгой собирались поглазеть на достопримечательности соседей. Звали с собой Милочку, но у неё не было денег и загранпаспорта. Если недостающие деньги на туристическую путёвку мама могла занять у знакомых, то от подачи заявления до получения загранпаспорта следовало ждать целый месяц. Наталья ворчала, что подруга – «рассеянная копуша», и со своими страстями совсем забыла о летнем отдыхе; что она, Наталья, знала, чем всё обернётся, и должна была заняться сама оформлением документов «этой растяпы». Однако время ушло, и перебранка по этому поводу помочь делу не могла. Подруги уехали, а Милочка устроилась продавцом кваса к одному частному предпринимателю.
Теперь целыми днями она сидела под большим разноцветным зонтом и наливала холодный вкусный квас в бутылки, бидоны, большие и малые стаканчики всем страждущим. Когда стояла ясная, безветренная погода, а асфальт почти плавился под ногами, возле её бочки выстраивалась очередь. В пасмурные деньки или дождик покупателей почти не было. Тогда она читала книги, удобнее устроившись на раскладном стульчике.
В один из таких пасмурных дней, читая мистический любовный роман и подкрепляясь пирожками, она не заметила, как недалеко от бочки остановился серебристый двухдверный автомобиль, смахивающий на ракету. Из него вышел высокий, атлетически сложенный мужчина. От описания сцены знакомства героини с демоном её отвлекло лёгкое покашливание. Милочка вздрогнула. Поднимая от книги взгляд, вначале увидела белые сетчатые туфли и светлые брюки, потом – белую майку в черных разводах и загорелые руки, и наконец – лицо в тёмных очках и светло-каштановые волосы. 
Привычно спросила:
 – Вам бокал или стакан? 
 – Если можно, то… бокал, Людмила, – услышала девушка глубокий баритон. На лице у мужчины появилась лёгкая улыбка.
 – Мы знакомы? – удивлённо спросила Милочка. Она оглядывала внушительные бицепсы под загорелой гладкой кожей, аккуратную модную причёску,  твёрдо очерченные губы.
 – В общих чертах, – ответил он и снял очки.
Перед ней стоял Александр Поспелов собственной персоной. Из-под широких тёмных бровей на Милочку смотрели слегка прищуренные серые глаза. Под сверлящим взглядом она внутренне съёжилась. Этот парень и раньше её пугал пронзительным, стальным взглядом. Она побледнела, растерянно глядя на покупателя. Тот самодовольно ухмыльнулся. Его ухмылка вызвала в душе девушки протест и злость:
«Осклабился, мажорчик. Напугал и рад. Как же, как же. Мы – пуп Земли, дрожи, всяк встречный-поперечный!»
Милочка опустила голову, взяла большой стакан и подставила его под кран. Эти действия помогли справиться с неожиданно нахлынувшим раздражением.
 – С детства меня называют Милой. Я привыкла, – сказала она недовольно, но получилось – будто оправдываясь, а подавая стакан, уже спокойно глянула в его глаза. Серая сталь встретилась с голубым льдом. Это было не сражение, всего лишь проба сил. Секунда – и Милочка смущённо потупилась, а парень, напротив, продолжал внимательно разглядывать продавщицу.
 – Значит, если позову: «Людмила!» – ты не обернёшься? – спросил он, подавая деньги. Разыскивая в жестяной баночке серебро для сдачи, она ответила:
 – Вероятнее всего.
 – Но мне нравится это имя. Оно тебе подходит. Буду Людмилой тебя называть.
«К чему бы это вдруг? – подумалось ей. – Качку своих фанаток мало, что ли? Так зря старается». 
А отдавая парню сдачу, Милочка ответила:
 – Пожалуйста! Но не удивляйся, что не стану на него реагировать.
Поспелов криво усмехнулся и, быстро выпив квас, бросил одноразовый стакан в корзину.
 – Хорошо. Тогда не пугайся, если вначале тронут за плечо, а потом назовут по имени, – предупредил он, облокотившись на бочку.
«Всё страннее и страннее, – бесцельно перелистывая страницы романа, размышляла девушка, не рискуя посмотреть парню в глаза. От «поцелованных судьбой» мальчиков она старалась держаться подальше – эгоистичны, циничны, жестоки, – и опыт показал, что не зря.
 – Но так внезапно можно и до смерти напугать, – ответила девушка, надеясь, что опасный мажор уберётся восвояси. – «Особенно вечером», – представила она сценку.
 – Заметил, ты немного боязлива. Кажется, тебя напугал? – поинтересовался Поспелов, внимательно глядя на продавщицу и не торопясь уходить.
«Ещё бы не напугал. Смотрел так, будто хотел прихлопнуть надоедливого комара», – с опаской покосилась на него Милочка, а вслух пояснила: – Ну, скажем так – тебя здесь увидеть не ожидала.
 – А кого ожидала?
«Чего цепляется к словам?» – подумала она и, прочистив горло, начала мямлить объяснение: – Кха… в общем-то… никого. Так, глупость сморозила… – И уже собравшись и даже растянув губы в улыбке, обвела рукой пространство вокруг. – Я ведь торгую на бойком пятачке.
 – Думаю, ты не только боязлива, но и не очень наблюдательна, девочка.
 – Что? – опешила Милочка. Его обвинение, сказанное с надменно-презрительной усмешкой, вновь наполнило её раздражением: «Какого беса?! Стоит тут. Самодовольно ухмыляется. Обвиняет. Мало дружок натешился? Захотелось и ему поиздеваться?» 
 – Второй день подъезжаю – вон туда! – Поспелов ткнул пальцем в противоположную сторону дороги. – Наблюдаю. Ты уткнулась в книгу и ничего вокруг не замечаешь.
«Ах, красавчик! Тебя и твою замечательную машинку девушки должны замечать за три квартала. Задыхаясь от счастья, кричать: «Привет!» – и махать руками, словно ветряные мельницы», – язвительно подумала Милочка о гипертрофированном самомнении парня, а вслух сказала с некоторым удивлением, стараясь скрыть за ним иронию: – Не понимаю… почему сразу не подошёл? Или только сейчас пить захотелось?
 – Видишь ли… До этого дня ты целый месяц пряталась, ещё издали заметив нас. Не мог предвидеть твою реакцию. Вдруг убежишь опять. И что мне делать? Садиться и торговать вместо тебя? Охранять бочку, чтобы никто не спёр? – насмешливо обрисовал ситуацию Поспелов.
Милочка густо покраснела, словно оказалась застигнутой на месте преступления.
«Какой стыд! Они замечали всё. Наверное, ржали надо мной».
Опустив голову, она тихо спросила:
 – Зачем наблюдал за мной?
 – Завтра улетаю в столицу. Прошвырнёмся с Тимуром по клубам и барам. Отдохнём на взморье.
Упоминание о бывшем бой-френде вызвало сердцебиение, но она постаралась не выказать волнения, злясь на себя, что не может до сих пор спокойно слышать его имя, и сказала с еле скрываемым ехидством:
 – А-а? Перед свадьбой ему нужно развеяться?
 – Не только ему. Мне тоже не помешало бы. Ему что-нибудь передать?
«Мда. Теперь понятна причина интереса», – догадалась она о подоплёке странного поведения Поспелова, захлопнула книгу и, расплывшись в деланной улыбке, ответила: – Разумеется! Любви и счастья в семейной жизни.
 – О какой любви ты говоришь? Этот брак по расчёту.
 – Ничего, – она пренебрежительно махнула рукой. – Стерпится – слюбится.
 – А ты жестока. – Он смерил взглядом голубоглазую блондинку-продавщицу.
«Думал, сейчас распущу нюни? Буду ныть, как мне плохо без него? Не дождётесь! Особенно ты, хлыщ», – ей претила сама мысль, о возможности, путь даже гипотетической, показать боль души циничному красавцу. Девушка спокойно, даже с некоторым вызовом, выдержала взгляд парня и ответила:
 – Не я – жизнь жестокая штука. Она заставляет нас выбирать. А за каждый выбор приходится платить.
Поспелов покачал головой:
 – Ну да, ну да… Что ж, так и передам. Но Мила – куций огрызок прекрасного имени, воспетого великим поэтом, – при последних словах взгляд его слегка потеплел: исчезли два опасных прицела.
 – А Милка – кличка для коровы, – поддакнула девушка, лишь бы он поскорее ушёл, оставил её в покое. – «Езжай, доложи другу, чтоб не тревожил меня больше. Глупая тёлка смирилась и продолжает жевать сено с превеликим удовольствием» – говорила за неё вымученная улыбка. Девушка хотела показать, что знает своё место и на большее не претендует.
 – Вот и выходит – я прав. Людмила, – парень назидательно поднял палец вверх, – звучит красиво и достойно. До свидания, Людмила!
На миг показалось, что он искренне хочет приободрить, считает достойной уважения, но эти мысли девушка отбросила, зная, что альфа-самцы не способны сопереживать и что он успокоился по одной причине: понял, что «тёлка» не доставит неприятностей другу.
 – Пока, – буркнула Милочка, вновь уткнувшись в книгу.
Он удалялся уверенной походкой, красивый и сильный. Милочка искоса глядела вслед, а внутри ворочался червячок тревоги:
«Всё это не к добру. Будь с ним осторожнее… Глупости! – возразила она себе. – Наши дороги всего лишь параллели, и то временно».
Однако человек полагает, а судьба располагает.
Постепенно жизнь Милочки стала меняться. Она разделилась на две несхожие части: бодрствование и сны. Безусловно, это есть в жизни любого человека, кроме одного странного явления: сны, красочные и почти сказочные, были подчинены единой логике и имели продолжение. В них Милочка себя видела темноволосой девушкой, вернее, молодой женщиной с огромными, почти чёрными глазами, или наблюдала за ней со стороны. Женщину звали Матильдой, и она, не в пример Милочке, знала себе цену. Матильда обладала железной волей и острым умом, внешне казалась нежной или упрямой, откровенно доступной или целомудренно застенчивой, но в душе – коварной, надменной, жестокой. Всегда. Просыпаясь после тяжёлых сновидений, Милочка сомневалась в наличии души у Матильды – такие страшные дела та творила, не раскаиваясь и не сожалея о содеянном. Именно тогда она стала свой ночной образ называть ведьмой. 
В одном из снов девушка увидела Матильду, сидящей в просторной карете. Та была одета в коричневое дорожное платье. Напротив неё сидела молоденькая блондинка с нежным личиком в форме сердечка и сияющими серыми глазами. Блондинка смеялась, и её смех походил на перезвон хрустальных колокольчиков.
 – Вы прелестны, моя дорогая! – сказала Матильда блондинке, мило улыбаясь. – Хотите, погадаю? В нашем роду все женщины умели немного предугадывать будущее. Дайте левую ручку и снимите перчатку. Посмотрю на ваши линии судьбы.
Матильда взяла в свои руки ладонь девушки и легонько погладила. При этом движении с руки Матильды неожиданно сорвался тяжёлый браслет и упал девушке на колени. Блондинка взяла его и стала разглядывать. Это был массивный золотой браслет. Большой изумруд в середине лба страшной, клыкастой личины и цепь небольших рубинов и алмазов, вплетённых в затейливый узор по краям, украшали его.
 – Странная работа! – воскликнула блондинка. – Ничего подобного раньше не видела.
 – Тем не менее, – пустилась в разъяснения Матильда, – браслет принадлежит нашему роду с седой старины. Всегда передавался от матери к дочери как свадебный подарок и оберег от зла. Видите старинную вязь? Она – заговор от сглаза. После скоропостижной смерти мужа, я не собираюсь вторично выходить замуж, иначе потеряю всё в пользу его старшего сына. Так указал в завещании мой покойный супруг и – мир его праху! – сообщил Его Преосвященству. Детей мы не нажили. Передать браслет мне некому. Лучше подарю его вам, моя дорогая. Вы прелестны, удачно выходите замуж. Это привлечёт чужую, чёрную зависть. А браслет сможет отпугнуть всё людское зло. Давайте я помогу с застёжкой. Так… на чём мы остановились? Ах, да! На гадании…
Девушка кивала головой на речи Матильды, но в большей степени была поглощена браслетом на своём запястье.
 – Линия сердца у вас прямая и отчётливая. Прекрасно! Вы любите и любимы. А линия жизни – прерывистая. Вы не больны?  Случайно  не заразились чёрной немочью, появившейся откуда-то в наших краях?
До сознания блондинки наконец-то дошли слова попутчицы – глаза от испуга округлились, и она ими часто заморгала:
 – Что Вы?! Что Вы?!
 – Успокойтесь, красавица моя! Простите за неудачную шутку, но… – Матильда сделала многозначительную паузу, – следите за своим здоровьем. Это очень важно и для вас, и для королевства.
Продолжение сна Милочка увидела через несколько дней. Она оказалась в огромном зале со стрельчатыми окнами и высоким потолком, украшенным фресками. Здесь находилось множество нарядных людей. Женщины были в длинных платьях из поблескивающих лёгких тканей, мужчины – в костюмах, сшитых из материала, похожего на замшу. В зале стоял гомон. Присутствующие что-то оживлённо обсуждали, то сливаясь в большие группы, то рассредоточиваясь по залу. По разрозненным фразам Милочка поняла: предстоит важная церемония – свадьба принца Ангэра и Элеоноры; та приехала со свитой три дня назад, но до сих пор не вышла из своих покоев, вроде бы занемогла.
Вдруг слуги распахнули украшенные золотистым узором двери, и в зал быстрым уверенным шагом вошёл богато одетый молодой человек – высокий, широкоплечий, с шевелюрой пшеничных волос и волевым подбородком. Он растерянно оглядел собравшихся: лицо выражало печаль, в глазах затаился испуг.
 – Свадьба откладывается, – сказал он притихшей толпе. Люди загалдели, а он пояснил:
 – Элеонора нездорова. Лекарь сказал, что у неё признаки серьезной болезни. Возможно, чёрной немочи.
При этих словах люди замерли, охваченные ужасом.
 – Меня лекарь даже не впустил в её покои. Хотелось издали взглянуть на невесту и попрощаться… Я немедленно уезжаю. Советую и вам здесь не задерживаться.
Присутствующих не нужно было дважды уговаривать – все поспешили к выходу. Увлекаемая толпой к выходу из зала двинулась и Милочка. Проходя мимо большого зеркала в нише, взглянула на своё отражение. Там улыбалось лицо Матильды, а в глазах горело мстительное торжество.
Проснувшись, девушка поняла, что это дело рук Матильды. Элеонора и была той молоденькой нежной девушкой, которую загубила ведьма с помощью браслета и жутких чар.
От подобных снов Милочка отходила, словно от тяжёлой болезни. Она несколько дней ходила рассеянная, с головной болью, всё валилось из рук. Но иногда снились чудесные сны, в них она летала и тем была счастлива.
Почти всегда видела себя, стоящей на вершине высокого обрывистого утёса. Внизу шумел морской прибой, растекаясь пеной по округлым камням. Сумерки наплывали жидкими фиолетовыми чернилами. Легкий ветерок трепал её длинные волосы. Размеренный шум волн прерывался резкими криками птиц. От дикой, девственной красоты внутри просыпался, заполняя целиком, восторг. Радостное чувство росло, углублялось, от него больно колотилось сердце, хотелось петь, кричать и носиться над бурунами волн. Девушка воспаряла над землёй, поднимаясь в воздух силой желания слиться с красотой окружающего мира, наполненная безусловной верой: полёт возможен. Паря подобно большой летучей мыши, низко проносилась над волнами, и брызги пены падали на лицо. Потом улетала от утёса всё дальше, дальше. Счастье полёта и полной свободы распирало изнутри до тех пор, пока во весь голос она с восторгом не кричала:
 – Я лечу! Лечу!
О, это были волшебные сновидения! Просыпаясь и понимая: чудо полёта – всего лишь сон, а не действительность, Милочка сильно огорчалась. Ей хотелось вернуться назад, в ту зыбкую реальную нереальность, и носиться, носиться над полями, лесами, горами и озёрами, ощущая себя неотъемлемой, а может быть, самой главной частицей мироздания. Именно тогда, после первого полёта во сне, она обнаружила в себе искру поэтического дара, и первое четверостишие было таким:
О, эти чудные мгновения!
Боль от немого изумления
Божественной природы сей,
И жажда побороться с ней.
А перед началом учебного года ей приснился уже знакомый высокий красавец с копной пшеничных волос. Принц и она скакали верхом на лошадях. Принц, вырвавшись вперёд, улыбался и кричал, обернувшись к ней:
 – Эгей, вперёд! Догоняй!
 – Куда же Вы, мой принц! Обогнали хрупкую женщину и рады?! – смеясь, укоряла Милочка-Матильда, но, не желая проигрывать, подзадоривала мужчину:
 – Ангэр! Берегитесь! Я Вас обгоню! – заливаясь призывным смехом коварной демонессы. Не зная, на что способна женщина и её демон–конь, он кричал в ответ, подгоняя шпорами несущегося галопом гнедого скакуна:
 – Попытайтесь, Матильда! Попытайтесь!
Она наклонилась к уху крупного серого жеребца и властно шепнула:
 – Вперёд, Ровельвольф! Властью нашего господина лети стрелой! – а потом бросила поводья, вцепившись в густую гриву коня, и, подражая принцу, громко крикнула:
 – Эгей, вперёд!
Её грудной сочный голос эхом прокатился по притихшему полю, и в ответ громыхнуло где-то позади. Конь взвился на дыбы и понёсся галопом. Он почти не касался копытами дороги, и пыль позади лишь слегка приподнималась. Всю эту картину Милочка видела в двух ракурсах: наблюдая со стороны и одновременно находясь в теле Матильды. Матильда обогнала принца и первой влетела на подъёмный мост замка.
А потом Милочка себя увидела на широкой кровати под алым  балдахином. Из-за занавеси слышались чьи-то шаги, поскрипывал паркет. Вот полог приоткрылся – рядом с кроватью стоял принц.
Она приподнялась на локте, разглядывая его растрёпанные кудри над высоким, слегка выпуклым лбом, властное лицо, будто вырубленное из камня, бугристые мышцы груди в вырезе распахнутой сорочки. От движения покрывало немного сползло, обнажив нежное округлое плечико и полную грудь с рубином соска. Он, присев на край постели, нежно погладил её грудь и, наклонившись, поцеловал.
 – Любите меня, мой принц. Так хочу Вас, что внутри дрожит каждая жилочка.
 – О, Матильда! – его голос охрип и срывался от желания. – Всякий раз Вы – другая. Уже не знаю, какая Вы на самом деле, моя чаровница!
Слияние их было бурным и страстным. Потом он лежал опустошённый и расслабленный, а она, обвив его тело стройными ногами и руками, – так лиана обвивается вокруг могучего дуба – шептала ласковые слова, про себя решая, как лучше подлить в вино яд замедленного действия и поднести бокал. В последнее время принц стал подозрительным. Приходилось разыгрывать спектакли с клятвами любви и преданности, чтобы ничего не заподозрил. Хорошо, что принял  вторую дозу яда и через месяц «загнётся» – скучна роль дурочки, влюблённой в венценосного эгоистичного самца.
После пробуждения Милочка ещё долгое время чувствовала внутри себя сильное сексуальное возбуждение, которое смешивалось с ужасом от цинизма и хладнокровия Матильды, медленно убивающей любовника.
Реалистичность снов, сочетаясь в сознании с обыденностью будней, делали чувства более яркими, острыми, даже болезненными, путали разум, пугали возможностью проникновения жестокой и хитрой Матильды в добрый и искренний мир её души.

4

Занятия для вторых – четвёртых курсов возобновились в первый день осени. Остальные студенты начинали обучение через месяц. Милочке это давало передышку.
«Стрельцова с Поспеловым не будет несколько недель. Можно расслабиться. Но прятаться больше не стану. Хватит из себя строить глупую овцу», – твёрдо решила девушка.
В конце первой недели она шла по главной аллее университетского городка, обозревая красоту изменяющейся природы. Занятия закончились. Подруги уже ушли на парковку. Они жили в центре города и ездили на учёбу на маршрутке, но в этот день Андрей Яцков, бой-френд Натальи, предложил развезти девчонок по домам на своём автомобиле. Обычно он так делал, когда  не было смен в «Гермесе», фирме по ремонту машин и продаже запчастей, где второй год трудился мастером на полставки. Территория университетского городка располагалась в микрорайоне, и Милочка на занятия ходила пешком, ведь жила недалеко.
«Цыганкой в пёстром одеянии,
Метя подолом по полям,
Неся природы увядание,
Явилась осень нынче к нам.
Приют она напрасно просит –
Никто не пустит, значит, вновь,
Краснея, облачение сбросит,
Даря за золото любовь», – сочиняла  Милочка,  оглядывая начинающую желтеть листву клёнов и берёз, растущих вдоль аллеи.
Вдруг кто-то тронул за плечо. Уйдя глубоко в себя, где из созерцания природы и ощущений формировался образ цыганки-осени, она не услышала приближающихся шагов и – вздрогнула. Обернувшись, увидела ухмыляющееся лицо Александра Поспелова.
 – Вижу, ты верен своим принципам. В кайф пугать меня? – недовольно произнесла она, отступая на шаг.
 – И в мыслях не было, – ответил красавчик, невинно улыбаясь. – Ты предупредила, что не будешь реагировать на «Людмилу». Вот и  попытался привлечь внимание. Только и всего.
«Ах, как мы светимся! Просто ангел во плоти. Какой сценарий приготовил на этот раз? Ладно, пай-мальчик, поиграем», – решила она. Чуть присев и склонив голову, Милочка спросила:
 – Для чего я понадобилась, Вашему Величеству?
 – Моё Величество желает, чтобы ножки леди не уставали, а каблучки не снашивались. Прошу в машину! – он сделал приглашающий жест рукой.
 – Что Вы, что Вы! Леди как-нибудь проковыляет три квартала. Она не смеет покушаться на Ваше бесценное авто, – продолжила девушка игру, закатив в притворном ужасе глаза.
 – Меня и пугает это слово – «проковыляет», – Поспелов ухватил её за руку. – Пойдём!
Милочка, упираясь, продолжала стоять на месте. Бесполезно. Его пальцы ещё крепче сжали руку, а над ухом прозвучало:
 – Не упирайся, актёрочка! Хватит играть на публику! Не оценят.
«Ещё и издевается. Это я-то играю на публику? Безмозглый качок!» – Милочка шумно втянула в себя воздух и поплелась рядом с ним к парковке. Их любопытными взглядами провожали проходящие мимо студенты – это её раздражало, ещё больше злило его наглое поведение:
«Тащит, будто нашкодившую собачонку. Конечно. Такие мажоры не привыкли к отказам».
 – Прошу! – он, ослепительно улыбаясь, открыл дверцу тёмно-серого автомобиля.
 – Мерси! – процедила она сквозь зубы, а устроившись на переднем сидении, язвительным тоном спросила: – Где же твоя ракета? Или боишься, что на неё осядет лишняя пылинка?
 – Это ты про «Скай»? Так он для гонок, – спокойно ответил Поспелов и деловито потянулся за ремнём безопасности, чтобы пристегнуть пассажирку. На несколько мгновений он оказался совсем рядом. Сердце Милочки дало сбой от приятного запаха туалетной воды и от его рук, слегка коснувшихся груди, и от его глаз, будто заглянувших  в душу.
 – А обычная иномарка тебя не устраивает? – поинтересовался Александр, заводя двигатель и выезжая с паковки.
 – Для меня бы подошло и отечественное авто… даже ма-аленькое и старенькое, – ответила она, пряча за сарказмом растерянность от напора неожиданного чувственного наслаждения, испытанного минутой ранее.
 – Уж извиняйте! В отечественных консервных банках ездить не привык.
 – Не любите вы родину. Ох, не любите! Но я хотела прояснить другой вопрос, – продолжила она словесную пикировку и торопливо добавила: – Мой подъезд – седьмой.
Поспелов, свернув во двор, поинтересовался:
 – Ты автопром родиной считаешь?
Милочка промолчала. Затормозив возле указанного подъезда, он отключил двигатель. Руль плавно отъехал, а водитель развернулся к ней, одну руку положив на спинку её кресла, другую – на приборную панель, и, стараясь скрыть улыбку, сказал:
 – Я весь внимание.
Девушка заёрзала, настороженно посматривая то на его руки, то на лицо. Она поняла, что парень запер её между дверцей и кольцом своих рук намеренно, чтобы не сбежала, уж очень была знакома эта поза. Стало как-то некомфортно, тревожно, но совладав с собой, она спросила:
 – Чем вызвана такая забота о моей скромной персоне? Тебя Тимур послал?
 – Тимур ещё в столице вкушает радости молодожёна. Я заезжал в деканат. Когда собрался домой – увидел тебя и решил подвести. Всё.
На неё опять смотрели два опасных прицела. От этих взглядов Милочке всегда становилось не по себе. Создавалось впечатление, что Поспелов хочет её в чём-то уличить, разгадать коварный замысел.
«Но какой?» – недоумевала она.
 – Спасибо. Мне пора, – она взялась за ручку дверцы, пытаясь открыть, – дверца не поддавалась.
 – Постой! – он придержал её за плечо. – По-видимому, мы друг друга не понимаем.
 – Да неужели? По-моему, слишком хорошо понимаем.  По крайней мере – я. Открой!
 – И что же ты поняла? – спросил Поспелов, не обращая внимания на требование.
 – Приятель по наследству передал? Интересно поиграться, правда? Но я не вещь! Из рук в руки не перехожу!
Та боль, которую она сдерживала несколько месяцев, рвалась наружу. Ей стало страшно от испытанного ранее трепета в груди. Пусть лучше он остаётся наглым мажором, циничным красавцем, из праздного любопытства решившим приударить за ней. Лучше страх и презрение, как раньше, так проще и понятнее, так душу не точит червячок сомнения, не будоражит тревожное ожидание чего-то неясного, но уже близкого и неотвратимого.
 – А ты… испорченная, – сказал парень, задумчиво разглядывая её. – Всюду видишь подвох. В словах – подтекст. В поступках – коварство. Хочешь на чистоту?
Она кивнула.
 – Помнишь наш разговор у квасной бочки? Ты меня заинтересовала. Ни как женщина, хочу заметить. У меня подружки более классные, чем ты.
«Хм… Кто бы сомневался, – мысленно иронизировала Милочка над самовлюблённым хлыщом. – Братан, не парься! Не обломится».
Она дёрнула плечом, желая освободиться, но почувствовала, как его пальцы крепче сжались, причиняя боль, а он невозмутимо продолжал:
 – В шестик*, если будет хорошая погода, поеду в Марково. Там есть живописная церквушка. Хочу сделать эскизы. Могу взять с собой. Ну, так  как?
 – Ты рисуешь? – девушка от удивления округлила глаза. Творческая личность и пошленькое прожигание жизни, коим наслаждался, по её разумению, Поспелов, не могли сочетаться в этом человеке. 
 – Решила, что я – дебил с бицепсами? Кроме машинок и качалок, других интересов не имею?
 – Ну… – замялась девушка, смутившись проницательностью парня, желая обосновать своё удивление, не слишком задевая его самолюбие. Мало ли что у «качка» на уме: не откроет дверцу, увезёт куда-нибудь или прямо в машине выкрутит руку – вон как вцепился. – Я представляла художников эдакими… людьми с бледными лицами, длинными волосами. В руке – бокал вина. В пепельнице – куча окурков. Меланхолия. Неторопливость.
 – Как романтично! А может, в руке сигарета с гашишем, а на столе – обглоданный солёный огурец и початая бутылка «Столичной»? – парировал Александр, пристально глядя ей в глаза, и чуть ослабил хватку. Ей казалось, что он насмехается, и хотелось ответить резко, даже грубо, но, испугавшись пристального взгляда, она опустила очи долу и буркнула:
 – Циник!
А Поспелов, отпустив её плечо, менторским тоном стал объяснять:
 – Архитектор должен уметь рисовать. Чувствовать фактуру. Обладать пространственным взглядом…
Он говорил и говорил, а Милочка, искоса поглядывая на него, ощущала себя недалёкой маленькой девочкой, которой втолковывают прописные истины, и, услышав настойчивое: «Так ты едешь?» – неожиданно для себя согласилась, тихо ответив:
 – Да.
 – Тогда – до завтра. – Поспелов нажал кнопку, открыв замок её дверцы.
 – То есть? Завтра только пятница, – она растерянно подняла на парня глаза-озёра, не двигаясь с места.
  – То и есть. До свидания, – сказал Поспелов, широко улыбаясь и заводя двигатель.
 – До свидания, – промямлила Лазаренко, вышла из машины и пошла к подъезду.
«Что за хамство – применять силу к девушке? Ясно, что действует по просьбе Тимура. А я, глупая, согласилась. Дурацкая натура! Тушуюсь перед фанфароном», – ругала она себя, поднимаясь по лестнице на третий этаж.
На следующий день, после занятий, Милочка увидела Поспелова в фойе главного корпуса в обществе длинноногой брюнетки. Брюнетка была одета словно с обложки модного журнала. Она хихикала, одной рукой придерживая изящный ридикюль, а другой – покручивая в запястье, отчего висюльки на блестящем браслете, плотно облегающем руку, покачивались и позвякивали. Милочка, опустив голову и делая вид, что не заметила Александра с его пассией, вместе с Ольгой и Натальей прошла мимо, но, будучи уже на террасе, услышала окрик:
 – Людмила! А поздороваться?
Милочка скорчила презрительную мину, шумно выдохнула, повернулась и выпалила:
 – Добрый день, Ваше Величество! Уж простите! Не заметила Вас за спиной фаворитки.
Ольга с Натальей так и прыснули. Александр, мило улыбаясь, подошёл к ним, поздоровался:
 – Привет, девчонки!
Подруги переглянулись, сделав удивлённые глаза.
 – Привет, если не шутишь, – усмехнулась бойкая Наталья.
 – Здравствуй, – сказала толстушка Ольга.
 – Позвольте украсть у вас Людмилу.
 – А выкуп? – спросила Наташка, протянув к нему ладонь лодочкой.
Он сделал замысловатый жест фокусника, и в его руке оказалась маленькая коробочка с мятными драже.
 – Пожалуйста. Вот выкуп, – Александр положил коробочку ей в руку.
 – Хорошо, – сказала Наташка, тряхнув гривой длинных волос, распространяя терпкий запах жасмина. – Только к понедельнику её верни.
 – Непременно! – глаза парня распахнулись в притворном ужасе, дескать, как можно не вернуть; улыбка сверкнула двумя рядами ровных белоснежных зубов – реклама фирменной зубной пасты во всей красе и привлекательности.
«Вот так он и завоёвывает безмозглых куриц, бесов обаяшка!» – злилась Милочка, что Поспелов и подружки распорядились ею, словно бессловесной вещью. Отвернувшись от подруг, она нехотя поплелась к машине; да и как тут не пойти, когда крепко держат за руку и настойчиво тянут за собой. Вырываться и давать ещё больше повода для сплетен, она не хотела – и так по университету ласточкой полетел слушок, что к ней «клеится» друг Тимура, а она «набивает цену, строя из себя недотрогу». Усаживаясь в машину, девушка под нос себе буркнула:
 – Фокусник!
 – А ревность тебе к лицу, – подначил парень, услышав, что она пробормотала, и хитро подмигнул.
 – Не влюбись! Испортишь свой имидж, – огрызнулась она и сердито натянула ремень безопасности, но промахнулась мимо защёлки.
 – Ха-ха-ха! – расхохотался Поспелов. – И в мыслях не было. 
Он хотел помочь, но Милочка, бросив на него косой, сердитый взгляд, сама застегнула ремень безопасности. Чтобы не видеть его ухмыляющуюся физиономию, отвернулась к окну. Выехав со стоянки, они влились в поток машин, и через пять минут Поспелов уже тормозил у её подъезда.
 – Завтра в десять. Не проспи! Я копуш не люблю, – предупредил он. – До свидания, Людмила.
 – Пока, – выдавила из себя Милочка, выходя из машины, а открывая дверь подъезда, яростно дёрнула за ручку. Дверь распахнулась, пружина растянулась, а закрываясь, больно ударила замешкавшуюся на пороге девушку сзади, к тому же осыпав сверху цементной пылью.
«Разрази его гром! Всё из-за него! – она потёрла ушибленное место, готовая разреветься. – Нахал! Вздумал мной командовать. Никуда завтра не поеду. Он придумал себе роль начальника? Права Матильда. Травить их, красавчиков, нужно. Пусть не портят нам жизнь».
Но шестичным утром она его уже ждала, ругая себя за мягкотелость последними словами. Поспелов подъехал ровно в десять и посигналил. Милочка удивилась, увидев у подъезда серебристую гордость Александра. Выехав за город, он гнал по извилистой трассе, лавируя между встречными и попутными машинами, на приличной скорости. Она всю дорогу молчала, вжавшись в кресло, но боковым зрением видела: красавчик иногда поглядывал на неё с любопытством. После пережитой аварии было не по себе, но она упрямо сжала зубы, вперив взгляд в лобовое стекло.
«Думаешь, плаксиво запаникую? Попрошу сбавить скорость? Не надейся! Я-то знаю, как там, за Чертой. А ты, глупый лихач, ещё понятия не имеешь», – сердито размышляла девушка, наблюдая за мельканием сосен и дубняка по сторонам трассы.
Подъехав к деревне, они увидели купол церкви – та располагалась недалеко от трассы. Припарковав автомобиль и пройдя переулком, устроились на небольшом пустыре. Оказалось, он захватил планшет с альбомным листом и раскладной стульчик даже для неё.
Три часа пролетели незаметно. Александр сделал наброски церкви, потом озерца за деревней. Церковь у Милочки получилась немного кособокой, но Поспелов похвалил её эскиз, сказав:
 – Неплохо для первого раза.
А когда он рисовал озерцо и местных ребятишек с удочками,  Милочка наблюдала не за его работой, а за ловлей ротанов. Она на него всё ещё сердилась, а рыбацкий азарт ребятни её захватил. У одного конопатого мальчишки в выцветшей рубашке попросила разрешения порыбачить. Мальчишка со скепсисом отдал удилище и показал, как насаживать червяка на крючок. Девушка двумя пальцами вытащила из банки грязного червяка. Насадить его на остриё крючка оказалось делом довольно хлопотным. Червяк извивался и не хотел погибать, будучи проткнутым стальным жалом.
 – Положи его на ладонь, а другой прихлопни, –  посоветовал Александр.
 – Зачем? – подозрительно покосилась на него Милочка.
 – Оглушишь, и он перестанет извиваться.
 – И ему не будет больно, когда проткну?
 – Вероятно. Он на некоторое время потеряет сознание.
Она видела, что Поспелов старается подавить в себе смех, – это её выводило из себя, но совет был дельным – пришлось принять к действию. Вскоре поплавок задёргался на поверхности воды, а потом утонул.
 – Вытаскивай! – скомандовал мальчишка. Она взмахнула удилищем – на крючке дёргался крупный ротан. Конопатый длинным пинцетом залез рыбе через рот куда-то глубоко внутрь и быстро вынул крючок, потом кинул трепещущую добычу в садок. Милочка провела операцию с червяком вновь и закинула приманку. Через пару минут поплавок запрыгал – попался очередной ротан. Поймав ещё парочку рыбок с большими головами, девушка отдала удочку мальчишке.
 – Ну, поедем домой, рыбачка? – спросил Александр, складывая  стульчики и закрывая свой планшет. В машине она вдруг призналась:
 – А я очень люблю жареных карасей.
 – Сейчас не сезон для ловли карасей, если не ставить сетки. Следующим летом возьму тебя на рыбалку. Знаю озеро в ста километрах от города по федеральной трассе. Там ловится карась приличных размеров.
Милочка изумлённо взглянула на него, но промолчала.
«Хочет сохранить наше знакомство до следующего лета? И кто он для меня? Приятель? Друг? Странно. Никогда не верила в дружбу между мужчиной и женщиной. А уж мажоров… Они девушек считают глупыми «тёлками», годными лишь для траха. Может, Саша оговорился?» – размышляла она над словами Поспелова и вдруг поймала себя на мысли:
«Надо же! Впервые назвала по имени».
Поспелов ворвался в жизнь девушки неожиданно, подчинил себе её мысли, её страхи, её волю. Размышляя о мотивах его поведения, Милочка именовала его фанфароном, мажором, качком, хлыщом и другими не очень лестными прозвищами. Для неё он был хвастливым, наглым адреналинщиком, тем, кто тратит деньги родителей, ведя разгульный образ жизни и меняя подружек как перчатки, потому что эгоистичен и не способен ни на что дельное и серьёзное – в общем, отрицательным героем, и вдруг – «Саша».
«Как же быстро он тебя приручил? – укоряла себя девушка. – Скоро Сашулей будешь называть. Умные люди учатся на чужих ошибках,но это не про тебя, тупица!»
 – Есть хочешь? – спросил Поспелов, прерывая ход её мыслей. – Впрочем, зачем спрашиваю? На свежем воздухе всегда есть хочется.
 – Нет, спасибо! – торопливо отказалась Милочка.
 – Спасибо скажешь, когда поешь, – безапелляционно заявил парень и, обогнув микрорайон, погнал «Скай» к кафе «Чёрный дракон».
Там они поели мяса в сладкой заливке и салат, запивая зелёным пивом. Около четырёх часов дня её, сытую и немного захмелевшую, он доставил домой.
 – В понедельник не забудь явиться на занятия, а то подумают, что похитил и держу где-нибудь в подвале, – предупредил Александр с напускной строгостью.
 – Ни за что не пойду! Пусть решат, что ты – маньяк.
 – Я проконтролирую, – шутливо погрозил он пальцем.
 – До свидания, – она состроила лукавые глазки и, выскочив из машины, добавила: – Папочка.
На следующий день Милочка съездила с мамой на дачу, чтобы собрать второй урожай ремонтантной земляники и остатки созревших помидоров, потому как синоптики обещали со дня на день заморозки на почве. А вечером с подругой Ольгой пошла на танцы. У Натальи было романтическое свидание с Андреем, и они этим вечером уединились в номере гостиницы. Подспудное желание Милочки, увидеть Поспелова в обществе «размалёванной гёрлз» и остудить свою глупую, не бог весть о чём-то размечтавшуюся голову, не осуществилось.
«Сашка, безусловно, посещает элитные заведения», – думала она, разглядывая публику. Зря она так пристально рассматривала присутствующих. Будто притянутый силой взгляда, к ним стал клеиться вихляющий тип, отравляюще дыша перегаром. Они от него прятались то в одном, то в другом конце зала. Наконец Милочке такое занятие наскучило. Вечер оказался испорченным. Она собралась домой. Ольга захныкала, но согласилась с доводами, что «тут собрались одни дебилы в подпитии». Когда девушки, одевшись и вызвав такси, вышли из клуба на улицу, словно из-под земли вырос надоедливый тип – хмельной Вадик.
 – Девчонки! Куда в такую рань? – ухватил он Милочку за рукав куртки. Она, вырвав рукав из цепких пальцев, с ненавистью выпалила:
 – Пшёл вон, урод!
 – Осторожнее, – шепнула ей на ухо обеспокоенная Ольга. 
Но Милочка уже «закусила удила». Обида на то, что «мажор Сашка где-то тусуется в обществе стильных девиц», что первая любовь оказалась полным фиаско, что в подобные клубы она больше не пойдёт, поэтому скука в выходные ей обеспечена, – прорвалась в душе созревшим фурункулом. Она вложила в свой взгляд всю силу ярости и тихо с расстановкой процедила сквозь зубы:
 – Ты слы-ышал меня?! Пошё-ёл прочь!
На парня было страшно смотреть. Его лицо вдруг расплющилось, словно о невидимую стену. Жилы на шее вздулись. Он вздрогнул, быстро повернулся и почти побежал к дверям клуба.
 – Мощно! – восхитилась Ольга. – Как смогла?
 – Пьяный придурок вывел меня из себя.
Тут подкатило такси, и Милочка с облегчением вздохнула – Ольга отстала со своим любопытством. Милочка была буквально ошарашена собственным поступком и тем действием, которое произвела на парня. Она почувствовала, как непонятная «сила» буквально вырвалась из солнечного сплетения и полетела в сторону парня. Что сделала «сила» – видела не только она, но и подруга.
В понедельник после занятий Поспелов ждал её на центральной аллее. Он вновь подвёз девушку к подъезду и сообщил, что на неделю уезжает в деревню:
 – Поеду в Курапатино к деду. Помогу выкопать картошку. Перекрою крышу летней кухни. Я у стариков не появлялся два года. Дед звонил, соскучился.
 – Конечно-конечно, – согласно закивала Милочка, удивляясь, с какой теплотой и заботой парень говорил о своём дедушке.
 – Ты тут не шали. Занятия не пропускай. По ночам на улицах зря не болтайся. В чужие авто не садись, – выдал он инструктаж, улыбаясь и грозя пальцем, будто маленькому, шкодливому ребёнку.
 – Что бы без тебя делала? – возмущённо всплеснула она руками. – Удивительно, как до двадцати одного года дожила без такой опеки?
 – Лишний раз напомнить не грех, – сказал Александр уже вполне серьёзно. – Вчера была изнасилована и убита девчонка в микрорайоне.
Всю весёлость с неё будто рукой смахнуло.
 – Ладно. Буду осторожной.
 – Ну, мне пора. Пока! – проговорил он, заводя двигатель и давая понять, чтоб выметалась из салона.
 – Пока! – попрощалась она, чувствуя, как тёплая волна обдала сердце. Саша заботился о ней. Но по своему ли желанию? Не хотелось тешить себя надеждами. У неё уже имелся горький опыт того, как мечты разбиваются о суровую действительность.
Шесть дней пролетели незаметно. После занятий Милочка шла домой, обедала, выполняла поручения матери, а потом зависала в Сети, посещая сайт «Мы в контакте», просматривая фильмы онлайн, читая новости, скачивая материалы для занятий. И в выходной ей не пришлось скучать: своего начальника и подруг Натальи на пикник пригласил Андрей Яцков.
Станислав Андреевич, мужчина около сорока лет от роду, спортивного телосложения, был начальником мастерской по ремонту электрики и       электроники – одного из самых сложных и ответственных подразделений фирмы «Гермес». С ним лично водила знакомство вся губернская элита: депутаты, силовики, руководители крупных коммерческих фирм и другие счастливые обладатели дорогих авто. Андрей всячески старался понравиться и приблизиться к Станиславу Андреевичу – обладателю столь обширных связей и некой власти, как казалось обоим.
Станислав Андреевич после двух порций шашлыка и нескольких рюмок коньяка сделал стойку на прелести Милочки. Это она ещё могла стерпеть, но после катания на катере и следующих возлияний, его ухаживания стали переходить границы приличия. Сама Милочка и подруги недвусмысленно объясняли местному казанове: у его «избранницы» есть жених, и подобный флирт совершенно неуместен. Они, вне всякого сомнения, весьма и весьма сильно преувеличили её отношения с Александром Поспеловым, однако даже такое заявление не смутило подвыпившего мужчину. Она была рассержена его сальными шуточками, намёками, облапываниями, поцелуйчиками и кое-как отделалась от приставаний, сбежав домой по приезде в город. Но в понедельник вечером Станислав Андреевич позвонил и пригласил в ресторан. Это девушку изрядно взбесило, а также что через Андрея и Наташку мужчина узнал номер её мобильника и теперь будет, полагала она, надоедать звонками и предложениями свиданий. А от отвергнутого мужчины, снабженного деньгами и связями, можно ожидать всяких неприятностей. Прервав соединение, встревоженная и обозлённая девушка стала кликать на голову бедного ухажёра несчастье. У Милочки неожиданно появилось настойчивое желание, чтобы пожар в мастерской или дома на время отвлёк надоедливого кавалера. Она, внутренне наполняясь мстительным жаром и привычно не ожидая последствий, но подсознательно надеясь на них, мысленно утвердила намерение и представила зрительно, как из искр замкнувшей электропроводки разгорается пламя, перескакивая с предмета на предмет. И на другое утро Станиславу Андреевичу было не до амурных свиданий, впрочем, как и в последующие несколько месяцев.
Сухие строчки протокола, составленного старшим отделения пожарных Свиридовым, гласили: «…Возгорание в производственных помещениях фирмы «Гермес» возникло из-за короткого замыкания в электропроводке. Замыкание явилось результатом грубейшего нарушения техники безопасности работниками фирмы, а именно: охранник Чекалин, дежуривший двадцатого дня девятого месяца с.г. оставил включенным в сеть бытовой электроприбор (плитку) в помещении участка технического обслуживания автотранспорта, где на стендах в большом количестве хранились горючие жидкости и масла. Пламя от этого участка распространилось на два прилегающих цеха. Пожаром уничтожено полностью: шесть легковых автомашин, находящихся в ремонте; станки и оборудование цехов; металлоконструкции оконных рам и перекрытий. Погибло два человека: предположительно сам охранник Чекалин и женщина, личность которой пока не установлена…»
Эту новость встревоженная Наталья рассказала Милочке, появившись во вторник в аудитории.
 – Представляешь, какое несчастье? – тараторила она, нервно жестикулируя руками. – Только с Андреем стали думать о свадьбе, а тут такой  сюрприз. Где теперь он будет работать? Студента не всякая фирма возьмёт.
 – Успокойся! Всё устроится, – говорила Милочка, поглаживая плечи подруги.
 – Какой покой, Милочка? На какие шиши будем жить? Мы после свадьбы хотели снять квартиру.
 – Хозяин увольняет сотрудников? – спросила Ольга, подходя к ним. – Я слышала о пожаре. Странно, что не сработала пожарная сигнализация. Большой ущерб?
 – Очень! Около миллиона валютой. Может и больше. Вчера всех собрали и сказали, что увольнять никого не станут. Коллектив будет работать на восстановлении корпусов. Но платить-то собираются по минималке. Понимаешь? Где взять деньги на свадьбу? Минимум двести тысяч потребуется.
 – А родители для чего! Помогут, я думаю, – успокоила подругу Милочка.
 – Действительно. Не переживай, Наташа! – вторила ей Ольга. – Свадьбу вам справят. Жить будете пока с его родителями. У них жилплощадь позволяет. Брось! Придётся потерпеть всего полгода придирки свекрови.
 – Ой, девчонки! Утешительницы мои. Что бы я без вас делала?
Между парами Наталья сообщила подругам, что на Севастьянова Станислава Андреевича «наехало» руководство компании.
 – Он-то тут причём? – спросила Ольга. – Не он дежурил в ту ночь.
 – Все просто. Чекалин – его двоюродный племянник. На работу устроен по его рекомендации.
 – Что из того? – поинтересовалась Милочка, у которой на душе кошки скребли, ведь понимала, что погибли люди по её вине. Именно по её вине! Сомнений и совпадений быть не могло – она желала, чтобы вспыхнул пожар. Но устроить неприятность, напугать – одно, а погубить людей – совсем другое.
«Они сгорели заживо!» – Её затрясло ещё и от того, что припомнился сон, увиденный минувшей ночью. Во сне она смотрелась в зеркало. Отражение, вернее, лицо Матильды, в этот раз жило своей отдельной жизнью. Лукаво улыбаясь, Матильда сказала:
 – Поздравляю с первым опытом!
Милочка посчитала, что слова относились к инциденту на танцах, но теперь понимала: для ведьмы Матильды подобный поступок с пьяненьким Вадимом был обыденным проявлением «силы», не стоящим внимания. Что за «сила», как ею управлять – девушка пока не знала, но решила больше не злиться и не желать людям неприятностей.
«Неужели становлюсь похожей на Матильду? Нет, ни за что! Короче, – приказала она себе, – соблюдай этику речи и мыслей! Больше никаких  – «чтоб ты издох», «провались  пропадом», «демон тебя забери» и подобных пожеланий. Обычные люди могут говорить, что хочется, мыслить, как желается. Тебе – запрещено».
Размышляя о своём, она услышала только конец разговора подруг.
–…Ты, Оля, наивная девочка. Начальству – по барабану. Они свой рэкет резолюцией собрания прикрыли. Причём Севастьянову сотоварищи придётся заплатить двадцать процентов. Егорову – десять. С семьи-то Чекалина ничего не возьмёшь. Вот и трясут Станислава Андреевича. Говорят, на счётчик поставили.
 – Ничего, – отмахнулась Милочка, вклиниваясь в разговор. – Потрясёт мошной. Небось, денежки есть.
 – Безусловно, выкрутится, – подтвердила Наталья. – Но Андрей говорит, что ходит чернее тучи, весь лоск потерял.
 – Подпалил, значит, крылышки, – усмехнулась Милочка.
 – Хах… и павлиний хвост, – прыснула со смеху Ольга.
 – Девчонки, вам не стыдно? – укоряла Наташка подруг. – Смеётесь над чужим горем.
 – А чего он перед нами полубога разыгрывал? – насупилась Ольга.
После лекций на центральной лестнице она увидела Поспелова. Он поднимался по ступенькам оглядываясь, видимо, разыскивал кого-то в толпе спускающихся студентов.   
«Неужели меня?» – мелькнула радостная мысль. Сердце затрепетало в груди, когда поняла, – угадала.
 – Привет! – не дойдя до неё несколько ступенек, поздоровался Александр в своей обычной манере: серые глаза прищурены, колючий взгляд прощупывает собеседника, а на губах едва заметная улыбка. Опасный тип, и увлечения это подтверждали. Она вдруг остро почувствовала свою незащищённость, и захотелось, чтобы он обнял и прижал к себе. Чувство было хоть и мимолётным, но вновь вызвало сердцебиение и прилив крови к лицу. Позже Милочка себя успокаивала рассуждениями, что «такая реакция на красивого, сильного и известного парня вполне нормальная. Девушек к нему должно тянуть. Физиология, её не отменить и не обмануть».
 – Привет! – ответила Милочка и поспешила ему навстречу, но тут же, будто испугавшись своего порыва и близости собеседника, потупилась и тихо спросила: – Как съездил?
 – Нормально… Проведал стариков, кое в чём помог. Правда, тачка не пережила неприступности сельских дорог.
 – Сломалась?
 – Ну, в общем, – да. Пробило прокладку. Потекли задние стойки. Едва дотянул до города. Завтра сам сменю прокладку. Стойки отдам на прокачку.
 – Можно… посмотрю, как ремонтируешь машину? Мешать не буду. Обещаю!
Она не понимала, как «глупое» любопытство сорвалось с языка, и уже ожидала отказа, решительного или мягкого, в зависимости от настроения Поспелова, но…
 – Тебе это интересно? – удивился он. – А занятия?
 – Завтра у нас всего одна пара. Лекции, – беспечно отмахнулась девушка.
 – Хорошо, прогульщица, – улыбнулся парень. – Хочешь помочь – захвати хлопчатобумажной ветоши. Заеду в девять.
Он повернулся и стал спускаться к выходу, выйдя из главного корпуса, свернул к парковке. Милочка шла следом, испуганная от собственной смелости или глупости, трусливо прикидывая, как лучше выкрутиться: сбежать сейчас или завтра явиться на занятия. Она уже собиралась пойти в другую сторону (не понимая, зачем следует за ним, ведь не звал), когда Поспелов обернулся, и, увидев, что девушка отстаёт, поглядывая по сторонам, взял за руку и шутливо поинтересовался:
 – Чего еле плетёшься, товарищ механик? Мало каши ела? Непорядок. Поехали-ка в кафе, подкрепимся, а то страшновато тебе даже гаечный ключ доверить – не удержишь.
 – Я дома поем, – начала отнекиваться Милочка. – Правда-правда!
 – Не верю! Вы, девчонки, помешаны на диетах, будто готовитесь участвовать в конкурсе «Мисс скелет», – решительно заявил Александр и потянул её за собой.
 
Гараж, в котором Поспелов собирался ремонтировать машину, находился в ряду таких же типовых гаражей сразу за оградой старого кладбища. На кладбище никого не хоронили уже около сорока лет. За это время появились новые застройки, и кладбище оказалось в черте города.
Тёмно-серый автомобиль с обеих сторон уже покоился на двух кирпичах, перекрытых деревянными брусками. Александр открыл капот и стал вытаскивать из его чрева какие-то детали, откручивая болты, далее залез под днище с домкратом. Потом снял правое переднее колесо, и принялся  за металлический кругляк, называемый им шкивом коленвала. С этим шкивом он провозился довольно долго. Он что-то ещё с боку откручивал, иногда вполголоса ругаясь, снимал прорезиненные ребристые кольца, которые назывались ремнями, крышки, называемые защитами, ещё шкивы и сальники – резиновые колечки сложной конструкции. Милочка внимательно за ним наблюдала. Далее на полу появился белый лист ватмана, предназначенный для различных металлических предметов, вынимаемых из чрева машины. В задачу Милочки входило их аккуратно обтирать ветошью и укладывать в указываемом порядке.
 – А где у неё карбюратор? – вспомнила она знакомое слово.
 – Карбюратора нет. Это не отечественный «таз». У двигателя впрыск топлива происходит непосредственно в блок цилиндров. Ты двигатель внутреннего сгорания в школе изучала?
 – Ну, да…
 – Видишь эти штучки с фарфоровыми рубашками? Это свечи. Они вырабатывают искру. Вот по этим трубкам подаётся бензин, – он показывал пальцем куда-то за двигатель. – А по толстому колену – вон оно лежит на полке – поступает воздух.
 – Поня-ятно, – протянула девушка. Она лишь успевала заглядывать и крутить головой, куда он показывал, но там переплелось столько проводов,  было установлено столько разных коробочек и деталей, что на её лице отразилось выражение крайнего затруднения. Поспелов рассмеялся и намазал девушке кончик носа коричневым машинным маслом. Она уже была готова обидеться, ведь в таком сложном механизме разбирается не каждый мужчина, не говоря о женщинах, но Александр снял нитяные перчатки, достал мобильник и заказал пиццу.
 – Сейчас будем обедать. Я пока поработаю. Ты сдвинь два табурета, залезь в «Скай», – он протянул ей пульт от сигнализации, – и достань  пакет. Он лежит на заднем сидении.
В пакете Милочка нашла бумажную скатерть и салфетки, также два набора одноразовой посуды. Вскоре подъехала машина доставки с пиццей и напитками. За едой она спросила:
 – Этот гараж небольшой. А где ставишь своего быстрого скакуна?
 – Гараж для маминой «Весты». На работу её возит служебная машина. За руль она редко садится, поэтому разрешает мне гонять на «Весте», лишь бы ремонтировал. А «скакуна» и отцовский джип ставим во дворе нашего дома. Там у нас гараж на две машины, – объяснил Александр.
 – Далеко?
 – Нет. По переулку – и на Тополиной. Видела там новый двенадцатиэтажный дом?
 – Угу.
 – Там я и живу.
Пообедав, он принялся за нелёгкое и грязное дело по ремонту двигателя, доверив Милочке смазывать чистым моторным маслом блестящие маленькие стаканчики, которые он называл компенсаторами.
 – Мне нужно на неделе закончить с ремонтом. В пятницу будут гонки. С понедельника – первый раз в пятый класс.
 – Саша, возьми меня на гонки, – смущённо попросила девушка. Александр покосился на неё:
 – Драйва захотелось? Мне казалось, ты боишься скорости.
 – Тебе показалось. Ночные гонки, думаю, похожи на полёт в ночном небе, – произнесла она, несмело улыбаясь. На лице парня отразилась заинтересованность:
 – А поподробнее?
 – Знаешь? Мне часто снится, что летаю по ночам… Такой восторг! Ветер упругой волной в лицо. Далеко внизу земля или штормовое море. Над головой огромный черный купол неба с миллиардами звёзд. Их так много. Дрожащих, далёких, необъяснимых. А ты летишь. И кричишь. И поёшь. Нет, такое не объяснить словами. Такое нужно прочувствовать, – говорила она, раскрасневшись от внутреннего жара и мечтательно уставившись в тёмный угол гаража. Сейчас Милочка походила не на застенчивую скромницу, неприученную кокетничать, смущающуюся по любому поводу. Перед Поспеловым стояла уверенная в себе, незнакомая красавица – такая страсть и одухотворённость были в её словах, жестах, взгляде.
«В ней что-то есть такое… и притягательное, и нереальное, как у феи. Не зря Тимур звонит каждую неделю: как она? что делает?» – подумал Поспелов, любуясь шальным румянцем, сиянием голубых глаз и волной золотистых локонов, взметнувшихся вверх от порыва ветра, и заново открывая её для себя. Вслух он произнёс:
 – Ты странная девчонка. Ладно. В пятницу, в одиннадцать, за тобой зайду.
 – Зайдёшь? – спросила девушка, ещё не веря, что тайное желание исполнится.
 – Конечно. Твоя мама должна знать, с кем уходишь на полночи.
*  – шестой день недели.

5

Ночные гонки; гудят моторы…
И смех девчонки, и страсть во взорах.
А скорость сердце почти сжигает.
Полёта песня в душе играет.

Ночные гонки проходили на седьмом километре Восточного шоссе.
 – Почему вас называют стритрейсерами? Вы ведь гоняете за городом, – поинтересовалась Милочка, когда они проехали последние дома «Плодопитомника». С каждой новой встречей она вела себя всё раскованнее: задавала вопросы, улыбалась, не краснела и не нервничала, когда встречалась с ним взглядом.
 – По привычке. Раньше гонки проходили в черте города. Но гаишники нас вытеснили. Хотя… какая разница? Семь километров ближе или дальше… Всё равно шоссе переходит в улицу. До первых домов третьего микрорайона там лишь район «Плодопитомника».
 – Не скажи, – возразила она. – Сейчас этот район битком набит коттеджами. У каждой семьи – минимум одна машина. Вы бы им очень мешали. К тому же рядом с «Плодопитомником» ответвление дороги на посёлок Чигири. А дальше по шоссе до самого аэропорта транспорта почти нет. Самолёты  к нам ночью теперь не летают.
 – Поэтому нас лучше называть найтрейсерами. Но иногда бывает так.  Едешь по городу днём или ночью, а рядом сигналит кто-то, мигает фарами – приглашает посоревноваться, чья машина мощнее и быстрее.
 – И ты соглашаешься?
 – Иногда – да.  Если на дороге мало транспорта.
 – А потом?
 – Несёмся два-три квартала, не смотря на светофоры и прочее.
 – Но это ужасно! – воскликнула Милочка, с силой сцепив кисти рук, представляя опасности в безрассудной гонке по улицам города.
 – Ни в одну аварию не попадал. Кстати, не проигрывал ни разу, – ответил лихач, беспечно улыбаясь. Она осуждающе покачала головой:
 – Ну, да.  Для тебя нестись по городу – настоящий экстрим. А ночные гонки – игрушки.
 –  Сегодня сама узнаешь, какие это игрушки, – засмеялся Поспелов.
По обе обочины дороги стояли десятки машин, некоторые с включённым ближним светом или габаритами. Играла громкая музыка, заглушая гул работающих двигателей. Слышался смех и девчоночий визг. Они проехали сквозь строй машин, больше похожий на две нитки разноцветных бус, до конца.
 – Отсюда начинается старт, – пояснил Александр.
 – Столько машин будет соревноваться? – спросила она, выходя из автомобиля.
 – В основном это зрители, – ответил Поспелов, прикрывая дверцу машины. – Подожди меня здесь. Только ключи не трогай и не вытаскивай. Могут автоматически захлопнуться дверцы, – добавил он и пошёл к небольшой группке парней.
Милочка огляделась. Рядом стояли различные авто, большинство седаны. На кузовах отдельных машин красовалась аэрография: тигры, пантеры, марки машин, разноцветные разводы. На двух белых и одной серебристой, невдалеке от которых они припарковались, большими чёрными буквами было выведено: «Dart», «Harrier», «Supra». Сзади Милочку осветил бело-голубой свет фар, и она, прикрыв глаза рукой, оглянулась. Когда обладатель слепящих фар припарковался во втором ряду на противоположной стороне дороги, девушка увидела тёмно-синий автомобиль, его капот и багажник играли серебристыми искорками в свете луны. Справа из машины выпорхнула светловолосая девчонка в белой курточке, коротенькой юбочке и высоких белых сапогах. С другой стороны вышел темноволосый парень в чёрной куртке.
Милочка подумала, что «девчонка не может быть водителем шикарного авто».
 – Привет, Светка! – закричала пассажирка и побежала к парню и трём девушкам, стоящим возле белоснежного автомобиля с надписью «Supra».
«Леворульный автомобиль? Европеец?» – гадала Милочка, стараясь при свете луны разглядеть элегантную тёмно-синюю машину.
В городе автотранспорт на восемьдесят процентов состоял из  автомобилей с правым рулём, а любой автомобиль иностранного производства с рулём, расположенным слева, вызывал интерес с чувством зависти – у одних, и пренебрежением – у других.
Водитель «европейца» вышел из-за машины, на ходу застёгивая куртку. Милочка вытаращила глаза, узнав в нём Тимура. Стрельцов направился к группе парней, к которой присоединился Александр, но обернулся на окрик: «Привет, Стрелок!» – и тут  заметил Милочку.
 – Привет! Ты с Сашкой? – подойдя, удивлённо спросил он, увидев её, одиноко стоящую возле серебристого «Ская» Поспелова.
 – Почему это тебя удивляет? – хмуро поинтересовалась девушка, чувствуя накатывающую волну раздражения. Она знала, что в студенческой среде ходили слухи, в основном распространяемые девчонками, близкими когда-то к знаменитой парочке друзей, дескать, Поспелов опекает её по просьбе Тимура Стрельцова, «чтобы чувиха от скуки не пошла по рукам». Она и сама не раз в мыслях возвращалась к странному поведению Поспелова, но не могла завести разговор, боясь «психануть» и  наговорить  разных колких глупостей. Удивление Тимура давало тоненькую ниточку надежды, что не была обузой, навязанной другом, а действительно вызвала какой-то интерес. Александр её уже не пугал, но и не смущал, не будоражил чувства, как Тимур.
 – Шурок мне не говорил, что стала его подружкой. Отойдём в сторону. Поговорить надо.
Они отошли в темноту, под сень дубняка.
 – Я не его «подружка». Такого добра у него без меня хватает. Просто мы общаемся. Но тебя это не касается. Я-то не любопытствую, почему приехал сюда не с женой, – стараясь сразу расставить акценты в отношениях, поведала она Стрельцову, раздражаясь его ехидной усмешечкой на свои объяснения.
 – Почему решила, что она не жена? – спросил он, поигрывая ключами.
 – Не пудри мне мозги, Тимур. Я в общих чертах знакома с вашими обычаями… и как-то она стара для вчерашней школьницы.
 – Ладно. Поедешь со мной. Пойдём!
Его рука повисла в пустоте – Милочка отступила на два шага.
 – Тимур, ты забыл. Я не хочу быть одной из многих.
 – Кто сказал, что так будет?
 – Зачем слова? Девушка в твоём авто тому доказательство.
 – Ты оттолкнула меня сама…
 – И правильно сделала, – перебила его Милочка. – Мой принцип: не носить чужих вещей и не любить чужих мужей.
«Кто я для него? Очередная тёлка, которой попользовались для развлечения. Теперь подвернулась другая», – думала она, глядя на парочку: бывшего бой-френда, повернувшегося к вертлявой девчонке, и саму девчонку,  пассажирку «европейца», по-хозяйски залезшую Тимуру в карман куртки за ключами, чтобы взять из машины сумочку. Милочка понимала, что это хитрая уловка, что девушке ни к чему сумочка, просто любопытно посмотреть, с кем он уединился.
«Глупая, – думала Милочка, видя, как девица виснет на шее Стрельцова, целует в губы, показывая «сопернице», что они – любовники. – Забирай и владей на здоровье. Он жив, я жива – большего мне не нужно. Любитесь на здоровье, но не лезьте ко мне».
Из-за темноты он не разглядел презрения на лице Лазаренко, а может, решил игнорировать, надеясь на свою неотразимость, потому что, оттолкнув навязчивую девицу и приказав ей идти «к Светке», обернулся и шагнул к Милочке.
 – Не подходи! – предупредила она.
 – Прекрати дурить! Тебе нравится быть «запасным аэродромом» для Шурки?
Ох, зря он так сказал! Невидимая «сила» буквально припечатала парня к двум стволам дубняка. Стволики затряслись, с веток полетели пожелтевшие листья. Она почти зашипела ему в лицо:
 – Не подходи ко мне! Не дотрагивайся! Я для тебя умерла!
Тимур не казался ошарашенным происходящим, как ожидала увидеть Милочка. Через несколько мгновений, преодолевая придавившую «силу» и прерывисто дыша, он произнёс:
 – Напрасно думаешь… таким образом… справиться со мной… Ты моя… поняла?.. Моя… была и будешь.
Она испугалась собственного поступка:
«Что я делаю?! Боги, что со мной?» – И неожиданно нахлынувшая ярость стала спадать. Вместе с яростью исчезла и «сила». Милочка потёрла виски и, отвернувшись от Тимура, сказала:
 – Нет, Тимур, не буду. Я тебя предупредила… А любимой женщиной должна стать твоя жена. Впрочем, кому я это говорю?  – Она безнадёжно махнула рукой и пошла к дороге.
Милочка вовремя вернулась. Когда уже сидела в машине, Поспелов покинул группу участников и направился к своему автомобилю.
 – Смотри-ка! Тимур приехал, – сказал он, появившись в салоне и мотнув головой в сторону тёмно-синей машины. – Видела его?
 – Видела, что из машины вышла девушка в белой куртке, а за ней – парень.  Кто? Не разглядела, – врала она напропалую. – Они пошли вон туда, – Милочка указала рукой на молодёжь, столпившуюся  возле машины с надписью «Supra».
 – А-а? – прищурившись, протянул Поспелов. – Тогда пойдём. Поздороваемся.
Он подвёл девушку к знакомым, держа за руку. Девять пар глаз  уставились на них, разглядывая новенькую.
 – Здравствуйте! – поприветствовала всех Милочка.
 – Людмила, – представил её Александр.
 – А девушка язык проглотила? – ехидно поинтересовался облокотившийся на кузов белого авто Тимур. – Сдаётся мне, друзья её называют Милочкой.
 – Так то – друзья, – ответила она, скривившись и искоса глянув на парня. С таким пренебрежением на него пока никто не смотрел, не осмеливались.
 – А я таковым уже не считаюсь? – спросил Тимур, растянув губы в подобии усмешки и отстраняясь от льнущей к нему подружки, но его тяжёлый взгляд выдавал гнев и ущемлённое самолюбие, клокотавшие внутри.
Присутствующие многозначительно переглядывались с такими выражениями на лицах, что раньше она от смущения не знала, куда бы деться. Однако то было раньше. Теперь на неё временами накатывала «сила», предающая уверенность. Яростная «сила» как пугала, так и восхищала. В данный момент она проявилась язвительной усмешкой на лице и словами, обращёнными к Тимуру:
 – Отнюдь. Но Саша считает, что Людмила звучит более красиво. И в этом я ему доверяю.
 – А в другом? – спросил Стрельцов, сузив глаза; потом, ухватив за подбородок, повернул к себе лицо подружки, привалившейся к его груди и дёргающей за рукав с вопросом: «Когда мы поедем?» – и, демонстративно поцеловав в губы, ответил:
 – Скоро, Анджела.
Милочка, сдерживая накатившую ярость, натянула на лицо милую улыбку и с придыханием ответила:
 – Во всём.
Тимур хмыкнул и покачал головой, а резко отстранившись от авто, зло бросил подружке:
 – Сядь в машину и не высовывайся!
При этом прилипшая к нему девица, нудившая: «Котик, давай скорее, я замёрзла», от потери опоры чуть не упала. А он придержал её за руку и повторил:
 – Иди!
Та надула губки, повернулась и поплелась к тёмно-синему автомобилю. Не успела Милочка узнать, как зовут всех знакомых Александра, Тимур, обращаясь уже к другу, задал очередной вопрос:
 – Шурок, погоняем как раньше?
 – Я в паре с Буром, – кивнул Александр на чернявого паренька, назвавшегося Милочке Игорем. – Ты, чувак, опоздал к жеребьёвке.
 – Ха-ха-ха! – расхохотался Игорь. – Чё, Шурок, не врубаешься? Стрелок хочет выпендриться новым «мерином».
 – А-а? – у Поспелова на лице появилась понимающая мина. Он сокрушённо покачал головой и, мельком глянув на Стрельцова, поинтересовался, обернувшись к красавцу-автомобилю:
 – Шестьсот пятьдесят лошадок под капотом. Решил порвать меня, словно Тузик грелку?
 – Сомневаешься, что на стоковом «мерине» твою тюнинговую «линейку» обгоню? – спросил Стрельцов, высокомерно глядя на друга.
 – Не блефуй, – примирительно заметил Сашка. – В его «мозгах» ты уже покопался.
 – Я сомневаюсь, – вдруг встряла Милочка в разговор бывалых гонщиков.
 – Че-го-о? – у Тимура от такого нахальства девчонки отвисла челюсть.
 – Если не боишься, то – первой парой, – лихая дерзость, как половодье, вновь затопила разум и былую осторожность Милочки в словах. Поспелов сжал её ладонь, но девчонке, как говорят в народе, «попала вожжа под хвост», и она выпалила:
 – Ждать да догонять не люблю!
 – Вот телка! Прям – огонь! – восхитился высокий белобрысый парень в «аляске», ранее представившийся Греком. Толпа захохотала, забурлила перекличкой подколок, а Игорь приложил палец к губам, тем самым призывая всех к молчанию, и сказал:
 – Замётано. Топайте! Будете первой парой.
В салоне Сашка невесело покачал головой, высказывая:
 – Выступила? Вылезай! Сам поеду на старт.
 – Ты обещал показать ночной полёт, – виновато пролепетала Милочка.
 – Без тебя машина будет легче, скорость – выше. До финиша всего четыреста два метра.
 – Саша, не гони меня. Прошу! – девушка умоляюще взглянула на парня.
 – Сиди уж! – он махнул рукой и завёл мотор. Тот взревел, и они поехали на старт, где уже стоял в ожидании «Courser» Тимура.
 – Вроде трезвая. Может, какую таблеточку приняла?.. Или Тимура приревновала? – ворчал Поспелов, недовольно поглядывая на Милочку. Она молчала, стиснув зубы и не осмеливаясь взглянуть ему в глаза. Однако самолюбие и ревность толкали на эксперимент:
«Сейчас всё зависит от меня. Смогу ли сконцентрироваться, управлять «силой»? Нужно попробовать»
А новый прилив «силы» Милочка почувствовала перед тем, как неожиданно для всех влезла в разговор. Прилив был мощным: по телу шли вибрации, жаром пылало лицо, грудь и область солнечного сплетения.      
«Странно, неужели Саша ничего не почувствовал? В кончиках пальцев сильно кололо. Или почувствовал, но не подал виду? Без разницы! – оборвала она себя. – Раз сболтнула – выправляй положение. Следует всю силу собрать в плотный шар и выпустить в момент старта. Нет, не так! Разделю её на шесть лучей и запущу в трубки подачи топлива. Саша говорил, что у «Ская» шестицилиндровый двигатель. Хоть бы ни чего не загорелось!»
Тут двигатели взревели. Шины взвизгнули. Милочка выбросила из себя «шесть лучей силы», зрительно представляя, как они проникают в инжекторы блока цилиндров.
Вперёд вырвался «Корсар», или «мерин», как его называли бывалые гонщики, и правильно, кстати сказать, называли, ведь слово корсар в переводе – это  конь.
«Skyline», или «линейка», как назвал его Стрельцов (но Милочке такое пренебрежение к их великолепному спорткару не нравилось, и она, по примеру Поспелова, его называла «Скаем», что переводилось на русинский как небо,) догонял, выбирая отставание медленно, по сантиметру.
Но через несколько секунд на финише, где стояли две дежурившие машины, спорткары поравнялись и финишную прямую прошли колесо в колесо. Однако машины друзей-соперников почему-то не сбавили скорость, а понеслись дальше.
Понемногу «Courser» уходил вперёд, а «Skyline» отставал. Вот машина Тимура на половину корпуса вырвалась вперёд.
Милочку охватил злой азарт. Сконцентрировавшись на желании, которое усилием воли направила в солнечное сплетение, где вращался горячий энергетический комок, она, стиснув зубы, вновь запустила «силу» в двигатель.
«Skyline» рванулся вперёд, поравнявшись с «Courser».
Натужно ревел мотор.
Еще мгновение! Ещё!
Бампер «Skyline» чуть впереди!
Вскоре должны были показаться ворота с символикой дракона, за ними начинался крутой поворот на стелу.
 – Саша, тормози! – крикнула она, в ужасе закрыв глаза и понимая, что ещё несколько мгновений, и они полетят под откос.
Он и сам понял: дольше соревноваться, подвергая свою и её жизнь опасности, не стоит. Заскрипели тормоза. Милочка посмотрела в окно, тормозил и Тимур.
В этот момент ей стало плохо. Её оставили силы, вернее, она их израсходовала на глупую игру самолюбия. Девушку затрясло, холодный пот выступил на лбу, в глазах потемнело, в солнечном сплетении образовалась холодная пустота, постепенно заполняющая всё тело.
 – Как ночной полёт? – спросил Поспелов, заглушив двигатель.
Она молчала. Александр включил подсветку салона. Милочка сидела, отвернувшись и чуть сгорбившись, тяжело дышала.
 – Испугалась? – тронул он девушку за плечо.
 – Нужно выйти, – выдавила она из себя, не поворачиваясь.
Он открыл замок дверцы. Девушка неуверенно вылезла, держась за машину и боясь сделать шаг в сторону. Александр обошёл машину, спросил:
 – Тебя мутит?
Милочка неопределённо махнула рукой. Она была на грани потери сознания: ноги подкашивались, дышалось всё труднее, сердце стучало с перебоями. Поспелов, придерживая за талию, повёл девушку вглубь сосняка. Метров через пять он остановился.
 – Дальше… – прошептала Милочка.
 – Не стесняйся. Блюй здесь.
Она отрицательно покачала головой. К обочине дороги подошёл Тимур.
 – Что случилось?! – крикнул он.
 – Ничего страшного! Маленькие проблемы! – отозвался Александр, обернувшись.
Он прошёл с ней ещё немного в темноту. Милочка, чтобы не упасть, прислонилась спиной к толстой сосне, высвободившись из его рук.
 – Всё… Сама теперь…
 – Сейчас не время для упрямства. Я не уйду, – сказал Поспелов, обеспокоенный состоянием девушки.
 – Прошу тебя!.. Иди! – она вложила в просьбу всю силу убеждения. – Крикну… если что.
 – Ну, смотри. Мы рядом.
Он повернулся и пошёл к дороге, где поджидал Тимур. Милочка не знала, что нужно делать. Ясно было одно – ей нужны силы, жизненные силы. Ноги дрожали потревоженным студнем – того и гляди, могла упасть. Вдруг в голове возникла мысль:
«Попроси!»
Милочка не знала, как правильно просить. Правда, имелся некий опыт в прошлом, когда находилась между жизнью и смертью. Она сбивчиво зашептала, задыхаясь, но надеясь – будет услышана:
 – Здравствуй… хозяин!.. Прошу… помоги!.. Я… растеряла силы… Очень тяжело… Мы одной… крови.
По ногам пробежал лёгкий ветерок. Слабость не проходила.
«Что ещё? Что же нужно ещё? – крутилось в голове. Внутри прозвучал голос:
«Дар».
«Но, что дать? Что?!» – мысли метались испуганными птицами.
Дрожащей рукой пошарила в карманах куртки. Там нашёлся новый шёлковый платок и ключи от квартиры.
«Нет. Нужно что-то принадлежащее именно мне. Жертва, – вдруг вспомнилось слово. – Да-да, именно жертва».
Милочка с силой дёрнула локон, свисающий на плечо из-под берета. Вырвалось несколько волосков. Она постаралась их намотать на палец и, стянув полученное колечко, сунула внутрь сложенного носового платка; отдышавшись, подняла отяжелевшую руку и бросила платок в темноту. Платочек полетел вниз, потом, подхваченный порывом ветра, поднялся на метр над землёй и исчез за ближней сосной.
Через несколько мгновений ноздри Милочки уловили терпкий запах смолы. По телу вдоль позвоночника побежала приятная волна, наполняя теплом и бодростью. Ритм сердца постепенно выравнивался, дыхание успокаивалось. Но навалился страх, страх смерти, из лап которой чудесным образом смогла выбраться. Она постаралась взять себя в руки:
«Поздно паниковать. Выкарабкалась – и ладно. Больше таких глупостей не совершай».
Девушка подумала, что её спасли сны, в которых видела, как Матильда разговаривала с седым стариком, выходившим из леса, называя того хозяином, но откуда в голове возникли слова:  «попроси», «дар», «жертва» – она не знала. Будто не сама догадалась, что и как нужно делать, а кто-то вложил эти знания в виде команд в голову. Самокопание пришлось отложить  – от дороги послышался окрик Поспелова:
 – Ты как там?!
 – Всё нормально!  Сейчас приду! – откликнулась Милочка.
Через несколько минут почувствовав, что дрожь в ногах прошла, и она может идти без посторонней помощи, девушка низко поклонилась и громко прошептала:
 – Благодарю тебя, хозяин!
 – В первый раз так бывает… иногда, – такими словами встретил её Тимур. Она согласно кивнула, но не удержалась, чтобы не поддеть его:
 – Всё же мы тебя сделали!
Вместе с возгласом взметнулся её кулак в победном жесте. Парни захохотали.
 – Кто бы говорил? – усмехаясь заметил Стрельцов.
Поспелов пошёл к своему автомобилю. На несколько секунд она осталась с Тимуром наедине.
 – Поверь! Я имею право так говорить, – тихо сказала Милочка, пристально глядя парню в глаза. Он удивлённо приподнял брови и с иронией в голосе спросил:
 – Неужели вместо закиси азота работала?
Она хотела сказать что-то колкое в ответ, но Стрельцов развернулся и пошёл к припаркованной чуть дальше машине, в которой его ждала Анджела.
 – Гад! – прошептала ему в спину Милочка.

6

Девчонка – дерзкая, хмельная,
С другим целуется в саду.
Ах, моя глупая, смешная,
Играй со мной, я подожду.

На следующий день позвонил Поспелов, желая узнать, как она себя чувствует. Милочка ответила:
 – Лучше. Но нужен небольшой отдых после стресса.
Её смущало, что лгать Саше входит в привычку.
«Пусть правду обо мне поведает Тимур», – решила она, чувствуя внутри сосущую тоску. Девушка трусила, боясь увидеть Сашкин презрительный взгляд. Ей даже слышалось слово, которое он камнем бросит вслед: «Ведьма». Ведьмой она начала считать себя после происшествия во время гонок, в полной мере осознав опасность тёмного дара, из снов перекочевавшего в явь. Самоуверенность, бурлящая потоками «силы» накануне, испарилась, уступив место тоскливому чувству одиночества и отверженности. Она ещё в детстве испытала, что значит быть не такой как все. С каким подозрением на неё смотрели ребятишки: кто – насмехаясь, кто – завидуя и злобствуя. Нельзя было делиться переживаниями, видениями и снами – близкие всё истолковывали превратно, не верили, а чужие – косились.
Ближе к вечеру позвонил Тимур.
 – Что решила? – поинтересовался он после приветствий.
 – По-моему, уже всё сказала.
Этот разговор тупым, безжалостным ножом вскрывал едва затянувшиеся раны. Он был тропочкой к могиле, на памятнике которой чернела печальная надпись: «Погибшая любовь». Память иногда возвращала девушку к этой могиле. На глазах появлялись непрошеные слёзы, а сердце скулило потерянным щенком. Слишком недавно похоронила она свои чувства –  венки ещё не выцвели, могила не заросла бурьяном. А он, её «принц», нанёс новый удар – перед глазами ещё стояла картинка его поцелуя, и слышалось ласковое Анджелкино – «котик».
«Точно – котик, – подумала Милочка. – Вернее, бездушный, блудливый котище».
 – Я люблю тебя, девочка! Понимаешь? Передо мной нечего притворяться. Такой ты мне ещё больше нравишься, – уверял «котик» бархатным баритоном, в котором проскакивали то властные, то просящие нотки.
 – И что?
 – А – то. У меня было время подумать и понять.
Он замолчал.
 – Тимур, не нужно ни о чём думать. Если действительно меня любишь? Оставь! Прошу! Дай жить дальше!
 – Раз Шурок свободен, то он лучшая кандидатура? Так ты решила?
 – Даже не думала об этом. Он просто товарищ, ну-у… друг, понимаешь?
 – Милочка, я не привык снимать лапшу с ушей. Поспелов друг? Такую шутку мне рассказали впервые. Не обманывайся, милая. Я терпеливый, подожду, пока ваша дружба перерастёт в роман, а тот вскоре закончится полным фиаско. А знаешь, почему? Сегодня кое-что по теме почитал. Секс – тот айсберг, что потопит ваш корабль любви.
 – Секс-то тут каким боком? – поразилась она его словам.
 – Самым непосредственным, моя красавица. Ты не хочешь, чтобы он всё знал о тебе. Угадал? Чего молчишь? Знаю, что угадал. Значит, станешь сдерживаться. А при оргазме сущность в себе не удержать. Что она сможет натворить в этот момент, задумывалась? Надеешься на платоническую любовь? Зря-я. Одной духовной пищей сыта не будешь. Физиология потребует своё. И сущность, сидящая в тебе, потребует своё. А я дам тебе всё: лучшего наставника, деньги, внимание и заботу. Наши дети будут моими законными детьми. Подумай, Милочка!
Он замолчал, ожидая её слов. Его лживость, граничащая с наглостью, взбесили девушку:
 – Послушай, озабоченный котяра! Тебе мало Анджелы? Чего ты ко мне цепляешься? Всё кончено! Ясно?!
 – Не ревнуй, глупенькая! Анджелка – случайная знакомая. Вчера в ресторане познакомились. Попросилась на гонки – вот и всё! Её уже нет… и не было. Я люблю тебя, птичка моя! Перестань дуться, а? Давай встретимся, пообщаемся, сходим куда-нибудь.
Она не понимала, зачем Тимур так явно лжёт, ведь видела, что Анджела прекрасно знает всех гонщиков и их подружек. А его публичный поцелуй, объятия – разве не плевок в душу? И после всего он осмелился сказать: «Я люблю тебя». Видимо, считает её безмозглой куклой, бесхарактерной тупицей, типа – «тёлка-дура схавает». От этого было так гадко на душе, что не хотелось больше ни о чём говорить.
«Как ему ещё объяснить, что наши отношения закончились там, в разбитом джипе? Какими словами?» – думала она, морщась от его слов, как от зубной боли.
 – Детка, ну чего ты молчишь? – вопрошал мобильник голосом Тимура. – Ты её больше никогда не увидишь и никакую другую не увидишь. Мне нужна ты, только ты!
Она молчала, тупо глядя на мобильник в руке. Его хотелось отключить или хватить со всей силы об пол, но разговор лучше сейчас закончить, на другое объяснение у неё вряд ли хватит терпения. Не дождавшись ответа, он сказал:
 – Упорствуешь? Ну-ну, упорствуй. Подожду. Я – терпеливый, помнишь? И всегда буду рядом… Приятных снов, любимая!
Мобильник противно запищал прерванным соединением. Милочка его отключила и задумалась. Всего несколько месяцев назад она была обычной, ничем не примечательной девчонкой, и вдруг два парня, которыми любовалась издалека, обратили на неё внимание.
«Сашка, кажется, стал другом… или приятелем, уж не знаю, как наши отношения назвать. Раньше его боялась и думала не хорошо, а оказалось – совсем нестрашный, не позёр и не бездельник. Спокойный, основательный, увлечённый будущей профессией и различными хобби… мужчина с крепким стержнем», – она вспомнила его сильные руки, сосредоточенное лицо во время гонки, и по телу разлилась приятная истома. Сердце затрепетало, и тут же припомнилось, как колотилось оно в ту жаркую ночь с Тимуром, когда восторг смешивался со стыдом, когда, паря в облаках безумного удовольствия, она шептала ему три заветных слова.
«Нет! Ни в коем случае! Не думать и не вспоминать!» – старалась успокоиться и отогнать видение Милочка, понимая, что нельзя идти на поводу у инстинктов, иначе превратится в безвольную тряпку, которой он будет помыкать и использовать как и когда вздумается.
«Тимур не привык к отказам, и приложила его спиной нехило, вот и взыграло ретивое. Разве он видит во мне человека, женщину? Нет – самку. Необычную самку. Это его и притягивает. Ему нравится играть чужими сердцами», – с тоской думала она. Было горько от того, что через добрую, наивную, любящую девушку он перешагнул без сожаления, а дерзость и жестокость Матильды – именно её представляла в себе ведьмой – зацепили парня. Все предупреждения о сущности она считала блефом:
«В Сети полно всякой чепухи, которую мог прочитать. Личность не сущность. Да и откуда он может знать о моих снах. Просто меня запугивает… и только. Чем больше его узнаю, тем яснее понимаю, он способен на обман и подлость ради достижения цели. Почему раньше не замечала? Нет, врёшь! Всё ты видела, но закрывала глаза, глупая влюблённая курица…  Теперь он, видимо, решил наказать, вот и начал нагло блефовать. Будь предельно осторожна, – твердила она себе. – Посмешищем уже один раз была, повторно не собираюсь».
В понедельник Милочка явилась на занятия плохо выспавшейся и раздражённой. В перерыве между парами с подругами зашла перекусить в буфет. Вскоре в буфете появились Стрельцов и Поспелов. Александр подошёл, поздоровался с ней и девчонками, позвал:
 – Пойдём! – и двинулся в голову очереди.
«Сетх!* Почему они всегда лезут в очередь перед самой кассой? – возмущённо подумала Милочка. – И их всегда пропускают…»
Эти  размышления прервал Тимур:
 – Пойдём-пойдём, сестра! Заснула, что ли? – и потянул Милочку за собой. Ольга удивлённо захихикала:
 – Сестра? С каких пор?
Тимур обернулся:
 – Ты разве не знала? Она наша троюродная сестра.
 – Ага, – вставила Милочка. – Из… Хаципетовки.
Она высвободила руку из цепких пальцев Тимура и подошла к Поспелову, который поставил её впереди себя и приобнял за талию. Тепло от мужской руки жгло через блузку, но отстраниться она боялась… или не хотела, желая, чтобы Тимур это увидел и отстал. Наивная, она не понимала, что этим только распаляла его.
А невинная шутка – «сестра из Хаципетовки» – вскоре к ней приклеилась в виде прозвища Хаципетовка, ведь два друга часто её представляли «сестрой» всем знакомым. И Милочка решила:
«Плевать, что будут болтать обо мне университетские сплетницы от зависти. Называться сестрой из Хаципетовки, намного достойнее, чем классной тёлкой, шлюшкой, глупой овцой или соской».
С этого дня для неё началась новая глава «новой» жизни, а вернее, – игры, которую давно вёл Стрельцов, к которой, по просьбе друга, подключился Поспелов, а теперь присоединилась и Милочка, даже не подозревая, что является всего лишь фигурой, а не игроком. Пешкой. Но кто сказал, что пешке не дано выйти в дамки.
«Братья», по мере возможности, не упускали «сестру» из виду в университете. Она ходила с ними в кино, боулинг, на концерты звёзд столичной эстрады. К тому же два раза в неделю, после занятий, они давали ей уроки вождения автомобиля на старой дороге к заброшенному песчаному карьеру. В начале зимы Хаципетовка мужественно мёрзла с ними на стадионе, где проводились международные соревнования по спидвею на кубок губернатора. Согревалась троица горячим глинтвейном из термоса, болея за местных мотогонщиков и скандируя:
 – Давай! Давай! Вперёд!
В университете в их дружбу никто не верил, хотя прямо и не высказывались, побаивались Стрельцова и Поспелова, особенно Тимура; было в нём что-то тёмное, опасное и безжалостное. Кто-то боялся его бывших связей – бывших ли? – с торговцами оружием, кто-то будто бы видел, как от одного удара его руки ломались кости у нападавших хулиганов. Но сплетни всё равно гуляли, грязные сплетни о сексе втроём, о том, что она «забеременела от кого-то из них и этим шантажирует», ведь окружающие не понимали, чем вызван интерес к обычной девчонке, почему ей дарят подарки, цветы, везде за неё платят; и с любопытством ждали, чем эти «братские» отношения закончатся.
Цветы Милочка принимала благосклонно, от подарков отказывалась наотрез, но нет пределов для изобретательности, особенно когда мужчины настроены добиться своего. Первым подал пример, как обвести девушку вокруг пальца, Стрельцов. У Милочки сломался компьютер, и он взялся отремонтировать его у знакомого мастера, который берёт недорого, – это было условием Милочки. По словам Тимура, мастер был занят срочной работой, и Стрельцов отдал ей свой laptop.** Правда, устройство выглядело чересчур новым, но парень сказал, что у него их два и что одалживает на время. Через три дня выяснилось, что мастер заболел, потом из ателье пропала материнская плата от её компьютера, и Тимур, как виновная сторона, отказался забирать laptop. Милочка погоревала, ведь пропали адреса друзей, фотографии, музыкальный альбом, кое-какие учебные пособия, но смирилась, узнав от Тимура, что жёсткий диск пришёл в негодность из-за разных вирусов.
Следующий подарок сделал Поспелов. Как-то после занятий он попросил у Милочки мобильник, сказав, что свой забыл зарядить, а у него несколько срочных звонков. Вечером, расставаясь с «братьями», девушка о телефоне забыла и вспомнила, лишь придя домой. На следующий день Александр с извинениями, что случайно наступил на аппарат, с раздавленной пластмассовой коробочкой (задуманной хитрости следовало придать реалистичность) и с тремя алыми розами принёс новый визифон*** последней модели.
А золотую цепочку с подвеской в виде ангела, усыпанного крошечными бриллиантами, Милочке пришлось принять от них в качестве подарка на  праздник Покрова, отмечаемый в середине первого зимнего месяца (хотя первый снег иногда выпадал и в конце осени, и даже перед Новым годом), – неловко было в ресторане устраивать шумное препирательство. На них обращали внимание, и даже мужчина, сидящий к ней спиной за соседним столиком, развернулся и сказал:
 – Сестрёнка, нехорошо обижать ребят. Они дарят с братской любовью, без всякого тайного умысла.
Через неделю «братья» повели Хаципетовку в элитный ночной клуб. О мероприятии они сообщили заранее, и Милочка на заработанные летом деньги купила платье для коктейлей. Выбрала она платье из фиолетового лёгкого шёлка в мелкий черный горошек. Платье заканчивалось собранной в летящую складочку юбкой-баллоном, а на плечах топорщились два маленьких крылышка, одно из которых было малинового цвета. Она подобрала к платью и клатч из красной замши.
Вертясь дома перед зеркалом, Милочка была собой довольна. Чуть рыжеватые, светлые волосы падали мягкими локонами на плечи подобно складкам юбки-баллона, обрамляющей стройные ножки выше колен. В больших глазах то и дело появлялись голубые искорки. Лицо утратило детскую припухлость и стало более выразительным. А ещё фирменная язвительно-озорная улыбка, немного кривоватая, с вздёрнутым правым уголком губ.
«У кого её собезьянничала?»
И тут припомнилось лицо Матильды. Хотя у них был различный цвет глаз и волос, не  схожие черты лица, но кривоватая полуулыбка-полуусмешка и страстность натуры, искрящаяся в глазах, указывали на отдалённое родство. Милочка вдруг поняла, что неразумно бороться с личностью Матильды, ведь та придаёт ей привлекательную перчинку.
«Матильда, наверное, не всегда была циничной, дерзкой, решительной, – рассуждала Милочка. – Она убивала потому, что когда-то кто-то сильно обидел, или жестоко с ней поступил. Это заставило её мстить. Разве я жестока? Разве хочу убивать и мучить хоть кого-то? Те двое, погибшие в огне, для меня очень серьёзный урок на всю жизнь. Нет ничего страшного, если кое-что попытаюсь перенять от неё. Я не превращусь в злобную тварь, коль не желаю. А быть размазнёй и серостью надоело до зубной боли».
Только троица уселась за столик – подошла официантка. Её униформа состояла из белой рубашечки с красным бантиком, красных шортиков с заячьим хвостиком и длинных, белых ушек, прикреплённых к голове.
 – Нам как обычно, Танечка, – сделал заказ Александр.
 – А даме? – спросила официантка, разглядывая новую девушку в обществе завсегдатаев клуба.
 – Звёздную ночь, – ответила Милочка, увидев первое попавшееся красивое название коктейля.
 – И виноград даме, – вставил Тимур. – Он у вас без косточек?
Милочка, обращаясь к официантке и показав глазами на Стрельцова, серьёзно изрекла:
 – Боится, что буду пуляться косточками, целясь ему в глаз.
Александр засмеялся, а Тимур поддержал её остроту, состроив извиняющуюся гримасу:
 – Не обращайте внимания, Танечка. Сестра из Хаципетовки. Немного дикая. Необучена правилам поведения в приличном обществе.
 – Но мы над этим усиленно работаем, – поддакнул Сашка.
Танечка хихикнула и со словами «развлекайтесь, ребята» упорхнула выполнять их заказ.
Только Милочка начала лакомиться коктейлем через соломинку – возле их столика появилась парочка: Анджела – частая спутница Тимура в ночных гонках, и Юленька – миниатюрная черноглазая брюнетка, бывшая подружка Бура, или Игоря Бурлакова. Девушки учились в медакадемии.
 – Сегодня вы не одни? – полюбопытствовала Юленька, мимолётно коснувшись шеи Поспелова.
 – Да, дорогая, – голос Милочки был слаще мёда. – Товар продаётся с нагрузкой. Маней-то хватит?
 – Дев-чон-ки-и! Сегодня мы выгуливаем сестру, – Тимур огорчённо развёл руками. – Поэтому – увы.
У Милочки было отличное настроение. Она допила коктейль и, видя, что подружки топчутся на краю танцпола рядом с их столиком, сказала поднимаясь:
 – Развлекайтесь, мальчики, а я пойду приглажу пёрышки.
Это выражение она запомнила из какого-то фильма. Огибая танцпол,  двинулась не в сторону фойе, к которому примыкали туалеты, а к стойке бара.
«Гулять – так гулять!» – бесшабашно решила она, усевшись на высокий круглый табурет.
 – Что желаете? – любезно спросил бармен.
 – Крышесносное.
 – С лимоном?
 – Нет, лимон не нужен, – отказалась она.
Бармен пододвинул высокую рюмку с алкоголем. Милочка медленно пила мелкими глотками, жалея, что отказалась от лимона, – какая-никакая, а закуска – чувствуя, что в желудке становится горячо, а в голове – легко и весело. К ней подсел невысокий парень с хитрецой в глазах и полными яркими губами сластолюбца.
 – Скучаем? – спросил он.
 – Да вроде бы… нет, – ответила девушка, окидывая его таинственным взглядом зовущих глаз. Парень наклонился к ней и, обдавая горячим дыханием, смешанным с винными парами, спросил:
 – Чё пьём?
 – Алкоголь, – она изобразила фирменную улыбочку, а потом жеманно отвернулась, сморщив носик.
 – О-о!
Подозвав бармена, незнакомец распорядился:
 – Два «лайм скотча».
«Для меня слишком много. Вдруг развезёт?» – размышляла она, потягивая поданный барменом коктейль и стреляя глазками в щедрого незнакомца.  Вечер только начинался, и ей хотелось пошалить и подразнить «братьев». Любопытно было, как они отреагируют на появление у неё кавалера.
 – Стас, – представился парень, протягивая руку.
 – Людмила, – улыбаясь, она вложила в его широкую ладонь свою лапку.
У парня «загорелись» глаза, и он плотоядно, будто довольный котяра, облизнув  полные губы, припал в ручке в смачном поцелуе.
 – Тебя здесь раньше не видел. Ты кто? – спросил Стас, не отпуская руку девушки.
 – Я же сказала, Людмила.
 – А-а, вот ты где? – услышала она голос Александра. – И Стасик тут как тут. Зачем её спаиваешь, обалдуй?
 – Всё, – сказала Милочка, печально качая головой и выдёргивая ладонь из цепкой хватки Стаса, – веселье закончилось.
 – А чё такое? – спросил тот у Александра. Состроив серьёзную мину, Милочка пояснила:
 – Брат переживает, что много выпила. А в пьяном виде я творю сущие безобразия. Срываю с себя одежды и танцую голиком на столе.
Идя за тянувшим от стойки бара Поспеловым, она краем глаза увидела, что Стас разочарованно смотрел им вслед. Рядом с их столиком стоял Тимур, недовольно поглядывая на порядком захмелевшую Милочку, нехотя плетущуюся за Поспеловым.
 – Как привести девочку в чувство? – спросил Александр, подойдя к нему. – В туалет и два пальца в рот?
 – Ещё не хватало! – возмутилась она, пятясь и пытаясь высвободить руку из захвата Поспелова; а когда тот отпустил, пошатнулась и чуть не упала.  Стрельцов, сохраняя на лице хмурое выражение и оглядывая девушку с ног до головы, ответил:
 – Хорошо бы с полчасика на морозе подержать. – И тут же подхватив её, не удержавшую равновесие, пьяную и от того излишне смелую, увлёк на танцпол, говоря идущему рядом другу:
 – Ладно, пожалеем сестрёнку. Танцы помогут выветриться алкоголю.
Через десять минут непрерывных танцев под «техно» у Милочки  закружилась голова, и она оперлась на плечо Поспелова. Он придержал её за талию, а на ухо задал вопрос:
 – Устала от куража?
 – Лишь вошла во вкус, – громко ответила Милочка, лукаво глянув на него. Гремела музыка. Тимур внимательно за ними наблюдал, притягивая к себе то Анджелу, то Юленьку. Поспелов на них внимания не обращал, он воспитывал «сестру», отведя её чуть в сторону и хмуро выговаривая:
 – Может, хватит вести себя, словно маленькая шлюшка? Чего ты взбрыкиваешь?
 – Не нравиться? – состроила она наивные глазки, отстранившись и отступив на шаг; тело ещё хранило жар его рук, и хотелось прижаться к Александру и забыть обо всё на свете, но страшно было увидеть в его глазах непонимание или жалость. – Знаешь? Я тоже не в восторге, когда ваши подружки спрашивают: «Сегодня вы не одни?» Но я-то не возмущаюсь.
 – Тебя наше общество напрягает? Какого лешего попёрлась к бару?! – в его голосе слышалось даже не раздражение – сдерживаемая злость.
 – Напрягает! – выпалила Милочка, злясь на себя и наблюдая, как внимание Поспелова привлекает Юля. Она повисла у Тимура на шее, пьяненько хихикая остротам, заглядывая в глаза и что-то нашёптывая на ухо. А тот, пристально глядя на Милочку, то прижимал девушку к себе, то изгибал под такими углами, что казалось: ещё мгновение –  и она упадёт к его ногам.
Поспелов на это представление не реагировал. Он, по всей вероятности, возомнив себя старшим братом, продолжал «ездить по мозгам» Милочки:
 – Ну-ну, покуражься. Только не удивляйся, если закинут в машину и увезут на квартиру или в сауну. Здесь таких чуваков – пруд пруди. Потом ищи тебя с собаками. Слёзки с сопельками вытирай.
 – Ладно, – заявила Милочка, устав выслушивать нотации. – Мне действительно нужно в туалет.
 – Пойдём отведу, – решительно заявил Александр, беря её за руку. Идя за ним, Милочка поражалась лицемерию «братьев», поощрявших пьяные выходки подружек, но злившихся, когда она пыталась поступать подобным образом.
В туалете она нос к носу столкнулась с Анджелой.
 – Как вечер, Хаципетовка? – спросила та.
 – Нормально, – пожала Милочка плечами. Анджела взялась за ремешок её сумочки.
 – А мне интересно… – она оглядела Милочку с ног до головы. – Тебе не бывает обидно, когда они гуляют с другими девчонками?
 – Не обидно, – ответила Милочка и расплылась в улыбке. – Ведь я с ними не сплю.
 – Да, – раздражённо подтвердила Анджела. – Ты, как та собака на сене, – сама не гам и другим не дам.
Видя, что поддеть соперницу не удалось, она отпустила ремешок и вышла из туалетной комнаты; а Милочка, помыв руки и сбрызнув холодной водой разгоряченное лицо, размышляла над словами Анджелы, понимая: та попала в самую точку. Тупиковую ситуацию следовало разрешить, но как – она ещё сама не знала.
Александр разговаривал в фойе с тремя парнями, видимо, его знакомыми, повернувшись к ней спиной. Девушка прошла в зал. У входа её ждал Тимур.
 – Ты сегодня обворожительная. Дерзкая и прелестная в этом платье.
Он потянул её на танцпол. Милочка стала упираться:
 – Хочу танцевать с кем-то другим. Из-за тебя Анджела готова живьём меня проглотить.
 – «Кто-то другой» треплется в фойе. Прочих – близко к тебе не подпущу. Поняла? 
Обхватив за плечи, Тимур насильно повёл девушку сквозь толпу танцующих на небольшой пустой пятачок, а там, крепко прижав и зарывшись лицом в её волосы, сказал:
 – Не советую подобное повторить ещё хоть раз – накажу.
 – Пусти! – она стала вырываться.
 – Не дёргайся, строптивица! – он ещё крепче прижал девушку к себе. – Я разрешаю тебе быть только с Шуркой.
 – Ненавижу! – выпалила Милочка.
 – Неужели? От ненависти до любви один шаг, детка, – насмешливо проговорил Тимур, но хватку ослабил. – А вот и наш дружок идёт, – продолжил он и разжал руки, завидев Поспелова.
Милочка собственнические устремления Стрельцова осознала давно. Именно с его подачи, как она понимала, круг знакомых, с которыми раньше проводила свободное время, резко сократился. Даже с Натальей и Ольгой она реже встречалась во внеучебное время.
«Ну, с Натальей – понятно. Она – невеста Андрея Яцкова. У них на начало годня **** назначена свадьба, а Ольга часто скучает одна. Но взять её с собой не всегда могу. У Тимура сразу недовольство на физиономии появляется. Начинает ёрничать, гадости говорить. И Саша хмурится», – сокрушалась девушка, чувствуя себя виноватой перед подругой. 
Но правила игры она менять пока не собиралась. Не хотелось терять те отношения, которые связывали её с Поспеловым. Вероятно, это была тяга по надёжному мужскому плечу, заложенная в каждой женщине на генетическом уровне, или льстило, что именно он ввёл её в круг интересной, деятельной, мужской жизни. Впрочем, даже не признаваясь себе, девушка не хотела расставаться с обоими парнями. Желание было глубоко спрятано в тёмном, потайном уголке её души, души женщины, не знающей: кто она? откуда явилась? какими способностями обладает?

*    – повелитель демонов и бесов, правитель царства мёртвых.
**   – ноутбук.
***  – мобильный телефон, на экране которого видно собеседника.
**** – второго месяца зимы и последнего месяца года.

 7

Мы не можем признаться друг другу в любви,
Но порою встречаясь средь шумного бала,
Я опять замечаю, что очи твои
Излучают призыв: «Ну, смелей! Ждать устала».

До свадьбы оставалось восемь дней. Был вечер пятницы. Наталья с подругами поехала в частную фирму, предоставляющую услуги тамады на свадьбах, корпоративах, годовщинах и прочих мероприятиях. Там они просмотрели несколько программ и выбрали себе понравившуюся. Андрей в это время объезжал фотографов, чтобы выбрать подходящего по деньгам и профессионализму,  обозревая снимки предыдущих счастливых пар.
Заключив договор и заплатив аванс, девчонки зашли в торговый центр «Мега», присмотреть платье невесте для второго дня свадьбы, посидеть в кафе, обсудить, какие плакатики нужно подготовить для оформления свадебного зала и подъезда в доме невесты. Здесь к ним собирался присоединиться Александр Поспелов, ведь Милочка была подружкой невесты, а он – шафером жениха. К семи часам подъехал Андрей Яцков, а через полчаса в кафе появился Александр.
 – Привет! Что обсуждаем с такими кислыми минами? – спросил он, подсаживаясь к их столику.
 – Тексты плакатов, – пояснила Ольга.
 – Что напридумывали?
 – Бей мужа чайником – будет он начальником, – прочитала Наталья, развернув листок бумаги.
Поспелов засмеялся:
 – Беги Андрюха пока не поздно, или отведаешь не только чайника, но и сковороды.
 – Отведает, если заслужит, – подтвердила Наталья улыбаясь.
 – Много подобных призывов придумали?
 – Восемь, – ответила Милочка.
 – Тогда вот ещё один: взял жену – забудь тишину. Или такой: свекровь, не кляни в отместку, была ведь и ты невесткой.
 – Хорошо, – сказала Наталья, записывая пожелание.
 – А лучше такой лозунг, – подмигнул Андрей Наталье. Все примолкли, уставившись на парня, а он громко продекламировал:
 – Тёща с тестем не тупите и квартиру нам купите.
 – Отлично! – поддержал Поспелов. – Большущими буквами… и на самом видном месте.
 – Ага, – поджав губы, кивнула невеста. – Мы не родственники олигархов.
 – И даже не родственники Стрельцовых, – поддакнула Ольга.
 – Помяните беса, и он сразу же явится, – язвительно заметила Наталья, глядя за спины подруг.
Все обернулись. От стеклянных дверей к ним шёл Тимур, а рядом с ним две девушки с лицами и фигурами фотомоделей.
 – Привет честной компании! – поприветствовал всех Тимур.
 – Как настроение, Хаципетовка? – не обделила Милочку вниманием Анджела.
 – Чудесное. Почти как у невесты, – лучезарно улыбнулась в ответ Лазаренко.
 – Она даже фату примерила, – ни с того ни с сего вдруг призналась Ольга, пристально глядя на Юленьку, которая уже успела положить ладошку на плечо Александра. – Знаешь ли, ей очень идёт.
 – Идёт-то, идёт… да кто под венец поведёт? – сморщила носик Анджела.
 – А фату примеряла в «Трех китах»? – насмешливо вклинилась с вопросом Юленька, спустив руку с плеча на грудь Поспелова.
 – Зря обижаешь нашу сестру, Юля, – сказал Поспелов отстраняясь. – Мы не жмоты. У неё будет наряд из самого лучшего салона.
 – Или прямо из Претори,* – подхватил Тимур, подмигнув Милочке.
 – И жениха ей оттуда выпишите? – спросила Анджела, беря Тимура под руку.
 – Как она пожелает, – ответил он, глядя на Лазаренко и легонько похлопывая Анджелу по руке.
Милочка, чтобы не выказать раздражения, мило улыбнулась, прикрыв глаза и чуть подержав паузу (пусть гламурные медички думают, что её и «братьев» связывает что-то тайное и очень личное; если о них столько сплетен, то зачем людей разочаровывать), и ответила злоязычным подружкам:
 – Так-то вот, девочки! А вы за меня переживаете.
 – Ну, ладно, – сказал Поспелов поднимаясь. – Вижу, вы, девчонки, умеете дружить друг против друга. Мы пошли в боулинг. Закончите – подгребайте. Ты идёшь? – посмотрел он на Милочку.
 – Позже приду, – ответила она, понимая, что вопрос, вместе с протянутой рукой, предназначался ей. Она на него не глядела, уставившись на пустой стакан, который бесцельно вертела в руке, размышляя, что уперлась лбом в тупиковую ситуацию:
«Нужно что-то делать. Добром это не кончится. Но что? Что? Сколько он ещё будет издеваться? Пристегнул как собачонку к поводку, и водит за собой. Не даёт ступить, даже глянуть в сторону. А Сашка ему поддакивает. Неужели нравиться? Или ему всё равно? Такая у них игра?»
Поспелов пожал плечами, дескать, дело твоё, развернулся и пошёл вслед за удаляющейся троицей.
Когда «великолепная» четвёрка вышла из кафе, Ольга зло бросила вслед:
 – Мочалки!
 – Им наверняка Сашка сказал, где мы будем. Спрашивается – зачем? Я этого Стрельцова на дух не переношу, – ярилась Наташка. Она скривила рожицу и, передразнивая Тимура, сильно растягивая слова, выдала:
 – Как она-а пожела-а-ет.
Наталья недолюбливала Тимура не только из-за печалей Милочки. Когда-то, когда он только появился в университете, она, как и многие другие студентки, «положила на него глаз», но роману так и не суждено было родиться. Их отношения вылились лишь в несколько танцев в клубе, пару поцелуев и поглаживаний коленок, а потом игнорирование в стенах университета и помимо него, выяснение, чем вызвана его неожиданная холодность, которое оборвал недовольным: «Прости, я занят». Девушку это задело за живое, но видя, как быстро заканчиваются любовные интрижки завзятого ловеласа, Наталья смирилась и даже обрадовалась, что не стала очередной «лялькой» для богатого пресыщенного красавца.
 – Думаешь, не вижу, чего он добивается? – спросила она у Милочки, и сама ответила: – Не думай соглашаться. Он даже не бес, а настоящий демон.
 – Ладно тебе, Наташ, – постарался успокоить невесту Андрей. – Тимур будет на свадьбе с женой.
 – Любопытно увидеть его жену. Посмотреть, как он при ней себя поведёт.
 – Вполне прилично, думаю, – ответила Милочка. – Один раз я её видела. Он взял Гуналу с собой на концерт. Помните, к нам приезжала группа «Камнедробилка»? Тогда он вёл себя паинькой.
Они ещё поговорили немного, и Милочка решила подняться этажом выше, где находился боулинг.
Их дорожка была ближней к лестнице. Уже с предпоследней ступеньки она увидела: Юля со стаканом пива в одной руке изогнулась буквой «Г», стараясь примериться к кеглям и одновременно приоткрыть свои прелести Александру.
 – Саш, помоги мне! – ласково звенел её голосок.
Милочка вдруг ощутила, что раздражение, а за ним и «сила» стали наполнять её. Она решила остановиться и успокоиться.
«Чего завелась? – мысленно уговаривала она себя. – Успокойся, иначе убьёшь Юльку прямо здесь. Взыграло ретивое? Нужно было идти с ним, когда звал. Сама виновата. И не забыла? Он же друг… К Сетху! Не могу смотреть на этот стриптиз!»
Милочка повернулась и быстро пошла вниз. Она видела, что Андрей и  подруги собираются уходить. Когда ехала домой, и было так гадко и тревожно на душе, вдруг прорезался голос Матильды:
«О какой дружбе речь, дорогая? От ревности чуть крышу не снесло. Влюбилась, так признайся. Себе-то не ври…»
«О чём ты? Мало мне Тимура? Проиграется и бросит», – сомневалась Милочка.
«Но до сих пор он рядом, и Юльку держит на расстоянии, какие бы  ухищрения эта прилипала не предпринимала. Не будь размазнёй! Выясни, есть ли у него чувства к тебе. Хватит себя мучить!» – настаивала Матильда.
Зайдя в квартиру и увидев высветившееся фото Поспелова на экране визифона, она сбросила соединение; знала, что он спросит, почему тихонько сбежала, а врать не хотелось. Поступок трусихи, но поговорить начистоту и признаться в своих чувствах, не позволяли гордость и неуверенность «серой мышки». Мнимую серость и ложную неприметность, отпечатавшуюся в извилинах мозга наставлениями матери, мол, «женщину украшает скромность», «любят не за красоту нарядов, а за красоту души» и «мы – бедные, зато не растеряли чести и достоинства», даже присутствие Матильды не смогло вытравить окончательно.
А в шестик, после обеда, она всё же ответила на его звонок, но присутствовать на гонках отказалась, сославшись на многочисленные хлопоты перед свадьбой подруги. Глупое упрямство не устраивало Матильду, решившую подтолкнуть Милочку к осуществлению коварного плана.
«Если у него к тебе только дружеские чувства, следует встречи немедленно прекратить, пока не стало слишком поздно. Ты, надеюсь, не мазохистка, чтобы страдать от неразделённой любви? Отдалившись от Саши, отдалишься и от Тимура. Он не сможет так же легко контролировать тебя. Довольна?» – вопрошала она, а Милочка возражала:
«А если не только дружеские?»
«Вот и посмотрим, как он отреагирует на твоё отчуждение. Попробуй! На мужчин это всегда действовало. Они – собственники. Помнишь, как он повёл себя в «Плазе»? Примчался злой, насильно увёл от Стаса… Действуй, не сомневайся!» – уговаривала Матильда.
 – Ага, – вздыхала девушка, вспомнив, что Александр воспринял отказ спокойно, без расспросов и уговоров. Его безразличие убивало надежду, вызывая в сердце боль, в душе – тоску, на глазах – слёзы.
«Не агакай и не реви! Жизнь жестока – ты это знала. Больно? Да больно. Но придётся шаг за шагом отступать, отходить на свою дорогу – без него. Или без них? Дура-дура! Когда же ты успокоишься?! Он играет тобой, играет! А Сашка жалеет или пляшет под его дудку. Так, всё. Собралась действовать? Вот и действуй! Решительно», – успокаивала себя не то Милочка, борясь с подступающими слезами разочарования, не то Матильда, стараясь подавить последние побеги неуверенности и нерешительности девушки. Стерве, расположения которой должны были добиваться самые богатые и влиятельные мужчины (именно такой всегда была Матильда), не пристало носить в себе комплекс неполноценности. Поэтому, постоянно общаясь с Милочкой через внутренний диалог уже наяву, Матильда потихоньку изменяла её характер и принципы. Ведьме предстояла трудная работа, ведь тринадцать лет пошли «коту под хвост».

Однако отказ помог избежать шока от страшного происшествия.  В ту ночь разбился Бур. Разбился насмерть. Это потрясло и заставило  взглянуть на жизни по-новому: пристально и серьёзно. И не только Милочку.
О трагедии девушка узнала утром в понедельник.
Во время заездов бывали и раньше столкновения, сходы с трассы. Тогда отделывались поломками автомобилей, переломами и ушибами гонщиков. Но, чтобы машина перевернулась несколько раз в воздухе, а водитель заживо сгорел, такое произошло впервые. Говорили, что перед стартом Игорь сильно поругался с Юлей – бывшей девушкой. Расстались они из-за его ревности. Только Милочка понимала: в каменном истукане запылал бы пожар ревности, если бы он постоянно видел Юлькино кокетство, тяжёлой артиллерией направленное на взятие приступом благосклонности Поспелова. К тому же всё происходило в небольшом губернском городке, где за каждым углом глаза, уши и длинные языки «доброжелателей».
Печальный день похорон запомнился Милочке ледяной позёмкой первого снега, сигналами машин друзей и знакомых, памятником из чёрного мрамора, с вмурованным в него спортивным рулём. На кладбище она ездила с Поспеловым и Стрельцовым. Дул пронзительно-холодный ветер, и друзья уговорили её посидеть в тёплом салоне автомобиля. Церемония похорон затянулась. Когда девушка подошла к могиле, всё вокруг оказалось запружено народом. В основном присутствовала молодёжь. Надрывно плакал оркестр. Рабочие прикручивали к надгробной плите памятник, который вскоре заложили десятками разноцветных венков.
 – Иди в машину. Не мёрзни, – сказал Александр, тронув её за плечо. Он видел, что девушка горбится, втягивает голову в воротник короткой цигейковой шубки, озябнув на холодном ветру.
 – Действительно. Зачем мёрзнуть? – поддержал друга, подошедший Тимур. – Простудишься – Бур будет не в восторге. Иди! – он подтолкнул её к дороге.
Она побрела к машине. С дороги могила Игоря выглядела пёстрым, разноцветным шатром, увитым цветами.
«К лету краски могут поблекнуть. Венки снесут в кучу таких же облезших изделий, что громоздятся на обочине дороги. Останется лишь мрамор с изображением улыбающегося молодого лица да руль с обгоревшей кожей как напоминание о лихом гонщике Игоре Бурлакове», – печально думала девушка, оглядываясь назад.
На глаза ей попалась одинокая женская фигура, облокотившаяся на кованую ограду чьей-то могилы. Могила находилась в ряду недавних захоронений. Женщина в зимнем пальто мышиного цвета и серой пуховой шали почти слилась с серым мрамором, которым было отделано всё пространство внутри оградки. Она стояла неподвижно, словно печальная статуя, составляя с могилой единую композицию.
«Сын? Дочь? Может, муж? – гадала девушка. – Сама-то одета скромненько, а захоронение – ухоженное и богатое. Наверное, все сбережения отдала, чтобы облагородить последнее пристанище близкого человека. Пальто и шаль как у моей мамы. Очень похожи».
И вдруг возникла мысль:
«Я бы хотела лежать в такой могиле… Фу, бесов морок! – представленная картина вызвала мурашки по телу и неприятное давление в груди. – Какие мысли лезут в голову?»
Милочка отвела взгляд от приметной могилы, уселась в авто и стала смотреть: как молодёжь спешит в чрево своих «стальных коней», как отец поддерживает сгорбленную мать покойного Игоря и как музыканты о чём-то толкуют со Стрельцовым. Она согрелась, и мысли опять неспешно потекли то в одну, то в другую сторону. В заснеженном скорбном городище странно было даже  представить, что через два дня им предстоит веселиться, петь и плясать на свадьбе.
Но жизнь берёт своё, и день свадьбы, как часто бывает, начался с незапланированного переполоха. В салоне красоты, где невесте делали причёску и макияж, неожиданно на час отключили электричество. Салон занимал половину первого этажа многоквартирного жилого дома, в одной из квартир которого – непосредственно над салоном – произошло короткое замыкание. Серьёзной оказалась поломка в электропроводке или не очень – сложно сказать, но прибывшие электрики из управляющей компании отключили на час весь подъезд. Невеста была в панике, заведующая салоном – вся на нервах, гости и жених ждали во дворе, а время регистрации неумолимо приближалось.
За час ожидания гости растрясли жениха с шафером на ящик шампанского, и вскоре хор голосов во дворе зычно требовал невесту. Жениха  задержка жутко раздражала. Андрей то прорывался к подъезду, куда его не пускали неподкупные подружки невесты, то звонил Наталье в салон. Наталья ему жаловалась, готовая разрыдаться, а Милочка её уговаривала.
После похорон она себя скверно чувствовала: ныл живот, болела голова, время от времени морозило. Девушка решила:
«Это на нервной почве».
Но в день свадьбы все неприятные ощущения исчезли. Она проснулась бодрой, полной сил и в салоне, отвлекая Наталью от хандры, разве только «барыню» не плясала, а хохмачки шафера, типа:
«Андрюха, бери первую понравившуюся девчонку во дворе. Поехали на регистрацию. Сколько можно ждать?» – ей в этом помогали.
 – Ты на что его подбиваешь, баламут? – возмущалась Наталья сквозь слёзы. Из визифона звучал раскатистый хохот подвыпивших парней; они махали руками и корчили уморительные рожи. Милочка такие выпады парировала подколками:
 – Наташ, не куксись. Мы-то знаем, в твоём дворе сама симпатичная девчонка – после тебя конечно… Боря Розин, который трансвестит. На Розочке пусть Андрюха и женится. А ты у нас девица хоть куда, только свистни – набежит толпа мужчин. Тебе ли переживать?
К регистрации они кое-как успели. Превышая скорость, постоянно сигналя зазевавшимся автолюбителям, подлетели к дворцу бракосочетания, когда администратор уже собиралась исключить их из расписания. Поэтому торжественное действо оказалось скомканным. Пока фотограф запечатлевал улыбающиеся лица спустившихся в фойе новобрачных, их родителей и свидетелей, к зданию подъехала любопытная процессия, состоящая из разукрашенного кольцами и цветами джипа и девяти огромных рокочущих мотоциклов. Мотоциклы сверкали хромированными деталями, но живописнее стальных коней смотрелись наездники – крупные, атлетически сложенные представители мужской половины человечества, в коже, в заклёпках и рогатых касках, а кое-кто даже с бородой и усами. Выбравшиеся из джипа жених и невеста на фоне такого богатырского эскорта выглядели хрупкими маленькими детьми.
Фотографом у Натальи с Андреем была женщина, придирчиво выбирающая различные ракурсы и мучившая новобрачных и гостей постановкой лишь ей понятных композиций. Заняло это ни много ни мало – целых три часа в бесконечной череде поз и кривляний, что не очень-то приятно в холодную погоду начинающейся зимы: и тело устаёт, и уши мёрзнут, и губы обветриваются и трескаются от бесконечных улыбок и поцелуев. Хорошо, что гости разогрелись шампанским, а новобрачным сам бог велел терпеть, ведь всё делалось для них, для увековечивания их красоты и счастья.
Милочка, вначале улизнувшая от экзекуции холодом и ветром, успела увидеть, как отъезжала байкерская свадьба. Новобрачные, презрев джип, оседлали огромный мотоцикл, к которому была привязана большая связка пустых консервных банок. Длинная фата невесты на ветру развивалась белым стягом.  Прохожие и машины останавливались, наблюдая, как под сигналы, стрекотание мотоциклов и звяканье железных банок на центральную улицу города выезжает необычная свадебная процессия. Феерично и смешно смотрелись привязанные к рогам касок разноцветные шарики, а к задним сидениям мотоциклов – красные флажки.
Нащёлкав до полутора тысяч кадров, фотограф благосклонно отпустила подуставших и замёрзших новобрачных со свидетелями доигрывать свадьбу. В кафе их уже ждали родители с хлебом и солью, гости с лепестками роз и мелочью, весёлая тамада с ди-джеем, и, само собой разумеется, столы с разнообразными закусками и стройной батареей бутылок.
Под торжественный марш Мендельсона новобрачные прошли на свои места во главе стола, а за ними шумной гурьбой повалили гости. Первым делом тамада разработала ритуал чествования новобрачных, а проще говоря – выпивки. Пошептавшись с молодёжью, она собрала из гостей своеобразные часики для провозглашения тостов.
Говорящие часики состояли из четырёх деталей: звонка, который выкрикивал: «Динь-динь»; стрелок, грохочущих басом: «Время пришло»; циферблата, поднимающего пустую рюмку с возгласом: «Наливай»;  кукушки, путавшей слова: «За молодых» со словами: «Ку-ку». Часики трудились исправно, и через непродолжительное время свадьба была под нужным градусом. Люди раскрепостились, охотно пели, танцевали, участвовали в конкурсах и прочих затеях неугомонной тамады.
Милочка избрала предметом своего внимания высокого плечистого парня, сокурсника Андрея. Делала она это нарочно, несмотря на явное замешательство Александра и под неодобрительные взгляды Тимура. А помогало воплощению планов изрядное количество шампанского, но его перебивал сосущий под ложечкой страх. Её пугало туманное будущее, которое неминуемо должно было наступить после двух шумных дней свадьбы, ранили перехваченные пронзительные взгляды Поспелова и тревожили чёрные молнии, поблескивающие в глазах спокойного на вид Стрельцова. Она кожей чувствовала, что ходит по грани, но отступать от намеченного плана не собиралась. Милочка прекрасно знала, Тимур ни сказать, ни что-то сделать не мог. В этот вечер, сидя рядом с молоденькой черноглазой женой в элегантном синем платье, он играл роль степенного и добропорядочного мужа. А Александр до поры до времени терпел её явные заигрывания с Вадиком Забелиным, так назвался объект сиюминутного увлечения. Парень был весёлым, компанейским, пошлостей не говорил, настороженно поглядывая на Поспелова, рукам воли не давал, но и не отбрыкивался от прилипшей подружки невесты, а с удовольствием с ней танцевал и участвовал в конкурсах и комичных миниатюрах.
К одиннадцати часам вечера уставшие молодожёны решили покинуть изрядно набравшихся гостей. Наталья бросила в толпу букет невесты, а Андрей, встав на четвереньки, зубами стянул с её ножки подвязку и через плечо кинул комочек белых кружев вверх. Букет и подвязку поймал Поспелов, вручив их Милочке под бурные аплодисменты и даже крики: «Горько!» Он недалеко стоял от молодожёнов и сговорился с ними, чтобы хитро и как бы непреднамеренно пресечь Милочкины чудачества. Сашка для виду поломался, хохоча и возмущаясь:
 – Вы чего, ребята?! Я еще молодой, мне рано в петлю, – а затем, легонько чмокнув Милочку в губы, повёл в гардероб одеваться. Она, подталкиваемая его руками, была слегка ошарашена:
 – Куда это?
 – Наша обязанность – доставить молодых в номер, – объяснил Поспелов на ходу и, не дав переобуться, а лишь накинув не неё шубку, потащил к одному из двух поджидавших такси.
 – А как же гости? – спросила она обречённо.
 – Мы проводим новобрачных и вернёмся, – заверил её Александр, натянув на лицо свою знаменитую насмешливую улыбочку.
Милочка хоть и выпила изрядно, но заметила, что он прихватил с собой два пакета: в одном позвякивали бутылки, а из другого виднелись её сапоги и шапка. Сердце в груди тревожно забилось в предчувствии решающего момента. Им следовало объясниться, сломать преграды, и она видела, что Александр к этому готов. В течение часа её ждало или безоблачное счастье, или горькое разочарование, и она старалась успокоиться, готовя себя к обоим возможным вариантам.
Такси остановились возле трёхэтажного здания, с козырька над входом в которое свешивались пять драконьих голов, а в разинутой пасти каждой головы горел красный фонарик. Это была небольшая уютная гостиница с кафе на первом этаже. Их проводили в просторный номер для новобрачных на третьем этаже. Там они выпили по рюмочке коньяка и немного потрепались, вспоминая перипетии прошедшего дня. Потом, пожелав любви и счастья новоиспечённой чете Яцковых, друзья оставили их предаваться ласкам первой брачной ночи, а сами спустились на второй этаж. Здесь Александр повёл Милочку по коридору в сторону от лестницы. Пройдя половину коридора, они остановились. Девушка вопросительно посмотрела на парня. Тот, переминаясь с ноги на ногу, проговорил, глядя поверх её головы:
 – Нам нужно поговорить. Серьёзно. Или ты против?
 – Нужно, так нужно, – она пожала плечами. – Веди! – И собралась идти дальше, но он её остановил словами: «Уже пришли», и, повозившись с ключом возле двери, пропустил в номер.
Светло-коричневые шторы с золочёным рисунком и ламбрекеном, кровать, застеленная покрывалом из той же ткани, тумбочка, два кресла, стеклянный журнальный столик, небольшой холодильник и продолговатый экран телевизора на стене – всё это Милочка обвела быстрым взглядом, потом скинула шубку на кресло, а сама уселась на кровать. Поспелов, войдя в номер, остался стоять в маленьком коридорчике.
«Вот уж дудки. Помогать тебе не собираюсь», – думала она, откинувшись назад и опираясь локтями на постель. Хмельным взором она смотрела на Александра, прислонившегося плечом к стене; а он не двигался и ничего не говорил, задумчиво разглядывая её раскрасневшееся лицо, осоловелые глаза, изогнувшуюся фигурку. Милочка начала раздражаться:
«Заранее снял номер. Притащил сюда. А теперь разглядывает, будто неизвестно откуда взявшуюся инопланетянку».
Напустив на себя цинично-насмешливый вид, она сказала:
 – Девушка устала ждать.
Александр отлип от стены, подошёл к креслу и взял в руки шубку.
 – Ты пьяна. Разговора не получится. Пойдём!
 – Погоди! Или – сейчас, или – никогда. Меня саму уже достала эта ситуация.
Она прищурилась, собираясь с духом.
 – Скажи, в чём смысл игры?
 – Ты о чём? – спросил Поспелов, всё так же держа в руках шубку и не двигаясь с места.
 – Ну, сестра, Хаципетовка… и всё такое.
 – Ты сама это придумала.
 – Ой, ли? Какой у тебя уговор с Тимуром?
 – Так и знал. Всё дело в Тимуре? – Он сел на подлокотник кресла, положив шубку на колени.
 – Нет, Саша, – её лицо выражало грусть. – Всё дело в тебе. Тимур тут ни при чём.
 – Да что ты говоришь? – он усмехнулся. – Ты не хочешь его отпускать. Я вижу, не слепой.
 – Пропади он пропадом! – от обиды  на глазах у неё выступили слёзы. – Мне страшно, понимаешь? Страшно, – вновь повторила Милочка шёпотом, потом приложила руку к груди. – Ты будешь мне делать больно. Не выдержу и натворю жутких глупостей.
Вытерев ладонью слёзы, она вдруг сказала:
 – Ты прав. Всё это ни к чему. Идём, отвезёшь меня домой. 
Встав с кровати, Милочка подошла к креслу, надела шубку и двинулась к выходу. Александр удержал её за руку:
 – Подожди! Сядь-ка в кресло.
Он присел перед ней на корточки, заглянул в глаза, пытаясь отыскать в них ответ на мучавшие вопросы:
«Выбрала меня? Или опять играет, как на свадьбе?»
В глазах девушки стояли слёзы отчаяния и призыв:
«Мне нужен ты!» 
Но он хотел, чтобы Милочка это сказала. Он боялся ошибиться, боялся, что её поведение – причуда опьяневшей девушки.
 – Правда, так думаешь?
Милочка выдержала его тяжёлый, пристальный взгляд, не отворачиваясь, не опуская глаз.
 – Что ты хочешь от меня услышать? – спросила она и сама же ответила: – Покривлю душой, если скажу, что он со своими шуточками и поступками мне совершенно безразличен. Раньше он мне очень нравился. Узнав поближе, поняла, что ошиблась. А Тимур не хочет этого принять. Ведёт слишком опасную игру.
 – Что ты имеешь в виду?
 – Трудно объяснить, – уклончиво ответила она. – Так  чувствую… и боюсь, что ты эту игру поддерживаешь. Очень боюсь, Сашенька!
Поспелов задумчиво провёл рукой по её щеке и слегка улыбнулся:
 – Я запал на тебя ещё у бочки с квасом. Но не был уверен. Ждал.
 – Чего ждал?
 – Что предпримешь, когда мы получим дипломы. Когда он соберётся уезжать.
 – Думал, уеду с ним? Ха-ха! – она невесело рассмеялась. – Я пока с головой дружу. Пусть себе мечтает, сколько влезет, но… на расстоянии. И какого беса сейчас говорим о нём?!
Александр встал, снял куртку, вытащил из пакета вторую бутылку коньяка и, скрутив крышечку, плеснул немного в два стакана.
 – Давай не говорить. Просто выпьем за нас.
Милочка усмехнулась:
 – Собираетесь напоить и соблазнить девицу, сударь?
 – А если и так, то – что? – на его губах появилась лукавая улыбка.
 – Ничего. Пора уже на что-то решиться. Разве ты ещё не понял?
Она быстро выпила коньяк и – задохнулась, а продышавшись, грустно резюмировала:
 – Только ты меня не услышал.
Поспелов стянул с неё шубу и подхватил на руки.
 – Посмотри мне в глаза, – его голос звучал глухо. – Я услышал. С этой минуты для меня есть только ты. Веришь?
Её губы тронула едва заметная улыбка:
 – Да, любимый… очень бы хотелось.
Поспелов сел на кровать, усадив девушку к себе на колени.
 – Никогда не думал, что такая маленькая заноза, – он чмокнул её в носик, – может так больно колоться. Люлька, я так тебя люблю!
Милочка спрятала лицо у него на груди. Она не могла клясться, что больше не причинит ему душевной боли, а начинать новые отношения с обмана не хотелось.
Эта ночь любви не походила на ту – с Тимуром. Александр был нетороплив и нежен. Сначала они жарко целовались. Потом он её раздевал и делал это восхитительно, целуя и оглаживая каждую часть тела, освобождаемую от одежды.
Однако ночь им обоим преподнесла сюрприз: ей – неприятный, а ему – неожиданный. Выяснилось, что Милочка – девственница. Она не понимала, как такое могло случиться, а Поспелов этого и не ожидал, ведь Стрельцов хоть и не хвастался их интимной связью, как обычно делал, хваля или насмехаясь над очередной любовницей, но Милочку называл «моя женщина». Мужчина был обескуражен, девушка тихонько всхлипывала, уткнувшись ему в плечо. Придя в себя от сюрприза, изменившего задуманный сценарий, Александр лёг на спину, прижав девушку к себе, взял за тонкое запястье и, поднося ладошку к губам, стал целовать каждый пальчик, приговаривая:
 – У кошки – боли! У собачки – боли! У коровки – боли! У сороки – боли! А у Люлечки – заживи!
Милочка смеялась и рыдала одновременно. Плакала она от счастья, обретя мужчину своей мечты, о котором грезилось давно, но со временем стало казаться – безнадёжно. Излияние её противоречивых чувств Поспелова и тревожило, и умиляло. Рядом с этой странной девочкой он чувствовал себя сильным, взрослым и нужным.
А что девочка особенная он не сомневался, ощущая непреодолимое притяжение и видя, что клещом в неё вцепился Стрельцов. Тот тоже был очень загадочным типом, играющим роль повесы и богатого лоботряса. По тем делам, что проворачивал, вполне мог позволить себе не только любую красавицу из глянцевых журналов, но и много, много чего, – однако торчал в их отдалённой губернии и сходил с ума по Лазаренко.
Поспелов девушку любил любовью хоть и молодого, но уже кое в чём разбирающегося мужчины. Эта любовь формировалась постепенно, вызревая из интереса, заботы, сдержанности и участия в её судьбе. Александр видел, как злился друг, как давил на девушку в попытках вернуть, и как она, несмотря на кажущуюся уязвимость, противостояла ему. Это рождало уважение и желание поддержать в столь неравной борьбе, но он пока не открывал своих чувств и заинтересованности: не был уверен в постоянстве девичьих желаний и решений, ведь к ногам друга падали и не такие крепости. Однако за два дня до свадьбы Стрельцов упомянул, мол, с жеманницами интересно играть, но до поры до времени. Сказал он так в отношении Милочки, видимо, придумав новый довод для её капитуляции, возможно, – подлый. Это и подтолкнуло Поспелова к решительным действиям.
Александр на свадьбе алкоголем не особо баловался, поэтому старался доставить удовольствие девушке даже в ущерб собственным желаниям, окружив нежными ласками и пониманием. Он чутко следил за реакцией Милочки на каждое своё слово, действие, взгляд, не шокировал, не смущал, обходясь с ней достаточно деликатно. Когда, устроившись на его плече, она в полудрёме прошептала:
 – Я тебя люблю, Сашенька! Мне с тобой хорошо и просто, – на губах Поспелова заиграла улыбка победителя. Он не зря долго ждал, мучился сомнениями. Теперь сердце Милочки принадлежало ему, а Тимур «пусть идёт лесом», он упустил свой шанс.
 * – столица Центральной Европейской республики, законодатель мод.

8

Какого цвета, запаха или звука может быть счастье? У каждого свои ощущения и мнения по данному вопросу. А для Милочки оно ассоциировалось с запахом туалетной воды «Sport», тёплыми оттенками серого в его глазах  и ласковым именем Люля. Поспелов стал её называть Люлей после первой ночи любви. Сердясь, ворчливо обещал: «Люлька, прекрати! Иначе шлёпну больно», – и шутливо шлёпал ниже спины, если она того заслуживала из-за упрямства, капризов или озорства, хлещущего через край. Если называл Людмилой, то это было в двух случаях: рядом находились посторонние, и в первую очередь Тимур, или в нём кипела злость, которую боялся излить, полагая, что она – ранимая натура. Он играл роль старшего брата, защитника маленьких глупых девочек, а Милочка с удовольствием ему это позволяла, купаясь в лучах любви и заботы.
«Должно быть, – думала она, – Саше очень хотелось младшего братика или сестрёнку. Он бы играл с ними, опекал. Родители не сделали ему такого подарка. И вот появилась я – объект для воспитания и заботы».
С другой стороны, казалось странным: парень, обладающий некой  долей властности, тщеславия и цинизма, стал бережно и трепетно относиться к ней. Один раз Милочка ненавязчиво намекнула ему на столь заметное несоответствие. Александр только усмехнулся и сказал, что его неуверенность и боль, однажды увиденная в её глазах, тому причиной.
 – Ты приоткрылась лишь на миг. Вдруг физически ощутил твоё страдание. Раньше со мной никогда такого не происходило, – закончил Поспелов признание, пристально глядя ей в глаза. Милочка радовалась откровенности, с которой он описал ощущение от второй их встречи. Такие моменты возникали редко. Обычно Александр с ней был сдержан, если даже говорил о своих чувствах. Он не любил пустоплётства и слащавости в словах (в своих, надо заметить), жил по принципу: мужик сказал – мужик сделал, – но был неравнодушен к славе и благосклонно принимал охи-вздохи фанаток, хотя в узком кругу над ними подсмеивался, иногда достаточно цинично.
Её счастье могло быть безоблачным тёплым и наполненным, как погожий летний денёк, если бы на горизонте не ходили кругами чёрные тучи, посверкивая молниями напоминаний, что для ведьмы подобное состояние души – недоступная роскошь, подаренная судьбой на краткий миг. Она понимала: счастье, будто прекрасную уязвимую бабочку, нужно оберегать и холить пока возможно. И первым звоночком опасности оказался разговор с Тимуром, произошедший вскоре после свадьбы.
Милочка и Александр, как глупые, неосторожные дети, открыли свои чувства миру. Они были опьянены и увлечены друг другом. Её взгляд искал его глаза. Его рука тянулась к её руке. Его губы украдкой прикасались к её волосам, плечику, щечке, а она старалась, хоть на мгновение прижаться к любимому, чтобы почувствовать волнующую энергетику его тела. Открытый диалог душ, сердец и тел сразу заметили  друзья и знакомые.
Тимур не стал безучастным наблюдателем и спросил у Поспелова: что сие означает? Лазаренко его женщина, и другу это прекрасно известно.
На претензию Тимура Александр ответил, мол, такие рассуждения – надуманные иллюзии. Он, Александр, взял её девственницей. Он её любит, она ему отвечает тем же. Тимур должен смириться и отступить. Они из-за девчонок раньше не ссорились. Неужели Лазаренко станет камнем преткновения в их дружбе? Она прямо дала понять Тимуру: между ними ничего быть не может. Так чего тот бесится?
Всё это Милочка узнала со слов Александра, когда спросила, по какой причине Стрельцов бросает на них свирепые взгляды. Она испугалась и  побледнела. Поспелов, что-то заподозрив, посмотрел очень внимательно:
 – Чего испугалась? Тимур имеет над тобой какую-то власть?
 – Нет, конечно. Но кавказцы мстительные… Мне не по себе. Он, опасный, Саша.
Александр хмыкнул:
 – Хм. Стрельцов непростой мужик. Однако я – в родном городе, а он – в гостях. Пусть только попробует.
Потом он качнул головой, сделав взмах рукой, как бы отгоняя неприятную мысль.
 – Нет-нет. Тимур на такое  не пойдет. Была бы ты его родственницей,  любовницей, или что-то ему обещала. А так… не думаю.
Что подразумевалось под словами «на такое не пойдёт» – Саша уточнять не стал, но Милочке стало тревожно на душе.
 – Давай его не раздражать, – сказала она. – Не будем  провоцировать, и всё утрясётся. Бережёного бог бережёт.
 – «Не будем провоцировать» – это как? – возмущённо поинтересовался Поспелов. – Начнём прятаться? Этого ещё не хватало!
Милочка взяла его за руку, заглянула в глаза, начала упрашивать:
 – Сашенька! Солнышко моё! Ты же знаешь, как тебя люблю. Я не прошу прятаться. Вы оба – мои друзья. Незачем при нём показывать, что мы близки. Так его горячая кавказская кровь не будет оскорблена. Понимаешь?
 – Но он будет надеяться, Люля. Захочет предпринять что-то. Так будет ещё хуже. А если он… хоть пальцем – я его убью, – глаза Александра недобро сверкнули.
Милочка приложила руку любимого к своей груди:
 – Чувствуешь, как колотится? Не пугай меня! Не надо! Пойми, мой хороший! Я не должна разрушать вашу дружбу. Не должна становиться между вами. Здесь его жена. Он ничего такого не предпримет. А через полгода они уедут.
Она говорила убеждённо, надеясь, что конфликт потихоньку рассосётся сам собой. Тимура невозможно напугать – она давно поняла. Почему он не боялся и не расспрашивал о проявлениях «силы» –  не знала, но подозревала о существовании тайны, скрывающейся за его дерзким, самоуверенным поведением. А раз так, то не следовало накалять атмосферу. Мама часто говорила: «Не буди лихо, пока оно тихо». Правоту поговорки в данный момент Милочка ощущала разумом, сердцем, кожей.
 – Хорошо, – согласился Поспелов. – Может, ты и права.
А через два дня, встретив её, идущей из магазина, Тимур, цинично улыбаясь, спросил:
 – Ну, милая, девственную плеву трудно было зарастить? Долго колдовать пришлось?
Милочку как кипятком обдало; «сила» заклокотала не только в ней самой, но и вне неё. Почувствовав это, Тимур попятился, скорчил испуганную физиономию и замахал руками:
 – Тише, тише, девочка! Хочешь расправиться со мной у всех на виду?
В глазах Милочки метались голубые всполохи гнева:
 – Могу и не на виду, знаешь ли.
Стрельцов скривил губы, понимающе кивнул головой и отобрал пакет со словами:
 – Женщины не должны таскать тяжёлые сумки… а незанятыми руками  сподручнее колдовать. – И вновь его лицо обезоруживающе улыбалось.
 – Ох, Тимур! Ходишь по острию бритвы, – косо глянула на него девушка. Парень взял её под руку и, подстраиваясь под неширокий женский шаг, повёл дальше, интересуясь как бы между прочим:
 – Стала настолько жестокой? Готова сгубить любящее сердце?
 – Пока не стала, но ты меня упорно толкаешь.
Он резко развернулся, преградив ей дорогу:
 – А ты – меня!
От неожиданного рывка она охнула, налетев на него, покачнулась, но устояла, и медленно сделала шаг назад; при этом Тимур, всегда такой галантный в отношении женщин, не поддержал, а, наоборот, отпустил её руку. Может, в своей неконтролируемой ярости, хотел девушку встряхнуть, или чтобы упала перед ним ниц и поняла, кому вздумала угрожать. Он застыл каменным изваянием – напряжённый и опасный; лицо побледнело, глаза сузились, казалось, что ещё одно слово или резкий жест, и он бросится на неё. Угрожающая поза «готового к прыжку льва» (в этот момент ей даже почудилось, что Тимур – и есть однажды привидевшийся чёрный лев) остановила вертящуюся на языке гневную отповедь, и, желая разрядить накалённую до предела обстановку, Милочка отступила ещё на шаг, произнеся:
 – Дорогой, к чему эта тягомотина?
Он расслабился, шагнул в девушке, вновь взял под локоток, и зашагал дальше, разглагольствуя:
 – «До-ро-гой». Мне уже нравится. Тебе очень идёт быть милой, ласковой девочкой. Не зря же тебя родители назвали Людмилой. Ведь не зря, а?.. Помню, какой ты была нежной и страстной. Как шептала: «Люблю тебя». Шептала-шептала, мне это не приснилось.
Милочка от возмущения дёрнулась, поскользнулась на льду лужицы и стала падать. Тимур быстрым движением поймал её за руку, осуждающе покачал головой, буркнув: «Вот, упрямица!» – потом двинулся дальше, приобняв её, улыбаясь и предлагая:
 – Говори ещё. Балдею, когда твои губки выговаривают ласковые слова.
 – Ты неисправим, – она тяжело вздохнула.
 – Разве любовь можно исправить? Отменить или улучшить, а, Зая?
 – Я не твоя Зая, – ответила она, стараясь не глядеть в его сторону. Они остановились перед её подъездом.
 – Почему – нет? Шурок тебя называет Люлей. Я буду звать Заей.
 – Тимур, ты обещал… подождать… посмотреть…
 – А-а? Решила проверить мои слова? Хочешь поэкспериментировать? – он осторожно провёл рукой по щеке девушки, убирая прядку выбившихся волос. – От своих слов не отказываюсь. Хочешь поиграть? Играй! Но не заигрывайся. Я виноват перед тобой. Пусть это будет моим наказанием. Но учти, девочка! Моё терпение не безгранично. Шурку пора поставить в равные со мной условия. И что тогда, а?
Она заглянула в его карие глаза. В них метались злые молнии. Милочка   молча отобрала пакет и вошла в подъезд, чувствуя на себе тяжёлый и яростный взгляд.
На следующий день всё вернулось на круги своя. Почти. Вновь она вела себя с ними как с друзьями или братьями, только иногда урывая моменты коротких свиданий с Поспеловым, а он не участвовал в куражах с девочками по саунам и дачам. Стрельцов злился. Но вскоре от подобных тусовок отказался и он. А вышло это так.
Поспелов, Стрельцов и Яцков стояли на аллее университетского городка  перед входом в главный корпус. Андрей с Тимуром курили. К ним подошёл Олег Руднев.
 – Мужики, завалимся в шестик в сауну? Оторвёмся, с тёлками  потусим...
Стрельцов неопределённо пожал плечами. Поспелов скривился, а Яцков сложил руки крестом.
 – Андрей, тебе не предлагаю, – сказал Олег на отрицательный жест Яцкова. – Знаю, Наташка не пустит и сама не пойдёт.
 – Я тоже  – пас, – отказался Александр.
 – А чего так? – удивился Олег.
 – Рыжий, разве не знаешь? Лазаренко потребовала от него соблюдать целибат, – сказал Тимур, выпустив колечко дыма.
 – Да ну? Думал, у них «любовь растаяла в тумане льдинкою», –  пропел Руднев последние слова. Рыжим его звали за огненный цвет волос и многочисленные веснушки по лицу и телу. Александр только усмехнулся на выпад Тимура, а тот продолжал:
 – Не знаю, растаяла или нет, а выцарапать Шурке глаза и отгрызть причинное место – пообещала. С виду она скромная и боязливая. Косит под серую мышку. На самом деле… тигрица ещё та.
 – Откуда такие сведения? – поинтересовался Поспелов.
 – Не далее как вчера, остановила меня и сказала, что сделает нас обоих импотентами, если буду друга сбивать с пути истинного.
«Друга» и «истинного» он произнёс с нажимом. Поспелов покачал головой, но промолчал. Олег с Андреем тоже не стали на этом заострять внимание и любопытствовать. Они расхохотались.
 – Настоящая ведьма, – высказал мнение Рыжий, просмеявшись.
 – Сдаётся мне, ты прав, – подтвердил Тимур невозмутимо. – Жестокая и коварная. Предупреждаю, Рыжий, берегись! Не вздумай при ней такое ляпнуть. Будешь – на полшестого.
На следующий день Милочке об этом разговоре поведала Наталья, а ей рассказал муж. К концу недели, подкараулив Тимура, Милочка отозвала его в сторону и, взявшись за верхнюю пуговицу пиджака, стала недовольно выговаривать:
 – Говоришь, ведьма? Жестокая и коварная? Хорошо же. Чтоб твоей Анджелки с Юлькой я больше не видела! Понял меня?
Он расплылся в улыбке:
 – Ревнуешь? Мне приятно.
Милочка, раскрасневшаяся от негодования, подошла почти вплотную и вполголоса объявила:
 – Будет приятно, когда сделаю, как красочно расписал парням.
Стрельцов рывком притянул девушку вплотную к себе и, касаясь губами уха, зашептал:
 – Меня в жар бросает, лишь  представлю твои губки там.
Милочка почувствовала, что по телу поползли мурашки, и, упираясь в  его грудь, выпалила:
 – Пусти! Размечтался! Мне жаль твою жену. Кстати, могу ей всё рассказать.
Он отпустил её и, с интересом глядя, спросил:
 – Угрожаешь?
 – А как ты хотел? Ты же мне угрожаешь разоблачением.
 – Зая, с исчезновением Анджелки станет только хуже. На кого буду изливать раздражение и похоть? Думаешь, моё сердце спокойно от увиденных сценок? Ты и Шурок. Как держит тебя за руку. Прижимает к себе. Украдкой целует. В этот момент готов его убить. Ты это понимаешь?!
Когда он говорил, ей почудилось, что тёмно-карие глаза Стрельцова почернели. Милочка отшатнулась, понимая: сказанное – это не пустые угрозы, но, совладав с собой, спросила наиграно циничным тоном, уводя разговор от опасной темы:
 – Она мазохистка?
Стрельцов усмехнулся:
 – У каждого свои завихрения и игрушки.
Милочке стало нехорошо от представленных  интимных сцен.
 – Мечтал такое предложить мне?
 – Не говори глупостей! Я знаю твои предпочтения, ласковая кошечка с острыми коготками. Очень мстительная, игривая кошечка. Запускаешь глубоко коготок и наблюдаешь за мучениями жертвы, – говоря это, Тимур взял её руку и легонько поскрёб ладонь указательным пальцем. Милочку будто током ударило. Она постаралась освободить руку, возмущённо возразила:
 – Я не садистка, Тимур. А вот ты – демон!
 – О-о! Повысила меня в ранге? Был гадом – стал демоном, – лучезарно улыбнулся Стрельцов, добавив: – От демона не убежать, Зая. – И вновь быстро приблизившись, чмокнул её в кончик носа.
 – Прекрати! Не беси меня! – девушка хотела его оттолкнуть. Но он уже сделал шаг назад и невозмутимо проговорил:
 – Ты очень раздражена, девочка. Думаю, это от воздержания.
Она махнула рукой, отметая его намёк, несколько раз глубоко вздохнула, успокаиваясь, и заявила:
 – Я пришла не для того, чтобы выслушивать пошлости. Хочу перемирия. Хотя бы – относительного.
 – Выкладывай условия, – сказал Стрельцов с серьёзным видом, но в глазах скакали смешинки.
 – Хочу вам предложить здоровый образ жизни. Будем ходить на каток, в бассейн. Ездить на «Снежинку» по седьмицам*. Будешь брать с собой жену. Ты поступаешь с ней по-свински. Сам гуляешь, а она сидит дома.
 – Как поступать с женой, позволь судить мне, – ответил он сухо, и лицо сразу приобрело холодное, отчуждённое выражение.
 – Учти, Тимур, зря выводишь меня из себя! – голос у Милочки напряжённо звенел. – Я могу всё рассказать Гунале или покалечить Анджелку. И это будет на твоей совести.
 – Зая, мне плевать, как поступишь с Анджелкой, – ответил Стрельцов, цинично глядя ей в глаза. – И с женой  смогу разобраться.
 – Значит,  война?
Он прищурил один глаз, словно прицениваясь или решая трудную задачу, потом снисходительно покрутил головой:
 – Да ладно. Расслабься. Облегчу тебе жизнь.
 – Хорошо, – она повернулась, собираясь уходить.
 – Может, выпьем за перемирие? – поймал её за руку Тимур. – Или чмокнешь меня в щёчку?
Милочка, мстительно ухмыляясь, направила «силу» по руке – парня ударило словно током. Он её отпустил, потёр руку и, пристально глядя, пообещал:
 – Ох, накажу тебя когда-нибудь, хулиганка!
Милочка повернулась, подняв вверх правую руку с торчащим из кулака средним пальцем, и зашагала прочь.
А в седьмицу, по инициативе Тимура, они большой компанией – супружеские пары Яцковых и Стрельцовых, а также Александр, Милочка и Ольга – поехали на туристическую базу «Снежинка». Склоны сопок оказались крутыми, поэтому женщины решили осваивать сани, а мужчины, назвав дам трусихами, пошли кататься на лыжах. Зимний день был не очень морозным. Все жаждали поваляться в снегу и подурачиться. Прокатившись несколько раз с горки, Милочка захотела пить и отправилась в буфет за холодненькой минералкой.
Народу на базе собралось много. На парковке стояло более двадцати машин, а любители зимнего отдыха всё подъезжали. Увидев, какую очередь придётся отстоять, она вышла из буфета на улицу. В машине у Саши остался сок и термос с горячим чаем, но, чтобы взять ключи от машины, нужно было сходить к сопке, где катались парни. Сопка находилась за длинным оврагом. Обильные снегопады почти доверху засыпали глубокую яму, в которую провалилась Милочка, решив пройти напрямик, вместо проложенной дороги, кольцом огибающей овраг. Через десять минут бесплодных попыток вырваться из снежного плена она услышала насмешливый голос Стрельцова:
 – Попалась, мышка-норушка? За один страстный поцелуй обязуюсь вытащить.
 – Уйди! – сказала Милочка тяжело дыша: сил на злость уже не было.
 – Ты необычная девушка. Говоришь, машины двигаешь. Но вот проблема, – Стрельцов прищёлкнул пальцами, – за волосы себя вытащить не можешь. Парадокс. Шурка кинется искать тебя через час, не ранее. Замёрзнешь здесь. Смотри-ка, у тебя уже нос посинел… скоро отвалится, – присев на корточки рядом с ямой, подсмеивался он. У Милочки от безысходности в уголках глаз собирались слёзы, готовые вот-вот пролиться, но унижаться перед бывшим бой-френдом не хотелось.
 – Дай руку, глупая! Долго ещё буду ждать? – решительно скомандовал парень, понимая, что её упрямство доведёт до обморожения. Девушка нехотя протянула руку. Вытащив её, Тимур прижал к себе и, пристально глядя в большие голубые глаза, поцеловал. Милочка затаила дыхание. Он отстранился, лукаво улыбаясь; в глазах скакали бесенята.
 – Поцелуй не страстный, но от такой снежной бабы страсти ожидать не приходится, – приговаривал Тимур, отрясая с её куртки и штанов снег. – Ты вся заледенела. Пойдём в машину. Глотнёшь коньячку, включу печку, согреешься.
 – Не нужно. Гунала может увидеть, – отказалась Милочка, хотя у самой зуб на зуб не попадал. Она стояла рядом с ним потерянная и дрожащая, неожиданно почувствовав в себе ответное сильное желание.
 – И что? – он потянул девушку за собой. – Я поступаю предосудительно? Нет. Спасаю человека от обморожения.
В машине Тимур приказал Милочке снять верхнюю одежду, и закутал  её ноги в куртку, ещё хранящую его тепло. Пока он очищал от снега её вещи, девушка выпила пятьдесят граммов коньяка и почувствовала, как горячая волна покатилась сверху вниз, согревая тело изнутри. Он сел рядом, взял её  холодные руки и затолкал себе под толстый свитер. Его глаза пристально смотрели в её глаза, тело было горячим, сердце гулко стучало. Он обнял Милочку за плечи и притянул к себе.
 – Тимур… – она попыталась высвободить руки и отстраниться.
 – Молчи, не двигайся! Иначе сейчас увезу, и будь что будет, – жарко прошептал он в её ушко. Страстность поцелуя и горячность его тела окутали Милочку, восстанавливая силы. Через несколько минут, показавшихся девушке бесконечно долгими и сладкими, Тимур отстранился и спросил:
 – Согрелась?
 – Да, – ответила она, стыдливо опустив голову и восстанавливая дыхание.
 – Одевайся и… вон из машины! Пока могу держать себя в руках.
Тимур первым вышел наружу и закурил. Милочка видела: он жадно затягивался, стараясь успокоиться. Она трясущимися руками натянула на себя одежду, выскочила из авто и на ватных ногах поплелась к горке, где её уже потеряли подруги. То, что произошло несколькими минутами ранее, повергало в панику. Она дрожала не от холода, а от бурления животной страсти, которую воспламенил в ней Тимур. От прикосновений к Саше никогда так не трясло, даже в моменты их близости.
«Нет, – уговаривала себя Милочка. – Прекрати немедленно! Это безумие. Ты – человек. Разумное существо. У тебя есть мужчина. Он тебя любит, ты его любишь – и всё! и кончено!»
А через пару часов их весёлый коллектив, немного отъехав от лыжной базы, жарил на мангале  шашлыки. Александр нанизывал мясо на шампуры, Тимур ёрничал, колдуя над мангалом, Андрей следил за углями и снимал жаркое с шампуров, а три подружки сервировали импровизированный стол и критиковали мужчин. В общем, всё было как всегда. Подхваченная весельем раскрепостилась и Гунала, жена Тимура.
Вскоре их компания увеличилась ещё на одного человека. День рождения Ольги Глотовой они справляли в кафе. Здесь их увидел Олег Руднев, зашедший в кафе с девушкой. Тимур в этот вечер оказался без пары, но поиском подружки на пару часов или пару дней никогда не заморачивался. Рядом всегда находились девчонки, готовые на многое ради внимания красивого парня и щедрости его кошелька. А его постоянная официальная подружка Анджелка, зная о левых загулах парня, помалкивала, не смея возражать, иначе получила бы немедленную отставку. Что думала о похождениях мужа Гунала, Милочка не знала. Возможно, Гунала не догадывалась или так была воспитана и тоже боялась.   
Парни по очереди приглашали именинницу танцевать и заказывали для неё песни. Милочка танцевала с Сашей, пока не пригласил Тимур.
 – Гуналу очень редко берёшь с собой. Как же! Восточные мужчины оберегают нравственность хранительниц семейного очага. Их жёны должны обихаживать мужей и растить детей, а не болтаться под ногами, да? – язвила Милочка. Она завела провокационный разговор первая, чтоб не выслушивать его настойчивые намёки и скабрезные шуточки. Раньше на подобные выпады он резко отвечал. В этот раз, ведя в её танце, Тимур спокойно пояснил:
 – Обычаи и верования не играют роли. Когда станешь жить со мной, поймёшь разумность такого поведения.
 – Так ты и от меня думал гулять? Ну, фру-укт.
 – Ты не поняла. Гулять не собираюсь. С твоим характером – опасно для жизни и здоровья. Я иное имел в виду.
 – Что же? Просвети, – иронизировала девушка.
 – Разумность поведения – синоним безопасности. Она помогает охранять своих женщин и детей.
Милочка рассмеялась:
 – От кого же? От разъярённых любовниц?
 – От многих опасностей, о которых ты даже не подозреваешь, – ответил он. – Поселю тебя за трёхметровым забором. Найму кучу охраны. Вывозить буду в бронированном автомобиле с тонированными стёклами.
 – Шутишь? – её брови от изумления поползли вверх.
 – Зачем? Абсолютно серьёзно.
Она глянула ему в лицо и вдруг поняла: Тимур не шутит.
«Он хочет сделать меня заключённой, а сам стать тюремщиком? Кошма-ар!»
Её возмущение вылилось в резкие слова:
 – Благодарю, что заранее предупредил. Только этому не бывать!
Он улыбнулся:
 – Зая, поверь на слово. Так и будет. Ещё спасибо скажешь за заботу.
 – Самонадеянный глупец! – выпалила она.
 – Тише, девочка, – шепнул Тимур, теснее прижав к себе. – Шурок на нас смотрит. Или ему сообщить, что в Новогодние каникулы увезу тебя с собой?
 – Пусти! – она хотела вырваться, но парень только сильнее сжал кольцо рук.
 – Глупенькая, пойми! Лишь со мной твоя жизнь будет лёгкой, счастливой и безопасной.
 – Ни за что! – прошипела Милочка в ответ.
Музыка стихла, и Тимур её отпустил. Девушка чувствовала внутри злость и «силу», рвущуюся наружу. А он как ни в чём не бывало активно занялся подружкой Рыжего. Впрочем, та не была против его ухаживаний. Олег сразу переметнулся к Ольге. Из кафе они уехали вместе на такси. С того вечера в их компании появился Олег Руднев.
Незаметно подкрались Новогодние праздники. Тимур с женой улетели в столицу встречать Новый год. Милочка вздохнула свободнее – её ожидала целая неделя солнечного счастья, беззаботного, разноцветного и искристого, словно мишура на ёлке. Для Саши она приготовила открытку с коротеньким поздравлением и стихами. К открытке прилагался подарок – флакон туалетной воды «Sport»,  за который выложила в «Бурхане» все оставшиеся от летнего заработка деньги.
Тридцать первого годня в восьмом часу вечера Поспелов пришёл к ней домой. Милочка ещё заканчивала переодеваться в нарядное платье, и дверь открыла мама. Александр в одной руке держал два букета роз, завёрнутых в целлофан, а в другой – большой пакет в виде прозрачного чемоданчика на молнии. Он поздравил Елену Николаевну с Новым годом, вручил букет и прошёл в комнату к Милочке. После взаимных объятий, поцелуев и поздравлений Милочка отдала ему свой подарок. Александр вслух прочитал стихотворение:
 – Я прилетаю к тебе ночами,
Мечту лелея, а за плечами
Большие крылья; я – птица ночи,
От света солнца страдаю очень.
А ты в забвении, во снах прекрасных.
Твои объятия нежны, то страстны.
С улыбкой шепчешь: «Моя принцесса!»
Смешной мой мальчик… я – тень из леса.

Я – птица ночи, я – призрак ада.
Людские страхи – моя услада.
Лечу погреться от искры счастья,
Ведь моя данность – туман ненастья.
Но очень редко надежда краем.
Сказал мне кто-то, а кто – не знаю:
«Любовь всесильна, хотя беспечна».
Ворую силу, чтоб сбросить вечность.

И наполняю сосуд чудесный
Твоей любовью, своею песней,
И жду лишь мига, вдруг всё срастётся:
Отброшу иго, душа проснётся,
Заплачет горько слезой единой,
И стану девой – весёлой, милой.
 – Интересные стихи, – сказал Саша. – Таинственные. Чьи они?
 – Мои…
 – Твои? – удивился он.
 – Не веришь, что пишу стихи?
Он притянул её к себе и усадил на колени.
 – Верю, верю! Не ясно другое. Отчего такая печаль? Хотя… последние строчки, по-моему, не закончены.
 – Они закончены. Я их не захотела дописывать.
 – Почему не захотела? Ну? – он заглянул девушке в лицо. – Чего нахохлилась? Скажи словами.
 – Но ночь проходит. Видения тают. Прощай, мой мальчик! Я улетаю, – нехотя проговорила Милочка.
 – Люлька! Это ни в какие ворота не лезет! Решила меня бросить?
 – Нет, солнышко моё. Как такое мог подумать? – Она виновато поцеловала его в щёку.
 – Не понимаю. Объясни! Откуда такая обречённость? Люлька, я от тебя с ума сойду! Знаешь, как тебя люблю?! – зашептал он, целуя её в макушку. – Никогда никому не отдам. Не пройдёт и года – поженимся. А ты мне… такой подарок. Сегодня праздник, а то бы отшлёпал, честное слово!
У Милочки теплело на душе от слов любимого, но подспудное чувство тревоги не отпускало. Она уже поняла: не может быть у ведьмы большого человеческого счастья. Тьма не допустит. А стихи, явно давая понять, кем является девушка, подготовят Поспелова к любой неизбежности, как её подготовили таинственные, опасные намёки Стрельцова и его шантаж, взращённый на её лжи.
Поспелов обиженно вручил ей пакет:
 – На, это тебе.
Она расстегнула молнию и ахнула – в пакете лежала длинная песцовая шуба с капюшоном.
 – Примерь, – предложил он.
 – И не подумаю! – Она отпихнула от себя меха, будто в них пряталась ядовитая змея.
 – Ты меня обижаешь, – Александр сокрушённо покачал головой. – Скоро забота о тебе ляжет на мои плечи.  В чём дело, Людмила?
 – Я не против заботы. Но шуба очень дорогая. Твои родители…
Он не дал ей договорить.
 – Она куплено на мои деньги. Не на деньги родителей.
 – Откуда? Ты ещё не работаешь.
 – У нас свой бизнес с Тимуром. Думаешь, на какие деньги переделал свой «Скай»? Если скажу, во сколько обошёлся тюнинг, ты не поверишь.
 – Ой, Сашенька! Представляю, какой бизнес у Тимура.  И это тревожит.
 – Меньше слушай всякие сплетни, – отрезал парень.
 – Мне мама не разрешит принять её, – выложила она последний аргумент, видя, что Поспелов насупился, и боясь раздуть ссору.
 – Да? Сейчас проверим. Елена Николаевна! – крикнул он вглубь квартиры. – Подойдите, пожалуйста, к нам!
Когда мать Милочки вошла в комнату, он спросил:
 – Елена Николаевна, вы бы хотели, чтобы муж хорошо обеспечивал вашу дочь?
 – Естественно, – ответила женщина, ещё не понимая, к чему парень клонит.
Милочка дёрнула его за рукав, но Александр отстранил её руку со словами:
 – Подожди, подожди.               
 – Вы бы приняли меня женихом Людмилы, а  впоследствии – зятем?
 – Как-то неожиданно… – замялась женщина. – Знаю, вы знакомы уже несколько месяцев. А как Милочка к этому относится?
 – Она согласна, – ответил парень и обернулся к Милочке. – Или ты не согласна?
Милочка, понимая, что битва уже проиграна, покорно ответила:
 – Да согласна я, согласна.
Он повернулся к Елене Николаевне:
 – Так объясните дочери простую истину: не принимая подарков от жениха, навлекаешь на себя подозрения.
Елена Николаевна вопросительно посмотрела на Милочку. Та закуталась в меха.
 – Как тебе подарок, мама?
Елена Николаевна всплеснула руками:
 – Прелесть! Выглядишь Снегурочкой.
 – Вот! – Александр победно поднял палец вверх. – Слушай, что взрослые говорят. Тем более на улице морозно. Мы решили съездить на городскую ёлку. Пока концерт да фейерверк… пройдёт полтора часа. Шуба – длинная, теплая. Ты не замёрзнешь.
 – Всё-всё! – Милочка подняла вверх руки, показывая, что сдаётся. – Куда мне против вас, двоих тяжеловесов?
А Елена Николаевна сказала:
 – Стол уже накрыт. Пойдемте. Проводим Старый год. Познакомимся поближе.
Александр встал, стянул с невесты шубу и, подталкивая её, двинулся вслед за будущей тёщей. Будучи единственным мужчиной за столом, он ухаживал за обеими женщинами, попутно рассказывая о своей семье и будущих планах. Вина пить не стал, извинившись и сказав, мол, за рулём, налил себе в бокал немного апельсинового сока.
Через час новоиспечённый жених вёз невесту по разукрашенным гирляндами улицам к центральной площади, где высилась, поблёскивая мишурой и игрушками, высокая искусственная ель.
---------------------------------------
* – седьмой день недели, выходной.

9

Опять за окнами красавица-зима;
Мороз пощипывает нос, и снег летает,
На ветвях белая искрится бахрома,
В квартирах запах мандариновый витает,
Катки поблескивают новеньким ледком,
На горках смех и крик весёлой детворы.
Милее нет, чем сесть у ёлочки вдвоём
И встретить сказку под сверкание мишуры.

Девушка смотрела сквозь окно автомобиля на подсвеченные огоньками небольшие искусственные ели по пути их следования и думала о предстоящей Новогодней ночи. Мимо проносились дома, пешеходы, яркие витрины магазинов. И тут они проехали мимо микроавтобуса, рядом с которым приплясывала девчонка в меховой куртке, коротенькой юбке и высоких сапогах.
«Жрицы любви? Здесь? Может, обозналась?»
Пока она задавалась вопросами, память услужливо напомнила о двух предыдущих днях.
В семь часов утра двадцать девятого годня Милочку разбудила громкая мелодия визифона. В этот день она не собиралась идти на учёбу, и ранний звонок вызвал бурю неудовольствия. Звонил Тимур с Новогодними пожеланиями и предупреждением. Сказанное напоследок, ошарашило её.
 – Меня не будет до Рождества. Хочу предупредить. Быстро подстраховать тебя не получиться.
 – Ты о чём? – занервничала Милочка.
 – Помнишь, говорил о твоей истинной сущности, которая проявится во время оргазма?
 – Ну…
 – Так понимаю, его у тебя ещё не было, – в его голосе она уловила насмешливые нотки. – Сдерживалась, или Шурок плохо старался?
От его вопроса на Милочку накатила злость.
 – Как ты смеешь?! –  в сердцах закричала она.
 – Зая, ну прости! Не хотел обидеть. Съязвил, но не со зла. Я пекусь о твоей безопасности, – Стрельцов виновато осклабился.
 – О какой безопасности?! Что ты несёшь?!
 – Понимаю. Рада, что меня не будет на Новогодних праздниках.  Наверное, думала: «Порезвлюсь на славу без присмотра надоедливого Тимура». Признайся! Так думала?
 – Именно. Так. Попал. В самую. Точку, – мстительно чеканила она каждое слово.
 – Птичка моя, как блестят от гнева твои глазки! Раскраснелась… остынь! – сладко пропел он, расплывшись в улыбке; а потом, прищёлкнув языком, добавил: – Есть одно – «но». Хорошо, если волшебная ночь закончится его испугом. Буду только рад. Хуже, если Шурку покалечишь. Именно поэтому звоню. Нанесёшь ему раны или испугаешь, не теряя ни минуты, звони мне. Прилечу первым рейсом. Ты меня поняла? Не забудь с собой захватить мобилу. Обязательно!
 – Ты блефуешь, – выдохнула она, недоверчиво глядя на парня, лицо которого на экране приняло серьёзное выражение. – Специально хочешь напугать. Ты – хитрый, мерзкий тип. Вот кто ты!
Девушка ожидала, что Стрельцов будет оправдываться или цинично насмехаться, но он спокойным голосом, от которого тревожно забилось сердце, продолжил:
 – Выслушай меня… только спокойно, без эмоций. Во время нашей близости я сразу понял, ты – другая…
 – Как понял? – перебила его Милочка.
 – Некогда сейчас рассказывать. Потом. Что хочу сказать? Перестань вредничать! Я не виноват. Так получилось. Я не мог отменить свадьбу. Не мог! А твои капризы сильнее запутывают и без того сложное положение. Без меня тебе не обойтись. Не выжить.
 – Чего?! – удивлённо воскликнула Милочка, напуганная его серьёзным, деловым тоном, ведь за словами «не выжить» ей уже чудились всякие ужасы.
 – Да-да. Не удивляйся. Вернись, и ты поймёшь, какой груз сразу свалится с плеч.
 – Ни за что!
 – Зая, не говори: «Ни за что». Жизнь столь причудлива… Я в этом убедился.
 – Скажи, что ты узнал? Откуда? От кого?
 – Узнал пока очень мало. Надеюсь за праздничные дни узнать больше. Тогда всё расскажу. Конечно, если что-то не произойдёт раньше с тобой. Главное – вбей в голову мысль: «Сразу звонить Тимуру в экстренном случае».
 – Чем сможешь помочь? Ты будешь далеко, – усмехнулась Милочка, еле сдерживая себя, чтобы не наговорить ему всяких непечатных слов.
 – Это буду решать я. Найду способ.
 – Знаешь, Тимур? Ты – гад ползучий. Почему раньше так не переживал за меня?
 – Потому, что находился рядом. Мог сразу принять нужные меры.
 – Мне бы хотелось пожелать тебе разбиться вместе с самолётом. Но не сделаю этого. Жаль твою жену и других пассажиров.
Тимур расхохотался:
 – Ха-ха-ха! Спасибо за Новогоднее пожелание. И тебе всех благ.
 – Паразит! – буркнула Милочка и прервала соединение.
После звонка она надолго задумалась. Лгал Тимур или не лгал, но проверять не хотелось,  до тех пор, пока всё не расскажет. 
«О, Дева! Неужели в тот момент буду терять человеческий облик? Мной станет руководить злой демон? Ужас!.. Нет, никогда не решусь сказать Саше, что близости больше не будет из-за моей агрессивности, – размышляла Милочка, наряжая ёлку. – Он не поверит. Вернее… начнёт подозревать в измене. Разве посмею такое сказать? А если что-то случится? О, нет! Я не переживу».
От раздумий к вечеру разболелась голова. У неё с Сашей ничего такого, что происходило при близости с Тимуром, пока не было. Александр не форсировал события, боясь напором страсти и фантазий спугнуть молоденькую недоверчивую девчонку. Он её приручал осторожно и нежно. После случая в гостинице у них близость была всего три раза. Все три раза почти по её инициативе, чтобы не думала, будто ему от неё нужен только секс. Александр стремился построить их отношения отличными от тех, какие у неё были с его другом. 
С Тимуром – другая история. От его прикосновений Милочку трясло как осиновый лист, а секс наполнялся неукротимой страстью, одновременно вспыхивающей в их сердцах.
«Нужен совет. Но как спрашивать о таком? С подружками говорить нельзя. Они могут проболтаться своим мужчинам, а те – Саше. И тогда… скандал. Разрыв отношений. Сплетни. Кошмар! Искать сексопатолога уже поздно. Через день Новый год. И что сказать врачу? Становлюсь монстром при оргазме – научите, как подобного избежать? Полная чушь! Что же делать?» – Она прошлась по залу, глянула на мерцание гирлянды – мигание лампочек напомнило вывеску клуба, ночное такси…
«Стоп! Вот и решение. Спросить нужно у тех, для кого секс… работа. Точно!»
Следующий вечер она собралась потратить на поиски проституток.
Жрицы любви раньше располагались почти по всей длине центральной улицы города. Но за последние несколько лет блюстители порядка сильно потеснили интимный бизнес. Об одной точке Милочка знала, но не была уверена, что ночные бабочки до сих пор там тусуются.
Однажды, ещё до замужества Натальи, они ехали ночью в такси. Впереди показались красные и синие проблески маячков, мелькание милицейских фуражек и зелёной униформы медиков. Центральная улица была перегорожена из-за крупной аварии с участием сразу трёх легковых автомобилей. Таксист свернул в боковой тёмный переулок, и Наталья указала на чёрный микроавтобус с затемнёнными окнами:
 – Здесь поджидают клиентов путаны.
 – Откуда знаешь? – спросила Милочка.
 – Андрей однажды показал.
Вечером, за день до Новогодних праздников, Милочка поехала в центр искать этот микроавтобус. Поставщик греха одиноко стоял на своём месте. Она подошла и постучала в двери. С водительского места высунулась голова мужчины, оглядела переулок и покосилась на неё.
 – Чего надо?
 – Мне бы с мамкой поговорить, – сказала Милочка, кутаясь в воротник от бокового ветра.
 – Зачем?
 – По личному вопросу.
Мужчина опять оглядел темноту переулка, боясь, что она – подсадная утка, а потом буркнул в кабину:
 – Иди! Там тебя одна тёлка спрашивает.
К ней вышла молодая женщина, одетая в каракулевую шубу и серый норковый берет. Выглядела она лет на тридцать, сильно накрашена, взгляд цепкий.
 – На работу наниматься пришла, красавица? – спросила мамка, оглядывая девушку с ног до головы.
 – Нет, – поспешила с ответом Милочка. – У меня вопрос интимного характера.
 – За бесплатно не работаем и консультаций не даём, – сказала женщина, насмешливо глядя на Милочку.
 – Я понимаю.
Девушка вытащила из кармана и протянула мамке тысячную купюру.
 – Смеёшься? – возмутилась та.
Милочка вытащила ещё одну бумажку такого же достоинства. Женщина забрала деньги, презрительно глянув на просительницу, и сказала:
 – Ладно. Спрашивай.
 – Как сделать, чтобы партнёр быстро кончил, не доводя меня до оргазма?
 – Фью-у! Ну и вопросик? – присвистнула мамка. – Отвлекай себя. Сдерживайся. Не лежи под ним фригидной коровой – двигайся, постанывай, вздрагивай. Изображай оргазм.
 – Я понимаю. Как сделать процесс быстрым?
 – Есть несколько приёмов… Вот хотя бы один из них. Сдавливай его пенис мышцами. Он на верху блаженства будет, и процесс быстро закончится.
 – Какими мышцами? – недоуменно спросила Милочка.
 – Ну, ты – тупая! – мамка покачала головой. – Теми, которые там, внутри.
И она указала пальцем на низ  живота девушки.
 – Всё? – спросила мамка.
 – Ну… да, – нерешительно подтвердила Милочка. Мамка залезла опять в тёплый автобус, а Милочка побрела к остановке.
От этих воспоминаний её пробрал озноб, хотя в машине было жарко – печка работала на всю мощь.
Не доезжая до площади целый квартал, пришлось парковаться: все ближайшие дворы и прилегающие улицы оказались заставлены автомобилями. Из динамиков разносились шутки зазывал, одетых в костюмы зайчиков, медведей, лисичек и волков, – перед украшенной ёлкой разворачивалось представление. Горожане толпами стекались на площадь посмотреть на снежный городок, запечатлеться на фотоплёнку или видеокамеру возле ледяных фигур, подсвеченных разноцветными огнями, прослушать поздравления Деда Мороза и губернатора, поглазеть на фейерверк.
В снежном городке они сначала подошли в ледяной фигуре собаки – символу наступающего года.
 – У тебя есть мелочь? – спросил Александр.
 – Сейчас посмотрю…
Она начала копаться в дамской сумочке. Достав из кошелька пятидесяти копеечную монетку, протянула ему:
 – Вот.
 – Погрей её в руке и приложи ко льду. Вмёрзнет.
Милочка сжала монетку в кулачке, а потом приложила к боку ледяной собаки, где красовалось немало монеток разного достоинства, но та отпала.
 – У тебя холодные руки. Дай сюда!
Он взял монетку вместе с рукой девушки в свои горячие ладони, и вскоре её поблескивающие жёлтенькие пятьдесят копеек красовались рядом с его серебристым рублём.
 – На счастье и удачу? – спросила Милочка.
 – Ага. Хочешь прокатиться с горки?
 – Ой, нет!
Милочка обернулась в сторону большой снежной головы богатыря, изо рта которой по наклонной ледяной дорожке съезжала группами и поодиночке молодёжь.
 – В восьмой классе я вывихнула руку на такой горке. Пойдём лучше сфотографируемся возле чучела мамонта.
 – А давай посажу тебя на синего оленя? Снегурочка спешит к ёлке на олене. Получится чудесное фото.
Милочка засмеялась:
 –  Ха-ха-ха! Придумал! Я раздавлю оленя.
 – Эт ты зря… Лёд – прочный материал. Ты мало весишь. Наверное, меньше вон того карапуза, – Поспелов указал на толстощёкого мальчика, которого придерживал отец на зелёном олене.
Пока они обходили весь городок – смотрели, фотографировали друг друга рядом с ледяными фигурами и наряженной ёлкой, пили горячий ароматный чай возле макета русской печи, – льющаяся из динамиков музыка стихла, а зазвучали призывы «зверюшек», прыгающих под ёлкой, к Деду Морозу и Снегурочке.
 – Пойдём! Сейчас зажгутся огоньки на ёлке, – потянул её Поспелов за собой. Они стали пробираться через плотное кольцо зрителей.
 – Тебе видно? – спросил он.
 – Плохо, – ответила Милочка, пытаясь увидеть представление между голов двух высоких девушек и парня, обнимающего их обеих. Люди вокруг кричали:
 – Ёлочка! Зажгись! – приплясывали и смеялись. Александр потянул её в сторону, где обзор был лучше, и тут они столкнулись с толпой хохочущих девчонок.
 – Осторожнее толкайтесь! – возмутилась девушка в норковом свингере. Она повернула к ним недовольное лицо.
 – Добрый вечер, Юля! – поприветствовал девушку Поспелов. – Извини.
 – Ой, привет! – радостно воскликнула Юленька, кокетливо поправляя шапочку рукой в пушистой варежке. – Пришёл посмотреть на фейерверк?
Она расплылась в улыбке, сфокусировав взгляд на лице Александра. Его спутницу девушка будто не замечала.
 – Ага, – подтвердил улыбающийся Поспелов, поднимая воротник меховой куртки; порывы ветра, проникающие через проходы в стенах снежного городка, ледяными языками облизывали гуляющих, подмораживая  носы, щеки, уши и подбородки. – Решили отметиться. Праздник без городской ёлки… вроде уже и не праздник. 
– С Наступающим! – сказала Милочка Юле и повернувшийся к ним Анджеле. Критически осмотрев подругу Поспелова, Анджела полюбопытствовала:
 – Где будете праздновать?
 – Немного посидим с моими родителями, – ответил он. – А Новый год встретим на даче.
 – Вдвоём? – спросила курносая девушка, держащая Анджелу под руку.
 – Втроём. Как же без президента? – пошутил Александр.
 – Что ж… удачного веселья, – Юлька поджала губки и потянула подружек. – Пошли, девочки!
А Поспелов обнял Милочку:
 – Не замёрзла?
 – Нет. Почему раньше не сказал, что поедем к твоим родителям?
 – Испугалась?
 – Ещё бы! Так неожиданно.
 – Они должны познакомиться с моей невестой? Так почему не в Новый год? Перестань! Всё будет хорошо.
Старшие Поспеловы дома были не одни. К ним пришли гости: родственница Ларисы Павловны и коллега Сергея Васильевича с женой. Поэтому процесс знакомства с невестой сына сократился до минимума.    
Лариса Павловна, узнав, что Людмила – будущий экономист, благосклонно кинула головой со словами «это хорошо».
«Уж не собирается ли меня пристроит в своём банке? – анализировала будущую родню девушка, глядя на хлопочущую у праздничного стола мать Александра. – Работать со свекровью страшновато. Вон у неё какой властный голос. Вдруг что-то сделаю не так? Ошибусь. Скажет сыну, как обычно говорят свекрови: «Где, сынок, нашёл такую неумеху? У тебя было столько замечательных девушек, а ты позарился на такое добро». Саша очень на неё похож. На него смотрит – глаза сияют от гордости. А на меня взглянула точь-в-точь как на пустое место. Материнская ревность. Да-а… такой свекрови трудно угодить».
Отец Александра Милочке понравился больше. Весёлый, доброжелательный. Он галантно поцеловал ей руку при знакомстве, усадил на диван в гостиной, расспрашивал об учёбе, семье, внимательно слушал ответы, кивая головой и поблёскивая золотой оправой очков. Александр стоял рядом, не вмешиваясь в разговор. Потом Сергей Васильевич, переведя взгляд с девушки на сына, сказал:
 – Поздравляю, сынок! Хороша! Думал, ты образумишься после тридцати, не ранее.
 – Увы, не устоял, – развёл руками Александр.
 – Правильно. Я бы тоже не устоял, – одобрительно улыбнулся старший Поспелов, подмигнув Милочке. Она покраснела до корней волос. Спасло девушку от смущения приглашение Ларисы Павловны:
 – Проходите, молодёжь, за стол.
Посидев со старшим поколением около часа и проводив во второй раз Старый год, они откланялись. Александр вызвал такси, помог Милочке одеться, и они спустились во двор.
К дачному посёлку  подъехали в половине двенадцатого. В кирпичном двухэтажном доме Поспеловых было тепло.
 – Утром протопил камин, – пояснил Александр.
Он выложил из пакета шампанское, большую пиццу, два судка с салатами, которые им наложила заботливая Лариса Павловна, и пакет с мандаринами. Милочка, сервируя стол, с улыбкой декламировала стишок:
 – Тихо кружат белые снежинки,
Засыпая землю за окном.
А на ёлке ватные пушинки
Под блестящим радужным дождём.
У кого-то снедь совсем простая,
У кого-то ломятся столы.
Новый год от края и до края
Ожидают граждане страны.
 – Снежинки где-то кружатся… только не у нас, – сказал Александр, вновь разжигая камин.
В этот момент на телеэкране появился президент с поздравлением для всей страны.
 – Вот и успели, – сказал Александр, открывая шампанское. Под бой курантов и звон бокалов они поздравили друг друга с праздником. Их первый долгий поцелуй в Новом году прервала настойчивая мелодия её визифона.
 – Ну, началось! – проворчал Александр, когда начал захлёбываться трезвоном и его мобильник. Он усадил любимую к себе на колени, и они, смеясь, переговариваясь, слушая и чёкаясь фужерами через экран, принимали поздравления от родных, друзей, знакомых и передавали  аналогичные. Вместе с местными звонками самым последним поступил звонок из столицы. Тимур позвонил на визифон Александра. Говорил он сдержанно, потому что вместе с мужем поздравления новым друзьям передавала Гунала.
Потом они пошли на улицу запускать петарды, шутихи и огненные фонтаны. Оказалось, что в дачном посёлке многие дома этой ночью не пустовали: призывно светились окна, во дворах звенели детские голоса, далеко разносился в морозном воздухе смех подвыпивших компаний, с треском взрывались петарды, шипели и искрились фейерверки.
Милочка, глядя в чёрное бархатное небо, усыпанное звёздами, взмахнула руками и мечтательно воскликнула:
 – Посмотри, Саша, какие яркие звёзды! В городе такого не увидишь. Там небо видится высоким. Звёзды едва различимы. А здесь… кажется, что купол так близок. Вот-вот обрушится на тебя. Ах, как это чудесно – взлететь и понестись к звёздам, увидеть другие миры!
Он с улыбкой смотрел на поднятое к небу, восхищённое лицо девушки, синие и очень глубокие глаза.
 – Сейчас представил, как взлетаешь большой пушистой бабочкой. Мечтательница моя! Не делай так больше. Я вдруг понял, что можешь однажды на самом деле взлететь и покинуть меня навсегда, – сказал Александр, притянув девушку к себе.
 – Я обязательно прилечу. Честное слово! – улыбаясь уверяла она. – Да и улетать мне некуда. Меня никто нигде не ждёт. Раньше я летала во сне… и сны снились необыкновенные, – её лицо погрустнело. – Из серых будней так хотелось туда, в сказку, где мне подвластен целый мир.
 – А теперь? – спросил Поспелов.
 – Нет, больше не летаю, – задумчиво ответила она, упустив голову. – Теперь часто снится больница. Будто лежу в палате, а рядом попискивают приборы, ходят медсёстры. Видела маму два раза…
 – И всё?
Она тяжело вздохнула и сказала:
 – Ещё Тимура.
 – А меня?
 – Не помню… В детстве очень долго лечилась. И недавно вновь попала в больницу. Наверное, из-за того и снится.
 – Наверное, – согласился Александр. – Ты никак не можешь отпустить Тимура… там, глубоко в душе.
 – Глупости! – резко ответила она, приблизив своё лицо к нему. – Я люблю тебя. Тебя, понимаешь?! Это он никак не хочет отпустить меня, давит даже через сон.
Он смотрел ей в лицо, но девушке казалось, что Александр смотрит сквозь неё, и она, положив ладонь ему на щёку, начала убеждать:
 – Сашенька! Я тебя люблю, только тебя. Веришь?
 – Да-да, – будто очнувшись, подтвердил он, а погладив её по волосам и ощутив, какие они холодные, заботливо натянул на голову капюшон.
 – Пойдём в дом. Холодно. Ещё простудишься.
В тепле, уюте и уединении они ещё выпили шампанского, немного посмотрели Новогодний концерт и даже потанцевали. А потом, обнявшись, долго сидели на медвежьей шкуре, которую, по словам Саши, подарил его отцу один благодарный пациент, и зачарованно смотрели на пляску огня. Милочка положила голову любимому на колени, желая смотреть в его серые глаза, то и дело вспыхивающие жёлтыми отсветами пламени. Это была одна из самых счастливых ночей в её жизни. Кто знает, сколько таких ночей им ещё подарит судьба? Она старалась запомнить каждую чёрточку, каждое выражение на его лице, чувствуя волну ласки и нежности в своём сердце. Она вбирала в себя его образ и свои ощущения, будто хотела сохранить их в душе навечно. А Новогодняя ночь ещё не закончилась, обещая им сказочное волшебство любви. Но Милочка уже не боялась последствий Новогодней ночи, иначе какая она… ведьма?

10

О, что такое я, мой бог, поведал?
Разве случайно заболел ты в среду,
Если во вторник ноги промочил?
Может, случайно друг вчера запил,
Если жена позавчера сбежала?
Таких примеров приведу немало.
Нет, не случайно бредил он о ней –
То им готовил дьявол сотни дней.

На Рождество три подружки – Людмила Лазаренко, Ольга Глотова и Наталья Яцкова – решили погадать, ведь для каждой из них этот год был решающим. Милочка хотела узнать: состоится ли её свадьба с Сашей Поспеловым. Ольга мечтала, чтобы Олег Руднев сделал ей предложение, и изводила себя сомнениями. А Наталья хотела ребёнка, но боялась, что появление малыша помешает учёбе. Ещё она хотела хорошую должность для мужа в «крутой» фирме. Мужчин, называющих девушек «суеверными дурёхами» и смеющихся над их верой в мистику, а на самом деле опасающихся чёрной кошки, перебежавшей дорогу, поплёвывающих через левое плечо и стучащих по деревяшке, в эту ночь гадалки решили игнорировать. Они собрались у Милочки дома на девичник. Сначала отметили Рождество парой рюмочек вина, чтобы стало весело и не так страшно вызывать духов. Потом зажгли свечи и попытались начать спиритический сеанс посредством подогретого двигающегося блюдца. Но сеанс явно не получался. Начинающие медиумы оказались неумелыми, и блюдце под их пальцами, словно конь с упрямым норовом, то неслось галопом по кругу, то стояло как вкопанное у какой-нибудь буквы.
Наталья припомнила другое гадание – на беса. Только круг требовался меньше, чем для предыдущего гадания, вместо блюдца использовалась игла на длинной нитке, а в центре круга рисовался бес с рожками и хвостом. В пуп беса ставилась игла острым концом, а гадающий должен был держать конец нити и стараться не двигать рукой, чтобы игла сама ходила по кругу и тупым концом указывала на нужные буквы.
Милочка, немного искушённая в подстерегающих опасностях при сношении с тёмной стороной духовного мира, постаралась отговорить подруг от эксперимента. Но Ольга с Натальей только посмеялись над её страхами. Тогда Милочка махнула рукой:
 – Дело ваше. А я не буду.
У девчонок поначалу опять ничего не получалось, но минут через десять, вероятно из-за толчков крови в пальцах и непроизвольных колебаний руки, игла начала ходить по кругу. Буквы складывались иногда в понятные слова, а порой получалась сущая белиберда. Они смеялись, а бесёнок ругался, обзывая их дурами, шлюхами, кобылами, что вызывало новую волну веселья. Смеялась вместе с ними и Милочка.
 – Теперь ты, – протянула ей нить Наталья. – Он не хочет больше с нами разговаривать.
 – И не подумаю! – Милочка спрятала руки за спину. – Вы не знаете всех законом Тонкого мира.
 – А ты знаешь? – спросила Ольга.
 – Не знаю. Поэтому и не рискую вляпаться в неприятности.
Она не хотела ничего знать о ведьмовской «кухне» и прочей мистике, не желая усугублять свое наказание. А оно непременно должно наступить, полагала девушка. «Сила» за красивые глазки не даётся, и возможно, те видения, что она считала болезненным бредом после аварии, бредом не являлись. Ей хотелось быть обычной женщиной – нежной, может быть, немного взбалмошной и чуточку безалаберной, но любящей и любимой.
 – Не глупи! – заявила Наталья. – Многие каждый год гадают – и  ничего, живы и здоровы.
 – Нет, нет и нет! Считайте меня странной чудачкой.
 – Да ну её! – сказала Ольга, протягивая руку. – Дай! Я ещё раз попробую.
Она поставила иглу в пуп бесёнку, настроилась и спросила:
 – Что-то ещё хочешь сказать?
Вдруг игла, будто ожив, быстро поплыла по кругу, чётко останавливаясь около букв. Наталья их записывала на листочке. И получилось целое предложение:
«Она боится узнать правду».
Подруги удивлённо переглянулись.
 – Это ты? – спросила подозрительно Наталья.
 – Честное слово… не я, – оправдывалась Ольга недоуменно.
 – Ну-ка, спроси его. О какой правде речь? – скомандовала Наталья. Но спрашивать не потребовалось – игла вновь ожила в руке Ольги. И вскоре девчонки прочитали:
«Она сама знает».
 – Ничего не хочу знать, – возмутилась Милочка.
 – Почему? – удивилась Наталья.
 – Не хочу и всё! Неизвестно, чей дух это пишет. Говорят, они обычно обманывают… ну, эти бесы.
Однако игла опять ожила и написала:
«Меня зовут  Гад Беды».
 – Вот! – воскликнула Милочка. – Доигрались? Гадами обычно зовут демонов, приближённых Сетха.
 – Почему? – испуганно прошептала Ольга.
 – Ну-у… первую женщину соблазнил змей, то есть гад. Считается – это был сам Сетх, – шёпотом ответила Наталья.
 – Он назвался Гадом Беды. Значит, способен принести беду, – также шёпотом подтвердила Милочка. Она испугалась, что подлый демон может открыть её тайну. Вызвав в себе «силу», направила её на горящие свечи. Пламя трёх свечей вдруг заколебалось и погасло, будто в комнату ворвался ветер. Подружки Милочки от неожиданности завизжали.
 – Что у вас произошло? – спросила встревоженная Елена Николаевна, входя в комнату.
 – Случайно вызвали злого духа. И он задул свечи, – ответила дочь.
 – Прекращайте, девчонки! Уже далеко за полночь. Разные духи могут быть опасными. Пойдёмте спать.
Елена Николаевна нащупала выключатель. В комнате засветилась люстра. Девчонки зажмурились от яркого света, и сразу окружающее пространство обрело знакомые очертания и перестало казаться таинственным и страшным.
 – Я поеду домой. Андрей ждёт, – отказалась Наталья и стала звонить мужу. Вскоре Наталья уехала, а в квартире семьи Лазаренко все улеглись спать.
Утром, позавтракав и проводив Ольгу, Милочка стала убираться в квартире, потом занялась курсовой и долго искала нужную информацию в Сети. Но в голове постоянно крутились события прошедшей ночи.
«Что Гад Беды хотел сказать? Вдруг расскажет о моей сущности? Демоны обычно лгут. А если скажет правду? Что потеряю, поговорив с ним? Не думаю, что демон способен навредить ведьме. А вдруг способен? С другой стороны, предупреждён – значит, вооружён», – так размышляла она около часа, склоняясь то в одну, то в другую сторону. Но любопытство победило.
Девушка взяла в руки нить с иглой, и начался диалог, приведший её в полное замешательство и вызвавший в душе протест.
Гад Беды напомнил, о той поре жизни, которую она старалась забыть. Ужас, который она пережила после смерти бабушки, через некоторое время привёл к неожиданному смещению в голове. Исказились временные рамки – днём девочка спала, а ночью бодрствовала. Её водили по врачам. Она пила разные лекарства, но те не помогали. Знакомые стали Елене Николаевне советовать показать ребёнка бабке и вылить испуг. Найти хорошую бабку уже тогда было трудным делом, они почти все вымерли, а развитие медицины не способствовало процветанию знахарства. Разным подозрительным экстрасенсам Елена Николаевна не доверяла. Но мир не без добрых людей, и Лазаренко принесли адрес бабы Тамары, целительницы, жившей в отдалённом районе губернии.
Всю дорогу Милочка спала. Разыскав дом, где жила бабка, Елена Николаевна растормошила ребёнка. В горнице под образами сидела дородная старуха, одетая в тёмное платье и чёрный платок. Лишь увидев их в дверях, она побледнела и вытянула вперёд руку, преграждая посетительницам дорогу.
 – Стойте тама! – велела она строго, потом взяла лежащую на столе потрёпанную книгу и стала шёпотом молиться, время от времени выписывая в воздухе непонятный знак рукой. Закончив с молитвами, окрестила себя и окружающее пространство, пододвинула кружку и, обмакнув в неё руку, обрызгала пол перед гостями. Неподвижный воздух закрытого помещения вдруг задвигался вокруг посетителей, будто потянуло сквозняком. Дверь позади них открылась и со стуком захлопнулась. Однако не было слышно, чтобы кто-то входил или выходил из избы. Баба Тамара облегчённо вздохнула и приказала:
 – Отойдите оттель!
Они робко посторонились, и старуха трижды перекрестила дверь, а за тем и два окна горницы. На лице Елены Николаевны отразилось удивление, смешанное со страхом и недоверием.
 – Что происходит? – попятилась она к выходу, увлекая дочь за собой. Старуха не ответила, а подошла к девочке, погладила по голове, взяла за руку:
 – Пойдём, касаточка, на кухню. Тётя Поля угостит чаем с печеньем и конфетами. Ты любишь шеколадны конфетки?
 – Да, – ответила оробевшая девочка.
 – Полина! – крикнула бабка. – Угости девоньку.
 – Поди, поди, дорогуша, на кухню, – подтолкнула она Милочку.
Но из кухни, отделенной от горницы тонкой деревянной перегородкой, не доходящей до потолка, девочка слышала разговор матери с бабой Тамарой.
 – Ты не дывысь, дочка. Девонька твоя имеет силу. Но покуда малесенька и не разумеет. – Старуха за перегородкой, видимо, вновь села на жалобно заскрипевший стул и продолжила пояснение: – Стережёт её чёрный шайтан… аки волк. Надысь, его разлучила с касаточкой. Выгнала з хаты.
 – Что вы, бабушка? Какой волк?
 – Он невидим глазу, аки призрак днём.
 – О, боги! Этого ещё не хватало! Девочка и так пострадала. Сильно испугалась криков бесноватой. Потеряла память. Заговаривается. Теперь спутала день с ночью. Спит, когда не надо. Врачи не могут нам помочь. Одна надежда на вас.
 – Токма хочу предупредить. Попытаюсь отчитать твою касаточку. Пособлю, чи нет – знать не знаю, ведать не ведаю! Надысь, Пресвятая Дева нам пособит.
Они помолчали.
 – Пойдём, горемычная, тожа почаёвничаем.
Скрип плетёного стула и тяжёлые шаги сообщили Милочке, что знахарка идёт на кухню.
 – Отдохнёте с дороги, и благословясь начнём. Покуда поживёте тута. Я за раз не сроблю. Ни-ни! Благодарить покуда не треба, – сказала она, появляясь на кухне и отстраняя руку Елены Николаевны с деньгами. – Спасибо скажешь, ежели подмогну. Да, усё в руце божьей.
Отчитывание баба Тамара начала в тот же вечер. Она на маленькую табуреточку посадила перед собой ребёнка, мать – сзади.
 – Притули её за плечи к себе, – сказала бабка.
На голову девочки накинули большой белый платок, покрывший её со всех сторон. На платке был вышит крест, по кромкам шла старославянская вязь, а в четырёх углах виднелись знаки, похожие на иероглифы. Поверх плата бабка положила крест, связанный из деревянных круглых палочек, и начала читать нараспев молитвы. Через некоторое время девочку затрясло. Бабка пошептала над кружкой с водой и опустила туда серебряный крестик. Потом пошла в сени и принесла большой эмалированный таз. Елена Николаевна со страхом посмотрела на таз.
 – Для чего это?
 – Не пужайся, дочка. Всё з нашей касаточкой буде ладно.
Она сняла с головы Милочки плат и дала попить из кружки. Вскоре у девочки начались спазмы желудка, и открылась рвота.
 – От бисово семя! Не примат святу водицу.
Когда рвота прекратилась, бабка принесла отвар. Милочка заплакала, заканючила:
 – Не-хо-чу-у!
 – Испей, испей, болезная! Сразу полегчает. Це малиновый взвар.
 – Отнеси её на полати, – приказала знахарка матери. – Полина вам постлала тама. Сымай с неё всё. Заверни в эту заговорённу холстину. Ночью буде жар и лихоманка. Ты не пужайся. Давай ей взвару. А утресь девоньку прошибёт пот.
Утром девочка проснулась поздно, хныкала, не хотела кушать и всё просилась на улицу.
 – Не пущай её! – приказала знахарка. – Шайтан её зовёт. Тама слепится с ним. Чё я сробила – похерется.
Вечером отчитывание повторилось, и всё прошло точь-в-точь как в прошлый раз. Но утром девочка проснулась в хорошем настроении, а, открыв глаза, заулыбалась и прошептала матери на ухо:
 – Мамочка, я видела такой сон! Ко мне приходила тётя вся в белом. Лучи от неё идут, словно от солнышка. Положила мне руку на голову, и я проснулась.
Выслушав пересказанный сон, бабка обрадовалась:
 – Хороший знак. Сжалилась и благословила Пресвятая Дева нашу девоньку.
После обеда она провела отчитывание в третий раз. Милочка сидела спокойно, даже уснула под бабкино бормотание.
Прошлое припомнилось, когда Гад Беды поведал, что в семилетнем возрасте бабка изменила её судьбу и за содеянное поплатилась – «умерла в муках через месяц». А наложенное заклятие продержалось всего тринадцать лет. Она вновь получила дар и даже больше. Что скрывалось под словами «даже больше», Гад Беды сообщать не стал.
«Нет! Нет! Нет!» – кричал внутренний голос. Ей не хотелось такой судьбы. Как язык пламени от свежего ветерка, взметнулись в ней злость и вызов судьбе.
 – Не бывать тому! – твёрдо заявила она Гаду Беды.
«Вскоре узнаешь о своей сущности. Захочешь дар применить. Инициация после жертвы».
 – Нужно загубить ещё чью-то жизнь?!
Это было уже слишком. Девушка схватила листок с кругом и бесом, прибежав в кухню, бросила его в мойку и, ломая от волнения спички, подожгла. Листок вспыхнул ярким пламенем, потом почернел и съёжился, разлетаясь серыми хлопьями.
 – Что с тобой? – спросила мать.
 – Всё нормально. Сожгла одну записку.
 – Небось от поклонника? Что-нибудь неприятное в ней?
 – Ага. Не хочу, чтобы Саша узнал. В ней глупости написаны.

Тимур прилетел после Рождественских праздников Светлого Лика.* Прилетел один. Как позже узнала Милочка по причине беременности жены, которую он оставил с родителями. Обстоятельно поговорить они смогли только через две недели, когда закончилась сессия, и на три дня Александр куда-то уехал «по делам фирмы». Тимур сам позвонил и спросил:
 – Готова к разговору?
 – Давно жду.
 – Куда поедем?
 – Никуда не поедем. Посидим в машине. Поговорим.
 – В машине, говоришь? Ну, хорошо, Зая. Там полумрак и близость будут способствовать… усвоению информации.
 – Скажи, – начала злиться она, – как можно с тобой спокойно говорить без интимов?
 – А без них никак нельзя. Речь-то пойдёт о них, распроклятых.
 – Не желаю слышать.
 – Не хочешь узнать правду о себе? Ну и ладно. Я – пас.
 – Тимур, в боевиках иногда герои говорят замечательную фразу: «Ты как заноза в заднице». А ты… ещё хуже.
Он расхохотался.
 – Ладно, – начала она сдавать позиции. – Предлагай, а я уж решу…
 – Поехали в кафе «Хинган».
 – Оно в центре?
 – Ага. Я заказал столик в отдельной кабинке. Посидим. Поговорим… при свете.
 – А музыка не помешает? Знакомые могут попасться.
 – В этом кафе кабинки, – пояснил Тимур, – отгороженные от основного зала закрытые комнатки. Я зайду в кафе первым. Просканирую обстановку. Потом проведу тебя. Не бойся, никто не увидит и Шурке не доложит.
 – Дай слово, что будешь вести себя прилично. Не хочу разнести всё в кафе.
 – Честное пионерское!
 – Я серьезно.
 – А я серьёзен. Пальцем не дотронусь. Даже в щёчку не поцелую.
 – Верится с трудом.
 – А зря. Просто знаю, что будет дальше.
 – Не пугай меня, Тимур.
 – Успокойся! Всё будет хорошо. Через пятнадцать минут жду во дворе. Или за тобой зайти?
 – Шутник, – буркнула она и отключила визифон.
 – Мама! – крикнула девушка вглубь квартиры. – Если кто-то мне позвонит, скажешь, что ушла, а мобилу забыла дома. – Она положила мобильник на тумбочку.
 – И Саше?! – удивилась мать, заходя в прихожую и подозрительно глядя на спешные сборы дочери.
 – Да. Я скоренько, – подтвердила Милочка, опустив голову и торопясь покинуть квартиру. Когда она вышла из подъезда, его красавец-автомобиль уже поджидал во дворе.
Всю дорогу Тимур на неё поглядывал.
 – У меня что-то не так? – недовольно поинтересовалась Милочка.
 – Нет. На тебя любуюсь.
 – Не любуешься – пялишься! – отрезала она, пожалев, что не села на заднее сидение.
 – Фу, как грубо! – сморщил нос Тимур. – Вижу, ты вжилась в роль Хаципетовки.
 – Я вжилась в роль ведьмы твоими стараниями, – парировала девушка.
 – Тебя никто не заставлял, – пожал плечами Стрельцов, наблюдая за дорогой. – Я предложил выбор, а ты…
Милочка чувствовала, что вместе с раздражением наполняется «силой», – это могло привести к аварии. Чтобы прекратить бесполезное препирательство и успокоиться, она  его прервала:
 – Прекратим этот разговор!
Стрельцов нахмурился, поигрывая желваками, но промолчал. Они, больше не проронив ни слова, проехали оставшийся путь и прошли в кабинку без приключений. На столе уже стояли бутылки с тёмным пивом и сок в графине. Тимур заказал три разных салата и мясо с картошкой фри. Милочка есть не хотела, поэтому «поклевала» немного из обеих тарелок с салатами.
 – Ну? – нетерпеливо спросила она, видя, что Стрельцов преспокойно предаётся чревоугодию, будто они приехали сюда не для разговора, а отведать азиатской кухни.
 – Подожди! Дай прожевать! Я сегодня голоден, – ответил Тимур и налил себе пиво в стакан. Она подняла глаза к потолку, вздохнула и стала возить вилкой по тарелке с мясом, ожидая.
 – Не скрипи! – буркнул Тимур.
 – Я нервничаю.
Он допил пиво, вытер губы салфеткой и начал повествование:
 – Ладно. Слушай. Мне пришлось за информацией слетать на родину…
 – К морю? – перебила Милочка.
 – Почти… в Загорье**. Там в селении живёт старая бабушка. Говорят, что ей уже за сто двадцать лет. Её бабка и прабабка были знахарками. И она потчует местных травами да заговорами. К ней я ездил с дедом Джамлатом…
 – Джамлат твой дедушка? – вновь перебила она Тимура. Стрельцов не любил, когда его перебивают. Он недовольно поморщился, побарабанил пальцами по столу, выдерживая паузу и заставляя Милочку нервничать.
Девушка не выдержала:
 – Ну? Ну говори! Чего замолчал?
 – Да, по материнской линии. Кстати. Знаешь, как правильно произносится моё имя?
 – Как?
 – Теймур. Но привык, что меня называют Тимуром.
 – Значит, могу тебя так звать?
 – Дело твоё, – пожал он плачами и откинулся на спинку стула, потом, изучая собственные ногти, добавил: – Если не волнует, что Сашка поймёт о наших междусобойчиках.
 – Поняла, – насупилась девушка. – Давай ближе к теме.
 – Короче… Ты относишься к ордену «Огненной розы», – продолжил рассказ Стрельцов. – Эти женщины-воительницы жили в очень древние времена. Перед сражением занимались сексом с молодыми парнями. Превращались в львиц… полностью или наполовину. Пили кровь.
 – Наполовину – это как? – опешила Милочка.
 – Прямо из плеч женская головка трансформировалась в голову животного, – объяснил он.
 – Ужас! – округлила глаза девушка. Не верилось, что подобное может случиться с ней. Но любопытство взяло вверх, и она спросила: 
 – А с кем они сражались?
Стрельцов, пристально наблюдая, как девушка «переваривает» информацию, продолжил:
 – По преданию тогда жили разные народы. Обычные люди. Кентавры. Гиганты и карлики. Вампиры. Воительниц нанимали люди, чтобы защищали от кентавров и вампиров. Чтобы быть сильными, на равных противостоять врагам и управлять магическими обращениями, воительницам требовалась человеческая кровь.
 – Получается – ни были оборотнями, да ещё и кровопийцами.
 – Именно так. Но фазы луны на них не действовали.
После минутного молчания она спросила:
 – А почему решил, что я… такая?
 – Они имели две особенности. С каждым новым мужчиной становились девственницами. И ещё. Во время инициации жрица раскалённым тавро в виде розы  выжигала им клеймо на плече. Поэтому такое название у ордена, – ответил он, осторожно подводя к основной части разговора.
 – Но я-то неинициированная, – отмела она его намёк.
 – Верно. Это сделать некому, – согласился Стрельцов, но добавил: – У тебя под левой рукой после аварии появилось пятно. Вроде родимого.
 – Откуда узнал?
 – В бассейне увидел. Помнишь, о нём спрашивал? Я  каждый сантиметр твоего тела помнил. А тут вдруг увидел светло-коричневое пятно… крупное, выпуклое, – объяснил Теймур и вновь осторожно намекнул: – Кстати, действительно чем-то похожее на розу.
 – Да, верно, – припомнила девушка. – Оно появилось после выписки из больницы.
 – А сначала подумал, что шрам после аварии.
 – Нет. Поначалу в том месте ощущалось сильное жжение. Решила – это насекомое ночью укусило. Пятно покраснело и вздулось. Сильно чесалось. А потом всё успокоилось, и оно приобрело коричневатый цвет.
 – Ага. Такое рельефное… с глянцевыми лепестками.
 – Господь и Дева! – она закрыла одной рукой лицо.
 – Зая, не переживай. – Он потянулся к девушке через стол, но, вспомнив, что обещал не дотрагиваться, на полпути остановился и попытался успокоить: – Моя хорошая, не плачь! Это не страшно.
У Милочки в глазах стояли слёзы, но, пересилив себя, дрожащим голосом спросила:
 – Что ещё узнал? Куда делись эти женщины?
Глядя на расстроенную, обескураженную девушку, он стал пересказывать одну из существующих легенд:
 – Как ни странно… их погубила любовь. Причём любовь к вампирам. Или вампиров к ним. Скорее всего, обоюдное стремление. Как уж там всё происходило теперь неизвестно. От секса стали рождаться дети. Могущественные маги. Людей в те времена было гораздо меньше, чем сейчас. Кормовая база вампиров стала сокращаться, и люди роптали. Раньше от кровавой близости с человеческими мужчинами воительницы тоже рожали детей, но мальчиков сразу убивали. Считалось, что они свирепы и не могут свои инстинкты держать в узде. Оставляли одних девочек. А тут людьми стали питаться и вампиры, и женщины ордена, и их дети… кровожадные дети, среди которых большинство – мальчики. Был и ещё один нюанс. Почему-то кровососы стали игнорировать вампирш, предпочитая заниматься любовью с женщинами-воинами. А когда кто-то кому-то очень мешает жить… того, увы, устраняют.
Теймура по-человечески было жаль Лазаренко, но где-то глубоко, на самом дне души покоилось удовлетворение, подогретое неожиданно возникшими циничными мыслями:
«Ничего. Тебе полезно немного поволноваться и попугаться, девочка. Я тоже от переживаний когда-то почти мертвел, видя в каких муках умирает мой сын. Помнишь, дорогая?»
Лазаренко сидела неподвижно,  глубоко задумавшись, комкая салфетку в руках. Чем дольше она его слушала, тем яростней сопротивлялся разум.
 – Бред сивой кобылы! – наконец озвучила она протест разума. – В реальности такого не может быть.
 – Может быть и так, – мягко согласился Теймур, видя её возмущение, и, улыбнувшись, произнёс, старательно подталкивая к конечной цели беседы:
 – Но сто процентная уверенность будет только после проверки.
 – Не начинай! – угрожающе предупредила Милочка. – Мне не до шуток. Что-нибудь ещё есть?
 – Прошерстил Сеть, – сказал Стрельцов, изучая её сердитое лицо, сверкающие глаза и оттопыренную нижнюю губку, как у обиженного ребёнка.
 – И что?
 – В древней мифологии есть персонаж. Ламия. Есть и легенда, по которой ламии – потомки подвергшихся проклятию женщин из бесстрашного племени воинов. Прокляла их ревнивая богиня за то, что дочь вождя стала возлюбленной её мужа, главного из почитаемых богов. По многим признакам ламии походили на оборотней. Они совращали мужчин. Пили кровь. Убивали детей. По легендам ламия – прекрасная девушка с крыльями и головой зверя. От совокупления её с вампиром рождался ламиак. Ламиаки были очень красивыми мужчинами и сильными магами. А параллели-то явно просматриваются, да, Зая? – Он замолчал, выдерживая паузу, возможно, ожидал от девушки, внимательно ловившей каждое слово, бурных возражений, слёз и страха на лице; но она лишь внимательно смотрела ему в глаза, будто хотела, сломав защиту, узнать о намерениях.
«Глупенькая! Зря стараешься, со мной этот номер не пройдёт!» – любуясь её сжатыми, сочными губками, потемневшими, прищуренными глазами и суровой складочкой между бровей, подумал он и продолжил:          – Хотя есть и различия. На ламию действовало серебро.  По преданию она хитра, но не очень умна. Всё это явно к тебе не подходит, – на успокаивающей ноте закончил повествование Стрельцов, дотронувшись до серебряной цепочки на шее девушки.
 – Мне от этого не легче, Тимур. Выходит, я… ламия? –  голос Милочки дрожал и прерывался.
 – Ещё раз говорю, всё можно узнать только экспериментальным путём.
 – Где я найду того, кто захочет в нём участвовать?
 – Его искать нет нужды. Есть я, – произнёс он самые важные слова из всей непростой информации, которую решил наконец-то открыть девушке.
«Глазками моргает, губки надула… маленькая испуганная девочка. Любимая девочка… А если только роль? Хитрая, расчётливая роль для тебя, дурака. Минуту назад старалась вломиться в твою голову, а сейчас корчит из себя наивную простушку. Так она и губила других, обводя вокруг пальца. Ох, и вляпался ты, Хепруамин! Ох, вляпался! Влюбиться – и в кого?» – сам над собой издевался Теймур, прикрыв глаза рукой, слово уставший от тяжёлого разговора человек, чтобы девушка не уловила нерешительность, сомнения и не посчитала их ложью или намётками коварного плана.
 – А не боишься, что сожру? Кровь выпью? – осведомилась Милочка после затянувшегося молчания, предчувствуя подвох и злясь, что не видит его лица, – вдруг над ней потешаются.
 – Небольшие сомнения и опасения есть. Но лучшего кандидата тебе всё равно не найти, – ответил он, положив руку на стол и растянув губы в грустной усмешке.
 – Ты меня разыгрываешь? Или это хитрый план, чтоб затащить в постель? – девушка подозрительно взглянула мужчине в лицо, надеясь уличить в хитрости, но лицо собеседника было серьёзным, а взгляд – пронзительным, даже колючим.
 – Какой розыгрыш? Ты такая, какая есть. Что-то изменить уже нельзя… поверь.
 – Поверить? Ты с ума сошёл? Наговорил полнейшую глупость, чушь! – взвилась она теряя терпение. Он развёл руками и с циничной ухмылкой изрёк:
 – Вот мы и проверим.
В ней костром вспыхнул гнев, и «сила» потекла к рукам. Она выставила их перед собой, и Теймура, вместе со стулом протащив по полу, прижало к стене. Он, усмехнувшись, предупредил:
 – Не ломай стул! Этим ничего не добьёшься. Я устал ждать. В понедельник обо всём расскажу Шурке.
Милочка зло рассмеялась:
 – Ха-ха! Он не поверит твоим глупым россказням.
 – Зая, ты ещё плохо… знаешь его… Неважно – поверит или нет… А проверить… захочет. Для этого… приложит все усилия… Надеюсь, усекаешь… ход моей мысли? Но есть… другой выход… Проводим эксперимент… Ты меня загрызаешь… Всё. Путь… к любимому Сашуле… открыт, – явно напрягаясь, говорил он, но старался не подавать виду, что «сила» его постепенно расплющивала о стену.
Она опустила руки и, отходя от ярости, сказала:
 – Твоя жертвенность поражает, уважаемый демон. Давно поняла, ты – человек с двойным дном. Настойчивый! Хитрый! Наглый!
Стрельцов взял стул и вновь сел на своё место.
 – Чтобы любить такую, приходится познакомиться с Тьмой. А твой Сашуля на это способен?
Когда он это говорил, его глаза почернели, у зрачков появился красный отсвет. Милочка ахнула: не только глаза Теймура – лицо приобрело странное свечение, а за спиной – о, боги! – тёмное оперение… крыльев, и ещё руки, напряжённо вцепившиеся в крышку стола.
«Какой ужас! Что это? Что-то с головой?.. О нет, по-моему, от расстройства схожу с ума», – испугалась она, прикрыв глаза на мгновение, а когда их открыла – собеседник выглядел как прежде: еле уловимая улыбка на знакомом лице, внимательные карие глаза, руки спокойно разглаживают салфетку на столе.
 – Только не вали всё на меня, пожалуйста, – сказала она отводя взгляд. – Тёмная сторона в твоей душе была ещё до знакомства со мной. Я устала, буквально вымотана морально и физически.
Теймур сочувственно на неё посмотрел, потянулся через стол и на секунду сжал в своей руке её ладонь.
 – Понимаю, девочка. Такую информацию переварить непросто. Давай так. Сейчас отвезу тебя домой. Завтра… часов в двенадцать, мне позвонишь с решением.
По дороге домой Милочка находилась в полнейшей прострации. Как бы сказала подруга Наташка: «Будто пришибленная пыльным мешком». То, что она услышала этим вечером, не укладывалось в сознании, воспитанном на представлении о материальном мире. Она допускала, что в древние времена могли жить русалки, кентавры, лешие, тролли. Природа выбирала нужную форму для носителя разума. И в соревновании форм победил человек. Она даже могла поверить в существование вампиров, само собой, не киношных, изображаемых мертвецами, встающими по ночам из гробов, пьющими человеческую кровь. Но оборотни – что-то запредельное.
«У меня через кожу полезет шерсть? Начнёт деформироваться череп? Кости скелета? Это же жуткая боль. Такое не может быть правдой. Или всё-таки может? Вернее – происки Тимура. Он меня загнал в безвыходное положение», – думала она, стараясь представить жуткие картинки своих трансформаций.
Так и не придя ни к какому результату в рассуждениях, она решила обдумать возникшую проблему на следующий день.
----------------------------------------
*  – Рождество Светлого Лика празднуется через пятнадцать дней после зимнего солнцестояния.
** – район Русинии возле Южного моря.
11

Ох, дамы! Так присуще это нам:
Прошла любовь, не верится глазам,
Что «гада» мы так трепетно любили.
И почему, за что себя губили?
Где были очи? И зачем прощали?
Изъянов явных в нём не замечали.
И с той же страстью, как могли любить,
Уже готовы «подлого» губить.

Утром Милочка поняла: постоянно жить под страхом, словно под нависшим дамокловым мечом, не сможет. Нераскрытая тайна – явная или иллюзорная – отравит всё дальнейшее существование.
«Я предполагала, что мечта – быть вместе с Сашей – недолговечна. Если рассказанное Стрельцовым окажется правдой? Что ж… у меня впереди есть пять месяцев счастья и любви. Некоторым и такого не выпадает. Но если солгал, а потом обставит, как измену… пусть лучше не попадается на глаза – убью», – приняла она окончательное решение.
В двенадцать часов дня девушка позвонила Стрельцову и согласилась на эксперимент.
 – Даже не надеялся на твоё благоразумие, – ответил обрадованный Теймур.
 – Ты ошибся.  Я эгоистичная и трусливая ведьма, – сказала она жёстко. – Мной руководит страх разоблачения.
 – Ладно тебе, Зая. Ещё ничего неизвестно, а ты уже начала самобичевание, – стал успокаивать Стрельцов.
 – Намерение – уже поступок.
 – Что-то мне слышится… не поступок, а – проступок.
 – Какая разница?! – воскликнула Милочка с досадой. – Давай-ка прекратим философствовать! Займёмся делом.
 – Мне не нравится твой тон. Цинизм и грубость нашему делу не помощники.
 – Звиняйте, пане! За что боролись, на то и напоролись!
 – Перестань! Это говоришь не ты. Это растерянность и боль. Я тебя знаю не первый день, – постарался образумить её Теймур. Но эффект оказался обратным, она посчитала его слова банальным лицемерием.
 – Хватит копаться во мне! Ты и так в моей душе потоптался, – высказала она Теймуру, не сдерживая негодования в голосе, то, что давно хранила в душе.
 – Что-что? Расскажешь, красавица, глядя прямо мне в глаза. И пожалуйста, подробнее. Как топтался? По какому поводу? Какие следы оставил? Сейчас приеду.
Он говорил медленно, спокойно, чётко выговаривая каждое слово, но за этим спокойствием чувствовался кипящий гнев.
 – Бить будешь? – мрачно осведомилась она.
 – Нет, любить! – зло буркнул мужчина.
 – Будто садист? – спросила девушка с издёвкой, желая, чтобы ему стало так же пакостно на душе, как и ей сейчас.
 – Решила надо мной поиздеваться?! Не с той ноги встала? – раздражённо поинтересовался Теймур.
 – Не с той ноги легла! – почти выкрикнула она.
 – Зая, незачем сейчас терзать друг друга. Это успеешь сделать вечером, – миролюбиво заявил Теймур, понимая, что перепалка может нарушить его планы: девушка заупрямится и не поедет с ним. – Я заеду в восемь часов. Пожалуйста! Очень прошу! Не накручивай себя.
Она даже не спросила, куда он её повезёт. Ей было безразлично.
Когда вечером они подъехали к деревянному добротному дому, Милочка тоскливо подумала:
«Ну, вот. Все удобства на улице. Не мог найти место лучше?»
Теймур открыл ворота и загнал машину во двор.
«Зачем? Надолго здесь не хочу оставаться», – равнодушно смотрела она на его манипуляции, не желая покидать уютный салон. Стрельцов открыл дверцу и подал ей руку.
 – Выходить собираешься?
Она молчала и не двигалась.
 – Сетх и демоны в придачу! Людмила, я ведь не последняя сволочь, в конце-то концов! Сейчас отвезу тебя домой.
Он уже собрался сесть на водительское сидение, когда девушка остановила его словами:
 – Не нужно. – И вышла из машины. – Захвати автоаптечку. И кстати… презервативы в наличии?
Стрельцов с интересом на неё посмотрел, криво усмехнулся:
 – Боишься подцепить дурную болезнь?
 – Боюсь оказаться обведённой вокруг пальца беременной дурой.
Они вошли в дом.
 – А ты стала практичной, предусмотрительной.
Он положил пакеты и стал из одного на стол выкладывать содержимое.
 – Увы, дорогой. Я давно не глупенькая провинциалка, – ответила девушка, оглядывая помещение.
 – Эти слова я расшифровываю так: «И ты в этом виновен».
 – Они звучат так: «Жизнь-учитель ошибок не прощает», – громко сказала Милочка, пройдя в другую комнату. – О, здесь  имеется душевая кабина и туалет.
 – А также помпа и водонагреватель.
 – Куда всё сливается?
Теймур засмеялся (смех гулко прокатился по комнатам полупустой квартиры), а потом поддел:
 – Госпожа-строитель не догадывается? У хозяина вырыт септик.
Она вернулась на кухню. На клеёнке уже стояли тарелки, стопки, бутылка водки, минеральная вода и салат в прозрачной коробке. Мужчина по-хозяйски нарезал ломтиками грудинку. Он протянул ей второй пакет со словами:
 – Будь как дома.
Девушка заглянула в пакет. Там лежало новое постельное бельё и махровые полотенца.
 – Зачем всё это? – недоуменно уставилась она на содержимое пакета.
 – Хочешь, чтобы мы уподобились двум прыщавым подросткам? Всё быстренько сделали в машине или на столе? – изучающее глядя на девушку, спросил Стрельцов.
 – У меня такое чувство, словно нахожусь в зазеркалье, – прикрыв глаза рукой, устало ответила Милочка.
 – Ну, извини. Не было времени подготовиться к твоему приезду. Всего лишь час назад снял дом. Предложений поступило несколько. Этот дом – самый лучший. Положи пакет и раздевайся, – сказал он и вновь принялся за сервировку стола.
 – Совсем?
 – Хм. Ну, если хочется. Сейчас выпьешь пару стопок. Настроение улучшится.
 – Вернее, станет всё по барабану, – печально проговорила она и присела к столу.
Выпив, почувствовала теплоту в желудке и лёгкое головокружение, а увидев, что Стрельцов ненадолго вышел, Милочка положила подбородок на замок из рук, пристально глядя на бутылку, и решившись, налила себе ещё, а потом ещё.
Он незаметно подошёл и отвёл руку с полной стопкой:
 – О, нет-нет. Эта уже лишняя.
Теймур зарылся лицом в её волосы, обняв за плечи. Так он стоял несколько минут, иногда целуя в макушку. И тут Милочка почувствовала внутри себя отклик на ласку, но вместе с желанием, нарастала вина за предательство Александра. Сердце разрывалось от боли, а разум, как бы наблюдая со стороны, рассуждал:
«Как можно любить сразу двоих? Почему такое возможно? Получается,  во мне живут два существа. Одно, разумное и духовное, любит Сашу. Другое… земное и безрассудное, каждой клеточкой тела тянется к Теймуру. И с этим ничего нельзя поделать. Ни-че-го».
А над ухом звучал хриплый голос:
 – Не верится, что ты вновь со мной. Ты мне часто снилась… Ах, если б ты только знала!
«Пресвятая Дева! Зачем он так говорит? Зачем? Понимаю, что ему плохо. Но в этом нет моей вины. Ему плохо – а каково мне?.. Почему мы не умерли в том проклятом джипе? Сейчас были бы счастливы где-нибудь за облаками. Не мучились сами. Не мучили других, – с горечью думала она, чувствуя горячую влагу, готовую пролиться из глаз. – Любовь – это дорога боли и безумия сердца… но почему без неё мир кажется серым и пустым?»
Она порывисто вздохнула, чувствуя, что тупая боль в груди подступила к горлу и мучительно сдавила его, пресекая дыхание. Стрельцов целовал её лицо, шею, волосы, крепко прижимая к себе.
«Нет, она – счастье, – задыхаясь от его ласк и кома в горле, думала Милочка, стараясь сдерживать слёзы и панику от безвыходности. – Выстраданное и выплаканное счастье. Сила, соединяющая две души в одну. А если три? Что же делать мне… нам всем?»
 – Ну, ударь меня! Накричи! Поплачь… Скажи, что я должен делать?
 – Просто мол… чи, – ответила девушка сквозь прорвавшиеся рыдания.
Этот вечер оказался для него одним из самых сложных. Боль, страх, вина и обида выходили из Милочки по капле. А он, как понимающий психотерапевт, давал ей ласки, словно лекарства, периодически внимательно заглядывая в глаза, целуя их, и вновь начиная всё сначала. Она лежала, уставившись в одну точку то неподвижной каменной статуей, то истеричкой, слезоточивой и стенающей. Другой бы, наверное, устал выслушивать истерики женщины, у которой несогласованность души и тела рождало панику.
Вот говорят, что тело предаёт женщину даже от ласк врага. Может, так и происходит со слабыми натурами, готовыми подчиниться сильной воле мужчины, лишь бы он стал их хозяином и защитником. Милочка была гордой и сильной, возможно, недостаточно сильной, чтобы не поддаться на ухищрения Матильды, своего внутреннего демона, но она упиралась и делала ошибки, злилась на себя, старалась их исправить и вновь ошибалась. А кто не ошибается, тем более в наш прагматичный, блудливый и лицемерный век? Важно осознать ошибки и постараться их исправить, несмотря на давление жизненных обстоятельств и прельщение греха, правда, порой это сделать очень трудно, и каждый сам выбирает: жизнь тела или чистота души, муки совести или страдания на кресте.   
В Теймуре она не видела врага, но и другом его не считала. Ломать себя под обстоятельства, раздвоенность тела и души, волю другого человека, ей было очень трудно и больно – какое уж тут наслаждение. Но не зря тот, кого все знали как молодого парня Тимура Стрельцова, прожил на свете столько, что и сам не помнил. Он чувствовал её боль, страх грядущего. Ему было жаль милую девочку и странно, что в этот раз равнодушно стучащее сердце вдруг потянулось именно к ней. Это было не вожделение, не похоть; в его сердце неожиданно расцвела любовь, готовая на многое ради малышки.
Поначалу он испугался, когда увидел, что перстень реагирует на неё. Его и Матильду судьба столкнула (нет, не столкнула – он сам сотворил глупость) очень давно и в другом мире. Тот мир, в конце концов, покинула магия, и люди превратились в технороботов. Здесь магия ещё присутствовала, но шаг за шагом уступала место техническому прогрессу, а за ним, вернее об руку с ним, шло потребление, потребление всего: информации, продуктов, товаров, чувств, идей и идеалов. Людей приучали не продуцировать, не творить, не дарить или жертвовать, а именно потреблять уже готовое, разнообразное, искусственно созданное, навязчиво рекламируемое, не требующее больших усилий ни физических, ни умственных, ни духовных – и всё это, казалось бы, из благородного побуждения: облегчить жизнь и сократить время… но для чего? Для творчества и раздумий, для набора знаний и изучения природы, может быть, для физического и духовного развития или для здоровья и увеличения продолжительности жизни? Отчасти так, но технический прогресс, хоть и работал на разные группы людей, в основном был рассчитан для усреднённого потребителя, которому важны лишь еда, удобства и развлечения… ну, и последовательно взращивал не самые лучшие черты человеческой натуры: эгоизм, зависть, жадность. Видимо, кому-то очень нужно было оглуплять и развращать человечество, делать его уязвимым и зависимым. И он прекрасно знал – кому.
Были, конечно, и другие миры, даже миры-двойники, откуда их организация добывала технологии и новшества в различных областях человеческой деятельности. Увы, в некоторых мирах люди забыли, что такое магия, или их отучили намеренно. Уходить туда Хранители собирались, если проиграют борьбу со своим давним противником. Но пока их здесь держал долг, а Хепруамина, создавшего орден, но всегда державшегося в тени, ещё и неожиданно нахлынувшая любовь.
Во вторую встречу он, грозный повелитель обширных земель, приказал Матильду пытать за убийство сына, принца Ангэра. Ведьма наносила удары исподтишка, уничтожая близких и избегая встречи с ним. Она была орудием в руках тиамантов – жестоких полулюдей-полудемонов, вышедших из моря и стремящихся захватить власть в самом могущественном из королевств.
В этот раз судьба-злодейка свела их напрямую. Он, не зная её намерений, но помня о коварстве, решил принять удар на себя, поэтому держал на крепком поводке и постоянно провоцировал. Но девушка не вспомнила, не стала мстить, а старалась отдалиться, значит, не была Матильдой, возможно, потомком по материнской линии, понял маг. Однако понял слишком поздно, совершив первую ошибку – приставив наблюдать за ней Поспелова. А дальше – как снежный ком. Она была обижена, оскоблена; она его отталкивала, хотя чувствовал, что ей не безразличен – от одного прикосновения вся трепетала. А ещё глаза, – они часто были грустными, тоскующими, хотя на лице сияла улыбка.
«Зачем обоюдные страдания? Кому они нужны? И причина-то пустая, глупая, формальная, – злился Хепруамин, повидавший множество страстей, страданий и мук, побед и поражений, горя и радостей. – Разве печать в паспорте может оказаться препятствием для любви?»
Но переубедить «упрямую ослицу» мужчина не мог, тянулся к ней, сходил с ума, изводил себя и её. Малышку это пугало, и она липла в Поспелову, спокойному и надёжному, как каменный забор, за которым решила укрыться от него, а главное – от себя.
«Глупая дурёха!»
Она не догадывалась, представляя Стрельцова прожжённым жучарой и ловеласом (а это был камуфляж  для  слишком любопытных), что ради её благополучия готов был предавать соратников по борьбе, с которыми шёл бок о бок не одну сотню лет и съел не один пуд соли; скрывать малышку и терпеть наказания от ордена; потакать капризам и желаниям, даже если это – соперник, с которым Милочка думала связать свою судьбу. От её сближения с Поспеловым он буквально зверел, но терпел, ведь знал, что молодой парнишка не сможет дать его девочке, в которой только-только начали проклёвываться особые способности, столько всего, сколько он – маг, древняя душа, истосковавшаяся по настоящей любви и безумной страсти. И зверя решил пробудить в Милочке, чтобы отдалилась от мальчишки, а поняла и приняла его единственным мужчиной, достойным разделить с ней кровь и тайну, страсть и любовь, судьбу и испытания, странствия и приключения. Он не мог никому доверить ту непростую процедуру, вернее, древний обряд, который откроет девочке её истинную сущность. В Милочке могла проснуться родовая память, и она бы возненавидела его, вспомнив, что сотворил с Матильдой тысячу лет назад. И кто тут глупец? Он и только он, раз целовал и нежил её тело, дарящее сумасшедшее бурление в крови, терпел распирающую боль собственных желаний, но осторожно и медленно вёл любимую к пику наслаждения. Милочка внутренне сопротивлялась, страшилась того, что может последовать за оргазмом. И Хепруамин начинал вновь и вновь, разрушая её охранные барьеры лаской, страстностью собственного тела, жаром любовного шёпота… и гипнотическим заклинанием, накрепко связывающим тело зверя с личностью человека. Он победил. Иначе и быть не могло, ведь неизвестность и отчуждение красавицы терзали сильнее пыток инквизиции.
В тот миг, когда Милочка испытала последние конвульсии, сотрясающие тело, она сорвалась в пропасть – и очнулась в теле зверя. Вокруг были густые сумерки. Её жёлтые лапы мягко опускались в густую траву. Рядом тенью грациозно двигался другой зверь – чёрный лев. Её ноздри раздувались от запаха близкой добычи – это приглушило панику от метаморфозы с телом. Вдруг из-за пригорка выскочило небольшое животное. На мгновение оно замерло от страха, а потом пустилось наутёк, дробно постукивая по сухой земле копытами. Парочка львов кинулась в погоню. Первой бежала львица, а чёрный лев нехотя её сопровождал. Она догнала добычу и всей массой кинулась на неё, сбив с ног. Животное извивалось на земле, пытаясь встать на ноги. К добыче осторожно подошёл чёрный лев. Львица, прижав одной лапой животное, зарычала и укусила самца за лапу. Тот отступил, грозно порыкивая в ответ. Тогда львица, повернувшись к добыче, разорвала ей горло, погрузившись пастью в тёплую пульсирующую кровь.
«Какое наслаждение!»
Милочка очнулась, ещё чувствуя вкус тёплой крови на губах. Она лежала на спине. Рядом лежал Стрельцов. Она приходила в себя, осознавая, что зверем была только во сне. Во сне, а не в действительности. Чувство облегчения заполнило сердце.
 – Зачем так больно укусила? – спросил Теймур. – Я не хотел отбирать добычу. Хотел только помочь.
 – Что?
Милочка с тревогой приподнялась на локте и увидела жуткую картину: Теймур лежал на боку, а возле его плеча простынь пропитывалась кровью. Он с интересом смотрел на её лицо.
 – У тебя губы и подбородок в крови, – улыбаясь сказал он. – Дай вытру!
Теймур потянулся к ней, но, сморщившись и застонав, остановился.
 – Осторожнее! Сейчас помогу перевернуться на спину, – произнесла Милочка с белым от страха лицом, обтирая пододеяльником его раненую руку. На его левом предплечье был большой укус, и из ранок вытекала кровь.
Стрельцов ощупал правой рукой предплечье, осмотрел ранки:
 – Ого! А клыки-то здоровенные впились.
Размер укуса превышал размер её рта раза в два. Милочка заметила, что на его золотом перстне вставка металла горит ярким красным огоньком, в центре которого вспыхивали и гасли искорки. Но любопытствовать насчет перстня было некогда, следовало быстрее обработать ранки. Не смущаясь собственной наготы, девушка принесла недопитую бутылку водки и аптечку, промыв ранки водкой, прижгла йодом и наложила повязку. Теймур морщился, но сохранял спокойствие, будто не с монстром рядом лежал, а с милой хорошенькой женщиной; а ведь монстр чуть не откусил ему часть руки. Видя, что руки девушки дрожат от волнения, мужчина улыбнулся и поцеловал её обнажённую грудь: 
 – Ты моя Венера милосердия.
 – Прекрати! Мне и так тошно, – отстранилась девушка.
 – Страшного ничего не произошло. В следующий раз буду осторожнее. Теперь знаю, на охоте к тебе нельзя близко подходить.
 – Следующий раз? Тебе мало досталось? – удивлённо взглянула она на мужчину.
 – Успокойся, Зая! Вспомни, как было прекрасно. Остро чувствуешь разные запахи. Мощь. Свобода. Азарт, – лицо Теймура лучилось почти детским восторгом.
 – Смотрю, для тебя это увлекательная игра. Может, когда тебе разорву горло, поймёшь? – рассерженно заявила девушка, прикрываясь банным полотенцем.
 – Львица не разорвёт горло льву. Уж поверь, – убеждённо ответил Стрельцов, с сожалением глядя, как притягательные части тела любимой, прячутся под махровой тканью.
 – Но почему всё происходит будто во сне?
 – Твоя сущность – хищник. Ему нужно охотиться. Хочешь, чтобы мы охотились здесь? На людей и домашних животных?
 – Что ты такое говоришь? Нет! Такое нельзя допустить, – возмутилась Милочка, сердито глянув на улыбающееся лицо Теймура. Он хотел пальцем разгладить морщинку между её бровей, но девушка резко отстранилась, откинувшись на подушку и, помолчав, спросила:
 – А те женщины из ордена только во время секса превращались в хищников?
 – Нет, не только. Ещё во время сражений. Они превращениями могли управлять по желанию, но после обряда инициации, который проводила жрица ордена, – Теймур повернулся набок и стал легонько пальцем водить по её обнажённому бедру.
 – Возможно… близость для мужчин тогда была безопасной, – размышляла девушка вслух, убрав с себя его раненую руку.
 – Понимаю, о чём ты. Вполне возможно. Они вообще-то являлись людьми.  Сражения случались не каждый день. Значит, ели мужиков редко, – ответил Теймур, ища в лице любимой хоть малейший намёк на испытанное блаженство и удовлетворение, но задумчивое лицо девушки выражало отстранённость. Она не смотрела на партнёра. Её мысли были не о ярких моментах плотской любви и необычности приключения. Милочка думала о другом мужчине. Он понял, и в сердце запылал пожар ревности. Всё пошло не так. Он ошибся в самом начале.
 – Когда мы встретимся в следующий раз? – спросил Стрельцов после некоторого молчания.
 – Не знаю… не скоро. Послушай, Тимур! С тобой останусь надолго. А для Саши у меня есть всего пять месяцев. Не стану вилять. Да и не требуется. Сам знаешь. Именно Саша, а не ты, мужчина, о котором всегда мечтала. Всё познаётся в сравнении. Я вас и сравнила. Пусть его больше люблю сердцем и душой, чем телом, но для меня именно такая любовь – истинная.
 – Глупая! Ты не понимаешь, о чём говоришь. Для жизни тебе нужен я! Я и ни кто другой! Хищник не может выжить, питаясь морковью. Это не для тебя, – решительно заявил Теймур, пристально глядя ей в глаза. Он потянулся за поцелуем, но Милочка соскочила с постели.
 – Лучше уйди с дороги. Или выложи ему всё. Я тоже изложу свою версию. Если Саша меня любит по-настоящему… простит. А нет? В любом случае его потеряю. Ни с чем останешься и ты.
Она вышла, рассерженно хлопнув дверью. Из-за слёз, туманящих взгляд, не сразу поняла, как пользоваться душем, и чуть не обожглась горячей водой. Моясь, девушка заметила на пальце правой руки небольшую ранку, но решила, что поранилась во время охоты. Вернувшись из душа, увидела полностью одетого Стрельцова.  Он ждал, сидя на стуле: лицо – хмурое, руки – неспокойные, постоянно вертят ключи от машины. Милочка, возвращаясь из душа, услышала его последние слова:
 –  Есть некоторые осложнения.
Он закрыл мобильник, сунул его в карман и продолжил прерванный разговор:
 – Я страшен? А не ты полчаса назад пила кровь? И тебе понравилось. Я видел.
 – Разве я этого желала? Стать кровожадным зверем? Лучше  умереть!
 – Не говори глупостей. Пойми! Чем сильнее Шурка будет надеяться, тем больнее ему будет потом.
 – Видишь теперь, какая я? Трусливая и эгоистичная ведьма. Зачем я тебе? – Милочка села на кровать, взяла второе полотенце и стала вытирать мокрые волосы.
 – Я не рассматриваю тебя под микроскопом. Принимаю в целом. Без копаний и сравнений. Это ты анализируешь: плохое – хорошее, правильно – неправильно. Ты нужна мне. Я нужен тебе. Только это имеет значение.  Пойми, Зая! Я не выдержу пять месяцев без тебя. Уже не выдержу. И ты не выдержишь. Иначе – смерть.
 – Почему?
 – То, что мы сегодня испытали… ни с чем не сравнить. Ты себе не хочешь признаться. Осознаешь, когда из головы выветрятся социальные табу, установленные не для нас. Без крови уже не сможешь жить. Редкие встречи – моё условие и последнее слово. Поняла?! – подвёл черту под разговором Стрельцов и ушёл разогревать автомобиль.
 – Поняла, – это Милочка сказала уже себе. – Лучше умру, но оборотнем не буду.
А в машине она спросила:
 – Тимур, ты тоже – оборотень?
 – Нет. Я из ордена «Хранителей ключей»*, тех, кто открывает порталы в другие миры, – пояснил он, внимательно поглядывая на девушку. – Я лишь провёл тебя в твой мир. В мир твоей второй сущности. Почему сам стал зверем? Не знаю. Со мной такое впервые.
 – Значит, безграничная и страстная любовь – лишь маска? Я нужна вашему ордену. В этом причина? Как же вы меня нашли?
Он перестроился в крайний правый ряд, притормозил у обочины и включил подсветку салона.
 – Посмотри на меня! – его голос был решительным и резким. – Только очень внимательно.
Милочка повернула к нему лицо.
 – Словами можно объяснить многое, – продолжал Теймур, положив руку на её плечо. – За ними прячут что угодно. Но чувства не обманешь. Ты чувствовала, что моя любовь… игра? Скажи!
 – Не знаю… вначале так казалось. Потом… не знаю, – честно ответила девушка, глядя ему в глаза.
 – Не знаешь? Я играл с тобой, да? Ну, говори же! – требовательно настаивал мужчина.
 – А как мне воспринимать твою женитьбу? как? – сердито уставилась она на бывшего бой-френда.
 – Я тебе объяснял причину.
 – Хорошо… А Анджела? И подозреваю, было много тех, коих даже не видела.
 – А ты не подозревай и не забивай голову глупостями. Анджела – да, игра, и мы это уже обсуждали. Помнишь? Мне было больно узнать про тебя с Сашкой… бесился, хотел заставить ревновать. А дома понял, что не могу без тебя жить. Поэтому прилетел один. Я тебя очень люблю. Прости, если обижал. Теперь только ты и никого другого рядом. Клянусь! – горячо уверял он, придвинувшись и взяв её лицо в свои руки.
 – Не знаю, Тимур… не знаю, – проговорила Милочка, освободившись и отвернувшись к окну, чтобы Стрельцов, ставший вдруг чужим, опасным и таинственным, не заглядывал в душу чёрными как ночь глазами. Ох, уж эти глаза! Она помнила ту жуть, когда они стали похожими на красные угольки. И ведь ей не привиделось. Просто непонятные, мистические явления человек пытается отрицать – так легче жить; она тоже отрицала, решив для себя:
«Привиделось – и точка!»
Однако вспомнив про орден, Лазаренко отвлеклась от опасных мыслей и повернулась к Теймуру с вопросом:
 – Ты не рассказал, как меня нашёл. 
Он немного помолчал, что-то обдумывая, и будничным тоном ответил:
 – Нашёл неожиданно. Стоило взять твою руку и заглянуть в глаза, понял, ты – особенная. Это подтвердил и ключ.
 – Какой ключ?
 – Перстень. По нему прошли искорки. Заметила?
 – Заметила. Хотела спросить, но постеснялась.
Стрельцов улыбнулся:
 – Тогда бы тебе соврал.
 – Почему потом его не видела?
 – Он на тебя реагировал. Люди начали бы любопытствовать. Пришлось пока снять. Я пошёл наперекор ордену, скрывая наши отношения. Наверное, буду наказан, но не откажусь. Не откажусь от тебя ни-ког-да!
 – В тебе клокочет страсть. Ты любишь моё тело. Ту энергетику, которую, видимо, даёт звериная сущность. Тебе нет дела до моей души.
 – Ты слишком молоденькая девочка, а берёшься рассуждать о любви с большой буквы, – снисходительно ответил мужчина. – Она – бездна. Стихия. Людей толкает на подвиг и подлость, самопожертвование и предательство.
 – Можно подумать, что тебе сто лет. На самом деле всего на три года старше.
 – Триста, – ответил он, и Милочка увидела, что в глазах мужчины на миг блеснул красноватый отсвет. Она вздрогнула, но, глянув в окно, поняла, что это отсвет от задних фонарей автомобиля, припарковавшегося впереди них.
 – Что? Тебе триста лет?
Быстрый взгляд Теймура будто пронзил:
 – А скажу: «Триста тысяч» – испугаешься?
 – Не говори чепухи! – возмутилась Милочка.
Теймур отвернулся:
 – Я пошутил.
Он выключил свет в салоне, завёл двигатель, и они поехали дальше.
 – Зачем я нужна вашему ордену?
 – Раньше орден держал порталы закрытыми. Редко для кого их открывал. Теперь мы изучаем миры. Твой мир для ордена нов.
 – А ключ – это что?
 – Концентратор определённой энергии.
Автомобиль остановился у её подъезда.
 – Не хочу быть подопытным кроликом. Тем более с такими методами выхода.
 – О нашем методе никто не знает… и не узнает, если сама не проболтаешься. Это только наша тайна. Тайна нашей любви.
 – Прощай, Теймур, – сказала Милочка и взялась за ручку дверцы.
Он поймал её за руку, поднёс к губам и поцеловал в середину ладони.
 – Не прощай, а до свидания. До-сви-да-ния, – произнёс он по слогам, утверждая непоколебимость собственного решения.
Теймур настаивал зря, заботясь лишь о себе, о своих чувствах и целях, и совершенно забыв о её душевных муках и терзаниях. Он не смог дотянуться до планки «благородный принц на белом коне», принуждая Милочку чувствовать себя лицемерной предательницей, лживой, изворотливой, похотливой кошкой. Но сильная и опасная женщина о своей персоне должна думать хорошо, хотя бы оправдывать многие поступки и не чувствовать власти над собой. Если же она себя гнобит, а кто-то подливает масла в огонь, то – жди беды.
Милочка заметалась между двумя дорогими мужчинами львицей, запертой в клетке. Она презирала и ненавидела себя за слабость и трусость; страх разоблачения и расплаты напрягал, словно сдавливаемую прессом пружину. А основной фактор всех несчастий гнездился не только в ней, но и в Теймуре, в его тайном ордене, занимающимся, как она полагала, тёмными делами. 
«Я им нужна для каких-то целей. Быть игрушкой в чужих руках не хочу… и не буду. Никто не заставит. Не поеду и всё. Что он мне сделает? Расскажет Саше? Пусть. Пора разорвать бесов треугольник. Сколько можно?.. Вот и увижу, любят они меня, или только слова», – часто подбадривала она себя, однако решительных действий не предпринимала, надеясь, что всё разрешится само собой когда-то. Она тонула в зловонном болоте лжи и страхов, трусила, отодвигая решительный разговор с Александром с одной даты на другую. То ей мешала работа над курсовыми, то – преддипломная практика Стрельцова и Поспелова, когда они уехали в столицу, потом у неё начались зачёты, сессия, а у них – работа над кучей чертежей и расчётов.
И вот защита дипломных проектов позади, и их компания на двух машинах ранним утром уже катила в нужном направлении. Милочка ехала с Александром, а Теймур – с Ольгой Кожевиной, продавщицей из художественного салона. С ней он познакомился и повёз на пикник «для отвода глаз», как сообщил Милочке. Аскетичный образ жизни Стрельцова на протяжении нескольких месяцев повергал всех в изумление. Знакомые строили догадки одна фантастичнее другой и успокоились, увидев рядом с ловеласом симпатичную стройную блондинку.
Для пикника друзья выбрали живописнейшее место. Два озера (одно – большое и почти круглое,  другое – узкое и длинное) были соединены мелкой протокой. Берега большого озера заросли высоченным осотом, но имели три очищенных от травы подхода к воде – небольших ровных пляжика с чистым жёлтым песочком и пологим дном. К одному из берегов почти вплотную подходила гряда высоких сопок, поросших редким орешником и дубняком. Над подлеском небольшими группками и поодиночке высились сосны. Противоположный берег плавно переходил в невысокие холмы, сплошь заросшие низкорослым кустарником, с кое-где торчащими хилыми берёзками.
По прибытии на место, наскоро перекусив, парни стали ставить палатки, а девушки занялись разборкой вещей. Все работали дружно и слажено. И вскоре: Теймур разбирал снасти, Александр надувал резиновую лодку, Милочка мыла посуду, а Ольга готовилась к обеду.
Милочка услышала скрип песка позади, обернулась. Раскладывая снасти, к ней подошёл Стрельцов и тихо сказал:
 – Не хочешь искупаться и позагорать на том пляжике?
Она повернула голову в ту сторону, куда указывали его глаза. На противоположной стороне озера располагался пологий песчаный берег в виде полумесяца, окаймленный с трёх сторон высокими зарослями осота.
 – Хорошо, – молвила она, отвернувшись и продолжая мыть посуду. Стрельцов отошёл, делая вид, что внимание уделяет только снастям для ловли рыбы. Нервы у девушки и так были напряжены до предела, ведь после поездки хотела серьёзно поговорить и отказаться ехать с ним, а тут двусмысленное предложение. Это её разозлило:
«Только подумайте? Ему уже невтерпёж. И не боится, что могут увидеть?.. Боги, о чём это я?! Стрельцов хоть что-то или кого-то боится? Хочу – и путь весь мир подождёт. Ну, хватит! Пора наглого хочуху поставить на место».
Домыв посуду, Милочка заявила дружному сообществу, что исполнила роль хозяйки на сто процентов и хочет беззаботно купаться и загорать поодаль, не мешая рыбакам. Захватив небольшое покрывало и шляпу, она неспешно двинулась в огибающий озеро кустарник по едва заметной тропинке. По ней дошла до развилки. Вправо уходила тропинка, огибая озеро, влево – взбираясь на сопку. Девушка немного постояла, раздумывая в какую сторону идти, и стала медленно подниматься на сопку, застревая ногами в песке. Она хотела высказать Теймуру все, что накопилось в душе, и уйти. Вскоре увидела Стрельцова. Он стоял на самом гребне сопки, поджидая её, должно быть, добрался туда другой, короткой тропинкой. Она находилась от него на расстоянии четырёх или пяти метров, когда почувствовала в себе возрастание «силы». Теймур стоял в непринуждённой позе: руки в карманах, но на лице – вымученная улыбка? в глазах – тоска?
«Странно», – её на миг охватило тревожное удивление, а потом мозг будто взорвало неконтролируемой ненавистью, и «сила», вырвавшись из ладоней, ударила в верхнюю часть его груди. Крика не было. Всё прошло при полном молчании обоих и так неожиданно, что вначале Милочка даже не поняла значения своего поступка. Она впала в какой-то ступор. Просто тупо смотрела перед собой на то место, где он только что стоял.
Когда они подъезжали к озёрам, грунтовая дорога огибала эту гряду сопок с обратной стороны. Откосы сопок там переходили в отвесные стены. По обочине дороги – у самого подножия сопок – высились большие камни, почти глыбы.
«Нужно посмотреть ранен он или… я опять грежу», – возникла первая горячечная мысль или надежда, что произошедшее – сон. Но подойти к вершине и заглянуть вниз, на бывшего бой-френда, не могла – страх опутал, приковал к земле. Секунды шли, а она стояла, не решаясь что-либо предпринять: колени дрожали, в голове сумбур и единственное желание – бежать. Бежать куда угодно, лишь бы спрятаться, скрыться, заснуть и забыть случившееся. А перед глазами – огромный рыжий мужчина в кожаном фартуке, с ножом в руке, языки пламени, рядом – монотонное бормотание. Сознание протестует, корчась от боли и ужаса, всё как в тумане. Милочка, перебирая эпизоды нескольких предыдущих дней, не могла найти причину для сильной, прожигающей все барьеры и ограничения ненависти и не понимала, что означает видение. Она просто чувствовала: что-то страшное произошло, но – когда? где? с кем? Ах, если б было время разобраться, понять! Однако его-то как раз у неё и не было.
Вдруг в сердце почувствовала сильный удар. Оно беспорядочно затрепыхалось, но вскоре ритм выровнялся. Сердце билось ровными мощными ударами, такими сильными, что толчки крови ощущались в кончиках пальцев, в голове, в желудке, в позвоночнике. Ей становилось всё жарче и жарче. Страх, напряжение, пульсация крови распирали и распирали изнутри. Тяжело. Больно. Почти невозможно дышать. Она подняла голову вверх, вглядываясь в бездонное небо, ожидая чего-то неминуемого, наверное, собственной смерти… и ощутила движение плотных, упругих струй воздуха. Милочка глянула вниз и вскрикнула от изумления, обнаружив себя парящей в полуметре над землёй. Неимоверное давление изнутри вдруг прорвалось диким восторгом:
«Это произошло! Случилось! Я могу летать!»
Хотелось, что есть силы кричать: «А-а-а!!!», кричать громко и долго, пока из лёгких не выйдет весь воздух, а с ним и остатки накопленного напряжения, но кричать было нельзя, она понимала, и решение пришло моментально: взлететь и посмотреть, что с Теймуром. Делать она это умела, пригодились навыки полёта во сне.
Она воспарила к гребню сопки и наклонилась, оглядывая камни у подножия. Стрельцов свешивался безвольной тряпичной куклой с огромного валуна. Вид гибели бывшего любовника вновь смешал ужас и восторг, но на этот раз, вместо давления в груди, появилась пустота, стягивающая все чувства девушки в твёрдый комочек. Ледяной комочек из сердца покатился вниз, в желудок, а оттуда разлился волнами холодного безразличия по всему телу. Сквозь волны анестезии – тихий властный шепоток:
«Медлить и разглядывать некогда, и так прошло несколько минут с момента падения тела. Жалость и раскаяние – ни к чему. Ты получила две заветные вещи: свободу и возможность летать. Так воспользуйся ими».
Сделав полукруг, она спланировала к зарослям орешника возле тропинки. Пробежав по ней, на песчаный берег вышла неторопливой походкой. Расстелив покрывало, решила окунуться, чтобы остудить горячность тела и ума. Заходя в воду, наблюдала, как себя ведут остальные участники пикника: Александр спокойно удил рыбу в центре озера; Ольги не было видно на берегу, но стенка одной палатки шевелилась – девушка находилась там. Поплескавшись, Милочка легла на покрывало лицом вниз и накрыла голову шляпой. Все действия исполняла спокойно и чётко, подобно запрограммированному роботу. Но сильное нервное потрясение всё-таки сказалось – она моментально отключилась.
Очнулась Милочка от душераздирающего крика. Ольга бежала по тропинке к палаточному лагерю, махала руками и истошно кричала:
 – Помогите! Помогите!
Александр спешно смотав удочки, грёб к берегу. Она поднялась, трясущимися руками свернула покрывало и медленно побрела к лагерю на ватных ногах.
«Неужели не страшный сон? Я, та девочка, что смотрела зачарованными глазами на него… посмела такое совершить? А он стоял там. Улыбался. Хотел, видимо, поцеловать. Ох, какая обида была в его душе! Даже страшно подумать. Умирать от руки обожаемой Зайки. Кто я? На какое зло ещё способна?.. Надеюсь, умер сразу. Не мучился», – думала она, медленно идя к месту преступления. Добравшись до развилки, услышала истеричные крики и плач Ольги уже с вершины сопки. Милочка стала быстро взбираться наверх. На последних метрах её встретил Александр.
 – Не ходи туда.
 – Что там такое?
 – Тимур… кажется, погиб.
 – Что?!
Она сделала слабую попытку дойти до гребня, но Александр остановил:
 – Не нужно. Не смотри.
От запоздалого раскаяния: «Что же я наделала? Убила! Убила, ведьма!» – открылась какая-то дверца в сознании, и горло сжали спазмы рыданий.
 – Тимур! – вырвался из её горла хриплый, почти звериный крик. – О, горе! Тиму-ур!
А внутри всё кричало:
«Прости меня! Я не знаю, как это случилось… не знаю. Прости!»
Поспелов повернул её лицом к себе и обнял вздрагивающие плечи.
 – Как… же… так… Са… ша? – спрашивала она, заикаясь от рыданий.
 – Оступился… видимо, – сокрушенно вздохнул он, – или поскользнулся.
Но девушка спрашивала не об этом. Она озвучила жгущий разум вопрос:
«Как же так?!»
Как случилось, что она убила человека, любимого человека?  Как такое могло с ней произойти? Именно с ней!
Только Александр не знал тёмную сторону её души, которой безраздельно завладела ведьма Матильда.
Рядом заходилась от крика Ольга. Он обнял обеих девушек и повёл к лагерю.
 – Собирайте всё. Я поеду назад. Посмотрю… Возможно, он жив и ему помощь нужна. Отвезу его в ближайшую деревню… или сам поеду.  Из-за сопок мобильник плохо берёт.
Он обнял Милу и поцеловал в заплаканные глаза:
 – Крепись! Это несчастный случай. Такое могло произойти с каждым из нас.
* – тайной организации, о которой знали только во властных структурах некоторых стран.

12

Увы, господа, но под маской кокетки
Скрывается часто не «милая детка»;
Она не наивное вовсе дитя,
А хищник, что точит уж когти шутя.
И вот, господа, вы облились слюной,
Завидев прелестницы стан пред собой.
Задуматься б вам: почему так доступна?
А может, напротив, – совсем неприступна,
Но манит к себе, отпускать вас не хочет –
То злая судьбина играя хохочет.
И вскоре уж поданы к ней на обед,
А каждый ведь думал: хозяин себе.

После гибели Теймура она своим разумом попала в лабиринт, из которого не могла найти выход. Она по нему лихорадочно бежала, бежала, возвращалась назад, вновь бежала и никак не могла остановиться. Девушка металась в поисках ответов, в поисках отправной точки, превратившей её в злобную тварь, способную убить любящее сердце. Именно об этом Теймур однажды её спросил. Перетасовывая картинки прошедших дней и месяцев, она искала ответы на вопросы: когда изменилась? что толкнуло? сама ли решила? – и приходила к одному и тому же результату, к моменту, когда добровольно впустила в себя личность Матильды, осознав: окружающим миром не движет идея альтруизма и всеобщей любви; скромность, провозглашаемая одной из главных добродетелей, на деле не приветствуется, считается слабостью и серостью личности. Борьба и экспансия, движение вперёд через разрушение и созидание – вот двигатель по лестнице эволюции, а значит, – каждый за себя. Убей, или тебя убьют, сделают рабом, используют в своих целях, спокойно перешагнув через твои чувства и твою душу.
«Так думают многие, но не уничтожают мешающих людей. Почему же я убила? Как смогла?» – задавалась она вопросами. А Матильда ей поясняла:
 «Сработало подсознание. Ты мучилась, страдала, искала выход. Другие испытывают неуверенность в собственных силах, боятся мести, разоблачения и наказания. Это их сдерживает. В тебе страхи притупились под действием звериного инстинкта хищника. Имея «силу», легко можешь убить, заставить, даже проникнуть в мысли. Ты получила великолепный дар, так не заморачивайся! У твоих ног лежит целый мир. А что Теймур? Он не любил тебя. Любил бы – так не толкал с бесовским упорством к преступлению, к крови. Ты его предупреждала. Просила отступиться. Будто об стенку горох! Наконец-то скинула ярмо. Свободна, счастлива… любимый рядом», – оправдывала ведьма поступок девушки перед её совестью.
Но совесть не принимала подачек и оправданий. Она была куда сильнее нашёптываний Матильды. Лишь стоило девушке увидеть Александра, ощутить его нежный поцелуй на губах – совесть  подсказывала, какой ценой это получено. И в душе начиналась борьба, настроение падало. Радость и счастье? Они улетучились. Недовольство собой и окружающими, ожесточение по любому поводу, цинизм в мыслях, лицемерие в словах и постоянное беспокойство – вот во что превратилась её жизнь в эти дни. Милочка вздохнула свободнее, когда Александр сказал, что поедет в столицу для участия в похоронах друга. Она капитулировала под напором прагматичного разума, утверждающего:
«Нужно жить для себя. Депресняк, самокопание – удел слабых. Жизнь назад не открутить и сожалеть о том, что невозможно вернуть, глупо… только себя извожу, а толку? Инициацию прошла, и орден «Хранителей» теперь без надобности. Есть свобода и возможности. Большинству они даже не снились. Так чего же ими не воспользоваться?» 
В своих метаниях и борьбе скромная, отзывчивая, но растерявшаяся  Милочка Лазаренко уступила сильной личности ведьмы Матильды, жизненным принципом которой являлось: раз многое дано, значит – не зря, а чтобы иметь всё, чего хочется, не стесняясь в средствах. А ведьма, перво-наперво, желала приличного содержания. Ей до зубной боли надоела бедность. Она не стремилась к излишней роскоши, просто хотела элементарных удобств, чтобы не задумываться о сложностях быта, в любом обществе чувствовать себя в своей тарелке. Ей и раньше, а особенно находясь под опекой «братьев», претила сама мысль: у кого-то что-то просить. Сами придут и принесут, да ещё попросят принять. Её разбаловали подарками, услугами, досугом, который организовывали и оплачивали.  Ведьма, будто вода капля за каплей, подтачивала твердь души тихим шепотком. По воле Хранителя девушка вкусила сладость и ужас от крови жертв, их агонии, а это очень опасная смесь. Милочкой управляли очень умело, но в игре, как известно, участвуют мнимум две стороны, два партнёра-антагониста.
В один из летних вечеров усталые Милочка и мама приехали с дачи. Не стало безотказного Поспелова, и они на дачу и обратно добирались в переполненном автобусе. Мама понесла сумки домой, а дочка, прижимая к груди роскошный букет гладиолусов, осталась во дворе поболтать с Тамарой Резник, девчонкой из соседнего подъезда. Тамара окончила школу и живописала соседке недавний выпускной бал.
В это время по двору, прямо на них, выписывая зигзаги, шла пьяненькая пара. Парень захомутал девушку одной рукой, чтобы устойчивей держаться на ногах. Девушка, поддерживая его, хихикала, слушая невнятные тирады спутника.  Когда они подошли ближе, девица сказала:
 – Игорёк, смотри! Какой красивый букет!
 – Нравится? – прогудел тот и двинулся вразвалочку к Милочке, оторвавшись от своей опоры.
 – Эй, мокрощелка! Дай букет! – дохнул он на девушку перегаром. Её чуть не вывернуло от такой мерзости.
 – Что-что? Ты их сначала вырасти. Потом дари… хамло!
Тамара, вцепившись в руку Милочки, зашептала на ухо:
 – Пойдём отсюда. Парень пьян. Изобьёт.
 – Шкура! На пику нарываешься? А ну! – он замахнулся на Милочку. Тамара вскрикнула и отскочила. Ведьма, не шелохнувшись, осталась стоять на своём месте. Она уже не могла контролировать себя от ненависти и презрения к «клопу». Его хотелось раздавить. Рука парня остановилась в нескольких сантиметрах от её лица.
 – Ай! А-а-а! – огласил окрестности крик парня. Его лицо наливалось кровью, а глаза вылезали из орбит от боли и страха. Он, выворачивая руку, стал заваливаться на тротуар. Девица бросилась к нему:
 – Игорёк! Что с тобой?
 – У него головокружение от успехов, – равнодушно изрекла ведьма и пошла за Тамарой в свой подъезд. Там Тамара удивлённо спросила:
 – Что с ним? Что ты сделала?
 – Я? Ничего. Ты же видела, я даже не пошевелилась. Парень, видимо, сильно перебрал. А тут так разъярился. Головёнка слабая… вот и не выдержала.
 – У него паралич?
 – Томка, я не врач. Чего ты меня спрашиваешь? Иди посмотри сама.
 – Рехнулась?! Даже боюсь выглянуть наружу.
 – Пойдём. Посидишь у нас, пока эти клоуны не уберутся.
Дома Тамара, волнуясь и размахивая руками, описала сценку Елене Николаевне.
 – Боги покарали, – кратко резюмировала та.
Окно их кухни выходило во двор. Вскоре во дворе скрипнула тормозами «Скорая помощь», а через несколько минут заработал мотор, и всё стихло.
 – Иди, Тома, домой спокойно. Они убрались, – сказала Милочка, глянув в окно.
После этого происшествия она себя корила за несдержанность:
«Нельзя так прямолинейно действовать и поднимать вокруг волну интереса, подозрений, сплетен. Нужно быть крайне осторожной. Вот деньгами следует разжиться».
Она решила покрутиться в «Дискобаре» – от и дома недалеко, и «богатенькие папики» иногда заезжают. Уговорив Тамару поддержать компанию, надела короткое облегающее платье «завлекашку», как она его называла, нацепила «побрякушки», и в шестик девушки двинулись покорять злачное место. Но в «Дискобар» они не попали – судьба распорядилась иначе. Она упростила задачу ведьме, выбросив промежуточное звено, – к ним из дверей бара вышли трое мужчин. Двое помоложе походили на качков-охранников, третий, шедший между ними, выглядел постарше. На вид ему было лет тридцать пять – сорок, немного навеселе, одет строго и элегантно, с едва уловимым шармом.
 – Боже мой! Каких красавиц иногда скрывает провинция, – загородил он девушкам дорогу.
 – Вы напрасно, сударь, так небрежно говорите о провинции. Именно она, самобытная, издревле поставляла в столицы сильных богатырей и удивительных красавиц, – сказала Милочка назидательно.
 – О как! Куда же направляются патриотки малой родины? Постойте! Угадаю. Вероятно, развлечься. Но сегодня здесь собралось вульгарное общество. Хотите, мы приятно отдохнём в более приличном заведении?
 – Сударь столь любезен? Что же… мы согласны. Правда, Тома?
 – Конечно, – поддакнула Тамара.
 – Прошу, милые дамы! – пригласил мужчина девушек в респектабельный джип.
 – Будем знакомиться? – обернулся он со второго ряда сидений, когда девушки устроились на заднем диванчике автомобиля, хотя хозяин хотел, чтобы с ним села Милочка и, придерждивая её за руку, указывал на место возле себя; но девушка, поцокав языком и брезгливо взявшись двумя пальчиками за рукав его пиджака, освободилась. – Меня зовут Сергей Николаевич.
 – Тамара.
 – Милочка.
 – Ах, как мило это звучит! Ми-лоч-ка, – улыбнулся он, играя её именем на языке.
 – Вы не подумайте, Сергей Николаевич, что я кокетничаю. Меня так зовут родные и друзья. Привыкла, – расплылась Милочка в обольстительной ответной улыбке.
 – Чрезвычайно польщён, что принят в круг ваших друзей. Вы не против, дамы, если мы заглянем в казино?
 – Даже интересно посмотреть, как люди расстаются с нажитым в поте лица своего, – съязвила Милочка.
 – Милочка, вам не нравятся состоятельные люди? – усмехнулся мужчина.
 – Мне не нравится бедность и нищета, – ответила она, глядя в глаза будущей жертве.
 – Вы, наверное, коммунистка в душе? – поддел он девушку.
 – У каждого, Сергей Николаевич, есть свои недостатки, – спокойно ответила ведьма, для себя решившая его дальнейшую судьбу и не желающая попусту вступать в различные дискуссии. – Этот… ещё не самый худший.
 – В казино не только проигрывают. Выигрывают тоже, – сказал он снисходительно.
 – Это приятно? – с еле скрываемой насмешкой спросила ведьма.
 – Хотите попробовать? – поинтересовался «паучок», так мысленно она окрестила мужчину.
 – Не-ет. Свой приз я уже выиграла, – отказалась девушка, лукаво улыбаясь и покачивая головой.
 – Позвольте поинтересоваться… какой?
 – Ну-у… всему своё время, Сергей Николаевич, – уклончиво ответила ведьма, стрельнув глазками. Она видела, что «паучок» понял намёк и расплылся в улыбке.
«Глупенький, – иронизировала она, – мнит себя котом. Меня – мышкой… и сладострастно потирает руки. Вернее, коготки, чтобы сцапать. Знать бы ему, что покусился на львицу под маской мышки. Что ж, всем удачной охоты».
Они подъехали к зданию с мигающей огнями яркой вывеской. Изысканно украшенный зал вмещал: два больших стола для игры в рулетку, пять карточных поменьше и четыре «автомата». В дальнем простенке была приоткрыта дверь, и оттуда доносилась тихая приятная музыка. Сергей Николаевич сел играть в рулетку, посадив с собой Милочку.
 – На удачу, – так сказал он. Охранник пристроился сзади, но хозяин, дав денег, отослал его развлекать Тамару. Милочка проводила их взглядом до приоткрытой двери в бар, и всё внимание сосредоточила на рулетке, игроках и крупье. Минут через двадцать, во всём разобравшись, начала давать «паучку» советы. Через два часа азарта, напряжения, разочарования и эйфории тот поднялся весьма довольный свой удачливостью, а Милочка с сильной головной болью: потребовалась максимальная концентрация для продвижения тяжёлого шарика к нужному месту.
 – Милочка, вы моя фортуна. Без вас в казино – ни ногой! – сменив фишки на деньги, заключил удачливый игрок.
 – Рада, что вы довольны, – скромно ответила ведьма.
 – Выигрыш нужно по-королевски отметить.
 – Без меня, пожалуйста, –начала она отказываться, потирая виски. – Что-то разболелась голова.
 – Но отметить можно и у меня, – расплылся в улыбке мужчина. – Там тихо. Я знаю один удивительный массаж. Головную боль как рукой снимет!
 – Вы гарантируете? – спросила она, показывая всем видом, что согласна.
 – Милочка, за сегодняшний вечер, кажется, не давал повода сомневаться в моих словах. Или вы думаете иначе? Нет? – допытывался «паучок», пристально глядя на улыбающуюся девушку и ожидая утвердительного ответа или молчаливого согласия, а удостоверившись, что правильно понял её улыбку и манящий взгляд, предложил: –  А Тамарочку следует отправить домой. У неё уже язык заплетается.
 – Было бы хорошо. Я за неё в ответе.
Они подъехали к двухэтажному особняку на окраине города.
Сергей Николаевич, Милочка и охранник вышли, а шофер повёз Тамару, тихо дремлющую в уголке салона, домой.
 – Проверь гараж и осмотри всё снаружи! – приказал хозяин охраннику, колдуя с кодовым замком.
 – Есть, босс!
В большой гостиной хозяин включил две настольные лампы и светомузыку. Тихая музыка наполнила комнату убаюкивающими звуками, сочетаясь с переливами разноцветных огоньков, отражающихся в подвесном потолке из тёмного стекла и хрустале ваз.
 – Что будем пить? – спросил «паучок».
 – Не знаю… на ваше усмотрение.
 – Хорошо.
Он ненадолго вышел, а вернулся, неся в руках поднос. На подносе стояла пузатая бутылка дорогого коньяка, рядом сияли золотыми ободками две рюмки шарообразной формы, высилась горкой лимонных кружочков на стеклянной тарелочке и лежали две золочёные вилочки.
 – Лимон с сахаром?
 – Пожалуй, – согласилась Милочка, а сама подумала: «Зачем спросил? Ведь сам уже посыпал».
 – За удачу и наше удивительное знакомство! – произнёс «паучок». Она выпила, закусив двумя ломтиками лимона, потом повертела пустую рюмку в руках и, загадочно улыбнувшись, поинтересовалась:
 – Может… выпьем за женщин, приносящих успех?
 – Помилуй, моя прелесть! Сейчас хотел предложить этот тост… И перейдём на «ты».
 – Ой, нет! Для этого нужно выпить, как я помню, на брудершафт. А  я не готова пьянеть.
 – А на что ты готова, красавица?
 – Только не на то… о чём ты мечтаешь, дядя! – расплылась в широкой улыбке ведьма и уставилась жёстким, цепким взглядом мужчине в глаза. На его лице отразилось возмущение. «Паучок» хотел что-то возразить, даже открыл рот, но…
То действо, что разворачивалось перед ним, повергло обладателя возмущённого лица в ужас. На его глазах, вместо насмешливого красивого лица девушки, стала всё яснее проявляться звериная морда хищного животного. Нос расплющился и стал увеличиваться, а его кончик чернеть. Челюсти вытягивались. Глаза увеличивались и округлялись, впрочем, оставаясь такими же тёмно-голубыми. Раздвигая локоны, появились большие уши. И эта безобразная морда очень быстро обрастала рыжеватой шерстью, скалясь здоровенными белоснежными клыками. Вдруг монстр, с соблазнительной женской фигурой, одетой в коротенькое платьице на бретелях, грозно зарычал. Такой жути разум Сергея Николаевича выдержать не мог. Он лишь охнул, хватаясь за сердце, и повалился мешком на бок. Монстр ещё раз рыкнул, но уже глуше и нежнее, подошёл к поникшему мужчине, на шее проверил пульс – и, без особых усилий взвалив здоровяка на плечо, отнёс в ванную. Пасть мускулистого монстра в оскале походила на улыбку, глаза сверкали удовлетворением от охоты, а потом метаморфоза с девушкой пошла вспять.
«Лёгкая смерть, – констатировала ведьма. – И для него лучше, и мне меньше хлопот. А то ещё ночью присниться окровавленная верещащая жертва. Ужас!»
В доме стояла тишина; охранник находился на улице или в гараже, шофер ещё не приехал. Она составила приборы вновь на поднос, накапав в рюмки по пять капель сильнейшего наркотика (вытяжки из стебля растения, прихваченного во время посещения одного из миров, флору которого хорошо знал Стрельцов), принесла себе чистый бокал. Проведя рукой по шее, вспомнила о цепочке с ангелком, подарке «братьев». Цепочка нашлась на ковре возле дивана. Её ведьма положила в сумочку и ощупала себя. С одеждой был полный порядок: тонкое, трикотажное платье с большим вырезом, растянувшись, не порвалось, трусики тоже не разорвались, бюстгальтер она специально не надевала. Ведьма оглядела комнату цепким взглядом  и, расслабившись, уселась на диван. Все действия без суеты – чёткие, быстрые, продуманные.
С улицы послышался сигнал подъехавшей машины – это вернулся шофер, выполнивший поручение хозяина. Когда она с игривой улыбкой, растрёпанной причёской и чуточку размазанной помадой на губах появилась в прихожей, мужчины только вошли.
 – Мальчики, – она, призывно улыбаясь, выставила оголённую ножку вперёд. – А Сергей Николаевич вас тоже приглашает отметить его успех. Но – извините! – на кухне. Сам пошёл принять душ, а меня попросил позвать вас.
В прихожей был слышен шум струящейся воды из-за приоткрытой двери в ванную комнату.
– Не грустите, сладкие, – добавила она, подмигнув охраннику, и, вильнув бедром, шутливо толкнула шофера. – Хозяева гуляют, и работникам кое-что перепадает.
Ведьма захихикала. Мужчины переглянулись с довольными минами. В её поведении они не нашли ничего странного или подозрительного – на это она и надеялась, впрочем, готова была и к иному развитию событий.
 – Как вас зовут, ребята? Мы ещё не познакомились.
 – Андрей, киска.
 – Андрюша, разливай! – заговорщицки шепнула она.
 – А тебя, мой богатырь? – девушка плотоядно взглянула на бицепсы охранника.
 – Игорь.
 – До дна! – ведьма подмигнула им и пристально уставилась на их рюмки. Мужчины выпили и закусили лимоном.
 – А ты чё не пьёшь? – подозрительно спросил Игорь, заметив, что девушка только пригубила коньяк, крутит бокалом, разглядывая его золотистые бока, и не собирается допивать.
 – Я выпила с хозяином. Должна быть свежей как огурчик. Сейчас он вернётся. Вам, мальчики, тоже… что-нибудь достанется, когда хозяин уснёт.
 – Что у меня… с… головой? – Андрей дрожащей рукой провёл по лбу.
 – Спать! – приказала она, буквально впившись в них глазами, и в глубине её зрачков сверкнул зелёный огонёк хищника.
 – Ведь-ма, – успел выдавить Игорь, потянувшись к кобуре, но лишь ослаблено откинулся на стуле. Андрей навалился на стол, опрокинув бокал.
Она сходила в гостиную, достала из сумочки платок и перчатки,  деловито обтёрла поднос, столовые приборы, помыла бокал и рюмки; в рюмки плеснула чуточку коньяка, бокал поставила на место, попинала носком туфли ноги обоих мужчин. Убедившись, что они спят, ведьма проделала с подносом и рюмками спящих манипуляции по восстановлению отпечатков.
Времени было в обрез, ведь кто-нибудь мог придти. Она, быстро сделав им нужные установки, пошла «чистить паучка», который, перед тем как принести выпивку, положил выигрыш в сейф, установленный на втором этаже в спальне. Но для ведьмы секрет хозяина являлся секретом Полишинеля – она всё успела выудить из головы бизнесмена, пока тот был жив.
В сейфе лежали две пачки банкнот, перевязанные банковской лентой, пистолет, патроны, недавний выигрыш и какие-то бумаги. Она взяла только запечатанную в пачках валюту.
«Естественно, сумма не очень большая, но на первый случай хватит», – решила ведьма. Напоследок прошлась по комнатам. Не забыла ли чего? Не оставила ли ниточки для следствия? И вышла в темноту ночи.
Добиралась домой на такси, поймав машину далеко от этого района. Но прежде пришлось «большой ночной птицей» тихо перелетать и кружить тёмными пустынными проулками и задворками. Потом ведьма пешком прошла ещё несколько кварталов, пока не очутилась на освещённой улице, по которой курсировали машины и веселились припозднившиеся компании. Уже в постели, словно киноплёнку, просмотрела весь прожитый вечер и осталась довольной. Напоследок качкам она сделала одну хитрую установку, поэтому её проблема – Тамара. Внушить Тамаре мысль, что они домой вернулись вместе, не составляло большого труда. Однако та – болтлива, ветрена и любопытна.
«Несомненно, пристанет с вопросами, когда у меня появится машина, импортная техника в квартире. Сама не додумается выстроить цепочку событий, но, почесав языком, насторожит других. Суетливые, завистливые людишки начнут судачить, сплетничать. Вдруг дойдёт до ментов, а у тех кадры с видеокамер. Вот и сложат два и два. Плохо, очень плохо… Не будет Тамары, не будет ещё одной проблемы. Но что скажет Саша?»
Об этом думать не хотелось. Он отсутствовал уже две недели.
«Возможно, не хочет возвращаться в родной город, – успокаивала себя девушка. – Там больше перспектив. Ну, вот,а ты переживала. Все они одним миром мазаны. Твердят о любви, а сами… Он нашёл в столице свою судьбу. Прежняя Милочка умерла. Всё кончено».
Через день в местной печати появилось краткое сообщение о безвременной кончине известного бизнесмена Дрожевского Сергея Николаевича. А ещё через три дня в рубрике «Их нравы» сообщили о поножовщине, устроенной между двумя пьяными охранниками Дрожевского в день его похорон. Один умер на месте, другой – на следующий день в реанимации. Писали также о тёмных операциях, проводимых господином Дрожевским по вывозу и продаже техники за рубеж, о том, как «народный бизнесмен» приобрёл своё состояние: вместе с главным бухгалтером стройорганизации обманул трудовой коллектив,  распродав большую часть основных фондов.
«Народными бизнесменами» Милочка называла тех, кто из «слуг» народа выбился в «хозяева» жизни. А ведь «хозяином» огромной страны совсем недавно был именно народ (так ему вбивали в башку не один год), который теперь стал просто «электоратом».
Стоит «хозяин» столбом, чешет репу, продирает заспанные со вчерашней пирушки глаза и не может взять в толк, как же так получилось: он ещё вчера владелец всего, оказался обобранным своими же «слугами». Обращается к ним, мельтешащим крысами у его ног, и уносящим последние крохи богатства по своим зарубежным норкам:
 – Позвольте, братцы-слуги. Как же так получается? Ведь я всего хозяин? Я – народ. Мои деды и отцы строили. Кровушку проливали, защищая это богатство. И у меня кровавые мозоли на руках. Я всё создавал.
А крысы обступили его со всех сторон и пищат:
 – Мы тоже народ. Богатства мы у тебя выкупили. Ты забыл, что ли? Вчера пировали. Отмечали удачную сделку.
 – Дык, а деньги-то где? – шарит он по пустым карманам.
 – Деньги? Тебе дали ваучер. Иди, отоваривайся! Бери, что душа просит.
 – Дык, в магазине на тот ваучер дали одну бутылку водки на опохмелку.  Сказали, мол, он больше ничего не стоит. Почему?
 – Пока ты спал, мил дружок, – отвечают они. – За ночь произошла инфляция. Настоящее цунами. Она смыла почти всё твоё богатство. А мы не спали. Пытались спасти имущество. Что смогли уберечь… в бутылке водки и уместилось.
Эта сцена буквально стояла у ведьмы перед глазами,  вызывая презрение к одним и ненависть к другим. Поэтому смерть ещё одного «народного бизнесмена» ни сколько не беспокоила – скорее, наоборот, она сумела вырвать кусок нажитого предками у быстрых лапок и острых зубок. Осталась лишь боль и беда – бедная Тамара. Но судьбу девочки ведьма решила однозначно:
«Вот за кого придётся гореть в геенне огненной. За глупенькую девчонку, не сделавшую мне ничего плохого. Но она слабое звено. А судьба слабаков в природе предрешена, увы».
Неприятное чувство тревоги давило, подсказывало: не следует этого делать, её ждёт ловушка, пока не очень понятно какая, но ловушка. Однако Матильда пресекла неуверенность и подспудные страхи:
«Перестань! Спроси себя: «Тварь ли я дрожащая или право имею?» Так ты  дрожащая тварь? Серая мышка… или всё же грозная львица?»
Через неделю после памятного вечера в казино невнимательная Тамара, как сокрушались многие соседи их дома, попала под машину. Растерявшийся водитель грузовика не успел отреагировать, когда та вдруг кинулась ему под колёса, пытаясь перебежать дорогу. Удар был сильным. Оказались переломанными кости ног и позвоночника. Лицо пострадавшей почернело от кровоподтёков и ссадин, поэтому в гробу она лежала закрытая тюлем с головой.
В ночь перед похоронами Милочка увидела Тамару во сне. Лицо девушки было залито кровью.
 – Как ты мокла? – В глазах Тамары стоял укор. – Я у мамы и папушки – етинстфенная. Ты отняла у них смысл шишни. И фсё рати нескольких тысяш? Шестокая фетьма!
 – Когда была жива, так пренебрежительно к деньгам не относилась, – защищалась Милочка во сне.
 – Я пыла молота, неопытна. Фсеко не шнала. Рати пумашек упифать пы не стала.
 – Да? Просто не имела таких возможностей. А у меня они есть.
 – И ты решила рашпоряшатьша шушими шишнями?
 – А почему – нет? Не для себя одной стараюсь.
 – Снаю. Ты хотела оплехшить шиснь сфоей мамы, стелаф нещастной – мою. – На лице Тамары засияла жуткая улыбка –  большая часть передних зубов отсутствовала, губы почернели от запёкшейся крови.
 – Успеет ли Елена Николафна наслатиса плахами, што ты сопралась купить за крофафые теньхи? Потумай оп этом, фетьма, – прошамкала Тамара и, прихрамывая и волоча за собой перебитую правую ногу, пошла прочь. Милочка стояла и смотрела ей вслед с нарастающим чувством тревоги. С чувством надвигающейся беды она проснулась.

13

Заплутала душа в лжи и самообмане
И бредёт, чуть дыша, словно путник в тумане.
Ей бы взмыть в небеса, где надежда сияет,
Счастья взяв два крыла, но грехи не пускают.

 – Тебе не кажется, что нам пора купить машину?
Елена Николаевна с дочерью за две ручки несли тяжёлую сумку, наполненную огурцами и помидорами, к автобусной остановке, которая находилась метров за пятьсот от их садового участка.
 – Мы не вьючные животные… таскать такую тяжесть. Зачем засаживать весь участок овощами? Нас с тобой – двое. Нам много не нужно.
 – Дочка, это лишняя живая копейка в наш бюджет. И машина, без сомнения, нам была бы хорошим подспорьем. Да где взять денег на такую покупку? Разве только ты выйдешь замуж. Кстати… пошла уже третья неделя, как Саша уехал на похороны. Как он там?
 – Не знаю…
 – Почему не знаешь?
Елена Николаевна остановилась и опустила сумку на землю.
 – Вы поругались?
 – Мы расстались, –  призналась Милочка, потупившись.
 – Мне казалось, вы любите друг друга…
 – Именно – казалось. Мне тоже так казалось.
 – Он нашёл другую? Что же ты молчишь? – Елена Николаевна тревожно смотрела на дочь. – Ты всегда была замкнутой девочкой. Но сейчас приходится вытягивать каждое слово.
Милочка подняла на мать глаза и виновато улыбнулась.
 – Успокойся, мамуля! Ничего страшного не произошло. Подумаешь? Полюбила. Разлюбила. Другого полюбила. В молодости такое бывает, правда?
Но эти слова и виноватое лицо дочери ещё больше встревожили мать.
 – Постой, постой! Кого ты опять полюбила? И когда? Вы же с Сашей постоянно были вместе. Он мне очень нравился. Надёжный, заботливый…
 – Да, такой и есть. Но сердцу не прикажешь. Пойми! Оно потянулось к другому.
 – К кому же? – допытывалась мать.
 – Пойдём! Можем опоздать к отправлению автобуса, – сказала Милочка и ухватилась за ручку сумки, желая её нести дальше. Елена Николаевна потянула на себя другую ручку, и они двинулись к остановке.
 – Зря хочешь увести разговор в сторону, Милочка. Кто он?
 – Тимур.
Это являлось ложью, но ложью во спасение. Так она решила.
 – Тимур? Который разбился? Я его видела несколько раз. Красивый парень… По-моему, чересчур был красив. Читала – он был женат. Ты хотела разбить семью?
 – Мама, опять бросаешься в крайности. Я не собиралась разбивать его семью. Он хотел взять меня второй женой. У горцев это в порядке вещей, им религия позволяет. Но всё закончилось… Он погиб, и говорить теперь не о чем.
 – Мне его очень жаль… жену и родителей. А для тебя такой поворот оказался благом. Доченька! Саша будет более достойным мужем. Поверь мне! Материнское сердце чувствует.
 – Ах, мама! Тимур, Саша… Всё в прошлом. Это мир мужчин, которые нас выбирают,  даже любят, но, поиграв и насладившись, разбивают сердца и судьбы. Я не хочу быть чьей-то игрушкой, пусть даже – любимой. Хочу сама строить свою жизнь, выбирать себе мужчин. Теперь я хочу приручать, наслаждаться и бросать.
 – Хочешь играть чужими судьбами? Но такой путь – опасная игра. Она не принесёт счастья. Ты ожесточишься  сердцем. Я на своём веку таких женщин встречала. Холодные роковые красавицы заканчивали жизнь брюзжащими завистливыми старухами.
 – Скажи, мама. Почему им можно, а нам нельзя? Почему они считают, что делают дело? А мы должны лишь украшать их жизнь?
 – Потому, что они до старости остаются детьми… играют в машинки, стрелялки, кулачные бои, фантики, кубики. Только с годами на эти развлечения денег, времени и усилий требуется всё больше.
 – Пожалуйста, не начинай о том, что мужчины – большие дети. Пусть дети, но – эгоистичные, жестокие, самовлюблённые.
 – Очень плохо, дорогая. В них ты разглядела только негатив. Значит, не встретился ещё мужчина, который поведёт в страну настоящей любви и счастья. Там ты станешь полновластной хозяйкой. Сможешь дать ему всё. Или отобрать последнее. Тогда поймешь, в чём настоящая сила и власть женщины.
 – А тебе такой встречался?
 – Нет, дочка. Но ты такого обязательно встретишь. Я в это верю. Ты у меня такая необыкновенная…
«Правильно, мама. Я необыкновенная девушка. Ты попала в точку, – с горечью думала девушка. – Отбирать последнее уже научилась. А дать всё… нет, это выше моих сил».
 – Ладно, – примирительно сказала девушка, когда они подошли к остановке. – Как ты говоришь: «Будет день и будет пища». Я сейчас о другом… Тимур оставил деньги. Они предназначались мне. Ну, чтобы пожила первое время в столице, пока он искал бы для меня квартиру.
 – У вас так далеко зашло?
 – Что значит – «далеко»? Он хотел создать вторую семью со мной. Но о прошедшем не стоит говорить. Всё закончилось. Я намерена деньги потратить на нас с тобой.
 – Может, лучше отослать его семье?
 – Да? И каким образом объясню происхождение этих денег? Мол, я, его любовница, извиняюсь, что не успела потратить денежки, оставленные мне на житье-бытье вашим мужем, сыном и так далее. Так? Пусть лучше думают, что он был верным и добропорядочным мужчиной.
 – Не нравится мне твоя затея.
 – Всё будет хорошо, мамуля. Купим машину, большой тривизор*, трёхкамерный холодильник. Отправлю тебя на курорт. Хочешь на море? Загоришь. Отдохнёшь. Ты лет десять не отдыхала как все нормальные люди. Всё этот треклятый огород. Потом на рынке стоишь, торгуешь, унижаешься. Поживи немного жизнью не обременённой заботами женщины. Тебе это нужно! Ты столько для меня сделала! Тянулась в нитку, обувала, одевала, учила… Да?
 – Ладно, дорогая. Но чужие деньги нам никогда не приносили ничего хорошего…
Милочка была довольна, что смогла уговорить мать и очень осторожно подвести к теме неожиданно появившихся денег.
 – В шестик пойду на авторынок выбирать машину. Андрей Яцков мне поможет. Он хорошо разбирается в автомобилях. Водительские права, благодаря Тимуру, уже получила.
 – Он тебе их купил?
 – Не всё так плохо. Он и Саша несколько месяцев меня учили водить автомобиль.
 – Боюсь за тебя.
 – Не переживай. Буду ездить очень осторожно. Договорились?
Прошло два дня, а утром третьего – Елена Николаевна ходила как потерянная.
 – Что с тобой, мам? Давление подскочило? – встревожилась дочь. – Утром таблетку выпила?
 – Этой ночью плохой сон видела. До сих пор не отойду, – пожаловалась мать.
 – Расскажи.
 – Приснилась мне Тамарочка. Приходит к нам. А я дома одна сижу. Она и говорит: «Елена Николаевна, вам нужно спасать Милочку. С ней приключилась большая беда. Только вы можете помочь». Стала её расспрашивать: «Что?» да «Как?» А она меня зовёт: «Пойдёмте, я вам расскажу и покажу. Вы согласны помочь?» Отвечаю: «За счастье дочери готова жизнь отдать». «Хорошо, – говорит, – что вы это понимаете». Повернулась и пошла. Я за ней. Вышли на улицу. Потом – куда-то за город. Приводит меня в место, похожее на наши сады. Вокруг тишина. Ни души. Лишь бабочки с цветка на цветок перелетают, да пчёлы гудят. Подвела меня к свеженасыпанному холмику. Гляжу туда-сюда, а Тамара исчезла. На холмике – тумбочка. И я понимаю, что привела она меня на кладбище. Наклонилась к табличке, хотела прочесть фамилию – и проснулась. Милочка, девочка моя! Не нужна нам машина. Не покупай! Беда приключится.
 – Причём здесь машина? – В глазах у Милочки стояли слёзы.
 – Послушай мать хоть раз в жизни. Не покупай! Прошу!
 – Хорошо, мама. Обещаю!
 – Вот и ладненько, – Елена Николаевна стала успокаиваться и даже повеселела. Милочка смотрела на мать во все глаза, а сердце всё сильнее и сильнее сжимала ледяная рука страха – на лице матери явно проступала печать смерти.
«Они, – Милочка так называла высшие силы, – потребовали от мамы жизнь во спасение моей души. Или это месть погибшей Тамары? Что делать? Как её спасти? – мысли метались в поисках решения. – Ничего не говорить? Она скоро умрёт. Рассказать всю правду о себе? Всё равно, что убить. Она добровольно согласилась на жертву. Теперь ничего не исправить, ведь будущее многовариантно. Предотвратив одну беду, втравлю в другую. Смерть может придти в любую минуту. Не болезнь, так авария на дороге, нож бандита в подъезде. Вот оно – проклятие дара. Знать, что уходит единственная родная душа, и… и что? Молчать, ждать? Зачем, зачем я взяла с собой Томку? Дура! Трусиха и дура!»
В этот и последующие дни девушка даже мимолётно не смотрелась в зеркало. Она боялась там увидеть столетнюю старуху. Но чем дольше она размышляла о себе и своих поступках, тем яснее начала понимать, что все беды из-за её капитуляции перед личностью Матильды. Перчинка в характере, вначале казавшаяся невинной шалостью, обернулась ядом, отравившим её жизнь и будущее, дорогой, приведшей к преступлениям. Она возненавидела себя за глупость и малодушие, но в который раз покорилась обстоятельствам.
Через неделю Елена Николаевна простудилась, ожидая под дождём автобус в тоненьком летнем платье и без зонта. Вечером она попросила дочь поставить горчичники и, закутавшись в шаль, села в кресло смотреть тривизор. Милочка ещё прикрыла её шерстяным одеялом и пошла к себе в комнату. Она лежала на кровати, читала книгу и не заметила, как уснула. Ей приснился сон. Стоит мать у изголовья кровати и печально улыбается. Потом погладила её по голове.
 – Девочка моя, теперь знаю, кто ты. Я тебя не осуждаю. Слушай своё сердце, оно никогда не обманет. 
Милочка несколько минут лежала тихо. Бодрствовала ли, грезила – кто знает? Вдруг до сознания дошли слова матери «теперь знаю, кто ты», вернее, их значение. С криком:
 – Нет! Не надо! – она проснулась, соскочив с кровати, кинулась в зал. Мать всё также сидела перед тривизором. Спецочки упали на грудь. Она была укутана в шерстяное одеяло. Голова безвольно упала на грудь. Милочка кинулась её тормошить:
 – Мама! Мамочка!
Бесполезно – женщина была ещё тёплой, но бездвижной и бездыханной. Девушка зарыдала в голос. Сейчас она казалась себе маленькой девочкой, не понимающей как жить дальше. Почему её бросили на полпути, не показав направления? Милочка и не заметила, как стала человеком с душой, застёгнутой на все пуговицы. В свой внутренний мир она маме, любимому и друзьям не давала пройти дальше прихожей. Но мама знала, что требуется девочке, которую считала своей дочерью. Она могла взять за руку, обнять и помолчать, или по-особому тепло улыбнуться, и этого оказывалось достаточно для контакта их душ. Этого оказывалось достаточно для примирения Милочки с суровой, порой непонятной действительностью окружающего мира – и с собой. А теперь она осталась одна, совершенно одна. Девушку душили слёзы жалости к себе.
 – К чему устраивать истерику? Разве не ждала со дня на день её кончины? – прозвучал в её голове мелодичный женский голос. От неожиданности Милочка затихла, прислушалась к себе, и неуверенно спросила:
 – Кто ты?
 – Ты меня удивляешь! А ещё ведьмой называешь себя? С тобой говорит второе «я».
 – Что-то твои интонации не похожи на мой внутренний голос, – с сомнением прошептала девушка.
 – Потому, что всегда разговаривала со своим первым «я» – своим эго.
 – А Матильда?
 – Твоё третье «я». А есть ещё и четвёртое… Львицу забыла?
 – И это всё… я?
Голос усмехнулся:
 – Это всё – Я! И даже больше.
 – Чего ты хочешь? – насупилась Милочка.
 – Чтобы успокоилась. Перестала себя жалеть и ненавидеть. Полюби себя вновь. И половина дела будет сделана.
 – Как можно любить преступницу, виновную в смерти матери?
 – Вот когда себя любила, не навешивая ярлыков, тебя любили все вокруг. Заметила? У тебя были подруги. К тебе тянулись мужчины. Оберегала любящая мать. А когда себя возненавидела, не осталось никого. Оглянись!
 – Неправда! – выкрикнула Милочка. – Ты путаешь причину и следствие. Я любила и себя, и окружающих. Но после аварии ко мне стала приходить ведьма… сначала во сны, а потом… потом я стала монстром и  возненавидела себя.
 – Ты потеряла любовь и уважение к себе задолго до аварии. Зверь – лишь проявление внутреннего монстра, живущего в тебе. Такой монстр живёт в каждом человеке, у кого-то – маленький и почти невинный, а у некоторых – большой и страшный, толкающий на жестокие преступления.
 – Но только во мне он выходит наружу зверем.
 – Ты уникальна.
 – Что же мне делать?
 – Кормить его любовью и состраданием. Тогда он превратится из хищника в ручное животное. А чтобы лучше понять себя, попробуй один несложный приём. Раньше ты смотрела внутрь себя и видела мир вокруг. Попытайся раскрыть глаза и оглядеться вокруг. Через призму мира загляни в себя. То, что увидишь, – этим и будешь являться. И ещё. Не научившись прощать себя, не сможешь простить других и разорвать порочный круг. Надеюсь, поняла?
 – Наверное, – согласилась девушка, вытирая слёзы.
 – Дерзай! – где-то внутри неё затихали слова. Она тяжело вздохнула – впереди ожидали печальные хлопоты.

***               

 – С хандрой Милочки нужно что-то делать, – решительная Наташка, как всегда, пыталась взять ситуацию в свои руки.
 – Да. После смерти матери у неё никого не осталось. Кажется, есть тётя, но уже пожилая. И у неё больной муж. На похоронах он часто задыхался. Видимо… астма, – печально согласилась Ольга.
 – Мы должны взять о ней заботу на себя, – убеждённо настаивала Наталья. – Очень тяжёлый год для Милочки. Сначала погиб Тимур. Теперь умерла мама. Хоть бы Сашка быстрее вернулся.  Как уехал в столицу, так ни слуху ни духу.
 – Что ты! – замахала руками Ольга. – Не вздумай при ней завести разговор о нём! И так бедняжке тяжело. Представляю, что сейчас думает: Тимуру нужна была для забавы, Сашке – тоже. Может, охмурили его в столице? Деловых леди там, говорят, полно. А Сашка – классный. Такие либо ходят вечными холостяками, либо расхватываются как горячие пирожки.
 – И не говори! Красивая и умненькая – а поди ж ты! – не везёт бедняжке. Правду говорят: не родись красивой, а родись счастливой.
 – Ты права. Надо что-то делать, – поддакнула Ольга. – Она последнее время стала нелюдимой.
 – Послезавтра шестик. Пойдите, развейтесь. Я бы тоже с вами пошла, но Андрей разобидится. Будет бухтеть целую неделю. Переночуешь у неё. В понедельник я приглашу вас в гости. Хорошо?
 – Слушай, Натуль! А в шестик состоится концерт Малинкова. Рекламой  целый месяц все щиты обклеены. Напряги мужа. Пусть достанет нам три билета. Милочке этот певец всегда нравился.
 – Прекрасно! – обрадовалась Наталья. – Сходим втроём на концерт. Потом устроим девичник.

***   

В антракте Милочка отказалась идти с подругами в буфет или прогуляться в фойе. Она осталась сидеть в полупустом зале. После пения и исполнения музыкальных произведений любимым артистом, на душе скребли кошки. К её креслу, расположенному в третьем ряду партера, подошёл мужчина. Он поздоровался и передал записку. Девушка записку развернула. Размашистым мужским почерком было написано: «Сегодня я играю и пою для Вас».
 – Могу ответить? – подняла она на письмоносца глаза.
 – Как пожелаете. Вам дать ручку?
 – Большое спасибо!
Она взяла ручку и на обороте записки написала: «Я безмерно благодарна, что своим талантом Вы согрели холодное сердце». Девушка сложила бумажку и отдала мужчине. Письмоносец вышел из зала а, она поднялась и, пробираясь сквозь толпу зрителей, постепенно заполняющих концертный зал, пошла в гардероб.
По дороге домой в голове крутились строчки одной глупой песенки:  «Ах, если бы! Ах, если бы! Не жизнь была, а песня бы». 
Её сердце разрывалось на части и в данный момент представляло настоящее поле брани, где сошлись в кровавой схватке божественные и демонические силы. Исход битвы пока был не совсем ясен – с переменным успехом наступала то одна, то другая армия. Осознание греха, голос совести и беспомощность в ней боролись с гордыней, непокорностью и яростным гневом.
Благодатные слёзы, успокаивающие душу и сердце, куда-то исчезли, внутри всё горело, сердце колотилось. Милочка решила принять душ. Однако ни контрастный душ, ни чай с мятой и мелиссой не принесли успокоения. Громкая трель дверного звонка пронзила её электрошоком. Это пришли встревоженные подруги узнать, что случилось. Почему она ушла в середине концерта.
 – У меня разболелась голова, – сказала Милочка, желая в данный момент только одного – покоя и одиночества. – К тому же от Малинкова пришла записка.
 – Что он написал? Ну? – торопила нетерпеливая Наталья.
 – Что сегодня пел для меня.
 – А ты?
 – Встала и ушла.
 – Ты сумасшедшая? Зачем так поступила?
 – А вы, дорогие подружки, как себе это представляете? – зло сощурилась Милочка. – Я стану фанаткой, таскающейся за ним по городам и весям? Или буду закидывать любовными письмами? Или согревать  постель, пока он гастролирует?
 – Могла бы не убегать с концерта, – спокойно ответила Ольга на раздражённые вопросы подруги.
Ведьма чувствовала: волна гнева, поднявшаяся в  душе, захлёстывает с головой, но не могла остановиться.
«Зачем глупые слабые людишки путаются под ногами? Что они понимают?  Для чего живут?»
Кажется, последние фразы, она произнесла вслух, потому что Наталья спросила:
 – Кто… «они»?
 – Вы. Кто же ещё? Хотите, расскажу вашу дальнейшую судьбу?
Девчонки от изумления молчали. Они не узнавали в этой фурии  спокойную,  доброжелательную подругу.
 – Вот ты! – Милочка указала пальцем на Ольгу. – Удачно выйдешь замуж. У тебя будет крепкая семья. Двое детей. Но однажды вы – ты, муж и сын – поедете зимой в деревню к родственникам. На повороте муж не справится с управлением. Ваша машина перевернётся. Вы с мужем останетесь живы. Сын погибнет. От горя муж запьёт, и вы разойдётесь. А через десять лет у тебя обнаружат рак в запущенной форме. Он – следствие удара в той аварии. Ты умрёшь совсем молодой. В возрасте тридцати восьми лет.
Потрясённая Ольга часто-часто моргала глазами, готовая расплакаться.
 – А ты, – продолжала ведьма свои жуткие предсказания уже Наталье, – смотри за своим драгоценным Андреем. Он, в конце концов, разбогатеет и даже создаст свою фирму. Но уведёт его молодая стервочка-секретарша. Ты к тому времени растолстеешь,будешь ревновать его к каждой юбке.
 – Замолчи! – пришла в себя Наташа. – Возьми сейчас же свои слова обратно!
 – Что ты испугалась? – зло усмехнулась предсказательница. – Я рассказала ваши судьбы. Вы же их так хотели когда-то узнать. Всё гадали да у беса спрашивали. А зачем спрашивать у беса? Перед вами ведьма. Я лучше знаю, что будет.
 – А что ждёт тебя? – спросила возмущённая Ольга, промокая покрасневшие глаза платочком.
 – Меня, дорогая подруга, ждёт такая судьба… – она замолчала. Однако решив, что «людишкам» ни к чему знать её будущие неприятности, закончила: – Да какая разница?! Все там будем.
 – Пошли отсюда! – потянула Ольгу за рукав Наталья. – Она свихнулась.
В ответ ведьма зло расхохоталась и, презрительно глядя на бывших подруг, сказала:
 – Какие вы все трусливые, людишки. Думаете, хозяева своей судьбы? Как бы ни так! Марионетки. Там, – она ткнула пальцем вверх, – составили сценарий и расписали вам роли.
 – Ты права. Это сумасшествие, – согласилась Ольга, отступая к входной двери. – Такие подруги нам не нужны.
 – Абсолютно верно, – подтвердила обиженная Наталья. – Говорят ещё, что сумасшествие заразно.
За девушками захлопнулась дверь.
С их уходом силы покинули Милочку, и она опустилась на диван.
«Ну, вот и всё. Последняя ниточка, тянущая меня к миру людей, оборвалась. Впрочем, так даже лучше», – безразлично думала она, глядя в потолок. В душе наступил относительный покой, воевавшие армии, вероятно, объявили временное перемирие.
С этого вечера между ней и обществом людей появилось выжженное пространство, которое никто по доброй воле не хотел переступать. Люди чувствовали презрительное к себе отношение, а девушке не хотелось их разубеждать. Она стала внимательно вглядываться в окружающую действительность, но эти видения ещё больше отталкивали от «людишек».

Вот бредёт парочка: он – бухой мужичок, она – толстая кошёлка средних лет, издерганная жизнью. Она на чём свет ругает своего горького пьяницу, и её тело окутывается красным облаком гнева.
 – Чтоб тебя бесы унесли, проклятый пьянчужка! – бросает она в сердцах.
И ведьма видит, что из её облака выплывают два зелёных отвратительных рыла со свиными пятачками и козьими рожками. Они тянут лапы, с коричневато-зеленоватой шерстью и длинными кривыми когтями, к тёмно-пурпурному облаку пьяницы,  разрывая его ауру в клочья.
Муж в этот момент не слушает надоедливую ругань жены. Он мечтает о молодой фигуристой девице, которую не прочь заполучить вместо толстой тётки, тянущей его домой. Из его облака выглядывает голая пышногрудая и толстозадая блондинка с кроваво-красными губами. С жеманными минами, плотоядно изгибаясь в непотребные позы, она начинает завлекать зелёных бесенят. Те затевают с ней любовную игру. Мерзкая процессия бредёт через толпы спешащих людей, задевая и строя им отвратительные рожи.
А вот из шикарного авто выходит солидный господин, ведя под руку молодую стройную брюнетку лет двадцати. На лице у неё написана надменность от его больших капиталов и высокого положения в обществе. Она, глупенькая, не догадывается: престарелый вампир давно запустил свой хоботок в её энергетическое поле и взахлёб пьёт живительные силы молодости и здоровья. От того, что он так удачно встал на подзарядку, маленькие глазки на толстой морде затянулись поволокой почти сексуального наслаждения. Лет через десять господинчик будет всё ещё полон сил, а его молодую супругу станут одолевать болезни да немощи.
Их будущее ведьма узнаёт, сосредоточив взгляд на паре.
На город опускаются сумерки. Улицы светятся витринами магазинов и вывесками увеселительных заведений. Их двери то проглатывают, то выплёвывают толпы весёлой молодёжи. Выходит и парочка качков-брутелл. Футы-нуты-пальцы-гнуты! Самодовольные «хозяева жизни» не  догадываются, что окутаны мертвенно-бледным саваном.
Ведьма понимает: жить им осталось не более месяца – до первой крутой разборки.
Мимо спешит домой желчный неврастеник, распространяя во все стороны волны недовольства, раздражения и зависти. Если бы он знал, что притягивает к себе, словно магнит, паразитов тонкого мира. К нему бабочками на свет лампы слетаются отвратительные маленькие амёбы и кружатся вокруг верхней части кокона. Сам энергетический кокон сплошь покрыт дырами, в которых шевелятся покрытые шерстью толстые черви-плазмоиды. Дома заживо гниющий человек тиранит семью, а потом удивляется, что  весельчак-сосед, хоть и не дурак выпить стопарик-другой, но на здоровье не жалуется. А он, соблюдая диеты, ведёт, как ему кажется, здоровый образ жизни, но мучается холециститом, язвой желудка, и давление прёт – будь оно неладно!
«Заживо гниющий человек. Тьфу, гадость!» – морщится ведьма, отворачиваясь от прохожего. 
Она сторонилась людей, а если бывала в общественных местах, то старалась скользить взглядом по лицам, не задерживаясь ни на одном более нескольких секунд. В университете, разговаривая с преподавателями, почти всегда взгляд не поднимала выше груди, а на сокурсников обычно смотрела поверх голов. Впрочем, такая предосторожность была излишней, ведь с лёгкой руки бывших подруг сплетни о ней, как о злобной, чокнутой ведьме, быстро разлетелись по университету, и люди старались без необходимости с ней не общаться.  Отчуждение, опасения и даже проблески скрытой либо явной ненависти окружающих ведьма восприняла спокойно, понимая, что так и должно быть.  Панибратство только бы навредило и им, и ей. Девушка помнила слова, что окружающее – её внутренний мир, и за это ещё больше себя ненавидела; а чтобы боль и ненависть не выжгли душу до тла, всё свободное время отдавала природе, впитывая красоту и гармонию. Здесь дышалось легко и свободно. Уезжая за город, днем гуляла по перелескам и полям, вдыхая запахи разнотравья, или сочиняла стихи, сидя на берегу озера, в ночной тиши она бегала в образе зверя, выискивая притаившуюся добычу; а когда хотелось полетать, уезжала далеко в сопки, и сорвавшись с вершины, парила тёмной безмолвной тенью над притихшими верхушками деревьев, квакающими, звенящими от гнуса кочками болот, серебристыми лентами ручьёв и речек, пугая птиц и ночных бабочек. Ночью у неё острее становилось зрение, улучшались слух и обоняние.
Ей было странно вспоминать, что раньше боялась боли от трансформации. Сильнее терзала жажда, она была постоянной, а боль резкой, но краткосрочной, и вместе с вибрациями тела вполне терпимой. Потом тело немело, словно от сильной анестезии. Сердце колотилось. Жар охватывал голову и все члены. Их распирало. Кожа чесалась перед тем, как между клеток эпителия появлялась шерсть. Она на несколько мгновений слепла и глохла; страх пропитывал сознание, как перед чем-то неизбежным, чрезвычайно неприятным, ещё секунда – и вот она уже в теле зверя, вернее, зверочеловека. Размышлять как современный человек, конечно, не могла, но различать понятия свой-чужой и можно-нельзя ей вполне было по силам. И сны Милочке стали сниться больше звериные. Из некоторых статей и фильмов, увиденных в Сети, она уяснила, что мир, каков он есть, людям и животным «показывает» мозг, преобразуя сигналы в разные образы и объекты, тактильные и звуковые переживания. Это обстоятельство немного успокоило, ведь в образе зверя она его воспринимала иным. Ей даже казалось, что на самом деле она – животное, захотевшее стать человеком. Такие мысли иногда пугали, чаще – веселили.
Борьба двух армий в душе потихоньку сошла на нет, уступив место тихой грусти. Ведь после яростных сражений земля всегда усеяна трупами. Эти трупы уже не противники, не враги – жертвы, а земля, пропитанная кровью, не спорная территория – общая могила, над которой вместо флага победы летает вороньё.
Осенью зарядили дожди, желтел лист, жухла трава, и тоскливое одиночество навалилось на неё вязкой серой массой. Мелкие зверьки,  пойманные во время ночных прогулок, были развлечением, однако жажду не заглушали, или глушили на время: день или два, не более того. Ещё следовало сдерживать в себе агрессию, чтобы не началась трансформация, – это главное. Хорошо, что «сила» могла пока уравновешивать жажду зверя, рвущегося наружу.
Однажды туманным утром она сидела перед зеркалом и расчёсывала  волосы. Вдруг заметила, что верхний край зеркала помутнел. Сквозь помутнение, как сквозь туман, стали проступать черты знакомого лица. Милочка от неожиданности ахнула:
 – Сашенька?
--------------------------------------
* – телевизор с объёмным изображением.

14

Простое зеркало – чудес стекло.
Что видишь ты – то ли отображаешь?
С седых времён людей к тебе влекло,
Надежду им или печаль внушаешь?

Перед ней в темноте висела взлохмаченная мужская голова и изрыгала проклятия:
 – Ах ты, сучка! Я из тэбе выпущу кров по каплэ. Проклятый гадына! Только подойды – буду рват зубамы.
У головы на губах появилась кровавая пена. Белые от бешенства глаза она прикрыла веками – и вдруг, раздвинув губы, рассмеялась тихим жутким смехом. От этого смеха хотелось спрятаться, заткнуть уши или бежать, унося ноги, но она стояла, наполняясь ненавистью, а голова продолжала:
 – Ты похожа на одну дэвчонку. Тоже красывый был. Я, грыт, буду лубыт тэбе вечно, толко нэ бэй мэне, Алык.
Голова уставилась на Милочку злющими глазами, подмигивая и кривляясь.
 – Нэ бей. А я ы нэ был. Жывой рэзал. Плохо твары со мной было, да? Бэжат хотел? Шкура! Глаза выколол, язык отрэзал. Зачэм просыт, панимаш? – Голова подняла вверх брови, как бы удивляясь, зачем люди кричат от боли и умоляют мучителей, а потом счастливо улыбнулась, шевеля окровавленными губами: – И с тэба шкуру жывьём сдэру, твар!
И тут рассмеялась Милочка. У неё будто прорвало плотину в сердце, возведённую ненавистью к выродку. Комичной выглядела вся ситуация – ей угрожала голова без туловища. Она заметалась в кошмарном бреду, стараясь вырваться из жуткой смрадной темноты наружу. Сознание прояснилось, и она поняла – это был не сон и не бред. Так произошло наяву! Правда, с ней разговаривала не оторванная голова, а человек, затащивший её в каземат с заложниками. Он думал… а впрочем, какая разница, о чём перед этим он думал. Ведьма стремилась попасть в подвал и освободить Сашу.
Когда она увидела в зеркале размытые, едва различимые черты Поспелова, то, вскрикнув от неожиданности, дёрнулась и чуть не упала с банкетки, испуганно глядя, как молочно-белое помутнение зеркала в центре рассеивается. Там появился тёмный квадрат, от коротого уходил вдаль туннель. В комнату, где сидела Милочка, сквозь шторы просачивался утренний свет, а в зазеркалье стояла ночь. В конце туннеля виднелись колышущиеся тени, будто там горела свеча. Ведьма сформировала намерение оказаться в зазеркалье. Миг, и она уже там, идёт по узкому туннелю. Шаг, другой, третий – и стены разворачиваются пространством тесной коморки. Грубо оштукатуренные стены и оконце почти под самым потолком могли означать лишь одно –  коморка находится в подвале. Милочка огляделась: оконце забрано решёткой, на лавке – свечка в жестяной банке, у стены на нарах спят пятеро мужчин, шестой сидит по-турецки на телогрейке, брошенной прямо на грязный бетонный пол. Милочка в этом измождённом, грязном, нечесаном и заросшем щетиной человеке с трудом узнала Александра, простившегося с ней полтора месяца назад. Он вздрогнул и обернулся, почувствовав чужое присутствие. Его глаза расширились от удивления, увидев пульсирующее светом продолговатое облако, превращающееся в полупрозрачную молочно–белую девушку. Он протёр глаза руками, но видение не исчезло.
«Не удивляйся, – зазвучал её голос у Поспелова в голове. – Я тебе не снюсь, не умерла, хоть и кажусь приведением. Ты думал обо мне. Я сидела, вернее, и сейчас сижу возле зеркала. Твои мысли через зеркальный коридор вызвали моего астрального двойника».
 – Кажется, крыша едет, – пробормотал Сашка.
«Ты в здравом уме. Просто обо мне ещё не всё знаешь. Разговаривай мысленно. Не нужно никого будить».
И в его голове сразу сформировался вопрос:
«Это саван на ней?»
«Нет. У нас утро, и это ночная рубашка. Мне плохо без тебя».
«Говоришь так печально. Что случилось?»
«Умерла мама. Ты уехал. Я совсем одна».
 – Ах, Люля! Как бы хотел помочь, но… – прошептав, опустил он взлохмаченную голову на руки, и тут Милочка заметила грязные бинты на его левой руке.
«Что с рукой?»
«Чепуха. Поранил», – он не хотел её пугать.
«Не лги! Тебя пытали?» – допытывалась Милочка, чувствуя боль, исходящую от него.
«Это символ устрашения. Они отрезали палец и отослали родителям».
«Чтобы прислали выкуп?»
 – Да.
«Изверги! Сволочи! Это им даром не пройдёт!»  – От ненависти к жестоким мучителям полупрозрачная фигура девушки стала сильно колебаться.
«Ну, что ты? Уже совсем не больно», – постарался успокоить её Александр, боясь, что колеблющийся образ может вдруг рассеяться.
«Где ты? Почему здесь держат? Кто они?»
 – Ты нетерпелива, – он печально улыбнулся. – Долгая история.
«Ой, прости! Засыпала вопросами. У нас есть пять минут. Давай по порядку».
 – Зачем тебе? Лишние терзания.
«Тише, Саша, не нужно вслух, – попросила она, почувствовав, что один из сокамерников заворочался. – Пояснения помогут тебя освободить. Где тебя держат?»
«Посёлок под Владимиром, зовётся «Оргуд». Недавно узнал».
«Странное название. Ладно – дальше. Это из-за дел с Тимуром?»
«Ну… да. После поездки на озёра я должен был лететь в столицу и передать одну вещь».
«Сашенька, прошу! Не темни сейчас. Вкратце расскажи суть. Это необходимо, пойми!»
«Я отвозил и забирал флешки у людей».
«Флешки? Что за флешки?»
«Не знаю… схемы, цифры, счета в банках под паролем… Капец, разговариваю с призраком… Бедная мама. Оно и хорошо… зачем ей свихнувшийся сын?».
«Подожди, думай чётче! – вновь попросила она. – А то твои мысли туда-сюда бегают. Я не успеваю. Ты должен был отвезти флешку, так?»
Он мотнул согласно головой.
«Часто ездил?»
«Четыре раза».
«Почему Тимур сам не возил?»
«Ты же знаешь, за ним следили».
«Я не знала. Ну, и…»
«Тимур погиб. Ничего мне не передал. Но отзвонился, что приеду с оплатой… Они сказали. После похорон меня встретил человек… И вот я здесь».
Он закрыл лицо руками, мысли стали бессвязными. Милочка ждала.
«Они думают, я убил Тимура и спрятал флешку».
«Тебя били? Пытали?»
«Зачем тебе? Я живой, что ещё?»
«Хорошо. А история с выкупом?»
«Заставили  написать письмо родителям… чтобы собрали три миллиона в валюте. Сказал, пусть лучше сразу убьют. Сумма нереальная… Алик узнал, что мать работает в банке. Пригрозил, что отправит меня ей частями».
«Скоро заточение закончится. Потерпи, Сашенька!»
 – Уже уходишь? – спросил он, увидев, что свечение начало блекнуть.
«Да».
 – Могу прикоснуться? Я должен знать, что не сплю, не бред.
«Можешь».
Он поднялся и попытался прикоснуться губами к её губам, но в это время, потревоженный его шёпотом, вновь зашевелился один из сокамерников.
«Ухожу», – заторопилась Милочка, и свечение будто рассеялось.
Подвал перед глазами стал блекнуть. Милочка глянула на своё отражение в зеркале. Из глаз брызнули слёзы, так сильно сжалось, заболело сердце, перехватило дыхание. Она постаралась успокоиться и собраться с мыслями:
«Флешка… Постой! Уж не та ли флешка, которую мне дал Стрельцов?»

За два дня до их поездки на озёра Теймур отдал ей флешку.
 – На! – протянул он маленький синий пенальчик. – Теперь это твоё.
 – Что на ней?
 – Наш эксперимент и всякая ерунда.
 – Эксперимент? Ты втайне от меня записывал видео? Сволочь! Какая же ты – сволочь! – её лицо исказила ярость: губы сжались и побелели, прищуренные глаза горели ненавистью. Милочка сжала руки в кулаки, то ли успокаивая себя, то ли готовясь нанести удар.
Они сидели в его машине. Быстрым движением руки Теймур прижал девушку к себе. Милочка бедром больно вжалась в корпус переключателя передач, находящегося между сидениями.
 – Мне нравится твоя импульсивность, но… в любви. Когда, не выслушав, начинаешь огульно поносить – хочется придушить, – высказал он сквозь зубы своё негодование.
 – Попробуй! – она с ненавистью смотрела в его карие глаза, не пытаясь вырваться, но была напряжена, словно сжатая до отказа пружина. Парень ослабил хватку, нежно погладил её горло, потом грустно улыбнулся:
 – Увы, сожму горлышко… и уже не услышу ни слов любви, ни слов ненависти. От тоски сойду с ума.
 – Отпусти! Мне больно.
 – Извини, – Теймур наклонил голову и осторожно коснулся губами её шеи. – Я всегда готов загладить свою вину. – Потом убрал руки и укоризненно произнёс: – А ты рвёшь мне душу, но хотя бы раз извинилась.
 – За что? За то, что тайком снимал «клубничку»? Может, ещё где-нибудь на сайт выложил? Отправил любоваться членам ордена? Или хотел меня  шантажировать?
 – Замолчи! – он ухватил её за плечо. – Иначе придушу! Неужели  думаешь, я козёл? Я не знал, чем опыт закончится. Одно дело – наши ощущения, другое – беспристрастный объектив.
 – Почему сразу не отдал? – стараясь высвободиться из цепких пальцев, недовольно спросила девушка.
 – Сначала хотел отдать, но не смог. Когда тебя не было со мной, я её…
 – Просматривал и… – Милочка себя еле сдерживала. Она, презрительно усмехаясь, уже хотела произнести слово, которое вертелось на языке, но Стрельцов, видимо, сообразив, что она намеревается сказать, печально покачал головой:
 – Дура! Я вновь переживал тот вечер, вспоминал твоё отчаяние, слёзы. Свои чувства к тебе.
 – И что же чувствовал? – спросила она, даже не пытаясь скрыть сарказм в голосе.
 – Ты была маленьким загнанным зверьком. Хотелось тебя заслонить от целого мира. – Теймур отпустил плечо и нежно погладил девушку по щеке.
 – Врёшь! – Милочка отбросила от себя его руку. – Ты меня провёл сквозь такие испытания. Не кто-нибудь, а именно ты. Лицемер!
 – Можешь не верить, но каждый раз просматривая запись, чувствовал любовь и вину. Свою вину перед тобой… Не злись, Зая! Потом-то всё было хорошо. Вспомни!
 – Ага. Особенно в странном лесу, где охотники чуть не застрелили, – напомнила ему Милочка о событии, которое чуть их не погубило.
Она Теймуру не верила. Вероятно, та запись была не единственной. Они выходили в параллельный мир пять раз. Что мешало ему записать процесс тех выходов тоже?
На флешке, кроме видео, находилась ещё информация под паролем. Возможно, данные о счетах в банках. Ничего не зная о ценности других данных, Милочка просмотрела видео. Её интересовали минуты, когда чувствовала себя зверем. Но на записи всё видимое пространство как бы размылось, а когда кадры приобрели резкость – она уже лежала на кровати рядом с раненым Стрельцовым. Убедившись, что видеозапись ничего не проясняет, девушка взяла молоток, разбила флешку, а осколки выбросила в мусорное ведро. Так решилась судьба Александра.

«Стрельцов, сволочь! – злилась она на бывшего бой-френда. – Судьбу друга отдал в мои руки. Ревность и ненависть снедали его. Впрочем, будь у меня сейчас эта флешка, бандиты вряд ли Сашу отпустили бы, – Милочка до сих пор ощущала в левой ладони острую, жгучую боль, будто вместе с Поспеловым лишилась пальца. – Эта рана лишь полбеды, она уже зарубцевалась. Что с ним станется после унижений рабства? Не сломается ли? не ожесточится? На мне клеймо жестокой убийцы. Сашу от такой участи должна оградить, потому что… люблю. Да-да, люблю, хоть и старалась вытравить чувство всеми силами… Как там и что – неизвестно. Одна не справлюсь. Нужно связаться со Стражем Предела. «Просите и вам дадут, стучите и вам откроют» – по-моему, так сказано в Писании».
Приняв окончательное решение, и наскоро перекусив, она отправилась на занятия. А вечером, освободившись от всех дел, и приготовив на скорую руку ужин, механически жевала салат и яичницу с колбасой, не ощущая вкуса пищи: все мысли и чувства сконцентрировались на одной проблеме – спасении любимого. В какую бы сторону ведьма не направляла свои мысли, везде упиралась в стену с множеством дверей, ведущих в тупики. Это страшно раздражало:
«Так не пойдёт».
Милочка легла на диван, расслабилась, закрыла глаза и занялась медитацией.
Вначале перед глазами была полная темнота, потом закружились маленькие фракталы, которые становились больше и ярче. Фракталы, постепенно изменяя форму и рисунок, стали расходиться от центра; и появилось бледное пятно, а в пятне – глаза. Пятно увеличивалось, увеличивались и знакомые раскосые глаза. Они смотрели, не моргая, но как бы спрашивая: «Чего ты хочешь?» Она постаралась сформулировать ответ, хотя мысль оказалась длинной и не очень конкретной:
«Глупо и рискованно мне просить о помощи, но  заставила крайняя необходимость. Я всей душой люблю человека и намерена спасти даже ценой жизни… моей».
Глаза глядели – и всё. Ни одного слова в ответ.
«Матильда сказала, что тебя зовут Пахадом. Если ты светлый бог – умоляю, помоги! Даже если слуга Сетха, я всё равно буду тебя просить. Ты оберегал меня в детстве – да-да, я помню! – дал мне «силу». Если тебе нужна жертва – принесу. Возьму грех на себя, но спасу Сашу».
Глаза моргнули и стали тускнеть, а она провалилась в темноту. Долго лежала, приходя в себя после транса. Глаза моргнули утвердительно на просьбу о помощи за человеческую жертву. Если бы не нужна была жертва – она бы всё равно убила того, кто отрезал Саше палец, а может, всех – такая ярость кипела внутри.
С самого начала план Милочки по освобождению Александра натолкнулся на препятствие – обыкновенную случайность. Поехав в агентство за покупкой авиабилета, она попала в ДТП.
Когда на мигающий жёлтый сигнал светофора пыталась проскочить перекрёсток, слева преградил путь джип цвета мокрого асфальта. Милочка успела притормозить и крутануть руль вправо, но чиркнула бампером своей машины по крылу внедорожника и разбила «габарит». Через несколько мгновений, придя в себя, узнала машину и водителя. Им оказался отец Александра.
«О, Дева! Лучше бы я провалилась в тартарары», – думала она, видя его рассерженное лицо и решительный шаг. Но, приоткрыв дверцу авто нарушительницы, старший Поспелов увидел девушку, которую сын представил невестой.
Чтобы не мешать движению и не столкнуться случайно с гаишниками, они заехали в тихий переулок. Сергей Васильевич был недоволен и обижен, что к исчезновению Александра девушка отнеслась равнодушно. Милочка рассказала о болезни и смерти матери, что смягчило настрой отца. Он пригласил её в свою машину, где поведал о поисках сына и посылке от похитителей.
После того как от сына не поступало звонков три дня, он разыскал родственников Стрельцова, стал им звонить. Отец Теймура ответил, что после похорон Александр вышел купить сигареты и не вернулся. Вещи и документы не взял. Они сами-де обеспокоены его исчезновением. Через два дня Сергей Васильевич вылетел к ним, написал заявление в Управление охраны правопорядка столицы. Были проверены морги, больницы, объявлен розыск. Он уже хотел или самостоятельно искать сына, или нанять частного детектива, но позвонила жена с сообщением: их обокрали. Взяли laptop, съёмные носители информации, украшения жены и всю наличность, какая хранилась в квартире. Кто-то побывал и на даче, ни чем не поживился, но дом пытался поджечь. Соседи вовремя заметили возгорание, тушили сами и вызвали из города пожарных. Однако следователь, который ведёт эти два дела, высказал подозрение: пожар и кража – только прикрытие, а действовали одни и те же люди. В квартире и на даче всё было перевёрнуто кверху дном. Из данного факта следователь сделал вывод: преступники что-то искали. Он допытывался у отца, чем его сын занимается, где находится. Разговор со следователем очень встревожил родителей Александра и навёл на размышления о связи погрома, пропажи сына и смерти Тимура. Они знали: сын и его друг занимались бизнесом, но не могли предположить, что он – криминальный. Александр всегда придумывал правдоподобные обоснования для своих отъездов. Сергей Васильевич вернулся домой и вновь наведался к дяде Теймура. Тот рассказал, что приходили два сотрудника из Федерального центра безопасности, расспрашивали о последних днях Теймура, осматривали его комнату, да только зря – следствие давно изъяло оргтехнику, записи и даже конспекты. А пять дней назад посыльный принёс родителям Александра букет гвоздик и маленькую посылочку. Гвоздик в букете двадцать штук, как и дней, что дали на поиски денег. А в посылке лежали два фаланга от мизинца сына.
Лицо Сергея Васильевича сморщилось, он закрыл его руками, застонал. Милочка понимала, как ему больно, она испытала такую же боль, когда увидела левую руку Саши. Мужчина немного помолчал, справляясь со своим горем, а потом продолжил:
 – Ларису Павловну с инфарктом увезли в больницу. Я ищу деньги. Сумма выставлена запредельная. Не то, что через двадцать дней, но и через год нам столько не собрать. В Управлении меня успокаивают, дескать, ждите весточки от похитителей и надейтесь на наш профессионализм… Но я, Людмила, начинаю сомневаться в успехе. Пропал он в столице. Не факт, что его держат там, – угрюмо произнёс он и тяжело вздохнул.
«И сомнительно, что отпустят живым», – подумала Милочка. Она сначала не хотела посвящать его в свои планы, но немного поразмыслив, пришла к выводу о необходимой помощи отца в таком непростом деле. Поэтому отложила покупку билета. Следовало подвести Сергея Васильевича к известию о местонахождении сына. Но сделать это сообщение она запланировала на следующий день.

В столицу они вылетели через два дня, оттуда на рейсовом автобусе доехали до столицы Центральной губернии Владимира; и только поздним вечером третьего дня устроились в гостинице. Утром следующего дня решено было съездить в предполагаемый посёлок и осторожно разведать всё на месте. Милочка сказала Сергею Васильевичу, мол, позвонил неизвестный местный житель, которому случайно Александр передал номер её мобильника. Перед Сергеем Васильевичем она разыграла роль измотанной путешествием девушки. Она не железная, и действительно очень устала, но мужчину не следовало вмешивать в операцию по освобождению: и мог пострадать, и впасть в истерику или ступор, увидев её монстром. Тем более он хотел привлечь к освобождению сына местные правоохранительные органы.
«Вдруг здесь круговая порука, и бандитов крышует местная власть?» – беспокоилась Милочка. – Нет-нет. Нельзя, чтобы в планы вкралась ещё одна случайность».
Она тихонько вышла из номера, нашла частника, немолодого мужчину на видавшем виды отечественном авто, и попросила отвезти  в посёлок. За двести банкнот мужчина согласился ехать «на ночь глядя» – так он пробурчал. Через полчаса были на месте.
 – Я вам заплачу ещё двести сверху. Подождёте в течение часа? – спросила девушка у недовольного водителя. – Мне очень надо. Прошу, вас!
 – Хорошо, – ответил водитель. – Но – ни одной минутой больше!
Перед отъездом она много думала о доме, где держали Александра. Даже медитировала над картой Центральной губернии, которую нашла в Сети. И она его увидела – большой трёхэтажный особняк, облицованный металлосайдингом, укрывшийся за двухметровым бетонным забором.
Минут пятнадцать она блуждала по посёлку, пока за берёзовой аллеей не разглядела очертания похожего особняка. Да, это был он – дом, увиденный в медитации. В окнах третьего этажа горел свет. Сбоку от калитки, на бетонном столбе, находилась кнопка вызова. Милочка на неё нажала и решила не отпускать, пока кто-нибудь не выйдет. Для подстраховки несколько раз пнула по железной калитке. Грозно залаяли два пса.
«Монстры, а не псы, – определила она на слух. – Ну, да ничего…»
Её боялись вообще все животные, чуя звериную сущность. Собаки поджимали хвосты, кошки шипели, лошади ржали, косили дикими глазами и пытались встать на дыбы. И все старались поскорее уйти с её дороги.
 – Кто там? – послышался недовольный мужской голос.
 – Открывай, дяденька! Свои.
 – Свой? Какой свой? Кто это?
 – Открывай! Увидишь, красивый, – на цыганский манер почти пропела она. Калитка открылась, и в проёме показался молодой мужчина, с южным типом внешности,  с небольшой, скобкой окаймляющей подбородок и скулы, чёрной бородкой, одетый в камуфляж.
– Чэго тэбэ, крошка, – стараясь разглядеть её в темноте, усмехнулся он.
 – Да уж не тебя, – ответила она усмешкой на усмешку, стараясь проскользнуть в открывшийся проём. Не получилось. Мужчина прижал к себе полотно калитки. Тогда девушка, отступив на шаг, сказала:
 – Хотя… возможно, и тебя. Я за Сашей Поспеловым приехала, выкуп привезла.
У чернобородого от её наглости в голосе послышалась злость:
 – Нэ шуты так, толка.
 – А я и не шучу, бычок.
Он оглядел улицу поверх головы девушки  и, увидев её безлюдность, криво усмехнулся:
 – Проходы, эслы смэлый. Дэнгы пры сэбэ? – мужчина подвинулся, освобождая проход.
 – А как ты думал? – Она спокойно зашла во двор и повернулась лицом к рвущимся в ярости двум огромным собакам. Те неуверенно гавкнули ещё пару раз и полезли в свои будки. Мужчина растерянно смотрел то на собак, то на девушку.
 – Ты на собачек не смотри. Ты сюда смотри, красивый, – улыбнулась она и раскрыла большой пакет. В пакете лежала приготовленная заранее «кукла» из валюты и листов нарезанной бумаги. Мужчина, мельком глянув на пачки денег, прищёлкнул языком.
 – Закрывай калитку, и пойдём в подвал, – торопила его Милочка. – Я на заложника посмотрю, а ты посмотришь на деньги. В темноте же не понять, они фальшивые или настоящие. А их ещё сосчитать нужно.
 – Пойдом, сама напросылас, – сказал чернобородый и, крепко ухватив  за предплечье, потащил девушку к подвалу. Милочка не сопротивлялась, а только сказала:
 – Ты ключики-то от каморки прихвати, а то сделка не состоится. Хочу убедиться, что пленник жив, а не отдал богу душу.
 – Нэ бойсэ, дэвочка. Вот оны – клучыкы, – он вынул из кармана и потряс связкой ключей. – И комнатка дла тэбе там прыготовлэна.
Девушка промолчала. Для неё главное – быстрее попасть в подвал. Он открыл ключом дверь, ведущую в подвал, и втолкнул её в тёмное помещение. Хорошо, что она надела кроссовки, а не то – полетела бы кубарем с лестницы.
 – Осторожнее, красавчик, – возмутилась Милочка. – С дамой обращаешься, не с кулём картошки.
 – Поговоры ещо у мэнэ, стэрва! – зло буркнул похититель и щёлкнул выключателем. Коридор и лестница в полуподвальное помещение осветились неярким желтоватым светом.
 – Никакого уважения к женщине, – пробормотала Милочка. – Что за сброд?!
 – Ты чэго сказал? – грозно наступал похититель на девушку.
 – А того. – Больше не раздумывая, она ударила наглеца «силой». Человек полетел вглубь коридора и ударился головой о стену.
 – О-ой, шайтан! – застонал чернобородый, приподнимаясь и ощупывая голову. – Проклатый гадына! Толко подойды – буду рват тэбэ зубамы!
Девушка расхохоталась:
 – Ха-ха-ха! Зубами, говоришь? Посмотрим у кого зубы длиннее.
Отбросив в сторону пакет, она вся затряслась. Воздух вокруг неё стал сгущаться и закручиваться в вихрь. И тут он закричал не своим голосом, увидев чудовище – девичье тело с головой львицы. В три прыжка монстр оказался возле человека, пытавшегося встать на ноги. Раздалось рычание, дикий крик жертвы, перешедший в задыхающийся хрип, хруст разгрызаемых костей, и от туловища отлетела откушенная голова, заливая кровью бетонный пол. Из разорванной шеи мужчины брызнул фонтан крови. Монстр отстранился, удерживая жертву сильной рукой, подождал, пока поток извергаемой крови ослабнет, и припал к обезглавленному, вздрагивающему в агонии туловищу. Насытившись, откинул труп, попятился и прижался спиной к стене. Через несколько минут в коридоре стояла тоненькая девушка в одежде, залитой кровью. Её лицо, шея и ноги тоже были в крови.
Она стянула с себя кое-где разорванный джемпер и вытерлась им. Быстро скинула юбку и обтёрла кроссовки. Потом свернула окровавленные одежды, подошла к пакету и достала вязаное платье с длинными рукавами из-под «куклы» с деньгами. Уже натягивая платье, услышала мужские голоса во дворе. Подняв отлетевшую к лестнице связку ключей, стремительно кинулась к железной двери камеры и стала подбирать ключ к замку. На её счастье второй ключ из связки оказался нужным. В этот момент в подвал спустились ещё трое похитителей. 
 – Стоять, твари! – заорала ведьма. От неожиданности мужики замерли, а жуткий вид стены и пола, залитых кровью, растерзанного тела товарища или родственника (кто их разберёт, этих бандитов, да ещё при свете тусклой лампочки) поверг их в полный ступор. Из камеры уже выбегали встревоженные рабы. 
Бандитов она приказала связать тряпками, какие найдутся, и затащить в каземат. Ведьма не желала им лёгкой смерти.
 – Быстрая смерть – лёгкое наказание, – сказала она. – Наяву и во сне их станут терзать жертвы. Они сойдут с ума и издохнут от собственного страха, но не сразу. Пусть помучаются.
С этими словами ведьма выпроводила пленников из камеры, посоветовав собрать женщин и детей, живущих в доме, и закрыть в одной из комнат. Но предупредила, чтобы убедились в том, что эти четверо – единственные мужские особи рабовладельческого поместья.
Со связанными бандитами она пробыла недолго. Постаралась быстро войти в транс и вызвать Пахада. Только эта сущность могла навсегда отключить разум у палачей, заменив кровавым кошмаром. Бандиты с ужасом и ругательствами смотрели на ведьму, но ей до их угроз не было дела.
Девушка затряслась всем телом. На побелевшем лице лишь чернели огромные невидящие зрачки, которые уставились в угол камеры. Там из потолка ударил сноп света. В нём закружились, заблестели маленькие звёздочки, будто вихрь золотой пыли. Вихрь сгустился, и на его фоне появились большие раскосые глаза; они уставились на связанную группу людей. Те от страха закричали и стали бормотать молитвы. Глаза перевернулись, начали темнеть. Еще несколько мгновений… и это уже не глаза – тень монаха в сутане. Его тень, как тень неумолимого Командора, начала расти и колебаться.
Ведьма усмехнулась:
 – Чего испугались, правоверные? Перед вами глаза бога. Сейчас он решит: кто – праведник, а кто – великий грешник. Торопитесь раскаяться.
Она устало поднялась с колен и, пошатываясь, добралась до двери. За спиной стояла гробовая тишина – люди онемели от ужаса. Выйдя из камеры и прикрыв за собой дверь, девушка встретила вопросительный взгляд Александра.
 – Там будет стон и скрежет зубов, – пояснила Милочка печально. – Мне нужно выбраться на свежий воздух. Пойдём отсюда!
 – Что с тобой? Вся дрожишь, белее снега, – спросил он, дотронувшись до её руки. – Как смогла здесь появиться?
 – Сейчас не время, Саша. Нас ждёт машина. Не успеем, она уедет назад. Тогда могут появиться неприятности.
 – А остальные?
 – У этих ублюдков есть транспорт?
 – Есть джип.
 – Пусть берут и поскорее мотают подальше. Помоги мне дойти до машины. Она в двух кварталах отсюда. Я в дороге третьи сутки. Почти не отдыхала. В пакете плащ. Накинь, а то на тебя страшно смотреть. Боюсь,  водитель откажется нас везти назад.
Поспелов надел плащ и, поддерживая её за талию, повёл в указанном направлении. Уже в машине Милочка отключилась.

Она очнулась от тряски и яркого солнечного света, бьющего в глаза. Тело всё затекло от неудобной позы. Оказывается она лежала на коленях у Саши. Впереди, рядом с водителем, виднелся профиль Сергея Васильевича, а они с Сашей располагались на заднем сидении иномарки.
 – Как ты нас напугала! – произнёс Александр, увидев, что любимая открыла глаза. – Меня выручил звонок отца на твой мобильный, а то – хоть караул кричи! Девушка без сознания, бомбила на нервах и готов высадить посреди дороги, глубокая ночь вокруг, а впереди незнакомый город.
Поспелов наклонился и поцеловал её в лоб.  Его исхудавшее и бледное  лицо было чисто выбрито. Длинные волосы вымыты и причёсаны, а вместо грязного рванья – спортивный костюм и куртка.
 – Что ты меня целуешь в лоб? Я пока жива, – улыбнулась Милочка. Он наклонился и легонько поцеловал её  в губы.
 – Люля, любовь и благодарность я выкажу дома, – шепнул Александр. – А ты мне кое-что расскажешь.
 – Где мы?
 – Уже подъезжаем к столице, – к ним повернулся Сергей Николаевич. – Людмила, я счастлив, что такая жена будет у нашего обормота. Чтоб коня на скаку и в горящую избу.
 – Вы преувеличиваете мои возможности, – сказала она, поднимаясь с коленей любимого.
«Знал бы он о моих талантах и делах, не говорил бы так восторженно, – думала Милочка, глядя на мелькание белоногих берёз. – Интересно, что ему рассказал сын о своём освобождении?»

15

Нанесу быстрой кистью тревожную память,
Нарисую сражения с капризной судьбой,
Пусть покинут меня и живут между вами,
Подлость мира сметая, как мусор, метлой.

 – Ты опять во сне видела кошмары? – Александр сосредоточенно смешивал краски, искоса поглядывая на Милочку. Та неопределённо пожала плечами и скривила губы.
 – Пожалуйста, не шевелись! Тени лягут под другим углом.
 – С чего это взял? – изображая удивление, она вскинула на него глаза – озёра.
 – Не прикидывайся! У тебя даже глаза от воспоминаний сразу меняют цвет. Думаешь, одна умеешь читать чужие мысли? Ошибаешься, Люля. Мне проникать в твою голову не требуется. Всё читается на лице.
 – Ну, коне-е-ечно. От вас, художников, ничего нельзя скрыть. Вы всё узнаёте по малейшим изменениям светотеней, – усмехнулась девушка.
 – Тебе подтвердит любой портретист. Не нужно сарказма! Художник в первую очередь должен быть неплохим психологом, чтобы правильно отразить  внутренний мир  натуры.
Он принялся за полотно, нанося один мазок за другим.
 – А как же сакраментальное: «Я так вижу», а вместо лица композиция из треугольников и квадратов? – поддела его Милочка.
 – Не обязательно впадать в крайности. Мы говорим не об абстракционистах.
 – А о чём?
 – О тебе, – проговорил художник, продолжая работать и только искоса поглядывая на девушку в кресле. – Пойми! Мне не безразлично твоё состояние души, эти ночные кошмары. Я слышу, как стонешь и кричишь во сне.
 – Но это вовсе не кошмары, – настаивала она.
 – Перестань, Люля! Даже если… полёты и общение с неведомыми  потусторонними мирами. Они не несут ничего положительного. От хорошего не стонут и не кричат.
 – Якобы мои кошмары – неадекватные реакции на необычные ощущения и видения. Видения трудны для моего восприятия – вот и всё! Они – проявление нашего мира, а не каких-то потусторонних, – продолжала настаивать Милочка.
 – Ну, извини, не так выразился, – поджал губы Александр.
 – Нечего извиняться, – миролюбиво заявила девушка, чувствуя, что разговор скатывается к препирательству. – И я не замечаю многого, что ты видишь с первого взгляда. Видел бы ты всю гамму цветов астрального мира… Невероятно красиво. Я не всегда могу скрывать и подавлять эмоции. Ничего не поделаешь… я пока неопытная ведьма.
 – Я не волшебник, а только учусь. Серьёзный разговор свела к шутке, – осуждающе покачал головой Поспелов. – Как это характерно для тебя! Но мне не смешно. Я всерьёз обеспокоен. Нечего, Люлька, голову морочить. Эти проявления астрального мира несут угрозу. Прежде всего, тебе! Неужели не понимаешь?.. Или делаешь вид? Именно из-за них твой отказ оформить наши отношения, нежелание иметь детей.
Милочка в знак протеста замахала руками и соскочила с кресла.
 – Сегодня не обвиняй, что не могу высидеть час.  Сам виноват! Не могу спокойно слышать, как валишь всё в одну кучу.
Александр сокрушённо покачал головой, вздохнул и стал промывать в растворителе кисти.
 – Я не валю в одну кучу… – проговорил он после недолгого молчания. Но девушка не дала закончить фразу, перебив его:
 – Саша, перестань! Я не хочу ссориться из-за того, что мы не в силах изменить. Такова наша судьба.
 – Ты так думаешь. Я совсем другого мнения. Все вещи взаимосвязаны, – мягко, но упрямо гнул свою линию Поспелов. – Не следует, дорогая, себя обманывать. За последнее время внимательно прочёл несколько статей  по психологии и сопоставил с тем, что с нами происходит…
 – Нашёл серьёзные отклонения от нормы? В первую очередь у меня. Надеюсь, не причислил к разряду буйно  помешанных? – опять перебила его девушка притворно-возмущённой тирадой.
 – Я говорю серьёзно. Выслушай! – настаивал Александр. – Все те отрицательные эмоции… – он жестом остановил её реплику, – и даже положительные. Пусть так. Всё, что не даёт покоя твоей измученной душе, можно из разряда неявных перевести в явные. Тем самым освободить тебя.
 – Как сие намерен исполнить? Ты волшебник? Маг? – она удивлённо уставилась на Поспелова.
 – Не перебивай! Собьюсь с мысли. – Он замолчал, что-то обдумывая, но поднял вверх указательный палец, давая понять, чтобы и она пока молчала,  а потом продолжил: – Я долго думал и, кажется, нашёл решение. Ты должна свои сны попытаться изобразить в рисунках. Видения заживут самостоятельной жизнью. Ты освободишься и успокоишься.
 – Мда-а… Решение довольно оригинальное, надо сказать. Но не учёл одного. Я не умею рисовать, – Милочка растерянно развела руками. Увидев, что девушка почти готова с ним согласиться, Поспелов с жаром заговорил, стараясь быть убедительным:
 – Не проблема. Я для чего? Обязательно помогу. Давай попробуем! Вдруг получится? Сначала попытаешься подобрать увиденные «невероятные» цвета. Пусть приближённо. Потом попробуешь отобразить формы. Как умеешь. Красиво или не красиво – не главное. Затем создашь сюжеты. Неважно, что сначала ничего не будет получаться. Важно другое. Воспоминания, гнездящиеся в мозгу, передашь рукам. Пусть даже по типу автоматического письма. Те силы, что воздействуют на тебя… божественные или бесовские – без разницы! – захотят проявиться. Полагаю, со временем рисунки получатся. Ну, Люля, соглашайся!
 – Солнышко моё! Один твой взгляд, и любая девушка готова на всё. Хоть в пасть акуле, – мило улыбнулась она.
 – Опять всё перевела в шутку, – насупился он.
 – Серьёзна как никогда! Что бы без тебя делала? Ты – за мамку и за няньку, за доктора, любовника. Что там ещё, а? – состроила Милочка лукавые глазки и приоткрыла губы, будто ожидая конфетки или поцелуя.
 – Все эти качества сводятся к одному слову – «муж». А его ты избегаешь произносить, – с обидой в голосе проговорил Поспелов.
 – Хорошо, мой строгий муж! – Она подошла и повисла на плечах мужчины, подставляя пухлые губки для поцелуя. Потом запустила одну руку ему в шевелюру и стала ласково перебирать завитки волос на затылке. Другой рукой, пока длился поцелуй, она ловко развязала широкий пояс своего длинного шёлкового платья. Раз! – и глаза Александра покрыла повязка.
 – Людмила! – воскликнул он с деланным возмущением.
 – Молчи! – шепнула девушка, ловко завязывая повязку.
 – Ах, хитрая ведьмочка! Всегда знаешь, как заставить меня замолчать.
 – Сейчас изжарю тебя живым огнём… пламенной страсти, – шептала Милочка, проводя кончиком тёплого и нежно-трепетного язычка по краю его уха и неожиданно, прикусывая острыми зубками мочку, при этом расстегивая и снимая с него рубашку. – Потом разрежу на кусочки… острым ножом желаний…
Ловко сбросив с себя платье, она обхватила мужчину руками, прикасаясь и водя снизу вверх шершавыми сосками по его обнажённой спине. Одновременно она поглаживала рельефы мышц на его груди, неожиданно пощипывая его крохотные соски. Милочка задержала одну руку напротив его сердца, другой расстёгивая и высвобождая его желания наружу.
Поспелов почувствовал, как сердце дало сбой, потом быстро и гулко забилось в груди. От разлившегося пожара желания всё его тело покрылось гусиной кожей.
 – Возьму их в свой окровавленный рот… и буду с жадностью поглощать.
Её прикосновения и слова, полные пылкой страсти, в голове Александра произвели эффект разорвавшейся бомбы. Он задрожал всем телом, как застоявшийся в стойле нетерпеливый жеребец. Не в силах больше ждать ни одной минуты, сорвал с глаз повязку, повернулся, подхватил Милочку на руки и понёс к дивану, на ходу целуя податливое тело.
Они вместе жили уже четыре месяца. Милочка, всячески изворачиваясь, уходила от серьёзного разговора о женитьбе. Избегать рокового шага следовало по нескольким причинам, полагала она.
Первой – являлась забота о нём, единственном близком человеке, погубить которого страшилась.
«За мои грехи достаточно смерти мамы. Брачные узы навсегда могут связать Александра со мной. Не зря  говорят, что заключаются на небесах. Он станет очередной жертвой за моё тёмное прошлое, а расплата, боюсь, наступит рано или поздно. Без разницы, в чьих руках окажется меч возмездия. Высшие силы карают более жестоко и изощрённо, чем закон и правосудие в руках людей».
Второй причиной было убеждение, что супружество должно строиться на откровенности и доверии двух любящих сердец. А их совместная жизнь зиждилась на лжи. Она убедила себя, что Саша отбросит её, словно презренную, подлую тварь, узнав об убийстве Теймура.
«Молчать – ложь потянет за собой другую. Уже потянула. Та накрутит третью. И любовь погибнет, запутавшись мухой в липкой паутине недоверия и подозрительности. А узнает, что я монстр, дикое животное? Об этом даже думать не хочу», – гнала от себя неприятные мысли ведьма.
Появилась и третья, очень важная причина. Он семью без потомства не представлял, заводя вскользь разговор о будущем ребёнке. По словам Матильды, ребёнок унаследует от матери способности. Своей судьбы она не пожелала бы и врагу, тем более своей крошке.
Но самый важный запрет был в ином, в её жажде человеческой крови. В монстре, которого пока удавалось контролировать.
«Надолго ли? Вдруг сможет вырваться? Мало ли по какой причине: болезни, беременности, алкогольном опьянении, травме. Почувствую, что контроль ослабевает? Уйду от Саши. Уйду навсегда, наговорив кучу гадостей. Чтоб не жалел, не искал, возненавидел и забыл. Он найдёт себе другую женщину, женится и будет счастлив», – твёрдо решила ведьма, оправдывая такими рассуждениями собственную трусость и недоверие к любимому. Но эта трусость была оправдана тем, что Саша, узнав о ней жуткие подробности, мог бояться быть рядом. Понимая, что ей нет места в человеческом обществе, не зная, где найти пристанище, как бросить всё, к чему привыкла с детства, Милочка молчала и ждала, считая прожитые дни, месяцы. На годы она не замахивалась, заглядывать в будущее боялась по причине фиксации картинки сознанием. Много ли ей ещё осталось – молодой и полной сил? И жить очень хотелось, и надоело мучиться, и решения она пока не видела. Надеялась на чудо. А на что она ещё могла надеяться?
Родители Александра приняли Милочку в свой круг, не расспрашивая, не рассуждая и не осуждая за желание пока пожить гражданским браком, так делали многие, проверяя свои чувства на прочность. И за это слово «пока», она цеплялась всеми силами, стараясь не заглядывать в будущее.
В Александре, после заточения, проснулась неукротимая жажда деятельности. Закончив работу в офисе строительной компании, он приходил домой и рисовал. Лариса Павловна, заходя к молодым на огонёк, однажды сказала, дескать, весной можно будет устроить персональную выставку.
В своём предположении Александр как в воду глядел: через месяц Милочка освоила акварель, ещё через два – сносно рисовала маслом. Труднее всего давался подбор красок для передачи насыщенных, чистых и, вместе с тем, переливчато-прозрачных цветов тонкого мира. С формами и композициями картин было немного проще – ей помогал Александр. Но на него её картины наводили томительно-тревожное, даже гнетущее настроение. Они заманивали чистотой и воздушностью пейзажей и, одновременно, в переплетении линий и форм просматривалась некая скрытая от посторонних глаз тайна. И всё же творчество жены Александру нравилось, поэтому без колебаний предложил выставить несколько работ в двух комнатах Художественного салона, арендованных Ларисой Павловной под его персональную выставку. Он отобрал пять работ. Две акварели: «Дух воды» и «Дух леса», и три полотна, исполненных маслом: «Страж пещеры», «Черный монах» и «Бесприютная душа».
Экспозицию следовало раскрутить. Знакомый искусствовед сказал Ларисе Павловне, мол, если этого не сделать, то никто не придёт: молодых художников из народа, неожиданно вынырнувших в далёкой глубинке, не знают. Нужен человек, способный провести грамотную рекламную компанию, иначе залы будут пусты. За неделю до открытия он привёл молодого человека – имиджмейкера местного разлива. Тот дал несколько дельных советов по обхождению с посетителями, переговорам с потенциальными покупателями, внешнему виду и стилю одежды. Также сказал, что для начальной раскрутки следует позвать парочку корреспондентов местных газет – но не вместе, а порознь – для дачи якобы эксклюзивного интервью. Их он приведёт за два дня до открытия – подвязки надёжные. На открытие неплохо бы пригласить местное телевидение и репортёра из какой-нибудь центральной газеты. А вечером устроить приём для провинциального бомонда, не слишком избалованного такого рода мероприятиями. Мол, приглашениями он займётся немедленно. Все хлопоты будут стоить кругленькую сумму. Выслушав необходимую программу действий и стоимость, Лариса Павловна заверила молодого человека:
 – Наш банк выделяет спонсорскую помощь для многих направлений в молодёжной политике губернии. Данный проект вписывается в культурную составляющую.
Имиджмейкер одобрительно подхватил, дескать, молодые таланты следует поддерживать, несмотря ни на что, ведь они – будущая веха культурной жизни страны, передовой отряд интеллигенции, которая поможет сблизить Восток и Запад, сгладит противоречия в понимании общечеловеческих ценностей. Следует только немного «причесать и припомадить». Напыщенных фраз он говорил ещё много, видимо, привыкнув представлять и консультировать различных политиков.
Эти разговоры и предстоящие интервью сильно обеспокоили Милочку. Её картины накладывали на создателя печать мистицизма. Это, с одной стороны, притягивает людей, но с другой – вызывает настороженность.
«Популярность может со мной сыграть злую шутку», – переживала Милочка. Она уже раскаивалась в том, что позволила себя уговорить и выставила на всеобщее обозрение сокровенное, ругая себя за глупое желание приоткрыть людям глаза на окружающий духовный мир. Сказано же: «…Не давай святыни псам и не бросай жемчуга твоего перед свиньями, ибо поправ его, они обернуться и растерзают тебя». Но дать отбой уже не могла – деньги были уплачены, и рекламная машина набирала обороты.
Из-за чувства надвигающейся опасности, хотелось стать маленькой, незаметной мышкой и юркнуть в спасительную щель в полу. И она решила поменять имидж, прикинувшись «мебелью». В комиссионном магазине  подобрала себе мешковатый тёмно-коричневый костюм с длинной прямой юбкой и коротким жакетом. Волосы гладко зачесала назад, связав их в тугой узел. Одела большущие, со слегка затемнёнными стёклами очки и коричневые, со стоптанными каблуками баретки.
Когда Александр увидел её в таком наряде, то выпучил глаза от изумления, но, смекнув, расхохотался:
 – Ха-ха-ха! Ты упустила одну важную деталь.
 – Какую?
 – Сеточку едва заметной седины в волосах. А так… образ синего чулка не совсем закончен. Какую маску, прикажешь, нацепить мне? Наклеенную бороду и усы? В руках будет бадик, а в ухе – слуховая трубка? Да, чуть не забыл. Еще водружу на переносицу пенсне на бечевке.
Милочка рассмеялась:
 – Саша, старик Хоттабыч и серая Мышь – перебор.
 – А ты подумала, как буду демонстрировать изюминку моего творчества? Твой портрет.
 – А что в нём не так?
 – В нём всё так, надеюсь. Что я должен отвечать на вопрос: «Кто этот дивный ангел?»
 – Скажешь… первая любовь. Или не первая, а? – подтрунивала она.
 – Люля, не люблю врать. По крайней мере, стараюсь. Скажу честно: «Моя жена». А потом, естественно, укажу пальцем на тебя.
Милочка представила крайнюю степень изумления на лицах посетителей.
 – Тогда приобретёшь славу фантазёра или сумасшедшего.
 – Вижу, что этого и добиваешься.
 – Обязательно! – она чмокнула его в щеку. – А если серьёзно… Понимаешь, дорогой, зрители будут засматриваться на портрет, потом разглядывать меня, словно какую-нибудь  кинозвезду, – она выпятила грудь вперёд и изобразила на лице гримасу обольстительницы. – В них вспыхнет нездоровое любопытство. Они начнут интересоваться всем, кроме главного… того, для чего пришли. Искусства. Пойдут сплетни, перетряхивание грязного белья. Тебе это надо?
 – Долго собираешься играть роль старомодной зануды?
 – Время покажет.
Корреспондентов местного еженедельника «Вести» и женской газеты «Леди» Александр встречал один, а Милочка скромно сидела в кресле и читала книжку. Высокий прыщавый парень из «Вестей» вначале рассматривал пейзажи, рассыпая одобрительные междометия. Возле портрета Милочки, оставленного художником «на закуску», они задержались надолго. На полотне она была изображена сидящей в кресле, в задумчивости устремив взгляд больших тёмно-голубых глаз вдаль. Одна её рука грациозно подпирала голову с каскадом густых локонов, а другая удерживала за ошейник вставшего на задние лапы огромного ротвейлера, рвущегося на свободу, оскалив большущие клыки, способные разорвать в клочки любого. Если девушка собой олицетворяла спокойствие и силу, то собака – ярость и напор. Поспелов назвал полотно «Неземная».
Александр хотел её изобразить рядом с семейным псом Бесом. При появлении Милочки в квартире Поспеловых Бес злобно рычал, пятился и убегал прятаться за диван. Скалясь и тихонько порыкивая, он высовывался на половину корпуса из-за укрытия, но стоило ей даже ненароком взглянуть в его сторону, – прятался назад. Старшие Поспеловы удивлялись поведению питомца, которого от других гостей приходилось закрывать в другой комнате. Милочка лишь улыбалась и в недоумении разводила руками.
После освобождения, ей пришлось объяснить Саше убийство одного из преступников. Девушка не могла признаться любимому, что превращается в монстра, поэтому рассказала историю, отводящую подозрения. Она поведала, что её бабушка была потомственной целительницей, но люди шептались между собой, называя её ведьмой. Бабушка умерла рано, передав дар внучке. Елена Николаевна-де не хотела, чтобы мать передавала магические способности маленькой девочке, но та мучилась, никак не могла умереть, и дочка сдалась. Бабушка заверила дочь: дар в себе внучка начнёт ощущать не ранее семнадцати – двадцати лет, а захочет ли им пользоваться – будет уже её делом. Говорила, что даром воспользовалась один раз, только для его освобождения, повлияв на одного из псов, который перегрыз горло хозяину. Огорчалась взятым на душу большим грехом за убийство и наведения чар на похитителей.
Рассказанная история выглядела более правдоподобно, чем случившееся с нею в детстве. Ведь поведай она, как  испугалась и потеряла сознание, увидев огромного волка, вышедшего из стены; как тот приходил к ней в больницу и ложился около кровати, а она залезала под одеяло и отказывалась кушать, ходить в туалет и на процедуры – Александр подумал бы, что она – сумасшедшая. А рассказ о снах, разговорах с Матильдой, обретение «силы» однозначно приведёт её в психиатрию надолго.
Для исполнения задуманного, Александр однажды притащил Беса к Милочке. Тот упирался, поскуливал, а когда она его взяла за ошейник, пытался вырваться злобно скалясь. Пришлось художнику сделать несколько фотографий непоседливой четвероногой модели, а потом перенести на полотно.
 – Ше-де-евр! – восхищённо произнёс корреспондент. – И какая интересная композиция. На фоне демона пса и заднего плана – уплывающих в серебристо-серый туман городских улиц со стаей чёрных птиц – она действительно кажется неземной красавицей, этакой задумчивой феей, сдерживающей зло и пороки мира.
Милочка из своего уголка с интересом смотрела на парня, прервав чтение.
«Надо же. Мы, оказывается, разбираемся в искусстве?»
 – Верное замечание, – молвил художник. – А знаете, как зовут пса?
 – Как?
 – Бес.
 – Ну… тогда бы я сменил название. «Ангел и Бес», как вам?
 – Надо над этим подумать, – сказал Александр.
От этих рассуждений у Милочки неприятно засосало под ложечкой. Даже не подозревая, оба попали в точку. Корреспондент – когда подсказал название, отражающее две стороны её личности, а муж – когда изобразил её, удерживающей злобное, опасное животное, не догадываясь о второй сущности жены.
«Мазня» Милочки долговязого не очень впечатлила, но приятная крашеная блондинка, присланная от газеты «Леди» и бросающая заинтересованные взгляды на красавца-художника, задержалась подольше возле её работ. Узнав, что невыразительный «очкарик» в старомодном костюме и есть автор, презрительно оглядела девушку с ног до головы. Потом, больше обращаясь к Александру, чем к ней, спросила:
 – Вы адепт какого-то мистического учения?
Спокойно приняв вызов и посмотрев на блондинку из-под очков, Милочка понимающе улыбнулась:
 – Вовсе нет. Таким вижу окружающий мир.
Дамочка вновь внимательно её оглядела.
 – А ваши картины затягивают. Я, например, испытала такое чувство.
 – Всё правильно, – подтвердила Милочка. – Наш мир притягательно красив и таинственно неизвестен. Он несёт в себе добро и зло – одновременно. Вернее, мы раскладываем его по шкале добро-зло, а он ни то и ни другое. Он – жизнь, существование в развитии, бесчисленное количество потенциальных форм и содержаний.
 – Да уж, да уж… Но ваш монах – злой искуситель, похожий на демона.
 – Зло должно искушать. Не познав, что есть зло, как узнаем, что относится к добру? Задача-то трудная, грань размытая. Что оказывается злом для отдельного человека, группы лиц, может оказаться добром для человечества или для природы, например, – и наоборот. А у Сетха миллионы лиц и ни одного собственного, ведь именно мы – носители добра и зла. Только время решает, успешно мы сдали экзамен на состоятельность личности или провалили. Но и тут критериев нет. Десять, сто, пятьсот лет – в каждом из этих периодов свои оценки прошлому.
 – Хм… интересный взгляд.
 – Житейский. Просто окружающий мир – это большой театр. И каждая, даже малая травинка играет в нём свою роль, иногда очень удачно мимикрируя. Часто бывает трудно за внешними проявлениями разглядеть суть.
Блондинка мило улыбнулась, поняв намёк.
 – Вы полагаете, что не существует Абсолютного зла и Творца?
 – Насчет Творца скажу так: он есть. А вот насколько ответственно относится к своему детищу – трудно понять. Абсолютное зло? Я такого не знаю. Мы так старались выжить, так хотели изменить мир под себя, что какие-то самоорганизующиеся силы просто обязаны были появиться. Люди стали им давать оценки, названия: добрые боги, злые боги, демоны, ангелы, духи. Мы развиваемся, взрослеем, умираем. Тоже происходит и с ними.
 – Вы полагаете, в их появлении виноваты люди?
 – И люди, и природа. Она живая, внутри неё идёт борьба, приспособление и развитие, обмен информацией и энергией.
 – От ваших картин идёт какое-то воздействие. Это магия?
Милочка усмехнулась:
 – Хм, магия… Слово направляет силу, сила воздействует на материю. Та, в свою очередь, выделяет силу. И все эти процессы дают информацию. Таинство, что кроется во взаимодействии слова и силы, – есть магия.
 – Спасибо, – глядя в спину удаляющемуся Поспелову, который постоял и немного послушал их разговор, поспешно поблагодарила блондинка. – Через недельку к вам загляну вновь.
 – До свидания, – с лёгкой усмешкой наблюдая, как бодро зацокала каблучками крашеная фифа, догоняя красавца-художника, попрощалась с её спиной Милочка. Ревновала ли она его? Пожалуй – нет, иногда лишь подтрунивала. Ничего не поделаешь, её «обаяшка» притягивал женские сердца, словно магнит, однако ни разу не давал повода усомниться в сказанных когда-то словах: «С этой минуты для меня есть только ты».
Первый раунд прошёл более-менее удачно. В газетах появились интригующие заметки, и в день открытия залы не пустовали. Сославшись на недомогание, Милочка не пришла на вернисаж, предоставив Александру с директрисой Художественного салона самим за всё отдуваться. Побыв немного в залах в середине дня, к вечеру вновь исчезла. На недовольство Саши, мол, как не стыдно бросать его «в пасть ко львам», заметила: 
 – Не преувеличивай. Это твой праздник, и все лавры должны достаться тебе. А я – с боку припёка, ведь свою «мазню» выполняла по твоей просьбе.
Последним аргументом в пользу отлынивания было:
 – Прекрасно знаешь, что читаю чужие мысли. От потока лжи, лести, лицемерия у меня сильно заболит голова и прихватит сердце.
После этих слов Александр не стал спорить – здоровьем жены он дорожил.
В продолжение месяца, пока картины выставлялись, больше всего посетителей толпилось у её работ. Она из своего уголка подолгу наблюдала за ними.
Вначале люди осматривали  картины рассеянно и вскоре отходили, но зачем-то возвращались вновь. И тогда останавливались у какой-то одной  надолго. Они, то разглядывали что-то вблизи, почти водя носом по рисунку, то отходили подальше, охватывая всю композицию одним взглядом. Разгорались жаркие споры. Одним картины не нравились, и они считали их чересчур символичными. Другие говорили, что картины наполнены духовной силой. Третьих, самых впечатлительных, после долгого разглядывания игра воображения помещала на несколько мгновений внутрь сюжетов картин. Четвёртым слышались неясные голоса. Бесспорным являлось одно: её работы обладали некой мистической силой, которая притягивала совершенно разных людей к себе, подобно магниту. Это и радовало, и пугало.
Её картины раскупили самыми первыми, причём по таким ценам, о которых они с Александром даже не мечтали. А Лариса Павловна сказала, что в следующий раз работы невестки нужно выставить на аукцион. Ей бы радоваться: муж открыл в ней талант самобытного и популярного художника, но в душе с каждым днём росло напряжение, которое всеми силами пыталась развеять сама; да и Матильда трудилась, не покладая рук, языка, или что там у этой хитрой, подлой, невидимой бестии было на вооружении. Милочка не хотела разбираться в причинах и заглядывать слишком далеко в будущее. Она знала, что там лишь потери, неприятности и горечь, – так к чему заранее переживать? Нужно ловить каждую минуту счастья и уютной тишины. Однако осознавала – открыла «ящик Пандоры». Когда первой была куплена картина «Чёрный монах» – немного перевела дух, ведь купил её иностранец, приезжавший с делегацией в местный университет. Этой работой Милочка очень дорожила, но и сильно за неё опасалась. Сила воздействия картины на эмоциональное и психическое самочувствие людей была наибольшей.
«С глаз долой – из сердца вон. Чем творение уедет дальше, тем меньше ответственности ляжет на твои плечи», – успокаивал настойчивый шепоток. Милочка его ненавидела и боялась, но в этот раз дала себе клятву, посадить личность Матильды на крепкую цепь, не давать руководить желаниями и поступками.

16
               
Грозен он, как будто гром небесный.
Длань его не ведает пощад.
Судит он и праведных и грешных:
Рай – одним, другим – дорога в Ад.

Владимир проснулся поздно, весь в поту. Сердце бешено колотилось,  голова трещала. Нет, трещал стационарный телефон на полу рядом с диваном.
«Ну, какого беса кому-то не спится?» – с раздражением думал он, хотя рад был звонку, вырвавшему из страшного кошмара.
 – Ма-а! Подойди к кому! – крикнул парень, не раскрывая глаз. Громкая трель звонка продолжала «давить на психику» – к нему никто не подходил. Владимир открыл глаза. Сквозь неплотно сдвинутые ночные шторы просачивались яркие лучики дневного света.
 – Проклятие! Неужели полдень? – подскочил он с дивана и снял трубку.
 – Вован, ещё хоря давишь? Вставай быстро! Труба зовёт.
 – Хорошо, что разбудил. Не представляешь, какая лажа мне снилась.
 – Чё снилось нашему мальчику? Небось грудастые девки?
 – Перестань ржать! Лизку помнишь?
 – Ты чё? Перепил вчера? Или обкурился?
 – Да пошёл ты!
 – Чего приснилось? Чё о ней вдруг вспомнил? Клятву забыл?!
 – Я и не вспоминал. Само привиделось… Не сон, а чисто явь. Понимаешь?!
 – Да говори толком, какая явь?
 – Без бутылки, Димыч, и не расскажешь.
 – С того бы и начинал. Опохмелиться хочешь? А то придумал сказку про белого бычка.
 – Не пил я вчера, дурья башка! Вчера полдня над контрольными по сопромату корпел. А тут проспал.
 – Вечером оттянулся после трудов праведных?
 – Ты меня слушаешь? Говорю, не пил вчера. Вечером мамахен картину вешал.
 – Какую ещё картину?
 – Купила на выставке в Художественном салоне. Ты же знаешь,  она – любительница всякой экзотики. Вот и мучился часа два, пока она нашла подходящее место для картины. Переставлял мебель, прикручивал. Стены панельные. Обычное сверло их не берёт.
 – Варгань закусь. Возьму пузырь и мигом к тебе.
Димка обеспокоился состоянием Володьки Коптева, закадычного дружка ещё со школьной скамьи. Эту страшную и позорную историю друзья поклялись забыть, вычеркнуть из жизни.
В Лизу Фомину, девчонку из параллельного класса, оба друга были тайно влюблены. Стройная блондинка с изумительно гладкой алебастровой кожей обладала мелкими и не очень выразительными чертами лица, кроме единственной детали, на которой в первую очередь концентрировалось внимание, – полных ярких губ. Мама её держала в узде и с младых ногтей внушала: она, девушка особых талантов и возможностей, должна составить счастье дипломату, партийному функционеру или иностранному магнату.
«Поэтому, – твердила мама, – глупо растрачивать свою красоту и тем более девичью честь на мелко плавающую, местную, совковую шушеру». 
Мать не ругала её за весьма посредственные знания в математике и прочих точных предметах, а заставляла изучать иностранные языки, музицировать, заниматься бальными танцами.
Девушка держалась немного отстранёно от своих одноклассниц, не болтала лишнего, не сплетничала, одевалась просто, но до того элегантно, что выглядела хрупкой изысканной белой лилией в среде крикливо-пёстрых провинциальных саранок. Друзьям она казалась несбыточной мечтой, хотя и притягательной, но – туманной.
В одно солнечное летнее утро, как раз перед самыми вступительными экзаменами, друзья решили немного развлечься: позагорать на песчаных пляжах за рекой и покататься на катере, недавно купленном Димкиным отцом. Прихватив немного провизии, упаковку баночного пива и бутылку коньяка, они отправились на лодочную станцию.
Проносясь по речной глади мимо отдыхающих горожан, обдавая их брызгами, ребята себя чувствовали почти суперменами из боевиков про красивую заграничную жизнь. И вдруг среди десятков голов купальщиков Володька разглядел Лизино лицо. Она была в голубой резиновой шапочке и заплыла дальше остальных, поэтому он на неё обратил внимание.
 – Смотри, Лиза! – он толкнул в бок друга.
Димка присмотрелся.
 – Точно она. Давай возьмём её на катер.
 – Думаешь согласиться?
 – Посмотрим.
Ребята заглушили мотор.
 – Купальщица в голубой шапочке! Не заплывайте за буйки! – крикнул Димка, сложив руки рупором.
Лиза увидела их, подплыла. Володька помог забраться девушке на катер.
 – Здравствуйте, – улыбнулась девушка, снимая с головы мокрую шапочку. – Перед экзаменами мозги проветриваете?
 – Расслабляемся малёха, – ответил улыбающийся Володька, присаживаясь рядом с девушкой на сидение. Коренастый, накаченный, с шалыми глазами цвета молочного шоколада, он по-приятельски предложил девушке:
 – Поехали! Прокатим с ветерком. Ты с подружкой? Зови и её.
 – Я одна. Вот решила немного искупнуться.
 – От зубрёшки устала? – спросил Димка, поправляя светлые волосы под бейсболкой и вставая к рулю катера. – Куда собираешься поступать?
 – На следующей неделе улетаю из этой забытой богами провинции. Мама хочет, чтобы я стала переводчицей.
 – Хм, мама хочет, – невесело хмыкнул Гиляев. – Метит тебя в жёны дипломату?
 – Почему обязательно в жёны? – возмутилась Лиза. – Хочу после учёбы устроиться переводчицей в крупную фирму с зарубежными партнёрами.
 – Мечтаешь свалить за рубеж?
 – Чего пристал к девушке? – пихнул Володька в загорелый бок высокого и немного тщедушного Гиляева. – Включай двигатель. И вперёд на полную железку. Чтоб запомнила речку, наши северные красоты. В какой-нибудь жаркой стране, среди песков и пыльных бурь будет вспоминать этот день, скучая по дому.
Лиза хорошо знала ребят. В школе они не слыли разгильдяями и хулиганами, не пили дешёвое вино по подъездам, не курили травку, не тискали девчонок в подворотнях. К тому же ей очень хотелось покататься. Она часто наблюдала со стороны за весёлыми компаниями, проносящимися по реке, и  немного им завидовала.
Почти час они носились наперегонки с другими катарами и моторками, а потом заехали в протоку, чтобы поплавать, перекусить и позагорать. Парни хорохорились перед ней молодыми петухами: схватывались бороться, сыпали анекдотами, пили коньяк, запивая пивом. От предложенного коньяка Лиза отказалась, выпив баночку холодного пива. Остудив разгорячённые тела и головы в воде, легли загорать. И тут Лиза заметила, что мальчишек здорово развезло. Коптев, поблескивая осоловелыми глазами, лежал рядом и, черпая горстью горячий песок, сыпал ей на спину.
 – Вова, не нужно, – сказала девушка, отстраняя его руку. Но Коптев, только пьяно хохотнув, продолжал.
 – Вован, в лоб захотел? – зло глянул на друга Димка. 
 – Посмотрим, кто кому отвесит люлей, – привстал Коптев, готовый к потасовке. Девушка, видя, что пьяные парни могут подраться, стала их успокаивать:
 – Дима, перестань! Вова, ложись! – потянула она Коптева за руку.
 – С тобой? Всегда, пожалуйста, – осклабился Володька и плюхнулся рядом с Лизой на песок.
 – Отодвинься от этого ушлёпка! – Димка потянул Лизу к себе.
 – Кто ушлёпок? – привстал Коптев, готовый вновь броситься на друга.
 – Всё, всё, мальчики! Успокойтесь, иначе я уйду, – сказала девушка. Парни притихли. Лизе было неприятно находиться рядом с пьяными парнями. Кто знает, что от них можно ожидать? Вдруг подерутся или начнут к ней приставать? Коптев и так посматривал на неё «липким» взглядом. Увидев, что они задремали, разомлев на солнце, девушка потихоньку сбежала. Она надеялась, что находится недалеко от основного пляжа.
Первым пропажу девушки заметил Володька и побежал разыскивать. Лизу он нагнал через триста метров, стал останавливать, хватая за руки.
 – Лизок! Ты куда? Мы же шутили. Не уходи!
 – Володя, мне пора домой. Мама будет беспокоиться. Я обещала через час вернуться, – старалась вырваться из цепких мужских рук девушка.
 – Мы тебя отвезём, Лизонька. Ну, чё ты, девочка моя? – притянул к себе девушку Коптев.
 – Володя, отпусти, слышишь?
 – Ну, чего ты, миленькая? – шептал Володька, целуя её в губы, щеки и  шею.
Пьяному парню отказы Лизы казались пустым девичьим кокетством. Полчаса назад она смеялась его шуткам, ныряла с ним с катера, дурачилась и плескалась. Счастье манило, было так близко! Володька, впопыхах объясняясь в любви, старался поцеловать её грудь, неумело шарил по трусикам. Девушка стыдливо отстранялась. Ей казалось, что кто-нибудь выйдет из-за кустов, увидит отвратительную сцену, осудит. Осудит не пьяного парня, а её, ведь мама всегда говорила: «Всё, что происходит с женщиной, зависит от её поведения». Поэтому Лиза, сжав зубы, боролась с Володькой, но силы были неравны: тот занимался вольной борьбой, и овладеть девушкой ему ничего не стоило, даже будучи сильно пьяным. Когда Лиза поняла, что непоправимое вот-вот произойдёт, закричала:
 – Нет! Нет! Гад, пусти! Помоги…
Володька зажал ей рот потной ладонью.
Димка на солнцепёке задремал и не слышал, как ушла Лиза, а за ней – Володька. Вдруг его будто кто-то в бок толкнул. Он очнулся и услышал чей-то отдалённый крик. Огляделся: Володьки с Лизой нигде не видно. Не зная зачем, пошёл в сторону, откуда донесся повторный девичий крик.  Вскоре его глазам открылась такая картина: совершенно голая девушка сидела на песке и рыдала, бюстгальтер и разорванные плавки валялись рядом, из её прокушенной губы на подбородок капала кровь, рядом с ноги на ногу переминался виноватый Володька.
Увидев Димку, выражение отчаяния на лице девушки сменилось на ненависть.
 – Подонки! Мерзавцы! – кричала она. – По вам тюрьма плачет. Запомните, подлецы! Припаяют вам лет пять за изнасилование. Отправят гнить за решётку.
Чтобы как-то прекратить истерику, Димка ударил её по лицу, но не рассчитал силы. Из носа девушки потекла кровь.
Слёзы и кровь, которые Лиза размазывала по щекам, превратили лицо в страшную маску. Но страшнее были слова, выкрикиваемые сквозь рыдания. Перед ними сидела уже не нежно любимая принцесса, а обозлённая страшная фурия. Они постепенно трезвели, понимая, что всё летит к Сетху: мечты, стремления, надежды. Не будет престижного вуза, перспективной карьеры и прочее, и прочее. А угроза их благополучия сидела здесь, на песке, и от полученной пощёчины не замолкла, а продолжала ещё громче вопить.
И это оказалось её ошибкой. Из-за свалившегося несчастья и унижения, она не смогла правильно оценить обстановку, не заметила, как молодые негодники из виноватых щенков превратились в обозлённых волков.
Димка вновь со всей силы ударил Лизу.
 – Заткнись!
Опрокинувшись навзничь от полученного удара, девушка только теперь осознала всю жуткую серьёзность своего положения. Она встала на четвереньки и попыталась отползти от озверевших парней.
 – Отойдите от меня… не трогайте! Убийцы! – шептала она, глядя на них глазами животного, предназначенного к закланию. Её тихие и страшные, в своей правдивости, слова вывели парней из оцепенения и послужили сигналом к действию. Не сговариваясь, оба кинулись на жертву, заткнули рот её порванными плавками, стали методично избивать ногами. Мучения жертвы уже не вызывали в них жалости или раскаяния, а лишь ненависть, злость, желание поскорее покончить со всем этим. Но девушка, как назло, не хотела умирать, цеплялась за жизнь. Они всегда себя считали выдержанными, здравомыслящими, цивилизованными людьми, какими, в их преставлении, и должны быть настоящие мужчины. Она всё разрушила! Вытащила на поверхность кровожадных, необузданных дикарей. Об этих качествах они даже не подозревали, стыдились их, ненавидя себя, а через эту ненависть, ненавидя её – виновницу нынешних и будущих бед, сорвавшую с них маску добродетели. Только за это она заслуживала смерти.
Взгляд Димки наткнулся на толстую суковатую палку, лежащую неподалеку. Он поднял её и нанёс решающий удар.
Не глядя друг на друга, действуя запрограммированными роботами, они вернулись к катеру, отмыли с себя кровь, достали брезент, верёвку и небольшую лопатку, взятую для копки червей. Потом завернули тело в брезент, обвязали верёвкой, оттащили подальше в подлесок, вырыли яму и сбросили туда страшную ношу, закидав сверху землёй, хворостом, травой.
Когда пришли к стоянке, их от страха и напряжения  колотило как в лихорадке. Но вокруг всё было тихо, никто не наведывался на уединённую, затерянную в кустах тальника протоку. Димка выплеснул содержимое бутылки в два стакана. Выпили, немного помолчали, успокаиваясь.
 – Давай отчаливать, – сказал Димка.
 – Знаешь, Димыч, – Володька впервые глянул другу в глаза, – она бы нам сломала жизнь.
Димка мотнул головой, его ещё немного потряхивало.
 – Да… ты прав… Вован, поклянёмся, что этого в нашей жизни не было.
 – Клянусь! – сказал Володька. – Мы с тобой, друзья по гроб.
 – По гроб, – эхом откликнулся Димка.
Но такое потрясение быстро не проходит. Им потребовалось два года, чтобы чувство вины, раскаяния, презрения и ненависти к себе и друг другу постепенно устаканилось.
Время лечит душевные травмы, или прячет их глубоко и надолго. Голос совести вначале вопиёт, потом – шепчет, и в итоге – умолкает. Под натиском ежедневных проблем страшные воспоминания отступают всё дальше, пока не закрываются в дальнем тёмном чулане на большой ржавый замок, ключик от которого в суете дней теряется. Но если кто-то думает, что голос совести можно заткнуть навсегда – он глубоко заблуждается, наивный. Его глушат алкоголем, наркотиками, работой, суетой, а он прорезается в самый неподходящий момент, заставляя пересматривать цели, изменять желания, терзаться вопросами и обвинениями, не спать ночами, разочаровываться в жизни и даже сводить счёты с собой. А ещё у голоса совести иногда находятся помощники.
Два года они не виделись, не было нужды и желания смотреть друг другу в глаза. Димка решил махнуть в столицу, но провалил вступительные экзамены в бизнес-академию, а вольным слушателем стать не захотел и целый год занимался мелкой коммерцией. Отец, недовольный таким поворотом дела, через год затолкал его в местный финансовый колледж. Володька поступил в университет и учился уже на втором курсе, когда осенним вечером, зайдя с приятелями в кафе, наткнулся на Димку Гиляева. Сели, поболтали о делах, бывших знакомых, планах на будущее, и дружба возобновилась, даже не дружба, а единство интересов, которые бывают подчас крепче дружеских отношений. Теперь они часто встречались, ведь общие планы, подкреплённые деньгами Гиляева-старшего, переросли в фирмочку по ремонту и программному обеспечению оргтехнки. Парни, занимаясь учёбой и делами фирмы, контакты с женским полом свели к минимуму – редким ночам с профессиональными проститутками. Вероятно, страшный и постыдный опыт первой любви поставил в их сознании табу не только на воспоминания, но и на более тесные, продолжительные отношения с женщинами, несущими в себе, по их мнению, угрозу. Казалось, будущее прояснилось и вновь заиграло всеми цветами радуги, но Володькин срыв ставил это под сомнение.
Обеспокоенный Димка купил бутылку водки и помчался на помощь другу. Когда бутылку осушили, он сказал, поигрывая пустой хрустальной рюмкой:
 – Выкладывай, что за видение преследует.
 – Не видение, и не преследует. Приснился сон. Но до того его ясно запомнил, будто произошло наяву.
 – Не тяни резину!
 – Видел всё наблюдателем со стороны. Приехали два мужика на нашу протоку порыбачить. Один с собакой. Собака вначале крутилась возле них, а потом, наверное, зверька учуяла и побежала охотиться.
 – А какая собака-то?
 – Овчарка… молодая ещё. Кругом кусты, птички поют. Она и рада побегать. Бегала, бегала и наткнулась на то место. Давай принюхиваться, выть, будь она неладна! Хозяин пришёл посмотреть. Она лапами землю роет, приличную яму разрыла. Пошёл хозяин за товарищем. Вместе откопали наше тело. Верёвку распутали. Она лежит, будто всё вчера произошло. В руке у Лизки мой блокнот зажат. Понимаешь? Там шпоры были, номера мобил, адреса.
 – Подожди! На самом деле, где этот блокнот?
 – Перед экзаменами его искал, ведь там шпоры лежали.
 – Ну, и…
 – Не нашёл.
 – Постой, постой! Дай подумать… Мы закапывали её раздетыми.
 – Я надел шорты, вернувшись к катеру. В них и носил блокнот.
 – И потащил на отдыхаловку?
 – Вполне мог. Я же последние дни ходил только в них.
 – А может, в другом месте потерял?
 – Может, и в другом, но чего бы через три года приснилось такое? О блокноте давным-давно забыл. Всё, что там произошло, мне ни разу не снилось, и вдруг – она
 – Чё предлагаешь?
 – Поехать и проверить.
 – Думаешь… уже нашли?
 – Кто его знает? Но блокнот там лежит. Точно! Поехали завтра. Нельзя терять ни дня! Забрать нужно срочно.
 – Завтра – седьмица… Многолюдно.
 – Пока разведаем, отыщем место. На следующий день  вечерком приедем и достанем.
 – Ну, хорошо, – сказал Димка и перевёл  разговор на более спокойную тему. – Чё за картину купила твоя мать?
 – Пройди в зал. Увидишь. Она над диваном висит.               
Димки не было минут десять. Когда он появился на кухне – лицо побледнело, в глазах плавал страх.
 – Чё с тобой? – спросил Володька, даже сквозь хмель заметивший перемену в лице друга.
 – Да, так… нарассказывал всякой чепухи. С пьяных глаз и мерещится всякое.
 – Где мерещится-то?
 – В картинке твоей.
 – Там среди деревьев можно разглядеть лицо духа леса, если смотреть внимательно и достаточно долго.
 – Вот-вот. Всякая чушь и мерещится. Зачем мать её купила? К ужастикам неравнодушна?
 – Брось!
 – Вован… Я погрёб домой. Завтра в девять. Не проспи опять.
Димка себя считал мужиком, крепким и волевым, поэтому не стал «рассупониваться» перед Вованом, рассказывая, что на картине увидел не духа леса, а лицо Лизы. Он часто думал, почему тогда нанёс ей пощёчину. Она, по сути, сыграла решающую роль в той трагедии. Лиза кричала и плакала от унижения и боли. Почему не пожалел? Неужели только из-за дружбы и солидарности с Коптевым? О, нет! Тот поступил с девушкой по-скотски. Володьке следовало дать по морде. А с другой стороны, что взять с пьяного пацана? Но можно было Лизу как-то уговорить, успокоить. Почему же он распалился? Почему, вместо помощи и защиты, – ударил? В тот момент он считал жертвой не её, а – себя! Не смог выдержать собственной боли. Для Димки она была чистым, почти воздушным ангелом. И вдруг ангел буднично позволил себя трахнуть, а потом разыгрывал оскорблённую невинность. Лиза вела себя, словно шлюха. И он хотел её наказать, чтобы почувствовала боль, которая рвала его сердце и душу изнутри. Но только – наказать, а не убить. Перемкнуло что-то в голове, и проснулся зверь? Видимо, так.
В седьмицу на песчаных пляжах отдыхало много горожан. На их протоке был разбит лагерь: стояла большая палатка, резвились ребятишки, в котелке булькала уха, женщины резали зелень, мужчины рыбачили.
Коптев и Гиляев выяснили лишь предполагаемый район поисков радиусом в двести метров. Прошло три года. Точного места захоронения они не помнили. Разрытых ям не обнаружили, и это немного успокаивало.
 – А если твой сон – ерунда? Всплывшее переживание? – высказал предположение Димка.
 – Считай меня фаталистом, но просто так подобное не приснится. Чё мы теряем? Потратим пару дней на поиски и успокоимся. Будет железная уверенность – всё чисто.
 – Говорят, убийцу тянет на место преступления. Не твой ли случай?
 – Димыч, не дави на психику!
 – Ладно, завтра вечером приедем сюда, но не на катере. Доберёмся на твоей тачке через мост. Пусть сделаем большой крюк, но не будем здесь часто мелькать.
 – Хорошо. Я захвачу два фонаря и лопаты, а ты разыщи тонкую арматурину или палку. Быстрее наткнёмся.
Вечером следующего дня с нужной амуницией они поехали на поиски. С трассы до предполагаемого места километра три. Решили по едва заметной дорожке заехать немного в лесополосу, чтобы не бросать машину бесхозной на дороге.
 – Проедем немного, – показал Димка рукой вперёд, – и за той толстой сосной остановимся.
Едва машина приблизилась к сосне – раздался характерный треск падающего дерева. Но в салоне играла громкая музыка, и этого предупредительного звука они не услышали. Когда машина поравнялась с сосной, та, ломая ветви и растущий рядом подлесок, начала падать. Володька увидел, попытался дать задний ход, но двигатель вдруг заглох, дверцы заблокировались. Под тяжестью огромного ствола, кузов машины прогнулся почти до шасси. Через несколько мгновений всё стихло, будто и не нарушал шумный металлический гость девственную тишину леса.
Минут через двадцать неуверенно чирикнула птичка, ей откликнулась другая, раздалась пулемётная дробь дятла, с ветки на ветку перепрыгнула белка – жизнь продолжалась.

***   

На день рождения коллектив отделения хирургии подарил Татьяне акварель, купленную в Художественном салоне. Татьяна любила быть в курсе всех новомодных тусовок, концертов, премьер, показов моделей и прочих атрибутов культурной жизни губернского города.
Для девчонки, приехавшей из отдалённой деревеньки, обладание новомодной вещицей приравнивалось к интеллигентности и шику в одном стакане.
Акварель стоила дорого, но Танечке стукнула круглая дата – двадцатипятилетние, – которая совпала с пятилетием  работы в больнице, и профсоюз решил выделить энную недостающую сумму к деньгам, собранным сотрудниками отделения для покупки подарка, о котором именинница прожужжала всем уши.
Но уже через месяц после дня рождения Татьяна сильно изменилась: замкнулась в себе, лицо осунулось, глаза запали и покраснели. Такой она была, живя с Родькой Губиным – музыкантом из ансамбля «Багульник», игравшим в ресторане «Дружба». Родька любил выпить, покуривал разную дрянь, и иногда Танечка приходила на дежурство с синяками. Но Родька умер больше года назад, сделав напоследок доброе дело: прописал в свою однокомнатную, неприватизированную квартиру Татьяну. Поэтому её жертва – три года, прожитые с ним как в аду, – оказалась ненапрасной. За год одиночества она возродилась для новой жизни, сполна оплакав непутёвого муженька. И вдруг – такие перемены.
На все расспросы она отвечала неохотно. Мол, стала сильно уставать, появилось головокружение. Проведённое обследование ничего серьёзного со здоровьем не выявило, кроме небольшой анемии. Завотделом Рогозин, пригласив однажды в кабинет и расспросив о житье-бытье, сообщил, что через неделю предоставит ей очередной отпуск – пусть отдохнёт.
Но что могла рассказать Танечка своим коллегам? Если рассказать всю правду как на духу – её отправят в психушку, либо в тюрьму. А причины для того и другого были веские.
На третий день после дня рождения с её картиной стали происходить странные вещи. Дух воды – существо с человеческим лицом, изображённое на одноимённой акварели, – стал похож на злого демона. В какой бы угол комнаты Татьяна ни заходила, всюду на неё смотрели, будто следили, раскосые глаза с картины. Сначала она уговаривала себя:
«Мерещится».
Потом стала бояться заходить в комнату, и сняла картину «от греха подальше». Однако на следующий вечер увидела раскосые глаза в зеркале ванной, когда чистила зубы перед сном. От неожиданности Танечка вскрикнула и обернулась, но в ванной, кроме неё, никого не было. С ужасом вглядываясь в раскосые глаза из зазеркалья, она спросила:
 – Кто ты?
 – Пахад, что означает – страх, – прозвучало у неё в голове.
 – Почему меня пугаешь?
 – Не пугаю. Я пришёл за расплатой. Души замученных вопиют об отмщении.
 – Что ты говоришь? Я – медсестра. Помогаю людям. У меня гуманная профессия. О каких замученных идёт речь?
Глаза в зеркале зло прищурились; в голове Танечка услышала саркастический смех, а потом слова, от которых втянула голову в плечи, ведь они хлестали  не хуже плети:
 – Гуманистка? О, нет! Ты прекрасно знала, что больные испытывают страшные мучения. Но, вместо обезболивающих препаратов, колола им витамины. Ты была равнодушна к мукам и мольбам умирающих. В тебе нет ни капли сострадания. Палач!
 – Они – чужие. А рядом мучился родной человек. Они всё равно умирали. Муж мог ещё жить, – начала оправдываться Татьяна, у которой от всего происходящего волосы встали дыбом.
 – Ты и с ним поступила как палач. Поддерживая пристрастия наркомана, затягивала на его шее петлю.
 – Что же мне… оставалось? – заплакала Танечка.
 – Лечить и помогать. Ты когда-нибудь раскаивалась в содеянном? Нет и ещё раз нет. Но теперь сама испытаешь все муки ада.
Глаза в зеркале стали тускнеть – и исчезли.
И постепенно Танечка осознала страшный смысл его слов. Она испытывала страх перед сном. Во сне её тело болело так, будто его разрывали раскалёнными клещами на куски. Когда бодрствовала – с ней всё было в порядке. Но без сна долго не протянешь – она теряла силы, худела, истаивая свечой. На следующий день после разговора с Рогозиным Танечка не вышла на работу. Заведующий отделением, обеспокоившись, послал к ней практиканта Ивана Петрова.
Иван позвонил в дверь квартиры, но никто не открыл. Тогда он решил постучать. От первого удара дверь подалась вперёд. Он прошёл в прихожую.
 – Татьяна Андреевна!
В квартире стояла тишина. Ночные шторы задёрнуты.
«Может, она ненадолго вышла? – подумал практикант. – Дверь открыта».
Тут он увидел свет, падающий на пол из-за неплотно прикрытой двери ванной. Иван прошёл вперёд, приоткрыл дверь и отшатнулся. В ванне, заполненной водой, алой от крови, лежала бездыханная и бледная Татьяна. На умывальнике белел лист бумаги с двумя крупно написанными словами: «Простите меня». Иван кинулся стучать соседям, вызывать «Скорую» и «охранку», так блюстителей порядка называли в народе.

***   
               
Наталья Петровна Коптева после похорон Володи и Димы надолго слегла. Когда Володе исполнилось десять лет, она разошлась с мужем, воспитывала сына одна и теперь не могла поверить, что надежды всей жизни, единственной кровиночки нет.
Однажды осенним вечером Наталья Петровна сидела с книжкой в кресле, но чтение не шло на ум. Мысли вновь и вновь возвращались к Володе, взгляд бесцельно блуждал по квартире.
Вот на серванте щербинка – это десятилетний Володя с другом Димкой испытывали подаренный на день рождения игрушечный пистолет, стрелявший пластмассовыми шариками. А этот подлокотник кресла он прожёг сигаретой, когда в пятнадцать лет начал тайком покуривать. На диване он любил валяться, читая книжку или болея за любимую спортивную команду. Непроизвольно её взгляд остановился на картине, висящей над диваном.
«Лес… Что же они делали вечером в лесу?»
К горлу подкатил комок, потекли горячие слёзы. За раздумьями она не заметила, как заснула. Ей приснился страшный сон. Словно в кинофильме, перед ней прошли события трёхлетней давности, предшествующие гибели парней.
Она проснулась от собственного крика. От ужасных видений сердце колотилось уже не в груди, а где-то в горле и висках. Женщина стала озираться вокруг, ещё не понимая: где она? что с ней? Взгляд упёрся в картину. От увиденного подскочила с дивана как ужаленная. Не веря глазам, сняла картину, рассмотрела ближе. Сомнений не было: толстая сосна, ещё вчера изображённая на переднем плане в полный рост, сейчас лежала поваленной. Так же лежала сосна, придавившая машину и убившая ребят.
«Значит, всё… правда?!» – перед ней разверзлась пропасть истины.
Решение родилось так же быстро, как и пришло осознание страшной правды, мерзкой и голой в своей неприкрытости. Тот, кем она жила, кого любила, в кого верила, оказался насильником и убийцей. Она прижала картину к груди, вышла в одном тонком халатике на балкон, не ощущая холода промозглого, осеннего утра, взобралась на табурет – и шагнула в никуда. Материнское сердце не смогло выдержать жуткой боли.

17

Мы – правнучки Лилит.
И пусть народ не лжёт,
Что множество обид
Им каждая несёт;
Что мы – вещуньи зла;
Что губим мы мужчин;
Что ночь, сестрицу дня,
Ласкаем без причин.
Мы не поём молитв
Во славу палачей,
И в нас горит душа,
Как тысячи свечей.
Вы жгли нас на кострах,
В раю желая жить.
Боялись вы свой страх,
Его не победить:
Костром, крестом, водой,
Молитвою рабов,
Державною главой
И взмахом топоров…

В понедельник всё Управление охраны внутреннего правопорядка было поставлено, как говорится, на уши. Начальника городской ОВПП майора Виноградова нашли застреленным в собственной квартире жена и дочь, приехавшие с дачи воскресным вечером. Мария Владимировна сразу позвонила заму Виноградова. Сквозь истеричные крики и рыдания несчастной женщины Сергей Владимирович с трудом понял, что случилось. О происшествии он сообщил оперативному дежурному управления, и с этой минуты колесо расследования закрутилось.
Деева, следователя по особо важным делам, в десятом часу вечера телефонным звонком вызвали с семейного торжества – дня рождения внука Алёшки, которому исполнилась круглая и очень важная дата – один год. К месту происшествия Деев прибыл на служебной машине, когда уже начали работу оперативники.
Всё случившееся смахивало на самоубийство, но Виноградов был не простым смертным, а руководил городской ОВПП в столице губернии уже десять лет, поэтому врагов у него могло быть предостаточно, как и у любого мента, постепенно карабкающегося по служебной лестнице. Имитация самоубийства – дело простое, если работали профессионалы. Но трогать власть такого ранга в губернии пока никто не пытался.
Деев понимал, что раскрытие преступления в кратчайшие сроки – дело и его чести, и всей правовой системы в целом. Это обстоятельство давило. Ему сразу представлялся пристальный, сердитый взгляд начальника губернского управления ОВПП Медведцева, накрученного звонками из министерства, дескать, что у тебя, Виктор Данилович, творится: скоро всех начальников отделений будут отстреливать, как куропаток. А что дело будет затяжным, Деев чувствовал собственным задом. Им же чувствовал пинки начальства, торопившего с расследованием.
В три часа ночи, обследовав и изучив всё на месте, забрав труп и вещдоки, они отправились восвояси для непродолжительного сна и обдумывания дальнейших действий.
Деев нервничал, а это не способствовало работе.
«Что за невезуха? – думал Юрий Иванович, расхаживая по кабинету. – Вместо убийств и грабежей, косяком пошли суициды. Неужели ещё один висяк? Мало мне Мамедова, так ещё и Виноградов…»
Два месяца назад к нему поступило дело о самоубийстве Мамедова – главы крупной нефтяной компании губернии. Его хотели по-тихому прикрыть, но через пять дней произошёл взрыв в дочерней фирме Мамедова, и дело приобрело явную криминально-мафиозную окраску. Но серьёзных зацепок, как и в деле Виноградова, не было никаких. Да, акции компании целенаправленно скупали через подставные фирмы из южного региона. Неизвестно кто, неясно для чего, но есть меленькая ниточка, ведущая в Загорье через центр. Мамедов этому процессу, скорее всего, не противился.
«Состоял в сговоре? Если это заказное убийство, то по какой причине? Слишком завышенный процент брал? Или обманывал братьев-магометян в чём-то? И убили как-то по-азиатски. Перерезали горло опасной бритвой. Следов проникновения нет. Окна все закрыты изнутри. Входную дверь не взламывали. Царапинок в замке нет», – рассуждал следователь.
На работе Мамедова в этот день кинулись искать. Он хоть и собирался поехать за семьёй, но должен был в аэропорт прибыть на служебной машине с помощником. Когда тот попытался открыть дверь своими ключами, выяснилось, что она заперта изнутри. Срочно связались с женой. Она с двумя ребятишками прилетела от родителей через день. В её присутствии вызвали спасателей и срезали замок. Труп к тому времени распух, пролежав в тёплом помещении три дня.
Их огромная, шестикомнатная квартира располагалась в элитном доме на седьмом этаже. Дом с прилегающим участком огорожен, охраняется, везде камеры наблюдения.   
«Проживает в нём пятая часть элиты города. До этого случая подобных инцидентов не случалось. Охранное предприятие дорожит своей репутацией. Всё сводится к тому, что перерезал горло он себе сам, стоя перед трюмо. Но причины? Их нет. В семье всё было спокойно по свидетельству жены и родственников. Любовниц вроде не заводил. Вскрытие показало, что наркотики не принимал, алкоголем не злоупотреблял, серьёзных заболеваний не имел. Психических расстройств ни сослуживцы, ни близкие не замечали. Остаётся шантаж либо угрозы. Жена косвенно подтвердила эти предположения. За три дня до самоубийства Мамедов был чем-то подавлен. На расспросы жены отвечал односложно. Вдруг отправил её с детьми к родителям. Предсмертной записки при нём не нашли, и тайную причину странного поступка господин Мамедов унёс в могилу», – прокручивал Деев в голове собранные факты. На этом следовало бы поставить точку, но из центра несколько раз звонили высокопоставленные лица, и Деев пока дело не закрывал.
А тут как снег на голову трагическая смерть Виноградова. И всё по сценарию, как и в деле Мамедова: никаких следов проникновения или насилия; никаких объективных причин, толкнувших на самоубийство; подавленное настроение в последние  дни; отправил жену и дочь на дачу, чтоб не мешали сооружать антресоли в прихожей, к коим, однако, он так и не приступил; отсутствие предсмертной записки.
Юрий Иванович закурил, прищурив спрятанные под густыми бровями, серые глаза, и взъерошил пятернёй волосы, чуть присыпанные на висках сединой. В голове крутился последний разговор с Медведцевым.
 – Что, прикажешь мне, доложить «наверх»? – спросил Медведцев, указывая пальцем в потолок и хмуро поглядывая на важняка. – Что на местах у меня неуравновешенные институтки?  Хоть причину суицида скажи.
 – Пока неизвестна…
 – От то-то и оно! А должен знать. Обязан! И я вместе с тобой. А если завтра кто-то ещё застрелится? Что тогда?
 – ?
 – Молчишь?! А я тебе скажу. Гнать нужно сначала кадровика Викентьева. А потом – меня. Нет, меня в первую голову. Мы должны знать свои кадры. Чем они дышат. На что способны. Это ведь не сержантик застрелился. Майор, руководитель городского управления!  Может, он взятки от криминала брал? Или сам был оборотнем в погонах, а?
 – Геннадий Иванович был честным человеком.
 – Вот это и докажи. Землю рой, а причину добудь! Слышал, какие сплетни по городу поползли?
 – Слышал.
 – Действуй! И долго резину не тяни.
Деев вызвал машину и, в который раз, поехал в городское управление поговорить с майором Краевым, замом Виноградова, а теперь исполняющим его обязанности. От Краева важняк добивался сведений о поведении начальника в последние дни. Пусть это будет странное высказывание или необычный поступок, жалоба на что-то. Должна же быть хоть одна ниточка. Им что-то же двигало. Не способен нормальный человек без всякой причины взять и застрелиться. А что Виноградов был настоящим офицером, закалённым телом и душой, ни Краев, ни Деев не сомневались.
Сергей Владимирович долго раздумывал.
 – Честно говоря, и не знаю. Ничего такого. Впрочем… кажется, под весенние праздники мы немного выпили… И он мне на картинку показывал.
 – Картинку?
 – Висела тут у него одна из вещдоков.
 – А потом куда делась? – Деев оглядел кабинет.
 – Домой забрал, наверное. Уж очень она ему понравилась.
 – Что-нибудь говорил о ней?
 – На картинке был лес нарисован. Называлась она, кажется… «Дух леса». Да-да, правильно! «Дух леса». Так вот, он говорил, что лицо духа иногда видит то в одном углу картины, то – в другом. Восхищался художником. Говорил: «Гений». Я ему тогда сказал: «Свет падает на картинку под разными углами, поэтому кажется, что лицо перемещается». Есть такая техника исполнения. Что-то вроде голографии. Хотя не знаю… Она была всего лишь акварелью.
Деев достал фотографию картины со следом от пули.
 – Эта?
 – Она. Точно.
 – А по какому делу картина проходила?
 – По-моему, по самоубийству. Вы спросите капитана Ильина. Он знает.
«Самоубийство? Ещё одно?» – огорчился Деев. За долгую службу он привык ко многим людским порокам, грехам и слабостям, но суициды не одобрял.
Ильин рассказал ему, что с этой картиной с балкона выбросилась женщина, Коптева Наталья Петровна, из-за трагической гибели сына. На машину, в которой ехал сын с другом, упало дерево. Смерть сына переживала тяжело, долго болела и, видимо, не выдержала. При падении стекло у картины разбилось, рамка треснула. Ребята из отдела решили починить и повесить к себе, чтобы разнообразить интерьер. А тут увидел картину Геннадий Иванович – большой любитель живописи, – пришлось уступить.
 – Кто автор работы?
 – Не помню.
Разум говорил Дееву, что это чепуха, мистика, но чутьё сыщика намекало: тоненькая, но – ниточка. Деев запросил сданное в архив дело по Коптеву и Гиляеву. Провёл розыскные мероприятия по автору картины. В отделе культуры картину узнали. Автором оказалась молодая начинающая художница Людмила Лазаренко, которая со своим мужем Александром Поспеловым выставлялась в Художественном салоне год назад. Об их экспозиции писали в местной и даже центральной прессе. Им на телевидении посвятили передачу из цикла «Провинциальные таланты». Потом все их работы раскупили. Все, с кем Деев разговаривал, хвалили ребят, отмечали их самобытную технику исполнения, колорит, эмоциональную и духовную насыщенность картин. В Художественном салоне ему показали книгу отзывов. Людям выставка понравилась, работы молодых художников, по большей части, хвалили. Статьи о превратностях их судьбы и творчестве сквозили позитивом.
 – Чудесные ребята. Красивые и талантливые. Жизнь их немного потрепала. Но из испытаний они вынесли верность друг другу.  А сила  духа преобразилась в творческий потенциал. В скором времени мы надеемся на очередную серию их работ, – таким панегириком закончила свой рассказ о Лазаренко и Поспелове хозяйка Художественного салона.
«Странно, – озадаченно разглядывал фотографию портрета Людмилы Лазаренко Деев. – Очень красивая. Портрет буквально дышит её внутренней силой… И окружена ореолом смерти. Или сама его создаёт? Мда… раньше бы сказали – ведьма. Сейчас говорят – роковая женщина. Но ты ведь сыщик, а не мистик. Вот и ищи мотивы, факты».
Деев заказал видеоролик с телепередачи об их выставке. Просматривая его, увидел ещё одну знакомую картину. Она висела в комнате, где покончил с собой Мамедов.
«Красотка, по-моему, очень опасна, – хмурясь, заключил он. Ситуация с суицидами и художницей ему не нравилась всё больше. – Нужно поискать связь между всеми смертями. Кстати, сын Коптевой погиб на третий день после покупки картины. Наверняка трагическая случайность, но разобраться в деле стоит. И копнуть биографию художницы – тоже».
И Деев наметил несколько линий поиска. Следовало покопаться в последних разработках оперативников и различных эпизодах жизни Лазаренко,  поговорить с женой Мамедова об обстоятельствах приобретения картины и кропотливо изучить дело о гибели Коптева и Гиляева.
Амалия Мамедова была удивлена расспросами следователя о картине.
 – А «Дух воды» причём? – спросила она.
 – Амалия Эммануиловна, я рассматриваю любые, даже самые невероятные гипотезы гибели вашего мужа. Меня интересует всё. Атмосфера в семье. Новые приобретения. Увлечения супруга. Его трудовая и коммерческая деятельность. Отношения с друзьями. И так далее, – терпеливо объяснил Деев.
 – Что рассказывать? Её приобрела в комиссионке весной этого года.
 – В какой комиссионке?
 – Которая в центре, на площади. Однажды шла мимо и решила зайти. Акварель меня привлекла сразу. Такой серебристо-воздушный фон. Вода, переливаясь, будто течёт. Она притянула. Без неё не смогла уйти. Мужу она тоже понравилась.
 – Перед смертью у него не изменилось настроение? Может, что-нибудь  говорил о картине?
 – По-моему, нет. Но один раз заметила, как вечером сидел в кресле напротив и смотрел на акварель. Он даже не слышал, что позвала. Отвлёкся, когда тронула за плечо. Задумался о чём-то. Говорил, что думал о делах. Но в его дела я не вмешивалась.
В комиссионке Деев выяснил: картину им сдала Полина Старовойтова, женщина лет пятидесяти, из деревни Полтавка за небольшие деньги, и очень обрадовалась, что картину купили на пятый день.               
Посланный к Старовойтовой капитан Сабелев, молодой, но опытный оперативник, привёз вполне прогнозируемый результат: Старовойтова продала картину после самоубийства Татьяны Вострик, своей племянницы. Картину той подарили коллеги на день рождения, а через полтора месяца она перерезала себе вены. Но на этот раз входная дверь оказалась открытой, предсмертная записка нашлась, но – коротенькая и не объясняющая причину поступка. На убийство с целью грабежа не похоже: деньги, вещи и украшения – всё в целости и сохранности. На работе конфликтов не возникало. Могли быть столкновения с дружками покойного мужа-наркомана, но тогда бы забрали всё ценное. Картина находилась в квартире умершей до момента, пока вещи не попросили родственников забрать муниципальные власти, собравшиеся передать освободившуюся жилплощадь новому жильцу.
 – Да-а, дела-а… Чересчур много совпадений за один год. Нам, Борис, внимательно нужно проанализировать случай с Коптевым и Гиляевым. Что там нарыли?
 – По осмотру места происшествия? У дерева не обнаружено подпилов ствола, подрубок корней. Около дерева вообще не нашли никаких следов, – ответил Сабелев, пожимая плечами.
 – Значит, упало само?
 – Выходит так. Для имитации несчастного случая потребовался бы тягач или тяжёлый грузовик. Таких следов на лесной дороге нет. Не нашли следов и на стволе сосны от верёвки или троса. В земле у корней нет примесей взрывчатых веществ. Ребята оказались не в то время и не в том месте. Хотя… по разрывам корней видно, повалила сосну чудовищная сила.
 – Странно, очень странно… – произнёс Юрий Иванович задумчиво. – С погодой как в тот день?
 – Погода в те дни стояла солнечная и тихая.
 –  По какой причине туда заехали, как думаешь?
 – Заехали? Кто ж их знает.
 – Фонари и лопаты у них в машине… Может, где-то копали?
 – Лопаты были чистыми, обернуты в полиэтиленовый пакет вместе с куском арматуры. Всё лежало на заднем сидении. Пробы грунта с лопат не соответствуют пробам с того места.
 – А время их смерти?
 – Вскрытие показало, что смерть наступила между пятью и семью часами вечера.
 – Вот! – поднял вверх палец Деев. – В конце июня темнеет в десятом часу. Значит, копать собирались долго. Для того и фонари прихватили. И арматура… Уж не искать ли место хотели?
 – Арматура в метр длиной. Клад искали или что-то спрятанное?
 – Да-да… По горячим следам не нашли, а теперь вряд ли узнаем.
Но полоса невезения, видимо, у Деева закончилась. Через три дня двое мужчин сообщили, что в кустах тальника обнаружили полуразложившийся женский труп, и Деев дал задание Сабелеву:
 – Проверь года за четыре – пять всех пропавших без вести.
К вечеру следующего дня лицо Бориса Сабелева сияло как начищенный самовар. После приветствия Юрий Иванович сказал:
 – У тебя вид, словно у охотничьей собаки, идущей по следу. Выкладывай!
 – Проверил всех пропавших без вести и утопленников за пять лет. Есть шесть человек пропавших в этих местах в разные годы. Среди них – вот сюрприз! – Лиза Фомина. Она, между прочим, училась в той же школе, где и наши фигуранты. Выпускались они в один год. Её считали утопшей, но тело так и не нашли. Несколько свидетелей видели её не то на катере, не то на лодке. Или им показалось. Ничего определённого никто сказать не мог. А ребята в тот день брали катер. Посмотрел по журналу в клубе «Водник». Там директор – бывший морской офицер. Мужик старой закалки. Журналы по пять лет хранит.
По лоскутам полуистлевшего купальника и остаткам волос мать опознала Лизу. Рядом с трупом нашли записную книжку в очень плохом состоянии. Экспертам пришлось хорошо над ней потрудиться, чтобы восстановить некоторые записи. Книжка принадлежала Коптеву Владимиру.
 – Я всё больше становлюсь фаталистом, – сказал Деев Сабелеву. – Мне сдаётся – дерево не случайно упало. И они не случайно приехали искать труп через три года.
 – Картина сыграла свою роль?
 – У дураков мысли сходятся, – невесело усмехнулся Деев. – Никак не могу нащупать связующую нить между этими убийствами и самоубийствами. Слишком разные люди. Слишком разные интересы и положение в обществе. А в центре всех событий – Лазаренко! Какую выгоду она могла иметь от этой горы трупов? Кстати, она проходила свидетелем по делу о несчастном случае с Теймуром Стрельцовым. Вроде… он поскользнулся, упал с вершины сопки и разбился. Несчастный случай? Не верю!.. А история с похищением её сожителя в том же году чего стоит?
 – Что за история? – спросил Сабелев, поковыряв тупым концом шариковой ручки в ухе и устремив на следователя немного на выкате карие глаза.
 – Обратился Сергей Васильевич Поспелов с заявлением о пропаже сына. Через месяц им принесли отрезанный мизинец и записку, якобы написанную сыном, с просьбой собрать три миллиона долларов. Через две недели сын сам позвонил своей невесте Лазаренко. Сообщил, что его освободили. Отец с нашей фигуранткой вылетели в столицу. Нашли пропажу на одном из вокзалов. Где его держали? Кто похитители? Ничего не знает. Почему освободили? Тоже. Медики заявили, что от стресса парень частично потерял память. Номер невесты помнил, а всё остальное забыл? Очень мутная история.
 – У меня есть хороший знакомый, – сказал Борис. – Между прочим, занимается всякими аномальными явлениями. Любимое хобби. А по профессии – психотерапевт.
 – Интересная мысль, Борис. Дадим осмотреть ему картины. Проведём беседу с Лазаренко в его присутствии. Пусть выскажет своё мнение как специалист.
Юрий Иванович не верил в то, что психотерапевт даст им в руки нить Ариадны, которая выведет из лабиринта различных фактов прямиком на причастность Лазаренко к преступлениям, но составленный им психологический портрет поможет связать всё воедино, сложить видимую картину из разрозненных кусочков.
Игорь Львович Потапов, худощавый высокий блондин с интеллигентным лицом, в серой паре из дорогого салона мужской одежды, пришёл с алюминиевой рамкой. Он вначале обследовал рамкой картины, далее подержал свои ладони возле них, закрыв глаза, и долго, сосредоточенно разглядывал сами акварели.
Деев и Сабелев внимательно следили за ним, не проронив ни слова. Закончив работу, Потапов сказал:
 – Вы могли бы рассказать историю этих картин? Это не тайна следствия?
 – История их не совсем ясна. Акварели созданы год назад. За ними тянется след из трупов. Четыре самоубийства и один несчастный случай похожий на убийство.
 – Мда… Что я могу сказать, Юрий Иванович? От картин идёт энергетическая сила мощным потоком. Рамка вращалась, словно флюгер при сильном ветре. Сами видели. Но это ещё не всё. Вдруг припомнились давно забытые события из детства. А когда разглядывал картины, то они будто становились объёмными. Акварели – произведения искусства, бесспорно. Но храниться они должны в музее или галерее. Поясню. Наша психика проявляется по-разному. Нас озаряют открытия или видения. Мы видим сны. С нами спорит или предупреждает наше эго. И вот на этот тонкий инструмент вдруг начинает воздействовать сильнейший энергетический поток. Кто-то почти не заметит. А для кого-то это станет роковым событием.
 – Но возможно ли падение дерева? – спросил Деев.
 – Упавшее дерево? Не знаю… Возможно, психо–кинетическое воздействие. Я ставил опыты. Люди, наделённые некоторыми способностями, передвигали стакан с водой, стул, стол.
 – Стакан с водой? Такое можно представить, – возразил Деев. – А толстую сосну с большой корневой системой? Что-то фантастическое, не находите?
 – Хотите известный всем пример? Божий сын словом остановил ветер.
 – Легенда, – высказал мнение Сабелев.
 – Не совсем. Нас окружает огромный духовный мир. Он не слышим, не видим, не осязаем, и, на мой взгляд, совершенно не изучен. Есть изречение: «Я мыслю, значит, существую». И это правильно. Но не все догадываются, что также верно: «Я мыслю, значит, творю!» Мысль материальна. Об этом давно знают люди, наделённые особым даром. Они мысли не только слышат. Видят. Вот в таком чудесном мире мы живём.
 – Поприсутствуете при разговоре с создателем картин-убийц, Людмилой Георгиевной Лазаренко? – спросил следователь у психотерапевта.
 – Женщина? Я должен был догадаться. Именно женщины в большей степени являются каналами-проводниками духовной энергии. Конечно, приду.
Деев художницу вызывать повесткой не стал, а подождал после работы и предложил побеседовать по интересующему вопросу. Она предложение восприняла очень спокойно: волнения, страха или любопытства, характерного для женщин, не проявила. В кабинете их ждали Сабелев и Потапов.
Поздоровавшись, Лазаренко грациозно, но без напускного кокетства, присела на предложенный стул. Деев достал из сейфа акварели и разложил их на столе.
 – Узнаёте, Людмила Георгиевна?
 – Мои работы, – взглянув на них, подтвердила она. – Уже одну подпортили.
 – След от пули, – сказал следователь, внимательно наблюдая за ней.
 – Что вы говорите? – удивлённо воскликнула Лазаренко, впрочем, спокойно глядя ему в глаза. Этот взгляд Деева покоробил. На миг показалось: он, словно маленький мальчик, рассказывает взрослой тёте об известных вещах.
 – А вы, кажется, не удивлены.
 – Удивлена и огорчена, Юрий Иванович. Испорчен мой труд.
 – Не хотите узнать, откуда взялась пуля?
 – Расскажите…
 – Человек выстрелил себе в лоб. Это только один из случаев. Владельцы ваших картин заканчивают жизнь самоубийством. Видите, в этом месте рамка склеена? – он указал на рамку «Духа  леса». – Женщина с ней выбросилась с балкона. А с «Духом воды» связаны вообще кровавые истории. Одна перерезала себе вены, другой – горло. Суициды случаются сразу после покупки ваших картин.
 – Какие леденящие душу истории рассказываете? Хорошо не к ночи. Вы хотите в этих смертях обвинить меня? Художника? И в чём же  усматриваете мою вину или злонамеренность?
 – Шутить изволите? – раздражённо заметил Деев. – Только от двух картин за год шесть трупов. Только от двух! А вы выставляли – пять. Где они? Что стало с их владельцами, как думаете?
 – Отвечаю  по  порядку, – спокойно парировала его выпад Лазаренко. – Первое. Где находятся мои работы, не знаю. Не ставила себе задачи, следить за их дальнейшей судьбой. Эти работы – мой каприз, если хотите. Видение окружающего мира. Не я решала, покупать их или нет. Мои почитатели. Второе. Ваши инсинуации припахивают буйной фантазией. Доктор Потапов, как специалист, думаю, найдёт им четкое определение из психиатрии. Надеюсь, господа… у вас ко мне вопросы исчерпаны? Могу идти?
Деев задумчиво кивнул головой.
 – Благодарю вас, – сказала Лазаренко, получая от него пропуск.
 – Мы разве знакомы? – подал голос Потапов, с интересом разглядывая художницу.
 – Нет, Игорь Львович, – мило улыбнулась ему женщина. – До сегодняшнего дня я не знала ни о вашем существовании… ни о Борисе Владимировиче Сабелеве.
 – Вы спокойны, Людмила Георгиевна. Вас не трогает даже смерть друзей. Например… Теймура Стрельцова, – попытался вывести её из равновесия Деев, чтобы увидеть на лице хотя бы намёк на беспокойство.
Лазаренко высокомерно на него взглянула:
 – Усматриваете мою причастность и к его смерти? Нет, Юрий Иванович! Не вам судить, спокойно ли я её приняла.
По выражению лица следователь понял, что задел какие-то внутренние струны художницы, но это было не беспокойство. В её последних словах он уловил то ли угрозу, то ли предупреждение. Но ощущения, не вещдоки, их к делу не приложишь.
А Лазаренко повернувшись к Сабелеву, добавила:
 – Рада, Борис Владимирович, что живу не в дикие времена средневековья. Вы правы. Тогда меня сожгли бы на костре.
За ней закрылась дверь.
 – Вы видели? Настоящая ведьма! – почесав затылок, воскликнул Сабелев после её ухода. – У меня такое чувство, будто в моей черепушке основательно покопались.
 – Вот таких, как она, называют людьми с уникальными сенсорными способностями, – взволнованно пояснил Потапов. – Яснознание, яснослышание и ясновидение – всё присутствует в ней.
 – Опасные для человечества люди, – мрачно заявил Деев. Этими словами он выразил то напряжённое и неуверенное состояние, которое чувствовал в присутствии Лазаренко.
 – Да. Когда их талант направлен во зло, – подтвердил психотерапевт. – Но за деяния они будут наказаны. Уж поверьте! Кому многое даётся – с того многое и спрашивается.
 – Но в деле с Виноградовым мы не продвинулись ни на шаг. А сроки поджимают, – сокрушённо подытожил Деев.
 – Давайте, Юрий Иванович, приглашу свою знакомую. Она – ясновидящая и чудесный человек. Возможно, прольёт свет на его нелепую и трагическую смерть, – предложил Потапов.
 – Что ж, давайте, – согласился Деев. – В таком деле любая помощь не помешает.
Марина Игнатьевна Лебедева, миловидная женщина средних лет, долго смотрела на фото Виноградова, потом закрыла глаза.
 – Перед смертью ему дважды звонили.
 – Кто звонил ему? – спросил Потапов.
 – Мужчина и женщина.
 – После звонка женщины он застрелился.
 – Марина Игнатьевна, посмотрите на эту фотографию. Она? – спросил следователь, показывая фотографию портрета Лазаренко.
 – Не она. Та намного старше. Врач.
 – Врач?
 – Возможно, и не врач. Я её видела в белом халате.
 – А не скажите, откуда звонили? Хоть приблизительно. – У Деева было взволнованное лицо.
 – Откуда звонил мужчина, не знаю. Видела лишь комнату и шкаф с книгами. А женщина звонила из какого-то южного города или селения. Она стояла у окна. За окном темно, но уличный фонарь освещал дерево. Пальму.
Больше ничего определённого Лебедева сказать не могла. Она видела, как Виноградов после звонка женщины достал пистолет и застрелился.
Когда Потапов с Лебедевой ушли, Сабелев спросил:
 – Что мы с этим всем будем делать?
 – Позовём ещё раз ведьмочку. Раз она такая уникальная – пусть поработает экспертом. Попросим вежливо, а?
 – А соврет? Или замешана?
 – Мы с тобой тоже не лыком шиты. Она – художник. Пусть нарисует портреты  двоих звонивших. А мы покажем их Лебедевой.
Лазаренко на просьбу откликнулась, хоть и неохотно. Посмотрела фото Виноградова, молчала минут двадцать и описала то, что ей открылось:
 – Недавно оперативники задержали в городе курьера из одного прииска. При нём обнаружили три килограмма ворованного золота. Виноградов полагал, в городе есть подпольный цех по изготовлению украшений. Видимо, хотел раскрыть всю сеть. Виноградову предложили спустить дело на тормозах… не расширять поиски. В день смерти ему звонили. Он отказался. Не хочу говорить, в какой момент он был закодирован. И вам не советую узнавать: где? кто? для чего это сделал? Очень опасно, понимаете? А женщина произнесла два слова: «Красный шар». После этого он действовал подобно зомби. Люди, стоящие за золотой аферой, – птицы высокого полёта. Вы осознаёте, во что ввязываетесь? Моя акварель к его смерти не причастна. Зря навешали на меня всех собак.
 – Хотел вас попросить. Нарисуйте, пожалуйста, по памяти портреты звонивших и курьера, – сказал Деев, не ответив на её последние слова.
 – А его-то зачем? А-а, понятно. Проверяете на вшивость? Думаете, рассказала сказку-небылицу? Ну, хорошо… Я не портретист, но попробую.
Через полчаса портреты фигурантов были готовы.
 – Примерно так, – сказала она. – И хочу предупредить, Юрий Иванович, здесь я в последний раз. Этим миром правит капитал. Его законы жестоки. Не хочу попасть в руки криминала или спецслужб. Я никого не лечу. Порчу не навожу. Отворотами-приворотами не занимаюсь. Картины рисовать больше не собираюсь. Хватит с меня печального опыта.
Она собралась уходить.
 – Прощайте, доблестные сыщики! Надеюсь, больше не встретимся.

18

Земля родная, сколько тайн хранишь!
Тайн заповедных, глазу непривычных,
И человека вряд ли известишь,
Что он внутри твоих миров различных.

Стёпка с Сашкой в это утро собрались пойти на рыбалку. Ещё с вечера были накопаны черви, в боевую готовность приведены телескопические удочки, а также банка со жмыхом для ловли мелюзги на уху. Червей долго искать не пришлось. Лето выдалось засушливым, и черви собирались в низинных канавках, прикрытых толстым слоем опавшей листвы с дубняка. Разгребай листья, рыхли почву, и можешь хоть горстями собирать дождевых червей. Они кучно ютятся, маленькие и большие ползают клубками. Сашка хорошо знал эти места, так как жил с бабушкой и дедом в дачном посёлке «Строитель» почти всё лето. Дача Стёпкиных родителей была соседней. Они всей семьёй наезжали сюда почти каждую неделю. Приезжали вечером в пятницу, а уезжали  рано утром в понедельник. О прибытии соседей извещал заливистым колокольчиком Стёпкин пёсик Тимка.
В дачном посёлке его звали «наш петушок» за то, что ровно в шесть утра он голосил на всю округу о своём появлении на улице. Заливистым лаем, больше похожим на пение, он будил вначале всех дачных собак, а уж те поднимали своим брёхом остальных обитателей посёлка. Тимка «пел» с полной самоотдачей, как заправский оперный тенор, и его передние лапы отрывались от земли при особенно удачный руладах.
Недалеко от посёлка протекала маленькая речушка шириной в шесть-семь метров. Брала она своё начало из отрогов Елового хребта, где было озеро с бьющими донными ключами. У посёлка «Строитель» речушка разливалась омутом-озерцом, но в это засушливое лето дачники, ежедневно берущие воду для полива своих садов и огородов, обмелили его. Поэтому ребята решили пойти к дальнему большому озеру за пять километров от посёлка.
Стёпка хотел взять с собой Тимку, дескать, пусть порезвится в лесу, но Сашка был настроен категорически.
 – Ты хочешь, чтобы твой «звонок» нам всю рыбу распугал? Оставайся с ним дома. Я пойду сам.
 – Ладно, – согласился Стёпка, – ещё успеет нагуляться.
Прихватив с собой немного съестных припасов – ребята собирались провести на озере целый день, – они двинулись в путь, чуть только рассвело. Дорогу знали хорошо и за час добрались до места.
Над озёрной гладью стоял ещё белесый туман, а пацаны уже закинули приманку и стали, один за другим, таскать рыбу – утренний клёв был отличным. Через пару часов в садке плескалось: семь приличных пескарей, десять крупных ротанов, четыре золотистых больших, как лапоть, карася и один маленький сомик.
Когда солнце начало припекать, а клёв сошёл на нет, ребята, перекусив, пошли освежиться в воду. Они переплыли к противоположному берегу озера, чтобы не пугать рыбу, и там бесились и плескались. За этим занятием не сразу заметили: из кустарника к их стоянке вышли двое в зелёном камуфляже. Сашка увидел их первым.
 – Смотри, Стёпка, мужики! Поплыли скорее, а то утащат нашу рыбу.
Вблизи мальчишки увидели, что мужикам на вид лет по тридцать, и они с недельной щетиной.
 – Не нравятся они мне, Сашка, – сказал встревоженный Стёпка.
 – Как улов? – спросил более высокий с чёрным ёжиком волос.
 – Да… наловили немного, – уклончиво ответил Сашка.
 – Покажи!
Сашка вытянул из воды садок.
 – Не скромничай, рыбачок, – сказал белесый. – Ты не бойся. Мы не глазливые.
 – Ухой-то угостите? – усмехнулся чернявый.
 – А мы ещё не варили, – подал голос Стёпка.
 – Поможем. Картошечку почистим. И крупы у нас есть немного.
 – Не жмитесь, пацаны, – поддакнул белобрысый. – С нами пообедаете. Вечером ещё наловите.
Ребята, вначале настороженные и колючие, словно ёжики, немного оттаяли, видя доброжелательное к себе отношение.
Мужики скинули ботинки и куртки, закатали штаны, принимаясь за работу: белесый чистил рыбу, чернявый забрёл подальше в озеро, собираясь набрать воду для ухи.
 – Они, видать, зверски голодные, – сказал Сашка, когда с приятелем подошёл к кромке воды немного в стороне от мужиков. – Как  думаешь? Кто они?
 – Сам посмотри на наколки, – зашептал ему Стёпка, рядом обмывая картошку.
 – Они  блатные, – авторитетно заявил Сашка, у которого недавно вышел из тюрьмы двоюродный брат.
 – А чего делают тут? В камуфляже? И рожи у них все заросли.
 – Скрываются от кого-то.
 – А может… наркоманы?
 – Не, зеньки у них не блестят. Хорошо бы заглянуть в их мешки.
 – Тихо ты! – шикнул Стёпка. – Сюда идут.
 – Ну что, начистил картохи? – спросил белобрысый у Стёпки.
 – Ага, готово.
 – А сушняка заготовили? – выходя на берег с полным ведром, поинтересовался чернявый.
 – Неа,  – отозвался Сашка. – Боялись пропустить утренний клёв.
 – Нет проблем, мужики! – засмеялся чернявый. – Мы с Палёным сейчас наберём. Заодно рогатины вырежем.
Когда их спины скрылись за ближайшим дубняком, Стёпка кошкой кинулся под куст талы, где сложили свои вещи незваные гости.
Минуты через три он подскочил к Сашке и жарко зашептал на ухо:
 – У одного в мешке автомат. Сматываться нужно, Сашка. Пока не поздно. Это бандиты.
 – Они сейчас вернутся. Куда мы побежим? Нагонят и тогда точно… убьют.
 – Думаешь, так обойдётся? Мне сразу не понравились эти волчьи морды. Брось удочку, Сашка! Что нам делать?
 – Не верещи! Я думаю… – ответил хмурый Сашка. Он был старше товарища на год, выше ростом на полголовы и чуть шире в плечах, поэтому являлся главным в их дружном триумвирате, если сюда зачислить и Тимку, частого спутника в мальчишеских делах и проказах. Он думал всего пару минут, а потом объявил план действий, одновременно сматывая удочки:
 – Здесь недалеко есть пещера. В прошлом году её надыбал. Они нездешние, не найдут нас там. Пошли!
 – Да, брось удочки! – у Стёпки от страха подрагивали руки. – Они их не возьмут.
 – Я возьму нашу сумку с едой. Ты хватай мешок с автоматом, – распорядился Сашка, аккуратно укладывая снасти в сумку. – Не дрейфь!
 – Зачем автомат?
 – Если что – отстреливаться будем, – решительно заявил Сашка, сдвинув белесые брови над выцветшими голубыми глазами и облупленным носом.
Продираясь сквозь кусты, ребята побежали прочь от страшного места. Стёпка отставал, таща за собой тяжёлый мешок.
 – Дай помогу! – подождал Сашка задыхающегося друга. Вместе они кое-как взобрались на вершину сопки и, перевалив через неё, покатились кубарем к её подножию с другой стороны отрога. Казалось, сзади трещат кусты от погони, и страх придавал им силы. Пробежав вперёд, Сашка свернул налево и стал вновь взбираться по склону.
 – Саш! Я… больше… не могу… бежать, – взмолился задыхающийся Стёпка.
 – Не ной! Скоро… будем… на месте.
Они нырнули в лощинку и там, за двумя поваленными стволами деревьев, Стёпка увидел лаз, к которому его тащил друг.
 – Давай… сюда! Быстрее… слышишь голоса?
Ребята прислушались. Издали слышался хруст веток, громкие крики и трёхэтажный мат мужиков. Ребята поспешно пролезли со своей ношей в лаз и оказались в небольшом низком туннельчике, ведущем в пещеру.
 – Проходи вперёд! – сказал Сашка. – А я замаскирую лаз.
Внутри пещеры было темно и пахло плесенью. Стёпка сделал несколько осторожных и неуверенных шагов, боясь за что-нибудь зацепиться и упасть.
 – Здесь такая темень. Ничего не вижу, – пожаловался он другу.
 – Сейчас найду спички.
Сашка порылся в сумке, чиркнул спичкой. Слабый огонёк спички едва–едва осветил каменные стены небольшой, метра четыре в диаметре, пещеры. Огонёк потух.
 – Посвети на пол! А то можно зацепиться и шею свернуть.
Сашка чиркнул второй спичкой. Пол пещеры казался более-менее ровным, а у противоположной стены лежали три больших плоских камня, на которых можно было посидеть.
 – Ступай смелее, Стёпка. Нос не разобьёшь. Скоро глаза привыкнут к темноте.  Тогда рассмотришь наше убежище.
Но Стёпка не сделал и шага вперёд, он стоял и прислушивался к голосам, доносящимся снаружи. Голоса то приближались, то удалялись. Из лаза в пещеру проникал слабый свет. Глаза постепенно привыкали к темноте, и Стёпка стал осматриваться. Вдруг справа он увидел два зелёных огонька. Он испуганно схватил Сашку за плечо:
 – Что там?
 – Где?
 – Вон, два огонька.
 – Гнилушки светятся.
Сашка чиркнул спичкой.
 – Смотри! Там никого нет.
Стёпка сделал несколько шагов в сторону огоньков. Пальцы вытянутой руки нащупали холодную неровность камня. Тут нога за что-то зацепилась, и он чуть не упал, сильнее опершись рукой о стену. И сразу почувствовал,  что камень под рукой немного подался вперёд. Он надавил сильнее.
 – Саш, посвети!
 – Зачем зря спички жечь?
 – Посвяти. Тут стена двигается.
 – У тебя от страха крыша двигается. Не трогай ничего! – возмутился Сашка, но спичку зажёг. Действительно, в стене пещеры, куда давил Стёпка, большая глыба поворачивалась вокруг своей оси, открывая ещё один небольшой лаз.
 – Давай сюда, Сашка! Если они нашу пещеру разнюхают, то за камнем нас уж точно не найдут.
 – Вдруг это каменный мешок? И мы там задохнёмся?
 – Зажги спичку и увидишь.
Сашка вплотную подошёл к другу, зажёг спичку и просунул её осторожно в лаз. Пламя отклонилось в сторону от ребят.
 – Там  не мешок, – обрадовался Стёпка.
Ребята вернулись к входу в пещеру, взяли вещи. Где-то, совсем поблизости, скрипела щебёнка  под ногами ищущих мужиков.
 – Ребятки! Выходите! Мы не тронем вас! – услышали они громкий крик чернявого.
 – Твою мать! Удушу, как котят, паршивцев, – зло гудел белобрысый.
 – Пошли отсюда, – зашептал Стёпка на ухо другу и потянул его в лаз.
Они осторожно, не устраивая лишнего шума, пролезли в лаз и задвинули глыбу на место. В полусогнутом состоянии прошли вперёд шагов тридцать и услышали, что шорох камешков под ногами стал отдаваться гулким эхо. Сашка зажёг спичку. Впереди, насколько хватало света, зияла темень пустоты, а перед ними лежало подземное озеро. Воздух здесь был прохладным и свежим – тянуло сквозняком как в трубу. Этим подземным ветром быстро задуло спичку.
 – Здесь огромная пещера, – сказал Сашка, и его слова отразились гулким эхом. Ребята побросали вещи, и пошли, осторожно ощупывая ногами берег, умыть разгорячённые лица в прохладной воде. Потом, подсвечивая себе мобильниками и спичками, достали нехитрую снедь и наскоро перекусили. Пробовали дозвониться до родственников, но в пещере отсутствовала связь. От перенесённого потрясения, утомительного бега по сопкам с тяжёлой поклажей, их стало клонить в сон.
 – Отдохнём пару часиков, а потом выберемся. Двинем в посёлок, если эти уроды уберутся, – предложил Сашка. Они вытащили из украденного мешка мужиков одежду и, расстелив её, уснули.
Проснулись пацаны от холода, пробирающего до костей. Нужно было согреться, и они стали натягивать на себя, что в темноте попалось под руку: Сашка одел поверх футболки широкую ветровку, а Стёпка закутал плечи в маленькое полотенце, а оголённые колени – в длиннющее трико. Вдруг Сашка услышал странные, отдалённые шлепки по воде.
 – Слышь, Стёп! Кто-то на лодке гребёт.
 – Тебе блазнится. Какая здесь лодка может быть? Вода капает с потолка в озеро.
Они вновь прислушались.
 – Да нет же, Стёпка. Звук приближается.
Вскоре, стали отчётливо слышны характерные шлепки весел по воде и скрип уключин. К ним действительно кто-то плыл. Слева темнота стала расступаться, давая дорогу слабому свету, – именно оттуда шёл звук. Из-за каменного уступа показалась лодка с фонарем на носу и сгорбленным гребцом в широкополой шляпе. Нос лодки ткнулся в камешки на берегу. Кряхтя и охая, из лодки на берег вылез невысокий седой старичок в простой суконной рубахе, заправленной в суконные штаны. Он снял соломенную шляпу и вытер лоб тыльной стороной ладони.
 – Ох, и умаялся я нонче, – сказал он ребятам, улыбаясь в седые усы. – Чё, хлопчики, оробели? Замёрзли?
 – Ага, – выдавил из себя Сашка, дрожащий от сырости и холода так, что зуб на зуб не попадал.
 – Полезайте шибче в лодку. Вас уже заждались.
 – А что? Отсюда есть выход? – спросил Сашка, залезая в лодку.
 – Я приплыл, знач, есть, милай.
Стёпка кинулся собирать с камней вещи мужиков и заталкивать их в мешок, намереваясь взять с собой. Собрав, волоком подтащил мешок к лодке.
 – Чё и тя такое грузное, хлопчик?
 – Автомат бандитов, от которых мы прятались, – сообщил мальчик деду.
 – Автомат? Ну, нет. С собой его не возьмём. Мешок вельма грузный. Нехай перевернёмся и утопнем.
 – Его нужно в охранку сдать. – Стёпка упрямо тащил свою ношу в лодку.
 – Ох-хо-хо, хлопчик! Взрослые его пущай сами заберут и сдадут куда надоть.
Мальчик с большой неохотой оставил  мешок на берегу. Ему было жаль возвращаться домой без автомата, который он из последних сил тащил через сопки и заросли.
От переживаний и испытаний, выпавших на их долю за последние несколько часов, ребята даже не удивились появлению в пещере совсем  незнакомого старичка. Они так обрадовались быстрому спасению и так хотели домой, что расспрашивать седого дедка с добрыми голубыми глазами и длинной белой бородой постеснялись. А ласковая улыбка деда развеяла все сомнения и опасения.

***      

Несчастье вошло в жизнь Потапова в середине рабочего дня с известием от сестры Татьяны. Она спокойным и почти замогильным голосом сообщила Игорю Львовичу, что пропал её сын Степан со своим товарищем по даче. Недельные поиски ребят ничего не дали. Муж Владимир задействовал на поиски все силы, какие смог собрать в городе, но результат нулевой – ребят нет, ни живыми, ни мёртвыми. Их искали с вертолёта, обследуя сопки участок за участком. Высылали на поиски пограничников с собакой и отряд районной ОВПП. Дно озера обследовали спасатели в гидрокостюмах, но тел ребят не нашли. За эту страшную неделю Татьяна выплакала все слёзы и теперь о трагедии говорила безучастно:
 – Вся надежда на тебя, Игорь. Твои ясновидящие смогут подсказать, где искать Стёпочку? В последние ночи даже спать не могу. Закрою глаза – он видится! Ох, Игорь, какое горе! И за что нам это?
 – Татьяна, успокойся! Всё будет хорошо.
 – Не успокаивай меня, Игорёша. Лучше ничего не скрывай. Скажут, что ребята мертвы? Так тому и быть. Закажу молебен в церкви. Только пусть укажут место. Разыщем и похороним по-людски. Будет могилка, куда смогу приходить. Я уже со всем смирилась.
 – Не хорони их раньше времени.
 – Я и не хороню. Хочу сказать, чтоб ничего от меня не скрывал. Материнскому сердцу больно. Оно надеется и верит. Скажут, жив? Будем искать, сколько бы ни потребовалось времени и денег.
Разглядывая фотографию Стёпы – десятилетнего вихрастого мальца с кудлатой собачонкой на руках, – Потапов ждал прихода Лебедевой и Виктюка у себя дома. Они договорились, что вечером проведут сеанс. Сенсы поглядели на фотографию Степана, и сеанс начался. Оба утверждали, что мальчик жив, но где находится в данный момент, не могли сказать ничего определённого. Они видели, как ребята удили рыбу и как бежали по сопкам, а дальше – чернота.
Потапов был страшно расстроен. Он не знал, что ещё можно предпринять. И тут память подсказала:
«Лазаренко».
Он позвонил Сабелеву:
 – Здравствуй, Борис Владимирович! Давненько не встречались. Нужда заставила позвонить. У меня в семье несчастье. Пропал племяш.
И Потапов вкратце обрисовал историю пропажи и поисков ребят.
 – Хочу обратиться к Лазаренко. Она – женщина с уникальными способностями. Что-то подскажет. Знаешь её адрес?
 – Не знаю. Но могу взять у Деева. Правда… есть одна проблема. Она отказывается сотрудничать по любым вопросам. Сказала, чтобы мы забыли о ней раз и навсегда.
 – Хорошо, Борис. Достань адрес. Сам с ней поговорю. Не думаю, что у Лазаренко каменное сердце, и она откажется помочь.
Но в обед Потапову позвонил Деев, сказал, что поговорил с Лазаренко, и она согласилась их принять.
 – Она и муж оформляют документы на тур по городам Средиземноморья. До отлёта в столицу десять дней. Вовремя ты позвонил, Игорь Львович! Собирайся, через двадцать минут заеду, – сказал он напоследок.

***    

Прошло три месяца со времени злополучного расследования самоубийства майора Виноградова. Милочку ещё пару раз вызывали к следователям, вернее, вежливо просили, но она была тверда в намерении больше не сотрудничать с правоохранительными органами, и от неё отстали.
Александр всё-таки настоял, и они расписались. Пышную свадьбу играть не стали (Милочка была против), а собрали родных, пригласили нескольких приятелей со стороны жениха, со стороны невесты – только коллег, которых отбирала свекровь (она же назначила и подружку невесте), и отметили соединение двух сердец в ресторане. Медовый месяц было решено приурочить к отпуску, который раньше времени никак не давало начальство Александра, занятого над проектом нового торгово-развлекательного комплекса. И два месяца после свадьбы Милочка наслаждалась покоем обычной семейной жизни. Но покой был призрачным. Иногда, когда Александр засыпал, а она лежала без сна, память вновь и вновь приводила её к Теймуру, к его жарким ласкам, зовущим глазам, к той тёмной и непонятной ниточке, связавшей их через страсть, боль, кровь. И тоска выжимала из глаз слёзы, они текли и текли по щекам в тишине супружеской спальни. Часто ей вспоминались слова следователя как осуждение и уличение в преступлении. Знал бы он, какую кару она несёт за убийство любимого мужчины. Любимого и любившего. Только теперь, по прошествии двух лет, Милочка поняла, как сильно Теймур её любил. Обладая «силой» не меньшей, чем у неё (в его возможностях теперь была уверена), он ни её, ни Поспелова не трогал, видимо, жалел её, боялся напугать. Лишь однажды она почувствовала его возможности, когда стоял, окутанный «силой», будто плащом, готовый броситься. Тогда пару секунд буквально пригибало к земле, но она выстояла, не поддалась, или он пожалел, что вероятнее. Ей до сих пор было непонятно, почему он дал себя убить. И тот его тоскливый взгляд – будто прощался с ней. Милочку долго преследовал этот взгляд в видениях и снах, а жажда человеческой крови преследовала почти каждый день, напоминая, какую глупость совершила. Можно было найти какого-нибудь опустившегося бомжа и на некоторое время заглушить жажду. Но она знала: стоит только раз дать себе слабину – и всё, она не выдержит, станет убийцей, даже хуже – людоедкой. Ей останется тогда только одно: нож в сердце или пуля в лоб, на крайней случай – петля. После освобождения Александра она себя чувствовала превосходно, но только она знала, сколько сил и нервов требовалось, чтобы в окружающих не видеть пищу. Что только не перепробовала, стараясь болью извне перебить внутреннюю боль и желание, даже током себя била и огнём прижигала. Милочка жёстко боролась с капризами тела, привыкнув к постоянному самоконтролю, ведь только он мог держать в узде звериные инстинкты. Ей даже стало казаться, что все счета заплачены, и впереди их с Сашей не ждут неожиданности и неприятности, хотя понимала: спокойная жизнь – всего лишь передышка. Звонок Деева подтвердил опасения.
Милочка, взглянув на фото Степана, пересказала увиденное сенсами.
 – Это всё? – допытывался Деев.
 – Как ещё можно конкретизировать случай? Мальчики сильно испугались двух мужиков из частной охранной фирмы. Те в отпуске занимались скупкой корня долголетия и мускуса оленя у охотников. Прикупили у местных пару золотых самородков. Короче, делали свой маленький бизнес.
 – Они  обидели мальчиков? – тревожно спросил Потапов.
 – Нет. Мальчики нашли у них автомат. Подумали, что мужики  – бандиты. Игорь Львович, вам же об этом рассказывали сенсы.
 – Рассказывали. Но думал, вы ещё что-то проясните.
 – Что ещё? Тут сыграл свою роль господин Случай, – продолжила она. – У одного наколки были. Сидел в тюрьме. Мальчишки испугались и сбежали, прихватив автомат. Спрятались в пещере. Но выбрали неудачный схрон. Там их приметил хозяин тех мест.
 – Что теперь делать? – требовательно осведомился Потапов.
 – Ничего. Он свою добычу назад не отдаст. Приглянулись они ему, – ответила ведьма. Ответила жестоко, но лучше уж так, чем размазывать сладкой кашей по тарелке и обнадёживать зря.
 – Абсурд! – возмутился Деев. – Мало россказней о похищениях пришельцами. Теперь детей похищают духи или тролли?
 – Зачем пришли ко мне, блестящий сыщик? – в сердцах проговорила Милочка. – Организуйте поиски. Дайте объявление по радио и телевидению.
 – Не обижайтесь, Людмила Георгиевна, – примирительно произнёс Потапов. – Всё, что можно, сделали. Но… без толку.
 – Смиритесь.
 – Как объяснить несчастной матери, что сын жив, но никогда с ней не встретится? Как?! – горячился Деев,  сердито глядя на женщину, будто она была причастна к похищению мальчиков.
 – Что же вы хотите от меня? Я не в силах что-то изменить. Думаете, если ведьма, то смогу с помощью нечистой силы их вызволить? Ошибаетесь! В задачу обитателей Тьмы не входит помощь людям. Наоборот.
 – Но должен быть выход, решение. – Мерил комнату шагами Потапов.
 – Извините. Но решения пока не вижу, – массируя виски, ответила она печально. –  Надеюсь, вы что-нибудь придумаете.
Этот разговор Милочка ни с кем не хотела обсуждать. Даже с  Александром. Она замкнулась в себе. Ей, конечно, было жаль мальчишек и их несчастных родителей. Но что она могла поделать? Чужие таракашечки! Разве не жаль беспризорников – грязных, голодных, больных, кочующих по просторам родины? До них нет дела ни их родителям, ни властям предержащим.
«Красив девиз: если не я, то – кто. А кто подумал о цене поступка? Нет, врёшь! Именно о цене и думают. И ничего не делается. Взрослые погрязли в разврате, пьянстве, жестокости, стяжательстве, душевной глухоте. Дети всё видят и отвечают тем же. Посеешь ветер – пожнёшь бурю. Почему презирала людей за их трусость и равнодушие? А что сама сделала? Отогрела хоть одну очерствевшую душу? Помогла им? Да, спасла Сашу. Но помнишь в Писании: «Если будете любить любящих вас, какая вам награда?» Неужели ты трусливая и гнусная тварь? Отказала. Хотя могла помочь. Благополучие оказались важнее их жизней? Зачем тебе дан «дар» в руки? Зло уже делать не хочешь, а добро не можешь. Сообщила и умыла руки. Лучше бы молчала, и у них была бы надежда».
Так, день ото дня, распаляясь, Милочка не выдержала и позвонила Дееву. Выслушав её, он обрадовано произнёс:
 – Спасибо. Знал, что у вас доброе сердце.
 – Не смешите меня, – ответила она. – Прямо ходячий анекдот. У ведьмы доброе сердце. Вам воочию хочется увидеть ведьмовство. Разоблачить подлую мошенницу и суровой рукой закона схватить коварную преступницу.
 – Вы меня разочаровываете, Людмила Георгиевна. У меня таких мыслей не возникало.
 – И всё-таки собираетесь поехать с нами. На месте во всём разобраться. Так?
 – Так. Но это не значит, что вас в чём-то подозреваю.
 – Ещё бы вы меня в пропаже детей подозревали! Просто не верите во «всякую мистическую хрень». Что же… посмотрим на место преступления, господин сыщик?
На следующий день в пятом часу вечера Поспелову, Потапова и Деева встречали в аэропорту Дальнеграда* Татьяна и Вадим Кравчуки. Александр тоже хотел полететь с женой, но она его отговорила:
 – Деев продолжает меня в чём-то подозревать, в шарлатанстве уж точно. В правдивость моих слов не верит, привык во всём видеть злой умысел. Хочу ему устроить шоу со спецэффектами. Этакую постановку «Шабаша». Зачем тебе видеть меня в роли ведьмы из средневековья? Тем более твоё присутствие он может расценить как сговор.
Из аэропорта поисковый отряд поехал сразу в посёлок «Строитель» – на этом настояла Милочка. Тот грандиозный спектакль, который она задумала, испросив поддержки «чёрного монаха», следовало показать в ночное время – так эффектнее. Для чего она это делала? Фарс происходящего послужил бы прекрасной защитой от тех, кто вздумал бы языком молоть лишнее. Редко у кого возникает желание прослыть сумасшедшим.
Пока доехали, поужинали и прибыли к озеру, время подошло к восьми вечера. Темнеть должно было через час. Его-то ведьма и отвела для подготовки. Она приказала разжечь большой костёр. Потом танцевала вокруг огня и выкрикивала всякие заклинания, то есть лабуду, которая только лезла в голову для привлечения духов огня. Жгла ладан для привлечения духов воздуха. Бегала по сопкам для привлечения духов леса. Брызгала в лицо водой из озера для привлечения духов воды. Она себя чувствовала факиром, который делая пассы руками для отвода глаз зрителей, потихоньку вытаскивает заветную карту из рукава.
«Шаманство в народ!» – потешалась над собой и зрителями ведьма.
Через час, наплясавшись, напевшись и запыхавшись, Милочка, впрочем, действительно почувствовала огромную внутреннюю силу. Для собравшихся она проявилась неожиданно – от резкого движения руки упали Потапов и Кравчук, стоящие слева от ведьмы.
«Увертюра закончена, – решила она. – Пора начинать представление».
Она сложила ладони рупором и принялась кричать:
 – Пахад! Око Бога! Восстанови справедливость на Земле!
Минут через десять в ста метрах над озером стали зажигаться огненные буквы:
«Чего ты хочешь»
Милочка театрально упала ниц и закричала:
 – Молю тебя! Взываю к Божьей справедливости! Верни мальчиков безутешным матерям!
Буквы стали собираться вместе, наезжая одна на другую, а в воздухе закружился смерч. Смерч поднялся высоко в небо, а из его основания вылетали сгустки энергии, похожие на шаровые молнии. Они были нестабильны и вскоре разлетались фейерверками искр.
Милочка замерла в восхищении:
«Кто бы мог подумать, что у Высших сил тоже есть чувство юмора».
Пахад, словно талантливый иллюзионист-постановщик, продолжил спектакль каскадом захватывающих, зрелищных эффектов. Кем была эта духовная сущность или творящая сила, даже ведьма не знала. То она представлялась Стражем Предела, то – Пахадом, то появлялась в виде глаз, то – тенью «чёрного монаха», то – волком. Возможно, она являлась Демиургом, но в данный момент для ведьмы это не имело значения.
Огненный смерч поднялся ещё выше и, сделавшись похожим на комету, медленно полетел через сопки. Игорь с Вадимом, продираясь сквозь кусты, побежали за ним. Ведьма взмыла вверх и полетела над верхушками деревьев к пещере. Мысленно она просила Пахада лишь об одном:
«Пусть мальчиков вернут якобы инопланетяне на тарелке».
Современному человеку легче поверить в пришельцев, чем в дух пещеры, а мир тонких энергий и материй перед человеческим глазом может сублимироваться в любую форму: тарелку, зелёного человечка, беса с рогами и копытами, дракона.
Издали она видела, что смерч залетел в лаз. Прошло минут десять, и у входа произошёл небольшой взрыв. Вход расширился. Вместе с кусками породы и щепками от поваленных стволов, разлетающихся во все стороны, на поверхности показался вращающийся летательный аппарат диаметром около двух метров. Люди стояли на расстоянии двадцати метров от лаза – ближе Милочка запретила подходить. Из аппарата ударил в глаза собравшимся яркий сноп света, послышалось монотонное жужжание. Когда свет потух – на земле остались лежать два маленьких тела, а аппарат, формой похожий на приплюснутое с боков яйцо, яркой кометой взмыл в небо и затерялся среди множества дрожащих звёзд. Взрослые бросились к ребятам с самыми худшими предчувствиями, но ребята были живы, лишь крепко спали.
Милочка не стала досматривать сцену радостной встречи, а устало побрела в сторону каменистого хребта, спотыкаясь в темноте. Она израсходовала силы, и их требовалось срочно пополнить, ведь слабость усиливала жажду. Ночь, лес и кучка взволнованных людей были весьма соблазнительной приманкой для её внутреннего зверя. И эта ситуация могла закончиться весьма опасным инцидентом.
«Когда ещё выдастся побывать в лесу? – думала она. – А сейчас самое время поймать зверька и утолить жажду. В запасе полчаса. Пока утрут слёзы радости, обнимут своих чад. Расспросы, поцелуи… Нужно спешить».
Жажду человеческой крови она постоянно контролировала, утоляя её кровью животных в вылазках на природу. Когда жажда невыносимо мучила, врала Александру про головную боль, желание проветриться или что-то подобное, чтобы не удерживал; садилась в машину и неслась по шоссе подальше от города. Его с собой никогда не брала, объясняя, что хочет немного побыть в одиночестве. Вначале он обижался, переживал – потом привык.
Правда, один раз, ещё вначале, когда жажда была невыносимой, через Сеть приобрела двести граммов человеческой крови у одного врача. Человек был очень подозрительным, допытывался, какую группу ей надо, долго торговался и не соглашался на сделку, когда узнал, что подойдёт любая. На этом попытки купить кровь закончились.
Около старого бархата, увитого лимонником, быстро сбросила с себя одежду. Упала на четвереньки, изгибая спину в судорогах превращения. И вот львица, осторожно опуская пружинящие лапы в траву, изгибаясь мощным телом и активно принюхиваясь, двинулась к каменистым выступам, поросшим лещиной и багульником между стволами берёз и дубняка. Легкий порыв ветерка принёс щекочущий ноздри запах добычи. Осторожно двигаясь, подныривая под кустарник и бесшумно проползая на брюхе, львица стала забирать вправо, где отрог начинался более пологим подъемом. Она кралась к добыче с подветренной стороны. Из-за валуна, поросшего чахлой, пожелтевшей травой, послышалось шуршание, писк маленького зверька и шипение хищника. Это охотился дикий кот. Львица не стала раздумывать ни секунды. Время, отпущенное для охоты, и так поджимало, а другую добычу ещё нужно побегать и поискать. Она прыгнула на кота. Большой, примерно около метра в длину кот стал извиваться, шипеть, выпустив мышь, которую уже успел задавить. Львица клыками разорвала ему горло и принялась облизывать струящуюся кровь. Вскоре кот затих, распластавшись на земле окровавленным меховым воротником. Она прокусила ему бока, полизала останки и двинулась в обратный путь. Одеваться липкими от крови руками не хотелось, да и натягивать футболку через перепачканное лицо – тоже. Босиком, то и дело морщась, ойкая от сухих веточек и острых камней под подошвами, добрела до небольшой лужицы, оставшейся после дождя в углублении между двух больших камней, поросших мохом. Её она запомнила, когда кралась зверем. На скорую руку ополоснула ладони, обмыла лицо, шею и пошла назад. Быстро одевшись, поспешно взмыла в ночное небо и над кронами деревьев заскользила к озеру. Вновь раздевшись за кустами, зашла в воду, чтобы хорошенько смыть пот, пыль, песок и кое-где оставшуюся кровь добычи. Мальчики и родители ушли к микроавтобусу. На берегу остался лишь Деев. Он взял махровое полотенце и стал поджидать её, делясь впечатлениями:
 – Зрелище восхитительное. Жаль, не захватил с собой видеокамеру. Мог бы рассчитывать на какую-нибудь премию в программе «Сам себе режиссёр». Да-а… жа-аль. Не думал, что специально для меня устроите такой спектакль. А если серьёзно? За мальчиков – спасибо.
Она приложила руку к виску:
 – Рада служить Родине! 
 – Всё же интересно – кто такой Пахад? Ваша выдумка?
 – Не богохульствуйте! Возможно… посланник Господа.
 – А может, Сетха? Ведь он покровитель ведьм. Так, кажется, считают священники.
 – Повелитель демонов помогает в грязных делах и за очень большую цену.
 – За душу, например?
 – Чаще всего – да. Но не только…
«Кто меня дёрнул за язык? Мало подозрений? Опять начнёт искать подоплёку в корысти», – укоряла себя девушка.
* - столице Восточной губернии Русинии.

19

Наполнен мир чудесным волшебством.
Оно незримо вокруг нас играет.
Маг и кудесник, шевельнув перстом,
Из пустоты вдруг птицу вынимает.

Проснувшись рано утром, Милочка не смогла легко как прежде, соскочить с постели. Она валялась минут сорок, заставляя себя усилием воли встать. Во всём теле чувствовалась некоторая слабость.
 – У тебя где-то болит? – спросил Александр встревожено.
 – Нет-нет, – постаралась успокоить его Милочка. – Наверное, усталость.
Освобождение мальчиков потребовало жертву хозяину пещеры жизненными силами зрителей, но в основном её силами, и она их отдала, не задумываясь и не жалея. Надеялась, что кровь лесного кота немного поможет. Просить помощи у хозяина тех мест не могла: время поджимало, и Деев не отставал ни на шаг. Вечером Милочка побывала в лесу, подпиталась праной от сосны, старой знакомой, выручающей её не раз, – улучшения не наступило.
Поспелов беспокоился за жену. Какая-то она бледная, тихая и медлительная. Его опасения вскоре подтвердились: за день до вылета с ней случился обморок.
В это время Александр находился в спальне и укладывал чемодан. Вдруг послышался звук упавшей на пол посуды. Последние дни он находился в постоянном внутреннем напряжении, и звон упавшей металлической посуды о керамический пол послужил сигналом стартового пистолета. В три прыжка он оказался на месте. Милочка лежала ничком, а рядом валялась кастрюля и рассыпавшаяся из неё картошка. Подскочив к жене, поднял на руки. Милочка была без сознания, а из рассечённой брови текла маленькая струйка крови. Александр отнёс её на диван и вызвал «Скорую». Не дожидаясь медиков, нашёл в домашней аптечке ампулу с аммиаком и привёл жену в чувства.
 – Что случилось, Люля?               
Милочка ощупала большую шишку на лбу и жалко улыбнулась:
 – Я тебя подвела, Саша.
 – Перестань! Нашла о чём переживать. Завтра сдам билеты.
 – Не знаю, что со мной… Лучше лети один. Я дома отлежусь.
 – Вот ещё! Придумала!
Врач, выслушав и осмотрев больную, не нашёл серьёзных отклонений, но сказал:
 – С такими симптомами следует обратиться к участковому врачу.
С посещения поликлиники начались для Милочки хождения по кругам ада – осознания своей смертельно опасной болезни. Сначала её осмотрел терапевт и назначил анализы, потом – кардиолог и опять назначил анализы. Далее она прошла обследование в онкодиспансере и была направлена в стационар. По всем врачам Александр ходил вместе с ней. Он переговорил с заведующим отделением гематологии, и жену положили в сервисную палату.
Палата представляла собой небольшой отдельный бокс. Вероятно, раньше он служил изолятором для умирающих. Нынче он выполнял те же функции, но назывался более красиво – сервисная палата. Та же палата смертников, но – богатых. В палате стояла относительно новая мебель: функциональная кровать, обеденный стол, тумбочка с телевизором, холодильник, кресло, узкий пенал для одежды и два стула. К ней примыкал санблок с умывальником, унитазом и душем.
Милочка осмотрела свои апартаменты.
«Что ж, хоть и казёнщина, но в этом последнем пристанище есть одно несомненное достоинство – уединённость».
Но отгороженность от чужих страданий была призрачной. Рядом, за   перегородками, разыгрывались драмы тридцати девяти несчастных, тоже осуждённых болезнью на смерть. К кому-то она могла придти довольно скоро, но большинство вело свою битву за жизнь с переменным успехом не один год.
Уколы, капельницы, врачебные обходы, посещения близких, телевизионные сериалы – всё смешалось для неё и растянулось в череду монотонных дней и недель. Ей становилось то лучше, то хуже. Милочка ещё боролась за жизнь, хотя и не верила в благополучный исход. Разговоры с другими больными отделения тяготили, и она старалась ни с кем не общаться, кроме обитателей соседней детской палаты: пятилетней Анечки и её мамы.
Однажды, проходя мимо соседней палаты, Милочка увидела, как из-за приоткрытой двери выкатился в коридор зелёный мячик. Вслед за ним выбежала весёлая топотушка, похожая на маленького эльфа. Девочка была кукольно красива: пышные льняные локоны, огромные фиалковые глаза в обрамлении густых длинных ресниц, пухленькие алые губки, носик- кнопочка. Её голосок звенел серебряным колокольчиком в этом тихом царстве скорби. Она воспринималась солнечным зайчиком, по ошибке заглянувшим в тёмный сырой подвал летним погожим деньком. Милочка поймала мячик и подала девочке.
 – Как тебя зовут, моя прелесть? – спросила она.
 – Анечка. А у меня ещё есть кукла Машка и полосатый тигрёнок, – затараторила бойкая малышка.
 – Что нужно сказать тёте? – В коридор вышла молодая женщина в шёлковом халате, видимо, мать Анечки.
 – Спасибо, – сказала послушная девочка, и от её улыбки на щеках появились две очаровательные ямочки. Милочка присела перед девочкой на корточки и протянула к ней руку с зажатым кулаком.
 – Смотри, что у меня есть.               
Она разжала кулак – на ладони сидела прекрасная жёлтая бабочка-махаон, переминалась на тоненьких ножках, то расправляя, то складывая, расписные крылышки.
 – Ой! – воскликнула девочка и хотела пальчиком потрогать бабочку. Та вспорхнула с ладони, пролетела по тёмному коридору к открытой двери палаты и вылетела в распахнутую форточку.
 – Мамочка! Лови её! – закричала девочка, но мать застыла в дверях, поражённая увиденным чудом.
 – Зачем ловить её, моя красавица? – сказала Милочка, улыбаясь, и погладила девочку по кудрявой голове. – Она тоже хочет жить.
После сончаса Милочка сидела в кресле, смотрела за окно в парк и ждала Сашу. Вдруг скрипнула дверь, и к креслу кто-то засеменил маленькими шажками. Милочка догадалась – вошла Анечка, но оборачиваться не стала. Маленькая тёплая ладошка легла на её руку.
 – Ты волшебница? – услышала она громкий шёпот.
 – Да, – тоже шёпотом ответила женщина. – Только цыц, – она прижала палец к губам. – Это будет нашей тайной. Хорошо?
 – Хорошо, – согласилась Анечка, глядя на волшебницу ясными, лучистыми глазами.
 – Хочешь,  расскажу тебе сказку? – спросила Милочка.
 – Про кого? – зазвучал рядом колокольчик.
 – Про принцессу.
 – Ага, хочу, – сказала девочка и протянула вверх ручки. Милочка посадила её к себе на колени.
 – В тридевятом царстве, в тридесятом государстве жила-была маленькая принцесса… – начала она сочинять сказку, а девочка притихла, с восторгом глядя в лицо «волшебнице» и ловя каждое слово.
Так началась дружба ведьмы-оборотня и маленького эльфа. Когда девочка чувствовала себя хорошо, её голосок звенел то из одного, то из другого конца отделения. Заслышав звонкий колокольчик, светлели лица больных и медперсонала. Но когда ей становилось хуже, тихий плач и стоны рвали сердце Милочки на части.
«За что мучается небесное создание? – часто задавала она себе вопрос. – Для нас, взрослых, это расплата за совершённые грехи. Для меня – совершенно заслуженная. А этот ангел? В чём она виновата?»
Елена, мать девочки, рассказала, что на восток страны они приехали по переводу мужа-офицера. А раньше жили в Полесье*. По всей видимости, на девочке как-то сказались последствия от взрыва энергоблока АЭС, потому что Елена была родом из посёлка, расположенного в сорока километрах от станции. В момент взрыва училась в пятом классе. Малокровие у девочки выявили ещё с рождения, но болезнь прогрессировать начала только полгода назад. Сказалась смена климата. Врачи полагали, что уезжать уже поздно: донора для пересадки костного мозга не было, больших денег – тем более. Елена плакала навзрыд, проклиная в несчастье, постигшем их семью, себя, правительство, компартию и командование мужа. Милочка уговаривала, но что могла ей посоветовать она – сама, обречённая на медленную смерть.
Через два месяца девочке вдруг стало совсем плохо: ни импортные лекарства, ни отработанные новейшие методики не давали положительного результата. Девочка медленно умирала. Пациенты и медики с болью в сердце ожидали развязки, и она, похоже, наступила в одну из дождливых, грозовых, осенних ночей.
Накануне Анечку осмотрел профессор. После разговора с ним Елена проплакала всю ночь. На следующий день сделали очередное переливание крови, но оно не дало видимого улучшения – девочка бредила, хотя температура немного спала.
Милочка зашла проведать Анечку, принесла соки и фрукты. Анечка лежала без сознания, а Елена сидела в кресле, неотрывно следя за малейшими переменами в лице дочери.
 – Спасибо, Мила! – повернула она к вошедшей осунувшееся лицо с запавшими глазами. – Моей доченьке ничего уже не нужно.
По её щекам потекли беззвучные слёзы.
 – Что сказал профессор?
 – А что он может сказать? Без него всё и так ясно. Моя девочка уходит. Не знаю, переживёт ли эту ночь?
Милочка скорбно постояла рядом, посмотрела на заострившиеся черты милого личика, худенькое тельце в розовой пижамке и вышла.               
«Так скоро уйду и я», – горестно думала она, идя в свою палату.
Чтобы как-то отвлечься – включила телевизор. Ток шоу сменил боевик, а его, в свою очередь, документальный фильм о журналистском расследовании коррупции в войсках. Она легла спать в первом часу ночи и долго ворочалась с боку на бок. Вдруг сквозь дрёму услышала крик. Всю её передёрнуло, как судорогой, от одной мысли:
«Наверное,  Анечка умерла».
Она накинула халат и вышла в коридор. Там было тихо и сумрачно. Лишь из-за приоткрытой двери Анечкиной палаты бил яркий свет, слышались всхлипывания Елены и тихий голос медсестры Наташи. Та уговаривала мать смириться, без криков принять последние вздохи дочери и не травмировать остальных больных. Милочка подождала, пока Наташа выйдет из палаты. Вошла.
Анечка хрипло и прерывисто дышала в своей кроватке. Елена, положив голову на ограждение кроватки, вздрагивала от рыданий. Услышав шаги, она повернула к Милочке заплаканное лицо и вдруг сорвалась с места, кинувшись  в ноги.
 – Мила, помоги! Заклинаю тебя! – цеплялась она за халат Поспеловой, горячо шепча просьбу, умоляюще глядя в глаза.
 – Что же я могу, Леночка? Сама в таком же положении, что и твоя дочь, – попятилась от неё Милочка.
 – Ты можешь. Анечка считает тебя волшебницей. И я верю. Нам нужно чудо. Мила, чу-у-до! Господь не внемлет моим молитвам, а тебя послушает. Помоги, умоляю!
 – Говоришь, меня послушает? – горько усмехнулась женщина. – Даже не представляешь, как ошибаешься. Меня он послушает в последнюю очередь, дорогая. За дела свои и расплачиваюсь.
 – Нам надеяться не на кого. Пусть сам Сетх нам поможет. Я готова отдать душу и жизнь, лишь бы Анечка жила.               
Безрассудные слова обезумевшей от горя матери придали Милочке сил и решимости:
«А-а, семь бед – один ответ!»
 – Встань! – властно приказала она. Елена взглянула ей в лицо и, увидев произошедшие  перемены, беспрекословно подчинилась.               
 – Выйди и закрой дверь! Да выключи свет! Духовная сила, которую призову, не любит яркого света и любопытных глаз.               
Елена попятилась к двери, щёлкнула выключателем. Палата погрузилась в темноту.
Милочка опустилась на колени перед кроваткой и вознесла молитву к Господу и Пресвятой Деве. О них она помнила всегда, по привычке, перенятой от матери, упоминала в своих мыслях и речах, но осмысленно, горячо и истово молилась впервые. Она просила помиловать крошечное создание, помочь девочке перебороть болезнь, а в ответ – тишина, прерываемая нерегулярными вздохами больной. И тогда в сердцах женщина воскликнула:
 – Или вас нет, или вы жестоки и немощны! Хотите плату за жизнь этой крошки? Возьмите мою жизнь и силу, если они даны только для чёрных дел.               
Гроза за окном, ушедшая далеко на север, вдруг вернулась. Сильнейшие раскаты грома и треск молний стали быстро приближаться. От частых посверков палата освещалась почти как днём. Милочка подняла голову и взглянула на кроватку – Анечка лежала с широко открытыми глазами, губки шевелились. Она что-то говорила, но от грохота ничего не было слышно. Женщина взяла девочку на руки.
 – Боюсь, – услышала она тихий шёпот. Анечка ручками обхватила её шею и прижалась, дрожа худеньким тельцем. У Милочки потекли слёзы, а в душе закипел гневный вызов. Она подошла с девочкой к окну и, не мигая, уставилась на плети молний, разрывающие небо пополам. Протянув руку к окну, зло и властно сказала:
 – Пусть девочку оставит болезнь навсегда. Я так хочу!
За окном яростно гремело, ветер стучал в стекло крупными каплями дождя, палата то освещалась, то погружалась в сумрак. Подождав немного, ведьма взмолилась:
 – Господи, к тебе взываю! Не за себя прошу – за безгрешное дитя. Даруй ей ещё хоть двадцать лет!
Ни в палате, ни на улице ничего не менялось.
 – Пахад! Ты всегда слышишь меня. Прошу, дай малышке десять лет жизни без врачей и больниц!
В ответ тишина, только раскаты грома и стук дождя.
 – Неужели у меня совсем не осталось сил, а у тебя желания помочь мне? – спросила ведьма. – О Дева, помоги хоть ты, заступница наша! Пять лет, пять лет чудной крошке… умоляю! Моей силой, твоим милосердием!
Ведьма с силой сжала ладонь в кулак, будто в этом кулаке зажав свою волю и жизнь девочки. Рядом с окном сверкнула молния, и здание потряс оглушительный грохот. В этот момент из стены появился оранжевый шарик.
 – Спасибо, Пресветлая! – прошептала она, разжав кулак и погладив девочку по голове.
Неожиданно гроза прекратилась, и палата опять погрузилась во мрак. Женщина положила девочку в кроватку, а шарик  медленно поплыл по воздуху большим мыльным пузырём, меняя окраску от огненно-оранжевого до серебристо-голубоватого цвета. Когда он подлетел к кроватке, ведьма сильно хлопнула в ладоши и громко произнесла:
 –                Аминь!               
Шарик лопнул, превращаясь в серебристое, почти прозрачное облачко, которое опустилось девочке на лицо.
Милочка пошарила одной рукой на тумбочке, нашла кнопку – палату залил неяркий зеленоватый свет настольной лампы. Облачко исчезло с лица девочки. Анечка лежала с закрытыми глазами, дышала более ровно, губки чуточку порозовели, на лбу выступала испарина. Девочка спала. Женщина облегчённо вздохнула. У неё задрожали ноги, и она опустилась в кресло – все силы и воля были отданы борьбе. От навалившейся слабости она задремала.
Очнулась Милочка от скрипа открываемой двери. В палату на цыпочках вошли Елена и медсестра Наташа. Они окружили кроватку. Послушав дыхание ребёнка, Наташа удивлённо прошептала:
 – Спит?
 – Теперь она будет долго спать – кризис миновал.
 – Что вы сказали? – спросила Наташа, взглянув на женщину.
 – Говорю, девочка пошла на поправку.
 – Откуда знаете?
 – Меньше будешь знать, Наташенька, крепче будешь спать. 
 – Пойдём. Проводишь меня, – обратилась Милочка к Елене. Она с трудом поднялась и, тяжело опираясь на руку женщины, вышла из палаты. Зайдя в свой бокс, ведьма сказала:
 – Никому не рассказывай об этом. Сила выйдет из девочки. Я смогла выговорить лишь пять лет жизни. На большее не хватило сил. Я же говорила, что Господь через меня помогать не станет.
 – А что будет через пять лет?
 – Не знаю… – ответила ведьма, не желая заранее расстраивать поверившую в чудо женщину; да и зачем, ведь сказанное слово – это якорь для будущего. Не зная будущих событий, Елена ни мыслями, ни делами не приблизит их, значит, любая вероятность возможна.               
Елена взял руки Милочки, и стала их целовать.
 – Ты с ума сошла! – ведьма оттолкнула женщину в гневе.
 – Спасибо! – шептала Елена, обливаясь слезами. – Отдам тебе всё, что у нас с Виктором есть. Нужны деньги на лекарства?
 – Успокойся! Ничего от тебя не нужно. Деньги у меня есть. Да они  не помогают. Хотя… можешь кое-что сделать. Помяни иногда в своих молитвах. Этого будет достаточно.
 – Каждый день буду за тебя молиться! Каждый день! – горячо шептала Елена.
 – Хорошо, хорошо, – старалась успокоить женщину уставшая Милочка, поглаживая её по спине. – Иди, мне нужно прилечь.
Через две недели всё отделение радостно провожало щебетуху Анечку домой. Когда она пришла прощаться в палату к Милочке, то залезла к ней на колени и прошептала в ухо:
 – Я люблю тебя, волшебница!
После грозовой ночи ведьму покинули последние силы, а с выпиской девочки накатило безразличие. Она стала готовиться к смерти. Это был единственный выход. Переливания крови помогали, но на время, видимо, в желании подавить жажду она перешла черту, за которой путь только в одну сторону. Как освободиться от монстра, требующего человеческую кровь, Милочка не знала. Препараты железа и различные биостимуляторы ей не помогали. Она старалась подавить жажду два года. На борьбу израсходовала все силы. Девушка устала чувствовать боль как символ жизни, её проклятой жизни. Она устала бороться и таиться.
Иногда ей даже казалось – это звериная сущность пожирает её кровь. Наверное, так оно и было. Да, пророчество Теймура сбылось – их корабль налетел на айсберг, который оказался жаждой крови. Ей было жалко Александра, ему ещё жить да жить, а тут больная жена камнем на шее. Ещё немного и любовь уйдёт, оставив место лишь горечи и раздражению. Милочке не хотелось дожить до того чёрного дня, когда Саша начнёт ею тяготиться. Чуда не произошло, и смерть она приветствовала как выход из безвыходного положения.
* – западной губернии Русинии.
 
 20

Ночь темна, светит фонарь;
Тишь вокруг – бог мой и царь.
Я одна возле окна;
Мысль моя – в море волна,
То взлетит к звёздам во тьме,
То падёт к грешной земле.
Явь горька в мире надежд,
Как слеза сомкнутых вежд.
Сердца стук, боли венец…
Жизнь моя, скоро ль конец?
Вздох один, дальше – другой.
О, мой бог, дай же покой!

Три месяца Александр не терял надежды, что жене можно помочь, вылечить, поставить на ноги.
«Люлька не должна умереть. Столько планов на будущее. И вдруг – финал? Что могло послужить толчком, чтобы молодой организм стал целенаправленно убивать сам себя? Пожирать свои же кровяные тельца? Она такая бледненькая. Любимая девочка. Она будет жить. Должна…»
Лечащий врач и другие медицинские источники, к которым обращался Александр, не могли дать точного ответа на этот вопрос. Увы, человек, сумевший разгадать тайны атома и успешно осваивающий космос, пока мало знает о себе самом.
Он старался своей верой и любовью пробить брешь в бастионе фатализма, выстроенном Людмилой вокруг себя. За стенами уверенности в своём наказании, она спряталась от жизни и борьбы как улитка в раковине. Если бы она могла, то запретила бы посещения мужа, смущавшего покой и обречённость, с которыми настроилась принять смерть, разговорами о прекрасном, но несбыточном будущем – их будущем. Однако Александр не сдавался, и временами видел: глаза жены оживали. В них загорался интерес к событиям в губернии, стране, мире. Эти моменты давали  надежду. Он часто встречался с  лечащим врачом, и они обсуждали новейшие методы лечения, её душевный настрой и самочувствие.
Но с конца осени всё кардинально изменилось. Подъёмный мост, соединяющий её крепость с окружающим миром, был поднят. Бастион стал неприступным. Она даже не пыталась проявить интерес к посещениям и рассказам, как делала это раньше. Людмила не сидела в кресле и не ожидала его прихода. На все попытки Александра втянуть жену в разговор, сначала односложно отвечала «да-да» или «нет-нет», а вскоре и совсем замкнулась. Запретила открывать шторы на окнах. Перестала включать телевизор. Отказалась гулять в больничном саду. Она в основном лежала на кровати и смотрела в одну точку – началась глубокая депрессия. Дела день ото дня становились всё хуже.
Так прошло десять дней. Перед весёлым праздником Покрова Матери-земли врач позвал Александра к себе в кабинет:
 – Уважаемый, Александр Сергеевич! Боюсь ошибиться, но Людмила Георгиевна сама не хочет жить. Усилия медицины здесь бессильны. Мне очень жаль, но ваша жена – тяжёлый случай. Её что-то гнетёт. Наши медикаменты бессильны сражаться сразу с двумя болезнями. Я вызывал психиатра. Поговорив с ней, он заявил, что больше к этой пациентке не придёт и лекарства выписывать не станет. На просьбу объясниться… ответил, чтобы сам об этом спросил у неё. Спросил. Людмила Георгиевна ответила: «Не присылайте ко мне ни психиатров, ни священников. Ни к чему. Прошу, не лезьте в душу! Дайте спокойно уйти». Что будем делать?
 – Не знаю, – сокрушённо ответил Александр.
Василий Васильевич побарабанил пальцами по столу.
 – Да-да… что делать… Тут пришёл медицинский вестник. В одной из клиник Европейской конфедерации разработан новый препарат по нашему профилю. Прошёл апробацию в нескольких клиниках. Говорю это потому, что знаю, вы и ваши близкие – люди состоятельные. Если есть возможность приобрести его – дам  название. Попробуем… Вдруг получится? Но вначале Людмилу Георгиевну нужно расшевелить.
В тот же день Александр заехал в университет, и в ректорате узнал номер мобильника и адрес Джулии Корбек – руководителя альбийской делегации*, посетившей его выставку в Художественном салоне полтора года назад. Он надеялся с её помощью можно достать нужное лекарство – и не ошибся. Джулия близко к сердцу приняла горе, постигшее семью молодых художников из далёкой северной страны. Она записала название лекарства и пообещала выслать, как  представится возможность. От предложенной Александром оплаты наотрез отказалась.
Джулия рассказала, что картины, приобретённые ею и Генри Фокснером, через год сменили своих хозяев. Картина «Ангел и Бес» была приобретена альбийским банкиром в частную коллекцию, а «Чёрный монах» – бизнесменом Вест-Инди**. Картины неизвестных художников перед аукционом выставлялись в модном салоне Мари Роджерс. Словоохотливая Джулия, мешая английские и русинские слова, поведала совсем удивительную историю.
Мари оказалась не только профессиональным искусствоведом, но и умелым бизнесменом. Перед тем, как выставить картины на аукцион, сделала им удачную рекламу, рассказав местным газетчикам о картинах и создателях. Рассказанная ею красивая и душещипательная история о том, как невеста поехала вызволять любимого из рабства, изобиловала различными придуманными деталями сюжета. Но она вызвала в сердцах чувствительных обывателей живой отклик. Поглазеть на картины ходили толпы зевак. Мари получила около десяти предложений от солидных покупателей на их приобретение. Она испросила разрешения у хозяев о продаже полотен через аукцион. Генри и Джулия удивились, когда картины, вывезенные из «медвежьего угла», продали по завышенным ценам, как им казалось. «Ангел и Бес» приобрели за сорок одну тысячу золотом, а «Чёрный монах» – за тридцать тысяч. А два месяца назад к Джулии приезжал мистер Джозеф Харрис – счастливый обладатель «Ангела и Беса». Он просил Джулию подробно рассказать о художниках и дать их координаты. Она не смогла отказать такому милому джентльмену.
 – Ждите новых заказов, – закончила рассказ жизнерадостная жительница Альбиона***.
Сообщение Джулии озадачило и встревожило Александра. Он хорошо помнил историю двух «шедевров» жены. Но сейчас стоял вопрос о её жизни, и проблема картин отошла на второй план. Он не хотел тревожить жену и решил  ничего пока не рассказывать.
Через три дня Джулия позвонила Поспелову на мобилефон и сообщила, что приобрела лекарство и даже подыскала удачную оказию. Через четыре дня в соседнюю губернию должен прилететь дипломат по своим делам в тамошнее консульство. С ним лекарство для жены Поспелова. Сообщение весьма обрадовало Александра. Он поспешил рассказать радостную новость жене. Хоть Людмила не разделяла его веры в чудодейственность заокеанского препарата, но и не стала огорчать. Она улыбнулась первый раз за последние полтора месяца.
Это был один из счастливых дней в жизни Александра, о существовании которых он забыл в последнее время. За окном кружились хлопья первого снега. Стояла почти безветренная погода. Людмила хотела посмотреть на снег. Завернув жену в одеяло, он поднёс к окну и усадил на подоконник. Они долго смотрели за окно, обнявшись, припав щекой к щеке. Щеки жены пылали жаром, но она вновь проявляла интерес к окружающему. Людмила, улыбаясь, глядела: как сороки передрались из-за кусочка пирожка, оброненного малышом, как толстый столовский кот, развалившись на скамье, наблюдал за галдящими поблизости воробьями и как два школьника, бегая в больничном парке и дёргая за ветви кустов, обсыпали друг друга первым снегом. Чудесные мгновения их единения и любви вселили в Поспелова даже не надежду – уверенность:
«Она поправится. Нам так хорошо вместе. Недостаёт самой малости – привезти лекарство».
Но радость оказалась преждевременной. Людмиле на следующий день стало намного хуже. Она лежала в забытьи и не узнавала мужа.
 – Не привезёте лекарство в ближайшие дни – конец неизбежен, – сказал врач хмурясь.
Поспелов хотел лететь самолётом. Однако за день до вылета поднялся настоящий буран, принесённый циклоном с севера. Ветер крутил хлопья снега; белой пеленой накрыло всё вокруг. Когда в аэропорту отманили рейс на час, за тем – на четыре часа, а потом – на день, Александр решил, что быстрее доедет на машине. Вдруг самолёт не вылетит на следующий день? Синоптики передавали неутешительные сводки погоды по востоку страны на ближайшие два-три дня, а два поезда, идущие до Дальнеграда, уже ушли и следующих ждать только на следующий день. Разумнее было подождать, а утром следующего дня поехать на поезде, но в критической ситуации он не думал рационально, не хотел ждать, боясь не успеть. Не успеть привезти лекарство, не застать жену живой.
Выехал Александр в три часа пополудни – ждал вылета, и к тому же следовало кое-что сделать: заправить полный бак бензином, долить масла в двигатель, проверить тормоза, положить два запасных колеса и всякие полезные мелочи для экстренного случая. Чем дальше он удалялся от города, тем сильнее становился боковой ветер и гуще валил снег. Давно уже окрестности объяла ночь, а дорога была покрыта кое-где обледенелым настом и петляла между сопок. Вдруг в начале крутого спуска, из-за ближнего поворота, Поспелова ослепили два ярких снопа света. Оба водителя не сразу переключили фары на ближний свет. Встречный автомобиль, двигавшийся рядом с каменной отвесной стеной сопки, стал уходить вправо. Александр, притормаживая, тоже отвернул вправо, избегая столкновения. На обледенелом покрытии шоссе его машину развернуло и неумолимо потащило к обрыву.
«Вот и всё! – мелькнула тоскливая мысль. – Не оправдал твоих надежд, Люля…»
Он упал с семиметровой высоты в овраг, заросший чахлым дубняком. Автомобиль несколько раз перевернулся и, загоревшись, взорвался.

***      

В тот роковой день Милочка приходила в сознание только один раз – утром. Она уже почти не воспринимала окружающее, и все в отделении ожидали очередного кандидата в мертвецкую, очень жалея красивую молодую женщину и её заботливого мужа. У них имелось всё, о чём многие могли только мечтать: молодость, красота, деньги, талант, любовь. Не было основного – будущего. Часы неумолимо тикали – трагическая развязка приближалась.
Среди ночи Милочка пришла в сознание. В палате стоял полумрак. За окнами завывал ветер, горстями бросая снег в стёкла. Какой-то неописуемый страх гнал из постели и из комнаты.
«Куда? Зачем?» – она не могла понять. Перевернувшись на бок, с большим трудом поднялась и села. Голова кружилась, перед глазами плыли яркие круги. Руки и ноги дрожали, но и сидеть не было никакой возможности – что-то гнало вон из палаты.
«Что со мной? – тревожные мысли перекатывались тяжёлыми камнями. – Я уже не человек? Зверь? Зов смерти влечёт в укромный уголок? Скорее бы конец. Господь, помоги!».
Цепляясь за всё, что попадалось под руку, вышла, вернее, выползла в коридор. В голове настойчивый шёпот:
«Соберись! Иди!»
Ноги подкашивались, сердце, казалось, готово выпрыгнуть из груди.
«Куда ты меня гонишь, Матильда? – сопротивлялась Милочка. – Я не хочу двигаться. Я хочу умереть. Избавиться от тебя, зверя».
«Ишь, чего удумала! – возмутился голос в голове. – Не избавишься, не надейся. Иди! Борьба ещё не закончена. Он придёт – я знаю… Должен!»
«Кто придёт?» – вяло то ли спросила, то ли подумала Милочка – ответа не последовало. Ей хотелось сползти по двери и лечь на пол, но что-то сильнее неё заставляло, шатаясь былинкой на ветру, держаться за ручку двери. Неожиданно впереди увидела яркий приближающийся свет, зажмурилась, а  открыв глаза, от удивления не знала, что и думать.
Это был не полутёмный коридор больницы, а огромный, освещенный зал неизвестного  аэровокзала. В центре зала стояло несколько рядов кресел, на которых сидели люди с чемоданами, сумками, баулами. Вокруг тоже прохаживались туда-сюда пассажиры группками и поодиночке. Слышался женский голос диктора, что-то объявляющего на иностранном языке, кажется, – английском.
«Куда летят эти люди? – спрашивала она себя. – Или… я уже на том свете? Но почему у них чемоданы?»
Не успела она обдумать и прояснить новое место пребывания – услышала объявление диктора на родном языке:
 – Гражданка Лазаренко Людмила Георгиевна! Вас ожидают у стойки диспетчера.
«Кто меня ожидает? Саша? Может, больница и  болезнь – страшный сон, приснившийся в ожидании вылета? Сидим в аэропорту из-за циклона».
 – Повторяю! Лазаренко Людмила Георгиевна! – услышала Милочка вновь голос диктора. В толпе пассажиров мелькнуло знакомое лицо.
«Теймур?»
Оторвавшись от двери, она сделала два неверных шага в его направлении и стала проваливаться в черноту колодца, но упасть не дали чьи-то сильные руки. Её куда-то несли, или она плыла по морским волнам, и тёплые солоновато-сладкие капли касались губ, проникая в рот. Последней искрой сознания промелькнула мысль:
«Всё… Свобода».

***       

 – Он мне гладит руку, а сам ближе и ближе придвигается, – говорила белокурая санитарка Танечка, прихлёбывая горячий чай и острыми белыми зубками откусывая дольку шоколада – подарок от воздыхателя.
 – И ты решилась? – с интересом спросила Сашенька, медсестра отделения гематологии.
 – Повыпендривалась для вида…
 – Тихо! Будто шум в коридоре.
 – Да. Я тоже слышала.
Они выглянули  из «сестринской». В дальнем конце коридора на полу кто-то лежал ничком, но при тусклом голубоватом свете ночного освещения трудно было разобрать, кто именно. Подбежав ближе, увидели распростёртую на полу женщину: длинная ночная рубашка сбилась, светлые волосы разметались, закрыв лицо.
 – Поспелова из шестой палаты, – сказала Сашенька, пытаясь поднять больную.
 – Ну, надо же! Менее часа назад заходила к ней. Она лежала без сознания. – Таня подхватила больную за другую руку. Вместе они затащили её в палату и положили на кровать.
 – У них во время приступов такое бывает, – сказала медсестра, прощупывая пульс на руке больной.
 – Ну как? – поинтересовалась Танечка.
 – Гм… Пульс ровный, спокойный.
Саша наклонилась к больной.
 – По-моему, спит… Лоб – холодный и влажный, – сказала Танечка, убирая волосы с лица женщины. – Странно… на губах кровь.
 – Наверно, губу прикусила, когда падала. Схожу за Василь Василичем. Пусть её осмотрит, – медсестра собралась выйти из палаты.
 – Не нужно его будить, – попыталась её остановить Танечка. – Он сорок минут назад лёг отдохнуть в ординаторской, – она взглянула на часы. – Третий час ночи.
 – Ты не понимаешь. Он её лечащий врач, – горячо зашептала Сашенька. – На вечернем обходе сказал, что Поспелова не переживёт эту ночь… А ей стало лучше. Мы её вытащили, Таня. Вытащили!
 – Постучи по деревяшке и трижды сплюнь через левое плечо, – с сомнением предложила санитарка.

***   

Сквозь сон Милочка услышала голоса и открыла глаза, но сразу же их прикрыла: в палате горел яркий верхний свет.
 – Как себя чувствуете? – послышался голос врача.
Не открывая глаз, прислушалась к себе. Ей было спокойно и уютно. Правда, проскакивали неприятные мыслишки:
«Я в том же теле? Казалось, что умерла или перемещаюсь. Неужели всё продолжится? Боги, за что?» – но она постаралась их отогнать.
 – Нормально чувствую, – ответила девушка, открывая глаза. Сашенька ей накладывала на руку жгут, собираясь поставить капельницу. Медсестра улыбалась. Милочка перевела взгляд в изножье кровати. Там стояла санитарка и тоже улыбалась. Милочка не могла взять в толк, чему все радуются.
 – Всё хорошо, Людмила Георгиевна, – похлопал  врач  по руке. – Я говорил, что  начнёте поправляться, а вы не верили.
Милочка устало закрыла глаза – следовало сосредоточиться и всё спокойно обдумать.
 – Отдыхайте, – услышала она голос врача. – Теперь вам нужно больше  спать. Сном лечатся любые болезни.
Выключив верхний свет, медперсонал вышел из палаты.
«Неужели всё закончилось? Жизнь с чистого листа, или неразрешимые сомнения? Ладно, что гадать? Завтра придёт Саша… тогда и подумаю».
Она не видела, что из противоположного тёмного угла палаты за ней наблюдают раскосые человеческие глаза – игра продолжалась.
* – делегации из Соединённых Штатов Англии.
** – континент, вместе с островом Альбион входящий в Соединённые Штаты Англии.
*** – остров и одноимённый штат Соединённых Штатов Англии.