1 июня...
Один из счастливейших и... трагичных дней моей жизни.
Утром этого дня в далёком 1985 г. проснулась от своего бессильного вскрика и с облегчением выдохнула: "Уф, всего лишь сон! Слава богу."
А приснилась жуть. Стою я у окна и со второго этажа наблюдаю, как внизу, на крылечке, медсестра вручает моему мужу два свёрточка в белопенных кружевах - в одну охапку и в другую. В реале крылечко нашего районного роддома совсем крохотное, две ступеньки. А в моём сне оно - чуть ли не Потёмкинская лестница, и муж, радостный, спускается по этим ступеням. Я стучу в окно, кричу ему: "Осторожно! Не спеши! Не споткнись - уронишь детишек!" Он не слышит стука, да и крикнуть у меня, как ни силюсь, не получается. И вижу - оступился, один драгоценный свёрточек, как в замедленном фильме, вылетает из охапки и катится, катится, катится... вниз по этой потёмкинской лестнице. Я, наконец, вскрикиваю звериным воплем и просыпаюсь, перепугав сонного мужа.
Стараясь заглушить неприятный осадок от кошмарного сна, собиралась на работу - волнительный и ответственный день для учителя-словесника: выпускное сочинение.
... а попала в роддом. Появились на свет мои младшенькие - двойняшки, Даша и Саша (тогда нормальнобеременным не назначали узи, но я с первых месяцев ожидания была уверена,что под моим сердцем шебуршатся мальчик и девочка и, разговаривая с ними, называла их по именам). Родились шестимесячные, каждый чуть больше килограмма. Дашенька - первая, сразу закричала, сучила крохотными ножками и ручками. А Саша...
Акушерка осмотрела какой-то синий ошмёток, положила в окровавленный таз на полу и сказала: "Девочка будет жить. А этот - мертворожденный."
До меня дошло, что тот выброшенный кусочек - мой Сашенька, ещё несколько минут назад пинавший меня пяточкой и "дравшийся" с сестрёнкой за право перворождения. Я страшно закричала. Не помню, какими словами умоляла врачей, какими карами угрожала... Главная акушерка, доведённая до белого каления моей истерикой, достала за шкирку тельце из тазика и стала им трясти передо мной: "Вот! Вот, полюбуйся на своего лягушонка - мёртвый он давно! Умер в животе, оттого и роды такие стремительные и преждевременные!"
... И вдруг "лягушонок" мяукнул. Врачи сначала остолбенели, потом засуетились вокруг тельца... Наконец еле слышное мяуканье превратилось в слабенький плач.
Не знаю, почему, но в переполненном районном роддоме положили меня в пустую палату одну: "Отдыхайте. Девочка ваша хорошая, уснула. С мальчиком работаем, но..."
Не зная ни одной молитвы, не умея толком креститься... весь невозможно долгий день и вечер я молила, умоляла Боженьку не забирать сына. Оставить мне сына... сыночка... Сашеньку...
И хотя бы раз, одним словечком упомянула Дашеньку! Ни разу. Даже не вспомнила. "Девочка будет жить!" - и всё, успокоилась, забыла о дочке. Лишь о сыне все чувства, мысли, мольбы.
Бог услышал мои молитвы и... оставил мне сына, а дочку, спящую, забрал к себе.
Помню, распахнулись двухстворчатые двери, уже ночную темь палаты взрезал ослепительный поток коридорного освещения, в нём - чернеет белый халат: "У вас девочка умерла"...
...
У-вас-де-воч-ка-у-мер-ла!
Эта фраза поделила... нет, вернее будет - разодрала всю мою жизнь на две части. Одна - светлая, солнечная, счастливая, беззаботная - в безвозвратном прошлом. Другая - мрачная, невыносимо болючая - отныне и всегда, пока живу. Так мне тогда казалось. Я была уверена, что никогда больше не смогу улыбнуться. Жить не хотелось. Но было надо - хотя бы существовать. Чтобы вырастить старших, выходить младшего, Сашеньку.
"Не жилец - долго не протянет, на твоё счастье", - шепнула нянечка, провожая нас из роддома в детскую больницу.
"Не бейся ты так, не изводись! Умрёт - твоё счастье. Надо - родишь ещё," - твердили сердобольные медсёстры в детской.
"Выживет - растением будет, и вам горе, и нам - головная боль. Тут на нормальных больных кювезов не хватает..." - это уже доктор в детской реанимации.
Вечером, к счастью медперсонала, я "выкрала" сына и "самовольно покинула" больницу.
Интернета тогда не было, но были живы обе мои бабушки. Одна никогда не рожала, но вЫходила и вырастила младенца и малыша (моего папу с братиком). Другая рожала много - и в поле, и в лесу, и где ещё придётся крестьянке, в том числе и двойню. Во всех подробностях рассказали они, как выхаживали в деревне недоношенных: "клали в валенок и - в тёплую печку, там же (в печи) и купали, никому ребёнка не показывали, пока грудь не возьмёт"... "вон, твой дядя Петя какой вырос - красавец, высоченный и умный - космический учёный в Куйбышеве, а родился - в кулаке умещался"...
В валенок и печь я, конечно, сажать Сашеньку не решилась. Да и печей тогда в округе было уже не сыскать. Но на ус намотала: тепло (эл.грелка), сумрак (занавешенные окна), тёплые ванны, изоляция от среды... Кормила - пипеткой капала в ротик сцеженное молочко.
И потекли дни - то сумасшедшая вера (вЫхожу, не дам умереть, пусть растение, ромашка, лопух - но живой!), то кипятком окатит: Губки посинели! Носик заострился! Не дышит! Поднесу зеркальце - чуть затуманилось. Уууф, живой!
Приближалась середина августа - срок рождения. И Сашенька взял грудь! Кажется, это была моя первая улыбка в этой (новой) половине жизни - улыбка счастья!