психодрама

               
     Мелкий снег царапал карнизы и окна одноэтажной гостиницы Мухотанска. В номерах от холода подрагивали люстры. Одна из обитателей отеля, крепкая женщина средних лет, в теле, румяная и бровастая Полина Цокотухина, завернувшись в колючее, шерстяное одеяло, танцевала у письменного стола. Сочиняла на бумаге речь:
- Дорогие коллеги...да ну какие они мне коллеги-то. Ведь большие шишки соберутся – Тамашевский, Патока, Гвоздодёров, Хрюкин. Дорогие товарищи...и не товарищи они мне вовсе. Я работаю на свиноферме в Акочуровке, от меня навозом за версту несет, а они такие посты занимают, дорогим парфюмом брызгаются с утра до вечера. А, может, просто сказать – добрый день. И улыбнуться пошире как идиотка. Точно, ничего лишнего. Идиотка.
  Как лучшую свинарку района Полину делегировали на заседание мухотанской думы. Нужен был голос народа, «правда-матка» касательно выборов мэра. Они на этот раз ни в коем случае не должны быть всенародными...Сегодня как никогда нужна жесткая вертикаль.
- Так, а дальше...чего дальше-то?- напряглась Цокотухина.- У меня в подручных двести свиней. Мы как одна семья...нет, не то.
- На колени, шкура, на колени! – донеслось вдруг хриплым баритоном из соседнего номера. – Миг расплаты настал!
  Полина в страхе опустилась на кровать.
- Вся изолгалась ты, вся, кикимора! Посмотри на себя, посмотри! У тебя же не лицо, а копыто! Вот за кого ты собираешься голосовать? За кого?
  Свинарка в ужасе прижалась к стене ухом – у соседей явно происходило жуткое избиение, кого-то лупили по голове тяжелым предметом, возили за ноги по полу, чуть ли не насиловали. Цокотухина схватила трубку допотопного черного телефона, стала набирать ноль-два. Занято. Это неслыханно, мистика какя-то. Телефон дежурного администратора тоже был занят.
- Молись за Спасского, дура, молись! Газ и свет будет в каждом доме! Свет, газ и унитаз!
«Спасский – это же будущий мэр, человек центра, ему грозит опасность». Полина осторожно выглянула в коридор. Никого. Она как балерина на цыпочках двинулась к комнате администратора. Дверь к нему была чуть приоткрыта. На высоком, широком столе, в валенках и овечьем тулупе похрапывал кудрявый, длинный парень.
- Эх, работничек! Филя! Филипп! – окликнула его свинарка, потом дернула за валенок.
  Парень встрепенулся, выпучил цыганские глаза и вскочил на ноги.
- А! Кого! Полина Акакьевна...
- Спишь, дурак!
 Дежурный перекрестился:
- Бес попутал, простите Христа ради, виноват. Ой, не губите меня, Полина Акакьевна, не губите. Не говорите ничего директору Пустоболову, не выдавайте меня. Он же меня покалечит.
- Так уж и покалечит?
- Ой, не знаете вы, ведь чуть что – сразу в ухо бьет. Это же бывший боксер, у него вместо мозгов – груша.
- А, может, он и прав? Ты дрыхнешь на работе. Кто у тебя живет в шестом номере?
   Филипп закатил глаза, растерялся, погрузился в амбарную книгу, начал судоржно вертеть и листать её.
- Вот, Акакьевна, нашел, никто в нем не живет, - пролепетал дежурный, - мы держим его для больших людей.
- Никто, да? Я еще пока в своем уме. Вот там сейчас кого-то убивают, а ты потчиваешь.
- Этого не может быть,- забодал головой воздух увалень.
- А что со связью? До милиции и до тебя не дозвониться.
- Вечерние сбои – обычное дело.
  Филипп решительно взял с подоконника массивный молоток:
  - Пойду, проверю я шестой.
  Недолго думая свинарка зацепила из угла совковую лопату и пристроилась к администратору, который шагнул широко в коридор. Однако, у шестого номера он замер как вкопанный. Полине пришлось взять инициативу на себя и постучаться в дверь соседа. При этом Филя замахнулся молотком. Дверь со скрежетом открылась. На пороге в длинной серой шинели на голое тело, с кривой саблей в руках стоял чернобородый, тучный мужчина. Взгляд его был тяжел и свиреп.
- Дддобрый вечер,- заикаясь произнес дежурный.
- Какой вечер? Ночь давно на дворе! – рявкнул бородатый.- Вы кто такие?
- Я – адми...адми...
- А баба?
- Это наша лучшая свинарка из Акочуровки. А вы кто, простите?
- Я – Тенгиз Хазбулатович Попугаев,- гордо протрубил толстяк, - артист областного театра.
  Полина узнала «звездуна», шумливого, неповоротливого «короля Лира» - одноклассника Спасского. Тот спектакль по Шекспиру в мухотанском ДК всем запомнился, ибо давно никто так не смеялся до слез, падая со стульев. Попугаев тогда выпалил: «Я ранен так, что виден мозг!», обрушил на себя все декорации, потом беспомощно барахтался под обломками. Доигрывал трагедию под хохот зрителей и в сильно сокращенном варианте.
- Можно паспорт ваш, простите? – пискнул Филя.
- Чего?
- Паспорт...и когда вы заселились?
  Артист рывком извлек из шинели мобильник:
- Когда? А я тебя вот сейчас с Пустоболовым соединю, щенок ты этакий. Ты будешь меня помнить, будешь.
- Не надо, дяденька, простите Христа ради, - взмолился дежурный.
- Бог  простит.
  Полина нервно захихикала, залебезила тут же:
- А я узнала вас. Вы – наша гордость. Филя, это же сам Тенгиз Попугаев! Какое счастье видеть вас и слышать! Исторический день для гостиницы, исторический.
- Да, да, да, - закивал администратор китайским болванчиком, пряча молоток за пазуху.
- Гражданин актер, а можно ваш автограф?
  «Лир» плотоядно зыркнул на грудастую женщину и хищно облизнулся:
- Это пожалуйста, - ответил он, - вы проходите, проходите, господа.
  В номере «звезды» царил чудовищный хаос. По всему полу были разбросаны брюки, рубашки, галстуки, газеты, листовки, бутылки.
- А я знаете ли репетирую.
- Гамлета? – спросила свинарка.
- Ну, почти, почти,- парировал Попугаев, запахивая шинель,- это первая пьеса моего сочинения, психодрама в трех частях.
- Да вы что! Великий человек, великий.
- Завтра премьера, закрытый показ после заседания думы.
- Как называется? Как?
  Артист приобнял Полину за талию:
- Гамбиты и мат Спасского.
- О! Как звучит! – выдохнула Цокотухина. – Это божественно.
  Филипп смекнул, что он тут лишний и попятился из номера. За дверью затаился, ведь по указанию Пустоболова он обязан был подслушивать и подглядывать, строчить потом отчеты. Да что там чьи-то указания, он с удовольствием теперь это делает. На этот раз дежурный слышал грохот падающих стульев и посуды, звонкие шлепки и поцелуи. Возгласы и стоны: «Спасский – наш кандидат! Все голоса – Спасскому». «Что же это выборы с людьми-то делают, ломают их через колено, - думал Филька, - зато будет что написать Пустоболову...Свинарка и артист...презабавный отчетик получится».