В Новосибирске нам уже были приготовлены две комнаты в гостинице и забронированы билеты на авиарейс Новосибирск - Тель-Авив на семнадцатое октября. Всем этим занимался и оплачивал межрегиональный фонд социальной защиты и помощи «Эвен-Эзер». Еще летом, когда мы получали визы в Израильском центре в Новосибирске, к нам подошла милая молодая женщина и предложила помощь от фонда. Мы даже не предполагали, что такое возможно, что кто-то может взять (безвозмездно!) все расходы на себя. Поэтому надо было прибыть в гостиницу за три дня до вылета, – оформить авиабилеты и все документы на выезд.
К полудню, когда мы приехали, гостиница уже гудела, как цыганский табор. По коридорам носились дети, где-то пели, где-то ссорились, пахло апельсинами, яблоками и… общепитом.
Гостиница, видимо, ранее была рабочим общежитием, так как находилась далеко от центра, почти на окраине города, и по всему ощущалось, что где-то рядом промышленные предприятия. Нас предупредили, чтобы далеко не отлучались. Напротив гостиницы, за шоссе и трамвайными путями, был небольшой гастроном, где можно было купить что нибудь молочное, хлеб и сладости, а в самой гостинице работала столовая, где нас кормили три раза в день, - бесплатно... На входе в гостиницу сидели два охранника.
Три дня безделья и маяты показались вечностью. Правда, за это время я с Андреем, Сережей и Глебом побывали дома у Нины, посидели за чаем, прощальным... Все, что у меня было лучшего из зимней одежды, - шубу из рыжей лисы, шляпу из каракуля, сапоги на меху и теплую куртку, - я оставила ей… Еще раньше, уходя из своей квартиры, все осенне-весенние пальто, плащи и костюмы отдала соседям. С собой взяла только плащ, легкое полупальто, новый костюм и летние вещи.
Рано утром семнадцатого к гостинице подъехали два больших автобуса с вооруженными охранниками. Было тепло, пасмурно. Быстро, по спискам, погрузились и вот уже мчимся по шоссе, в утреннем тумане, в Толмачево, в аэропорт.
У меня ощущение какой-то нереальности происходящего. Утро, туман, охранники с автоматами… Звуки все слышу словно сквозь вату.
В аэропорту уже полно провожающих. Родители Марины и наша Нина тоже здесь. Слышим: российские рубли провозить нельзя. Собираем по карманам все, что есть, и отдаем Нине. Постоянно предупреждают: ни у кого никаких передач не брать! Писем тоже. Фотографии – только цветные! Я оставила у Ларисы целый архив черно-белых снимков,- любительские со школы, студенческие, и еще многие, что накопились за более, чем тридцать лет, в Барнауле.
В самолете почти все время, до посадки в Сочи, спала, вернее, не спала, а погружалась в мутную, вязкую дремоту . Сказывались напряжение и тревога последних дней. Уставший, измученный мозг все листал и листал последние картины прощания. Автобус, дорога, таможня… Девушка за стойкой таможенного досмотра с удивлением спросила, оглядывая наш довольно скромный багаж:
- Это все ваши вещи?
- Все, - ответила я и подала ей свою декларацию, где была указана сумма в пять с половиной тысяч долларов, - столько стоила моя квартира, это были деньги с продажи.
- Документы, внутренние паспорта, картины, книги с собой везете?
- Только семейный архив, дипломы, фотографии. А паспорт почему нельзя? Там уже нет ни прописки... ничего... Это же память!
- Не положено, - услыхала в ответ.
Мы быстро собрали все паспорта и под локтем милиционера, приоткрывшего дверь в зал ожидания, сунули их в руки Галине, сватье. А я переживала, как бы мне не велели снять или расстегнуть полупальто, под которым в карманах моего нового жакета-панциря лежали все четыре трудовых книжки детей, - они тоже были в списке документов, запрещенных к вывозу.
Пронесло!(Хотя потом я узнала, что из других районов спокойно вывозили и паспорта с пропиской, и трудовые книжки, и черно-белые фото). Это наши службы строго соблюдали старые драконовские законы.
Молодые, бравые ребята, с военной выправкой,(в штатском), быстро побросали наши сумки с весов на тележки, а мы отправились на паспортный контроль.
- Проходите, - одними губами проговорил молоденький солдатик в стеклянной кабине, возвращая мой паспорт.
- Мам! - услыхала сзади, - ты переходишь границу!
Вот так, - назад пути уже нет…
И уже и вправду казалось, будто неуловимо изменилось что-то,- в воздухе ли, или внутри меня самой? Подобное ощущение появилось еще в Барнауле, когда уже приехали в квартиру Вовчика Бандурина Сергей и Ирина с Антоном. И на второй день мы с Антошкой гуляли по поселку, и я все видела словно со стороны, не изнутри моего нынешнего я, а глазами уже другого человека, нездешнего, далекого. И как бы впитывала в память уже привычные картинки: выщербленный асфальт тротуара у старого гастронома, стихийно возникший базарчик у его входа,- бабульки с семечками, помидорами, вязаными носками на наспех сколоченных прилавках. Бойкие, молодые торговки, (не из наших, не местные), громко зазывают посмотреть свой товар, - развешанные здесь же, на ограде перед школой, яркие, ядовито-попугаистых цветов, футболки, джинсы местного пошива, со "сногсшибательными" этикетками: Made...
Запомнилось смешное, - мы заходили по пути в магазины, которые уже напоминали старые деревенские сельпо, где наряду с хлебом, селедкой и сахаром торговали сапогами, женскими комбинациями и хомутами, - только теперь в этих супер-пупермаркетах было все - от потерявших натуральный вкус караваев, колбас и сникерсов до модельных сапог на высоченной шпильке и шампуней от перхоти.
В одном из отделов я купила себе несколько понравившихся вещей. В основном – нижнее белье. И возвратившись домой, едва отворили дверь,- Антон (ему было уже восемь лет)с порога закричал на весь подъезд:
- А мы бабушке трусы купили!
Смеялись, - конечно, как же – за границу и без трусов!
Вот, вспомнилось… Смешно.
...Поднялись на второй этаж, в так называемый накопитель.
- Вот тебе и заграница! – громко сказал кто-то из идущих за нами.
Действительно, все иначе, чем в обычном «накопителе» для нашего брата (увы, теперь уже не нашего!), гражданина России (полетала-то я в свое время немало), где не только присесть не на что, но порой и стоять-то негде было в душном, полутемном помещении-загоне. А здесь и свет яркий от модных светильников, и бар-стойка с напитками, и кресла вдоль стен, - и воздух чистый, прохладный - кондиционер работает! Вот как любим мы вас, граждане иностранцы!
В Сочи, на дозаправке топливом, стояли почти час. Из самолета никого не выпускали. Кондиционеры не работали. Было жарко, душно. Мне разрешили постоять у открытой двери, подышать свежим воздухом. Острожно выглянула наружу. Было уже совсем темно, хотя только-только наступил вечер, - часы показывали начало шестого. Самолет стоял в каком-то дальнем углу летного поля почти в полной темноте. На небольшом расстоянии, под крылом, увидела человека с автоматом, чуть подальше - еще одного. В тишине было слышно, как переговариваются рабочие возле «заправщика». Далеко, у другого края поля, светились огни здания аэропорта…
Теперь летели в ночи. За иллюминатором то появлялась, то исчезала неполная луна, словно аккуратно надкушенное яблоко. Далеко внизу было море. Ни огонька… Снова задремала. И снова замелькали лица, лица, как бесконечная кинопленка.
Сквозь сон услыхала: «…Бен Гурион! Пристегните ремни, пожалуйста!"
Внизу, в темноте, густыми крапинами огней ярко светилась крохотная, с ноготь величиной, полоска земли. Израиль…
Самолет тихим ходом, с мягкими толчками, подкатил почти к самому зданию аэропорта. Быстро подали трап. У двери в лицо пахнуло теплым, как из остывающей духовки, воздухом. Совершенно незнакомые запахи, то ли цветов, то ли шампуня. Много света. Пальмы. Полицейские возле самолета. В светлых рубашках с короткими рукавами, в черных фуражках, вооружены.
Нас собрали плотной кучкой у трапа и девушка-полицейский, призывно взмахнув рукой, повела за собой к широким ступеням, к ярко освещенной раздвижной стеклянной двери.
Вскоре все мы оказались в помещении, очень напоминавшем районный клуб: ряды пластиковых кресел, впереди высокая сцена с длинным столом и стульями (для президиума?). Перед сценой, внизу, тоже длинный стол, покрытый белой бумажной скатертью, с бутылками минеральной воды, колы и еще каких-то напитков, и множеством пластиковых стаканчиков. Здесь же пластиковые блюда с булочками и маленькими пирожными. Кто-то подсказал, что это для нас.
Невысокий плотный мужчина говорил что-то со сцены... Теперь уже не вспомнить, о чем, - все устали после многочасового перелета, да и время! Был уже двенадцатый час ночи. И повели нас по кабинетам... В каждом подписывали какие-то бумаги… Никто не обьяснял, что это за бумаги, что в них написано, - перевода не было… Сережа, вернувшись на свое место в зале, сказал:
- Что подписывал, непонятно! Может, приговор себе!
И я так до сих пор и не знаю, - что я там подписывала? Одно было понятно и приятно: всем сразу, тут же, выдали денежное пособие на первое время, а мне еще сообщили, что с этого месяца я буду получать постоянное пособие «по старости», хотя тогда человек, говоривший мне это, подавая бумагу для подписи, произнес:
- С этого месяца вы будете получать пенсию, - и назвал сумму, сказать «пособие по старости», наверное, не решился, - выглядела я еще далеко не старухой, хотя измученной и уставшей была до предела.
В завершение этого «конвейера» велели всем приложить к документам фотографии для удостоверения личности. У меня такой не оказалось и очень быстро я очутилась в маленькой кабинке, - а выйдя из нее, получила готовые фото. Эти фотографии до сих пор удостоверяют мою личность в теудат-зеуте и дарконе (заграничном паспорте), и на них мне все восемьдесят!
- У вас здесь есть родственники, знакомые? - спросила одна из девушек, занимавшихся нашими документами. - У кого вы решили остановиться? Куда вас везти?
- В Хайфу, - ответил Андрей.
Уставшие, - уже было почти три часа ночи, - измученные напором принимающей «команды», растерянные от новизны и непонятности своего положения, мы последними погрузились в маршрутное такси, из которого молодой парень громко прокричал по-русски:
- Кому тут в Хайфу?
Дорога кажется нескончаемой. За окнами машины мелькают огни, щиты реклам, дорожные указатели. Иногда близко к шоссе, в свете уличных фонарей, подступают дома. Останавливаемся на автозаправочной станции у бензоколонки. Все в ночи очень ярко: свет неоновых ламп, желтая краска стен и бензоколонок, прилавок минимаркета. Водитель выскочил из машины, слышно, как щелкает автомат заправки. Рядом с нами бетонная колонна-опора, на ней телефон, по которому громко разговаривает девица солидного телосложения с распущенными длинными волосами, в коротких шортах и белой майке, оставляющей неприкрытыми половину спины и живот.Одной рукой она прижимает к уху телефонную трубку, в другой дымится сигарета, которую она то и дело подносит ко рту. Вот так! Бензин и… сигарета! За моей спиной посапывало все мое спящее семейство, а я с замирающим сердцем не могла дождаться: когда же мы отъедем от этой бензозаправки!
Теперь, уже прожив здесь больше десяти лет, я с уверенностью могу сказать: в первые же часы пребывания на этой земле я увидела символ «безопасности» Израиля: бензоколонка и девица с зажженной сигаретой, которую она небрежно держит в руке! Вот и гадай, - бросит она ее или загасит?…
- Хайфа! – произнес водитель, и я увидела справа россыпь огней, которая начиналась внизу, на земле, и поднималась выше и выше, словно края гигантской чаши, на дне которой плескалось море, - оно вот уже долгое время ощущалось в темноте ночи слева от шоссе.
- Вам куда в Хайфе? – после паузы спросил он.
- В гостиницу, - ответил позади меня Андрей.
- Ну, тогда в «Лев-ХайфА», - сказал водитель и пояснил: - Обычно всех оле-хадаш везем туда! Там хозяин араб, всегда есть места, и не так дорого.
Вскоре он остановил машину у тротуара на узкой улице, перед небольшой, освещенной фонарями в круглых белых плафонах, площадкой со скамеечками и цветами в горшках.
- Все, приехали, выгружаемся! Вот гостиница, - показал он на здание слева от этой маленькой площади.
Андрей и я поднялись по лестнице на второй этаж в небольшой холл. Все здесь было устлано коврами и задрапировано темными шторами. За стойкой пусто, на диване у противоположной стены полулежала целующаяся молодая парочка, не прекратившая своего занятия и при нашем появлении. Словно из-под земли, а вернее, - как из-под ковра, вырос огромный толстый человек в белой, невероятного размера, растянутой майке, широких черных шортах, больше смахивающих на «семейные» трусы, и в шлепанцах на босу ногу.
Андрей попробовал было заговорить с ним на «своем» иврите, но тот мало что понял, тогда Андрюша перешел на почти такой же английский. Кое-как поняли друг друга. Хозяин брал оплату не менее, чем за три дня, и мы, не зная, сколько нам придется пробыть в гостинице, уплатили ему за два номера (за трое суток) девятьсот шекелей. Он открыл нам два двухместных номера, - я вошла в комнату с Сергеем и Ириной и... словно попала в кинофильм о Востоке!
Подобное представление у меня было о «номерах», почерпнутое, (конечно же!) из наших советских фильмов о жизни бедных восточных проституток... Посередине большой комнаты широкий, занимающий почти половину ее, топчан-кровать, покрытый цветным покрывалом не первой свежести и несколькими плоскими, тоже цветными, подушками на нем. Рядом, у стены, такой же топчан, но поуже, покрытый вытертым ковром. По другую сторону кровати, тоже у стены, маленький туалетный столик на тонких гнутых ножках и большим, старым, в разводах, зеркалом над ним. В углу, сразу у двери, задернутая матерчатой ширмой на кольцах, крошечная душевая кабинка, рядом с ней раковина-умывальник с торчащим из стены потемневшим краном, и здесь же еще один столик, с зеркалом на подставке, и возле него облезлый пуфик. И освещение,– тусклое бра возле зеркала, по которому ползет здоровенный, коричневый таракан!…
Я видела, что Андрей и Сережа растерялись, как-то погасли, молча осматривались вокруг, все у них валилось из рук… Марина попыталась «привести их в чувство», но пока из этого ничего не получалось. А у меня раскалывалась голова, казалось, она вот-вот взорвется и разлетится на куски. Я тут же упала на узкий топчан и Андрей, проходя мимо, заглядывал мне в лицо и повторял:
- Мама! Мама!! Не пугай меня!
Позже он признался, что в тот момент у него было состояние:- «…хотелось повеситься, - куда же я завез вас всех!»
Но надо отдать должное моим невесткам, - обе они в этой ситуации оказались на высоте: как-то очень буднично, спокойно, помыли детей в душе, приготовили всем постели, накрыли из имевшихся у нас продуктов стол, добыли у хозяина чайник… Уже светало, когда все мы, более-менее умиротворенные, улеглись спать.