Ленин и Партия

               
Гвозди бы делать из этих людей,
Крепче б не было в мире гвоздей. (Н. Тиханов).

             Мир вокруг нас, людей, живой и многообразный. И мы пребываем в нём, пока с нами не происходит непоправимое…
                ***
             Двое затрапезного  вида мужчин сидят себе, не шелохнувшись, в тесном городском дворике, каких десятки притулились на окраине, спрятанных под сенью неухоженных, и оттого буйно разросшихся  деревьев и кустарников. Двоим никто не мешает присутствовать, к ним привыкли. Они – часть целого, незыблемого и неподвластного времени. Как монолит. Они здесь уже давненько. Потихоньку срастаются с пейзажем двора, целиково создавая нетленную композицию. Недвижимые и постоянные в своей безысходной правоте. Если приглядеться со стороны, то есть в этой паре что-то едва уловимо странное... И странность эта происходит оттого, что хотя они и разные, но в то же время – похожи, почти тождественны. А одинаковые они по природе того, что в них заложено. Одним словом – близнецы. Ленин и Партия.
              Наверняка, за ними интереснее всего наблюдать из окна. Что часть жителей дома не без успеха и делает, время от времени поглядывая: там – нет? А чем ещё заняться после работы? Пока чай пьёшь, самое оно.
              Двое прячут головы в плечи и, то ли молятся, то ли проклинают жизнь свою загубленную безвозвратно, бубня что-то невнятное скрозь зубы. Поди разбери! Вид их не смущает ничьи взоры. Да и они мало внимания обращают на тех, кто рядом. И уж вовсе им безразлично, как они выглядят. Выходит, всем всё равно. Обоюдно. Зрителям-наблюдателям и присутствующим. Это – как театр. Пришёл, посмотрел, обсудил по ходу между неотложных делами. И лёг на боковую.
               Если чуть внимательнее отнестись к происходящему, заметно, кто они, эти двое. Даже полумрак не в состоянии скрыть то непоправимое, что произошло с ними уже. Есть какая-то неизбежная незащищённость и одновременно порочность в их лицах. Но эту не-прикрытую от людского глаза и слова чужую правду жизни давно оступившихся людей спасать не хочется – нет уже смысла. Они статичны, как два пазла. Их можно поставить только в определённое место, и тогда картина окажется завершённой. Они так не похожи на капли воды. Перетекающей из одной зоны в другую. Всегда подвижной, живой и готовой поменять аморфные  формы. Желание возникает лишь одно – отвернуться, чтобы не видеть. Находятся и те, кто постоянно наблюдает за сильно пьющими людьми. Осуждая и укоряя, назидая детей. Заплутавшие во времени, и махнувшие рукой на свою судьбу, не ждущие ничего хорошего от окружения, они существуют ещё, но только как единицы массы в пространстве. Они существуют. Не живут. По той причине, что забыли, что такое может быть – настоящая жизнь и радость от её проявлений.
             Для двоих мир вокруг – своя гавань, где они причалились и тихо-мирно пережидают, когда же снизойдёт благоприятная Роза Ветров. Они перечеркнули мир, который им не нужен, создали некую грань, за которой бывает то, что им не нужно. Они знают другое, то, зачем здесь. И с них довольно. Собственно, реальная жизнь давно остановилась. Двое доживают, как брошенные старики, утёртые, дожёвывая во рту путающиеся то и дело мысли, переплетённые словами. Они клянут мир за то, что так некстати когда-то пришло само. Не зная, по сути, что там, за чертой. И не желая знать. И так изо дня в день. Вот и сегодня – один из таких. Посматривая лениво на двор, два брата и одновременно собрата по несчастью, ждут своего часа.
             - Слушай, а мы не раненько сёдня завалили, а? - промямлил первый из них, подавая признаки жизни, но особо не оспаривая своё право голоса с надоевшей тишиной.
             - Да, нет, с чего ты взял-то… Как всегда. Ща малышня уберётся и пойдёт дело. За милую душу. Ой, понесётся душа в рай, - заранее предвкушая удовольствие и уже млея, улыбнулся второй. Он расчувствовался, почесал свою вялую грудь и посмотрел машинально на небо. Тотчас замер. Что-то там явно его огорчило. Второй скукожился как-то весь, словно сухофрукт. Настроение мгновенно переменилось. На лицо сошла туча. Потрогав небритый подбородок и недовольно наморщив лоб, он увидел быстро сгущающиеся облака над головой. Соображалка ещё варила, к чему они. - Не, не пойдёт сёдня дело. Ща дождь ливанёт, - выдавил он из себя чуть слышно.
             - Иди ты, хоть, - машет второй в ответ, как будто бы отгоняя назойливую муху. Но вверх всё же смотрит, сделав руку козырьком. - Мля , и верно…
             - Точно. Я те, как в руку кладу. Помяни моё…
             И только второй собрался произнести фразу про дождь, как грянул гром. Двое машинально переглянулись и, чертыхаясь, поспешили спрятаться под «грибок», «красовавшийся» по середине двора… Едва успев, краем глаза заметили, как сквозь моментально образовавшийся сумрак, две молнии полыхнули, прорезав небо насквозь. Второй что-то говорил, но из-за грома слышно голоса не было. Только беззвучное открывание рта. Тут же землю окропили крупные капли дождя. Через несколько секунд дождь превратился в ливень. Он приступил к своему привычному действу.
             - Кажись, зарядил надолго, - проговорил один из двоих.
             Второй лишь сокрушённо кивнул головой, соглашаясь с очевидностью выбранного Космосом  момента. Два брата-близнеца, имеющие странные имена Ленин и Партия, переглянулись. Затем, оба одновременно посмотрели на небо, словно спрашивая там ответ. Но его, конечно, не последовало. Как всегда. Завидев новую молнию, Партия тяжко вздохнул и перекрестился крючковатыми пальцами. Глаза на мгновение озарились огнём. Второй, косо взглянув на соседа, проделал то же самое. Что совершать затем, Ленин и Партия не знали. Поэтому, продолжали сидеть. Они уныло наблюдали за нежданным подарком природы. Иного не представлялось. Ливень беспрестанно поливал, как из ведра.
             - Зараза, как льёт. Хлещет и хлещет. Прорвало, что ли… - сетовал Ленин.
             - Ты Бога не гневи, брат. Там виднее… - указательный палец вонзив вверх, заключил с глубокомысленным видом Партия. Ему не нравилось то, что происходило. Но с природой разве поспоришь?
             - Не смеши меня. Виднее. Космосу  до нас дела нет никакого. Уразумел кумпалом? Кто ты? Ну, нет, не отворачивайся. Скажи мне, кто ты есть… - стал дёргать Ленин Партию за рукав, разворачивая лицом к себе. Он желал тотчас получить ответ.
             - Я человек.
             - Свинья ты, а не человек. И я – свинья тоже. Потому, что водку жрём каждый божий день. А он, день, не для того даден Космосом, чтобы водку жрать почём зря. А для великих дел и свершений. У каждого цель должна быть, которую надо завершить, прежде чем…
             Но брат не даёт ему договорить. Он морщится от услышанных слов, как от надоедливой зубной боли:
             - Ой, отступись, а. Какие цели. Выпить и на боковую, да? Ты об этом? Так пол страны время проводит. У телека и за бутылкой. А вторая половина в это время им мозги прочищает. Что, мол, так жить нельзя, неправильно. А надо жить, чтобы вокруг всё расцветало буйным цветом. Так вот, братан, и никак по-другому.
            - Ну, допустим. Прав ты.
            - Канеш, я. А ты дурак, Ленин. Живи, как дадено. И не парься. Две жизни всё равно прокуковать никто не даст. А эту профукал. Ни тебе кола, ни тебе двора. Прожигатель хренов.
            - А ты мне кто, чтоб меня учить жизни? А? - вспылил Ленин.
            - Брат я твой, вот я кто. Партия. Забыл, что ли? Напомнить могу, - обернулся Партия. Лицо его было сосредоточено, как никогда. Оно выражало готовность к очевидным действиям.
            - Тебя забудешь… Ты дашь. С бутылкой пришвартуешься и фиг откажусь. Потому что алкоголем болен.
            - Чем, чем? Фуфало. Алкоголем он болен.
            - Алкоголизм – душевная болезнь, - не замечая иронии брата, договорил Ленин. - В душе жажда. И поэтому, её надо чем-то наполнить. Я и поддаюсь каждый раз. А надо дать тебе в лоб, для острастки, чтобы не заходил.
           - Опять завёлся?
           - Мы Бога гневим своим присутствием… Лучше б нас и не было вовсе. И баста.
           - Думаешь, одни мы, да? А он давно на людей разгневан. И мы здесь роли особой не сыграем. Нужны мы ему, как собаке пятая нога…
           Неожиданно громкий раскат грома прервал речь алкоголика. Небо высветилось молнией, разбив напополам твердь земную и то, что находилось вверху.
           - Мать честная, глянь, Ленин, Знамение Божье…
           - Где?
           - Да во-он, в Небе. Крест!
           Ленин суетливо заёрзал на месте и глянул вверх. От ужаса глаза его округлились, и он стал истово креститься, повторяя то и дело имя Бога.
           - Крест… Крест… - шептали посиневшие от холода и страха губы обоих. Они увидели в небе то, что называется Знамением. Осияние предзнаменовало появление Креста. Виден он был явно и чётко. В ореоле и солнечных лучах.
           - Как такое может быть? Надо же, диво-дивное. Скажи, никто не поверит. А ведь это правда.
           - Да-а, без пол литры не разобраться.
           - Ленин, Ленин, тебе бы только нажраться, как скотине, да в люлю.
           - А тебе?
           - Да и мне также.
           - Так, какого чёрта тогда рассуждаешь. Мораль читаешь.
           Увлечённые напряжённым разговором, они не заметили, что отвлеклись от созерцания Креста. Глянув вверх, как по команде, заметили, что его уже не было и в помине…
             Обоим выпить хотелось со страшной силой, но возможности исполнить задуманное не представлялось. Дождь продолжал исполнять свою миссию.
             - Вот несчастье-то, - проговорил Ленин и сплюнул сквозь зубы.
             - И не говори, зарядил, кажись, надолго. Вчистую не повезло нам, брат.
             - Да, тёмный день сёдня. Привалила непруха. Обождём, - заключил Ленин. Он почесал колено и сморщился.
             - Обождём, - подтвердил Партия. На брата Партия уже не смотрел. Опостылел он. Партия всматривался в шляпку «грибка», из которой торчал проржавевший гвоздь. И понимал, как несуразно он живёт. Он, наконец, перевёл взгляд на Ленина, который замер рядом, всем видом напоминая гвоздь. На душе у Партии заскребли кошки. Он вспомнил, как совсем недавно пережил глюк. И если бы не старания врачей…
            А дождь, не унимался, он никак не мог разорвать тучи и, оттого торопился излить обиду на землю. У него это получалось.
            Двое уныло сидели под «грибком», каждому уже хотелось уйти, больше, чем остаться, но ждали какого-то чуда: вдруг вот сейчас дождь и сгинет, вдруг Солнце разобьёт тучи, оказавшись сильнее, и обогреет их своими лучами напоследок.
           Но природу не обманешь: всё происходило так, как и было задумано. Дождь лил не переставая, а прохожие торопились попасть домой, изредка бросая косые взгляды на двух пьяниц, замерших у «грибка» в роденовских позах.
           «Опять эти двое. Притащились, шоптаники. И жить не умеют, и другим глаза мозолят. Уж лучше бы сгинули, чем так. Ух, ненавижу я пьяниц…» - подумала старушка, вы-глянув во двор поискать своего заплутавшего кота.
           Молния просверлила небо, осветив сумрак двора. Поза старушки показалась тем двоим зловещей и мистической.
           «Вот старая карга, не сидится ей дома-то в тепле. Шастает, высматривает всё. У-у, ведьма. Метлу из ЖЭКа дать, как раз – баба Яга. Точь-в-точь. Вылитая. До чё же я старух ненавижу. Особенно таких», - подумал один из двоих сидящих под «грибком». Он с ненавистью глянул в сторону появившейся старушки. Но та ненависть в его глазах не прочла. Далеко находилась. Однако пьянице на миг померещилось, что у неё блеснули каким-то таинственным светом глаза. Он толкнул локтем соседа, но тот никак не отреагировал. Тогда алкоголик обернулся к нему и произнёс, целясь в самый центр уха, ту дырочку, в которую шепчут слабослышащим. Он даже дотронулся руками до мочки уха брата, для пущей силы произнесённых слов. В них он вложил свой затаённый страх:
           - Гляди, Ленин, ведьма.
           Ленин встрепенулся, но тотчас снова осел, слегка вильнув задом по скамейке. Он устало посмотрел туда, куда указал брат, но никого не увидел. И разозлился не на шутку:
           - Ты что, Партия, итак сидим, как два придурка. А ты ещё тут прикалываешься. Какая такая ведьма?
           Партия сидел ни жив, ни мёртв. Он ошалело смотрел туда, куда указал Ленину, и молча, как рыба, открывал и закрывал рот. Говорить почему-то пьяница не мог. Ленин удивлённо воззрился на Партию, потерявшего дар речи, и произнёс:
           - Это глюки, братан. Белочка тебя посетила. Кароч, приехали, ой, блин, ёпрст, приплыли, - и хлопнул Партию по плечу. Он развернул его к себе лицом и увидел, что брат не в себе.
           - Да что с тобой? Эй! Очнись, придурок! Кому сказано… - начал дёргать он Партию за плечо. Но, похоже, ничего не помогало. - Что за чёрт! Что ты там мог увидеть такое?! Эй, эй, кому говорю, вставай, хватит уже придуривать…
           Ленин вскочил и стал суетиться вокруг брата, который весь посинел и не подавал признаков жизни. До него вдруг стало доходить, что он остался без брата. Схватившись за голову, Ленин закричал, как раненый зверь, вобрав в лёгкие побольше воздуха. Закричал, что было сил. Силы ещё оставались, поэтому крик услышал весь двор. Люди пооткрывали окна, недоумённо выглядывая, но, тут же с шумом захлопывали их. Кто-то всё же догадался вызвать неотложку…
           - Реанимировали мы вашего брата. Ещё один подобный запой и ему крышка. Ясно надеюсь?
           - С ним могло случиться непоправимое, да?
           - С ним оно уже давно произошло. Вот так, мой друг, - со вздохом произнёс врач, поправляя сползшие с переносицы очки.
           - Я понял.
           - Да, и напоследок… Как Вас?
           - Ленин.
           - Не понял, - сморщился доктор и переспросил, подавшись вперёд всем корпусом: - Как?
           - Да Ленин я.
           - Так. Белая горячка. А я хотел лекарства прописать и оставить в покое. Но, похоже, кое-кому здесь дурки не избежать. Я правильно Вас расслышал… Вы сказали: «Ленин?» - едва слышно произнёс врач.
           - Ну, да. Меня зовут Ленин.
           - Лежать не пробовали?
           - Вы о чём сейчас, доктор? - сделав круглые глаза и притворившись удивлённым, проговорил Ленин. Он умел завести кого угодно. Что сейчас и влёгкую демонстрировал на примере эскулапа.
           - Я о том, уважаемый дедушка Ленин, что Вы тихо-мирно почили в бозе лет эдак, - врач закатил глаза, насупил кустистые брови и провёл указательным пальцем по подбородку. Но так и не смог подсчитать.
           - Не трудитесь. Давно он ласты склеил. В 24-м. В холодный январский день состоялись похороны. Народу было море. Венки огромные. Живые цветы. Которые рассыпались на морозе от соприкосновения с температурой - 40.
           - Аха, - глухо кудахнул, как кочет врач, и даже несколько присел, хлопнув себя по ягодицам. Вкупе с миной, которая украсила лицо, получился стопроцентный идиот.
           Ленин посмотрел на него жалостливо. Ему со страшной силой захотелось к Партии, который ждал за дверью. Но как уйдёшь? Невежливо, вроде. Поэтому, Ленин решил закончить беседу на оптимистической ноте:
           - Не, но тот – не я.
           - Значит, Вы – не Ленин.
           - Ленин.
           - Подожди. Тот умер в 24-м. Так?
           - Ну да. Мы уже говорили с Вами о нём. - И Ленин показал пальцами круг. Мол, по-ра, закругляться. Но врач никак не отпускал. Всё так же стоял в странной позе и подмигивал. «Нервный тик, что ли? Какие все нежные пошли…» И всё-таки, решился… - Погоди. Те. Тот – не я. Который умер. - И круг вновь очертил воздух. Врач внимательно посмотрел на пассы Ленина, силясь припомнить нечто важное.
           - Хорошо. Допустим, - неожиданно согласился и опустил чуть ли не по локоть пухлые руки в карманы. Но те почему-то даже не треснули. Ленин проводил взглядом жест и замер, ожидая худшего.
           Но оно не произошло. Врач молчал. Молчал, как рыба.
           - Хм, - хмыкнул Ленин. - Ну, допустим. Допустим… Я просто разыграл Вас. Сгустил краски. Так будем говорить. Я сейчас пойду. - И Ленин показал перед молчаливым доктором уход, на всякий случай, косясь одним глазом на недоумевающего врача. Тот и не думал прощаться, всей своей позой походя на сплошной знак вопроса. Ленин встал, как вкопанный. - Мне бы пора. Уже, - замялся Ленин. И не случайно. Доктор, похоже, ни в какую не хотел его отпускать. Это было видно невооружённым глазом. Но задержать Ленина не знал как, поэтому стоял просто, глядя по пустому на человека с таким до боли знакомым именем. Губы врача шевелились, но звуки он не издавал. Ленин был настроен жалостливо, поэтому замолчал тоже и в обмен на время тоскливо, как побитая собачонка смотрел на врача, смиренно ожидая, что тот выдаст ещё.
           - А как Вашего брата зовут, а, любезный? - поинтересовался, наконец, врач. Крючковатый нос его задрался к потолку.
           «Карабас», - пронеслось в голове Ленина. Ему было не смешно. Вовсе. Фигура эскулапа показалась неприятной. А тень чересчур огромной. Всё, что хотел Ленин в эти минуты – уйти подальше от этого зловещего врача, который никак не оставлял его в покое. И Ленин решил прояснить сказанное.
           - А-а, того, что Вы привезли и откачали?
           - Да. Того, - кивнул врач.
           - Партия зовут, - не стал больше юлить Ленин.
           - Как, как? - вновь переспросил врач. Он даже шаг сделал навстречу, и опрокинул голову, точно вазу, из которой по ошибке вместо цветка показалась голова на вытянувшейся в виде знака вопроса шее. - Ты что мелешь, гад? Какой Ленин, какая Партия? - заговорил запальчиво врач. Он даже покраснел. - Что за шутки, товарищ?
           - Ленин… я.
           - Кто? Как зовут? - приложив ладонь к уху, как слабослышащий, проговорил доктор. В голосе прозвучали нотки ехидства. Причём, неподдельного.
           Пьяница глубоко вздохнул и добавил:
           - Сил моих нет больше объяснять. Так на трезвую голову и не рассудить. Я – Ленин. А тот, второй, что на меня похож – мой близнец будет, Партия. Похожи мы. Ленин и Партия.
           - Да чёрт с ним с… - врач хотел добавить имя брата Партии, но передумал. Он был в возрасте и никак не мог себе позволить подобное. Хотя чувствовал, что едва сдерживается. Поэтому, почесав в голове, эскулап добавил: - Вот что, милый дружок. Забирай своего разлюбезного братца, и катитесь вы оба к… - и красноречиво указал куда именно, рукой и губами демонстрируя своё явное недружелюбие. Назвать заветное имя, эскулап был не в состоянии. Со стороны это могло бы показаться забавным, но, то была правда жизни. Наконец, Вадим Алексеевич, выдохнул с шумом воздух, который распирал его грудь и добавил: - Желательно, чтобы я вас здесь больше не видел. Обоих. Ленин и Партия… Партия и Ленин. Н-да. Такого случая в моей практике не было. Почти клинический случай. Ну, ладно бы Ленин. Ещё туда, сюда. Но, чтоб и Партия…
           - Вы сами с собой, доктор, да?
           - Ты ещё здесь? А ну… - и врач вновь надул щеки. Они стали круглыми. Но так продолжалось лишь мгновение. Похоже, приближалась гроза. Ленин смущённо потупил взор. Ему никак не хотелось второй грозы. Поэтому он ответил:
           - Хорошо. И мне не в кайф здесь находиться. На воле лучше. Правда. Зуб даю.
           И он не стал ждать ответа, примерно предполагая, что услышит, развернулся и пошёл себе восвояси. В ответ, в его спину вонзился испепеляющий взгляд эскулапа.
           «Как же нас ненавидят-то обоих. И за что только? Житие мое», - заключил Ленин, отправляясь к выходу, где его ждал уже давно, переступавший с ноги на ногу, Партия. Взглянув на подошедшего брата, Ленин отчего-то вновь припомнил тот самый торчащий из «грибка» гвоздь. И бедолагу передёрнуло.

2010 год.

Иллюстрация-картина художника-графика А. Сухина (с любезного разрешения).