Дом на сквозняке. Мистическая новелла

         
               



                Там чудеса, там леший бродит,
                Русалка на ветвях сидит.
                А.С.Пушкин 




               
               
               
       Лунный свет тревожно опутывает комнату серебристыми нитями, изводя душу  беспричинной тоской.
       Во все уголки спальни мертвенным светом заглядывает огромная луна, струится по стенам, просачивается в сон, создавая фантасмагорию образов. ..    

 Она стоит на краю бездны.   Песок под ногами осыпается, стремясь затащить ее за собой.   Ухватиться не за что, и она руками судорожно хватается за пустоту . Песок мягко и бесшумно   устремляется  в пропасть. Она срывается  и  камнем  летит вниз, в кромешную тьму, в гибельную бездну.

               
        - По-мо-гг-ите! -  пытается кричать она, но вместо крика пробивается  едва слышный сип.
               
 
      Перед глазами назойливо мелькает что-то белесое.  Не хватает воздуха.    Судорожно вдохнула, и увидела, как перед лицом монотонно раскачивается серебряный канат.  Вцепилась в него мертвой хваткой и пронеслась над бездной. Ее отбрасывает далеко от бездны в  унылую пустынную местность, заросшую выженными от палящего солнца кустами  колючек. Плашмя падает на твердую поверхность… 

         От  сильного толчка  просыпается,  с трудом открывает глаза и с удивлением наблюдает, как по лунному лучу, держась за серебряный канат,  сквозь окно скользит ребенок - мальчик, в короткой рубашонке и шортиках.  Вот он уже в спальне, стоит у окна, разглядывая комнату, подошел к кровати, наклонился над ней и смотрит на нее огромными, синими, как озера, сияющими глазами. Они переливаются, заполняя своим сиянием комнату.
 
         - Ты кто? - пытается спросить она  и не может, ее затягивает  сияющая бездна глаз.
Она влетает в них, как в воронку, с бешеной скоростью несется по спирали, и все  ее существо сотрясается в мощном потоке волн  нежности, любви, феерического ощущения счастья.

           - Туська!.. Наташ! - ее будит теплое прикосновение губ мужа, - Скоро Александр Иванович подъедет.  Ты поедешь с нами?  Если поедешь, то вставай.

           - Да, да, Олежек, встаю, конечно, еду,  я отпросилась на работе, - с трудом просыпаясь бормочет Наташа и, пошатываясь со сна, плетется в душ. Струя холодной воды моментально смыла сонливость.  Приведя себя в порядок, помчалась на кухню.  Едва  успела проглотить приготовленный мужем бутерброд, запивая остывшим кофе,  как  за окном просигналил подъехавший Александр Иванович. Заглянула в комнату сына, тот мирно посапывал, уткнувшись в подушку, выскочила на лестничную площадку и побежала за мужем к выходу.
 
            У всех их знакомых были дачи, и им тоже захотелось приобрести дом в деревне, пусть завалященький, но свой, куда  летом можно было приезжать на отдых и грызть морковку, выращенную на собственной грядке.  И они его приобрели.  По объявлению купили  часть двухэтажного карельского дома. Покупкой дома и  оформлением документов  занимался муж, так что  Наташа еще не видела их приобретение.

            Олег  в  таком восторге описывал жене этот дом,  что  ей  не терпелось посмотреть на покупку. Благо старый знакомый ее мужа Александр Иванович на работе выпросил до обеда  УАЗик.  Оказывается та женщина, у которой они купили дом, была его родной теткой.  Удивительно, но он родился в этом доме и страстно желал взглянуть на  него.  Всю дорогу   весело, с юмором рассказывал о своем детстве, проведенном в этом доме.

            Наташа слушала Александра Ивановича, умиляясь, представляла себе  теплый, уютный дом и удивлялась тому, что именно  он достался им. 

            Но когда машина свернула  к  дому,  она поверить не могла своим глазам.
           Перед ней во всем своем мрачном величии предстала огромная, черная, скукожившаяся на один бок "изба  на курьих ножках".
 
            - Святые угодники! - мысленно воскликнула Наташа, - cколько же лет этому гоблину?!  По всем признакам не менее ста!  Господи!   Как же его  сироту  на  бок завалило!
   
        Наташа представила, как они называют это мрачное и запущенное чудище "дачей",  тоскливо съежилась и чуть не заплакала.

  Олег же,  гордо поглядывая на жену,  восторгался размерами этого  троглодита,  он вообще любил все с размахом.
               
         Александра  Ивановича  следовало видеть...

        Тот  долго, в молитвенном благоговении смотрел на дом,  торжественно  взошел на трухлявое  крыльцо, исчез за скрипучей дверью, и как пропал.
 
              - Не съела ли нашего Александра Ивановича баба Яга? Что-то долго не выходит! -  забеспокоилась  Наташа.

             Однако, дверь со скрипом распахнулась, и  на пороге  возник сам Александр  Иванович. Голова его была опущена, он что-то бормотал, моргал припухшими глазами и громко сморкался в платок…



             После осмотра дома всю обратную дорогу Наташа разочарованно молчала, слушая говорливого соседа живущего рядом с их  "дачей".   Он попросил довезти его до города в поликлинику.

             - Соринка в глаз попала, мешает, вот уже целую неделю, как  мешает, - моргал он воспаленным глазом, сидя на заднем сиденье.

             Погрузившись в собственные мысли, и вполуха слушая рассказы  неугомонного старичка о рыбалке и охоте, Наташа рассеянно наблюдала, как вдалеке,из-за встречного грузовика, то и дело высовывается КАМАЗ, видимо,нацелившийся на обгон. И когда они приблизились к грузовику, КАМАЗ неожиданно выскочил из-за грузовика и на невероятной скорости тупо, в лоб помчался на них.

 За лобовым стеклом, стремительно надвигающейся махины застыло мертвенно-белое лицо водителя. Она вгляделась в это бледное, напряженное лицо, попыталась поймать его отрешенный взгляд  и с ужасом осознала:  он на них смотрит и не видит...  Все! Столкновение неминуемо!

                - Что он делает? - закричал Александр Иванович и,  каким-то чудом, на этой узкой дороге, на повороте, сбивая дорожные столбики,  ушел от лобового столкновения!..

                - Господи, пронесло!.. - Наташа облегченно откинулась на спинку сиденья.
 
 Неожиданно, тут же, сильнейший удар сотряс  их "УАЗик"! Они взмыли ввысь, как футбольный мяч!..
   
             От удара Наташа каким-то странным образом раздвоилась: одна сидит в кабине, вжавшись в кресло, другая повисла над машиной и наблюдает за ней.

             Произошло  необъяснимое, не вызывая никакого удивления...
             Исчезли звуки... Она погрузилась в вакуум...
               
             Машина  зависла в  высшей точке гибельного полета ...  Затем  стала плавно опускаться вниз, переворачиваясь в воздухе, словно в замедленной съемке фильма,  как лист бумаги, планируя в своем падении... 

 Она смотрит на ту, сидящую в кабине и понимает, что это происходит не с ней, наблюдающей со стороны, а с той, вцепившейся в кресло.

 Неожиданно  перед ней возникает  ночной мальчишка, вытканный из лунного света. Он смотрит на нее сияющими, огромными глазами.

                -  Вы не погибните! - возникает в голове то ли мысль, то ли это он произнес -  постарайся уберечь голову и позвоночник!
 
               
        Тишина разорвалась... Со страшной силой машина ударилась о склон, подскочила, перевернулась и стремительно полетела вниз. Еще удар!  "УАЗик" с грохотом столкнулся с землей, и застонал вместе с пассажирами, с металлическим скрежетом оседая обломками на своих пленников.

        Спасая позвоночник  от агонии умирающей машины, напоследок желающую  расплющить   ее своим развороченным телом, Наташа прогибается насколько может.  Все!  Дальше некуда!  Эта груда металла раздавит и унесет с собой ее жизнь!..

 И вдруг, будто по чьей-то воле, зловещая работа внезапно прекращается!.. В смертном оскале застывает то, что секунды назад было машиной...  Тишина...  Она лежит лицом вниз, не пошевелиться. Кто-то или что-то навалилось сверху, рядом застонал водитель...

                - Таточка, как ты, жива? - неожиданно над ухом раздался сдавленный голос мужа.

                - Жива!- прошелестела она, - а как ты?

                - Вроде жив!

                - Поднимайте машину, не стойте! -  сдавленно закричал ее муж, видимо, увидев столпившихся вокруг людей.

 Она чувствует, как  тело высвобождается из железных тисков, самостоятельно выбирается из искореженного металла и видит мужа, помогающего ей подняться. Он весь залит бензином. За руку тащит ее по крутому склону наверх. Кто-то, цепляясь за кусты, карабкается рядом с ней. Поворачивает голову - Александр Иванович, водитель.

                - Родной ты мой, Слава Богу, жив!

         Втроем выбираются на дорогу и будто попадают в другое измерение.
 Тот привычный мир, который их окружал до случившегося, после хаоса и грохота налетевшей на них катастрофы, представляется им уютным раем, тихим и безопасным.  Возникает ощущение потрясающей тишины, хотя вокруг столпились машины, галдят люди, с любопытством разглядывая их, задают какие-то вопросы, которые они не могут осмыслить, и люди кажутся им странными, выходцами из другого мира.

       Оглушенные, они ошеломленно разглядывают друг друга, как после долгой, страшной разлуки. Лицо водителя все изрезано стеклами и представляет собой кровавое месиво.

                - Александр Иванович, миленький, больно?

Тот отрицательно качает головой и пожимает плечами.
 Наташа внимательно осмотрела мужа, ощупала его, тщетно попыталась прикрепить к плечу пиджака  оторванный, лохмотьями болтающийся  рукав...

                - Олег, что-нибудь болит?

                - Нет, а у тебя?

                - Да нет, не болит. Только какая-то  пустота внутри, будто отсутствует грудная клетка. Дай галстук, я перевяжу ребра.
 
Она деловито снимает с него галстук,  перевязывает грудную клетку и с интересом смотрит вниз на груду металла, которая некоторое время назад представляла собой машину и весело несла их по шоссе домой, и это так странно, словно она присутствует на каком-то зловещем спектакле.

 По склону вниз бегут невесть откуда взявшиеся врачи с носилками. Несколько человек пытаются поднять искореженную машину.  Им это удается, и врачи бережно извлекают и укладывают на носилки третьего пассажира, говорливого деда, который напросился довезти его до города, в поликлинику.

           К ним подошли женщина в белом халате и мужчина, видимо водитель скорой помощи.

                - Подождите немного, - сказала врач, - сейчас подъедет вторая скорая и вас заберет, им уже  сообщили. Мы-то здесь оказались случайно, больного везем. А дедушку забираем с собой.

                - Да -а- а... Повезло вам, ребята, что аккумулятор далеко отбросило, и не было искры. А так бы сгорели.  И приземлились удачно, не на камни, а на кочки. После такой аварии в живых не остаются! - в изумлении качал головой водитель, глядя вниз на груду металлических обломков, - сходите, ребятки, в церковь  и поставьте Богу свечку!

               Любопытные поспешили в свои машины, и в мгновение дорога опустела.

   Далеко впереди маячил злополучный "КАМАз" с завернувшим в сторону прицепом, так безжалостно швырнувшим их  под откос...  Внизу, под склоном скрючились безжизненные, искореженные обломки "УАЗика"... С трудом сдерживая нервную дрожь, пытаясь прикрыть прорехи в растерзанной одежде, они растерянно, сиротливо жмутся  друг к другу, обреченно поглядывая на пустую, вымершую дорогу...


            Откуда-то налетел порыв ветра, закрутил их в вихре и унесся в лес.

                - У-у-у-о-о! Аха-ха-ха-ха-ха! - пронесся по лесу то ли вой, то ли хохот.

            Лес заволновался, деревья завибрировали, будто попали в объятия неведомой волны. Черной воронкой над верхушками деревьев промчался смерч, скручивая и срывая ветки с листвой. С гулом пронеслась по лесу неведомая Сила, винтом свивая деревья и озарив лес ярким сиянием. Воздух разорвал мощный взрыв, и наступила тишина , листочек не  шелохнется.

                - Что это? - недоуменно прошептала Наташа.

                - Нечистая балует! - перекрестился Александр Иванович, - и впрямь, нужно в церковь сходить!

             Сгрудившись, тревожно поглядывают по сторонам.  Неумолимо  приближается невидимое и опасное, от которого не спрятаться.  Воздух стал сгущаться, набухая влагой и пропитываясь серой мглой. Их охватывает мерзкий, животный страх от внезапно опускающейся на них лохматой  темноты и пронизывающего до костей холода. Ужас от ощущения какой-то неизбежности пригвоздил их к месту, парализовал, не сдвинуться... Пропали! Окончательно пропали!..

          Вдруг неожиданно, из-за поворота, резво выскочила спасительная скорая помощь и лихо притормозила возле них. Обрадованные, содрогаясь от озноба и ужаса, с  трудом взгромоздились в машину,  начала проявлять себя боль, стрелами пронизывая покалеченные тела. Врач привычно отломила верх ампулы и стала набирать в шприц лекарство.  И тут всех как-то разом передернуло от холода.  В салон потянуло сыростью, запахло тиной и болотными газами, он начал заполняться промозглым туманом.
                Чвак, чвак, чвак, чвак,  -  прошлепал по салону кто-то невидимый, задевая сидящих то ли мокрыми ветками, то ли покрытой слизью травой.

 Врач так и замерла со шприцем в руке.

 Машину мягко приподняло и, слегка тряхнув, поставило на место.

                - Мамочка! Что это такое? - побелела врачиха.

                - Хозяин леса сердится!  Поехали с этого гиблого места быстрее! Ну, что ты к сиденью прирос, заводи, поехали! - накинулся на водителя Александр Иванович, с трудом открывая развороченный стеклами рот, - опять под склон улетим!

              Дрожащими пальцами водитель с трудом завел машину и с места рванул так, что колеса взвизгнули.

 Километров пять неслись в полном молчании.

 Ошарашенная врач, застыв,  так и сидела со шприцем в руке, держа его иглой вверх.


                - Останови! Не могу больше, лицо горит! Доктор сделайте обезболивающий! - с трудом ворочая языком, взмолился Александр Иванович!


                - И мне, - произнесла Наташа с одышкой.  Дикая боль разрывала грудину, терпеть не было мочи.

               Обалдевший от страха водитель резко затормозил, в испуге поглядывая  на лес.

 Выйдя из ступора, врач  молча ввела пострадавшим обезболивающий укол, и они, не разговаривая, мчались до города.

 Когда появилась больница, врач с водителем повеселели.

                - Теперь я в лес  ни ногой! Ну, их, эти грибы и ягоды! - напряженно ухмыльнулся водитель, резко затормозив перед приемным покоем, и нервно хихикнул.

                - Что не говорите, такое со мной случилось впервые! Вот и не верь в Нечистую после этого! -  ошеломленно ответила врач водителю, выпрыгнула из кабины и побежала в приемный покой.


               Лучше бы Наташа не просила этот обезболивающий укол! Боль не утихала, а вцепилась в грудную клетку своим острыми когтищами, разрывая ее на сотни пылающих осколков! Рентген показал перелом шести ребер, осколок одного из
них проник в плевру. А рвота! Эта мучительная, изматывающая, выворачивающая наизнанку рвота сотрясала ее целые сутки, погружая  в сплошную вакханалию боли.

 Дежурный врач задавал какие-то вопросы. Глядя на расплывающееся пятно белого халата и уплывающее лицо, прошептала одними губами, - Это все укол.  Не быть мне наркоманом!..  -  Врач улыбнулся, погладил ее руки и ушел.

               Через сутки, когда неожиданно прекратилась эта изуверская рвота,
она осознала себя в больничной палате и измученная, погрузилась в  глубокий сон.


                В огромной, пустой искривленной комнате с изломанными углами, под столом неимоверных размеров, серо-черным злобным облаком притаилась эта тварь.  Стоя у двери она ее видит. Та приготовилась к нападению. Наташа осторожно выходит и крепко держит дверь. В следующее мгновение на дверь обрушивается неимоверная Сила,   пытается ее открыть , сотрясая своей злобной мощью. Наташа изо всех сил держит содрогающуюся под мощным напором  дверь, но ее силы иссякают.

                - Олег! - кричит она в отчаянии, - помоги, Олег! - и отпускает дверь.

Та распахивается...  Мимо Наташи с воем проносится злобная тварь, выбивает входную дверь и исчезает в черной пустоте.

                - Таточка, родная! - слышит она взволнованный, настойчивый голос мужа. Пытается открыть глаза и сквозь пелену видит склонившееся над ней лицо Олега.

                - Олежек! - потянула она к нему руку. Но боль сотнями гвоздей приковала к постели.

                - Наташенька! Сейчас позову врача, пусть сделают обезболивающий укол.

                - Нет, нет, ни в коем случае, только не обезболивающий, лучше потерплю, - прошептала Наташа пересушенными губами, - дай мне попить.
 
 Он поднес к ее губам стакан с морсом.

                - Ну вот, очнулась! - радостно засуетился он, приподнимая ей голову, -  как ты меня, мать, испугала!.. А я лежу в соседней палате.

                - Что у тебя? - забеспокоилась Наташа.

                - Да, ничего страшного! На всю ляжку гематома. Разрезали и чистят,  не волнуйся, не опасно.


                Почти все лето они провалялись в больнице. Странное, необычное лето!

            В духоте этого знойного лета в зловещем предчувствии висела атмосфера тревоги, катастроф и гибели. Не было дня, чтобы не поступали жертвы бесчисленных аварий.  Палаты и коридоры были переполнены поступающими ранеными и представляли собой  военно-полевой госпиталь. Пожалуй, самым жутким зрелищем было поступление жертв чудовищной аварии от столкновения переполненного автобуса, с несущимся на полной скорости поездом. Людей просто складировали в приемном покое больницы, отсортировывая живых от мертвых.

                Напротив кровати Наташи водрузили некое сооружение, на котором стонало распятое юное существо, лет семнадцати.

Как обычно, медперсонала не хватало и к девушке редко кто подходил. Глядя на нее, Наташа забывая о собственных болях, сползала с кровати, ковыляла к ней. Подолгу вела с ней беседы, стараясь хоть как-то отвлечь ее от страданий.  Водила над ней руками, пытаясь снять изматывающие боли. Это Наташа умела. Боли в какой-то степени утихали, и девочка засыпала. Днем приходила ее мама, подолгу сидела возле нее, затем выходила из палаты и горько рыдала. Анечка была единственной дочерью и смыслом ее нерадостной жизни.  Вволю наплакавшись, женщина садилась в угол и шептала молитвы о скорейшем выздоровлении дочери, благодарила Бога за то, что оставил дочь в живых, пожалел ее.

           Прошли около двух месяцев.  Больничные мытарства  подходили к концу. Ребра еще болели, но уже было терпимо, и остались процедуры, которые необходимо было закончить.
         
                - И все-таки дом странный, - думала Наташа, задумчиво глядя на воробьев, самозабвенно плескавшихся в огромной луже, оставленной проливным июльским дождем. Она сидела на скамейке больничного скверика, в ожидании мужа.

 - Этому дому ни много, ни мало около ста лет, такой запущенный, покосившийся, никому не нужный.   Муж купил его у женщины, тетки  пострадавшего Александра Ивановича,  которой принадлежала большая часть дома, третью часть занимала старушка.
 
                - Старушка! - иронично подумала Наташа, - старуха! Самая настоящая ведьма!

              Дом, конечно, ее потряс, был он огромный, мрачный, кособокий,  с маленькими окнами, все комнаты в паутине. Но вообще-то, если разобраться, дом, как дом, просто очень старый.  Вот только, когда она вошла в него,  что-то сотрясло ее душу, необъяснимо почему, но ей захотелось немедленно оттуда выскочить.

Выйдя на крыльцо, она обомлела. Посреди двора стояла крепко сбитая старуха, уставясь на нее неподвижным, мрачным взглядом, от которого  по спине побежал мороз. Так и хотелось перекреститься и произнести "Чур, меня!" Это и была их соседка по дому.

 Из дома напротив, вышла пожилая женщина, приветливо с ними поздоровалась, подавая руку по-деревенски, дощечкой и попросила подвезти ее мужа в город, в поликлинику, что-то ему в глаз попало.

                - Что ж, -  рассеянно думала Наташа, - заодно деду  и соринку из глаза вытащили...

  И надо же мне было напроситься в эту поездку. Ох, это женское любопытство! Могла бы и в следующий раз поехать на смотрины этого дома. На работе  наплела, что прорвало трубу и ждет сантехников. Стыдно! Вскрылось вранье! А самое ужасное то, что чуть сына не оставили сиротой. Вот не послушала внутренний голос, шепнул ведь,  "Не езди!"   Нет, сила любопытства преодолела.


                - О чем задумалась? -  подошел Олег и присел рядом.

                - О нашем приобретении. Знаешь Олежек, не нравится мне этот дом, какой-то  огромный, недружелюбный и такой мрачный. Не к добру мы на обратном пути попали в аварию.

                - Ну - у, мать, дом уже куплен. Просто ему требуется ремонт. Придется вложиться, но справимся. Зато он такой просторный, всем места хватит. Да не хандри ты, Таточка, вот выпишемся из больницы, и все будет казаться по-другому!

              И действительно, после выписки из больницы,  авария как-то потеряла остроту, закрутили повседневные заботы, перестали мучить боли, даже не осталось страха.  Это Наташу почему-то особенно удивляло.
  Ей было известно, что обычно такие потрясения формировали фобии. А с них, как "с гуся вода", будто все произошло не с ними. Просто неожиданно налетел смерч, все что мог снес на своем пути, потерял грозную силу и исчез, а на смену также неожиданно засияло солнце, природа моментально восстановилась в покое и благодати, и наступила блаженная тишина, а о разбушевавшейся стихии напоминали лишь поваленные деревья и сорванные крыши...

              - Все-таки, как странно устроена наша психика, - не переставала удивляться  Наташа.


              Затем состоялся суд. На радостях, что они остались живы и довольно легко отделались, простили, чуть не угробившего их  водителя "КАМАЗа", который так и не мог понять, почему он их видел и ничего не предпринимал, будто им управляла какая-то неведомая Сила. 



                ***

               
                Стояли  теплые августовские дни, последние перед надвигающейся северной осенью. Днем припекало солнце, а к утру на землю уже опускались заморозки.  Этот год отличался невероятно морозной зимой и жарким летом. Таким теплом погода давно не радовала северян.  Вот уже три летних сезона подряд, проливные дожди заливали землю, огорчая неугомонных дачников. И пользуясь теплой погодой, Олег развернул небывалую деятельность по ремонту приобретенного ими деревенского дома. Нанял бригаду рабочих и, прежде всего, заменил сгнившие нижние венцы уныло покосившегося на один бок старого дома. Он постоянно звал с собой жену, но какое-то внутреннее беспокойство сдерживало Наташу, и она оттягивала свою поездку. Затем, наконец-то, решилась.  Взяв с собой сына и, приехавшую в гости сестру,  впервые, после злополучной аварии, Наташа посетила этот дом.

                Она вошла в сени и то ли от полумрака и темных углов,  то ли от ощущения  старого и чужого, все в ней сжалось, возникло чувство необоснованного страха. Ей захотелось немедленно вернуться назад.

               - Ну, что это такое! - мысленно возмутилась она, - придумала   какие-то  глупые страхи , аварии не испугалась, а дом боюсь.  Дом, как  дом, просто нужно навести порядок, и привыкнуть  к нему.
И  постояв какое-то время, она отважно шагнула на кухню, открыла все окна, чтобы выветрить затхлый запах, прошлась по комнатам, поднялась на второй этаж и громко поздоровалась с домом, - Здравствуй дом, прими своих новых хозяев!

Ее приветствие эхом разнеслось по пустым комнатам, и неожиданно страх исчез, будто дом ответил на ее приветствие. Ей стало легко. Она вышла на крыльцо и полной грудью вдохнула прозрачный, прогревшийся теплый воздух.  Легкий  ветерок поднимал из недр, раскинувшихся на горизонте роскошным ковром лесов, полей и журчащей внизу речки, непередаваемые запахи глубинных тайн природы.  На нее обрушилось ощущение счастья и пронизывающей все пространство потрясающей гармонии и равновесия.  Возле дома возился Олег, давая какие-то распоряжения рабочим.  Наташа поискала глазами сестру с сыном, увидела их внизу на берегу речки и побежала к ним по круто спускающейся вниз дороге. После душного города, они ощущали себя путешественниками в другой мир и очарованные, долго бродили по берегу очень быстрой, холодной речки,  наслаждаясь ароматом пышных трав,  звоном неугомонных насекомых и шумным голосом, убегающей за поворот реки.
 
                - Наташа, Ира, вам не кажется, что давно пора обедать! - окликнул их Олег.

 Его голос подхватила веселая река и задорно унесла вдаль. Продираясь сквозь пелену новых ощущений, они, опьяненные сладостной негой, нехотя побрели наверх.


           После обеда Наташа с сестрой и сыном самозабвенно принялись обдирать обои, толщиной с картон, наклееных  друг на друга многочисленными жильцами, проживающими здесь в разные годы существования этого дома. Всю эту бумажную массу жгли в старой русской печи с лежанкой. Сажа летала по кухне, оседая на волосах и лицах одухотворенных работой тружеников. Больше Наташу этот дом не пугал своей мрачностью, даже наоборот, стал очень близким и родным, будто она когда-то уже здесь жила, покинула его на время, опять вернулась, и их  встреча оказалась теплой и радостной.

           Размазывая по лицу жирную сажу и  с треском обнажая бревенчатые стены, с  вбитыми в них бесчисленным количеством гвоздей разных размеров, на втором этаже, в одной из комнат, под пудом обоев, она с удивлением обнаружила, что первым слоем  были листы из журнала "Signal", времен Великой Отечественной войны.
 Со страниц кокетливо улыбались грудастые фрау с толстыми ногами и крепкими ягодицами. Некоторые страницы были испещрены карикатурами, высмеивающими советских безмозглых политруков и командиров, отдающих бестолковые команды тупым русским солдатам.  Затем шло прославление фюрера и доблестной немецкой и финской армии.

          Со слов соседей, в войну под крышей этого дома находился финский штаб , а после их ухода,  госпиталь для раненых. И вообще кого только этот  дом не приютил под своей крышей. Когда госпиталь расформировали, в нем длительное время располагался сельсовет, затем почта. Вскоре  почта переехала в другое помещение, и в нем поселили три семьи -  одна внизу, две на втором этаже. А уже гораздо позже часть этого дома выкупила у сельсовета тетка Александра Ивановича, но дом не ремонтировался со времен его постройки, ветшал, и она  продала его нынешним владельцам...
 
            Необычный был дом, со своей историей в наслоениях времени, а строили его перед самой революцией два брата священника.
 
            Удивительно, но бревна время не тронуло, кроме нижних венцов. Высвобожденные из-под толстых обоев в  помещении они просто светились, и Олег решил их отполировать и покрыть лаком. Между бревен проглядывали пучки сухой травы. Говорят, что раньше между бревнами прокладывали какую-то особую травку, отпугивающую насекомых.

              В руках новых хозяев старый, запущенный дом начал благодарно оживать.

              Пока сестра и сын  жгли в печи обои, Наташа отправилась  знакомиться с соседями из близлежащих домов. Их ближайшим соседом был тот самый дед, которому "соринка в глаз попала" и чуть было не отправила его горемычного к праотцам.

             Впоследствии, злополучная авария сблизила их  и сделала его, чуть ли не самым дорогим человеком  для этой семьи. Был он заядлым рыбаком, озеро знал, как свои пять  пальцев,  и  они с Олегом частенько вместе уезжали на рыбалку,  и не было случая, чтобы они возвращались без рыбы. Звали его Николаем Петровичем.  Так как рыбалка и охота были  всепоглощающей страстью Олега, этот человек стал для него  настоящим кладом.
 
             Попыталась Наташа сблизиться с соседкой, проживающей в третьей части дома, но та что-то недовольно проворчала и перестала отвечать на вопросы Наташи.

         - Какая вредная бабка, - подумала раздосадованная Наташа. - ничего, все равно найду к тебе подход,  - упрямо решила она.


         Зато в доме,  напротив, через дорогу, жила  старушка, румяная, как наливное яблочко, совершенно удивительное и очаровательное создание с небесно-синими глазами...
   
          Она сидела  возле калитки на скамеечке, наблюдая, как меняют венцы,  как дом  на глазах преображается, поднимается,  выравнивается,  и разомлевшая под  августовским солнцем, старушка  задремала...

          Ей виделись белоснежные облака, как она, пятилетняя Катюша нежиться в них, а затем легко перескакивает с одного облака на другое, дух захватывает. Налетел ветерок и унес пышные облака высоко в небо, и Катя оказалась возле своей калитки.
      
         - Катерина!  Куда запропастилась?  Иди домой!  Я тебе свежего молочка налила!

Девочка оглянулась на голос, посмотрела  на мать, стоявшую на крыльце, и  заворожено уставилась на медленно поднимающегося в горку мерина, впряженного в телегу, заваленную толстенными бревнами. Напротив их дома, через дорогу, на ее Катюшиной лужайке, какие-то чужие дядьки копали землю.
 
           Катя слышала, как за ужином переговаривались отец с матерью.

         - Слышь, Федор, говорят,  будто дом будут строить священники - два брата. Приезжие. Откуда, никто не знает,- понизила мать голос и оглянулась, будто ее кто-то подслушивает.

          -  Что ж, хорошо!  Службу будут служить!  Никак из соседнего монастыря?

          - Да нет, говорят женатые.

          - А-а!   Что ж, хорошее соседство. А то ведь, как умер старый священник, церковь совсем замерла.

            Наматывая на палец кончик белокурой косички, девочка с испугом и любопытством наблюдает, как бородатый мужик, ведущий мерина под узцы, страшно ругаясь, повернул лошадь к лужайке. И мужики, копавшие землю, начали стаскивать бревна и аккуратно   укладывать их на землю. Но вскоре ей это надоело, и напоследок, обследовав мизинцем вздернутый носик, она вздохнула и ушла в дом, пить свое молоко.

          Целое лето мужики привозили и укладывали бревна. Дом строился быстро,
плотники, весело переговариваясь и переругиваясь, скоро возвели его под крышу.
Им помогали хозяева этого дома, не позволяя работникам ругаться, постоянно при этом крестясь и читая молитвы.

Наблюдая, как дом растет на глазах, крошечная Катюша, сидя у окошка и подперев
пухлыми ладонями румяные щечки, жалела свою лужайку.

           - У-у, противные дядьки! - думала она, - все цветочки вытоптали. Куда теперь Зорьку водить? У речки не хочет пастись, мекает да бодается, замучилась с ней, окаянной.


Так проскочило лето, за ним мокрая осень.   Дом получился добротный, двухэтажный и свечой стоял на взгорье, проглядываемый со всех сторон деревни.

        К Рождеству, после торжественного освящения,  священники въехали в новый дом со всем скарбом и шумными, многодетными семействами.   Священники были молодыми, приветливыми, с низкими гудящими голосами.

        Затаив дыхание, деревня напряженно с  интересом и благоговением наблюдала за жизнью новых жильцов. В церквушке, занимающую самую высокую точку в деревне и кружащую в воздухе белыми куполами с золочеными крестами, после вынужденного молчания, радостно и торжественно прошла рождественская служба. Гудели и заливались на разные голоса ожившие колокола.  И на службу потянулся народ из всех близлежащих  деревень, что вызывало гордость у односельчан. В Крещение были освящены речка, родник, озеро и, несмотря на трескучие крещенские морозы, самые смелые купались в проруби. Деревня ожила, внимая торжественному и заливистому перезвону колоколов...


         - Здравствуйте!  Задремали? Сегодня очень тепло,  даже припекает.

Старушка испуганно  встрепенулась и взглянула на присевшую рядом с ней на скамейку молодую хозяйку старого дома.

          -  А я ваша новая соседка. Меня зовут Наташа.

          - Здравствуй, миленькая!  Да, задремала, - улыбнулась старушка, - Будем знакомы,  Екатерина Федоровна! - чинно произнесла она, - Сижу вот и наблюдаю, как ваш дом поднимается.  Как стаканчик стоит... Много ли еще работы?  До зимы то управитесь?

          - Ну, что вы! Нет, думаю, до зимы не успеем, внутри очень много работы, а на втором этаже в одной из комнат муж решил ставить камин, уже и хорошего печника  нашел.

          - Это вместо печки? - спросила старушка. Затем как-то загадочно  посмотрела на Наташу и неожиданно спросила, - не страшно в доме-то?
  Спросила так, будто в душу заглянула.
 
 Наташа растерянно посмотрела на старушку.  Сердце почему-то ухнуло и учащенно забилось. 

           - Да нет, - ответила она неуверенно и прошептала, -  А кого мне бояться?

           - Это я, милая, так, к слову. Уж очень дом старый и запущенный...  Ох, что- то меня разморило, пожалуй, пойду вздремну, -  Екатерина Федоровна перекрестилась, поднимаясь со скамейки, - Господи, прости грехи наши тяжкие, - пробормотала она и ушла за калитку, во двор.

           - Наташа! - махала ей рукой через дорогу сестра, - Мы уже собрались.  Поторапливайся!
             
           Всю дорогу весело обговаривали, как здорово будет выглядеть дом после ремонта и какие они молодцы, что  его приобрели. Теперь есть куда выезжать и отдыхать от душного города. Наташа поддерживала охватившую всех эйфорию, но вопрос Екатерины Федоровны  " не страшно ли ей в доме,"  зацепился в сознании и тревогой присосался к душе.



               
                ***


 
               На своем стареньком "Опеле", выжимая максимальную скорость, Наташа в восторге летела к несущейся навстречу перспективе.  Подступила осень. Стояло бабье лето, солнечное, теплое, ласковое, обманчивое, лукавое и паутинное.  Лес полыхал осенним разноцветьем и освещенный утренним солнцем, с дороги  приветствовал  проносящиеся мимо автомобили желто-багровыми всплесками умирающей листвы.   Ее охватил  восторг от буйной палитры красок осеннего, уходящего в зимнюю спячку могучего леса.

               - Наташа, не гони, сбрось скорость! Забыла, как  мы все лето  продавливали больничные койки?

 Она притормозила, поглядывая назад. На заднем сиденье лежал мольберт и у нее чесались руки, так и хотелось остановиться и поработать часика два, запечатлеть волшебную печать осени.

           -  И не останавливайся, уйми эйфорию!  Поехали, поехали, совершенно нет времени, нужно многое успеть. Ох, Наталья Николаевна, за вами глаз да глаз.., - пробормотал рядом сидящий Олег и опять задремал.

Разочарованно вздохнув, Наташа грустно взглянула на мольберт, нажала на педаль газа и машина вновь устремилась к застывшей на горизонте точке, в которой смыкалась убегающая вдаль дорога. Вскоре показались первые дома  и Наташа, сбросив скорость, не спеша ехала по деревенской дороге, плавно подрулив к своему дому.

              Они спешили закончить ремонт дома и до зимы хотя бы осилить большую часть работы. Особенно их  волновала установка камина.
              Наташа занялась растопкой печи, Олег, подхватив ведра, пошел на родник за водой. Наспех перекусив, принялись за работу. Дом стал их любимым детищем, и они, влюбленные в него, с упоением его облагораживали, торопясь увидеть конечный результат своего труда. За работой день проскочил незаметно. Олегу удалось обшить вагонкой стену, к которой примыкала, ведущая на второй этаж лестница, Наташа воевала с гвоздями, торчащими из стен, они буквально ощетинились несметным количеством, и  казалось, что  этой работе не будет конца. Вечером, уставшие, но удовлетворенные своим трудом, поужинав, они как в пропасть провалились в сон.

           Проснулась Наташа от тянувшего из-под двери сквозняка, будто открылась входная дверь и непонятного шороха, доносящегося из кухни. На кухне кукушка в ходиках прокричала двенадцать раз.  Сквозняк из-под двери усилился и откровенно тянул ледяной струей. Что-то упало с кухонного стола и покатилось по полу.

           - Ну, Олег дает, видимо выходил и входную дверь не закрыл,  - она посмотрела на спящего мужа, - и вот, пожалуйста, залезли коты и хозяйничают на кухне.                Тихонько поднялась с кровати, чтобы его не разбудить, прошла на кухню и в изумлении остановилась.

            У кухонного стола, к ней спиной неподвижно, как натянутая струна стояла молодая женщина.  Не отрываясь, она тревожно вглядывалась в темное окно, будто кого-то высматривая. 

       - Кто вы? И что здесь делаете? - шепотом спросила изумленная Наташа.

             Женщина, взглянув на нее через плечо, молча повернулась и пошла  к лестнице.
             Поднявшись до верхних ступеней, женщина оглянулась, и  махнув рукой, пригласила Наташу последовать за ней.
   
              Как завороженная,  Наташа поднялась на второй этаж  и  увидела эту странную женщину, но уже сидящую за столом. Закрыв лицо руками, та плакала. Ее полные плечи, накрытые пуховым платком, содрогались от рыданий.

             На кровати, раскинувшись, спали двое детей - мальчик лет пяти и годков трех девочка. На лежанке, свернувшись калачиком, спал мальчик, лет десяти.
             Наташа подошла к столу и села на табурет напротив женщины.

           - Что с вами? Почему вы плачете? У вас что-то случилось?

Женщина подняла заплаканное лицо и посмотрела на Наташу припухшими глазами.

           - Тс-с, тише, а то услышат! - прижала она палец к губам.

           - Кто услышит? - так же шепотом спросила Наташа.

           - Двое из района, спят в той комнате, - она кивнула на соседнюю дверь.
             Оттуда в два голоса раздавался мужской храп.

             Еще больше понизив голос, она прошептала, - Моего мужа и его брата вчера вечером арестовали и увезли в район, а эти двое  остались ночевать, - она смотрела на Наташу,   по ее щекам горошинами катились слезы.

             - А наши ни в чем не виноваты, - женщина в отчаянии покачала головой, - они всего лишь священники, служат в местной церкви.

            - Эти двое сказали, Указ вышел закрыть все церкви. Сказали, что  Бога больше нет.  Теперь все будет по - другому.
 Женщина замолчала, глубоко о чем-то задумавшись.

           - Как же так, нет? - растерянно спросила женщина, - Был и нет, куда же ОН подевался? - горестно подперла она голову рукой.

          Напряженно взглянула на дверь, где спали приезжие, и прошептала так тихо, что Наташе пришлось напрячь слух, чтобы ее услышать:  А еще нынче мужики сказывали, будто слышали, как в лесу кричали люди... и выстрелы.

          - Господи! - она перекрестилась в тоске, - Спаси и сохрани! Не случилось бы беды!- тихонько заголосила женщина.

          Вдруг она притихла и с испугом просмотрела на Наташу:  А вы тоже с ними приехали? Ой, что-то я разговорилась! Не выдавайте, ради Бога! - всполошилась она, - у меня  малые, пропадут без меня!
 
        Она еще раз внимательно посмотрела на Наташу:  Нет, с ними я вас не видела. Откуда вы?

             - Что вы, не беспокойтесь, никому я вас не выдам. Ни с кем мы не приехали, мы купили этот дом.

             - Боже мой! - побледнела женщина, - уже и дом продали! А где же нам жить?
             - Что - то я ничего не понимаю! - растерялась Наташа, - как вы вообще здесь оказались? - Наташа направилась к лестнице, - пойду мужа разбужу. А вы не беспокойтесь.., - она оглянулась на женщину и замерла в недоумении.

               В комнате никого не было.
 Исчезла эта странная женщина за столом, кровать со спящими детьми и свернувшийся калачиком спящий мальчик на лежанке. Посреди пустой комнаты стоял таз с раствором  и аккуратно сложенные кирпичи для кладки камина.

 Наташа растерянно пожала плечами.

           - Ничего не понимаю, что это было? Со сна что ли почудилось? - от страха Наташа буквально слетела вниз по лестнице, забралась под одеяло  и прижалась к мужу.
 Ей настолько  было жутко  от этого видения, что она с головой спряталась под одеяло и  лишь под утро немного успокоилась и задремала.

           Весь следующий день Наташа была задумчивой и рассеянной, невпопад отвечала на вопросы Олега. Тот удивленно поглядывал на жену, не понимая ее состояния.
            - Натуся, ты не выспалась что ли, какая-то рассеянная?

            - Знаешь, Олег, если рассказать тебе, то ты не поверишь, -  и она рассказала о ночном видении.

            - Ты хочешь сказать, что в нашем доме водятся привидения?

            - Я не знаю, что это было! -  разволновалась Наташа, - просто рассказала тебе о том, что видела и мне страшно.

            - Солнышко, - нежно обнял ее Олег, - Ты вчера переработалась, и от усталости тебе Бог знает что померещилось, выбрось из головы, тем более нам сегодня уезжать, - он серьезно посмотрел ей в глаза,- а не перекусить ли нам, старуха? М-м? - чмокнул ее в нос, -  жрать хочется!

Вечером, когда внучка Екатерины Федоровны подоила корову, Наташа зашла к ним за молоком.  Прижимая трехлитровую банку к груди, она осторожно спросила старушку.

            - Екатерина Федоровна, а что случилось с теми священниками, которые выстроили этот дом?

             - Со священниками? - переспросила старушка, - А почему ты спрашиваешь? И откуда ты знаешь, что с ними что-то случилось?

             - Сегодня ночью,  - ей хотелось рассказать про ночное видение, но в последний миг она почему-то раздумала и беспечно ответила, - нет, нет, ничего, просто померещилось.

             - А-а, померещилось,  - старушка поправила на голове платок, - их, милая, расстреляли!

             - Как расстреляли?  За что?  - Наташа ошарашено смотрела на напряженно глядевшую на нее старушку.

              -  Давно это было,  еще в двадцатые годы...  Расстреляли их за то, что Богу  служили!
 А вот и муж за тобой идет. Поезжайте с Богом, счастливого вам пути!

Упаковав вещи в машине, Наташа ждала мужа. Олег еще раз прошелся по дому, проверил, все ли электроприборы отключены, и закрыл дверь на ключ.

             - Ну что, поехали?

             - Олежек, садись ты за руль, что-то я сегодня устала.

            Ночь накрывала сумерки. Наташа удобно устроилась на переднем сиденье и задумалась. Перед глазами стоял образ той женщины, с которой она разговаривала ночью,  а  в голове крутился разговор со старушкой.

              - Вот оно что, значит расстреляли...

 Задумавшись, Наташа смотрела вперед на дорогу.

            В густой черноте ночи, фары автомобиля выхватывали и тут же проглатывали кусты на обочине дороги, дорожные знаки, неожиданно выскакивающие, как из-под земли, убегающую под колеса дорогу...
            Наташа вздрогнула. Мелькнули белые погосты, обозначающие места захоронения расстрелянных в годы репрессий тысячи ни в чем не повинных людей.

               - Скорее всего, эти двое несчастных братьев-священников, тоже покоятся в этих братских могилах.
 Сколько же их тут загубленных душ и судеб, перетертых адской машиной Молоха? 
   



                ***





            

      Приближение холодов гнало птиц на юг. Исчезая в низко нависших облаках, они оповещали своим прощальным криком о наступлении первого снега. В Покров день спорхнули с неба первые крупные снежинки, покрывая белой скатертью черную землю. Но снег лег на теплую землю и та, недолго продержав его на себе, моментально проглотила. Зиме еще целый месяц пришлось отвоевывать свое право у дождливой осени, хотя она уже готова была распахнуть  снежную пушистую шубу.

    Город, работа, домашние заботы закрутили Наташу. Она в последний раз, перед зимой, навестила дом и засела за работу. Выполняя частный заказ, очень торопилась, картину нужно было сдать через месяц. Олег один занимался ремонтом дома, заодно помогая Серафиме Тихоновне, той самой старушке, которая жила в третьей части дома. Носил ей воду из родника, пилил и колол дрова, даже выхлопотал для нее социальный пакет, пользуясь какими-то своими связями.
           Вот только старушка, почему-то постоянно выражала недовольство своими соседями. Ей не нравилась эта дружная семейная пара, их сплоченность и дружелюбие, раздражал затеянный ими ремонт дома, не нравилось, что дом на глазах хорошел и преображался. Она вообще не любила благополучных людей и поклялась извести их, и выжить из этого дома.

           Об этой страшной тайне, под большим секретом, поведала Наташе Екатерина Федоровна, когда они в последний ее приезд сидели за чашкой чая и старушка разоткровенничалась.

               - Фимка - то ведь ведьма, покоя людям не дает.  Сердита  я на нее бываю, хоть она мне и подружка.

От такого заявления сердце у Наташи екнуло, в душе шевельнулся страх, но, наперекор  всему,  она решила не принимать всерьез информацию старушки. 
Пусть все будет необычно и таинственно, решила она  и, поддавшись на обволакивающую мистическую таинственность  их тихой беседы в сумеречной комнате, Наташа рассказала ей о своем ночном видении.
 
Старушка в полном изумлении, затаив дыхание, слушала Наташу, затем понизив голос, произнесла:  Так ведь это была матушка Прасковья, а тот мальчик, который спал на лежанке, был... моим женихом и звали его... Михаилом.

 Она прикрыла ладонью глаза и надолго замолчала. Наташе показалось, что Екатерина Федоровна тихо плакала.
Вот тогда и поведала старушка о  своем детстве и юности.

               - У отца Тихона было трое детей, - неторопливо начала свой рассказ Екатерина Федоровна, - и я дружила с его дочерью, моей одногодкой, Серафимой. Ну, что ты так на меня смотришь?  Да она дочь священника, а вот видишь, водится  с нечистой силой, колдовством занимается. Ее все боятся. Но, да Бог ей судья.
 Она ведь не всегда такой была, это война ее озлобила, все-таки  через финский концлагерь прошла в Видлицах. Самый страшный концлагерь был в Карелии. Оттуда мало, кто в живых вернулся.
 Фимка красивая была, своевольная, никому не подчинялась. За это ее охранники избивали, насильничали над ней,  еле выжила. А ее мать и самая младшая сестренка так и не вернулись, обе там сгинули. Средняя сестра Нина была замужем, жила в городе и тоже попала в концлагерь. После концлагеря она тяжело болела и вскоре после войны умерла. И в то же время, Серафима помогает людям, лечит заболевших животных, у младенцев грыжу снимает, да и другие недуги лечит. В общем, все зависит от ее настроения. А уж если на кого зло затаила, может икотку на человека наслать, начинает над ним куражиться, пользуется тем, что власть над человеком имеет. Трудно понять, что у нее в голове... Думаю, что-то с  психикой произошло.
 
            Она какое-то время помолчала, затем продолжила.
           - У отца  Сергия тоже было трое детей.  Его сын Мишка  был со мной одного возраста.  Я ходила к ним в дом и была там, как своя. Семьи были дружные, доброжелательные, веселые, но  детей держали в строгости. Матушки обучали их грамоте и Закону Божьему. Дети во всем помогали старшим. А так как я среди них крутилась, меня тоже обучили грамоте. Их очень уважали в селе, гордились ими, - она улыбнулась и с глубокой нежностью в голосе продолжила, - Мишка был белокурый и кареглазый, красивый парнишка, но озорник отчаянный.  Я тоже  озорница была, любили мы с ним победокурить.   Да все мы любили пошалить.
Как только сходил первый снег, мы всей компанией отправлялись в лес за подснежниками.   Фимка бежала впереди всех и всю дорогу изображала то хромого заику Петра Ефимовича, то деревенского дурачка Андрея Мартышкина. Его так прозвали за то, что он всегда ходил с зеркальцем  и,  держа его  в вытянутой вниз руке, любовался  собой.  У Фимки получалось так похоже и смешно, что мы всю дорогу покатывались со смеху. А идти приходилось через одно страшное место, оно и сейчас есть. Это переход через овраг, по дну которого течет ручей, и понизу постоянно стелется желтый туман.  Как только ты вступаешь на это место, тебя охватывает ужас,  и ты начинаешь слышать, как со всех сторон несутся голоса. Они словно подкрадываются и начинают звучать в тебе, как бы обволакивая тебя.
Мы же, заткнув уши, трясясь от страха, старались, как можно быстрее проскочить это гиблое место.
            Пока все собирали цветы, мы с Мишкой убегали от всех в свои заветные места и охапками набирали подснежники. Тогда цветов  много было, не то, что сейчас.

            Екатерина Федоровна задумчиво улыбалась:  Наберем подснежники, а он смотрит на меня и говорит, Катюха, да ты сама как подснежник, а глаза у тебя синие, как небо. Стой, не шевелись!   И давай мне украшать голову цветами. Нам тогда  всего-то лет по десять было.
 Она застенчиво засмеялась, прикрыв рот ладошкой.

           -  А однажды... Ох, какие мы с ним были озорники. Стащили у родителей из сундуков простыни, нарядились в них , лицо закрыли черной тряпкой с вырезанными дырками для глаз и спрятались на кладбище. Знали, что матушка Татьяна с отцом Тихоном должны возвращаться на подводе из города. Уже стемнело, а дорога шла мимо кладбища. И  решили мы их попугать. Когда они поравнялись с кладбищенской оградой, мы с Мишкой появились из-за креста одной из могил и, растопырив руки,  начали  медленно двигаться вдоль ограды, продвигаясь к кладбищенским воротам. Матушка Татьяна, как увидела, так и оторопела, слово не может вымолвить.  Тут уж и отец Тихон нас увидел.  Того тоже оторопь взяла.
Как только они поравнялись с воротами,  мы из ворот вынырнули и припустились за подводой.   Отец Тихон начал басом читать молитвы, матушка Татьяна, вся обмирая, стала ему вторить  дрожащим, писклявым голоском. А мы уже почти рядом с подводой и все пытаемся схватить матушку Татьяну за ногу. Та, читая молитвы, повизгивает и под себя ноги прячет.  Тут уж отец Тихон не выдержал, встал в полный рост, да как завопит басом на всю округу "Отче  наш" и давай лошадь стегать. Матушка Татьяна вначале попыталась ему вторить, а потом, как заверещит, забилась в угол подводы и  подвывает.  Ну, мы видим, что ей совсем плохо, для виду несколько раз схватились за подводу, а потом начали отставать, пока подвода не исчезла из виду. Вот ведь какие были озорники, ничего не боялись, бесенята.
А на следующее утро священники отслужили службу по всем упокоенным на местном кладбище. После этого долго по всей деревне рассказывали, как покойники напали на отца Тихона и матушку Татьяну  и чуть с собой в могилу не утащили. Так после этого случая никто уже не ездил через кладбище, а все по объездной дороге,- она, улыбаясь, задумалась.
 
             - Все Мишкины проделки, как-то сходили ему с рук. А тут не повезло.
Был у Мишки  младший брат Васятка, лет четырех, всеобщий любимец. До того  хорошенький, ну чистый херувим. Правда, он долго плохо говорил, за что получил прозвище " Васеньца  сересенца", то есть "Васенька хорошенький".
Сидит он как-то вечером с отцом у окошка, тот валенки чинил и не спеша беседовал с Васяткой.  Уже стемнело. Наша коза - полозуха, каким-то образом выбралась из сарая, забралась к ним за ограду, залезла на бревна, которые лежали перед окном и уставилась на Васятку.   Васятка, как увидел рогатую козлиную морду в черном окне, обомлел, застучал зубами и от страха забормотал

                - Папань, папань, кова, кова!

            Мишка же в это время возвращался домой.

            Увидел нашу козу, воззрившуеся на Васятку, его перекошенную физиономию в окне,  и решил Васятку попугать.

            Тук... - Тук...  Тук... - тихонько стукнул он в стекло, поскребся в него и еще раз - Тук... Тук... Тук…

           Да, как заблеет на всю улицу диким козлиным голосом,
            Папа-а-ань, папа-а-нь, кова-а-а, кова-а-а.

            Коза дернулась, и покатившиеся бревна потянули ее к окну.  Увидев, стремительно надвигавшуюся на него козлиную морду,  бедный  Васятка  свалился с табурета, глаза выпучил, ртом  воздух хватает  и бормочет,  Па.., - Бе..,- Ме-е-.., да как заверещит, аж зашелся весь.
Отец Сергий выскочил на улицу, схватил Мишку за ухо, затолкал его в дом и выпорол, как следует. Да так выпорол не по-божески, после чего тот долго сидеть не мог.

              Погрузившись в воспоминания, старушка надолго замолчала.

            - Екатерина Федоровна! Расскажите еще что-нибудь,- попросила Наташа, - вас так интересно слушать.

               Екатерина Федоровна опять задумалась,  тяжело вздохнула:
 Затем навалилось тяжелое  время, страшное. Людей охватила ненависть. Брат возненавидел брата, а сын отца. Предательство, жестокость и убийство стало привычным делом.   Куда исчезли жалость, человеколюбие?  Вчера были соседями, вместе справляли праздники, а сегодня издеваются друг над другом, зверски убивают.  Где оно находится - логово этой страшной ТВАРИ, откуда она возникает и превращает человека в нелюдя? - Она замолчала, как бы что-то вспоминая.
             - Мишкиного отца и его брата отца Тихона арестовали где-то в конце двадцатых. Целый год о них  ничего не было известно. Пока один мужик не поведал всем в пьяном угаре, что год назад был он в лесу, шел на болота за клюквой и видел, как мужики под конвоем вооруженных людей копали яму, и среди них он узнал местных священников. Он затаился и начал за ними наблюдать.
Когда мужики выкопали эту огромную яму, им связали руки и приказали выстроиться на краю этой ямы.  А потом всех расстреляли и  могилу закопали. Вот так вот!.. - вздохнула Екатерина Федоровна, - вскоре, после того, как арестовали священников, церковь разорили, иконы все собрали и увезли,  кресты сбросили вместе с колоколами и тоже увезли.   Храм отдали под склад с продовольствием, а сторожем поставили того самого хромого заику Петра Ефимыча.
Был страшный голод,  началось раскулачивание,  всю скотину забрали, все погреба выскребли...  И однажды этот склад вскрыли. Где был в это время Петр Ефимыч, неизвестно. Сторож он был, конечно, некудышный, походит, постучит колотушкой и домой, на печку спать заваливается. Да и сторожить, кроме лебеды, нечего было. Склад-то пустой стоял. На следующий день, после вскрытия склада, приехал из города оперуполномоченный и начал важно  Петра Ефимыча допрашивать.

                - Ну, Петр Ефимыч, рассказывай,  где ты  был во время кражи?

Петр Ефимыч насупился и молчит.

                - Где ты был, можешь мне ответить?

Петр Ефимыч молчит, покряхтывает,  пот по лицу градом течет.

                - Вспоминай, вспоминай! -  и вдруг как заорет, - ты будешь мне отвечать или нет, где ты был в это время?

Петр Ефимыч вздрогнул, весь пятнами покрылся и пуще прежнего закряхтел.

                - Да я тебя, сукиного сына под трибунал отдам, ты у меня помолчишь, хрен хромой! - оперуполномоченный побелел весь и  из кобуры револьвер тащит.

 Услышав про трибунал и скосив глаза к револьверу, молчавший Петр Ефимыч вдруг медленно начинает из себя выдавливать, - В ж-ж...

                - Ну-ну, говори! - обрадованно придвинулся к нему оперуполномоченный, - где ты был?

                - В ж-ж-ж...

                - Говори же говори!

                - В ж-ж-ж-жо...

                - Ладно! Можешь не продолжать. Где ты был я понял. Только тебе придется ответить за "ж-ж-ж".         

                - А дальше что? - спросила Наташа

                - Как что? Арестовали его и в город увезли, так и сгинул,  больше о нем никто ничего не слышал.

                Обе задумались. Вечернюю тишину нарушало лишь тиканье ходиков и мурлыканье, нежившейся на коленях у Наташи кошки Василисы.

                - Вы говорили, что Мишка был вашим женихом.  Вы поженились?

Екатерина Федоровна надолго замолчала, затем судорожно вздохнув и проглотив, подступивший к горлу комок, тихо ответила:  Нет, не довелось. Его забрали в армию. Случилось это перед самой нашей свадьбой,  - она утерла кончиком платка слезы.
                - А потом?

                - Здесь он находится, - заговорщески шепнула Екатерина Федоровна, - со мной рядом.

                - Где здесь? - Наташа испуганно огляделась и недоуменно уставилась на старушку. По телу побежали мурашки, - уж не заговаривается ли она?

                - Вот его могилка, перед вашим домом, - она показала рукой в окно, -  каждый день ношу ему цветы и разговариваю с ним... разговариваю... 

   
                Окруженный металлической оградой, обелиск стоял почти возле самого забора.

Когда Наташа впервые посетила дом, ее это покоробило.

                Даже могила перед самыми окнами, подумала она тогда со страхом, ну и дом мы приобрели...


              Вдруг в сенях послышались неторопливые мужские шаги, затем стихли, опять шаги,  и снова тишина...   скрипнула дверь. Женщины вздрогнули и разом испуганно повернулись на скрип.

                - Наташа, ты здесь? -  раздался голос Олега.

              Он неуверенно шагнул на кухню и увидел сидящих за столом женщин.    
                - Здравствуйте, Екатерина Федоровна!  Что это вы в темноте-то сидите?

                - Ой, испугал ты нас Олег!  Проходи, садись с нами чай пить.
                - Спасибо, Екатерина Федоровна, вообще-то, я за женой пришел.

             Увидев их испуганные лица, удивленно спросил: Что это с вами? Будто призрак увидели?  Успокойтесь, нет его! Он сегодня чертовой бабушке пирожки понес! Я вместо него.

            Взяв жену за руку, повел ее к двери:  К вашему сведению, Наталья Николаевна,  ужинать пора,  уже и стол накрыт.  Да поторапливайся, мать, не то привидения все сожрут!


                После ухода этой пары, Екатерина Федоровна еще долго сидела за столом, подперев голову рукой...

                Цвела черемуха, наполняя  сладким дурманом прохладный воздух прозрачной белой ночи.

                Они с Мишкой забрели в лес за черемухой.  С трудом удерживая тяжелую охапку веток, она запрокинула голову, с восторгом внимая  отчаянным трелям соловьев. Они звучат повсюду, заполняя все пространство, проникая в каждую клеточку тела  и будоража сладко ноющую душу.  Мишка не сводит с нее глаз.
                Катюша, шепчет он ей на ухо, ты такая же красивая, как эта черемуха и пахнет от тебя черемухой.  Притягивает ее к себе и впивается  в губы дурманящим, сладким поцелуем. Катенька, как в бреду шепчет он, увлекая ее в ярко-зеленую, сочную траву.
               
                Пусти, Мишка, не дури!  Потерпи, до свадьбы недолго осталось!

             Он жадно целует ее нежное лицо, шею, впивается в пухлые яркие губы. Я люблю тебя, Катенька. Эх, не дождаться этой свадьбы!

             Они выбираются на окраину леса  и,  обнявшись,  не спеша бредут в направлении деревни.
             А соловьи!   Как неистово они пели, оглушая своим пением  пьяную от любви и счастья одиноко бредущую по дороге влюбленную пару.


            Прошли два года после того, как Мишку забрали в армию. За это время пришло несколько писем, в которых Мишка просил Катю дождаться его, не поддаваться на уговоры его хитрого друга Степки и не гулять с ним, потому что любит он ее больше жизни и считает дни, когда они свидятся...

 
              А тут началась зимняя финская война, и письма перестали приходить.  Катя ежедневно бегала на почту, ждала от него весточки, но  Мишка, как в воду канул.

              И как-то снился  Кате сон. Идет их венчание, в церкви  ярко горят свечи, а вокруг много народа.
 
                - Венчается раб божий Михаил с рабой божьей Екатериной.  Согласен ли ты раб божий Михаил взять в жены рабу божью Екатерину?
 
                - Да, - слышит она счастливый Мишкин голос.  Перед ней улыбающееся лицо отца Тихона.
 
                - Согласна ли ты раба божья Екатерина взять в мужья раба божьего Михаила?
 
              Глядя сквозь фату на счастливого Мишку,  Катя хочет сказать - Да! Смотрит на Мишкино лицо, а лица нет, вместо него изумрудом светится распятие. Оно начинает наклоняться и медленно падает на Катю.

               Катюша! Тянет к ней руки Мишка, но кто-то невидимый оттаскивает его назад.  Катенька!  Еще раз надсадно произносит Мишка и исчезает, а со стен валятся иконы и храм накрывает мгла.

          Она выскочила на улицу, подняла к небу глаза и ужаснулась.

          Огромная  птица черным облаком распласталась на весь небосклон и, зловеще заполняя все пространство, медленно летит над Карелией.
 
                Беда! Кричит Катя, прячьтесь!  Эта птица всех уничтожит!

 Но люди не замечают эту зловещую птицу,  каждый мирно занимается своим делом.

            И в следующее мгновение она понимает, что не бывать их свадьбе,  нет в живых ее ненаглядного Мишки.  А впереди еще более страшная война...




                ***



            Растворилась неуступчивая зима, с морозами, метелями и оттепелями. Теплом раскрылся апрель, и наконец-то, после  долгого зимнего перерыва, Наташа опять бродила по холодному дому. Олег возился с  растопкой печи.

           И снова этот дом вызвал странное,  не поддающееся никакому объяснению смешанное чувство  тревоги, волнения, страха, будто был наполнен собственными эмоциями, имел свою личность и, как бы нелепо не звучало,обладал самодостаточностью. Пытаясь избавиться от навязчивых ощущений, Наташа переоделась и принялась за работу. Нагрела воды и начала мыть окна.
Домывая в комнате последнее окно, Наташа поежилась от тянущего в спину сквозняка.

                - Олежек! - окликнула она мужа, - закрой, пожалуйста, двери!  Очень тянет сквозняком.

Ответа не последовало, видимо Олег вышел на улицу.   Наташа, спрыгнув с табурета, решила сама все проверить.

             Когда она повернулась к двери, то  вздрогнула от неожиданности.  Ей показалось,  будто  в открытую дверь, на кухне мелькнула чужая тень. Она осторожно выглянула на кухню и оторопела.

        Возле печи на корточках сидел молодой парень в черной эсесовской форме и аккуратно подбрасывал в печь поленья.

Он так был увлечен этой работой, что не слышал, как к нему подошла Наташа.

                - Здравствуйте! - неуверенно поздоровалась она, - а что вы здесь делаете? Вас Олег впустил?

Парень поднял на нее серые веселые глаза и широко, белозубо улыбнулся.

                - Терве! Печь топлю, холодно!

                - Вилли! - раздался сверху мужской голос, - Где застрял? Неси сюда дрова. Здесь тоже холодно. Топить надо.
Было слышно, как наверху завели патефон и  сверху полились звуки  "Компорситы". Раздался топот шагов, видимо  пытались танцевать танго, затем загоготали мужские голоса.
            Парень подхватил несколько поленьев и,  напевая песенку по-фински, легко взбежал по лестнице на второй этаж. Раздалась финская речь,  видимо парень вступил с кем-то в пререкания и этот кто-то начал спускаться по лестнице...

Испуганная, Наташа выскочила на крыльцо. Мужа не было видно.

                - Олег! - в панике  закричала она, - где ты, Олег!
         
                - Ты чего кричишь? - Олег вышел из-за угла дома.

                - Где ты был?

                - Здесь, забор поправляю. Да что с тобой?

                - У нас, там...,- Наташа судорожно показывала на дверь.

                - Что там? Ну, ну, успокойся, - поспешил он к жене, увидев ее бледное лицо, - мыши что ли?

                - У нас в доме какие-то незнакомые мужчины.

                - Какие мужчины?  К нам никто не заходил. Я постоянно тут, никуда не отлучался. Постой здесь, я посмотрю.
 
Олег прошел в дом и через какое-то время вышел обратно.

                - Солнышко, что с тобой? В доме никого нет, –  он внимательно, с  тревогой смотрел на жену и нежно ее обнял. - Таточка, - осторожно обратился он к ней, - боюсь, что авария ...

                - Что авария? - нервно переспросила Наташа.

                - Ничего, ничего. Просто,   не обратиться ли тебе к психологу?

                - Так может быть лучше сразу к психиатру? - в досаде отвернулась она и прошла в дом.
            Поднялась на второй этаж, прошлась по комнатам, действительно, никого не было  и даже следов пребывания посторонних не присутствовало.  Расстроенная, она опять принялась за работу.

             За обедом Олег помалкивал, настороженно поглядывая на жену. Наташа вела себя, как ни в чем не бывало, даже не намекая  на произошедшее. Но ей было не по себе, будто она больна, тщательно это скрывает, а окружающие понимают ее проблему и не подают вида. От этой нелепой ситуации было тошно и слезы наворачивались сами собой.
          Было горько и досадно, что самый близкий ей человек, ее муж видит в ней психически нездорового человека. И она решила больше не открываться Олегу, так будет спокойнее и ему и ей.

            Чтобы как-то отвлечься, после обеда она зашла к Екатерине Федоровне. Ее тянуло к этой женщине. Было в ней что-то теплое, невероятно легкое и близкое, и в то же время на ней лежала печать недосказанности и печали, ее личной, глубоко спрятанной тайны.

           Старушка пришла из бани и разомлевшая лежала на лежанке, грела старые косточки. Увидев Наташу, обрадовано приподнялась.

                - А Наташенька, проходи, голубушка! Садись, давай чаю попьем. У меня печеньице есть и  мед хороший. После бани так хочется пить.

                Грустно уставясь в одну точку, Наташа, прихлебывая ароматный,  завареный  на травах чай, почти не слыша вопросов Екатерины Федоровны, рассеяно кивала головой.

                - Что с тобой, доченька! Что-то случилось?

                -  Да так, ничего особенного. Просто эти чертовы видения... Олег считает, что это следствие аварии, а как-то не хочется быть сумасшедшей, - она грустно усмехнулась, - особенно в глазах мужа.

                - Ты опять что-то видела?
      
                - В том-то и дело, что видела:
 Молодой парень в эсесовской форме в нашей кухне растапливал печь, а со второго этажа  какие-то мужчины позвали его к себе наверх, завели патефон и стали танцевать танго.

                - Вот оно что! А парень высокий, сероглазый?

                - Да-а! - протянула недоуменно Наташа - вы его знали?

                - Знала, голубушка, знала, - грустно ответила Екатерина Федоровна, - ведь во время войны в этом доме находился финский штаб... - она замолчала и печально  задумалась.

                -  Екатерина Федоровна, я боюсь этот дом! Больше сюда не приеду.

                - Не стоит его, девонька, бояться. Коль он тебе достался, прими, как есть. Он ведь живой и хочет поведать тебе историю своего существования.  Успокойся и полюби его всем сердцем, он тебе ответит тем же.




               Когда Наташа возвращалась домой, порывами дул ветер, а над их домом кружили черные дождевые тучи.
               Она заметила, что непогода начиналась обычно с того места, где стоял их дом. Именно над ним  воронкой собирались  тучи и,  покрутившись в хороводе, расползались дальше. В это время их дом пронизывал сквозняк. Он тянул отовсюду, хотя после ремонта дом был добротный и в нем не было щелей. Затем сквозняк исчезал, несмотря на то, что на улице бушевала непогода.
 
      Про себя  Наташа свой дом  называла " дом на сквозняке".
 
              - Странно, почему именно над нашим домом собираются тучи, и портится погода? Видимо потому что он стоит на самом высоком месте, - решила она, - Вот только какие-то  непонятные  сквозняки по нему гуляют, особенно перед этими  странными видениями, хотя теперь многое стало понятным - Наташа вздохнула и,  поежившись  от холодного ветра, взбежала на крыльцо.

               В доме было тепло и пахло краской. На втором этаже в дальней комнате Олег красил полы.

               - Олежек, тебе помочь?- крикнула Наташа, поднявшись на второй этаж.

               - Да, Наташь, если тебе не трудно. Начни в соседней комнате покрывать стены лаком, одну комнату я уже закончил. Лак и кисточка на столе.

                Они возились до позднего вечера.
 Поужинав, Наташа прилегла. В комнате лишь горела настольная лампа,было тихо, тепло и пахло лаком и антоновкой. Наташиной рукой яблоки были аккуратно разложены на подоконнике.  Уютно расположившись в кресле возле камина, Олег уткнулся в один из своих медицинских журналов. Она смотрела на мужа и млела от тепла и любви к нему.
               - Какое счастье, что вы у меня есть, ты и Данька, мои любимые мужчины...


Комната стала расплываться, приобретать смутные очертания.
 На втором этаже послышалась какая-то возня, будто кто-то с кем-то боролся. Наташа встала, прошла мимо мужа и поднялась на второй этаж.
 
               - Пусти! - из одной комнаты в другую пробежала девушка, за ней мчался высокий, плотный мужчина в офицерской эсесовской форме. Он был возбужден и дрожал от похоти.  Схватил девушку, повалил ее на стол и начал срывать с нее одежду. Та пыталась вырваться, кричала, царапала ему лицо. Он заломил ей руки и со спущенными штанами навалился на нее...

                Раздался выстрел... Мужчина начал оседать  и отвалившись от девушки, навзничь растянулся на полу и замер. Девушка вскочила и ничего не понимая, пыталась дрожащими руками прикрыть разорванное  платье.
                В дверях стоял тот самый молодой парень, который утром растапливал печку  и испугал Наташу. Тело девушки сотрясалось от нервной дрожи.

               - Что ты наделал, Вилли!  Ты его убил!..
 
               - Надень пальто и иди на улицу, там  поговорим...

 В девушке Наташа узнала Екатерину Федоровну...
Затем  все исчезло, будто  провели кистью , и возникла другая картина. В комнатах вплотную стоят кровати, на них стонут раненые. Две девушки санитарки проворно обрабатывают больным раны. Одна из них была Екатерина Федоровна...

               - Тусечка, подвинься! - рядом с Наташей укладывался спать Олег.

Она прижалась к мужу, сонно прошептала: Любимый мой... Ну и сны мне сняться, хоть триллер снимай... М-м-м, как я тебя люблю, - и растворилась во сне.

               Весь следующий день они занимались ремонтом второго этажа.

               Полностью все стены покрыли  лаком, Олег докрасил полы.  Камин был установлен еще осенью.
 
                - Наташка, посмотри, какую мы с тобой ляпоту сотворили, а ты все ворчишь," Дом плохой, старый, мрачный".  Не дом, а загляденье!

                -  Беру свои слова обратно, - улыбалась Наташа, любуясь солнечными зайчиками на полу и стенах. Освещенные солнцем, огромные комнаты были наполнены воздухом и торжественностью.

                - Понимаешь, - сказала Наташа, - в этом доме что-то есть особенное, мистическое что ли.

                - Это в тебе живет мистика, а не в доме.

                - Может быть.  Женился на сумасшедшей, теперь мучаешься.

              Олег нежно притянул к себе жену:  Я женился на необыкновенной русалке. И  никакому лешему  тебя не отдам.


               За два часа до отъезда в город Наташа забежала к Екатерине Федоровне.
Она лежала в кровати, обложив голову капустными листьями. Увидев капустные листья
на голове старушки, Наташа, как вкопанная остановилась.

                - Заходи, Наташенька, что-то  сегодня я себя неважно чувствую. Голова очень болит и кружится...  Старость - это такое наказание,  да как незаметно подкрадывается...
 
               - Ну-ну, не пугайте нас! Наверняка давление подскочило, давайте измерим. Где ваш тонометр?
               
               - На столе доченька.
   
Наташа измерила ей давление и ахнула. Екатерина Федоровна страдала гипертонией, вот и сейчас давление просто зашкаливало. Наташа позвала Олега. Он сделал старушке укол и попросил Наташу посидеть возле нее, пока давление не снизится.

              - Давайте я вам что-нибудь вкусненькое сотворю!  Можно блинчики испечь...

              - Нет, Наташенька, спасибо не хочется. Ты лучше посиди возле меня, поговори со мной... Наверняка какую-то новость для меня принесла.

               - Да как-то особых новостей нет... Хотя... сегодня я  странно видела вас во сне.

И Наташа рассказала ей свой сон.

 Екатерина Федоровна лежала молча, закрыв глаза.

Наташе показалось, что старушка уснула,  и она тихонько поднялась, чтобы пройти на кухню.
 
               - Не уходи, деточка, я кое-что должна тебе рассказать.

Наташа посмотрела на Екатерину Федоровну. Та лежала с закрытыми глазами, а из уголков глаз скатывались слезы...


               - Не помню как я надела пальто и выскочила  на улицу. Был мороз, луна и снег ярко  освещали улицу. На крыльце стоял Вилли. Схватил меня за руку и потащил за дом.

               -Катя, нам немедленно нужно бежать. Я знаю,ты связная. Давно за тобой слежу. Мне приказано за тобой следить. Возникло подозрение, что ты передаешь сведения партизанам и через тебя хотят выйти на них.

                Меня как ледяной водой окатило.  Я действительно была связная. Устроилась на работу к финнам в штаб уборщицей и всю добытую информацию передавала нашим. Как раз сегодня у меня должна была состояться встреча со связным.

Я не знала, что ему сказать.

                - Тогда почему ты спас меня?

                - Я Ненавижу фашизм.И еще,Катя, я люблю тебя!

Убирая штаб, я постоянно ловила на себе его пристальный взгляд. Иногда он доставал губную гармошку и начинал наигрывать " Катюшу", не сводя с меня глаз. Меня это пугало, так как мне казалось, что он догадывается, кто я. Но в то,  что он влюблен в меня, я поверить не могла.

                - Думай быстрее, через час меня сменят, а  нам уже нужно быть далеко...

             Сложность состояла в том, что финны опоясали деревню лыжной трассой и постоянно проверяли, нет ли перехода через лыжную полосу, таким образом, отслеживая связь партизан с жителями деревни.

                - Катя, быстрее, скоро патруль пойдет по трассе...
 
              И я решилась.  Тайной тропой мы с ним ушли в партизанский отряд...
Его долго допрашивали, испытывали, но Вилли дал очень много ценной информации и постепенно ему стали доверять. По заданию партизан по деревне пустили слух, будто на штаб было нападение при участии Екатерины, а самого Вилли партизаны взяли в плен. В это время в лесу нашли убитую девушку. Ее лицо было до неузнаваемости изуродовано и финны решили, что это я.

              Нас же перебросили вглубь на север в другой партизанский отряд в диверсионную группу. Мне приказано было следить за ним. Шел 43-й год...  Тот год, что мы с ним воевали вместе в партизанах,  перевернул всю мою судьбу.
             Вилли был заботлив, не отходил от меня ни на шаг,  и я настолько привыкла к его присутствию, что однажды поняла, а я ведь боюсь его потерять и, кажется, люблю моего недавнего врага, этого финского парня...
 В землянке нам сыграли свадьбу...

              Но в июне 1944 года советские войска перешли в наступление и начали освобождать Карелию.  Был освобожден Петрозаводск.  Когда финны оставили Карелию, заключив с Советским Союзом перемирие, Вилли захотел вернуться в Финляндию. В сентябре там началась Лапландская война. Немцы, находившиеся в Финляндии,  не пожелали покидать страну и финская армия,  совместно с нашими войсками повела против них боевые действия.
             Вот такой произошел поворот и в войне с финнами и в нашей судьбе.

            Я же возвращалась домой, так как ждала ребенка.
Расставание было тяжелым. Он стоял на коленях, гладил мой живот и плакал. Просил меня уехать с ним, но я не собиралась покидать родину и была непреклонна. Он сказал, что по окончании войны пришлет вызов на воссоединение семьи. Но я понимала, что мы больше никогда не увидимся...  Однако, в конце восьмидесятых,  мы все-таки с ним встретились. К тому времени он стал богатым человеком. Имел свое производство по обработке мрамора и  приехал в Карелию для закупки камня.  Был женат, имел двоих взрослых сыновей, внуков.
 Увидев меня, нашу дочь и внучку,  расплакался, просил у меня прощения,  был какой-то суетливый, потерянный. Даже жалко его стало.
 Скажи, а за что мне его прощать, если он ни в чем не виновен? За то, что нас разлучили не человеческие отношения, а идеология и политика наших государств? - тяжело вздохнула она. Он еще жив, помогает нам. Света с Аленкой часто к нему ездят. Ничего не могу сказать, Вилли очень хороший человек...
 
              Только вот свою первую любовь,  своего ненаглядного Мишку забыть не могу. По ночам, когда не спиться, прошу у него прощения за то, что предала нашу любовь...
Екатерина Федоровна вытерла ладонью слезы и  задумалась. Затем встрепенулась, как бы что-то вспомнив.

                - Что еще хочу тебе сказать:  Берегись Серафиму. Накануне она мне сказала, что как только умрет, сгорит этот Иерусалим. Так она называет ваш дом. А она слов на ветер не бросает...
Ну, все, деточка, иди!  Устала.







                ***


               
             Адским пламенем полыхнула  Вторая Мировая война, пожалуй самая изуверская, самая загадочная  война  ХХ столетия, хитросплетенная и лежащая за гранью понимания.  Шестьдесят два государства земного шара из семидесяти, существующих на тот момент, было втянуто в эту войну, крупнейшую в истории человечества. На трех континентах и в водах пяти океанов велись боевые действия.         
        Европа взращивает и обильно спонсирует нацистский режим Германии в надежде разорвать в клочья ненавистную Страну Советов, молодое, дерзкое государство, появившееся на карте мира в результате революционного переворота, объявившее себя носителем новой социалистической культуры, противопоставившее себя всему капиталистическому миру, как враг номер один и с которым невозможно было не считаться.
        22 июня 1941 года в четыре часа утра Адольф Гитлер при поддержке своих союзников Италии, Венгрии, Румынии, Финляндии, Словакии и Хорватии без расшаркивания напал на Советский Союз, нанеся мощный внезапный удар по всей западной границе тремя крупными группами армий "Север", "Центр" и  "Юг".
Так началась германо-советская война, именуемая Великой Отечественной войной!

            На Кольском полуострове перешла в наступление немецкая армия  «Норвегия», части которой пытались овладеть Мурманском. Пересекли границу и финские войска, примкнувшие к фашистскому режиму.  Не могло смириться финское правительство с поражением в зимней войне, в результате чего Карельский перешеек и ряд других территорий отошли к СССР. В правящих кругах Финляндии стало считаться реальным возвращение не только приладожских территорий, но и присоединение Восточной Карелии и создание "Великой Финляндии".

            Главнокомандующий вооруженными силами  Финляндии, маршал Карл Густав Маннергейм, впоследствии президент Финляндии - выпускник Николаевского кавалерийского училища в российской столице, верой и правдой служивший императору Николаю второму, сделавший успешную карьеру в русской армии и не принявший новую большевистскую власть, отдал приказ, призывающий финских солдат "освободить земли карелов".
           На всех направлениях  Карельского фронта, имеющего самую большую протяженность, около полторы тысячи километров – от  Ладожского озера до Баренцева моря  развернулись тяжелые, изнурительные, кровопролитные  бои.
 
      
           Их  штрафбатальон   был зажат на узком перешейке, между озерами. Не спали несколько суток, прорываясь к переднему краю.  Шли цепью,  друг от друга,  шагах в десяти, тихо, стараясь себя не обнаружить. Когда вышли на открытую, болотистую местность, неожиданно шквальный огонь шестиствольных минометов бросил измученные тела на землю.  До переднего края оставалось метров триста. Залегли,  прикрываясь болотными кочками. Стояла изнурительная жара. Испарения, поднимающиеся из болот, сдавливали легкие, не давали дышать, мокрые лица облепила въедливая мошка.

         Михаил был вторым номером ручного пулемета, первый номер был убит и он остался с пулеметом один. Пулемет строчил, не останавливаясь, глаза заливал едкий пот, лицо пылало от укусов ядовитой мошки.

Когда дошла очередь до последнего диска, он неожиданно  встал в полный рост, будто его подняла какая-то Сила и,  молча, в исступлении, зашагал вперед.  За ним поднялись остальные и так же, в полном молчании, пошли за ним в атаку.
 
        Грязные, измученные до нечеловеческого состояния, с ввалившимися мертвыми глазами и страшными лицами, они  молча бежали, падали и взлетали в воздух. Все перемешалось в воющем адском котле!  Вой снарядов, вздыбившаяся к небу  изувеченная земля, падающее в дым и копоть  синее небо, разорванные в клочья человеческие тела, крики, стоны - все сцепилось! Взрыв!..  Михаила опрокинуло на землю.

        Сколько он так пролежал, неизвестно, очнулся от  гула танков, открыл глаза и увидел над собой раскинувшееся необъятное синее небо.
 
                - Синее, как Катькины глаза, - подумал он и вновь  провалился в темноту.
   
         ... Он с отцом едет на телеге, собирается гроза, далеко за лесом  полыхают молнии и ворчат раскаты грома. Над ним наклоняется Катя. Она трясет его за плечо, что-то  говорит, но он ее не слышит, только видит, как шевелятся ее губы.   Затем издалека доносится ее голос,

                - Солдатик, ты жив?

Пытается открыть глаза, и сквозь застилающий красный туман видит плывущее перед ним вовсе не Катино, а чужое, девичье, вымазанное грязью раскрасневшееся,  конопатое лицо и растрепанные рыжеватые волосы, выбившиеся из-под пилотки. Над ним склонилась какая-то девчонка и тормошит его за плечо.

                - Жив, слава Богу! - она заложила бинты за  разорванную гимнастерку  и ловко перебинтовала ему голову.

                - А  теперь помоги мне,  родненький, - деловито произнесла она, -  ну же, ползи!
 
Маленькая, худенькая девчонка лет семнадцати, по виду совсем подросток, вцепилась в него и изо всех сил  куда-то его тащит.

                - Да ползи, же, солдатик!  Помоги мне... Ох,  и тяжеленный! 

От бессилия она села и  тоненько по-девчоночьи заплакала, размазывая по лицу жирную грязь.

                - Отьелся боров!

Немного передохнув,  она заново вцепилась в его гимнастерку и, собрав все свои силенки, потащила его, всхлипывая и приговаривая,
 
                - Давай, солдатик, родненький!  Если сможешь, помоги, немного и осталось... 

 Он сделал рывок, чтобы помочь ей, но его  опять  цепко захватила темнота и унесла в свой черный мир ...
 Когда очнулся, перед ним вновь закачалось высокое синее небо...

             Катя! Катюша! - прошептал он распухшими, потрескавшимися губами.

Стояла необычная тишина да звон комаров. Кто-то тяжело на него навалился.  Попытался разглядеть  кто это,  и увидел выбившиеся из-под пилотки рыжие волосы.

                - Девочка, ты жива? - просипел он.

             Девчонка не отвечала. Михаил с  трудом развернул ее.

 На груди, по гимнастерке разлилось бурое пятно крови, а в синее небо уставились распахнутые неподвижные чистые, фиалковые глаза на юном, конопатом,  вымазанном грязью лице. Тонкая,  почти  детская рука, намертво вцепилась в санитарную сумку, с вывалившимися из нее бинтами...

Михаил долго растерянно смотрел на нее, затем  закрыл широко распахнутые, удивленные  глаза и пилоткой прикрыл девичье лицо.

                - Прости, сестренка... Даже имени твоего не знаю.  Как же тебя так, девочка?  - и провалился в забытье.

            С месяц провалялся в госпитале. С него сняли судимость и направили в одну из частей Карельского фронта.  Оставалась неделя до выписки, но на душе было тяжело, почему-то реабилитация не приносила радости. Он задумчиво жевал былинку, уставившись невидящим взглядом на здание госпиталя.
 Перед ним стояли застывший взгляд фиалковых, удивленных глаз спасшей его девчонки, чем-то похожую на его младшую сестру Олюшку и синеглазое нежное Катино лицо.

                - Катюша, -  тепло разлилось по телу. - Как вы там, в оккупации, живы ли?  Эх, свидеться бы!   И нахожусь недалеко от дома, рукой подать. Если бы не ты, Катя, давно бы сгнил в лагерях...




                ***



           Его служба в Красной Армии подходила к концу, приближалась мобилизация, и в предвкушении скорого возвращения домой, дни летели незаметно. Каждую ночь снилась Катька  в  белом  черемуховом  облаке, свадьба, родительский дом...
 Он любовался Катиной фотографией и писал ей очередное  письмо, когда их подняли по боевой тревоге.
 
           И  в одночасье рухнули все надежды на счастье с Катей, и такую сладкую мирную жизнь. Была объявлена  советско-финская война, и зачитан приказ о нападении на Финляндию. Шел последний день ноября 1939 года.

           Официально Советский Союз преследовал цель военным путем добиться того от неуступчивой Финляндии, что не удалось сделать мирным: получить базы на островах и северном берегу Финского залива, часть Северного Ледовитого океана и Карельский перешеек. Советский Союз прогнозировал войну с Германией и ему необходимо было укрепить западные рубежи государства. Город Ленинград являлся крупнейшим промышленным центром и потеря Ленинграда в ходе первых военных действий был бы серьезным ударом, так как город являлся буферной зоной перед своей территорией. Поэтому Финскому правительству поступило предложение об аренде полуострова Ханко для создания там военных баз, на что получили от Финляндии отказ. В связи со сложившейся ситуацией причиной военного решения могла быть и проба сил в условиях реальной войны.
           Планировалось к  60-ти летию вождя народов  кавалерийским наскоком  за две, три недели  осуществить " военную прогулку".   Но,увы, подарка " вождю народов" не получилось!  План советского командования сорвался, так как для них полной неожиданностью оказалась способность финской армии к длительному сопротивлению, ее маневренность, использующая в массе лыжи и применение финнами тактики партизанской войны. Финские солдаты проникали в тылы и прерывали коммуникации.  И самое важное, не учтено было командованием наличие серьезной линии укреплений, так называемой " линии Маннергейма" на Карельском перешейке - фортификационное сооружение для противотанковых препятствий с многочисленными дотами и дзотами, выстроенных в непроходимых лесах и громадных скалах.  Наступление в  северном Приладожье  и  Восточной Карелии заглохло, причем советские войска претерпели чувствительные поражения.

         Их стрелковая дивизия, наступавшая из Карелии к Ботническому заливу, почти перерезала Финляндию пополам, войдя вглубь территории на шестьдесят, семьдесят километров и оказалась в полном окружении финских лыжных частей, перерезавших их коммуникации.  Какое-то время  они отражали атаки маневренных финских войск, использующие в массе лыжи, но в неравных боях были почти целиком разгромлены. Две с лишним недели  держались в неравном бою на чужой территории без снабжения, санпомощи,  в метровых снегах на сорокаградусном морозе.
Не дождавшись помощи,  начали отступать к границе.


           Михаил медленно приходил в сознание. Перед глазами  бесконечная плывущая лента снега, лицо покалывают тонкие стеклянные былинки застывшей на морозе, кое-где выбивающейся из-под снега травы.  Неожиданно движение прекратилось, и над ним склонилось обмотанное тряпками обмороженное Колькино лицо.
               - Мишка! - просипел простуженный голос, -  очнулся? Идти-то сможешь?  Давай, поднимайся, нужно выбираться отсюда.

С трудом передвигая обмороженными ногами, они, цепляясь друг за друга, направились к маячившему впереди подлеску, спотыкаясь о кочки и застывшие трупы  бойцов разгромленной финнами дивизии.
Когда добрались до подлеска, дальше идти не было сил и, они  изможденные, повалились в снег.  Стали проваливаться в забытье.  Очнулись от обрушившихся на них ударов приклада.         



                - Русский, руки вверх! - подняли  их  прикладами  финские  солдаты, подталкивая к  сбившийся толпе пленных красноармейцев.
             Пленных согнали в сарай, где раньше находилась скотина.

Голодные, больные, раненные, обмороженные,  без санитарной помощи  они умирали один за другим. Кормили отвратительно плохо – баландой  да  гнилой кониной.   Замучили вши, так как не было бани.
 
              Зато пропагандистская работа велась среди военнопленных красноармейцев профессионально. Священники, зачастую выходцы из России неплохо выполняли функции.  Как-то к ним в сарай зашел священник, присел возле Михаила, достал Библию, газеты " Милый друг" и "Друг пленных", специально издаваемых для советских военнопленных, взывающие к  добрым чувствам вчерашнего врага

         Посидел какое-то время возле Михаила и вдруг на  чисто  русском языке спросил,  - Сын мой, это правда, что твой отец был священником?

Мишка изумленно воззрился на святого отца. Тот положил перед ним Библию и газеты.
              - Давай поговорим языком Христа, думаю,  мы поймем друг друга, сын мой...

И вдруг до Михаила стало доходить, чего от него хочет этот чистенький священник.
Горячая волна  залила с головы до ног, молотом застучало в висках, в карих глазах заметалось бешенство, и он, поднявшись, навис над  растерявшимся  священником.

              - Языком Христа, говоришь?   А не боишься от меня, святой отец, вшей нахвататься?  Правильно  тебя  осведомили, мой отец был священником,  и я горжусь им!   А какой я тебе сын?  Пошел отсюда,  продажный   ублюдок,  со своими газетками, пока  тебя отсюда вперед ногами не вынесли!

            Испуганный священник поспешно поднялся и стал пятиться к выходу от надвигающейся на него толпы военнопленных.  Влетели финские солдаты и прикладами  уложили всех на пол.
       
            Подошла к концу эта "незнаменитая"  для страны Советов война.   После перегруппировки  и  значительного пополнения,  советским войскам удалось решить исход в свою пользу.  В середине февраля 1940 года начался решительный штурм " линии Маннергейма". После упорных и кровопролитных боев оборона финнов была прорвана,  и 12 марта 1940 года был подписан мирный договор. Победа, в длившейся  сто пять дней войне, была достигнута ценой огромных потерь со стороны Красной Армии.

              Первый обмен пленными состоялся 17 апреля 1940 года. На каждом заседании финская сторона запрашивала  обо  всех пропавших без вести за время войны, в том числе о добровольцах финской армии - венграх и шведах, о гражданском населении, которое осталось за линией фронта на полуострове Рыбачий и островах Финского залива. Уточнялись неправильно записанные фамилии финских пленных. Финское правительство пеклось о каждом своем подданном, живом или мертвом, прося выдать даже трупы погибших солдат и офицеров. Пленные финны возвращались на родину, потерявшую в результате войны часть территории. Их встречали, как героев, и, как герои, они получали ордена и награды. Но самой большой наградой было признание соотечественников их ратных заслуг перед страной, за свободу которой они сражались и, сражаясь, попали в плен...

                Советских военнопленных  в Выборге тоже терпеливо ждали эшелоны.    Искалеченных, измученных войной солдат охватила эйфория. Им не верилось, что они возвращаются домой:  к женам, ребятишкам, родным местам, где их ждала привычная работа, по которой они так истосковались.

            Но этим людям была уготована иная участь. Они и предположить не могли, что 19 апреля 1940 года решением Политбюро, за подписью секретаря ЦК И.Сталина, предписывалось всех военнопленных, возвращенными финскими властями,  направлять в Южский лагерь НКВД,  и " в трехмесячный срок  обеспечить тщательное проведение оперативно-чекистских мероприятий для выявления среди военнопленных лиц обработанных иностранными разведками, сомнительных и чуждых элементов и добровольно сдавшихся финнам с последующим преданием их суду."
               
            И  сразу же,  не теряя времени,  в вагонах началась оперативная работа с бывшими военнопленными красноармейцами.  В результате индивидуальных опросов появились политдонесения.  Появилось оно и на Михаила, что, якобы, он беседовал со священником и читал Евангелие, так как он поповский выродок.
            Эшелон тем временем двигался на юг, к своей конечной цели.
  Южский лагерь, который  в ноябре 1939 года так тщательно готовился к приему финских военнопленных, встретил их колючей проволокой и охраной с немецкими овчарками. Можно представить себе тот ужас, который испытали люди, еще вчера радовавшиеся освобождению из финских лагерей и ожидавших встречу с родными, близкими, с домом, с родиной.
            Разоблачение  "враждебных элементов" происходило при содействии тех же бывших военнопленных, еще не разоблаченных.  Предателей и врагов оказывалось все больше и все меньше оставалось незапятнанных.  Кто-то был приговорен к расстрелу,  кто-то  осужден к заключению в исправительные лагеря сроком от пяти до восьми лет, некоторых освободили и передали в распоряжение Наркомата обороны. Михаил был осужден на 8 лет и отправлен в Устьвымлаг на лесозаготовки.

               - Подъем!  Живо поднимайся! - раздался крик команды дежурного. Михаил с трудом оторвался от нар, все тело мучительно ломило.  Просыпались зэки, со стоном отрывая от нар изможденные тела.   Грязные,  всклокоченные, на ходу подкрепляясь черным хлебом с кипятком,  выходят на улицу  в непроглядную темень, строятся колонной.
 Завывает и крутит снежная буря , пробираясь под ветхую одежду,  глумясь над измученными людьми.      
  Нарядчики распределяют лесорубов на группы, передают их десятникам, а  к каждой группе приставляют одного, два чекиста. 
 Пригнув  головы, согнувшись, преодолевая бурю, тащится колонна  зэков.  Десятники ведут принятые партии на места работ...  В лесу непроглядная тьма,  по пояс  сугробы. Залепляя глаза снегом, беснуется ветер. 
             За день нужно  выполнить норму, то есть заготовить тринадцать "баланов" - тринадцать здоровых бревен.  Ломит все тело, второй день держится  высокая температура. Но, чтобы не остаться на ночь в лесу,  Михаил спешит приняться за работу.
 
             Под густые кусты елей забираются двое, усаживаются, плотно  прислонившись  друг к другу. Они настолько измождены, что решили выждать рассвета. Только  часто такие пары превращаются в мерзлые трупы.

             Преодолевая ломоту в теле и слабость, едва держась на ногах, Михаил все-таки выполнил норму.  Рабочий день близился к концу.
 Опустившись на бревно, Михаил расслабившись наблюдает, как зэки, выполнившие  лишь половину работы,  умоляют десятника и чекиста  разрешить  доделать "урок" в хорошую погоду, но те неумолимы.
               
  Многие калечили себя, чтобы попасть в изолятор и хоть какой-то дать  отдых измученному  телу. Но для самоувечников было установлено наказание: после излечения - год заточения в штрафном изоляторе.    Только почти  все не дотягивали до наказания,  умирали. Но основными убийцами были болезни,голод и холод.

             Вот уже около года, как шла Великая Отечественная война.  Как-то  раз, в одно такое утро,  дежурный свирепо поднял их, велел построиться и огласил список освобожденных от работы, так как их отправляют на фронт, в штрафные батальоны.  Когда из списка вырвалась его фамилия, Михаил поверить не мог в такой поворот глумливой судьбы, избавившей его от унизительной, проклятой, нечеловеческой, бессмысленной лагерной топи...


                М-м-м...- Михаил обхватил голову руками. После ранения его стали мучить кратковременные невыносимые головные боли.
 Он посидел какое-то время, пережидая приступ. Перед ним вспышками мелькали  удивленные неподвижные глаза девочки-санитарки, бурое пятно крови на ее гимнастерке, застывшие труппы солдат в ледяном плену финского леса, обмороженное Колькино лицо...

                - Кононов! - позвала его, выскочившая на крыльцо госпиталя молоденькая, бойкая медсестра,- Кононов!- еще громче крикнула она Михаилу, не реагировшего на ее крик, -  ты что, не слышишь?  Куда ты пропал, давай живо на перевязку!
                Михаил поднялся и не спеша пошел в перевязочную...

  Впереди его ожидал не один бой, готовый каждое мгновение срезать нить жизни, но эта была понятная для него жизнь и понятная смерть.



                ***


           Тяжелый гул, доносящийся с улицы, заставил Олюшку выскочить на крыльцо. Над лесом, в направлении их деревни, как  гудящие шмели, летели  два тяжелых черных бомбардировщика. Ей никогда не приходилось видеть такие машины. В этом мрачном  гуле,  да и самом виде, было что-то угрожающее и жуткое. Прикрыв ладонью  от солнца глаза, сморщив  конопатый  нос, она, затаив дыхание,  наблюдала, как эти грозные машины приближаются к ней.

                - Дядя Ваня! - окликнула она их соседа, вышедшего за калитку и напряженно уставившегося на  самолеты, - Это война началась!

                - Вот положу тебе крапивы в штаны, не будешь болтать,  что  ни   попадя! - тревожно отозвался их сосед.

              Самолеты с оглушительным ревом пронеслись  над  их  домом, и  через какое-то мгновение раздался свист, и страшный грохот разорвал конец  деревни, взметнув дым, огонь, землю  со щепками.

                - Господи  Иисусе!  Что случилась? -  закричала, выскочившая на крыльцо мать, прижимая к  груди руки,  испачканные  тестом, - что это?

                - Мамочка, я же говорю, что это война! - растерянно  бормотала  Олюшка...

               Из  домов выскочили люди и заметались в панике, не зная, куда бежать...

                Война!

           Выстрелом, смертельным приговором пронзило сознание людей это  не оставляющее никакой надежды для мирной жизни слово. Совместно с немецкими войсками финская армия пересекла границу  и  вторглась на территорию Советского Союза.  В ходе наступления началась операция по оккупации Восточной Карелии.
               
             В стране была объявлена всеобщая мобилизация, и  для шестнадцатилетней Оли началась новая, не входящая в ее планы жизнь.
 
            Она закончила восемь классов и тетка, мамина сестра, устроила ее работать в контору статистом.  Ее распирали гордость и счастье от ощущения взрослой жизни и ее активного существования в ней.  Мечтала уехать в город, работать там и жить своей самостоятельной взрослой жизнью. В первую же зарплату Оля купила  туфли на высоких каблуках. В них она казалась себе высокой и взрослой.

            Ольга была маленького роста, худенькая, но боевая, отчаянная и упрямая. Если она что-то для себя решила, ее невозможно было остановить. Шел набор в истребительный батальон  и, несмотря на причитания матери, Ольга записалась в него.  Сапог у нее не было,  и она прибыла по месту назначения в новых туфельках на каблуках.
            
                - Та-ак! - критически осмотрел ее командир батальона, - тебе сколько лет?

                - Семнадцать! Скоро будет восемнадцать!  - не моргнув, выпалила Ольга.

                - Бойко врешь! Стрелять-то умеешь?

                - Умею! - гордо показала на значок ГТО

                - Значит, на каблуках собралась по болотам бегать? Посмотреть бы, как это у тебя получиться?  Ты, малая, вот что, зайди к нашему сапожнику, пусть снимет мерку и сошьет тебе сапоги.

                - На каблуках?

                - Детей отправляем воевать! - покачал головой командир.

                Сидя напротив сапожника, Оля напряженно следила, как он набивает на сапоги каблуки.

                - Дядя Сень, еще набей, повыше, я без каблуков их носить не буду!

                - Как же ты воевать будешь на таких каблуках, модница?

                - Еще как буду, дядя Сеня!

                - Ну, давай,  модница, примеряй! - протянул он ей сапоги.

Ольга натянула сапоги, несколько раз прошлась туда и обратно, довольная потопала каблуками.

                - Спасибо, дядя Сень! В самый раз!

          Ловко закинула за плечо винтовку и побежала в свой барак, волоча приклад по земле.

   Сапожник, улыбаясь и качая головой,  смотрел вслед этой боевой девчушке.
 
            Ольгу определили в снайперскую группу, так как стреляла она отменно, с  ходу попадала в десятку. Ее рискованность и бесшабашная смелость стали в батальоне притчей во  языцах.

             Когда финны,  прорвав пограничную заставу, все глубже проникая в Карелию, двигались к Петрозаводску, их истребительный батальон принял первый для них бой.  Непрерывно строчащий пулемет "Максим", гордость всего батальона, вдруг замолк и замер в  длительном молчании.

                - Куда? - в отчаянии закричал командир, увидев, змейкой метнувшуюся  к пулемету знакомую фигурку, - назад!

             Ольга залегла рядом с убитым пулеметчиком,  вцепилась в пулемет  и  застрочила  из него,   не останавливаясь.   "Максим" сотрясал ее маленькое, худенькое тело, ноги  подняло, и дрожа, они беспомощно болтались в воздухе.
 
                - Держите мои ноги! - изо всех сил  вопила  Ольга.
                Но оторвать от пулемета ее было невозможно.
 
            После боя,  некоторые  из  уязвленных  парней  между собой  ухмылялись: пулеметчица! Ноги ей держи!
 Увидев, проходившую мимо Ольгу,  презрительно  съязвили,  -  А вот и наш пулеметчик  идет, легка на помине!

                -  Ольга! – окликнул  ее  недавно  прибывший в их батальон  высоченный  парень.

                -  Что?  -  остановилась  она.

                -  Тебе ноги подержать? Аль отлетели?

                -  Ноги? - ее   обдало жаром, - что ж, подержи! -  сощурилась Ольга, -  подойди  и  подержи!
                Гоготнув, парень, поглядывая  на  ребят , неуверенно   направился к ней.

                - Ну-у?!  - остановился  он  перед  ней.

                - Что, ну?  Наклонись и подержи!

           Уши у парня стали малиновыми.  С ухмылкой  оглянувшись  на  оторопевших ребят, он наклонился  к ее ногам.  Тут Ольга, как кошка,  вцепилась ему в нос и ловко скрутила багровое  ухо.
        От  неожиданности  и  боли парень  взревел,  как  приличное стадо быков.

                -  Пусти, дура,  больно ведь, ухо  оторвешь,  А-а-а!!!

            Гордо подняв голову, Ольга, как козу повела его по кругу:  Попасись, пощипли  травку, милый!
 
            Затем подвела его к  гоготавшим  парням  и толкнула  его  к  ним…

                -  Пощипал  травку  и хватит!  Я тебе  не  пастух!

            Не спеша  вытащила из кобуры пистолет, дунула на него,  нежно погладила и аккуратно  заложила обратно в кобуру.
            - Если еще раз такое  повториться,  разговор будет серьезный!  -  сказала  она, пристально  глядя  на притихших  парней  и высоко подняв  голову,  продолжила путь.

                - Дура, девка! - Плюнули  они  и  разошлись.

   
       Этим пистолетом  за отвагу и смекалку  ее  наградил  командир.

                - Держи, джигит, заслужила!

         Так ее прозвали после того, как она верхом на коне доставила пакет в Кемь.

                - Ну, никто не может ездить верхом на лошади, а пакет в Кемь надо доставить, как можно быстрее! - сокрушался командир.

                - Я умею! - бойко отозвалась Ольга.

                - Ты? - недоверчиво покосился на нее командир, - Ну, тут, как тут! Все умеет! - проворчал он, - Вот тебя бы я и не хотел отправлять.

                - Ладно! - согласился он после долгого раздумья, - Только будь, дочка, осторожней, по сторонам-то поглядывай!

                - Так точно! - лихо козырнула Оля, - Не беспокойтесь, товарищ командир, я осторожно!  - сверкнула она озорными глазами.


          Видя бесшабашную храбрость этой пичуги, командир боялся за нее, как за собственную дочь и решил отправить ее в армейский полевой госпиталь, от греха подальше.


               


                ***

           Без санпропускника их санитарный поезд не пропускали.  Бесконечно поступали раненые, на сон не хватало времени, и медперсонал,  сменяя  друг друга,  отрывали для сна один, два часа. Спали  в землянках по два человека на одной койке. Вымотанные, с воспаленными глазами, люди с трудом держались на ногах.  Ольга  не спала больше суток.  Помогая  фельдшеру, засыпала  на  ходу.

                -  Иди-ка ты, голубушка, поспи, через  три  часа операции, не выдержишь.
 
                -  Спасибо, Степан  Тимофеевич, через два часа я буду здесь, -  она благодарно кивнула головой и поплелась  в землянку.

               
                - Оля! Оля!  - тормошила ее напарница,  -  просыпайся, Оля!

Ольга  вскочила и села на кровати:  Уже пора?  Да, да, встаю!
               
                - К тебе пришли!

                - Ко мне? - с закрытыми глазами, пытаясь выбраться из сна, пробормотала она, - а кто пришел?

                - Не знаю!  Девушка какая-то, говорит твоя подруга.

                - Какая подруга?  Ну, пусть заходит! - она с силой потерла лицо, приоткрыла один глаз...
               
            В проеме появился женский силуэт. Попав со света в темноту,  девушка неуверенно вглядывалась вглубь помещения, пытаясь его разглядеть.
      
                - Хилма, ты что ли? -  удивилась  Ольга. В девушке она  узнала свою школьную подругу.

                - Как ты сюда попала? Садись! -  обрадованная, она провела девушку к столу.

                - Здравствуй, Оля! - обняла та подругу, -  Я ненадолго, проездом, очень мало времени... Не знаю даже, как тебе сказать... В наш отряд поступили новые бойцы и среди них оказался Степан,  друг вашего Мишки. Он рассказал мне, что наша деревня занята финнами, а в вашем доме расположился финский штаб...

                - Подожди! А где мама, тетя Таня с Надюшкой, Серафима, Васятка?

                - Васятка сразу же вслед за тобой ушел на фронт. Прибавил  возраст и ушел. Он ведь у вас не по возрасту сильный и высокий.
 Тетю Таню, Надюшку и Серафиму, как инонационалов отправили в концлагерь...

                -  А мама?

                - Олечка! - обняла она Ольгу и заплакала, - тетя Прасковья умерла. Сама знаешь, у нее всегда болело сердце и скорее всего не выдержало.

          Вошла Ольгина напарница, Вера.

                - Простите,- обратилась она к девушке, -  вас срочно вызывают в штаб!

                - Держись, Олечка! - обняла ее подруга,- ну, я поехала. Видишь ли, я работаю при штабе переводчиком финского языка. Сама знаешь, я финка, - как бы извиняясь, произнесла  Хилма и торопливо вышла из землянки.

               Оля сидела оглушенная, не в состоянии понять всего услышанного. Ей не хотелось верить в то, что  она   никогда не увидит маму, не услышит ее голос, не ощутит теплое прикосновение ее рук.  Никогда!  Что  из всей семьи они остались с Васяткой вдвоем. И все! Больше никого нет!
  Она расплакалась,  и плакала долго,  горько,  до тех пор,  пока не выплакалась.  Долго сидела,  ссутулившись,  похожая  на взъерошенного цыпленка,  худенькая, маленькая, одинокая девочка...
             Затем умылась, деловито привела себя в порядок и пошла в операционную. Пожалуй, это были ее последние слезы. В ней как бы спряталась та сила, которая больше никогда не позволяла ей проявлять такую роскошь, как слезы. В одно мгновение эта девочка превратилась во взрослого, сильного человека.
 
                - Теперь я  должна жить за всех, - решила Ольга, - жить, чтобы возвращать к жизни других.

                И она как "заговорила" себя. Сколько раз их поезд  попадал под бомбежки, но ни разу ни одна бомба не поразила госпиталь. За всю войну ни одна пуля ее не коснулась. Она жила за всех.




                ***




                Шел март 1945 года.  В воздухе уже носились пьянящие флюиды  духа  победы.  На одной из станций  под Волховом Ольга по списку принимала раненых.  Мимо нее на носилках несли раненых бойцов, некоторые метались в бреду.
 
                - Еремеев, - выкрикивал сорванным голосом сопровождающий их санитар, - Фокин, Кононов, Кандин, Савельев... 
 
 Услышав фамилию Кононов, Оля вздрогнула и подошла к санитару.

                - Как зовут Кононова?

                - Кононова? - Санитар снова уткнулся в список, - Кононов, Кононов... А! Вот! Михаил. Знакомый что ли?

Не слушая санитара, Ольга побежала за носилками.

                - Ты Кононов? - склонилась она над раненым. Перед ней лежала забинтованная мумия. Сквозь бинты на нее смотрели потухшие глаза.

                - Миша! Мишка! Ты меня не узнаешь? Это я, Олюшка!

  Осторожней заносите этого раненого! - крикнула она, когда носилки поднимали в вагон.

           Каждую свободную минуту Оля старалась быть возле брата.  Следила, как делают ему перевязки, сама обрабатывала ему раны.
На нем не было живого места - многочисленные осколочные ранения, ожоги, нога почернела,  и его срочно готовили к операции по ампутации ноги...

           Но после операции состояние Михаила ухудшилось. Держалась высокая температура и в горячечном  бреду он постоянно звал Катю, на какое-то время приходил в себя, затем опять впадал в забытье.

         Как-то,врач, Евдокия Ивановна вызвала Ольгу к себе в купе. Перебирая истории болезней, она строго  исподлобья взглянула на Олю. Эта пожилая женщина была, как говориться, врач от Бога. Характер у нее был резкий, дотошный, въедливый, не задумываясь, она могла высказать в лицо человеку все, что она о нем думала, как наотмашь била, и не терпела никаких возражений, ее все побаивались и боготворили. Раненые ее обожали и, в буквальном смысле, молились на нее, так как она вытаскивала их с того света.  Для каждого из них эта женщина находила необходимое слово надежды и ей верили беспрекословно.

 Обмирая от страха, Оля стояла перед ней навытяжку.

                - Садитесь, Ольга Сергеевна.  Я вызвала вас по поводу состояния вашего брата. А состояние я вам скажу критическое, организм крайне изношен и ослаблен, так что будьте готовы к самому худшему... - вздохнув, она долго смотрела в окно вагона, - все, милая, идите, работайте...

         Узнав, что в их доме расположился госпиталь, Ольга, переговорив с главврачом и Евдокией Ивановной, решила отвезти брата туда, в родные стены, тем более там его ждала Катя.


                ***
 

                Катя кормила дочь, когда настойчиво постучали в стекло.               
               - Мама, возьми Светланку, это меня в госпиталь вызывают, что-то там случилось.

Она набросила пальто и выскочила на улицу. Возле калитки ее ждала  их соседка Валя. После ухода финнов, финский штаб переоборудовали в госпиталь, где они работали и санитарками, и медсестрами.

 Валя схватила Катину руку и крепко сжала ее.

              - Катюша! Пойдем в госпиталь, раненых привезли... - выпалила она, - подожди! - остановила она Катю и перевела дух, - послушай!..  Ольга привезла Михаила... Катюша, он очень плох и хочет тебя видеть. Ты уж ему ничего не говори о своей дочке...

             Она что-то еще говорила,  но Катя ее не слышала,  земля качнулась и поплыла из под ног,  ноги стали ватные, и она  грузно опустилась  на землю.

              - Катя, Катя! Тебе плохо? - испугалась Валентина, глядя на белое, как лист бумаги Катино лицо, - так не ходи туда, давай я тебя домой отведу.

              - Нет, нет, я сейчас…  Помоги мне подняться.

 

              Его она увидела с порога...  На ватных ногах подошла,  наклонилась над ним и встретилась взглядом с такими родными карими глазами... Как долго она в них не смотрела, так долго, что давно потеряла счет времени, будто и не жила в этом времени, а так, существовала. Она гладила и нежно целовала забинтованное лицо, любимые глаза и плакала от нежности и счастья. Михаил любовался Катиным лицом, по которому тосковал  все эти проклятые годы и выживал ради Кати, лишь бы встретиться с ней.
          
              - Катя! - сипло прошептал Михаил, - Катюша! Какой длинной дорогой я к тебе шел.

              Подошла Оля, села на край кровати и взяла Михаила за руку.

              - Мне пора, Миша, машина ждет.  Передаю тебя в Катины руки, -
она прижалась щекой к его горячей  руке.

              - Все будет хорошо, Мишка, теперь ты дома, представляешь, дома! -
комок подкатил к горлу и чтобы не разреветься, поспешно поднялась.

              - Ну, все, поехала!  До встречи, братишка!
 Катюша, проводи меня до машины!

             Когда вышли на улицу, она обняла Катю и скороговоркой, на одном дыхании произнесла, чтобы только не расплакаться, только не расплакаться:
Наш госпиталь перебрасывают в Румынию, не знаю, когда еще увидимся, но после войны я обязательно сюда вернусь... Катюша, -  она сжала Катину руку,  ее душили слезы, - Мишка умирает... Очень прошу тебя, похорони его возле нашего дома... Обязательно сделай так, хорошо? - она взглянула на Катино безжизненное лицо, поцеловала ее в щеку и побежала к сигналившему ей грузовику.

                - Господи, Олюшка! - крикнула ей вслед Катя, - Васятка ведь погиб... Под Смоленском, - сказала она в спину, остановившейся, как от выстрела Ольге, - ему посмертно присвоено звание Героя Советского Союза... Документы у меня...

И по-старушечьи сгорбившись, с трудом передвигая ногами, поднялась на крыльцо госпиталя...

            Он держал Катину руку, боясь отпустить ее даже на мгновение. Не отрываясь, смотрел на нее, как бы впитывая в себя любимые черты дорогого ему лица.  Катя шутила, смеялась, вспоминая их озорное детство. Ему тяжело было говорить,  и он лишь закрывал глаза, давая понять, что он ничего не забыл. Катя целовала его глаза, рассказывая ему о своей выстраданной к нему любви, гладила его полностью поседевшие волосы, говорила, что теперь их ничто не разлучит, рисовала картины счастья их совместной жизни, а душа ее  кричала от боли, рыдала и молила Бога о чуде.

 
             К вечеру Михаил впал в забытье, всю ночь бредил, метался и все просил Катю не уходить от него. Катя  гладила его сухие, горячие руки и неизменно повторяла.

                - Здесь я любимый, здесь. Никуда от тебя не уйду.

Под утро Михаил вдруг успокоился, долго смотрел на Катю и прошептал.

                - Катюша,  я так устал.  Хочу спать... - и уснул.

Она поцеловала его  и неожиданно для себя, тоже погрузилась в глубокий сон.

           Ей снилась длинная, уходящая в бесконечность дорога. Они совсем юные. Мишка держит ее за руку,  и они медленно плывут над этой дорогой. На Кате подвенечное платье. Он протягивает ей огромную охапку цветущей черемухи и шепчет на ухо,

                - Катюша, ты такая же красивая, как эта черемуха и пахнет от тебя черемухой. Я люблю тебя Катя, так люблю... Эх, не дождаться этой свадьбы! 

                Их заливает мягкий теплый свет, а вокруг  хороводом плавают светящиеся шары и от них разливается всепоглощающая ЛЮБОВЬ, которая пронизывает насквозь, растворяется в Кате и она сама становиться воплощением ЛЮБВИ. Она смотрит на своего любимого и видит, что оказывается,  Михаил не держит ее за руку, а просто вытянул вперед руку и весь залитый светом, мерцая, плывет рядом с ней. Налетел легкий ветерок и поднял его вверх, как пушинку.

           Катя видит, как его стремительно уносит от нее и не может сдвинуться с места, такая она тяжелая...

                - Катя! Проснись, Катя! - кто-то теребил ее за плечо.

Катя с трудом открыла глаза  и увидела  стоявшую возле нее врача госпиталя.

                - Просыпайся, Катя!   Михаил умер.

Катя вскочила, недоуменно всех оглядывая. Ей кажется, что это продолжение сна. Она удивленно осмотрела комнату, заставленную кроватями, с лежащими на них ранеными бойцами  и остановила взгляд на нем.

Солнечные лучи били сквозь небольшое окно, заливая  вытянутую фигуру Михаила ослепительным светом.


             Хоронила Катя своего любимого в яркий апрельский солнечный день на том самом месте, где когда-то коза испугала Васятку, а Мишка был нещадно выпорот отцом, за то, что перепугал мальчонку  до  смерти. Вместе с ним она хоронила свое детство, юность, надежду,  любовь, несостоявшееся счастье, убитое войной.  Солнце погасло, мир стал черно-белым и пустым, жизнь потеряла смысл  и если бы не дочка,  ушла  бы за своим любимым, не задумываясь.             






                ***
   


            Полдня лил дождь, а к вечеру опустился густой туман, создавая в белой ночи насыщенность таинственной атмосферы сказочности.  Он давил своей молочной тяжестью на деревья, кусты, прижимал траву, и казалось, что они с трудом удерживают эту плотную влажную массу. К утру туман стал рассеиваться, пропуская сквозь себя неуверенные лучи солнца. Затем лучи, набрав силу, вспыхнули, разом проглотив туман, и солнце щедро выплеснулось на леса, наступающие на горизонт,  цветущий ярко изумрудный луг, шумную речку, скрывающуюся в зарослях кустов. Природа заиграла, настраиваясь на жаркий день.
 
           - Наташа, поторапливайся! Идем пока прохладно, не хочется идти по жаре,- крикнул Олег, просунув голову в сени.

 С шарабаном за плечами, он нетерпеливо дожидался на крыльце Наташу.  Олег обещал жене показать  черничник, найденный им недалеко от речки, в которой водилась форель. Но не столько от  желания привести в заповедные места Наташу, сколько от предвкушения захватывающей рыбалки, которое гарцевало в нем, как  необузданный дикий мустанг, он торопил жену. На ходу повязывая на голове косынку и что-то дожевывая, Наташа выскочила на крыльцо,  и они энергично зашагали по еще мокрой дороге. Вскоре вошли в лес и долго шли по лесной дороге, обходя огромные лужи. Олег вывел Наташу к оврагу,  и они начали спускаться по тропинке, круто убегающей  в молочный туман, осевший на дне оврага.
 
             - Наташа! -  раздался  вкрадчивый женский голос, - оглянись, Наташа!- кто-то шепнул над самым ухом.

Наташа удивленно огляделась, вокруг никого не было, лишь впереди мелькала
спина мужа, с шарабаном за плечами. Испуганная, она прибавила шаг, догнала
мужа и старалась идти за ним шаг в шаг. Вошли в желтый туман. Со всех сторон, наложением друг на друга, понеслись голоса. То обволакивая, как туман, то эхом разносясь внутри нее.  Наташа испуганно пыталась что-либо высмотреть, но кроме тумана, клочьями зацепившегося за кусты и траву, ничего не увидела. На мгновение, ей показалось, будто в тумане мелькнули фигуры людей, похожие на тот же туман.
               Наташа  вцепилась в плечо мужа:  Олег, ты слышишь эти странные голоса?
Олег остановился, прислушался, стояла полная тишина.
 
              - Нет, Натуся, это тебе показалось, вот комаров слышу, а как кусаются,  супостаты, - смачно прихлопнул он на лбу комара, - не отставай от меня!

Когда спустились на дно оврага и, едва различая в плотном тумане тропу, подошли к ручью,  Наташу  облепила липкая паутина.  Испуганная,  она судорожно пыталась снять ее с лица, рук, но та прочно приклеилась, проникая в поры кожи.

               - Не оглядывайся и не бойся! - раздалось в голове, и кто-то взял ее за руку.   Рядом шел все тот же ночной мальчишка в короткой рубашонке и шортиках. Она заворожено воззрилась на него.

               - Похоже, теперь ты так и будешь меня преследовать, - подумала Наташа.

               - Если тебе неприятно,  могу не показываться, - раздалось в голове.


               - Нет, это невыносимо! Кажется я прямой дорогой, не сворачивая, вышагиваю в психушку,  галлюцинирую, сама  с собой разговариваю. Полный набор сумасшедшего,- покосилась Наташа на мальчишку.

               - Вот навязалась на мою голову - это я с тобой говорю! - вновь раздалось в голове и ее обдало сиянием огромных глаз.
 
               Чтобы не слышать эту невыносимую какофонию голосов, Наташа  в ужасе заткнула уши руками и намертво прилипла к мужу.   Выбравшись из оврага, она в изнеможении повалилась на траву и с удивлением обнаружила исчезновение мальчишки.
 
                - Какое мрачное место, второй раз  здесь прохожу и чувствую себя некомфортно -  пробормотал Олег, присев возле жены.


                - Я слышала об этом овраге от Екатерины Федоровны. Ну, надеюсь, теперь ты мне поверил. Слышал эти ужасные голоса?


                - Какие голоса? Ничего я не слышал! Просто, место неприятное, как-то не по себе.

Наташа недоуменно посмотрела на мужа: Олежек, ты надо мной смеешься или просто толстокожий?


              - А ты, мать, поменьше слушай деревенские сказки о нечистой силе, тебе с твоей тонкой нервной организацией, подобные истории  противопоказаны. Наслушаешься и ночами не спишь, все тебе какие-то голоса да фантомы мерещатся. Наш Николай Петрович тоже тот еще сказочник, все бубнит мне об овраге с голосами и гиблых местах.

                - Давай назад пойдем другой дорогой? Жутковато слушать этих русалок, - жалобно пробормотала Наташа, поняв, что убеждать мужа в  обратном - бесполезно.

                - Есть другая дорога, но она обходная, идти далеко.

                - Пусть далеко, только не  через этот чертов овраг.

Весь день Наташе было не по себе, почему-то навалилась сосущая тоска, начали мучить мрачные предчувствия чего-то надвигающегося и неизбежного, тревожно ныло сердце. Обычно лес всегда вызывал в ней прилив сил  и легкую эйфорию. Сейчас он ей казался враждебным, настроенным против нее. Олег унесся на речку и Наташа, наедине со своими мрачными мыслями, без всякого удовольствия собирала чернику.

                - Видимо, Олег прав,  после аварии со мной происходит что-то непонятное. Приедем  в город, схожу к психологу, ведь так и заболеть недолго - думала она в тревоге.
  День ей казался бесконечным, хотелось поскорее выбраться из леса и оказаться дома.
Когда, наконец-то, появился муж, она была на грани срыва, его радостное настроение и победный вид вызвали в ней раздражение и даже злобу. Она с трудом себя сдерживала, чтобы не сорваться на нем, так как прекрасно понимала, что он никакого отношения не имеет к ее состоянию. Обратно долго шли обходной дорогой.  Наташа за всю дорогу не проронила ни слова. Олег весело насвистывал, довольный хорошим уловом.
 
                - Таточка, ты почему такая мрачная, устала что ли?  Давай сюда ведро!

Не ответив, она отдала ему ведро с ягодами. Не было желания поддерживать беседу и беспричинно хотелось плакать. Когда вышли из леса, Наташа с облегчением вздохнула, будто прибавилось воздуха.
 
                - Нет, все-таки  со мной  что-то происходит странное, такая тяжесть в груди, будто положена плита. Обязательно навещу психолога.

Когда подошли к дому, солнце наполовину ушло за горизонт,  стрелами выпустив над лесом прощальные лучи и  окрашивая облака в яркие алые тона.

           Наспех поужинав, они ушли на крыльцо. Олег чистил рыбу, а Наташа в задумчивости перебирала ягоды.  Сменив знойный день, стоял тихий, хрустально прозрачный вечер. Под ними журчала речка, до горизонта раскинулись мощные карельские леса в голубоватой дымке,  и столько простора  охватывалось сверху, что создавалось ощущение полета в пространстве.  Неугомонное светило полностью завалилось за горизонт, подобрав последние лучи и белая ночь легкой прохладной сумеречностью опустилась на землю, приглушив густые леса.  Из леса в лес покатились трели соловьев, сливаясь в единую гармонию звуков, сотрясая воздух изумительными вибрациями.
 
                Закончив возиться с рыбой и ягодами, обнявшись,  они сидели на крыльце, растворяясь в мягкой сумеречности  белой ночи и в хоре соловьиных трелей. Мрачное настроение улетучилось и, прижавшись к мужу, Наташа испытывала истинное блаженство.



                ***



           Впервые Олег увидел Наташу на собачьей выставке. Он привел на эту выставку  свою пятилетнюю дочку Дашу. Та, замирая от страха, любопытства и восторга, тянула его за руку от одной собаки к другой. Он послушно следовал за повизгивающей от восторга дочуркой . Но возникшее перед ним видение заставило его остановиться. В буквальном смысле разинув рот, он встал, как вкопанный.
          У входа на площадку, стояла  стройная молодая женщина. Она держала на поводке черного королевского пуделя в собачьих медалях на шее. Тот  сидел  возле нее в высокой траве, не шелохнувшись, и косил на хозяйку преданными глазами. Залитая ярким солнцем, женщина казалась сотканной из света и воздуха.  Щедрое солнце, запутавшись в пышных золотисто-русых волосах, нимбом  светилось над ее прелестной головкой,  создавало иллюзию голубого облака  из  воздушной туники и растекалось золотистой бронзой по загоревшей бархатистой коже. Зачарованный, в следующее мгновение он понял, что пропал навеки и бесповортно,  и если она не согласится стать его женой - он погиб. В то мгновение он совершенно забыл, что   женат и у него растет обожаемая им дочка, которая радостно заверещала, при виде такого огромного черного пса в медалях. Он видел лишь эту женщину, освещенную солнцем, с нимбом над головой. Не отрываясь,  смотрел на ее тонкий,  нежный профиль и недоумевал, почему лишь сегодня он ее увидел,  ведь он знал ее всегда,  она всегда его сопровождала, и его странные сны были связаны только с ней.
            Напряженно дожидаясь своего выхода на площадку, она повернула голову и посмотрела на Олега  русалочьими глазами. Встретившись с ним взглядом, рассеянно улыбнулась и опять уставилась на площадку, на которой по кругу важно вышагивали  амбициозные хозяева со своими выхоленными питомцами.
 
                - Дашуня, не подходи к этой собачке, видишь,  она готовится выйти на площадку. Мы можем ей помешать.

                - А потом, когда она придет с площадки, я смогу ее погладить?

                - Думаю, нам уже пора домой, нас мама ждет, ведь мы договорились сходить в кафе, где нас ждет вкусное-превкусное мороженное.

 Он понял, что ему немедленно нужно  бежать от этого наваждения, пока не случилось непоправимое.

                Готовая расплакаться Даша, задумалась, затем представив себе вкусное мороженное, немедленно  согласилась идти домой.  Повиснув на папиной руке, весело подпрыгивая, она всю дорогу щебетала про больших красивых собачек.

                - Папочка, когда я вырасту, ты купишь мне большую черную собаку?
                - Конечно, Дашенька, обязательно куплю.

                - А сейчас ты сможешь мне ее купить?

                - Думаю, сейчас не стоит. Видела,  какая она большая, а ты маленькая. А собачку обязательно нужно выводить на прогулку. Ты с ней просто не справишься. Поэтому давай подождем, когда ты вырастешь.

Даша замолчала, долго думала и согласилась, что для такой большой собачки ей надо вырасти.
 
                - Папочка!

                - Что, Дашенька?

                - Я тебя люблю!

                - Я тоже тебя люблю, дочуня.

                Прошел год. Больше эту женщину Олег не встречал, старался о ней не думать, но она, как наваждение, часто посещала его в смутных снах...

                Как-то после очередного обхода, он шел в ординаторскую и  возле дверей увидел молодую пару. Когда он подошел ближе, по нему будто разряд пронесся. Перед ним, взволнованная и заплаканная стояла ОНА.
 
                - Простите, вы будете Олег Владимирович?- обратилась к нему женщина.

                - Да. Проходите, если вы ко мне.

                - Понимаете, доктор, - начал разговор молодой мужчина, - к вам поступила больная Переверзева, нам сказали, что вы ее лечащий врач...

                - Это моя мама, - взволнованно перебила его женщина, - и мы бы хотели знать, что у нее?

                Олег полистал истории болезней, - Да, да, поступила такая больная. Но конкретный ответ я смогу  дать лишь  после того, когда  на руках у меня будут результаты анализов, а это будет завтра.Вот моя визитка, перезвоните мне завтра после обеда.

                - Наташа, ты иди, а я переговорю с доктором.

Она тревожно перевела взгляд с одного на другого и вышла из ординаторской.

                - Видите ли, моя жена места не находит, проплакала всю ночь. Ее мать проживает в другом регионе. Там ей поставили страшный диагноз по заболеванию крови. Я в медицине совершенно не разбираюсь... Но, какие бы деньги не были нужны, я все оплачу. Только спасите ее, пожалуйста. Я не хочу, чтобы моя жена страдала.

                - Повторяю, ответ я смогу вам дать лишь завтра и постараюсь сделать все, что от меня зависит.

                На следующий день ОНА  опять стояла возле ординаторской. И снова его обдало жаркой волной.

                - Здравствуйте, Олег Владимирович, я не стала звонить, решила поговорить с вами здесь. Что у моей мамы? У нее пропал голос и она покрылась сыпью. Я только что была у нее, ей хуже, на коже появились пузыри.

                Он смотрел в тревожные русалочьи глаза, погружаясь в магическую тайну ее облика и бархатного голоса.
               
                - Пройдемте в ординаторскую, там поговорим, - сказал он осевшим голосом, пропуская ее вперед. - диагноз, который поставили вашей маме, неверный... Но это не облегчает положения. Вы ее поздновато привезли. У нее острый лейкоз крови в тяжелой форме. Вообще-то с подобным диагнозом, выявленном на ранней стадии, люди живут много лет. Но у вашей мамы положение сложное. Ну, ну, не расстраивайтесь, - сказал он, увидев, как ее глаза наполняются слезами, - будем лечить.

               Как врач, он знал, что ее мать безнадежна и жить ей осталось максимум два месяца.  Но каким образом объяснить этой наяде из его снов, что идут необратимые процессы и ее мать погибает, он не знал.

               Все это время Наташа с сестрой не отходили от матери, сменяя друг друга, дежурили возле нее. С каждым днем состояние его пациентки ухудшалось.  За время своей врачебной практики, он почти ежедневно видевший смерти, и неожиданные проявления коварного недуга, растерялся, наблюдая, в какой тяжелейшей форме протекает заболевание.  Кожа   слезала  чулком  и  больная представляла собой кровоточащее мясо.
               
               Вся в бинтовых повязках, похожая на мумию, она даже не стонала. Смотрела на дочерей страдающими  глазами и с трудом шептала: Наташенька, Ирочка, почему я так заболела, за что я так наказана, всю свою жизнь я посвятила семье, потому что люблю вас, мои девочки, вас и вашего отца. Неужели в моей жизни был поступок, за который я так расплачиваюсь?

              - Мамочка, ну, что ты говоришь о какой-то расплате, если ты за всю свою жизнь мухи не обидела? Просто это болезнь, она отступит  и ты выздоровеешь.

               Полтора месяца прошли в битве за жизнь пациентки. Как-то он вызвал Наташу в коридор, отвел ее в закуток, чтобы их никто не видел.
 
               - Наташа.., - он не мог смотреть ей в лицо, -  ваша мама... Она умирает... Только, пожалуйста,  не показывайте ей слез...

Он поднял на нее глаза. Что с ним тогда произошло, он до сих пор не может объяснить.
Он вдруг начал целовать ее бледное лицо, застывшие в отчаянии глаза, светлые распущенные волосы...  Наташа прижалась к нему и разрыдалась.

               - Я не знаю, что мне делать, я люблю вас, Наташа, с того самого момента, когда увидел вас в прошлом году на собачьей выставке.

 Наташа отстранилась от него, долго смотрела в глаза  и молча  ушла в палату.

         Наташина мать умерла у нее на руках, когда она меняла под ней белье. На следующий день, придя на работу, он узнал об этом от дежурного врача. Вошел в палату, посмотрел на пустую кровать, на стул, на котором обычно сидела Наташа и обреченно вышел.


              На третий день после похорон, все как-то разом разъехались:  тетя, сестра матери, в Ставрополь, у Иры заканчивался отпуск и они с отцом уехали к себе в осиротевший дом, а мужа Наташи отозвали в командировку.
             Она бессмысленно ходила по опустевшей квартире, бестолково перебирала вещи и плакала. К вечеру на нее напала невыносимая тоска и страх. Ложась спать, она, почему-то вспомнив гоголевского "Вия", обвела мелом вокруг кровати круг, закрыла  в комнаты двери и оставила включенным свет.  Ей снились кошмары, будто возле ее кровати стоят два гроба, в одном лежит мама, а в другом какая-то незнакомая старуха в черном. Мама повернула к Наташе голову и молча показывает ей, что у нее под головой нет подушки. Из второго гроба стала подниматься старуха  и пошла на Наташу, растопырив руки. Наташа понимает, что эта старуха хочет затащить ее к себе,  и она отчаянно начинает читать какие-то молитвы. Старуха отступает и падает в гроб. Затем по комнате пронесся вихрь, от чего Наташа проснулась и почувствовала, как ее обдало сквозняком. Проснулась и к своему ужасу обнаружила, что все двери в комнаты распахнуты настежь. От всего этого мистического  гоголевского коктейля Наташу охватил животный страх, и  поджав под себя ноги, она просидела до утра, боясь уснуть. Затем она полдня бродила по городу, выталкивая из себя ночные кошмары. Придя домой,  решила позвонить Олегу Владимировичу и за все его поблагодарить.

             Когда его позвали к телефону,  и он услышал ее голос, он растерялся.

              - Олег Владимирович, я вам очень благодарна. Мы все прекрасно понимаем, что спасти маму было невозможно... - она расплакалась в трубку.

              - Наташа, вы где? Не расстраивайтесь и не кладите трубку. Как вы себя чувствуете?

               - Я? Нормально. Только очень страшно. Все разъехались и я одна...

               - Я хотел бы вас видеть. Вы можете подойти в пять часов к кинотеатру "Калевала"?

               - Да, могу.

               - Хорошо, буду вас ждать!

         Они сидели в кафе и говорили. Он рассказал ей, что  женат и у него растет дочка Даша, которую он обожает. Но самое удивительное, что он знал Наташу задолго до их встречи. Она постоянно ему снилась,  и в тех снах он любил ее глаза, ее светлые волосы, нежный, тонкий профиль. Это была больше чем любовь, это была необъяснимая связь вечности. И когда он увидел ее на выставке, то был потрясен тем, что она существует в этой реальности. Как он от нее тогда бежал, боясь, что случится непоправимое. Но непоправимое все-таки случилось, провидение столкнуло их, и теперь он не знает, что ему делать...
Наташа поведала ему о своей жизни. Что она   пять лет замужем, а детей у них нет. Муж оберегает ее и очень любит. Она ни в чем не нуждается, многие женщины мечтают быть на ее месте, по крайней мере, подруги не скрывают этого и откровенно кокетничают с ее мужем. Но она  не чувствует себя счастливой. То ли от того, что испытывает к мужу глубокую благодарность и всего лишь, то ли от того, что так страстно желает ребенка, который не нужен мужу, так как он постоянно говорит о том, что они еще не пожили для себя...

               Погасили верхний свет, давая понять, что кафе закрывается. Они вышли на улицу. Накрапывал дождь. Поймали такси.

               - Куда? - спросил таксист.

               - В отель " Карелия"- неожиданно произнес Олег.

 В машине сидели молча, оглушенные, понимая, что они свершают то, что навсегда отрежет им дорогу в привычное прошлое и что другого выбора у них нет. Из гостиницы Олег позвонил жене, сказал, что ночевать не придет и объяснит все потом.
               В эту ночь они были на пике счастья и глубоко несчастны, затем решили, что не стоит никого обманывать и прежде всего себя, они нужны друг другу и судьбу не обойдешь.  Под утро они уснули,  и ему снился нежный профиль, золотистые волосы, манящий, глубокий взгляд его русалки. Он протянул руку, прижал к себе восхитительное тело возлюбленной, зарылся в густых золотистых волосах и провалился в истомную бездну, смешались сон и явь.

              Затем состоялись тяжелые разговоры с супругами и выматывающие бракоразводные процессы.

Особенно тяжелым для Олега был разговор с дочерью.

              - Папочка! - обняла его  Даша, - ты от нас ушел из-за той большой черной собачки? Она мне уже не нравится...
         
              - Нет, дочуня, я ушел не из-за той собачки. Я очень люблю тетю Наташу.

              - Больше чем меня?

              - Ну, что ты! Нет, конечно. По-другому.

              - Тогда живи с нами. А то мама все время плачет и называет тебя предателем. И еще она говорит, что скоро мы уедем в Финляндию к дедушке с бабушкой.
              Со своей женой Айной он познакомился на симпозиуме врачей в Хельсинки. Она работала в их группе переводчицей и пленила его легким, веселым характером.  Он увез ее в Петрозаводск, где они поженились. Ее родители были крайне недовольны выбором дочери, считали его безрассудным  и не верили в этот брак. Лишь рождение внучки смягчило их отношение к зятю.  Теперь же, после ухода Олега из семьи, этого предателя и подлеца, они настаивали на переезде дочери и внучки обратно в Хельсинки, в их дом.

После развода Айна уехала к родителям и увезла с собой Дашу. Они договорились, что раз в год он будет встречаться с дочерью. Наташа видела, как тяжело Олег переживает разлуку с дочерью и страдала вместе с ним. Раз в год они ездили на машине в Хельсинки, останавливались в отеле и неделю Олег проводил с дочерью. В Россию Айна не отпускала Дашу.  Вскоре она вышла замуж за шведа и уехала жить к мужу в Стокгольм, забрав с собой дочь. Даша подрастала, училась в шведской школе.
Иногда приезжала к отцу в Россию, но побыв несколько дней, она рвалась к друзьям в Стокгольм, к матери, почти забыла русский язык. По договоренности с бывшей женой, Олег с Наташей приезжали в Стокгольм, где он встречался с дочерью, с грустью наблюдая, как та все больше от него отдаляется.
 
              Муж Наташи категорически был против развода, он не понимал, что еще нужно этой женщине. Ведь он работал, как каторжный, лишь бы его жена была счастлива.

              - Ну, что тебе нужно? Ты хочешь ребенка, тебе скучно? Давай, рожай!

              - Я от тебя ухожу, потому что не люблю.

              - Значит, раньше любила, а теперь разлюбила! Только ведь ты привыкла жить в роскоши. А с этим докторишкой ты уходишь в нищету, подумай об этом.

              - Ой, Женя, не надо решать за меня, не пропаду!

              - Так вот знай, никакого развода, уж об этом я позабочусь! - в бешенстве орал он в лицо Наташе.

            Изнывая от ревности, переполненный злобой, муж устроил за ней слежку, затем запер в квартире, изъял все телефоны, унес компьютер. Но однажды, устроив очередную сцену ревности,  ушел, забыв запереть входную дверь...

            После ухода жены, какое-то время  он бесился, не находил себе места, преследовал Наташу, угрожал ей, пил, вел беспорядочный образ жизни. Затем от отчаяния женился на одной из ее подружек и, похоже, довольно быстро успокоился.

            А потом родился Данька, Данечка, смешной кареглазый крикун, как две капли воды похожий на Олега.
           Тот смеялся: если мой сын, не дай Бог, потеряется, его моментально найдут по моей физиономии.

           Двенадцать лет он смотрит в бездну русалочьих глаз любимой, но так и не может разгадать магическую тайну этой женщины из его снов. Она таит в себе необъяснимую загадку непознанных  миров, будто выполняет какую-то миссию, известную только ей.

               - Поздно уже, ты устала, носом клюешь, пойдем, моя родная, спать, иначе до утра просидим на крыльце! Завтра у меня ночное дежурство, надо хорошо выспаться. Ты меня сразу же подвезешь к больнице, хорошо? - поцеловал он, заснувшую у него на плече жену.

               - Как скажете, господин эскулап! - сонно пробормотала Наташа, поднялась, опираясь на руку мужа, и поплелась стелить постель.






                ***



              - Что твориться на улице! Такой ливень! Олежек забери у меня Эльму и ополосни ей лапы, а то по всей квартире наследит! Ты меня слышишь?

              - Да, да, слышу! -  Олег вышел из комнаты и забрал из Наташиных рук щенка.

              - У-у, какие мы мокрые! - и понес щенка в ванную комнату.

              - Представляешь, Олежек, я сейчас наблюдала такое странное явление!

              - Какое же  явление ты наблюдала?

              - Сейчас разденусь и расскажу!
 
Она расправила на плечиках мокрую куртку и повесила  на вешалку сохнуть.
 
              - Так вот, - просунула она голову в ванную, - мы с Эльмой пошли гулять к школе, вдруг смотрю, а над березой поднялся огромный сноп искр, береза не горит, а искры летят. На улице темень, дождь льет как из ведра, ни грозы, ни молнии, ничего нет. Вначале я подумала, что кто-то курит. Но не может же от сигареты стоять такой столб искр, причем над верхушкой березы. Я подошла поближе, конечно никто там не курил, а искры исчезли, будто ничего и не было.

               - Знаешь, Таточка, не могу найти объяснений.  Подобное только с тобой может произойти!

               - Ну вот, как всегда ты мне не веришь! Сейчас скажешь, что это последствия аварии.

               - Да, только такой вывод и напрашивается. Кстати, ты ходила к психологу?

               - Нет! - недовольно буркнула Наташа и ушла на кухню, укладывать в сумку продукты.  С утра они всей семьей уезжали на дачу.

                За ночь ливень себя исчерпал и напоминал о себе лишь сверкающей россыпью капель на траве и деревьях под  потоком  солнечных лучей. Наташа села за руль, она обожала водить машину, причем водила ее очень хорошо и могла ездить сколько угодно, не уставая. Пока добирались до дачи, солнце окончательно слизало влагу,  и день обещал быть жарким.  По дороге решили свернуть на пляж к озеру. Горизонт утопал  в дымке, сводя на нет  грань между  водной поверхностью, и  синим, опрокинутом в Онежское озеро небом, что вызывало  непреодолимое желание пробежаться по неподвижной, сверкающей зеркальной глади. Было раннее утро,  и они оказались единственными на пляже. Стояла удивительная тишина и наслаждаясь какой-то библейской атмосферой,  и блаженным покоем,  долго, с удовольствием купались в прохладной, чистой воде.



                ***


               После завтрака Наташа решила отнести Екатерине Федоровне обещанные ей лекарства и вообще ее навестить.   Старушка в последнее время заметно сдала, видимо возраст брал свое,  ее стали постоянно  мучить головокружения и она почти не выходила на улицу.
 
               На скамейке,  перед  домом   Екатерины  Федоровны  сидела Серафима Тихоновна. Наташа робко поздоровалась с ней и торопливо прошла мимо, так как все-таки ее побаивалась. Та кивнула ей головой.  Когда Наташа вошла в комнату, то очень удивилась. За столом сидели дочь Екатерины Федоровны Светлана, внучка, незнакомая Наташе пожилая женщина и... Серафима Тихоновна. Сама Екатерина Федоровна лежала на кровати. Наташу удивили не гости, а присутствие Серафимы Тихоновны, ведь та только что сидела на улице, на скамейке.

              Увидев Наташу, Екатерина Федоровна радостно поднялась с кровати,
              - Наташенька! Деточка! Заходи, милая. А у меня сегодня гости. Вот знакомься,это Ольга Сергеевна, родная сестра Михаила. Узнала, что я болею, и приехала навестить.

                - Здравствуйте!  Наташа! - представилась Наташа, в изумлении уставившись на Серафиму. Та, загадочно, искоса взглянув  на нее,  отвернулась.  Наташа не выдержала и подошла к окну.  На скамейке сидела Серафима и, в упор посмотрев на Наташу, ухмыльнулась.  Та отпрянула от окна и ошарашено уставилась на  Серафиму, сидящую за столом.

                - Господи! Что за чертовщина! - испуганно воскликнула Наташа.

                Екатерина Федоровна пристально посмотрела на нее, затем на Серафиму, поднялась с кровати  и выглянула в окно.

                - Фимка! - строго произнесла она, - прекрати дурить, не пугай людей!

                - Серафима Тихоновна лукаво улыбнулась и ничего не ответила.

                - Садись, Наташенька, за стол, познакомься с Олюшкой.
Лицо женщины показалось Наташе очень знакомым.

                -  А я ведь вас, Ольга Сергеевна, где то встречала! Ваше лицо очень знакомое. Ну, конечно же, вспомнила ! Вы были нашим участковым врачом, если я не  ошибаюсь, я тогда еще ребенком была!

                - Да, после войны всю жизнь проработала участковым врачом. Но уже давно на пенсии. Мир тесен, тем более в нашем городе, - улыбаясь, сказала женщина, наливая Наташе чай.

                - Ой, что-то я растерялась!  Я ведь торт принесла,  - она поставила коробку с тортом на стол, - пожалуйста, угощайтесь!  А  это, Екатерина Федоровна, вам Олег передал лекарства. Он зайдет позже и расскажет вам схему приема этих лекарств, говорит, что они из нового поколения.

                - Прихлебывая  чай, Наташа со страхом поглядывала на Серафиму.  Посидев еще немного, она не выдержала и со всеми попрощавшись, пошла к выходу, пообещав Екатерине Федоровне зайти завтра.

                - Если оно наступит!  Луна полная, а  над березой уже поднялся  сноп искр! - ехидно проворчала  Серафима.

                - Прекрати, Фимка! - прикрикнула на нее Екатерина Федоровна.

                - А то что? - ухмыльнулась Серафима.

Наташа выскочила из комнаты, не расслышав, что ответила Серафиме Екатерина Федоровна.  В страхе остановилась перед входной дверью, тихонько ее приоткрыла и посмотрела на скамейку. Серафимы на скамейке не было.

                ***


                На кухне, на полу сидели Олег с Данькой и увлеченно возились со спиннингами.
                - О! А вот и наша мама пришла.  Таточка, мы решили с Даниилом Олеговичем сходить на вечернюю зорьку,  на ту речку, куда мы с тобой через овраг ходили.  Хотим новые спиннинги проверить.  Сделай-ка  ты  нам, мамуля, бутерброды и термос  с чаем. Пообедаем и пойдем.

                - Да, мам, и побольше.   Папа говорит,  может мы там до утра останемся.  Да, пап?  У костра посидим!

                - Увидим, сынуля.  Как клевать будет.

                - Только через овраг не ходите, лучше по обходной дороге! - заволновалась Наташа. По ней прокатилась волна необъяснимой тоски.

                - Ладно, ладно, не беспокойся!  Эльму  с собой возьмем, пусть побегает.
 
               Провожая своих мужчин, Наташа вышла на крыльцо. С переполнявшей все ее существо любовью, смотрела им вслед, любовалась, как они деловито шагали по дороге, а рядом с ними бежала Эльма, смешно вскидывая лапы. Смотрела и умилялась, пока они не скрылись за поворотом.  И пошла в теплицу - проверить, насколько подросли ее зеленые питомцы...



                ***



                Наташа оказалась в центре комнаты, заполненной едким дымом,  вокруг нее плясали языки пламени. Огнем были охвачены стены, и страшный треск стоял под потолком.

                - Я же сказала, что сгорит этот Иерусалим и ты вместе с ним, русалка! - раздался под потолком голос Серафимы.

Наташа подняла голову и внутри все оборвалось.  По потолку распластался огромный иссиня-черный паук с головой Серафимы.  Его тело антрацитово поблескивало, шевеля длинными волосками.  Потрясенная Наташа не сводила глаз с этой твари, с ужасом разглядывая огромные мохнатые лапы.

               - Что, интересно? - усмехнулась ведьма, - А давай-ка я тебя подтяну, можешь меня поближе разглядеть.
 
Наташины кисти рук моментально опутала крепкая нить паутины и ее,  как пушинку, вздернуло к потолку. Она оказалась лицом к лицу со свирепой ведьмой. Та  впилась в Наташу огромными черными зрачками, иглами сверля ее мозг.  Наташу парализовало. Она висела,  осознавая свою полную беспомощность и неминуемую гибель.  В смертельном ужасе закрыла глаза.

                -  Болтаюсь под потолком, как сарделька  и никто никогда не узнает, что мной пообедала Серафима!
 
Ее закрутило в водовороте, и она стремительно понеслась в черную бездну.

               - Что я вам сделала, Серафима Тихоновна, за что вы меня так ненавидите? - обреченно кричала из бездны Наташа.

               - Так для того, чтобы мне тебя ненавидеть, тебе, глупая гусеница, и делать ничего не надо! Сказала, изведу, вот и извожу! - захохотала  жутким  смехом  эта странная сущность.

               - "Отче наш, иже еси на небесах, да святиться имя твое, да придет царствие твое..." - в страхе зачастила Наташа.

               - Можешь не молиться, не поможет! -  зло  прервала ее  Серафима и сбросила  вниз.

               - А вот тут, Фимка, ты ошибаешься! - рядом с Наташей вдруг оказалась Екатерина Федоровна, помогла ей подняться и взяла ее за руку, - не бойся, доченька, продолжай читать молитву, а я тебя поддержу.

                - Ну, Катька, ну, подруга, не ожидала от тебя! - заверещала звериным голосом Серафима.

                - Не тобой, Фимка, написан план человеческих судеб, и не тебе его переписывать, кишка тонка!  " Да будет Воля твоя, как на небе, так и на земле..." - подхватила молитву Екатерина Федоровна.
 
Раздался тяжелый гул, сотрясая, охваченную огнем комнату.  Потолок затрещал, пошел волнами и вдруг распахнулся раструбом, обнажив черное небо со звездами и ощерившейся огромной луной.

                - И-и-их! - взвизгнула Серафима,  и ее с бешеной силой вынесло в этот раструб вместе с дымом и огнем.
 
           Потолок сомкнулся, и Наташа оказалась в комнате, залитой мягким, чистым светом. Он шел отовсюду, водопадом стекался с потолка, струился по стенам. Стены комнаты  раздвинулись, преломляясь в этом удивительном свете, шли световыми волнами и вибрировали. От стены отделилась чья-то тень и приблизилась к Наташе. Возле нее стоял молодой человек, его волосы как бы обдувал легкий ветерок и они слегка колебались, светясь серебристым светом. Он смотрел на Наташу сияющими живыми карими глазами и улыбался. У нее возникло ощущение, будто она всегда знала этого человека.

               - Вы Михаил? - догадалась Наташа

               - Да, Наталья Николаевна, я жду Катю! Нам пора,  ее уже ждут!! - молодым низким голосом произнес юноша и его глаза засветились радостью и любовью.

               - А вот и она!  Наконец-то, Катюша! - в его объятьях оказалась прелестная, белокурая, синеглазая юная девушка, в которой изумленная Наташа узнала Екатерину Федоровну.

               - Екатерина Федоровна, это вы? Какая же вы красавица! -  восхищенно воскликнула Наташа.

               - Прощай, Наташенька, нам пора! - светилась счастливой улыбкой девушка,- счастья тебе, голубушка! Тебя ждут большие перемены!
            
Раздался легкий хлопок, за ним последовала яркая вспышка и они исчезли...


                ***
         

               Она тонула в  огромных, как озера, сияющих глазах. Они сидели напротив друг друга. Она и тот лунный мальчик в короткой рубашонке и шортиках, из Наташиных видений.

               - Мне тоже пора, Наташа! Ты последний мой эксперимент, человеческое существо, за которое я был в ответе!   Я тороплюсь!  И ты последняя, с кем я в данный момент связан.

Наташа осмотрелась. Она находилась в огромной ярко освещенной капсуле с  бегающими огоньками вокруг.

              - И все-таки объясни! - потребовала Наташа, - кто ты, мое воображение или твое существование реально? Вокруг меня столько происходит непонятных мне событий, что я растерялась, а муж считает меня душевнобольной.

              - К вашим земным Силам, также как и к вашим Богам я не имею никакого отношения и даже к вашей Вселенной.  Хотя иногда люди принимали меня кто за Бога, кто за демона, у кого какое воображение.
            Меня отправили курировать и изучать человечество. И я нахожусь на вашей планете почти с тех самых пор, как вы появились здесь. Я живу рядом с человеком столько же, сколько он существует.  Отправили и, как видно, про меня забыли. Но недавно пришел сигнал, про меня вспомнили,  меня отзывают назад и моя миссия на земле завершается.
 
              - Кто отправил и откуда ты? Ведь ты совсем ребенок!

              - Я не ребенок, это я в твоем восприятии маленький мальчик. На самом же деле, по вашему летоисчислению мне несколько миллиардов лет. И возник я далеко отсюда. Перед ней сидел атлетически сложенный, прекрасный юноша с золотистыми волосами и глубокими светящимися глазами, в которых отражалась глубина Космоса.

              - А-а, значит ты юноша?

              - Нет, я все одновременно, своего рода трансформирующаяся энергия,  у меня нет определенного облика. Скорее всего, я безликая мыслящая субстанция. Хотя нет, у меня есть облик.  Возможно, тебе будет смешно ,но я - капля. Смотри!

              - Перед Наташей, как страницы замелькали наша планета, лица людей, животные, птицы, насекомые, рыбы, цветы, деревья, облака, дождь, снег,  затем  возник странный пейзаж с висящими в воздухе фиолетовыми губчатыми объектами, напоминающие  деревья с гнездами, усыпанные нежно-сиреневыми сияющими каплями, пурпурное небо и два светила -  ультрамариновое и багровое. 
 
              - Удивительно! Я смотрю фантастический фильм!- восхитилась Наташа,   Это твоя Родина!? Так вот ты откуда! А чем ты конкретно занимался на нашей планете?
В  глубине его  необычных глаз она увидела  такую  ностальгическую тоску по Родине, что ее охватила глубокая жалость к этому  одинокому  неземному  существу.   Ей  захотелось  по-матерински обнять его и прижать к себе.
Он понимающе улыбнулся  и сжал Наташину руку.
 
              - Всего я тебе не могу сказать.

              - Мы с тобой так и будем разговаривать мысленно?

              - Разумеется,  между нами телепатическая связь, по-другому я не умею.            
              - Что ж!  Мысленно, так мысленно! Можно тебе задавать вопросы?

              - Да, конечно, задавай!  Только поторапливайся!   Скоро горловина "кротовой норы" окажется над нами, и я исчезну, - в голосе этого странного существа прозвучала грусть.

              - Горловина " кротовой норы" ?  Что это означает?

              - Так ваши ученые назвали  искривленные тоннели между мирами – проход  из  одной Вселенной  в  другую.  Это сверхуплотненное пространство при полном отсутствии гравитации. Вход одного из таких тоннелей находится в вашей околоземной орбите, в топографии гравитационного  поля.  Этот тоннель вращается вместе с землей. Поэтому, к вашей планете толпами слетаются любопытные представителя иных миров и цивилизаций, будоража ваши умы.  Видишь ли,  "кротовы норы" - это мост между мирами.  Лично я являюсь представителем соседней  к  вам  Вселенной и также попал к вам через  этот  тоннель.
 
               - Вот ты говоришь, что ты находишься на нашей планете с тех самых пор, как на земле появился человек. А как мы вообще появились на земле?

               - Прежде всего,  вы порождение Космоса , этого  огромного живого организма,  и каждый из вас является сгустком энергии Вселенной.  Пожалуй, на этом мы и остановимся,  - он замолчал.

                - И все?! - разочарованно произнесла Наташа, - ну, расскажи еще о чем-нибудь!

                - Вариантов появления человека на земле было множество, - продолжил он, - Но созревание первых людей проходило эволюционным путем. Это иногда проявляется, как отголосок ваших первых предков в рождении мутантов:   человек с рыбьим хвостом, полностью покрытый шерстью и так далее.  Я исключаю поломку генетического кода вследствие техногенных катастроф и безумного применения оружия массового поражения. Вы смотрите на обезьяну и брезгливо морщитесь, неужели это волосатое смешное существо наш предок. Ведь мы такие разумные, мыслящие, интеллектуалы, изобретатели и т.д. Нет, все-таки мы созданы не примитивно, а из более развитого материала. Скорее всего мы или божественные существа, или нас занесли на землю инопланетяне. Тем более одно время ваше средство массовой информации буквально засеяло ваше сознание подобными идеями. Но,эта мысль в чем-то имеет под собой почву. Ваше сознание постепенно захватывает
инопланетный разум, меняя вашу ментальность и подводя вас к мысли о перевоплощении себя в бессмертного человека-киборга, таким образом, лелея надежду уничтожить такой уникальный дар, как человеческие эмоции. А за вашими эмоциональными энергиями ох, как много охотников!  Я тоже являюсь собирателем ваших эмоций и многому научился у вас. Например, любить, возмущаться, жалеть, испытывать угрызения совести, сопереживать. В общем, всему тому набору  энергий, который  присущ  только  вам, человеческим существам. Порой мне даже казалось, что я один из вас, так как вместе с вами плакал, страдал, мучился, переживал, радовался, любил и ненавидел. Я стал теплым существом. Я изменился и не представляю, как буду без этого существовать.
            Он замолчал, и Наташа ощутила исходящую от него грусть.
 
            - Ваше сознание незаметно для вас меняется, появилось огромное количество бездуховных людей с холодным разумом, пустой душой, гипертрофированной алчностью и без вашего особого человеческого свечения. Остерегайтесь этих лживых демонов под человеческой маской. Не позволяйте им ежесекундно вкладывать в ваши головы безумные мысли расчеловечения. Они эгоцентричны, холодны и жестоки. Именно в них таится опасность разрушения человеческой цивилизации. Опасность их состоит в том, что они любители власти, и зачастую невидимой власти. Сопротивления и порядочности в политике не терпят, тут же придумывают различные способы уничтожения любой для них опасности, вплоть до физической. Человечеством создано невероятное количество опасного оружия.  Хотя... - он усмехнулся,- вы настолько хрупкие создания, что любого из вас можно мыслью убить.
Превращение в планету киборгов вам пока не грозит, так как  уровень развития человечества разный. Вы подошли к тому времени, когда  ваша планета в очередной раз начинает видоизменяться. Ведь она  представляет собой кипящий суп, который поглотил бесчисленное количество цивилизаций и в следствии этого бурного кипения  периодически планета меняет облик.  Вас запугивают концом света, хотя на самом деле, нет ни начала, ни конца, это всего лишь перемены, и говорить о конце света смешно. Все эти перемены связаны с кое-какими изменениями во Вселенной. А в итоге человечество кардинально изменит искусственный интеллект. Ну, вот и все! Мое пребывание здесь подошло к концу. Прощай, теплое человеческое существо!  Как вы говорите, мне всегда будет тебя не хватать!   Он взял ее за руку, глядя на нее грустными сияющими глазами, передавая Наташе волны пронзительной любви, нежности и печали...
            Как соломинку, ее затянуло в бездну Космоса, и мощный электрический разряд буквально разнес ее.  Наташу подбросило и с силой куда-то втолкнуло.
                Она дернулась и открыла глаза...  Поводила глазами, не понимая где она,  и что вообще происходит. Она лежала на кровати. Возле ее кровати на стульях спали Олег с Данькой. Данька свесился со стула, вот-вот упадет. Наташа огляделась и поняла, что она находится в больничной палате.

              - Эй, друзья! Что это вы тут развалились на стульях? - громко произнесла она.

Они открыли глаза и, как по команде, оба вскочили,  изумленно вытаращившись на нее, будто оказались перед каким-то чудом.

              - Что с вами? Смотрите на меня, как на привидение! И вообще, что происходит,  почему я в больнице?

              Оба бросились к ней и повалились в ноги.

              - Наташенька, любимая моя, мы думали, что потеряли тебя!
- Мамочка, мама, ты очнулась ! - глухо тонули в одеяле рыдающий  бас и подростковый фальцет.

             Наташа окончательно растерялась от таких шекспировских страстей и готова была вместе с ними расплакаться.

              -  Ну, прекратите!  Вы мне все одеяло  обмусолили!  Да, расскажите, в конце-концов, что случилось!

Наконец-то они успокоились и, шмыгая носами, поведали ей душераздирающую историю.

              - Мы с Данилой забросили в речку спиннинги. Минут пятнадцать посидели - никакого движения, вообще не клюет. И вдруг перед нами, ближе к середине речки поднялся огромный столб искр!

               - Ага, мам! Ну, точно такое же явление, о котором ты рассказывала. Папа тебе еще не поверил! - шмыгнул носом Данька.

               - Это продолжалось несколько секунд, а затем все исчезло. И тут на меня такая тоска навалилась, ничего не могу с собой сделать. Ощущение такое, будто с тобой произошло что-то непоправимое. Мы с Данькой быстренько собрали спиннинги и побежали домой.

                -  Еще издалека  мы  увидели дым. Папа, как увидел, закричал - Данька, наш дом горит, там ведь мама! Знаешь, как мы бежали!

                - Да, - продолжил Олег, - когда подбежали ближе, то увидели, как пожарные тушат огонь со стороны Серафимы Тихоновны  и из окон ее половины дым валит. У меня от сердца отлегло. Но когда мы оказались возле дома, я чуть с ума не сошел. На траве лежала ты без признаков жизни. Я настолько потерял голову, что забыл, что сам врач. На счастье  тут же подъехала скорая. Оказалось, что ты  без сознания, отравилась угарным дымом. Отравление было настолько сильным, что  вот уже неделя, как ты находишься в коме... Состояние было угрожающим, и нас предупредили, чтобы мы готовились к худшему... Наташка, если бы ты знала, что мы с Данькой пережили за это время!

                - Олежек, что-то я не понимаю, а как я оказалась у Серафимы? Ведь я пошла в теплицу...

                - Это для нас тоже загадка. Дверь в комнату, в которой ты находилась, снаружи была заперта на висячий замок. Тебя вытащили пожарные, ты без сознания лежала на полу. Самой Серафимы в комнате не было и вообще, куда она исчезла, непонятно. Заведено уголовное дело, и вовсю идет следствие.  Думаю, эта сумасшедшая старуха просто хотела тебя убить.

                - Ты прав, - сказала Наташа, - только она не сумасшедшая, а злобная ведьма.

                - Следователь меня просто бомбит, каждый день сюда заглядывает, надеясь тебя допросить.

                - Вряд ли я ему помогу, так как ничего не помню, - сказала Наташа, - не буду же я ему рассказывать о пауке  с головой  Серафимы, покойном  Михаиле, Екатерине Федоровне и инопланетном существе, и  как Серафима петардой вылетела в потолок. Тогда меня точно ждет психушка. Да и Серафиму вряд ли они найдут - улетела Серафима! - подумала Наташа и обняла Олега с Данькой, - все хорошо, мои любимые, исчезли сквозняки из нашего дома!

                - Какие сквозняки? - в голос спросили Данька с Олегом.

                - Я имела в виду мои странные видения. А дом наш не пострадал?

                - Нет, слава Богу, выгорела половина Серафимы и то как-то местами, - облегченно вздохнул Олег, прижал к себе жену и стал нежно покрывать поцелуями ее лицо.
 
                - Ладно, целуйтесь, я пошел, - отвернулся от них Данька, -  Эльму пора кормить, - и он тихонько выскользнул за дверь.

                - Как ты себя чувствуешь, моя любимая?

                - Настолько хорошо, будто и в коме не была.

                - Таточка, я ведь тебе еще самого главного не сказал.

                - Боже мой! Что еще! - испуганно отстранилась от него Наташа.

                - Дурочка! - обнял он жену, - ты, мать беременна!  И родишь ты мне маленькую русалочку!

                - Олежек! – прижалась она к мужу,  - я такая счастливая, тьфу-тьфу-тьфу!  Скажи! - она перевела дух, так как ей было страшно об этом спрашивать.

                - Что, родная?

                - Екатерина Федоровна... умерла?

                Олег пристально взглянул на Наташу.

                - Ты только не волнуйся!  Это случилось во время пожара. Понимаешь, все как-то произошло одновременно. Невольно, Наташка, поверишь в твою мистику!
 На похороны из Финляндии приезжал бывший муж Екатерины Федоровны - Вилли. Старичок  все время сидел у гроба, плакал, гладил ее по лицу и что-то бормотал по-фински.

                - Одновременно! - задумчиво сказала Наташа, -  ПЕРЕМЕНЫ происходят одновременно. Неизменно смерть уступает   место новой жизни…                На  какое-то  мгновение  она  неожиданно погрузилась  в сияние  бездонных, как Космос,  глаз  удивительного  инопланетного  существа и  будто  продолжая с ним диалог,  невольно произнесла, -  Неизменно,  непредвиденные  ПЕРЕМЕНЫ придется пережить человечеству  в  новом столетии.  Вопрос, к чему приведут  эти  ПЕРЕМЕНЫ и чем  завершиться  жизненный цикл?