Когда круглые фонари в твоём саду
Зажглись, я подумала: пора уезжать.
Неожиданно привиделось: ветер налетел и раздул
Огонь в алтаре, сложенном посередине сада. Жаль,
Что это всего лишь игра воображения.
С другой стороны, какая разница, было ль, не было
В яви того, как мы с тобой следим за кружением
Искр, поднимающихся в небо.
Как ты, сидя на скамье, подалась вперёд,
Священнодействуешь – поленья ворочаешь кочергой.
Похожа на жрицу… Вдруг одно из них как стрельнёт!
И взовьётся неистово оранжевых мушек рой.
Я на другой скамье, от тебя напротив –
Улеглась, бездельничаю, блаженствую.
Теряю ощущение времени и мяса на себе, плоти.
Обретаю ощущение пусть мимолётного, но совершенства
Мира. Пламя отвоёвывает у мрака твоё лицо,
Оно светится, как светился бы розовый марсианский фарфор,
Вылепленный пучеглазым мастером-молодцом,
Но фарфора этого не найдено до сих пор.
Пляшут алые отблески на плечах мраморного Сизифа.
Победил таки – закатил куда надо свой камень.
Вроде бы жизнь удалась, ан нет – выпал из мифа
И что теперь делать с освободившимися руками?
В другом конце сада ещё каменный человек – тот,
Кого ты однажды из Таллина привезла.
Лоб в колени – сидел у тебя на Соколе, на балконе, за годом год,
А теперь греет у огня сгорбленную спину и зад.
А девочка, девочка – разве не Мыслитель Родена?
Но «мыслю – стало быть существую» – не для юных фей максима.
И если уж подавай им правило какое-нибудь непременно,
Пусть будет «чувствую» вместо «мыслю». Кстати, в массе
Случаев ныне и я не отступаю от него – весна!
Чувствую! – запахи вызволенной из-под снега земли,
Смолы и хвои – неподалеку стоит сосна,
Тянет, тянет ко мне мохнатые лапы свои.
Сосна-великомученица, что уцелела – чудо
В полыхнувшем здесь два года назад пожаре.
Без верхушки осталась, но решила: расти буду,
Как бы законы ботаники ни возражали.
Чувствую! – вздрогнули в почках крохотные листки,
Скоро проклюнутся, и по саду поплывёт, поплывёт
Зелёная дымка. Чувствую! что близки
Дни, когда жизнь вокруг, как на дрожжах, попрёт.
Стало быть существую. А Шоник лапой во сне подёргивает.
Раскинулся на диване, застеленном белой шкурой.
Голову свесил, едва пола не достаёт мордой,
Слюни ручьём – ах, снятся ему сладкие шуры-муры.
Маня с Умой подружкам, приехавшим погостить,
Втолковывают, что у тех судьба сложилась не так:
Что за радость, девоньки, в четырёх стенах жить,
То ли дело доля у нас, вольных собак.
Бусинка мне под бок и по-тихому «захрустела».
Ты встрепенулась: а ведь ни к кому не идёт, своенравная.
И лежим мы с этой кошачьей мордой – тело к телу,
В своей отрешённости от мира абсолютно равные.
Ступая неслышно, как последний из могикан
Или, может быть, ангел, вышел из темноты
С охапкой поленьев и захлопотал у огня Иван.
«Мне кажется, он пришелец из космоса, – прошептала ты. –
Его следы жёлтыми прорастают цветами,
И сам он присутствует здесь лишь отчасти…»
И подумалось мне – околдовало, видать, пламя –
Что умри я в тот миг, и узнала бы, как умирают от счастья.
27 апреля – 2 июня 2015