Киоскёрша

               


                Из цикла: «Студенческие рассказы»

     Он истосковался по женщине так сильно, что в нём все звенело, дрожало. И он очень волновался, что она может не прийти – знакомая киоскерша, которая оставляла ему «Литературную газету» и «Иностранную литературу» по его просьбе. Она обещала прийти накануне Женского праздника, но причин помешать этому было более чем достаточно. Он это понимал и осознавал.
     До ее прихода оставались считанные минуты, в нетерпении он все поглядывал то на часы, то в окно, ходил по комнате из угла в угол. В ожидании женщины раскалённое воображение рисовало жуткие сцены обладания ею. Вот она входит, и он, совершенно обезумевший, прямо в коридоре лихорадочно срывает с неё одежду, бросает на пол, под ноги, трогает её сочное межножье, потом берёт за пышные  пылкие бёдра и вонзает, вонзает, вонзает…
      А вдруг не придёт? Передумает или  не сможет?..
      Но – о, чудо! – она пришла – в пятнадцать ноль-ноль, как и было условлено. И он облегчённо вздохнул, увидев её в окно, счастливо улыбаясь,  поспешил к двери, открыл, впуская её в свои с минимумом удобств скромные «апартаменты», которые он снимал в частном секторе города.
– Как здесь тепло! Я так замёрзла, – проговорила она входя, и губы её растянулись в обольсти –тельной улыбке югославской певицы Радмилы Караклаич, схожесть с которой была более чем очевидна.
– Я очень рад, что ты пришла! Очень, очень рад! – сказал он с волнением, беря её руки в свои – у неё были прохладные ладони.
     «Она точно озябла, эта женщина», – с нежностью подумал он.
     Женщина заметила, как лихорадочно блестят его глаза, гипнотизируют её волю, и смущённо опустила взгляд. Её уши, в мочках которых болтались золотые серьги, заалели.
– У меня такое ощущение, что я, придя сюда, совершила преступление, – сказала она с тревогой в голосе, пряча глаза. Он понимал, что она имеет ввиду, но не стал развивать эту тему.
– Что же ты стоишь, проходи, снимай пальто и присаживайся, пожалуйста. Как видишь у меня всё очень скромно.
     Она, несколько мгновений о чём-то поразмыслив, словно всё ещё колеблясь, борясь с собой, наконец разделась. Когда он потянулся, чтобы взять у неё пальто и повесить на вешалку, женщина запротестовала: «Я сама, я сама», – и небрежно бросила кремовое пальто на спинку старого в потёртостях стула. Поскольку стул стоял рядом с низеньким столом, заваленным разными тол –стыми книгами, поверх которых лежал первый том «Атласа анатомии человека» Синельникова, а в бутылке  из-под кефира элегантно торчали  три  алых ещё не раскрывшихся бутона в прозрачной бумаге, её внимание на некоторое время задержалось на них. Тюльпаны предназначались ей, и он, уловив момент, подошёл к столу, вынул из приспособленной вазы цветы и, держа букет над её горловиной, бережно стряхнул воду и протянул женщине.
 – Это тебе, дорогая, – проговорил он, робея и одновременно стыдясь того, что у него не хватило денег на розы. – Поздравляю с праздником, всего тебе наилучшего, Алла, – и поцеловал ей руку, уже потеплевшую. Он хотел сказать ещё что-то, но передумал.
     Она была настолько растрогана этим скромным жестом,  что горло сжалось от признательности и на глаза навернулись слёзы. Она поблагодарила его и, поспешно взяв свою сумочку, вынула оттуда носовой платок, стыдливо пряча при этом взгляд от него, и вытерла неожиданные слёзы.
– Извините меня, – пролепетала она, усаживаясь на краю кровати, и слабо улыбнулась.
– Хотите включу музыку? – сказал он, вдруг обнаружив что они снова перешли на «вы».
      Она неопределённо повела плечами. Когда он, сменив кассету, включил магнитофон, она опечаленно проговорила: – Я вчера со своим поругалась… 
     Она  никогда не говорила «мой муж», а всегда так: «мой уехал» или «я своего пригласила на концерт, а он отказался со мной пойти…»
– Да он действительно сатрап! – воскликнул он шутливым тоном – её муж работал в милиции –  и  добавил, светло улыбаясь: – Перед Женским праздником грешно ссориться. 
– Но Максим! Он вчера ввалился домой опять под «газом» и прогнал меня только за то, что я неодобрительно отозвалась о его состоянии…
– И куда ты пошла?
– А никуда! Проторчала на улице пару часов, чтобы он заснул, и вернулась обратно.
      Она снова загрустила и, опустив голову, с обидой произнесла:
– А сегодня он даже не поздравил меня… Вот вы и то цветы… это так мило с вашей стороны.
      Она поднесла букет к носу и шумно вдохнула. Потом сказала, что она пока поставит тюльпаны обратно в водичку, а когда будет уходить, заберёт их.
     Она так и сделала.
     На следующий день, когда Максим подошёл к её киоску, она благодарно улыбнулась, хотя во взгляде её он уловил тревожные мысли: «Теперь, когда это случилось, ты не будешь смеяться надо мной, над замужней дурой, нет? Ты не из таких, верно, студент? Ты захочешь меня ещё и ещё – а, студент?!..» 

1980