Путешествие по Финляндии в 1903 году. Часть 3

               
                9
   
    
    " Солнце шло уже к закату. Когда мы добрались до Револа,
было уже около девяти часов.
   - Антреа? Пятнадцать километров туда, - узнали мы от крестьян.

   - Идти ли в Антреа сейчас? - задал вопрос наш капитан своей босяцкой роте на военном совете.
   - Нет! - было вынесено общее решение.
    Во-первых, прошли уже 40 километров, а во-вторых, кто его знает,ходит ли паром через реку ночью. - Заночуем здесь, а заодно поедим, домашние запасы подошли к концу, надо добыть молока.
     Запугивания Н.А.Чижикова на минуту смутили нас было - просить ли здесь ночлега и молока? Откажут, пожалуй!
     Но разговаривали с нами приветливо и вежливо.Осведомились, куда именно мы направляемся, покачали головой, узнав, что мы пробираемся на Иматру.

    -...дальний путь...- и спросили, не хотим ли мы получить еды и не согласимся ли мы остаться здесь переночевать.
     И парное молоко и хлеб мы получили в неограниченном количестве и в этот вечер и на другой день утром, даже с добавлением крепкого кофе.
     Пупашу хозяева отправили ночевать на сеновал.
     Нам с Гелей была отведена чистенькая комнатка с одной единственной, но зато огромной постелью, с плетеными из цветных тряпочек половичками и дорожками.
     Спать было отлично на чистых грубых простынях и на ярко-цветных наволочках подушек, если бы нашему посещению не обрадовались чрезмерно все блохи, ютившиеся в округе.

   - Черт знает, что такое! - ругался и Пупаша, сползая утром со своего сеновала. - Блохи зверски кусались всю ночь.
     Утром, после кофе, молока, после остатков нашего провианта, которым мы угостили и радушных хозяев, завязалась потешная борьба между Бруней и хозяевами.
    Они наотрез отказались брать с нас плату за ночлег и еду. Бруня настойчиво хотел все-таки заплатить, пытался удрать, положив деньги потихоньку на скамейку - хозяева переупрямили его-таки и денег не взяли.

                10

    
    И совершенно так же как в Ревала встречали нас всюду и в других местах, приветливо, гостеприимно, отказываясь брать с нас деньги, так что тратить наши гроши нам приходилось только в постоялых дворах.
     Чем объяснить такое расхождение характеристик, данных нам в Вихола, и впечатлений, полученных и в глухих финских деревнях, и в больших людных поселках вроде Антреа, где нам к кофе и простокваше с хлебом, подали еще и соленой рыбы,и даже в фешенебельном ресторане на Иматре?
     Я думаю, что основная причина была в том, что мы всюду приходили не как представители господствующей национальности и господствующего класса, а как тройка скромных студентов- туристов, с просьбой, а не с требованиями крова и еды.
     Мы говорили, хотя и плохо, по-фински - и это ставилось нам определенно в плюс, мы не гнушались ни языком, ни национальностью финнов.
     Мы не пытались, приходя в избу, держать себя баричами, мы применялись ко всем порядкам принявшего нас гостеприимного крова.
     И, благодаря устанавливающимся всюду добрым отношениям,мы видели Финляндию с совершенно иной стороны, чем видят ее обычно туристы.
     Что вспоминается мне еще из эпизодов наших блужданий в лесах и деревнях вокруг Иматры, Саймы и Вуоксы?
     Вот помню наше потешное бегство вдоль бесконечно-длинного забора у поля, которое рачительные хозяева поливали обильно содержимым уборных.
     Вечернее солнце жгло немилосердно, благовоние уборных разливалось, густое и пряное, над полями и дорогой.Мы неслись во всю прыть, потные, раскрасневшиеся, хохочущие, а забор все тянулся, да тянулся...Мы даже воздержались от намерения поесть здесь в деревне простокваши и выпить молока.
     Вот вспоминается мне идиллическая картина воскресного утра на берегу озера, среди густого леса.
     Мы вышли с нашими котомками за плечами к избе с высоким крыльцом.Других домов кроме этого лесного обиталища кругом видно не было. На крылечке и на ступеньках его сидело много людей - детей, женщин, мужчин.Оттуда неслось пение.
    - Подождемте подходить, - предложил Бруня.
  Мы остановились под деревьями, прислушиваясь к напеву.
    - Поют псалмы, - сказала я.
    - Воскресенье сегодня...Церковь, видно, делеко, - сообразила Геля.
     На верхней ступеньке крыльца сидел старик, босой, в штанах из грубого старого холста, в белой рубашке и, держа на коленях толстую Библию, читал из нее отрывки.Остальная семья, разместившись на ступенях, слушала, вступая в нужный момент пением псалма.
    Ни особенно стройным, ни особенно благозвучным, это пение не было.Но оно, как и вся эту картина семейного молитвенного собрания воскресным утром, гармонировало с тишиной и покоем леса и озера, с этим удивительным настроением мира, царящего вокруг.
     Молока в этой избе мы не достали, но получили зато большую крынку простокваши и половину твердого, финского каравая хлеба.
     Мы уселись хлебать наш завтрак в сенях.Сквозь стропила крыши пробирались солнечные лучи, падая косыми столбами сверху, ложась светлыми полосами на пол.
     Семья окружила нас, тихо переговариваясь.
    - Музыканты, - послышалось перешептывание ребятишек.
     Геля, смеясь, открыла свой ящик с красками, к великому восхищению всей публики.
    - Malari (художник)... - почтительно сообщали зрители один другому.
    - Хотите еще? - спросила нас одна из женщин, ставя вторую крынку простокваши, когда мы справились с первой.
    - Дальний путь(по-фински)...- качали опять головами старшие, узнав, что мы идем на Иматру пешком.

                11

     Не помню названия большого зажиточного села, где нам пришлось свести знакомство с одной из необычных сторон финской жизни  , жизни этой маленькой суровой страны, с ее подлинно-демократическим укладом.
    - Надо спросить, где здесь можно достать молока и хлеба,- сказал Бруня, когда мы подходили к селу, мечтая сделать долгий привал, так как шли мы уже давно, а день стоял очень жаркий.
    Нам навстречу двигался по дороге воз, груженый навозом. Лошадь вел под узцы мальчуган. Молодой парень, покусывая травку, шел рядом.
    Мы подошли к парню с нашим вопросом.Он стал было объяснять, как пройти к какому-то из домов, но не кончив речи, сказал что-то мальчику и повел нас сам.
     Мы вошли в большую комнату, точь в точь того же стиля, что и любая общая комната финской избы: та же огромная печь с очагом, те же скамьи по стенам под окнами, тот же стол в одном углу...
     Чувствовался в этой чистой комнате известный достаток, забота об уюте и красоте.Пол был устлан дорожками, висели какие-то шитые коврики и полотенца.
     Помню я, какое странное, "средневековое" впечатление  произвел на меня в этой комнате неожиданно-высокий потолок, уходящий куда-то под крышу.
     В комнате нас встретила чистенькая, приветливая старушка - обычным финским книксом, на который я ответила реверансом.

    - Моя мама, - представил нам ее молодой хозяин и, поговорив с ней о чем-то, потихоньку провел нас через сени в другую половину избы, пригласив расположиться здесь, пока он не вернется.

    - Публика, куда это мы попали? - спросила я тихонько. - Здесь какая-то цивилизация живет.
     На окнах комнаты стояли цветы и среди них выделялся огромный, пышный куст мирты.

    - Вот красота! - восторженно любовалась я миртой. - Лучше, чем в оранжерее.

    - А ты смотри сюда, здесь кто-то играет, - позвала меня тихонько Геля к письменному столу у стены.
     Над столом с аккуратными стопками книг, висело кантеле.

    - Кто это тут германистикой занимается? - так же тихо спросила я. -  Куда это он привел нас?

     Загадка разъяснилась просто. Наш молодой хозяин вошел с большой деревянной крынкой молока, за ним шла его старенькая мать с тарелкой сметанного масла, черным хлебом и чашками на подносе.
  За этим угощением последовал большой дымящийся кофейник.
Пока старушка суетилась, накрывая стол скатертью, я успела жестами и парой знакомых слов узнать у молодого хозяина, что это его комната, его стол, его кантеле и его книги. Что он - студент Гельсингфорского университета, зимой учится там, а на все каникулы приезжает обычно к своей маме, так как это ее дом.

     - Вы студент? Студент-филолог? - спросила я на немецком.

     Молодой хозяин немецкий знал, хотя говорить свободно на нем стеснялся. Но разговор за кофе и бутербродами завязался все-таки достаточно оживленный и дружеский, хотя старушка-мать участия в нем принять могла только похлопывая нас приветливо по плечу, да подливая все снова и снова горячего кофейку.

                12

     Задержались мы все-таки на этом привале!Радушный коллега-хозяин пошел нас провожать, посоветовал остановиться на ночь на постоялом дворе другого большого села, километрах в двадцати отсюда, на оживленном шоссе.
      По его совету мы решили вообще пользоваться для ночлега этими постоялыми дворами, имевшимися буквально в каждом большом поселке.И пользовались мы ими охотно, испытав уже в первый раз все удобства их.

     За одну марку,т.е. за 37 копеек на русские деньги, мы получили постель с чистым бельем, с подушкой и одеялом, с возможностью утром чисто вымыться.Если в самой комнате не было обычно умывальника, хозяйка показывала, где в сенях висел рукомойник или, где во дворе находилась колода с трубой водокачки над ней.Кофе, соленую рыбу, хлеб, молоко и простоквашу можно было получить за грошовую плату по таксе здесь же.
    А днем мы по-прежнему заходили в крестьянские избы, получая там необходимое количество простокваши и молока, свеже-подоеного  или же ледяного,  прямо из погреба.
     К разносолам мы и дома не привыкли, сыты мы были вполне и ходьба на свежем воздухе целый день, с холодным купанием во всех встречных озерах и прочих водоемах, с постоянным пребыванием под жаркими лучами весеннего солнца, закалило нас, здоровых и крепких и без того - еще больше.
     Мы все трое сильно похудели, нас обожгло солнцем так, что лица стали кофейно-коричневыми,а пряди волос казались совсем светлыми.

                13

     Так дошли мы до Иматры, не до водопада еще, а до поселения. Здесь мы хотели пожить, отдохнуть, побродить по окрестностям.
     Где остановиться?
     Отелей много, но они дороги, а денег у нас мало.
     Как ни дешево стоило нам пока наше путешествие, но и нашим грошам подходил конец.
     Айда опять на постоялый двор! А где таковой находится? У кого узнать? Не спрашивать же нам кого-нибудь из этих фешенебельных господ, лихо пролетающих мимо нас на велосипедах, или этих изящных дам в светлых платьях под зонтиками?! Они и без того так подозрительно оглядывают наше запыленное трио.
     Выручает какой-то медлительный крестьянин.

    - Гете, - указывает он нам своей трубкой на фасад отеля перед нами.
    - Гете? - удивленно переспрашиваем мы. - Да ведь это отель "Рауха"...
    - Да, а позади него - постоялый двор, держит его тот же хозяин.
    - Айда. - приглашает Бруня нас с Гелей, заворачивая решительно в ворота отеля. - Держись молодцевато! - подбадривает он нас.
     Мы идем ,держась в ногу, выстроившись в ряд и еле сдерживаясь от смеха.
     Идем мимо бывшей террасы.Там допивают утренний кофе, завтракают.
      Все очки, лорнеты, все, невооруженные ничем очи, любопытно уставились на нас, некоторые из присутствующих перегнулись даже через перила.
    - Подтянись!Подтянись! - бормочет Бруня, и мы бодрым шагом маршируем мимо террасы.
     Хороши мы!Пыльные, черномазые, трепаные!У Пупаши на плечах торчат еще его соломенные эполеты...брр! - немудрено, что на нас так глазеют.
     На постоялом дворе - всеобщее удивление при нашем появлении.Кажется, здесь нечасто останавливаются вообще,а уж таких посетителей, как мы, здесь видят, наверное,в первый раз.
     Постоялый двор по закону должен существовать, но ничто не мешает ему пустовать...Вызывают даже самого владельца отеля и двора, полного,пожилого господина в безукоризненно-элегантном черном сюртуке.
     Расспросы, внимательный осмотр наших пыльных фигур и смеющихся физиономий.

    - Студенты? Туристы? Пешком пришли?!Да...немногие делают это!..
     Документы наши просмотрены.Все впорядке!И мы становимся фактическими обладателями двухкомнат, сияющих свежевыкрашенными желтыми полами, и трех постелей.
    - Нельзя ли здесь достать какой-нибудь еды? - спрашиваем мы кого-то из служащих, отпирающего нам комнаты и наливающего воду в кувшин умывальника.- Молока, простокваши?
    - Все можно достать из отеля, можно даже получить обед оттуда.
     Переглядываемся. после нашего дорожного питания, мы не прочь съесть горячего супа.
    - Вот что. - решает Бруня.- Мы возьмем на троих одну порцию обеда и три порции простокваши.Согласны?
    - Вполне!
    - Ну а пока что - кофе и молока.
    Через полчаса появляется молоко и кофе, но с добавлением к хлебу булок и куска масла.
    - Ну, как хотите, а я съем это! - заявляет Геля, - и прогорим, так прогорим.
    - Увидим, сколько сдерут, - решает Пупа. - От одного дня ничего не случится, сегодня мы кутим, и я заказываю порцию обеда.
     Основательно поев и, насколько это было возможно, приведя в порядок свою внешность, мы отправились к водопаду.Бродили долго вокруг него, совещаясь о маршрутах следующих дней, сидели на скалах у самого водопада, в облаке водяной пыли, доедая под грохот валов свои ломти черного хлеба.

                14

     Не в первый раз видела я мощный водопад, но видела я его по иному, чем тогда, в 16 лет.
     Мы поднимались вверх по течению, спускались вниз к тому месту, где вода несется еще по-прежнему с грохотом и ревом, стесненная своими гранитными берегами, но где течение ее становится  все более плавным и спокойным.
     Мы сидели часами на гранитных скалах над самим водопадом, но,когда я пробовала записать свои впечатления, из этого ничего не выходило.
     Где было найти слова, достаточно звучные, достаточно мощные, такие же мерные, как звучен, мощен и размерен ритм грохота и гула Оксы в этом тесном гранитном коридоре?! Державин?!Или еще лучше - Ломоносов! Вот кто сумел бы найти нужные слова.И именно Ломоносов, в мерной, торжественно-звучной речи которого, мне чудится что-то такое же твердое, мощное, незыблемо-гранитное,такое же кряжистое и простое, как сосны и скалы Финляндии, как грохот ее водопадов, как сверкание ее чистых озер.
     Как стая диких коней, с оглушительным топотом и гулом - несутся, падают, встают, взметываются кверху вала струи, потоки воды.Взлетают белые гривы, среди них мелькнет иногда и исчезнет опять чья-то седая голова - дикая, страшная...
     Мы сидели около Валлинкоски, все снова возвращаясь туда.Огромный водяной вал низвергается в какую-то бездну, пенистый и белый.И снова взлетает оттуда вверх, разбиваясь в сверкающую массу брызг.
     От страшной силы падения дрожат прибрежные скалы, среди рева и грохота, слышится непрерывное шуршание, непрерывный звон стоит в воздухе, точно разбивается вдребезги дорогой хрусталь, точно шуршат груды его обломков.
     Широкие волны бьются о розовый гранит скал, облака тонкой водяной пыли орошают темно-зеленый мох, прибрежные сосны и ели.
     В углублениях скал собираются целые озера чистой воды, прозрачной, как хрусталь. Бруня приходит и уходит опять осматривать прибрежные тропы.Геля засела со своим ящиком рисовать что-то, а я все сидела на розовом граните, слушала,смотрела и не могла оторваться...