ЗАПРЕТНАЯ ГАВАНЬ.
Часть 2.
ПОКРОВИТЕЛЬ МЕЛИОРАК.
Глава 2.
НАШ ПОПУТЧИК БОБА.
РАССКАЗЫВАЕТ ПЕТРИК ОХТИ.
Дядя Ник Анык, изобретатель, прививший мне любовь к разного рода приспособлениям, облегчающим домашний труд, впечатлял не только изменчивыми, нечеловеческими какими-то глазами, но и некоторой несуразностью фигуры. Он был худощав и несообразно длинноног и от этого казался несколько нескладным. Но именно что казался. На самом деле дядя Ник обладал завидной силой, ловкостью и точностью движений. Особенно длинных и тонких пальцев рук. Всё это придавало ему сходство с цаплей, одним рассчитанным движением выхватывающей из воды добычу. Сколько ему и его темноволосой жене лет, сказать было затруднительно. Оба обращались на «ты» и без титула к нашим с Миче родителям, поскольку знали их ещё детьми. Но старыми и даже пожилыми назвать их было невозможно. Как и Лесика Везлика, приёмного папу Аарна и Инары. Такие уж люди.
И вот, дядя Ник, забавно взбрыкивая и сутулясь, проскакал за мной по дорожке и поймал у кареты.
- Петрик, мальчик, - позвал он, - поговори со мной. Что ты задумал?
- Неважно. Ничего не задумал, - проговорил я, поражаясь тому, что глаза изобретателя из квадратных делаются треугольными. Такого я ещё не имел чести наблюдать, и не знал, хорошо это или плохо.
- Ладно, малыш, ладно, как хочешь, - ухватив меня за рукав пальцами-щупальцами, сказал дядя Ник. – Понимаю: спешишь и рассержен. Но один лишь вопрос. Можно?
- Валяйте.
Вопрос, который он мне задал, чрезвычайно удивил. В такой момент – и о таких вещах!
- Ты надевал ли, - спросил сосед, - перстень Шутка Отца Морей?
- Перстень у Миче, - не придав значения, объяснил я и поставил ногу на подножку кареты. – До свидания, дядя Ник.
- Нет, не до свидания. Отвечай.
Я напряг память. Но мысли крутились вовсе не вокруг таких незначительных эпизодов.
- Надевал ли я? Надевал ли?.. Да, дядя Ник. Когда мы впервые увидели кольцо, я примерил его. А Миче в тот раз не стал.
- Хорошо. А Рики?
- Что Рики? Рики мальчик. А многих знаете вы мальчиков, которые не примеряют безделушку, попавшую им в руки? Конечно, да. Вы были у Дырчи? – дошло до меня. – Вы из-за моря? Вы или ваши предки.
- Да-да, дружочек. Можно сказать и так. А что Лёка? Ах, да! Лёка конечно. Я же сам его попросил на минутку надеть перстень на палец, когда мы болтали в кафешке. Он очень был недоволен. Сердился.
- К чему этот разговор, дядя Ник? Позвольте ехать, а то мои родители как выскочат…
- Дай руку, Петрик, - торжественно даже произнёс изобретатель. Поскольку его глаза приняли форму ромба, я спорить не стал и только желал, чтобы он поскорее закончил с чудачествами. И протянул ему руку. Как раз ту, на которую примерил бесполезное кольцо.
- Итак, - провозгласил дядя Ник и накрыл мою ладонь своей, - как же это всё-таки сделать? Никогда не делал. Ага! Пусть так.
С этим возгласом он приподнял свою руку и дунул в образовавшуюся щёлку. А потом щёлкнул меня по ладони. И сказал в завершение:
- Ну всё. Можешь ехать.
Я смотрел на него, вконец обалдев, и не поручусь, что собственные мои глаза не сделались квадратными от всех этих странностей.
- А что это было, дядя Ник?
- Это как бы зажжение от самой первой ряда других лампочек. Или от одной - других свечек, - пояснил изобретатель, считая, наверное, что вот тут-то мне всё и понятно стало.
- Петрик, ты едешь домой? – строго спросил отец, выглянув за калитку.
- Да, папа, еду.
- Смелый, славный мальчик, - шепнул дядя Ник и потряс мне руку, прощаясь. Я упал на сиденье едва ли не в обмороке. Треугольность изобретательских очей меня впечатлила, а всё прочее: эти вопросы и действия зародили подозрения, что дядя Ник, не волшебник, всё-таки поддался возрасту и малость спятил. Но потом я успокоился: друг столичной детворы, как бы ни чудил, всегда отличался завидной проницательностью и обширными познаниями. Возможно, раз его предки с Запретной Гавани, он знает о Шутке Отца Морей нечто такое, чего не знает никто другой. И то, что он щёлкнул меня по ладони, предварительно на неё дунув, и впрямь имеет смысл и значение. Дядя Ник никогда не навредит никому, тем более человеку, который в детстве пускал бумажные кораблики в бочке для сбора дождевой воды на его дворе. Я должен доверять дяде Нику и его действиям, какими бы странными они ни казались, и даже если он понемногу стал сдавать. Если я вернусь в Някку после задуманного мной дела, то поговорю с ним и с тётей Катериной. Если тут нужна помощь доктора, я найду самого лучшего.
А пока домой!
Всё равно через два дня мы с Лёкой собирались взять курс на Запретную Гавань, так что у меня почти всё было собрано. Какие-то вещи были уже на яхте, а рюкзак с самым необходимым я прятал под кроватью. Мадинке я никак не мог решиться открыть наш план. Я не люблю её огорчать. Но скрывать бесконечно было невозможно. Самое время сейчас рассказать ей всё. Но она была с подругами, с Натой, Лалой и Мичикой в доме моего брата. А мне не дали времени хоть что-то утешительное им сказать, с женой повидаться нормально. Вряд ли она даже знает о том, что меня отправили домой дожидаться родительского решения.
Решение, конечно, будет положительным, маме с папой надо только немного собраться с духом. Но я потеряю целый день, а то и полтора. Это невозможно в такой ситуации!
Ладно. Сейчас я пошлю кого-нибудь к Лёке с письмом. Мы встретимся за городскими стенами, доберёмся туда, где возможно купить нормальную яхту, и пустимся в путь за пределами волшебной границы. Ведь не тянется же она вдоль всего континента Огог.
Маленькое пояснение. Миче, в своей заботе и боязни за нас, немного перегнул палку. Он собирался отправиться к врагам без Лёки. Это очень нехорошо. Мы все понимаем, как устроен Миче, Лёка бы придушил свою обиду, если бы вынужден был остаться на нашем берегу из-за него. Но мне Малёк не простит, если я не позову его с собой. В любом случае, я не мог скрыть от него свои планы. По нашему с ним мнению, мои братья и Канеке подвергаются опасности. Как можно не кинуться к ним на помощь? И, конечно, Мадинка поймёт меня обязательно.
Я написал записку и отправил слугу к Мале. А сам быстро собрал всё, что ещё было не собрано, покидав в рюкзак вещи, деньги и документы на своё и чужое имя. И в это время ко мне пришёл дядя Арик. И, что странно, распахнул дверь без стука. Поэтому я не успел бросить рюкзак под кровать. А надо вам сказать, что с детства, с тех пор, как узнал, кем мне приходится Миче, так повелось, что я зову этого человека то дядей, то папой Ариком, и последнее обращение использую чаще с того времени, как открыл Миче, кем я прихожусь ему.
- Петрик! – воскликнул Рикин папа, - ты едешь за моими мальчиками? Ты осмелишься, несмотря ни на что? Возьми меня с собой, Петрик!
Я прямо поразился, что дядя Арик употребляет слово «мальчики». Неужели, он ещё хоть капельку любит Миче? Может, он действительно хочет, чтобы я вернул ему старшего сына тоже?
- Тебе нельзя, папа Арик, экспедиция наша должна быть маленькой. Будь ты волшебником, я бы с удовольствием тебя взял. Я бы отправился с Аарном, но тот уехал к больному отцу. Со всеми своими женщинами – волшебницами. Поэтому мы с Лёкой уж как-нибудь сами. Чтобы не привлекать внимания.
От таких больших потрясений дядя Арик даже не стал спорить.
- Но ты вернёшь их мне, Петрик? Они вернутся домой? Пусть не домой, пусть на вашу Верпту или куда угодно, но живыми? Ты уверен в успехе?
Ну как я мог быть уверенным?
Дядя Арик сел и закачался из стороны в сторону, обхватив голову руками. Видя такое, я решил, что, наверное, стоит ему отправиться с нами, но тут он сказал, что сам только что с Вершинки, потому что тётя Роза, его жена, заболела от расстройства, кажется, прихватило сердце, и её пришлось срочно отвезти в больницу при Лечебнице.
- Как же ты покинешь её, папа Арик? Положись уж на нас с Лёкой.
Я налил в бокал вина и заставил его выпить. Мы поговорили немного о его заболевшей жене, об их сыновьях и о шансах их найти и вернуть домой. А потом я задал вопрос, который уже задавал несколько раз, но не получил ясного ответа:
- Почему вы с мамой Розой так относитесь к Миче? Вы разлюбили его, когда он вырос.
- Ну как же ты можешь так говорить, мальчик? – укорил меня дядя Арик. – Как мы могли разлюбить нашего сына?
- Не надо этого лицемерия, пожалуйста. То, что вы творите с Миче – это ни в какие ворота, как сказал бы Канеке, - под влиянием всех этих событий, я решился вытащить из него честный ответ. Он же, под влиянием вина и потрясения, мог мне его дать.
- Да нет же, Петрик!
- Я ещё могу понять наших с Миче родителей. Они не растили моего брата, не были с ним рядом, когда он учился говорить, писать, делать эти ваши блестяшки, ездить верхом. Но вы растили его, как родного! Люди очень привязываются. Как относятся к ребёнку те, кто его растят – так и все остальные. Вы с мамой Розой допустили то, что происходит. Всё от вас.
Папа Арик, услышав мои жестокие слова, расплакался, закрыв лицо ладонями. Я с трудом понимал, что он говорит.
- Разве прикажешь материнскому сердцу, Чудик? Разве прикажешь? – сокрушался он. – А я так люблю её, мою Розочку!
- Хочешь сказать, что мама Роза всё ещё так сильно горюет о том мальчике, что умер? О своём новорожденном сыне, вместо которого у вас появился Миче?
- Останься тот мальчик жив, мы бы всё равно взяли Миче. Но кто знает, может, тогда всё было бы по-другому? Может, моя жена всё думает, каким бы он мог стать, тот мальчик, но Миче не совсем похож на этот образ? Может, потому она так сильно ревнует Рики к Миче, что он должен вырасти таким, каким она придумала себе того, старшего мальчика?
Это откровение меня немного удивило. Какая связь между фантазиями бедной матери и тем, каким нынче стал живой и настоящий Миче? Самым лучшим из людей, кого я только знаю. За исключением Мадинки, конечно.
Мама Роза со временем невзлюбила бы и родного сына, останься он жив. То, что мы нафантазировали в мечтах никогда не дотягивает в реальности до идеала. Мальчик – это не кукла. Как бы мама Роза ни билась, что-нибудь всё равно раздражало бы её в нём. Например, слишком высокий, по её мнению голос, в то время, как она решила, что её сын обязан разговаривать басом. Отсюда раздражение. Отсюда поиск других несоответствий придуманному образу. Отсюда нелюбовь.
Мы принимаем животных такими, какие они есть. Мы тискаем кота или домашнего пёсика, называем их ласково, целуем в нос. Хулиганист ли питомец, кусач ли, шумен ли, обжорист, любопытен или же похож на тряпочку и вечно плющится на солнце – мы любим их, принимая со всеми заскоками, потрохами и блохами. С людьми не так. Близких норовим подогнать под идеал. Страдаем, мучаемся, психуем и доходим до ненависти, если не удаётся. И хорошего не замечаем, если оно не часть лелеемой фантазии. Зато ещё и ещё выдумываем плохое и кричим об этом на всех углах, чтобы оправдать свою неприязнь. Семейство Аги – страшный тому пример.
К моему отчаянию, Рики – будущая жертва. Уже давно я замечаю скрытое недовольство, стыд за холодность к родному сыну и излишнюю суету, ради того, чтобы замаскировать от посторонних глаз неприглядную правду. Недаром наш мальчик интуитивно избегает отеческого дома и стремиться жить там, где мы. Пока ещё Миче оттягивает на себя удары, которые, не будь его, доставались бы Рики. Но скоро младший брат станет взрослым…
За то ценю я свою Мадинку, что она принимает меня таким, каков я есть и, по большому счёту, не стремиться переделать. А по пустякам я для неё и так охотно изменюсь.
Из всей дружной четвёрки наших родителей только папа Арик внушает надежду и уважение большей гибкостью и сердечностью. Но он, уж простите, в некоторой мере подкаблучник, и весьма трусоват. Так думал тогда я о нём, не ведая будущего.
- Папа Арик, у женщин в голове очень много разного непонятного. Но как же ты, папа Арик, допустил, чтобы всё зашло так далеко? Ты же разумный человек. Ты ни разу не защитил Миче, когда он нуждался в защите и поддержке, а теперь приходишь ко мне с такими словами.
Бесполезно было спрашивать об этом замученного переживаниями, долго не отдыхавшего человека, который только что доставил в больницу горячо любимую жену. Я отстал от дяди Арика, всё равно ничего вразумительного он так и не смог сказать.
Я отправил его отдыхать и ждать вестей, хотя несчастный отец и просился проводить нас с Лёкой. Он был до такой степени не в себе, что слушался меня, боясь помешать нашим замыслам. Сам я, пользуясь тем, что мама с папой ещё не вернулись, спокойно вышел за ворота и отправился в наёмном экипаже за городские пределы. Конечно, воспользовался Отрицанием Имени, чтобы не узнали, кто я и куда направляюсь. Сейчас я мог думать только о Мадинке. Я написал ей письмо. Но вы представляете состояние женщины, узнавшей, куда и зачем отправился её муж, даже не попрощавшись. Даже не поцеловав её и сына, который был при ней в доме Миче. Она расстроится, конечно, и станет плакать, но, уверен, что поступи я по-другому, её любовь сменилась бы презрением.
Я тоже бесконечно люблю свою жену и моего маленького Арика. Я всё думал о них. До тех пор, пока открытая коляска, в которой я ехал, не была внезапно остановлена на лесной тропе большим Бобой в чужих пододеяльниках в цветах и сердечках.
Надеюсь, я всё это рассказал предельно понятно, и не вдаваясь в эмоции.
*
Я успокоил и отослал в город перепуганного возницу, решив проделать оставшийся путь до места встречи с Лёкой пешком и в компании с Бобой.
- Ты прости, что не успел выслушать тебя, - сказал я великану, отключив любезный сердцу артефакт. - Ты, наверное, понял, что в моей жизни тоже как раз случилась ужасная катастрофа. Расскажи, пока я ещё тут, что у тебя произошло. Я посоветую, к кому обратиться за помощью. Если нужно, дам необходимые письма. И послушай, Боба, разве на тебя не действует Отрицание Имени? Как ты вообще узнал, кто едет в коляске?
- Ты про длинную золотую штуку у тебя на шее? По ней и узнал. Как не узнать? Чай не слепой, и видел её на тебе в том доме, куда еле залез.
- Ну, Боба!
- Ты, конечно, не знаешь, но я сидел в кустах позади дворцового сада, прямо на обрыве к горячей реке, и слышал твой разговор с папой пропавших мальчиков. Заклинание Долгого Уха. Вы ещё так его называете? Весь ваш маленький город взбаламучен. Ты королевич из рода Агди, поэтому у тебя должно быть Отрицание Имени, я знаю. Я так и подумал, что это оно, когда увидел твоё украшение. Конечно, решил я, ты им воспользуешься, когда отправишься в путь, раз тебе пока запретили что-либо предпринимать. Держал ухо востро. Быстро добрался сюда. И, раз Отрицание Имени действует с достаточной отсрочкой на тех, кого оно ещё не касалось, я имел шанс заметить его и обратиться к тебе в этот маленький промежуток. А уж ты-то его перенастроишь. Такая логическая цепочка. Я подумал, что должен успеть с тобой поговорить, пока ты не скрылся от меня за морем. Ты волшебник. Последний из оставшихся в городе на прекрасной горе Иканке. Вы ещё так её называете? Можно, конечно, подождать того, что уехал, но я знаю, если папа заболел, то сын там пробудет долго. Тем более, если уехал со своей семьёй, и даже с сестрой и её малышом. Дети детей обычно проводят у дедушек замечательные каникулы. Если дедушки выздоравливают, конечно. Я не могу так долго ждать. Целое лето! Я и так жду с прошлой осени.
- Это всё про Аарна ты услышал, когда сидел в саду на корточках? – поразился я.
- Не только, - ответил Боба.
Я взглянул на него повнимательнее. Сегодня он не казался мне таким пугающе высоким. Чтобы постучать в окно второго этажа, ему пришлось не наклониться, а наоборот, поднять руку. Скорее, он был пугающе худ. И вид имел, как после очень тяжёлой болезни. Если бы уменьшить его хотя бы до размеров Лёки, я сказал бы, что ему, по нашим меркам, нет ещё и тридцати лет. А если бы он выглядел не так болезненно, можно было заподозрить, что мы ровесники. Я бы сказал, что лицо Бобы – это лицо интеллигентного человека, что, собственно, подтверждалось его речью и всем поведением. Это был образованный и воспитанный человек.
- Ты волшебник, Боба? – спросил я. – Зачем тебе я? Ты придумал, как справиться с силой Отрицания Имени. Ещё час назад я бы сказал, что это невозможно. Ты вовсю применяешь заклинание Длинного Уха. И, самое малое, четыре вида Отвода Глаз.
- Пять, - скромно потупился Боба. – Пришлось отказаться от этого в то утро, когда я разыскивал волшебника в вашем маленьком городке. Спасибо, что не прикончил меня с перепугу. И других разных военных отогнал.
- Да не за что. Зачем ты искал волшебника? Ты сам смыслишь в колдовстве.
- Я не волшебник, Петрик. Волшебники – это другие люди. Те, которые устроили мне и моим товарищам страшный кошмар нашей жизни.
- Стоп. Ты говорил, будто один-одинёшенек, а тут откуда-то взялись товарищи.
- Они ещё спят! – горестно воскликнул великан. - Я один проснулся. И осознал до конца, какой ужас устроили нам волшебники. Я даже не решился будить других, не узнав, живы ли наши женщины.
- То есть, где-то есть ещё женщины?
- Должны быть. Должны! – горячо произнёс Боба. – Если же нет – я покончу с собой. Позор мне, легковерному! Я не отговорил товарищей! Я позволил погубить наших женщин! Великая раса не может быть восстановлена! И, потом, всё это очень тяжело. Я тупое дубовое полено, окаменевшее за тысячу лет!
- Ты подожди так убиваться, Боба. Не знаю, что у вас произошло с вашими волшебниками, но, как я понял, твоя задача такова: найти и разбудить ваших тысячелетних женщин, и, если они живы, приступить к восстановлению вашей расы при помощи них и товарищей, которые тоже где-то есть. Кстати, где вы собираетесь её восстанавливать? Территориально. Чтобы не возникло спора из-за земель и границ.
- Ну да, ты королевич, - закручинился великан. – Ты о границах думать обязан.
- Так где же?
- Надеюсь я на жизнь у истока Някки, в наших древних горах. Маленькие люди не очень раньше жаловали эти места, но мы считаем их родиной. Или на землях, которым покровительствует прекрасная Аринар, любимая сестра Отца Морей.
- Годится, - кивнул я, потому что горы у истоков Някки – это плохо заселённые места. Отчего бы не разрешить жить там Бобе с его женщинами и товарищами, если это всё равно их любимая родина. – Я поговорю с родителями. Если это всё, то я бы, пожалуй, ускорил шаг. У меня встреча с моим другом.
- Это не он ли едет? – спросил Боба. И тут же кинулся в кусты.
На Лёку выбранная мной сегодня сила Отрицания Имени не распространяется. Я замахал руками, Лёка выглянул из закрытого экипажа.
- Ты что пешком, Петрик? Садись.
Но я сказал ему, что нам предстоит немного пройтись ногами. Нельзя же было просто так уехать от Бобы. Лёка расплатился с извозчиком и отпустил его в город. К моему удивлению, у побратима было чересчур много поклажи. Рюкзак его казался вторым Лёкой по размеру. А по тяжести даже страшно было предположить. И я вынудил человека тащиться пешком до станции!
Увидев, как я таращусь на дико огромный заплечный мешок, мой друг засмеялся и сказал, что его личных вещей там не так уж и много. Всё остальное – это волшебная контрабанда, приспособления людей, склонных к нечестной жизни, разбоям и воровству. Иногда это полноценное оружие. Вспомните-ка о синих взрывчатых шариках. И этакими штуками Лёка набил свой рюкзак. Упёр с таможни. Как видно, загодя. Как видно, ещё на Верпте. А потом привёз в Някку в чемодане с платьями его жены. Тот ещё контрабандист, наш главный таможенник!
- Моргни уже, Петрик, - хихикнул он. – Запретная Гавань кишит магами. Я должен как-то вписаться в вашу компанию.
- А? – отмер я.
- Думал я, Чудилка, что на поезде поедем, а потом – по морю. Какой смысл переться пешком? Придётся тебе мне помочь.
Тут Боба полез из кустов с широчайшей улыбкой и предложением взять на себя часть волшебной контрабанды. Лёка не стал охать и пугаться. Он ведь уже слышал о Бобе. Он спокойно пожал здоровенную Бобину лапу и покачал головой:
- Что за тряпки на тебе? Почему не пришёл к нам заказать одежду?
- Денег у меня нет, - сознался этот бедолага.
Я не удержался:
- А ещё собрался восстанавливать великую расу. Как же это возможно – без денег?
- Вот и я теперь думаю – как? – поскучнел Боба. – Нет золота, нет вещей, которые на деньги можно обменять. Ни даже котелка, чтобы сварить восстанавливающее лекарство! Как можно было поддаться на болтовню о несущественной сути вещей? О тщете усилий? О победе духовного над материальным? Но если вы о современных деньгах, то они у меня были. Я честно заработал, помогая фермерам. Но в пути встретил тех, кому нужнее. И отдал им. Такие привычки. Ничего не попишешь.
- Нищим отдал? – поморщился Лёка.
- Нет. Женщине, которая осталась одинокой с кучей маленьких детей, и при этом один калека.
Я тут же узнал адрес этой женщины, чтобы по возвращении принять необходимые меры по улучшению её жизни. Или даже, ещё до отъезда. А Лёка, смеясь, рассуждал:
- Наверное, ваши волшебники, Боба, считали что восстановителям великой расы не понадобится что-нибудь материальное при такой высокой духовности.
- Ах, я не знаю. Мне надо искать наших женщин. Мою Варианиэнан.
- Кого?
- Мою Вару.
- Твоя Вара – это кто?
- Моя жена. Нас разлучили в первую брачную ночь, чтобы погрузить в священный сон. И нечего смеяться. Это была ночь многих свадеб, и сразу же всех молодожёнов разлучили. Чтобы не пострадал возможный плод страсти. То есть, чтобы женщина точно не была беременной. Женщин переправили на священный остров, на землю, которой покровительствует защитница садов и посевов, прекрасная Аринар. Мы остались на нашей земле. И должны соединиться только после того, как на Винэе не останется ни одной живой души. Любовь, горевшая в наших сердцах, поможет восстановить нашу расу и культурные ценности. Но в той пещере, где я пребывал, погружённый в сон, я не нашёл ни золота, ни сменной одежды, ничего из того, что я сам принёс и уложил в лучшем месте. Мне даже нечего было почитать для утешения, когда было так худо, а ведь я принёс книги. Поэтому, королевич, я так боялся не успеть на место нашей встречи. Боялся, что ты и твой друг отбудете на землю Аринар без меня. Вы поняли? Я набиваюсь вам в попутчики.
- Чудик, - тихо сказал мне Лёка, пока великан обзывал себя разными словами, - Древний парень хочет с нами на Запретную Гавань. Там его женщина. Возьмём его? Он славный.
- Согласен, - шепнул я в ответ. – Но надо объяснить ему, что там он ненужное внимание привлечёт. К себе и к нам.
- Ты применишь к нему чары личины, и он будет казаться ростом с меня.
- Подумаем, - кивнул я, точно зная, что Боба лучший спутник и помощник, чем дядя Арик.
- Боба, - позвал Лёка, - с чего вашим волшебникам вообще пришло в голову погрузить людей в священный сон? Как тебе и твоей Варе родители разрешили?
- Все наши мудрецы в один голос твердили о том, что наш народ на грани вымирания находится. Говорили, что всё вокруг заполонили маленькие люди. Как вредные насекомые. Когда насекомых слишком много, надо с достоинством уходить. У маленьких людей, конечно, есть преимущество. Они быстрее становятся взрослыми. Они рожают чаще. Чем меньше особь, тем меньший срок отводится беременности. Сравните, к примеру, слониху и самку землеройки…
- Идея ясна! – хором воскликнули мы с Лёкой, лишь бы не пускаться ещё в рассуждения о животных.
- Человеческие женщины, бывает, приносят двойню, а то и тройню. У нас же это крайне редко случается.
- Мы поняли. У вас размножение шло своим путём, у маленьких людей - слишком быстро. Ваши мудрецы спятили и решили, что их выживают с насиженных мест.
- Не то, чтобы спятили. И маленькие люди не так, чтоб выживали. Я никак не ощущал, что они нас чем-нибудь напрягают или зарятся на наши земли. Но дело в том, что были ещё разные ужасы. Очень, очень невыносимые. Когда у меня в голове прояснилось нынешней осенью, я всё думал и думал, и пришёл я к выводу, что всё это бред, а я – глупая метёлка, тупая каменюка. Если бы я проявил твёрдость, сражаясь с упомянутыми ужасами… О! Мы с Варой могли бы прожить много-много счастливых лет, и плевать бы нам на всё остальное! Маленькие люди были дружелюбны к нам, а мы – к ним. Наши города никому не мешали. Никто не делал попыток их захватить. Мы не участвовали в войнах маленьких людей, но вели с ними выгодную торговлю. Все знали, что в ваших распрях мы занимаем нейтралитет, ни на чью сторону не встаём.
Это так. Города великанов нынче разрушены временем, любопытные ездят посмотреть на то, что осталось. Это была великая цивилизация, ещё в ту пору, когда, скажем так, цивилизация маленьких людей пребывала в состоянии малыша – дошкольника. Художник Лёка ездил смотреть на развалины храмов, потому что восхищался оригинальным искусством древних людей. Случайно уцелевшие книги поражают разнообразием сюжетов и мудростью высказываний. Кохи Корк написал свою первую пьесу (как вы помните, её название «Запретная Гавань») подражая автору древних пьес, какому-нибудь современнику Бобы.
Как всё взаимосвязано, подумал я. Такое ощущение, что пьеса Кохи, написанная не так давно, вызвала к жизни все эти события.
А что касается цивилизации великанов, то она удивительно быстро угасла. Случилось это в ту пору, когда до Мрачных времён было рукой подать.
Вдруг начали пустеть города великанов. Купцы, что торговали с обитателями гор, рассказывали о том, что среди них разброд, уныние и испуг. Что некоторые рода подались на север, некоторые почему-то лишились своих наследников. Хуже того, великаны стали вести себя, словно последователи Остюка. Говорить о конце света (я думаю, это предчувствие Мрачных времён), устраивать странные ритуалы, приносить в жертву животных, запираться в каких-то мрачных дырах. Пренебрегать торговыми соглашениями, не выполнять контракты, вдруг уехав неведомо куда. Вести унылые и запутанные разговоры о грехах и раскаянии и даже массово топиться в различных водоёмах, бросаться в пропасти и делать с собой что похуже. Теперь вы понимаете, почему я так зол на Остюка, негодяя из старого склада! Возомнил себя святым распорядителем чужих судеб! Если он попадётся мне в руки… Но спокойно. Я обещал без эмоций.
Те, кто бывал перед Мрачными временами в поселениях великанов, рассказывали о страшном чудовище с болот. Будто бы это частично птица, а частично – гигантская змея или, скорее, ящерица. Чёрная, пернатая тварь с множеством крыльев от шеи до хвоста, с когтистыми лапами и с лицом человека. Чудище будто бы повадилось жрать людей в тех местах. Из этих мест я привёз Лёке фотографии настенных рисунков – непременных спутников человека, неукротимого в своём желании сделать родной город краше путём самоличной росписи заборов, зданий и скамеек. Меня заинтересовали именно эти свидетельства настоящей, бурной и творческой жизни людей.
Была зима, Лёка замерял печь в большом зале нашего дома на Верпте, чтобы в будущем облицевать её лично сделанными изразцами. Миче здесь же экспериментировал с освещением, наблюдая, как люстры и бра все вместе или по отдельности включаются по свистку, а затем горят более или менее ярко, согласно его желанию. И тут-то я подсунул нашему художнику свою добычу.
- Всё вокруг, - сказал я побратиму, - изрисовано и исцарапано этим чучелом, чёрным, пернатым птицезмеем. Существовал ли крылатый крокодил в самом деле, как ты думаешь, Малёчек? Не он ли съел всех великанов? И куда делся потом? Подавился боевым топором и сдох?
На планете Ви, перед лицом возродившейся Чёрной Нечисти, Лёка не выглядел таким перепуганным. Тут его прямо перекосило от ужаса. Он стал бледным, как печка, трясущимися руками выдрал у меня фотографии и швырнул в огонь.
- Ну и глупо, - обиделся я. – У меня ещё есть.
- Не накличь беду, Петрик, - стиснув мои плечи, проговорил Малёк хриплым голосом. – Не накличь беду. Я слыхал, что такие твари сжирали целые планеты в космическом пространстве.
- Сжирали планеты? – охнул я, ничуть не думая смеяться под безумным Лёкиным взглядом. – Грызли, как кости? Наплевав на лёд, раскалённую лаву, солёную воду, вонючие помойки и ворон, которые, конечно, стремились выклевать им глаза?
- Я имею в виду, что они уничтожали всё население. Любой и каждый для таких – враг. В самую далёкую древность слушали они только своего императора, скотину порядочную, это он вёл их вперёд. Противостоять невозможно, поскольку сила невероятна. Не вздумай спрашивать, почему не уничтожили всех на Винэе. Если такое завелось у великанов, я не удивляюсь, что их больше нет. Если ЭТО сдохло, нам повезло. Если его убили, значит, он был один, и погублен не силой, а хитростью. Не вникай, Петрик. Сожги всё. Не накличь беду.
Настолько Лёка был убедителен и испуган, что я немедленно сжёг всё, что у меня было с изображением этой каракатицы, и никогда не задавал вопросов. Миче тоже не задавал. Хотя, нам очень хотелось выяснить, откуда у Лёки такие познания о космических погубителях. Мы даже ни разу не позволили себе никаких шуточек на эту тему, когда Канута и другие потомки заморышей рассказывали о волшебниках в чёрных пернатых плащах. А очень хотелось!
Сейчас я не стал деликатничать, хотя заметил, что Лёку снова перекосило. Я прямо спросил Бобу, не думает ли он, что ужас из болот – это летающий пернатый крокодил. И получил такой же прямой ответ, что, скорее всего, так оно и есть, но говорить об этом он не намерен. И что не только в крокодилах там дело было. А даже, скорее всего, в волшебниках. Волшебниками Боба называл тех, кого мы назвали бы служителями культа. Всё равно какого.
Думалось мне, что великаны, в конце концов, все попытались перебраться на север. У них могло считаться, что севера конец света не коснётся. Отчасти это так и есть. Мрачные времена были особенно мрачными в наших широтах. Но затронули более или менее каждый из закоулков Винэи. На севере не было у великанов удобных городов и домов для изнеженной знати, не нашлось даже пещер. Только равнины и леса на равнинах. Маленькие люди, размножившиеся безмерно, не были дружелюбны к такому количеству пришлых верзил, что вознамерились соперничать с ними за кусок пищи. Охота в Мрачные времена была плохой, климат стал намного холоднее, плоды росли очень неохотно, сырость, дождь, снег, отсутствие солнца на дневном небе, вечно закрытого тучами, болезни… Наверняка во время тяжёлого пути были утеряны инструменты для строительства жилья, потрачены деньги, брошены или проданы записи и книги, несущие мудрость следующим поколениям. Утеряна даже просто мудрость. И нынче только по рассказам северян мы можем судить о печальной судьбе некогда великого народа, об истории его вымирания и одичания. Ходят слухи, что редкие выжившие великаны прячутся в лесах и, как справедливо заметил Боба, читать-писать не умеют. Зато иногда похищают женщин из деревень. Бедняга понурился, выслушав нас с Лёкой. Однако ведь всё это мы рассказали ему в утешение. Чтобы он хоть немного порадовался тому, что проспал все Мрачные времена, переселение на север и угасание своей расы.
- Иначе твои потомки сейчас бегали бы в шкурах, - сказал Лёка, прибавляя шаг по направлению к станции железной дороги. И задумчиво покосился на пододеяльники.
- Может, не так уж неправы были ваши мудрецы, - я тоже ускорился, поскольку мы с Лёкой собирались до ночи сесть на поезд и выехать на нём за пределы волшебной границы, устроенной Канеке. – Ты не переживай. Если хочешь, ступай себе в Някку, обратись к кому-нибудь из наших родителей. Мы напишем им письмо. Тебе добудут одежду и защитят тебя. Осмотришься, отдохнёшь, а потом… потом… Или ты всерьёз хочешь с нами?
Какая-то мысль, подсказанная Лёкой, крутилась в моей голове.
- У вас были корабли, Боба? – спросил я.
- Зачем? Мы жили в горах. Это анчу Нтоллы строили что-то, что плавало по океану. Любопытные, беспокойные маленькие люди. Нет, это очень опасно.
И тут Малёчик остановился и вкрадчиво произнёс:
- Отвечай же, Боба: ты хочешь с нами за море, в Мидар, больше чем в Някку?
- Мидар! Вы ещё так её иногда называете! – умилился Боба. – Если возьмёте меня с собой, буду счастлив.
- Но как вы попадали на священную землю Аринар?
Вот! Вот то, о чём необходимо было спросить.
- Каким образом туда доставили ваших женщин? – настаивал Лёка.
- Я вам про что и толкую битый час! – обрадовался Боба. - Я вам толкую не о кораблях вовсе. Не о длинной железной гусенице, которая перевозит людей по рельсам. А о том, что мне нужен волшебник для прохода на землю попечительницы садов!
- Ага.
- То есть, в данный момент мы попутчики, но вы идёте вовсе не туда. А мы могли бы быстро оказаться в садах и лесах Мидар. Да. Прямо за морем.
- Куда надо идти, Боба?
- Туда, где есть священный проход под горами Нтоллы.
- Тебе что-нибудь говорит название Гремящий Холод? – полюбопытствовал Лёка.
- Вы ещё так её называете! Эту пещеру, - возрадовался великан. – Да, туда и надо идти. Мне нужен волшебник, чтобы что-то такое сделать там для прохода через портал. Волшебник знать должен. Ритуал или жертва какая-нибудь.
Вот те и раз! Я не знал никаких таких ритуалов. Решил уточнить не забывая о мировоззрении великана:
- Решил, что тебе нужен я? Надеюсь, не как жертва?
- Тебе, Боба, нужен шаман какой-нибудь, - задумчиво протянул Лёка. – Чудила - он всего лишь королевич. А с шаманами в этих краях туго.
- Чудила подойдёт, - сказал Боба. – Чудилы – двигатели прогресса.
Я малость оробел, но с данным утверждением не мог поспорить. Тем не менее, повторил для Бобы, что в Гремящем Холоде был единожды и о каких ритуалах речь идёт, понятия не имею, поскольку являюсь всего лишь потомком шамана, но никак не им самим. Боба тут же впал в отчаяние, принялся обзывать себя каменюкой и деревяшкой и призывать скорее сесть на поезд, предварительно убедившись, что его крыша сможет выдержать Бобин вес.
Тут выступил Лёка, удивив меня до предела. Вообще, он в последнее время только и делал, что удивлял нас, своих друзей.
- Не знаете, что за ритуал? - усмехнулся он. – Надо сказать: «Малёчек, как замечательно, что ты с нами!» Я проведу вас через портал.
- Малёчик, как замечательно, что ты с нами! – послушно повторил Боба. – Ты волшебник?
- Я старший внук своей прапрабабушки.
Ох, как я разозлился!
- То есть, ты всегда знал, куда ведёт портал, но не говорил? В такой момент, как сейчас, не сказал! Спокойно топаешь на станцию! Как ты мог, Лёка?! – возмущался я, в то время, как мы уже взяли курс на перевал и дорогу, ведущую ко входу в пещеры анчу.
- Нечего верещать, - спокойно сказал Малёк. – Я знал, что диктатор и его жена попали на наш берег через портал. Не через здешний, а через тот, который ближе к Верпте, или даже на Верпте. Не знаю, где он там расположен. Насчёт Гремящего Холода все считали, что он ведёт куда-то на чужую планету. Оно нам надо? Но Боба вот только что подтвердил догадку Миче. И, если портал в пещере ведёт на Запретную Гавань, я вас проведу. Боба, ты уверен? Нам сейчас нельзя на другую планету.
- Я точно знаю, куда выводит портал. В развалины дома Отца Морей на Северо-западном побережье Мидар. Недалеко от города Аринари.
- Нынче Глаз Моря, - напомнил я Лёке.
- Глаз Моря! – ужаснулся Боба. – Вот гадость.
- Значит, рискнём.
- Никакого риска, - сказал великан. - Главное, знать, что там, у портала, делать надо. Лёка, видимо, всё же волшебник.
- Не я волшебник, а Петрик.
- Не знаю, не знаю. Все люди, которых я встречал в пути, в один голос твердили об этом. Дескать, наследник престола волшебник. А он глядите-ка, не может провести нас через портал.
- А что ты делал потом с теми людьми? – осторожно спросил Малёчик. – Когда уже узнавал то, что тебе нужно?
Боба захихикал:
- Испугались? Думаете, я угощаюсь такими, как вы? Не дрожите, я питаюсь, как все люди. И предпочитаю растительную пищу.
- То-то ты такой тощий.
- То-то вы такие смешные! С некоторыми из тех людей я даже подружился. У некоторых даже ночевал где-нибудь на сеновале. Работал то на одной ферме, то на другой. Всё ближе и ближе к Някке. У одного человека жил долго, и он заботился обо мне. Это когда я только-только покинул Чертоги Сна.
- Чертоги Сна… Врата Сна…
- Человеку без крыши над головой никак невозможно. Я скинул оковы сна в начале зимы. Мне было плохо. Скитался по лесу больной, почти без сознания. Всё время шёл дождь. Мне было холодно, одиноко, я никак не мог найти растения, что могли мне помочь. А у того человека были засушенные сборы летних трав. Всё лучше, чем ничего. Он поселили меня в загородном доме. Приносил вкусную еду. Хотел даже заказать мне одежду и познакомить со всей семьёй. Но мне пришлось бежать оттуда внезапно.
- Почему? Чего ты испугался?
- Слышу вдруг, вокруг ходят, говорят о чём-то. Что-то стукнуло в голове: Боба, ты ведь знаешь заклинания! Ты можешь подслушать! Говорили обо мне.
- Не может быть!
- Твой друг тебя выдал?
- Нет. Не выдал. Они как-то иначе узнали о спящих под Цветной горой, узнали обо мне. Искали меня, чтобы я привёл их в Чертоги Сна, подверг опасности своих товарищей. Сами они не могли продвинуться дальше моей кельи. Невозможно. Тем людям, видимо, нужно войско. Нужны противники их врагов, сильные и владеющие магией. Один другого называл… Растительно как-то. Сухая былинка. Колючая.
- Остюк?
- Остюк.
- И здесь наш знакомец. Куда от него деваться? – сказали мы с Лёкой друг другу, поражаясь тому, что Остюк везде и всюду. Потрясающий проныра и негодяй.
- Дело было у Цветной горы? – уточнил я у Бобы.
- Вы тоже её так называете, - согласился великан. - Я тут же ударился в бега в одной накидке с дивана и с котелком. Я даже не представляю, что стало с тем человеком, моим спасителем. Он занимает большой пост в городе, которого раньше не было.
- В Дырче?
- Да, кажется так. Всё началось с того, что я в своём сне чувствовал прикосновения. Будто кто-то трогал мои руки, шею, лицо. Погромыхивал чем-то рядом, звенел, бормотал что-то. Ходил. Ушёл. Чары сна были нарушены, хотя я потом всё проваливался в дрёму и был неподвижен. Не знаю, чем бы это кончилось. Я мог бы погибнуть, поскольку это уже не было правильным сном, но и жизнью здорового человека не было. Но потом я стал вспоминать Вару и жалеть, что это не она меня касалась. И начал слышать голоса. Они то приближались, то удалялись, то были большие перерывы, то вдруг что-то скрежетало и стучало. Потом можно было слышать много голосов, но невнятно. Отдалённо. Я понимал, что это не мои товарищи, нет-нет. Я всё пытался пробудиться, остатки сна не уходили никак, голова была тяжёлой и не желала думать. Я просто слушал. Я догадался, что маленькие люди собрались в больших количествах внизу, под нашими пещерами. Они вскрыли древние ворота, проникли в калитку. Значит, чары со временем ослабели или их нарушил тот, кто прикасался ко мне ещё раньше. Маленькие люди должны бояться подобных чар, разворачиваться и уходить, это защита от их любопытства. Они и сейчас не совались дальше, чем место, где собрались. Моя келья была ближе ко входу в чертоги сна. Я, как вождь, был помещён отдельно и должен был бы стать первой жертвой злых людей, если вдруг таковые найдутся. Чтобы они дальше не пошли, были приняты меры, губительные для тех, кто коснётся моего тела холодным оружием. Мои товарищи были погружены в сон в других пещерах, выше и дальше моей. Тревога о них заставила меня встряхнуться. Я убедился, что их сон не нарушен и охранные чары сильны. Подползал к месту, откуда было слышно это… Как это? Заседание. Я видел того человека, который потом мне помог. Видел тебя, Лёка Мале. Рад, что теперь мы знакомы.
- Взаимно, - буркнул мой дружок.
- Веришь в Мелиорака? – решил выяснить я.
- О, какое несчастье! – напугав меня, запричитал Боба. – Добрый покровитель Мидар, названный брат Радо, усыплён злым человеком. Ужасно, ужасно. Усыплён против воли и вовсе не затем, чтобы потом восстановить великую расу.
- Названный брат Радо? – поразились мы с Лёкой. Боба ответил небрежно:
- Об этом все знают.
Можно было поставить ему на вид, что мы не знаем. Я задумался о том, как же тогда выглядит Радо, когда он не птица? У него три хвоста, плавники и копыта? У мужа прекрасной Эи? Быть такого не может. Я привык думать, что Эя выглядит, как человек.
Я решил всё-таки прояснить давно мучающий меня вопрос:
- Понять невозможно, как Аринар полюбила Мелиорака. С его-то тремя хвостами. Кто знает, в чём тут причина? Может ли быть, что покровительница садов и посевов выглядит, как гривастая и рогатая рыба? Или в описание Мелиорака вкралась ошибка?
Боба вытаращил глаза. Лёка объяснил ему, что я имею в виду.
- Петрик не верит в Мелиорака, - закончил наш художник. Ни он не верит, ни Миче, ни Рики. Что делать мне с ними? Три хвоста не помещаются в их сознании.
- Три хвоста? – усмехнулся Боба. – Насчёт хвостов я не знаю. Говорят, Мелиорак может выглядеть, как захочет. Аринар не невеста ему. Совсем нет. Они просто соседствуют. Оставлены на хозяйстве. Насмешили вы меня.
- Ладно, рассказывай дальше о пробуждении.
- Всё было плохо. Глаза у меня не открывались, веки были как каменные. Я обязан был прервать сон, выйти из этого состояния, если хотел жить, а не умереть там, в пещере. К тому же мне было любопытно, что за сборище там, внизу. Я стал делать упражнения, которым учили нас наши мудрецы на случай пробуждения. Незримые со стороны упражнения для дыхания, и мышц, и всех органов. Тогда моё тело стало меня немного слушаться. Но чтобы набраться сил и ликвидировать вред, причинённый телу веками бездействия, нужны особенные растения. Я не нашёл ничего в моей келье. Никаких заготовок, никакой посуды. Я понял: тот человек, что прикасался ко мне и нарушил мой сон, ограбил меня. Унёс, всё, что было, даже травяные сборы. Оставил меня погибать. Но хуже всего было то, что я увидел потом, на стене снаружи. Наверное, ошибка? Как выдумаете?
Боба спросил это жалобно, а потом замолк и горестно повесил голову.
- Что ты увидел? – не дождавшись продолжения, затрепыхались мы с Лёкой.
- Фразу «здесь был Остюк», написанную сажей?
- Неприличное слово, написанное Остюком?
- Ошибку в охранных надписях ваших шаманов?
- Что ты увидел, Боба? Скажи.
- Знак предательства. И только на стене моей кельи, - сказал он так, словно сам не верил. – Хотя, могу быть не прав. Может, и вправду ошибка. Может, со временем нарушилась охранная вязь заклятий. Но поэтому вор и смог пройти в самое сердце Цветной горы. Поэтому маленькие люди смогли собраться внизу. Вор был магом, они – нет, и у них не вышло идти дальше. Общие, ненарушенные заклятия не пускали. Да им и незачем было. А вор вошёл и ко мне прикоснулся. Воры – они куда угодно пролезут.
Боба был великодушен и бесхитростен. Ему претило думать о том, что кто-то, погрузив его в сон, специально неправильно сделал охранную надпись, чтобы он мог быть со временем обнаружен и, возможно, убит. Ещё повезло, что вор на это не решился или был безоружен. Первый порыв у многих мужчин – прикончить того, кто непонятен, и притащить в родное селение, себе на славу, удивительный труп.
Боба рассказывал:
- Маленькие люди ушли. Я потратил много сил, чтобы снова защитить это место хоть как-нибудь. Мне пришлось ползти к выходу ползком, а потом на коленях, это было больно и очень долго. Я выбрался в лес, и увидел, что в мире зима, и лечебных трав не найти. Было так плохо, что я потерял сознание. Пришёл в себя – и продолжил делать эти упражнения, чтобы ожить окончательно. Потом кое-как сумел передвигаться на ногах. Ощутил страшный голод. Увидел рыбаков у реки и украл огонь, поварёшку и котелок. Уху пришлось есть по ложечке, хотя нельзя ещё было. Я должен был укреплять силы травами и листьями особого растения. Но уха тоже хорошо пошла, хотя немного болел живот. Берёг этот котелок, как не знаю что. В поварёшке над костром заваривал хвою. Стало лучше, но я промёрз до костей. И пошёл в город, что нынче стоит на месте свадебного поля, где нас повенчали с Варой, откуда её увели от меня. Огни города напомнили мне свадебные костры и факелы той ночи. Но дойти я не смог, упал на дороге. А человек, что проезжал мимо, меня пожалел. Доставил в свой летний дом. Сам привозил поесть. Узнать бы, что с ним теперь. Его адрес мне не известен. Как вы сейчас обмениваетесь посланиями?
И Боба назвал имя начальника полиции славного города Дырчи. Помнится, тот несколько дерзко ответил мне на мой запрос о событиях в его городе. Бедняга! То-то было у него забот!
- С твоим спасителем всё прекрасно, - доложил я Бобе. – Полюбил писать письма друзьям и знакомым. И счастливо избежал знакомства с Остюком.
- Значит, те люди его не тронули. И меня не нашли. Но я всё думал: а как же Вара? Она и те женщины подвергаются опасности. Что делать? Я был ещё нездоров, но должен был как-то питаться. Стал работать на фермах, и каждая следующая была всё ближе к Някке, а я чувствовал себя всё сильнее и здоровей.
- А между тем, Верпта была так близко, и там были мы, - поставил я ему на вид.
- Сначала меня заботило моё здоровье, - вздохнул Боба. – Потом Верпта была уже далеко. Я двигался к Гремящему Холоду и точно знал, что в Някке всегда водились волшебники. Я много слушал и мало говорил. Нельзя было выдать свою цель. Я помнил: где-то какой-то Остюк меня ищет. Я уводил его от Цветной горы. И даже один раз видел, узнал по голосу. Тогда я остался без одежды. Он думал, что я сплю, и украл мои штаны. Наверное, чтобы иметь доказательство перед товарищами. Едва он ушёл, я схватил эти тряпки – и бежать. Деньги к тому времени уже отдал. Дальше шёл лесами. Нигде более не работал. Охотился и питался плодами. Зачем бы мне обращаться к королевичам на Верпте? Кто я им? Я бы нашёл кого-нибудь в Някке, поближе. Я и нашёл. Тебя, Петрик. Случайность.
- Ты сможешь найти и разбудить ваших девушек, Боба? – спросил я, думая на самом деле об Остюке.
- Разбудить и помочь оправиться – обязательно. А вот найти… Но я буду стараться.
Некоторое время мы шагали молча вверх по склону, любуясь буйным цветением середины лета и вдыхая смолистые запахи нагретых солнцем деревьев. Море, блестевшее справа, плескалось и шелестело.
*
- Как же ты стал дубиной окаменевшей? – спросил Лёка Бобу.
- О! Я расскажу, - охотно вызвался тот. – Но это и есть страшный кошмар моей жизни. Мои мачеха и отец, и все мои родственники, и друзья, и братья мои, что были младше меня… Они уже состарились и умерли. Как же так?
Эти причитания показались нам с Лёкой нелогичными. Всю дорогу они нам таковыми казались.
- Неужели ты, Боба, не понимал этого, когда дал согласие на обучение себя упражнениям? Теории и практики погружения в сон?
- Мне некуда было деваться, ребята. И это катастрофа моей жизни. Я любил свою семью. Но дал увлечь себя словами о продолжении великой расы. О высоком предназначении и всяком таком. Не понимаю, что со мной произошло. Как я оказался таким легковерным? И множество народа со мной. Осознавали ли мы, молодёжь, и родители наши, что речь идёт о вечной разлуке? О! Родители некоторых думали, что так спасают своих детей. Мой народ действительно впал в уныние и бросился на север, и совершал разные странные дела. Но Нтолла и Някка пережили эти ваши Мрачные времена, а великаны, значит, в этих же краях пережить не могли? Ненормально. Вы бы знали, какая тогда царила паника, какие были разговоры! Люди разбегались в страхе из родных мест. Иногда срывались ночью, ни с того, ни с сего, бросив всё хозяйство, и всей деревней пускались в скитания. Наши мудрецы заговорили о том, что предвидят погибель для всего народа, и о сохранении расы. Из лучших семейств отобрали лучших сыновей и дочерей для этой почётной миссии. Отбирали главным образом тех, что были влюблены и собирались пожениться. Молодых, сильных людей. Или, наоборот, пожилых носителей мудрости. Но я не забыл, как Вара сказала, прощаясь, что ей плевать на все речи и заветы мудрецов. Она пошла на это, чтобы быть со мной, пусть даже через несколько столетий. Потому что мне в любом случае было не отвертеться. Потому что я дубина вислоухая, что верит каждому проходимцу с длинным языком. Но она меня всё равно любит. Я заплакал тогда: так мне не хотелось расставаться с Варой. Так я её подвёл! Она не хотела идти на это, не хотела очнуться потом в ужасном мире, где нет никого из близких, а сама она плохо выглядит, истощена и с ужасной кожей. Только ради меня! Я ей помогу, если она жива. Я понял, от этого сна можно и умереть. Знали бы вы, как мне было худо!
- Ты Боба, определись, то ли ты дубина, то ли дубины те мудрецы, что устроили вам сладкий сон. То ли ты легковерный чудак, то ли тебе было не отвертеться, – тихо сказал Лёка в наступивших сумерках.
- И то, и другое, ребята, - объяснил великан, – и то, и другое. Я был старшим из хорошего рода, из славного рода. Молодой, здоровый и сильный. Я собирался жениться. И, если бы я отказался, меня бы всё равно заставили. Мои родители гордились мной. А я… Сказать по правде, ребята, я называл всё это дурью и смеялся над этим. Призывал искать другие какие-то пути, быть стойкими, объединиться, не пугаться, не соваться на чужие территории, противостоять трудностями, убить чудовище из болот. Разогнать чернокнижников, которых развелось без меры… Да что уж там! Я лучше всех знал, отчего эта беда. Но мне поставили на вид, что отвертеться невозможно. Никак. Перед Варой я делала вид, что весь такой доброволец. Бодрый и нацеленный в будущее. Повторял дурацкие речи. Для того, чтобы подбодрить её. Чтобы ей тоже казалось, будто наша жертва не напрасна.
- Мог бы отговорить её в самом начале. Пожертвовал бы заодно и любовью.
- Что вы, ребята! Разве влюблённую женщину отговоришь? Вара имеет сильную волю и силу убеждения. Она вам не какая-нибудь дурочка, на которую прикрикнешь – она и забилась в угол. Нет, Вара очень самостоятельна. Умна и красива. О! Как тяжело ей будет смотреть на себя в зеркало после этих столетий! Женщины так берегут свою красоту, так ею гордятся! Я должен быть рядом, чтобы убедить её, что она оправится, что всё это временно, что я никогда её не разлюблю… Что у нас обязательно будут дети, красивые, как она. Хотя, мне страшно думать о том, что волшебный сон как-нибудь мог отразиться на женском организме. Или на мужском. Вы понимаете меня, ребята?
- Да, понимаем, - уверили мы Бобу. – Всё это ни в какие ворота.
Между тем вечерело. Солнце разглядывало океан, спрятавшись за горизонтом до половины. Пугало в толще воды серебряных рыбок разноцветьем по вечернему окрашенных лучей. Будило и гнало к берегу тугие, тускло блестящие волны. В можжевеловых зарослях у тропы копошились тени, подбирались к краю обрыва, принюхивались к морю, потихонечку скатывались вниз, дожидались темноты для того, чтобы ловить светлячков на пляже среди обломков каменных берегов. Птицы сплетничали без умолку о гнёздах теней, о делах соседей, и о прогнозе погоды. Пыль притаилась, ожидая нового дня и жаркого ветра. Цветение лета пахло по-особенному, по закатному, по сумеречному.
Я поёжился, вспоминая недавние дни, когда приучал себя не бояться заката, давил в себе желание уползти под кровать, едва солнце давало понять, что горизонт ему милее, чем зенит. Принуждал себя смотреть на огонь без содрогания и приказывал самому себе помнить, что всё, что было в Веше и после - это недоразумение, оставшийся в прошлом случай, что закат был всегда и будет всегда, и это всего лишь закат, как огонь – просто огонь, и до меня им нет дела. И должен был я заново научиться наслаждаться их красотой и ощущать себя в их присутствии в безопасности. И Лёка, который устроил костёр в месте, выбранном для ночлега, не знал, наверное, что тому, что я сижу рядом, шучу, смеюсь и сую в огонь ветку, предшествовали настоящие тренировки. Прямо скажем, жестокая борьба с собой. Увенчавшаяся успехом. Чем горжусь.
- Итак, что будем делать дальше? - спросил я, когда мы устроились в можжевельниках. На самом деле, нам следовало бы сейчас ехать в поезде, но планы, как я уже говорил, изменились. Боба поймал молодого кабанчика и теперь жарил его над костром. Он сказал, что растительную пищу начнёт предпочитать потом, когда наестся до отвала после долгого сна.
- Наши планы - проникнуть на землю прекрасной Аринар. Найти там Вару, помочь ей и другим женщинам и доставить их сюда для воссоединения с их мужьями, - бодро отрапортовал великан, но я возразил:
- Ты эгоист, Боба, ты вечно забываешь о страшной катастрофе нашей с Лёкой жизни.
- О какой? – искренне удивился чудак.
- О том, что наших младших братьев похитили злодеи. И о нашем товарище, которого похитили ещё раньше и много лет держат в плену. Мы с Лёкой их любим. Ради них мы и пустились в путь. Не ради тебя и Вары.
- Ах да! Да. Согласен. Это большое несчастье. Но давайте так. Вы мне просто показываете, как пользоваться порталом, а я не лезу в ваши дела на Мидар. Идёт?
- Главное, ты не должен нам мешать. Не должен делать так, что мы вынуждены будем заниматься твоими делами вместо своих, не должен привлечь к себе внимание, иначе мы все окажемся в опасности. И наши дела будут неудачны. Со своей стороны, мы обещаем тебе то же.
- Вообще-то, я думал, мы станем помогать друг другу, - огорчился наш спутник.
- По возможности, Боба, по возможности - непременно. Но, как ни крути, для тебя главное – Вара, а для нас – те, кого мы собираемся выручить. И предотвращение похода на Някку, конечно. Надо думать, как избежать войны. Твой большой рост выдаст нас, если мы будем держаться вместе. Женщинам твоего народа, если они живы, потребуется долгое время для восстановления сил, но мы с Лёкой должны будем заниматься другим. Но было бы здорово вернуться всем вместе.
- Я понял. Если возникнет необходимость, мы разделимся, но, по возможности, будем помогать друг другу. Если необходимо – воспользуемся чарами личины, хоть я этого не люблю. Однажды взял, и ради тренировки сделался похожим на незнакомого мальчика. А его отец поймал меня и выдрал хворостиной. А ведь это его сын облил чернилами какую-то девочку, а вовсе не я. С тех пор чары личины не употребляю. Но если нужно, то конечно употреблю.
На этом и порешили.
ПРОДОЛЖЕНИЕ: http://www.proza.ru/2015/06/05/1598
Иллюстрация: картинка из "ВКонтакте".