Смерть – это слово воплощает страх. Смерть – это жало, которое ощущается и в сердце, и в сознании. Убежать от смерти хотели бы все. Но как ни беги, при этом понимаешь, что она неизбежно догонит. И все мы живём с подспудным ощущением личного апокалипсиса.
А многие известные мыслители считали, что без смерти мы не были бы теми, кто мы есть. И с этим нельзя не согласиться. Совсем не потому, что так считали всеми признанные умы. Мрачная перспектива действительно побуждает многих к великим делам.
Но у менее психически сильных эта перспективочка может парализовать волю. То есть, образно выражаясь, через жало может проникнуть как благотворная инъекция, так и яд. Поэтому в нас заложено природой стремление отодвинуть память о смерти как можно дальше или отменить совсем.
Как и все живые существа, мы боремся за выживание. Однако, животные не чувствуют конечности своего существования, а мы отличаемся от них осознанием того, что эту борьбу мы рано или поздно проиграем. Мозг человека способен выстраивать силлогизмы и напоминать, что всё то, чего избегаешь, обязательно произойдёт.
И именно безумное противостояние с неизбежным ответственно за величайшие достижения как в устремлении к познанию, так и в бегстве в иллюзии. Вся наша культура, с религиями и без, изнутри и около основана на поиске способов уверить самих себя в том, что мы будем жить после гибели тела.
Не только культура с теологиями и философиями, но и строгая наука мотивирована страхом смерти. Отец эмпиризма Фрэнсис Бэкон считал достижение вечной жизни самой благородной целью. Но по пути к этой цели, во время экспериментов по криоконсервации, он заболел пневмонией и умер.
Книга антрополога Эрнеста Беккера «Отрицание смерти» в 1973 году получила Пулитцеровскую премию. Эта работа вдохновила американских социальных психологов из Аризонского и Колорадского университетов. Они выдумали теорию управления ужасом, которая постулирует, что большинство наших поступков и верований обусловлено страхом смерти. Из неё следует предположение, что мы вырабатываем такие взгляды на мир, которые позволяют нам справиться с сознанием собственной смертности.
Самым явным образом это проявляется в религии, с религией этот эффект проявляется, но не ограничивается. На примере более 400 исследований психологи показали, что почти все аспекты нашего мировоззрения мотивированы попытками примириться со смертью или погасить неприятные мысли о ней. Национализм, например, позволяет верить, что мы будем вечно жить в качестве части большого целого.
Эти исследования также подтвердили подозрения Беккера в том, что отрицание смерти - причина всех зол. Оно приводит к разделению людей на «наших» и «не наших», способствует предрассудкам и агрессии, питает войны и терроризм.
Но потом отважные исследователи стали обнаруживать и светлые стороны страха смерти. Например, самый мощный фактор человеческой культуры - желание оставить что-то после себя. Об этом заявлял ещё Сократ, отмечая: пока мужчины отчаянно пытаются увековечить своё имя, женщины идут более простым путём - рожают детей. В одном из исследований немцы, которым напомнили о смерти, выразили желание иметь больше детей, а китайцы - готовность выступать против китайского «правила одного ребёнка».
Исследователи из университета Миссури составили целый каталог вещей, которыми одаривает сознание смертности. Например, стремление к здоровому образу жизни. Они также выделили тонкую грань между осознанным и неосознанным напоминанием о смерти. В последнем случае мы начинаем бездумно цепляться за традиционные общественные ценности. И хорошо, если в число этих ценностей не входит агрессивное навязывание их соседям с помощью артиллерии, бомб и ракет.
Сознательное напоминание о смерти должно так же стимулировать переоценку взглядов на жизнь. Чем больше созерцаем собственную смертность, тем активнее отвергаем навязываемые извне ценности вроде богатства и славы, концентрируя внимание на развитии личности.
Но, судя по тому, что происходит вокруг, создаётся впечатление, что о смерти мало кто вспоминает… Всё больше изобретается технологий, позволяющих избегать неприятных мыслишек.
Факт, что жизнь начинается и заканчивается, при этом никто не собирается отрицать. Мы ощущаем конец жизни, но всеми силами отталкиваем это ощущение, стараемся любыми способами притушить его, чтобы оно не пробуждалось. Потому как, пробуждаясь, оно причиняет такое беспокойство... Поэтому многие занятия в жизни людей и большинство целей, которых они хотят достичь, предназначены для того, чтобы вытеснить неприятные переживания или сбежать от них. Это с одной стороны.
С другой стороны, если всё когда-то кончается, то для чего мне жить с ощущением конца? Я пока попробую поиметь всё, что только возможно, во что буду горазд. Или оттянусь по-полной. И мы видим, что 90% всей деятельности человечества – это разрушение природы, опустошение природных богатств.
Но если мы не будем этого делать, чем нам заниматься, чем мы будем жить? Тогда нам придется жить с этим извечным вопросом, что мы не вечны, который просто разрушает нас. Что делать?
И мы строим для себя всевозможные общественные системы, которые уже сами работают так, что заставляют заниматься разной деятельностью и позабыть об этом будоражащем вопросе. Чем дальше мы продвигаемся, тем становимся всё более занятыми. И это не потому, что нас кто-то обязывает. Подсознательно мы сами хотим быть заняты, хоть чем, хоть абы чем.
Можно сказать, что вся наша жизнь – бегство от вопроса о том, что всё кончается. И потому мы занимаем себя всевозможными надуманными делами, мы их сами изобретаем. Целые города занимаются тем, что обслуживают друг друга: от массажёров до адвокатов через массу других специалистов. И всё это для того, чтобы как можно больше суетиться, занимая себя всевозможными, якобы необходимыми делами.
Ведь наша материальная жизнь не требует многого из этого, но мы делаем её такой, что она вынуждает всё время крутиться, бежать и заполнять её так, чтобы некогда было думать. Если начинаешь думать – это уже проблема, за которой маячит депрессия.
И тут мы приходим к такому кризису, какой воочию видим в нынешнем поколении: молодые не хотят быть слишком занятыми, не желают взрослеть, не хотят принимать наш образ жизни, при котором мы лишь играем и занимаем себя бесполезными делами, только бы не думать о смысле жизни. Они пребывают в отчаянии и не столько отталкивают тот же тревожащий вопрос, сколько вовсю пробуют гасить его наркотиками, алкоголем, всевозможными развлечениями.
Но есть другая возможность – если мы задумаемся о смысле жизни, о её конце, и действительно найдём ответ на этот вопрос. Тогда мы, по-видимому, изменим нашу жизнь.
Если бы мы правильно и серьёзно исследовали нашу жизнь, то увидели бы, что пока ещё находимся на животном уровне и занимаемся тем, что наполняем нашу земную жизнь, зависящую от животного тела. Но наш дух, наши вопросы гораздо выше этого!
Если бы мы понимали, что возможно достичь следующего, более высокого уровня, внетелесной жизни, каким бы нереальным это ни казалось, то мы действительно заполняли бы свою жизнь иначе, управляли бы своей жизнью и временем по-другому. Заполняли бы, управляли бы. Частица «бы», а не какое-то умное слово, выступает на сей момент ключевым. Что весьма показательно.