Тогда тоже был май. Только холодный и сухой, каким он может быть в Сибири. Мы с Мариной ждали ребят из Киева. Уже знали, что документы заверены Алексом, и что пришлет он их спецпочтой в Новосибирск Ярику.
Вскоре позвонила Надежда Николаевна:
- Документы у Ярика. Готовьте паспорта и приезжайте за визами.
Теперь мы уже столкнулись с бюрократией нашей, местной.Чтобы получить паспорт на ПМЖ за границей (постоянное место жительства), надо было предоставить кучу справок, в том числе и справку о выписке из квартиры. Квартиры наши уже были приватизированы, то есть, уже принадлежали нам, их можно было продать. Покупатели нашлись быстро, и , оформив все, я и Андрей с семьей остались пока в своих квартирах на правах квартирантов. Конечно, рисковали… Случись какая нибудь задержка, нам пришлось бы очень плохо. Но палка была о двух концах: для получения визы нужен паспорт, а для получения паспорта – справка о выписке из квартиры! Удивительно, но не все в этом случае были равны, - москвичи, почему-то, были "равнее" других. У них оставались квартиры и московская прописка, - и они получали визы... Нам же пришлось срочно за бесценок продавать свое жилье, - "помог"
дефолт девяносто восьмого года...
Дети получили паспорта буквально через две недели. А мои документы где-то осели. Пришлось поднять свои старые связи и знакомства. Я понимала, что задержка связана с заводом, его секретностью, (от которой уже в то время почти ничего не осталось). Старые друзья устроили мне встречу с начальником особого отдела завода.
- А вы имели дело с документами с грифом СС (совершенно секретно)? – спросил он меня.
Я не могла обманывать этого милейшего человека, хоть и понимала, что меня могут «стопорнуть». Ведь прошло только четыре года ,- из положенных пяти, - после моего увольнения с завода.
- Да, - ответила я и стала припоминать эти документы.
Но, видимо, в данный момент свою «сверхсекретность» они уже поутратили, - и он сказал:
- Хорошо, я все подпишу, но дальше бумаги уйдут в «контору» ФСБ. Там могут пролежать под сукном…
Так оно и вышло. В «конторе» документы пролежали почти месяц. Пришлось искать пути и туда. В итоге паспорт я получила уже в конце июня. Успела до приема Ярика в консульстве.
Сергей не успевал, - задерживались документы об усыновлении Антона.
- Если он не приедет в июле, - сказал Ярик, - я буду в посольстве в Москве с двадцать третьего по двадцать пятое августа. Приезжайте, только обязательно позвоните. Я закажу пропуск. С другим консулом будут проблемы. И вообще, мог бы быть полный п….! Так что, не опаздывайте.
Двадцать третьего августа Андрей встречал Сергея в аэропорту Домодедово.
- Ну, ты звонил? Ярик на месте? - спросил Сергей.
Андрей, как всегда, думая о чем-то своем, отрицательно мотнул головой. Сергей побелел:
- Как – нет?
Было от чего побелеть. Квартиру продал, с работы уволился, сидели на чемоданах… И вылет из Новосибирска в Тель-Авив всем нам был уже назначен на семнадцатое октября…
- Ой, прости, - вскинулся Андрей, - я не о том! На месте он, завтра нас ждет!...
...В последние дни сентября я покидала свою квартиру, где прожила двадцать три года, и где каждый квадратный сантиметр был десятки раз выкрашен и выглажен моими руками. Все, что в ней было, и что не могло понадобиться в ближайшие две недели, раздавала и продавала (за символическую цену) подругам и соседям. А мы с Глебом,- что в это время жил у меня, - переселялись в холостяцкую квартиру Вовчика Бандурина, кторый уступил нам ее до отъезда.
…Осень. Самое любимое мною время года. Наш Южный пылает золотом бабьего лета. Кусты сирени вдоль бульвара улицы Куйбышева еще покрыты темной зеленью листьев и на их фоне ярко горят алые грозди красной рябины, густо усыпавшие уже голые ее ветви. Говорят: к снежной и холодной зиме... А мы ее уже не увидим здесь. Интересно, а какая зима там? Какую одежду брать с собой?
- Надо брать куртки с капюшонами, потому что там дождь и ветры, и зонты выворачивает, - советуют нам в Израильском центре Барнаула, где мы вот уже все лето изучаем иврит.
- И брюки, - добавляет Инна, дочь директрисы центра, - платья там почти не носят! А если платье, то совсем короткое, или длинное, - по нашим платьям сразу видят, откуда мы!
А я заказала в ателье брючный костюм, - по журналу, - из тонкого светлосерого сукна. Сшили. По журналу. По-советски, на совесть! Простежили толстым ватином плечи и грудь, старательно проклеили весь жакет флизелином (если кто не знает, - это ткань с клеем), после чего выглядел он (жакет) на мне великолепно, как на манекене, но внутри я себя ощущала черепахой в панцире. Потом пришлось лететь в этом костюме, так как жакет не складывался, будто был сделан из жести. И в итоге я всего пару раз одевала его уже в Хайфе, а затем подарила одной из новых приятельниц...
И вот теперь мы с Глебом обустраивались в нашем новом, временном, жилище. Хотелось до приезда Сергея с его семейством, - а приезжали они третьего октября, - придать холостяцкой берлоге Вовчика мало-мальски жилой вид. Жить нам предстояло здесь до четырнадцатого октября.
Я вешала свои шикарные, с люрексом, гардины на балконное окно, чтобы хоть как-то прикрыть его ободранную раму, и с высоты седьмого этажа смотрела на незнакомый мне огромный сквер - двор, окруженный новыми девятиэтажками. Внизу ярко - желтыми шапками клубились молодые березки, тянулись к небу уже голые, красно-коричневые ветки тоненьких, совсем юных лип, темные , после дождя, ленты протоптанных сотнями ног тропинок пересекали еще зеленые газоны во всех направлениях.
Вспомнилось: еще в самом начале, когда в поселке появились первые скверы и первые газоны, - по ним, естественно, сразу же протоптали первые тропинки, минуя асфальтированные бульвар и тротуары. И директор завода, который был настоящим хозяином не только завода, но и поселка, велел эти тропинки покрыть асфальтом: если их протоптали, значит, так удобнее! И табличек: «По газонам не ходить!» у нас в поселке никогда не было. А газоны были, и было много цветов. Даже существовал специальный цех озеленения с ученым агрономом, цветоводами и теплицами для цветов. А завод и поселок в летнее время благоухали розами, циниями, астрами... Был график, по которому ежедневно, поочередно от каждого цеха или отдела, направлялись от двадцати до пятидесяти человек на работы по благоустройству. Правда, не всегда с охотой мы отправлялись отбывать эту повинность, хотя положительная сторона для нас все же была, - работали до обеда.
Как-то мы с Галиной Васильевной, моей коллегой по отделу, до полудня проторчали на заводской площадке, на жаре, под июньским солнцем, среди роз, в положении «зю»: пропалывали розы от бурьяна и рыхлили землю. Закончив работу, потные и грязные, с головной болью, заводским автобусом уехали домой и вечером, после рабочего дня, не вернулись на… партийное собрание… Мой начальник, наш партийный секретарь, «влепил» нам по «строгачу», - строгому выговору, - и потом долгое время приходилось «отмываться» от него!
И сейчас я с грустью смотрела с высоты многоэтажки на родной поселок, на тронутые золотом осени скверы, на школу и детский сад, куда водила своих детей, - и чувствовала себя уже как бы гостьей, почти иностранкой… И в душе смешались радость и печаль, любовь и тревога, воспоминания прошлого и страх перед будущим…
Две недели прошли, как во сне, в постоянном прощании. Приходили мои подруги, приходили бывшие соклассники моих сыновей. Еще раньше, в августе, я собрала на свой юбилейный день рождения всех своих близких подруг и бывших коллег по работе. Вечер прошел под знаком «…а помнишь?…» Много смеялись, вспоминая, много пели… Пели песни детства и юности, пионерские и : «…Светка, давай про любовь!»… И я совершенно не ощущала своих шестидесяти…
Дети и внуки в эти дни знакомились с обычаями страны, которая должна была стать нашим домом, побывав на празднике Суккот в Израильском центре вместе с нашими новыми знакомыми по ульпану (курсам обучения ивриту). Глеб, ему шел двенадцатый год, к этому времени уже мало-мало прикоснулся к «загранице», побывав в детском лагере под Новосибирском, организованном израильтянами. Лагерь был бесплатный, для детей будущих репатриантов. Вожатыми были русскоязычные парни и девушки из Израиля. Узнал много интересного, того, о чем еще не имели представления мы. Рассказывал, как их охраняли ребята с автоматами, - в автобусе и в лагере, - как их учили песням на иврите, как на подъезде к Барнаулу, когда уже возвращались домой, велели снять и спрятать белые футболки с голубым Маген Давидом (шестиконечной звездой), - нам было понятно: опасались провокаций…
Утром четырнадцатого октября слегка подморозило. Огромный красный солнечный диск медленно поднимался над горизонтом за Обью, окрасив белые пятиэтажки в розовый цвет. Поселок уже жил своими заботами и хлопотами.
Когда мы лифтом, с дорожными баулами (полосатой, знаменитой на весь мир эмигрантской поклажей!) спустились на первый этаж и вышли во двор, там, у маршрутного такси, уже стояли провожающие, - мои подруги, друзья детей, родители Марины, соседи из моего дома. Запомнились большие, полные слез, как два голубых блюдца, - глаза Светы Неволиной, растерянное, с крепко сжатыми губами, побледневшее лицо Ларисы, держащей в опущенных руках мою старую гладильную доску с привязанным к ней ватным одеялом в белом пододеяльнике…
Тронулись. Быстро промчались окраинными улицами Барнаула к Павловскому тракту. Впереди почти четыре часа пути до Новосибирска. В машине мы одни, только вся наша семья. Пора успокоиться после проводов. Там, прощаясь, я не плакала, а вот сейчас слезы ручьями заливают лицо. Хорошо, что сижу впереди и никто не видит моих слез. Но Сережа (как он всегда чувствует мое состояние!) наклоняется сзади ко мне:
- Мама, у тебя кто-то остался там? – тихо спрашивает он.
- Нет-нет, сынок… Нет… Просто… уезжаем…
И правда, - никого у меня там не осталось, кроме дорогих могил… И еще - подруг. И еще – целая жизнь…