Наконец-то Вовчик вернулся из армии. Мама очень гордилась - младший лейтенант! Вообще, она любила его больше меня, и я даже втайне, ревновала маму.
- «Вот Вовчик устроится на работу и все будет иначе, - говорила она. Да, все пошло иначе, да только так, что больно вспоминать. Пока все тянула мама, худо ли, бедно ли, у нас был об-щий стол. Как только Вовка получил первую зарплату и паек из американской посылки - сразу Лелька нашла повод отделиться. Теперь они обедали в своей комнате, а шкаф, где прятали хлеб - закрыли на ключ. Правда, мне это не мешало воровать хлеб. Подставив лезвие ножа к замку, я умудрялась открывать шкаф и «ровнять» хлеб.
Один раз я так «доравнялась», что Лелька устроила скандал, упрекая маму, что это она открывает шкаф и вору-ет хлеб. Пришлось мне признаться, что это я. Мама, рыдая, вспомнила, как тяжело растила Вовку одна в голодовку тридцатых годов, как ночами печатала, чтобы ее любимчик лучше питался….
Ночью у мамы случился сердечный приступ. Скорая еле откачала ее. Огромная кислородная подушка лежала рядом с мамой, пугая меня еще больше. Я страшно боялась этих приступов. Я молила Бога:
- «Боженька, лучше возьми меня, только не забирай ма-му!».
- «Нельзя все так близко принимать к сердцу, Люсичка», - сказал Вовка и ушел в свою комнату.
Мой и мамин любимец Валька уже начал ходить, и был очень забавным мальчиком. Его мама Лелька, была еще сама ребенком и ее больше интересовали походы по соседям - «любила точить лясы», - как говорила тетя Поля.
Она бросала его на меня, а сама наслаждалась свободой до вечера, пока не приходил с работы Вовка. Иногда мне приходилось даже варить ему манную кашу и кормить. Я садила его около себя, набирала чайную ложку каши и просила:
- «Открой ротик!».
- «Не чу!», мотал головой Валька, задевая ложку, и каша падала на пол.
Чтобы спасти положение я на ходу переадресовывала ложку себе в рот. Опять «Не чу!», - и опять ложка отправлялась не по адресу. Честно говоря, меня немножко мучила совесть, но я старалась найти оправдание – ну, он же не хочет! А мне так хотелось есть! Так что часто мы с Валиком ели кашу «с половины»
Война закончилась, но наша голодная и холодная жизнь с мамой продолжалась. Собственно, не только наша жизнь с мамой была такой. Почти все одесситы вели полуголодный образ жизни. Карточки, дороговизна. Хлеб, продававшийся спекулянтами на Новом базаре по четвертинкам, очереди на целый день за 0,5 кг крупы или сахара. Помню, я спросила у мамы:
- «Когда уже будет лучше?»
- «Была война, фашисты не только уничтожали людей, разрушали города, они разрушили заводы, фабрики и топили наши пароходы… Чтобы восстановить все разрушенное врагами нужно много сил и времени… Терпи!». Я поняла… Я терпела…
А вот как ответить на подобные вопросы сегодняшним детям? Как объяснить им- кто разворовал и разрушил такой тяжелой ценой восстановленные заводы и фабрики? Кто разворовал Черноморское пароходство – одно из крупнейших в мире? Какой враг? И когда будет, наконец, лучше?
Время шло, жизнь понемножку налаживалась. Каждый год в апреле Сталин делал снижение цен на продукты и промтовары. Сталин не повышал зарплату на пару рублей (как сейчас), а конкретно снижал цены. В газетах печатались огромные списки. Все с нетерпением ждали очередного снижения. Население чувствовало заботу о себе. Там, где был работник в доме, жилось намного легче. Муж тети Поли по-прежнему работал в порту и рыбачил. Им жилось получше многих. Они даже купили старенькое пианино, и тетя Поля начала учить Женьку играть.
У Женьки не было ни слуха, ни желания учиться игре на пианино. Эти уроки доставляли уйму удовольствия и радости жильцам и особенно – детлахам. Они собирались под Женькиными окнами и комментировали доносившиеся из окон урок. Надо сказать, что метод обучения у тети Поли был очень своеобразный.. Сев рядом с Женькой, она снимала с ноги шлепанец и, держа его навесу около Женькиной головы, вела урок:
- «Я сказала – до, стерва, а не ре. До, до!», -и шлепанец опускался на Женькину голову. Женька, отстраняясь, прикрывал голову и лицо двумя руками, жалобно умоляя:
- «Мамочка, я больше не буду, я не буду».
Стоя под окном, Муля комментировал:
- «На последней ноте она Женьке выбьет остатки мозгов».
- «Сколько можно объяснять, где твой второй палец, стерва?», - и бац по голове. «Вон Тоне показала один раз, и она уже играет вальс, а ты?!».
Я, действительно, часто присутствовала на этих уроках, жадно приглядываясь и прислушиваясь к тети Полиной методе обучения. Я, действительно, уже играла гаммы и вальс, правда «собачий». Тетя Поля мной очень гордилась, а когда я сама подобрала «На позиции девушка провожала бойца», так растрогалась, что отвела меня в музыкальную школу.
Вечно непричесанная, с жидкими волосами на голове, в шлепанцах на босу ногу, она производила довольно неряшливое впечатление. Но когда делала «выход в люди» (так она говорила), тетя Поля преображалась – она подкалывала волосы заколкой, красила свои пухлые губы яркой помадой, брала в руки красивую сумку, привезенную мужем из-за границы еще до войны, надевала туфли на каблуке, и выглядела очень симпатичной. Вот и сейчас, при полном параде, взяв меня за руку, она отправилась устраивать меня в музыкальную школу, которая была от нас через квартал. При каждом шаге туфли спадали с ее ног и издавали хлопающий звук, но это
Старенький педагог долго меня проверяла и вынесла вердикт:
- «Слух абсолютный, способная очень, но если нет дома инструмента – навряд ли сможет готовиться к урокам». Зная мою фанатичную любовь к пианино, тетя Поля на обратном пути сказала мне:
- «Не расстраивайся, я тебе нарисую на бумаге клавиши, ты будешь по ним учить гаммы, а раз в неделю придешь ко мне поиграть на пианино».
И я самозабвенно играла, разложив на столе лист расчерченной бумаги …
Мама грустно наблюдала за этими попытками игры. Однажды она сказала:
- «Доченька, из этого ничего не получится. Не плачь, когда-нибудь, потом, не сейчас!». И тогда я дала себе слово, что даже если буду очень старой, но будет возможность, я куплю пианино и научусь играть. Старость уже есть, а возможности все нет… Видно разминулись.