В июне 1984 в горной экспедиции на Памире, мне предоставилась возможность поменять лошадь. Хотелось пересесть со старого Толика на молодую резвую лошадь. Свободных лошадей было всего четыре. Я выбрал крупного, статного вороного жеребца с белым копытом. Никто не знал его имени, сам я назвал его Степаном, в честь моего питерского друга. Степану было 4 года и был он уже объезженным жеребцом. Был он вполне ровного нрава, легко шел на сотрудничество, но совершенно не терпел надувательства. Однажды я пробовал его приманить пустой торбой, в которой бренчали камешки. Степан сунул морду в торбу, но обнаружив обман, резко пошел разворачиваться задом и выдал двумя ногами такую свечку, что не упади я навзничь, снёс бы мне Степан черепушку кованными копытами. Этого урока хватило, чтобы в дальнейшем вести себя с конём честно.
Другого свободного жеребца, тоже 4 лет, взял себе, приехавший по распределению в Ош геолог Боженко, родом из Запорожья. Его жеребец был темно серый с пятнам, по бумагам "Задор". В характере у жеребца было что угодно, но не задор. И это не давало острякам покоя. Забор, Затор, Затвор, Запор... Я предпочитал "Запор", поскольку одновременно намекало на Запорожье, на автомобиль Запорожец и на анальный тип личности хозяина. Запор избегал одиночества, старался держаться в компании. Инициативы не проявлял, подражая во всём товарищам. Даже если в группе было всего две лошади, то Запор всегда и во всём был вторым.
Комичнее Запора в партии был только его хозяин. Правил Боженко конём неловко, шумно, театрально, как будто привыкая к роли всадника. Ему казалось, что всадник- это начальник коня, а начальнику положено хмуриться и кричать на подчиненных. Конь совсем не понимал чего от него хочет хозяин, поэтому передвигаться в горах они могла только за кем-нибудь следом. Следовать и не отставать– это Запор умел делать отлично, даже нелепый Боженко не мог ему помешать в этом. Еще меня смешила жадность в сочетании с хозяйственностью. О чём может мечтать человек, оказавшийся по воле жребия на Памире? Для многих это место так и осталось мечтой, а Боженко мечтал наловить за сезон 20 сурков, чтобы сшить жене шубу. Зачем нужна шуба в Киргизии, он объяснить не мог. Кажется , им двигал девиз: "Бороться и искать, найти и перепрятать". Ошеломляющей красоты гор вокруг себя Боженко не видел, чем напоминал слепого скрягу, перебирающего медные гроши, когда перед ним рассыпано все золото мира.
В июле нам выпало работать с Боженко в паре. Я был рад, предстояла простая, недельная вылазка малой группой: два мужика, два жеребца. Одна палатка, без лишнего скарба и долгих приготовлений. Высота лагеря была 2900 м, место величественное, дикое, но при этом легкое и приятное для работы. Работа состояла в том, что каждый день с лошадью надо было проходить по отрогам главного ущелья около 7-10 км пути, останавливаясь через каждые 100 метров и намывать из ручья тяжелую фракцию. Инструментами были железный лоток, да «буторка» - гибрид молотка и тяпки. Тяжелую фракцию, около 50 гр., я ссыпал в бумажный пакет и ставил номер. Потом пакетики отправляли в лабораторию города Ош для анализа. Так определяли локализацию и состав россыпных месторождений.
Утром мы с Боженко завтракали и расходились с лошадьми в разные стороны по заранее намеченному маршруту. Приходили в лагерь уже вечером, ужинали, сидели у костра, обсуждали следующий день и шли спать. Отношения наши были рабочими и простыми, стычек у нас не было. Боженко отвечал за геологическую часть работы, я за всё остальное. Формально он, как геолог, был главным в группе, но у меня оказалось больше полевого опыта.
Кони были на подножном корме, луга у палатки были сочные. Мы с Боженко питались тоже неплохо, в основном кашей с консервами, за исключением тех дней, когда ели сурковое мясо. Боженко умудрился поймать стальной петлей своего первого сурка на шубу. Он был счастлив, несмотря на то, что сурок успел перед смертью прокусить насквозь большой палец. Я предлагал Боженко издать методичку "Метод ловли сурков на палец".
Так мы отработали весь этот сай (врезанное в горах ущелье) и сидели в последний вечер у костра. То ли настроение этого места, то ли звёздное небо повлияли на нас так, что мы сладко загрустили и впервые по-человечески разговорились. Боженко признался, что скучает по жене и по дому. А я признался, что совсем не скучаю по дому, зато заранее скучаю по этому месту в горах, потому что вынужден буду завтра его покинуть.
Когда я проснулся, Боженко уже сопел, крутил своей бородой–лопатой и укладывал пакетики с пробами по хурджунам (перекидная симметричная сумка для лошадей). Решили нагрузить на Степана больше- он внушал нам больше доверия. Позавтракали и тронулись вниз, наблюдая как мелкие горные ручьи сливаясь вместе, превращаются в быструю горную речку. А речка в конце сливалась с Тенгизбайской рекой, наша база была в 4 км ниже, на противоположной стороне. Нам предстояло перейти реку вброд. Мы легко перешли её неделю назад, потому что шли тогда утром. Но вечером, после жаркого июльского дня, река раздулась, стала ревущей и мутной.
«Давай лучше обойдем, за базой есть мост»- предложил мне Боженко. «Так это до базы 4 км, потом вниз ещё 4 и назад 4. Всего 12, из них 8 лишних. Так мы только ночью придём. Тропа незнакомая, не охота мне ночью таскаться с пробами. Давай так: я пойду со Степаном первым. А ты посмотришь и решишь какой вариант выбрать»- предложил я. Ход был хитрым, крыть было нечем. Так и решили, каждый под свою ответственность.
Я сел на Степана, подвёл к ревущей реке, выставил его под углом 30 градусов против течения и пришпорил. Степан несколько напрягся, но подчинился воле, смело вошел в воду. То, что идём домой, он уже понял и это придавало ему решимости. Пока вода не касалась брюха, всё было в порядке, поток воды не угрожал снести тяжелую лошадь. Но когда вода ударила Степану в бок, он стал невольно пасовать и разворачиваться вниз по течению. Я испугался, левой рукой натянул что было силы повод и стал орать на Степана, что он каналья. Степан напряг силы, взял верный угол и скакнув пару раз вытолкнул нас на безопасное место. Сумки намокли снизу, но я был уверен, что упакованные в плёнку пробы не промокли.
«Ну что, Боженко, решил?»- заорал я через реку, показывая ему рукой на более благоприятное в реке место. Когда Боженко направил лошадь в бурлящую воду, я увидел на их физиономиях выражение обреченности. Как только вода коснулась брюха Запора, он в три прыжка развернулся по течению. «Угол, держи угол!»:- орал я что есть мочи. Запор скакнул ещё раз и в следующий момент я уже увидел в воде зелёные сумки и вздёрнутые вверх копыта. Лошадь и Боженко понесло вниз. Я спешился и побежал вниз по течению. Метров через сто я увидел мокрого, ошалевшего, выползающего на четвереньках как морской краб, Боженко. С бороды текла вода. Лошадь отнесло чуть дальше и плотно посадило брюхом на камень ближе к противоположному берегу. Я видел над водой только серую морду и ноздри, которые то поднимались над пеной, то исчезали из виду. Я стал заходить на метров 10 выше Запора, с таким расчетом, что если собьет, то понесёт на лошадь.
Сила ревущей воды была чудовищной. Я повернулся к потоку спиной, согнул ноги в коленях и стал перебирать дрожащими от напряжения ногами, двигаться поперек течения. В реке я пожалел, что не скинул штаны, они добавляли парусность. В какой-то момент меня почти сшибло, но я чуть подпрыгнул и удержал равновесие, соскользнув со скользкого плоского камня. Подойдя так к коню, я схватил за удила, подсунул левое колено под его шею. Подняв чуть морду коня над водой стало ясно, почему голова совершала поплавковые движения. Пробы сорвало со спины лошади, но не унесло, а они болтались где то ниже, зацепившись за пастушью веревку Запора. Я достал с пояса нож и перерезал веревку. Сумки радостно крутясь понеслись прочь, обретая свободу. Голову Запора перестало тянуть вниз, но конь и не думал вставать, смотря на меня мутными красными глазами. «Вставай, Запор, поднимайся» стал орать я ему, дергая за уздечку. Он только смотрел обречённым непонимающим взглядом. Тогда, озверев от бессилия, я стал бить его со всей силы наотмашь по носу. Видимо страх перед моей яростью в какой то момент превысил страх перед водной стихией. Запор дернулся, потом еще раз, потом третий и встал наконец на ноги. На 6 ногах мы стояли в ревущей реке вполне уверенно. Я дернул его к берегу, он сделал несколько неуверенных шагов и мы оказались сначала на мелководье , а потом и на берегу. Но опять на неправильном берегу реки.
На другой стороне реки находились Степан и мокрый Боженко. Я видел краем глаза, что Степан сначала внимательно наблюдал за нами, а потом придя в ужас от этой сцены, бросился бежать вниз к базе с сумками. Мокрый Боженко бросился бежать вслед за ним, он боялся потерять последние пробы и гнева начальства. Эта картина была так абсурдна, что я рассмеялся до слёз.
Пришлось смириться с тем, что придется идти ночью в обход. О том, чтобы снова пробовать перейти реку, не могло быть и речи. Для начала я попытался удалить воду из лёгких Запора, зажимая ему ноздри и не давая дышать. Когда ему становилось невмоготу он крутил головой, вырывался, чихал и вода лилась из ноздрей. Так я продолжал мучить его минут 10, чем запугал коня ещё больше. Похоже, что ужасам Запора не суждено было кончиться в тот злополучный день: впереди нас ждали ещё 12 км тропы в кромешной темноте.
Когда я выливал воду из ботинок и выжимал одежду, то понял вдруг, что теперь мы точно вернемся в столь милое моему сердцу место. Половину образцов нам придется брать снова. Я повел жеребца в поводу, тропа была плохонькая и темнота окончательно наступила. К тому же было холодно. Стуча зубами, вприпрыжку, мы почти побежали вниз и через полчаса поравнялись с лагерем на том берегу. Я видел только огни, слышал звуки транзистора. Запор не отставал, на пятки не наступал, темноты не боялся - ходить следом было для него делом привычным. Потом мы дошли до моста и перешли реку. На широкой дороге я прыгнул в седло, Запор уверенно пошел рысью. Геологи встретили нас как героев.
Когда Запор и Степан увидели друг друга в свете прожекторов, то бросились навстречу обнюхивать друг друга и тереться шеями. Видимо делились переживаниями. Опытный лошадник Сулейманов предупредил, что Запор наверняка заболеет воспалением лёгких, но так не случилось. Запор как собака ходил теперь за Степаном. А меня, наоборот, сторонился и когда я приближался к нему, то он как можно выше задирал голову, опасаясь, что я буду дубасить его по морде. «Нет, вы посмотрите! То, что я спас ему жизнь, он не помнит. А то, что по морде бил-помнит!»- жаловался я геологам на Запора. «Начнём с того, что ты его чуть не утопил по собственной дурости. А потом только вытащил. Никакая лошадь по своей воле не пойдет в бурную воду. Какая тут благодарность?»- резонно возразил начальник партии Витя. Я согласился с Витей, гордиться тут было нечем, риск был совершенно излишним.
Через два дня мы с Боженко повторно поехали отрабатывать тот же ущелье . Боженко грустил, оказалось, что с хурджунами, кроме проб, унесло и его первую добытую в Азии сурковую шкурку. Перебинтованный палец прилично раздуло. Кажется Боженко расстался с мечтой о сурчиной шубе. Степан с Запором после после этого события стали друзья не разлей вода. Эту же самую реку мы переходили ещё дважды, но каждый раз утром, без всякого риска.
...........................................