В полдень, возвращаясь с пляжа, они зашли в гостиничный лифт, и он увидел в зеркале обожжённого солнцем старика. Морщинистого старика с редкими чёрно-седыми волосами, прилипшими к бугристому черепу. Высокий крутой лоб, уходящий в залысины. Между тонкими сухими губами проглядывают неровные зубы. Обвислые щёки и подбородок. Красная кожа в пигментных и родимых пятнах. Приоткрытым ртом он втягивает остуженный кондиционерами воздух и сипло выдыхает. Мышцы на руках и ногах ещё как будто крепкие, живот почти плоский и спина прямая, но всё же человек в зеркале - безнадёжный старик. Чужой неприятный старик. Смотрит искоса. И Рыбаков вдруг осознаёт, что знаки внимания, которыми он щедро одаривает встречных девушек, молодых женщин, со стороны могут казаться жутко нелепыми и даже отвратительными. Он отводит глаза, ему становится не по себе.
А ещё накануне вечером Рыбаков подумал - вот если бы не аденома, не гипертония, то по запалу, который сидит у него внутри, он ощущал бы себя действующим мужиком, мачо. Вчера они с женой гуляли вдоль берега и пытались понять, не стоит ли им в следующем году выбрать другой отель - на пять звёзд. Он посматривал шаловливым глазом на оголившихся красавиц, улыбался и удачно шутил. Присутствие жены его никогда не смущало. К этим вольностям она относилась спокойно, он не помнит ни одной мелодраматичной сцены, которую Елена Сергеевна устроила бы ему из ревности. За все сорок с лишним лет совместной жизни. Так было и сегодня с утра. С утра, как всегда. Они подъезжают к своему четвёртому этажу.
- Сейчас примешь душ, и я намажу тебя кремом, - говорит жена.
Уже давным-давно она отгадывает его мысли. Она понимает его с полувзгляда, с полуслова, с полужеста. И он давно этому не удивляется. Она его чувствует. Он воспринимает её заботу как должное. И он ни разу не слышал, чтобы она жаловалась на мигрень или депрессию. Она не закатывает истерики даже в тех случаях, когда для них есть повод. Иначе он бы ушёл к другой. Этих других на его долю выпало немало. С последней любовницей порвал всего-то семь годиков тому. Любовница была на пятнашку младше, что для него - вовсе не достижение, не рекорд. Поставил рекорд, когда приближался к полтиннику и в их телекомпанию на преддипломную практику пришла студентка местного универа. Связь длилась коротко, воспоминания о ней грели долго. Тогда он показал себя ещё вполне - во всех отношениях. Девушка постоянно смеялась, откидывала с лица роскошно-густые и длинные чёрные волосы, тихо называла его забавным. Тихо - чтобы никто не подслушал и не разгадал тайны их отношений.
- Ты такой забавный.
Он держал для неё место корреспондента, но по окончании учёбы она нашла себе вариант получше и пропала из его жизни. Конечно, он понимал, что её податливость на студенческой практике была связана с его начальственным положением, но никакой рефлексии по этому поводу не испытывал.
- Да, - признавался он друзьям, - на сексуальном фронте нам уже не тягаться с молодыми и свежими. Старым ковбоям не следует объезжать молодых кобылок, можно разбиться. Да и зачем, если при наших должностях и прочих талантах кобылки сами опускаются на колени, чтобы их удобнее седлать.
Рисовался. И друзья понимали, что рисуется, однако не упрекали, кто-то даже завидовал - вот что значит творческая профессия, ему всё позволено.
Последняя любовница - та, что пятнадцатью годами младше, - сказала: «Сейчас или никогда». Понятно, что она хотела каких-то гарантий для себя и требовала от него расторжения брака. И он целый вечер всерьёз представлял, как будет возвращаться не к жене, которую знает от юности, а вот к этой, что лежит рядом и с которой, конечно же, веселее. По итогам размышлений он встал из кровати, оделся и направился к двери.
- Ты куда? - спросила последняя любовница.
- Я пожилой пёс, - ответил он, - мне поздно менять хозяйку. Я привык принимать пищу из её рук.
Это была его дежурная отговорка. Впервые он так выразился ещё в двадцать семь. Гордился удачной находкой - звучало эффектно. И он никогда не обсуждал с любовницами свою супружескую жизнь, даже если они настаивали. Верил, что тем самым компенсирует жене моральные муки, которые способны причинять его измены.
- Ну, да, я пёс, то есть кобель, охотно признаю.
Он принял душ, Елена Сергеевна промокнула его полотенцем, намазала кремом, и потом он долго лежал в постели. Выйти на пляж пополудни они не решились и в пятом часу засобирались в город - перекусить, прогуляться. Назавтра им предстояла насыщенная экскурсионная поездка по главным островным достопримечательностям.
*
Виктор Леонидович надеялся, что после душа и отдыха ему станет получше, но в зеркале он снова обнаружил старика, покривился и подумал: «Неужели, это ощущение поселилось во мне навечно?» Весь вечер он ловил своё отражение, мысленно себя за это ругал, убеждал, что нужно взять паузу, отвлечься на весёлое и приятное.
Приятного и весёлого кругом - хоть отбавляй. Они сидели в уютном ресторанчике на набережной, ели салаты с креветками, с каракатицами, с мидиями, с сыром и с зеленью, запивали белым вином. На маленькой эстраде по соседству с ними смуглые и расслабленные парни играли национальную музыку, нежная девушка пела про любовь - не иначе. Её трепетный голос растворял тяжёлые мысли, хотелось думать о лучших днях и ночах, которые случались в прошлом и ещё случатся в будущем. Мимо неспешным курортным шагом дефилировали красивые и радостные люди в лёгких и светлых одеждах, галдели милые беззаботные детишки. На пляж накатывали пенистые волны, шуршали, шалили, щекотали тех, кто не устал от воды и всё бродил у кромки. Волны добирались до шезлонгов и свёрнутых зонтов. Вечерний бриз перемешивал звуки и ласково остужал лица. Бухта светилась карнавальными огнями. В полусотне метров от берега покачивались уставшие катера, а ещё дальше, в июльских сумерках, разноцветно перемигивались яхты - то ли в море, то ли в небе. Виктор Леонидович закончил жевать, отёр рот салфеткой, глянул на Елену Сергеевну и спросил:
- Ну, как ты думаешь - жизнь удалась?
Она улыбнулась, подняла свой бокал, они чокнулись.
- Жаль, - сказала Елена Сергеевна, - что мы не ездили на Средиземное море, пока дочка была маленькой. Вот эти малыши вырастут совсем другими - с другими ощущениями от мира, с другими взглядами, с другим пониманием.
- А Сочи? - удивился он. - А Крым? Сколько раз? Не меньше десяти, пока она не окончила школу.
- Да, но разве сравнишь этот комфорт с советским? Мне очень нравились наши летние поездки, но, очевидно, Вике чего-то не хватило. Иначе бы не сбежала в Канаду.
- Это всё девяностые годы. Тогда у людей в мозгах всё перевернулось. Хотя не мне жаловаться.
И Рыбаков самодовольно хмыкнул.
*
С девяностыми ему откровенно повезло. К началу перемен, которые свалились на страну, Рыбаков оказался в расцвете сил и в хорошей компании. Ещё в восемьдесят пятом его заметил и приблизил первый секретарь обкома партии Акимов. Виктору исполнилось тридцать шесть, он не только набрал горделивой мужицкой стати, но и превратился в матёрого журналиста - непринуждённо держался в кадре, говорил складно, импровизировал, шутил и нравился большинству женщин. Секретарь обкома Акимов решил, что при новых кремлёвских веяниях ему нужен именно такой творческий человек - своего рода олицетворение курса на демократизацию и гласность. Рыбаков по-прежнему числился корреспондентом на местном телевидении, но если требовалось правильно осветить, как трудится руководство, вызывали именно его. По прошествии пары лет это особое положение закрепилось назначением на должность главного режиссёра.
А ещё через четыре года Акимов не представлял без своего верного Витька даже семейные праздники. Витёк - здесь, Витёк - там. Он превратился в особо приближённое лицо, в надёжного соратника, в незаменимого сотрудника, в устроителя вечеринок и в бессменного тамаду. Хозяин ему полностью доверял и без совета не предпринимал на информационном поле никаких серьёзных шагов, чтобы случайно не подорваться на вражеской мине. Хозяин находился в предпенсионном возрасте, боялся не поспеть за новой жизнью, за бурными ритмами и потому искал опору в молодых и талантливых. В те времена важнее стало не делать, а говорить. Рыбаков это умел, даже придумал присказку: «Есть такая профессия - говорить. И я освоил её на пять». Или как вариант:
- Есть такая профессия - о Родине говорить.
- Есть такая профессия - уговаривать народ.
- Есть такая профессия - убалтывать девочек.
Они благополучно пережили смену формаций, совок крякнул - опля! - и первый секретарь превратился в губернатора. А когда с почестями ушёл на заслуженный отдых, в нагретое кресло уселся его выкормыш. И Рыбакову стало ещё лучше - он возглавил главный областной телеканал, защитил кандидатскую диссертацию, выпустил тоненький сборник стихов «От земли до неба» и толстую книгу очерков «С утра до вечера». На успех у читателей не рассчитывал, но просто - чтобы было. И ещё он придумал для себя авторскую программу под названием «Диалоги у старого камина».
Этот дореволюционный камин, обложенный плиткой с изразцами, он обнаружил в бывшей купеческой усадьбе в центре города, тут же порешал все вопросы и четырежды в неделю начал появляться в эфире с незатейливым форматом - возле камина сидят двое, ведущий и гость, пьют чай с выпечкой местного хлебокомбината, обсуждают дела в области и в стране. Чаще всего в качестве приглашённого лица выступал сам губернатор. Понятно, что ни резкости, ни провокации в этих беседах не наблюдалось, играли в поддавки, а если появлялась острая тема, то сценарий прописывался и согласовывался накануне.
Весь регион знал Виктора Леонидовича в лицо. Даже до сих пор, в том числе на курортах, где мало русских, кто-нибудь нет-нет да и останавливал на нём взгляд. И тогда чета Рыбаковых понимала, что встретила земляков. Но времена опять изменились, и если прежде их охотно приветствовали, то теперь больше кривились. Потому что по заграницам стали ездить не только те, кто хорошо устроился в девяностые, но и те, кто в ту пору конкретно надрывался, пытаясь обеспечить себе достойное будущее. Таких людей вороватый клан Акимова достал глубже некуда. Хорошо хоть морду не бьют, думал Виктор Леонидович и надевал тёмные очки, нахлобучивал панаму.
*
В зеркале ресторанного туалета он снова наткнулся на мерзкого старика. Настроение пропало. Виктор Леонидович подумал про жену и обозлился - почему она молчит? Разве она не видит, какая метаморфоза произошла с ним сегодня? Притворяется, будто всё нормально? А может, он изменился давно, даже давным-давно, но заметил это только сейчас? Неужели мешала завышенная самооценка?
- Ага, - усмехнулся он в лицо старику, - прямо Дориан мать его Грей и Крошка долбанный Цахес в одном флаконе. Одного долго спасал портрет, второго - три волоска, которые ему вставила добрая фея. Но день настал, и вот он я - во всей неприглядности, зато настоящий.
Вернувшись за столик, он начал исподтишка рассматривать супругу и вынужденно признался самому себе, что она выглядит гораздо лучше него. Конечно, возрастные морщины, не очень густые волосы и кожа тонкая, прозрачная, но она моложе, она свежее. И глаза ещё светятся оптимизмом, внутренней силой, энергией. Всё в ней умеренно, стильно - это льняное платьице, чуть макияжа, золото на пальцах и на шее...
Рыбаков обиделся и начал пялиться на певицу - не в наглую, как это делают гопники, но так, с подтекстом, - взглянет на её грудь или ножки и как бы подумает о чём-то затаённом - то ли о похожих девушках, которых когда-то ласкал, то ли о намерении приласкать вот эту самую. И не важно, что у него нет ни единого шанса...
Закончилась очередная трепетная песня, угасли финальные ноты, и Виктор Леонидович деланно очнулся - вздохнул, поморгал, как бы разгоняя призраков сладкого прошлого, и взялся за бутылку вина, уверенный, что жена только и ждёт, когда он снова обратит на неё внимание. Но ни в лице, ни в руках, ни в фигуре Елены Сергеевны не наблюдалось и намёка на ожидание или нетерпение. Она улыбалась, погрузившись в собственные мысли и глядя в бездонную темноту моря, - будто ей не до вина, будто ей и так неплохо, будто всё необходимое для счастья у неё при себе.
- Ты пьёшь или как? - спросил он.
- Если нужна компания, выпью, - ответила она и посмотрела с неприкрытой иронией.
Для Рыбакова это прозвучало как-то ново. Он почувствовал себя разоблачённым. Елена Сергеевна его не укоряла, не собиралась ничего доказывать, но в эту минуту он вдруг осознал, что сильно заблуждался, полагая жену собственностью, которую сорок лет назад приобрёл раз и навсегда. Кровь ударила ему в голову, лопнуло что-то в животе, почва под ногами заколебалась, и он поспешил выпить - без слов и без чоканья.
*
В свои лучшие девяностые годы он знал тысячи анекдотов, баек, тостов, исторических казусов, занятных фактов, смешных цитат, стихов, каламбуров и прочей хреновины. Он лихо копировал голоса-манеры Брежнева и Горбачёва, виртуозно подражал гундосому, который переводил голливудское кино. Он мог, не умолкая часами, веселить высокопоставленных друзей и местных олигархов. В его присутствии млели бедные девушки, ищущие папочек, и богатые шаловливые хозяйки бутиков. Те и другие торопились и никогда не переспрашивали, если он звал их в сауны, на пикники или на дачи - не сомневались, что попадут в круг избранных, которые реально управляют потоками и рулят областью.
Исчезая на два-три дня, он возвращался домой - отмокать, отлёживаться, набираться сил. Елена Сергеевна встречала и лечила, от чрезмерных нагрузок ему нередко делалось плохо - на душе или в правом боку, слева в груди, вообще... В таком режиме он прожил двадцать лет.
В начале нулевых Рыбаков закрутил роман с Полиной, роскошной брюнеткой где-то между тридцатью и сорока - точнее не скажешь. Полина занималась туристическим бизнесом, круглый год оставалась шоколадной, предпочитала пляжи, где могла загорать топлесс и в мини бикини. Она держалась абсолютно свободной женщиной и ни в чём себе не отказывала. Не отказывала и мужчинам, готовым помочь ей делом или финансами. Виктор Леонидович сразу купился на её красоту и шарм.
Спустя пару деньков после их знакомства он пригласил Полину в дорогой ресторан и сделал ей заманчивое предложение. Предложение было реально заманчивым, он даже ночами поднимался из кровати и чиркал на бумаге приходящие в голову мысли - боялся, что к утру забудет. И радовался, что в его годы при высоком положении в обществе он не обленился и по-прежнему способен на творческий полёт. При наличии музы.
Рыбаков придумал передачу под названием «Зонтик и два шезлонга». Развлекательно-информационную. Полную явной и скрытой рекламы. Основной посыл передачи складывался из череды умозаключений:
Мы работаем круглый год, чтобы хорошенько отдохнуть.
Мы предпочитаем отдыхать у моря.
Мы никогда не ездим к морю в одиночку.
Наш отдых напрямую зависит от того, кто рядом с нами, а потому рядом с нами должен находиться любимый человек.
Приходя на пляж с любимым человеком, мы, как правило, занимаем два шезлонга под одним зонтиком.
Значит, два шезлонга и зонтик - символ нашего летнего отдыха.
Вы хотите по-настоящему отдохнуть?
У вас есть любимый человек?
Отлично! Приходите к нам вдвоём! Мы поможем вам выбрать море, страну и отель для отдыха. Вы будете счастливы.
У вас нет любимого человека? С кем же вы поедете в отпуск?
Вы не поедете? Но ведь это означает, что вы напрасно трудились целый год.
Согласитесь, девушки не должны ездить к морю с подружками.
Неужели вы тот парень, который отправляется к морю с другом? Не рассказывайте об этом никому, не рискуйте своей репутацией!
Не стесняйтесь признаваться, если в канун отпуска вы почему-то остались без любимого человека. Это не повод грустить - мы вам поможем.
Мы вам поможем найти любовь и провести на море незабываемые дни и ночи.
А вдруг вам будет так хорошо, что вы решите пожениться?
Или хотя бы договоритесь о том, чтобы следующим летом снова...
Впрочем, не обязательно летом. Ведь когда у нас снег и трещат суровые морозы, по ту сторону экватора припекает щедрое солнышко и ласково шелестят волны.
По замыслу передача состояла из трёх неравных частей. В первой части Полина в качестве ведущей встречалась с тремя парнями и тремя девушками. Они заявляли о том, что свободны от отношений и готовы к приключениям. По итогам небольшого конкурса должна была сложиться хотя бы одна пара. Вторая часть представляла собой рекламу туристических услуг - акцент делался на фирме, которой владела ведущая. В третьей части Полина общалась с теми, кто уже отдохнул и спешил поделиться со зрителями своими впечатлениями, демонстрируя восторг, шоколадные оттенки, широкие улыбки, фото и видео. На всё про всё двадцать четыре минуты.
Полина увлеклась, едва Рыбаков начал излагать свою идею. Она была амбициозной дамой, легковоспламеняющейся. Единственное - ей казалось, что двадцати четырёх минут мало. Виктор Леонидович благодушно улыбался и объяснял, что на самом деле это очень много - «поймёшь по ходу». Он в очередной раз порешал все вопросы, зарядил художников, операторов и вместе с ведущей улетел в Юго-восточную Азию - поучить её актёрскому мастерству, проработать сценарии первых передач, позагорать и набраться здоровья. Потому что в кадре Полина должна олицетворять счастье.
Случилось это в декабре, через неделю после того, как с подачи мужа Елена Сергеевна отправилась в Канаду, чтобы погостить у дочери, зятя и внучки.
*
На пляже Рыбакову и Полине открылось, что адресную аудиторию их передачи не следует ограничивать молодёжью. Люди старшего поколения тоже мечтают о достойном отдыхе. В конце концов, что такое пенсия, если не каникулы на закате жизни. А из этого тезиса сам собою напрашивался вывод: «Живём, чтобы в старости было с кем разделить два шезлонга под одним зонтиком».
«Нам не важно, в каком вы возрасте, - пишите, звоните, указывайте реквизиты! Мы с вами непременно свяжемся, пригласим в студию, подберём надёжного партнёра, милую обаятельную партнёршу и увлекательный тур. Впереди ещё так много чудес!»
Рекламные слоганы и реплики для ведущей Рыбаков записывал в специальную общую тетрадь. Полина их заучивала и репетировала - в море, на шезлонге, в джакузи, в кровати, во время прогулок. Виктор Леонидович снимал её на видеокамеру, потом они на пару просматривали то, что получилось, и вносили правки. Через неделю первые два сценария были практически готовы.
- Завершая передачу, - поучал любовницу Рыбаков-режиссёр, - ты должна быть чуточку жеманной и на тысячу процентов желанной. Чтобы мужики пускали слюни, а бабы хотели стать такими же, как ты. И чтобы все ломились к нам на передачу и к тебе в турфирму. Никто не должен сомневаться, что у тебя - всё самое лучшее. Пусть мечтают, чтобы ты лично оформляла им ваучеры.
И она старалась вовсю, вела себя, как положено прилежной ученице при авторитетном наставнике:
- Звоните, если вдруг не знаете, где и с кем разделить два шезлонга под одним зонтиком. Полина - ваш надёжный гид по диковинным странам и незабываемым удовольствиям.
Глаза блестят, жемчугом белеют зубы, сочные губы складываются в воздушный поцелуй - всем и каждому.
В общем, по творчеству у них всё клеилось наилучшим образом, оба верили в успех и наслаждались своей романтической и одновременно деловой связью. Полина умела благодарить, и Рыбаков признавался, что так хорошо ему никогда не было. Рядом - роскошная женщина, которая ведёт себя как паинька - покорная, ласковая, искусная, просто чаровница. И ему захотелось остаться с ней до конца - под одним зонтиком, под одним одеялом, под одной крышей.
На восьмой день, в течение которого они лихо носились на джонке от острова с волшебным пляжем к острову с подводными пещерами, Рыбаков получил сообщение с категоричной просьбой вернуться в область.
*
В наступающем году предстояли плановые выборы на пост главы региона. Действующий губернатор, человек из команды Акимова, не сомневался в том, что усидит. Но так было до последних недель декабря, пока не открылось, что областью заинтересовался олигарх общероссийского масштаба - очевидно, решил прибрать к рукам местные ресурсы. Олигарх направил команду и своего кандидата на кресло. Ребята молодые, амбициозные, за дело взялись рьяно. Все попытки прежней элиты договориться и даже поделиться успехом не увенчались. Голодные волки жаждали крови старых лохматых зубров, образно выражаясь. Обкладывали грамотно - по законам псевдополитической конкуренции. Первым делом замутили компанию по борьбе с коррупцией, с превышением полномочий и с нецелевым расходованием бюджетных средств. Они привлекли прессу, общественников и городских сумасшедших. Грязь потекла изо всех щелей, под ногами захлюпало, зачавкало - не выбраться, не отмыться. Кому посчастливилось продаться, того задёшево купили, кто замедлил, того подмяли. Губернатор испугался - история могла закончиться не просто проигрышем на выборах, а реальным сроком на нарах. Губернатор рассчитывал на Рыбакова.
Виктор Леонидович засуетился по поводу обороны и контратаки, но при этом надеялся, что на него вот-вот выйдут люди олигарха - выйдут и сделают заманчивое предложение, ведь он для всех свой человек, симпатяга, душка. Однако никто на него не выходил. Тогда Рыбаков догадался, что ему уготовано заклание вместе с прочими товарищами. При таком замесе стало как-то не до двух шезлонгов и зонтика. То есть он по-прежнему тянулся к Полине, но уже не мог обещать ей запуск передачи.
Через четыре месяца он увидел самую желанную в противоположном лагере. Полина не стала притворяться, будто они незнакомы, но глянула отчуждённо - похоже, жалела о времени, потраченном на него. Трофеи достаются победителям.
Впрочем, на местном телеэкране она так и не появилась - удовольствовалась тем, что один из волков приспособил её к собственным нуждам и обещал покровительство. Рыбаков тосковал, но ведь у него под боком оставалась Елена Сергеевна.
Жена вернулась из Канады в том же декабре, чтобы главные в году праздники отметить вместе с мужем. Выглядела она расстроенной. Семья дочери жила обеспеченно и сверх того, но зато ушла теплота. Когда Елена Сергеевна поделилась этой печалью с Рыбаковым, он только криво усмехнулся:
- Давай, расскажи мне ещё о русской душе, которая томится на чужбине, а потом черствеет. И соловьи там не поют. Хватит пошлостей! Как будто здесь все счастливы и бабы не бросаются под поезда...
Наверное, если бы не общая тревожная ситуация, он подобрал бы слова помягче, но тут реально стало не до сантиментов.
На выборах они со свистом пролетели мимо кассы. Однако вопреки ожиданиям молодые волки не стали их потрошить, отпустили с миром. Бывший губернатор перебрался в Подмосковье, а потом и вовсе - за бугор. Рыбаков остался в городе, но постов на канале лишился, поскольку в глазах зрителей он олицетворял предыдущую власть.
Пописывал статьи, но недолго - заскучал, не те масштабы. Благо, имелись накопления, недвижимость, акции, и они позволяли вести безбедную жизнь. Пытаясь компенсировать потерю Полины, он завёл себе новую любовницу - ту самую, что скоро поставила ему ультиматум: «Или разводись и расписывайся со мной, или отвали!»
Он отвалил. Хотя и с тоской в пёсьих глазах. Но ведь жена - это как лагерь у подножия горы: если восхождение не удалось, ты возвращаешься на базу, а ниже тебя могут отбросить только сель или оползень. Ни селя, ни лавины, ни оползня на склоне не предвиделось. С этой уверенностью и жил.
Дважды в год они посещали дальние курорты, и как-то Рыбаков признался себе, что по крайней мере он не в проигрыше. Бурная молодость сменилась зрелостью, насыщенной яркими осенними красками, тихими эмоциями и событиями. Если не осталось сил на чужих женщин, можно пробовать чужую национальную кухню. Время сбавить обороты, насладиться покоем. И он наслаждался, пока сегодня в гостиничном лифте не столкнулся нос к носу с мерзким стариком.
*
Елена Сергеевна почувствовала, что мужу плохо, и медленным шагом они вернулись из ресторана в гостиницу. Наступила ночь, город угомонился, но Рыбаков никак не мог заснуть, всё искал причину охватившего его беспокойства и, наконец, осознал - дело не в старике, точнее, не только в старике, хотя именно с него всё началось. Подлинная причина крылась в жене. И Виктор Леонидович вспомнил её улыбку - в ту минуту, когда она смотрела в море, как бы погружённая в воспоминания, в лирическое настроение...
Эту улыбку он наблюдал многие годы. И всегда расшифровывал её однозначно - Ленка отвлекается, пока он флиртует с другими. Был уверен, что таким образом она закрывает глаза на его шалости - «творческая личность, мачо, ему надо, кровь должна волноваться, а тыл оставаться надёжным, пускай гарцует, всё одно никуда не денется, вернётся ко мне».
И вот в завершение трудного дня ему вдруг открылось, что улыбка жены таит в себе иной смысл. Рыбаков уже почувствовал боль, но пока не спешил ставить диагноз, попытался спрятаться за сарказм: «Тоже мне Джаконда! Какого хрена - что тут разгадывать?»
Он глянул на Елену Сергеевну, она спала, и её лицо выражало удовлетворение - никакой тебе физической усталости или душевной муки. Она спала, будто невинное создание. И тогда он решился сформулировать причину своей боли: «Да ведь она мне изменяла. Да, изменяла. Когда я заигрывал с чужими бабами, она вспоминала какого-то мужика и таким образом мстила мне на свой всегдашний манер - без злобы, истерики и разборок. Я - весь такой громкий, наружу, а она - вся такая тихая, себе на уме, внутри. А может, растолкать её прямо сейчас и спросить в лоб: «Ну, и кто он был? Или это были они? Давай, недотрога, колись!»
«Но ведь глупо, размышлял он на следующий день, глупо, устраивать ей допрос на ровном месте. Я ведь её ни разу ни в чём не уличил, не схватил за руку, не поймал с поличным, никого не обнаружил в наших шкафах или под нашими кроватями, не нашёл чужие мужские трусы или галстуки, сигареты, зажигалки. Каким жалким ничтожеством я буду выглядеть с этими запоздалыми подозрениями и упрёками. Корона, которую горделиво нёс, сомнётся, точно фольга из шоколадной упаковки».
Ревность душила, жгла и требовала ясности любой ценой - чем скорее, тем лучше. Остальное - по боку.
Они ехали по острову на микроавтобусе, девушка гид не умолкала: «Вот слева, вот справа, вот прямо по курсу, сейчас за поворотом...» Вился узкий серпантин, они зависали над пропастями, жались в карманы, пропуская встречные авто. «А вот внизу открывается прекрасный вид на бухту. Немного в стороне находится излюбленное место для пикников. Вы наверняка обратили внимание - растительность в этой части острова отличается от той, которую вы привыкли видеть. Цветущие кустарники, о которых меня всегда спрашивают, называются олеандром, бывают белые, розовые. Кстати, с олеандром связаны очень интересные предания...»
Следующие минут двадцать тётки из группы смеются и азартно обсуждают с гидом чудодейственные свойства олеандра. Выясняется, что он ядовит и лишает мужчин репродуктивной функции. Всё остаётся на месте, ничего не отсыхает, не отваливается, но желание пропадает напрочь.
«А делалось это так - когда женщина подозревала мужа в неверности, она украшала их супружеское ложе цветками олеандра, выкладывала их поверх покрывала. Если муж не понимал намёка и продолжал ходить налево, жена заваривала ему чай с лепестками. К сожалению, не могу вам сказать ничего конкретного про рецептуру и дозировку, но так или иначе изменщик утрачивал определённые свойства. Полагаю, это было крайнее средство - кому нужен муж, от которого в спальне никакого толка. Для хозяйственных работ можно нанять соседей или гастарбайтеров...»
Елена Сергеевна улыбается, и не понятно, о чём думает. Рыбаков косится на неё. Вроде бы появился повод поговорить об изменах, тем более что предстоит остановка на обед, но за столом на террасе ресторана он продолжает молчать. У обоих - фотоаппараты. Когда дают время на фотосессию, они щёлкают друг дружку и окрестности.
- Не отпустило? - спрашивает Елена Сергеевна, глядя на кислую физиономию мужа.
Он отмахивается, потому как не намерен обсуждать тут своё самочувствие. И терзается дальше...
«Вдруг она признается, что тогда? Вот возьмёт и вывалит правду: «Да, конечно! А ты воображал, будто я, как преданная собачонка, никого к себе не подпускала? Ой, да теперь всех и не упомнить...» И что после такого признания - бросить её, уйти к другой? Но кто меня примет? Я ведь выдохся. Разве какая несчастная вдова или разведёнка под шестьдесят, у которой куча хронических болячек по дамской части, мигрени, депрессия и внуки наркоманы?
Как же тогда её наказать? Лишить имущества - чтобы прозябала в нищете за свои тихие измены? Тоже не получится - будет суд, всё поделится. И пожалуй, что в дальнейшем свою судьбу она сумеет устроить лучше, чем я свою. Придётся самому готовить, стирать, мыть посуду, гладить, наводить порядок, таскаться по магазинам. На это будет уходить полдня. Однажды наступит час, я сдамся и снова её позову. Или приползу к ней, прося пощады. А это совсем унизительно.
И даже не поскандалишь по-настоящему, я ведь принимаю пищу из её рук. Что если добавит, впрыснет, подсунет, подсыплет, подмешает? Не олеандр, конечно, - вышло время, пугать меня олеандром, но что-нибудь ещё. Отнимутся ноги, и будешь лежать, точно болванка - делай со мной, что хочешь. Плохо быть пожилым беспомощным псом».
*
По возвращении в гостиницу они сходили на пляж - окунуться, освежиться, избавиться от дурноты. Обоих немного укачало после сотни километров по серпантину. Ужинали опять на набережной - с пивом и морепродуктами. Вернулись в номер, после душа недолго посмотрели телевизор, легли спать. Виктор Леонидович так и не собрался с духом, чтобы поговорить об изменах - хотя бы в шутку. Трудно в его возрасте и при подобных обстоятельствах решиться на то, чего никогда не делал. Зато он перебрал в голове всех, кого можно заподозрить в романах с Еленой Сергеевной. Годилось три десятка мужиков - коллег, соседей, друзей. Но это всё пустое - очевидных улик в закоулках своей памяти он не раскопал, а при его командировочной жизни жена могла сходить налево две тысячи раз - прогулочным шагом, не озираясь по сторонам, не боясь хвостов. Она могла спокойно развлекаться в гостиницах, в чужих домах, в их собственной спальне - с теми, кто находился за кругом их привычного общения. "Да, пожалуй, версия с незнакомыми самцами имеет больше прав на существование. А иначе как объяснить, что за столь долгие годы никто не проболтался, не похвастался?" Ведь Рыбаков - человек публичный, и в городе многие знали его супругу. Непременно бы какой-то бдительный где-то что-то заметил, пустил слушок, сплетню...
Ходить налево, а потом встречать его дома как ни в чём не бывало - вот обед, вот пенистая ванна, вот чистое нательное бельё, вот наша кровать без следов чужого мужчины и без цветов розового олеандра. И чёрный чай без добавок. Если хочешь - с лимоном. Если простыл - с имбирём и мёдом. Колит сердце - валерьянка. Колики в печени - когда же ты усвоишь, что нельзя пить водку и париться в бане? Ноет поясница, натрём. Ноет душа, успокоим. Всё хорошо, милый, ты просто устал, спи!
«Почему я так верил, что она хранила мне верность? Какой же я был самовлюблённый дурак!»
Вторую ночь подряд Рыбаков мучил себя вопросами и посматривал на спящую рядом жену - в свете фонаря, что горел за окном во дворе гостиницы. Её лицо по-прежнему хранило удовлетворение и покой. «Получается, что и в снах у Ленки всё те же тишь да гладь. Теперь понятно, что таится за улыбкой Джаконды, - полчаса назад она напоила мужа отваром с лепестками лекарственного кустарника и отправилась позировать Леонардо да Винчи. От чего же она лечит мужа? Да так - просто он станет местами немного вялым, а то всё суетится, мельтешит, елозит по чужим простыням, вертит башкой, трётся о посторонние подушки, уже облысел. Дорогой, ты ничего не желаешь? Ну, тогда — баиньки! Утром будут тебе на завтрак яйца всмятку без бутербродов с нежным мясом и без кофе с молоком. Видела, как вчера заглядывался на юных мулаток...»
Рыбакову стало тошно, он поднялся из кровати и вышел на балкон. Его встретили макушки пальм, стрекот цикад, лёгкий ветер слева, звёздное небо вверху. Стоял и дышал. И вдруг боковым зрением отметил, что у открытого гостиничного бассейна, внизу, метрах в тридцати от корпуса, произошло слабое движение. Виктор Леонидович присмотрелся и разглядел человека, сидящего на шезлонге вблизи подсвеченной лампами бирюзовой воды. Это был пожилой мужчина. Вроде седой - не разобрать. На идеальном газоне чуть волновались тени. Тут седовласый на шезлонге оглянулся и уставился прямо на Рыбакова. Виктор Леонидович уже собрался махнуть ему рукой - дескать, здорово, старичок! тоже не спится? а как ещё в нашем возрасте? то болячки не дают уснуть, то воспоминания, - но не махнул. Он узнал своего давнего приятеля Толика Иванова. Они сошлись в университетские годы, одно время считались друзьями.
Иванов понял, что его обнаружили, поднялся и, сутулясь, двинулся в сторону пляжа. Рыбаков озадачился - неужели показалось? Долго смотрел в шуршащую волнами прохладную темноту, не удержался, вернулся в комнату, стараясь не шуметь, натянул шорты и майку, сунул ноги в шлёпанцы и вышел в коридор.
Едва нажал кнопку, разъехались дверцы лифта. На лобби ему мило улыбнулась администратор, девушка сложила ладошки и легла на них щекой, намекая, что сейчас самое время для сна. Он улыбнулся в ответ и направился во внутренний двор отеля. Возле бассейна - никого. Когда приблизился к пляжу, усилился ветер, море дышало мощно и глубоко. Иванова нигде не было. Стало быть, показалось. Чертовщина. Рыбаков шагнул на гальку, повертел туда-сюда головой и решил дойти до кромки...
Не показалось - Толик стоял по пояс в воде и пристально следил за бывшим другом. И глаза его сверкали. Испугавшись, что поймают, он резко развернулся и нырнул...
Виктор Леонидович вздрогнул и проснулся. Жена уже приняла душ и теперь причёсывалась.
- Доброе утро! - сказала она. - Ты как?
- Не знаю, - ответил он.
- Будем занимать шезлонги?
Рыбаков молчал, оставаясь во власти чудного сна, - сна, в котором он получил подсказку. Его молчание Елена Сергеевна истолковала по-своему и произнесла привычно тихим голосом:
- Чего нам жариться? Какой смысл? Вернёмся, через две недели всё сойдёт, смоется. Может, отправимся на шоппинг? В самом разгаре сезон распродаж.
Он поднялся. Пока чистил зубы, утвердился в подозрении. Толик Иванов уже шесть лет как покойник. Или семь? В общем, давно. Они были на его похоронах. Осенью в слякоть. «Как же я вчера этого не вспомнил? - удивился Рыбаков. - Жена скорбела о нём неподдельно, иначе, чем о прочих». И прошлое стало накатывать, точно те волны...
*
Пока спускались к завтраку, Виктор Леонидович вспомнил, что это произошло в июле или в августе девяносто третьего. Они встретились с Толиком после того, как не виделись лет пять. Если между Ивановым и Ленкой случился роман, то начался он именно тогда.
По окончании учёбы в университете Толик уехал на Крайний Север, чтобы заработать на квартиру, машину, разбогатеть. Трудился он на разных должностях в чукотских изданиях и прожил там три пятилетки с хвостиком. К концу восьмидесятых страна стала рушиться, и он понял, что поставил свои фишки не на то поле. Приезжая в полуторамесячные отпуска, искал общения с Рыбаковым, надеялся при его дружеском содействии устроиться в родном городе, но Виктору было недосуг и незачем. Вроде обещал, а потом как-то не получалось или забывал. И Толик перестал его беспокоить - никаких писем, звонков, никаких просьб и напоминаний о студенческой молодости. В начале девяностых Иванов вернулся насовсем. Жизнь за полярным кругом скукожилась и замерла, так чего мучиться? Народ, у которого имелось хоть какое-то пристанище на Большой земле, тронулся в путь. Но Большая земля постоянно дробилась, и шансов на достойное существование становилось всё меньше.
Иванов помыкался, ткнулся туда-сюда, что-то кропал, где-то его взяли внештатным корреспондентом, но это всё крохи - даже концы с концами не свести. Тогда он плюнул на гордость и опять заявился к успешному и влиятельному Рыбакову.
Аккуратно, событие за событием, вытягивал Виктор Леонидович из памяти этот вечер - чтобы не сорвался с крючка и не потерялся в мутных глубинах прошлого.
Многочисленной и серьёзной компанией они собирались на пикник в загородном охотничьем доме - с ящиками элитного алкоголя, с толпой элитных девок. И тут перед ним возник потрёпанный бедностью бывший однокурсник с незатейливой фамилией Иванов. Рыбаков испытал неловкость перед товарищами-господами и поспешно обещал Толику:
- Давай послезавтра у меня! Приходи, пообщаемся, решим, что делать.
Но в назначенный день он с пикника не вернулся, а когда вернулся, жена ему сообщила о визите Иванова - дескать, посидел примерно пару часиков, ждал тебя. Рыбаков не придал этому значения.
И всё же они сблизились. Виктору нужно было писать, но в ту пору профессия ему наскучила, и часть своей работы он охотно перекладывал на других. Толик отличался качественным пером и пришёлся кстати. Теперь он запросто приходил к Рыбаковым, чтобы за чашкой чая, рюмкой водки или бокалом виски отчитаться о прежнем задании, обсудить новое. Так длилось долгое время. Но ревновать к Иванову жену? И мысли не допускал. Это ведь унизительно - полагать, что Толик исполняет за тебя не только служебные обязанности, но и супружеские, то есть ублажает Елену Сергеевну...
*
Иванов сумел поправить своё положение, начал прилично одеваться, приобрёл дешёвый автомобиль, но, в общем, оставался человеком малоубедительным. Собственную жену он потерял ещё при переезде с севера. Эту историю Виктор Леонидович забыл, а может, и вовсе не знал, потому что не вникал. Какое дело людям высокого полёта и большого масштаба до Акакия Башмачкина или Толика Иванова? Чего они там копошатся, внизу и на мелководье? Вот если бы узнать сразу, что копошились они в твоей кровати, тогда бы, конечно, да - тогда бы в труху перетёр.
Толик жил со старухой матерью. Иногда он впроброс сообщал, что ищет для неё какое-то импортное лекарство. Или торопился, потому что мама просила быть пораньше - вот уже многие годы по пятницам они вместе смотрят по телевизору популярную программу. Для мамы очень важны эти вечера - как свидетельство того, что они семья... Ну? Какой уважающий себя мачо станет опасаться подобного типа? Для этого нужно деградировать в закомплексованного истерика. Так казалось Рыбакову тогда. А вот теперь на поверхность его памяти всплыл ещё один мелодраматичный эпизод. Прежде он не выстраивал их в одну цепочку.
В 1998-м отмечали двадцатипятилетие окончания университета. Собрались все, кто выжил, сохранил презентабельный вид, здоровую печень, а потому не стеснялся показаться на людях, не боялся махнуть лишних граммов двести и всяко-разно покуражиться. Среди собравшихся выделялись две звезды. Одна - понятное дело, Рыбаков, вторая - Ирка в девичестве Веселова, за которой теперь числилась звонкая итальянская фамилия чуть ли не дворянского разлива - с приставкой «де». В начале перестройки, когда к нам в страну повалил западный турист, Ирке в девичестве Веселовой удалось подцепить толстозадого неаполитанца, который на родине наверняка считался неудачником и даже не мечтал, что ему может обломиться подарок в виде смазливой советской дамочки.
Ирка бросила своего русского мужа, вышла за неаполитанца и неплохо устроилась. К 98-му году она уже сменила толстозадого на стройного и, скорее всего, сделала это не раз - просто не во всём признавалась, скромничала. В ресторане на встрече с бывшими однокурсниками она подавала себя свободной женщиной, над которой не довлеют табу и обременения. Она заразительно смеялась и красиво говорила на итальянском, экзотично жестикулировала, шутила, зажигательно танцевала, и Рыбаков не мог не напомнить ей про их короткий роман на втором курсе. Не утруждая себя поиском проникновенных слов, он так и сказал:
- Иришка, а давай тряхнём стариной!
И попался, точно неопытный сельский приставала. Герцогиня «де» Веселова ответила без злобы, но с сарказмом:
- Витёк, а может, ты потрясёшь своей стариной в туалете над писсуаром? Я предпочитаю, что посвежее и покрепче.
Короче, конфуз и облом.
А под занавес праздника она прилепилась к Иванову с явным намерением провести в его объятиях остаток ночи - вероятно, в память о романе, который вспыхнул между ними на третьем курсе. Когда Толик отлучился по нужде, захмелевший Рыбаков не удержался от попытки снова добиться её расположения:
- В самом деле собираешься уйти с обмороженным?
- И почему он обмороженный? - высокомерно скривилась Ирка. - Потому что жил на севере?
- Вообще.
- Вообще ты глубоко заблуждаешься, - она поправила воротник его рубашки. - Ты, конечно, весь такой элегантный, но я таких элегантных у себя в Италии поедаю пачками - кого на завтрак, кого на ужин, кого принимаю натощак. Если выбирать между Ивановым и тобой, я двести раз подряд выберу Толика. У него не очень ладится с карьерой, но всё остальное он делает лучше тебя. Значительно лучше. Ты меня понимаешь?
Рыбаков только хмыкнул - ему было куда приткнуться в эту ночь и в последующие ночи. Как самоуверенный тип, он решил, что Ирка мстит ему за их отношения, некогда прерванные по его инициативе, потому и выбрала Иванова. Или пожалела никудышного, мы же все вышли из «Шинели» - подсобишь маленькому человеку и станет полегче, вот, мол, я какой-какая добрый-добрая.
И Виктор Леонидович сразу забыл об инциденте. Но теперь та насмешка его догнала. «А что если женщины реально предпочитали покойного Иванова? Что если он в самом деле умел то, что мне не по силам?» И Рыбаков начал представлять, как это могло быть - между его женой и Толиком.
*
За завтраком у Виктора Леонидовича вызрела идея, и он внутренне порадовался, похвалил себя за неизменно творческую натуру, всё-таки в прошлом - три десятилетия планёрок и мозговых штурмов, которыми он руководил. Натренированный ум выдал на-гора требуемый результат.
Дождавшись, когда жена предсказуемо спросит его о самочувствии, Рыбаков изобразил рассеянность и промолвил:
- Удивительно. Сегодня ночью мне приснился Толик.
И заглянул ей в глаза, рассчитывая застать врасплох. И заметил, что на лицо Елены Сергеевны набежала тень, дрогнули ресницы, она чуть поджала губы, как бы смутилась.
Такую перемену можно было объяснить по-разному - например, беспокойством жены о его здоровье. Мало того что недомогает второй день, так ещё и покойники снятся - не к добру. Чем не объяснение? Но Виктор Леонидович решил, что этим первым искренним движением Елена Сергеевна выдала себя с головой. В груди стало жарко, он испытал двойственное чувство - горечь от того, что подтвердился адюльтер между Ленкой и Толиком, и радость, поскольку сумел их разоблачить - пусть даже посмертно, если иметь в виду Иванова. Рыбаков выдержал короткую паузу и продолжил:
- Ты случайно не помнишь, что там у него с женой? Он же с севера вернулся один?
Елена Сергеевна не спешила отвечать, смотрела настороженными глазами. Прежде чем она заговорила, Рыбаков успел отрезать и отправить в рот кусок арбузной мякоти. Её голос зазвучал по обыкновению тихо, но с некоторым подозрительным волнением:
- Она умерла. Вообще-то, с Чукотки они собирались уезжать на Алтай к родным Веры.
- Ты даже помнишь, как звали жену Иванова? - удивился Виктор Леонидович.
- Она умерла от рака. Их сын в это время служил в армии.
- Точно - у него же был сын. Но я его не видел. Или видел?
- После службы он устроился на торговый флот во Владивостоке и приезжал к отцу только раз. На пару недель. К нам в гости они не заходили. На похороны он не успел.
Она говорила и поглядывала на мужа так, словно пыталась что-то понять. А Виктор Леонидович вообразил, будто теперь играет с нею, как кот с придушенной мышкой.
«Но зачем ей демонстрировать осведомлённость в жизненных обстоятельствах Толика Иванова? Могла бы заявить, что не в курсе, отмахнуться и сменить тему. А что если она не хочет отмахиваться, не хочет защищаться? Что если испытывает судьбу? Или даже рада, что правда полезла наружу и тем самым совершается месть за унижения, которых она нахлебалась из-за моих супружеских измен? Чего ей бояться? Она ведь тоже в состоянии просчитать последствия развода и оценить, кто из нас окажется в лучшем положении».
И Рыбаков снова попытался ответить на мучительный вопрос: «Что дальше?» Страшно, если скажет: «Да, было». Тогда надо делить дом, квартиру, жить порознь. Какая женщина поселится под его крышей, чтобы искренне о нём заботиться? Сколько времени им потребуется, чтобы притереться друг к дружке? У него уже нет сил, чтобы доказывать свою мужскую состоятельность, нет сил на новую любовь. Особенно теперь, когда он вдруг почувствовал себя стариком. Ведь любовь необходимо завоёвывать, никто не получает её сразу и навсегда. А какой из него завоеватель? Кому он теперь нужен, такой мерзкий и неубедительный? Если раньше в процессе притирки он был главным и диктовал, то теперь ему нечем давить. Деньгами? Значит, придётся купить себе кухарку, прачку, уборщицу, няньку, сожительницу, сиделку? Такая быстренько отправит его на тот свет с помощью чудодейственного зелья, завладеет имуществом и уже в качестве хозяйки заведёт другого, помоложе. А Ленка? Пожалуй, у неё больше шансов на позднее осеннее счастье с каким-нибудь отставным и вдовым героическим полковником. Может, у неё и сейчас кто-то на примете? Может, ей захотелось, чтобы Рыбаков помучился, ощутил себя дураком, рогоносцем?
Всегда сосредоточенный на собственных мыслях и чувствах, он не замечал того, что творилось под боком. А что если кто-то знал правду и посмеивался над ним - над его бахвальством, над его самовлюблённостью? Поглядывал на его жену, которая тихушничала где-то на заднем плане, и хихикал...
Может, Ленка даже провоцирует его - давай, мол, сыграем ва-банк! Куда деваться? Взбрыкнуть без единого шанса на успех, без оглядки на последствия?
Он угодил в западню. Не лучше ли теперь спрятаться за декадентской ухмылкой — типа, я такой, к подобным вещам отношусь легко, как подобает истинному европейцу. В общем, жена его победила...
Рыбаков заглянул в глаза Елене Сергеевне и будто в самом деле увидел в них сарказм и всё, о чём размышлял. И прекратил расспросы - до того момента, пока не определится, как действовать, если она сознается.
«А что если она не просто сознается, а ещё и добавит что-нибудь унизительное в духе Ирки «де» итальянки: «Ты, Витя, карьерист, скользкий, как слизень, проныра. А Толик - the best, вот это был настоящий мужчина! Прямо, как вспомню, вспомню, так мурашки по коже...» Тогда развода точно не избежать. И всё самому - готовить, мыть, стирать, гладить, убирать, чистить, помнить о приёме лекарств, таскаться в аптеки, по магазинам, на рынки, запутаться в этой суете, свалиться от усталости, взять телефон, набрать знакомый номер и робким голосом сдаться на её милость, потерпеть фиаско в конце жизни, перечеркнуть все свои победы — точно в соответствии с пословицей про последнего, который смеётся лучше первого. Это как пропустить позорный мяч за секунду до финального свистка. А казалось, игра складывается правильно, казалось, что она удалась».
Виктор Леонидович осознал, что водит хоровод с одними и теми же мыслями, но вырваться из их круга не получалось.
«Отныне, чтобы досадить мне, ей даже не надо заглядываться на молодых атлетов, которые здесь повсюду, достаточно улыбаться и смотреть в сторону, как бы погрузившись в приятные воспоминания о романтичных похождениях...»
*
Большую часть дня они посвятили шоппингу. После завтрака вышли на автобусную остановку и уехали вглубь города - от моря в горку, в крупный торговый центр, нашпигованный под завязку тряпочными, обувными, аксессуарными и ювелирными брендами. Они неспешно бродили по этажам - с перерывами на кафешки и посиделки у фонтанов...
Елена Сергеевна охотно перебирала летние мужские костюмы и сорочки, копалась в шортах, теннисках и толстовках, заставляла Виктора Леонидовича прикинуть то и то. Он пыхтел в примерочной, она суетилась между ним, вешалками и стеллажами. Потом сама наряжалась, но чтобы он непременно посмотрел и одобрил.
Они расплачивались, продавщицы им улыбались и, наверное, думали: «Хорошо бы и нам когда-то так же встретить старость - рядом с родным человеком, на курорте, с деньгами на покупки...»
В руках у них всё прибавлялось пакетов и бумажных сумок. То, что меньше, они засовывали в то, что больше. Тормозили у витрин с детской одеждой, любовались забавными фасонами, яркими аппликациями, красками, мечтали о правнуках, которым будут посылать в подарок такие вот прелестные вещички. Утренний разговор про Иванова и его жену отодвинули на задний план. Они как бы обкатывали модель будущей жизни - мало ли что там было у каждого из нас, с каждым из нас, важен только завтрашний день. Сколько нам осталось - десять лет, пятнадцать? Лучше держаться друг за дружку.
На ужине Виктор Леонидович поймал себя на том, что смирился - не стоит ворошить прошлое, обнаружишь в шкафу свалку скелетов, попытаешься рассмотреть череп - кто же ты, бедный Йорик, бедный Толик, а из черепа выползет ядовитая змейка и насмерть ужалит.
*
После душа жена помассировала ему утомлённые колени, и он кремом намазал ей спину, размял плечи. Недолго посмотрели телевизор.
- Это местный канал? - спросила она.
- Местечковый, - ответил Рыбаков, имея в виду низкое качество передачи. - Кустарный. Куча претензий по профессии.
- Они же бедные.
- Это не оправдание.
Он бы сказал гораздо больше, если бы рядом лежала подруга, на которую не жалко слов и эмоций. Он бы охотно поделился опытом, поведал про творческий подход, про операторское и режиссёрское мастерство... А так - чего ради? Вспомнил Полину, их вояж по юго-восточной Азии и выключил телевизор.
С помощью пульта он выставил на кондиционере температуру - плюс двадцать два. Вот охладятся, тогда повысит до двадцати четырёх.
Скоро возвращаться в Россию. Но времени пока достаточно, чтобы покупаться и позагорать в щадящем режиме, прячась под зонтиком, одним на двоих. Потом дома они отоспятся, успокоятся, войдут в привычную житейскую колею, просидят пару часов у ноутбука, отберут несколько удачных снимков и пошлют их в Канаду, точнее, на электронный адрес дочери - в надежде, что ей там не всё равно, как родители проводят лето. А когда наступит осень, они затеют разговор про следующий сезон: «Куда бы тебе хотелось, чего мы ещё не видели?»
Однако заполночь Рыбакова опять накрыли все его тяжкие мысли и обиды, будто кто-то толкнул. Он проснулся - сильно колотилось сердце, стало тошно и невозможно оставаться в постели с той, которая так долго ему изменяла.
*
Спустя час с небольшим её разбудило тревожное ощущение пустоты. Протянула руку - на второй половине кровати никого. Тишина. Открыла глаза. Дверь в туалет распахнута, там - темно. Она оторвала голову от подушки, глянула на балкон. Ещё минут пять лежала - ждала, что он вернётся. Поднялась, включила свет, осмотрелась. В номере всё оставалось ровно так, как было вечером, когда они готовились ко сну. Значит, тихо встал, натянул шорты, майку и вышел. «Странно, что я ничего не почувствовала, - подумала Елена Сергеевна, - просто выдался тяжёлый день».
Надела тунику, сунула ноги в шлёпанцы, выглянула из номера, забрала с собой электронный ключ, шагнула в коридор - никого. Остров спит, постояльцы копят силы для отдыха. Коридор тянется красной ковровой дорожкой - узко и длинно. По стенам - картинки на местные сюжеты. На пути к лифту останавливалась, слушала.
В центральном холле - приглушённый свет. Дежурный администратор улыбнулся ей. Осмотрелась - диваны, кресла, зеркала. Мужа нет. Спросила про него, администратор удивился, в лице мелькнула обеспокоенность.
Вышла во внутренний дворик, постояла на ступеньках, оглядывая доступное пространство, глубоко вдохнула. Побрела к бассейну - никого. В темноте шумело море. Видимо, он там, подумала она и направилась к пляжу. Если бы нечто подобное случилось лет десять назад, она бы заподозрила мужа в очередной измене, сейчас у неё даже мысли такой не возникло.
Накатывали волны. Она его нашла. Виктор Леонидович лежал под раскрытым зонтом на голом пластиковом шезлонге животом кверху, зонт волновался на ветру. Тихо позвала - не откликнулся. Стала тормошить - тело ещё хранило тепло.
Диагностировали обширный инфаркт.
*
После того как закончились все хлопоты - разборки со страховым агентством, переправка покойного в Россию, похороны и поминки, она впала в лёгкий ступор. Слабо помнила, как прожила последующие несколько недель. В относительную норму пришла только осенью. Но вечерами по-прежнему плакала - жалела Рыбакова и себя, поскольку осталась одна в целом восточном полушарии, без единой родной души. Ни дочь с зятем, ни внучка так и не смогли прилететь для прощального свидания с отцом-дедом-тестем, обещали навестить по возможности, а пока им не позволяли дела, обстоятельства - бизнес, тревога на рынках, очень непросто.
Заходила на англоязычную страницу внучки в социальной сети и понимала про себя саму, что она не та бабушка, к которой эта девушка будет охотно наезжать на своих каникулах. Да и внучка - явно не та, не станет она лепить с бабулей пельмени и слушать рассказы о минувших днях, об истории их семьи. Судя по снимкам, выложенным в интернете, внучка часто меняла кавалеров, теперь возле неё рисовался смуглый и разболтанный мускулистый парень. Ну, то есть совсем смуглый.
Навещали или звонили подруги, знакомые, включая тех, про кого и думать забыла. Им надо было произносить какие-то грустные и светлые речи, успокаивать вдову, и все они, точно сговорившись, заводили один и тот же мотив - дескать, жил красиво и умер красиво в чудесном месте, всем бы так, не мучаясь, глянув напоследок в ночное южное небо, на море, под плеск волны...
*
Холмик на могиле уже немного осел — в августе прошли обильные дожди. Поверху насыпало листвы от соседней берёзки. Пластиковый венок у креста - «Дорогому Виктору от друзей» - завалился на бок, лента с поминальными словами растрепалась, испачкалась в песке. Пришлось поправить и почистить. Посидела на короткой металлической лавке, вкопанной в землю, у маленького металлического столика, послушала птичек, вынула из сумочки мерзавчик с коньяком, который пару лет назад они купили в Париже. Чего только не осталось у неё в домашнем баре после мужа - пить, не перепить. Сама она точно не справится. Кто-то, наверное, поможет. Свинтила крышку, глотнула, поморщилась, оставила мерзавчик на столике и как бы помолилась:
- Ну, ладно, ты там давай - отдыхай! С Богом!
Потом Елена Сергеевна заглянула к Толику Иванову и у него тоже навела порядок, как делала это все последние годы. Постояла, погрустила, но решила, что сама-то ляжет рядом с Виктором Леонидовичем. Тайный роман длиною в семнадцать лет - это, конечно, что-то, но законный супруг ей по-любому ближе, их связывают дочь и внучка. Так что будут у них с Витей две могилы под одним камнем...
***
ФОТО АВТОРА