Канули в Лету времена больших семей, совместных ужинов и воскресных обедов, когда все от мала до велика собирались за столом под матерчатым абажуром, неспешно беседовали, обмениваясь мнениями и новостями.
Почти невероятными кажутся рассказы старших о том, как всем подъездом, со своими стульями и табуретами соседи собирались в квартире счастливчика, обладателя телевизора КВН с линзой, в которую заливалась дистиллированная вода, а по окончании передачи долго не расходились, обсуждая увиденное.
Всё реже можно встретить доминошников во дворах, и просто так, остановившихся поболтать ни о чём людей живущих в одном доме.
В наше время не все знают соседей по лестничной площадке, не то, что по подъезду.
Многоэтажные высотки заселены суетливыми людьми, озабоченными карьерой, повышением своего материального благосостояния, избегающими сближения с соседями из опасения необходимости тратить драгоценное личное время на не всегда желаемое общение. Выражение «My house is my castle», англичанина Эдуарда Кока, прочно угнездилось на московской почве.
Вызов по домофону, без предварительного звонка по телефону, расценивается, как нечто экстраординарное.
Современный двадцатидвухэтажный человеческий муравейник. Несколько ступенек, с теперь уже не редким, пандусом, ведущими к железной двери подъезда, с домофоном, недобро горящим красным огоньком, напоминающим сигнал светофора: «Стой! Запрещается…».
На некотором расстоянии от двери в инвалидной коляске сидит древний, словно замшелый старик, в чёрном заношенном пальто. Ноги его укутаны линялым коричневым пледом, поверх которого неподвижно лежат сухие, желтоватые, ветвящиеся синими выпуклыми венами кисти рук с узловатыми, скрюченными падагрой пальцами, с неухоженными длинными ногтями, похожие на лапы хищной птицы. На безымянном пальце тускло поблескивает массивный перстень, с большим чёрным камнем. Лицо старика, изрезанно глубокими морщинами, хрящеватый породистый нос, тонкая полоска плотно сжатых фиолетовых губ, длинные седые волосы зачёсаны назад, и убраны за крупные уши с торчащими из них пучками волос. Из-под кустистых бровей, словно из потустороннего мира, не по-стариковски цепко, глядят глубоко посаженные колючие глаза.
Кто, и чей это старик, никто из жильцов не знал. Он словно ниоткуда появлялся ранним утром, и пропадал к ночи, пугая припозднившихся владельцев квартир своим мрачным силуэтом.
Поначалу жители недавно заселённой высотки, отводя глаза от неприятного пронзительного взгляда старика, здоровались с ним, но не получая ответа на своё приветствие, со временем, просто стали молча проходить мимо.
Старик же, никак не реагируя на такое к себе отношение, продолжал буравить жильцов пронизывающим, казалось, до самых тёмных уголков души взором, даже отдалённо не соседствующим с доброжелательностью.
Молодые мамаши, выгуливающие своих чад на стандартно оборудованной детской площадке, боялись его до желудочных колик. Хозяева собак замечали, что их питомцы, оказываясь рядом со стариком, поджимали хвосты, и приседая на лапах, тянули повод, стараясь быстрее оказаться как можно дальше от странного сидельца.
Подрядившаяся на строительство этого дома компания, кое-как сдавшая его приёмной комиссии, обанкротилась уже на следующем, пустые глазницы окон которого, завистливо смотрели на удачливого, обживаемого людьми близнеца, поэтому владельцы квартир в какой-то мере были готовы к напастям, свалившимся на их головы.
Лифты в доме часто ломались, останавливаясь с пассажирами между этажей. Мусоропровод забивался, поочерёдно, а то и одновременно прекращалась подача холодной и горячей воды. Часто отключался свет.
Многие из жильцов жаловались, что по стенам их квартир пополз какой-то отвратительного вида лишай, который невозможно было вывести никакими па-тентованными средствами. В подъезде было сыро даже летом, затхло пахло болотной жижей. Ночами стены дома издавали какие-то странные звуки, напоминающие стон. В ветреную погоду из вентиляционных шахт доносился жуткий вой, как будто ведьмы сбившись с маршрута, решили устроить шабаш прямо на крыше, отчаявшись добраться до Лысой горы.
В гастрономе, удобно расположившемся на первом этаже дома, продукты портились на следующий же после завоза день. Единственными его посетителями очень скоро стали только члены всевозможных проверяющих комиссий.
Жильцы начали грешить на магазин, и даже подозрительно коситься друг на друга, когда по дому начали расползаться тараканы и полчища рыжих кусачих муравьёв.
Когда же по подъезду стали шнырять мыши, а одна старушка божилась, что видела двух огромных крыс, обитатели дома забили тревогу.
Прибывшие представители управляющей компании покивали головами на пятна грибка на потолке и стенах подъезда, взглянули на лишай в квартирах, возложили вину на строителей, и убыли. Через несколько дней, правда, приехали работники санипедемстанции, разбрызгали по квартирам и подъезду какую-то вонючую дрянь, которую незваные поселенцы видимо приняли за разновидность виагры, судя по тому, как их численность заметно увеличилась.
Идея мистической подоплёки, связанной с бедами дома, родившаяся в головах экзальтированных старушек передалась легковерным молодым мамашам, от тех к пропадающим на работе главам семейств и соседям. По квартирам, ядовитым мороком поползли всевозможные слухи. Одни утверждали, что дом проклят, стоит на каком-то заколдованном месте, что в древние времена здесь было не то языческое капище, не то кладбище. Более продвинутые, пользовавшиеся услугами интернета, выдвигали теории об отрицательной энергетике, почвенных аномалиях и разновидности полтер-гейста, но и те и другие сходились в одном, с домом что-то определённо не так.
Масла в огонь подлил художник, проживавший в квартире-студии на тринадцатом этаже. С какого-то времени он стал поджидать жильцов дома у лифтов, безумно тараща глаза, и дыша на напуганных его видом соседей перегаром, художник нёс какую-то околесицу о сидящем у подъезда старике. По его словам выходило, что это не простой, хоть и «переживший русско-японскую войну» пенсионер, а злобный друид, или кто похуже. Художник клялся, что как-то припозднившись, он случайно посмотрев на старика, сидевшего в темноте у двери подъезда (свет под «козырьком» давно уже перестал гореть), видел, что глаза старика горели жёлтым светом, а когда он (художник) шарил по карманам в поисках ключей, старик повернул в его сторону голову, неестественно вывернув шею, и зашипел, обнажив множество длинных, острых зубов.
Художнику никто, кроме старушек и некоторых из мамаш не поверил, так как его чаще видели с позвякивающим содержимым пакетом, нежели с этюдником, и рассказу, поначалу, особого значения не придали, не без основания приписав его бредни начинающейся «белочке».
Дальше события стали развиваться по сценарию напоминающему триллер.
Один из папаш, занимавшийся каким-то сомнительным, с точки зрения закона бизнесом, еле успокоив устроившую после исповеди художника истерику супругу, обещал настучать мазиле по репе, а из старика вытрясти душу, если таковая у того имеется.
Парень действительно имел бурный разговор с художником, продолжавшим крутиться у лифтов на первом этаже, чему были свидетелями несколько жильцов.
Этой же ночью несчастный живописец выпал из окна своей студии.
Прибывшая на место происшествия следственная группа, опросив жильцов, установила, что накануне трагедии у «летуна» произошла стычка с одним из проживающих в доме.
Узнав номер квартиры участника ссоры, двое оперативников поднялись на названный этаж для снятия с того показаний так, для проформы, на предмет доведения до самоубийства, дверь квартиры художника была закрыта изнутри, и прямой их контакт исключался. В данный момент работник ЖЭКа вскрывал её при помощи спецсредств.
Хозяин, выглянув в прихожую на шум голосов, и увидев полицейских, которых молодая женщина впустила в квартиру, юркнул в комнату, и через несколько секунд вышел к незваным гостям, направляя на них пистолет.
Не готовые к такому приёму оперативники не сумели должным образом среагировать, и замерли с недоумённо-обиженным выражением на лицах: «Во, беспредел! Уже и спросить ничего нельзя».
Парень приказал «ментам» бросить на пол оружие, рации, «мобилы», и занять ванную комнату. Заперев дверь, и подперев её принесённым из комнаты стулом он, пообещав пребывающей в ступоре жене связаться с ней, выбежал из квартиры.
Возможно, у него и получилось бы выполнить своё обещание, если бы пришедшие в себя полицейские не заставили растерявшуюся женщину немедленно их выпустить, пригрозив в противном случае подвергнуть её благоверного «всем казням египетским».
Когда парень через окно подъезда на втором этаже выбрался на крышу гастронома, и пробежав к её краю, спрыгнул на газон, его уже ждали. Оперативники, выбравшись из заточения, успели предупредить своих.
На приказ: «Стоять! Бросить оружие!» парень открыл огонь, ранив одного из патрульных, второй «срезал» его очередью из автомата.
Среди всей этой сутолоки, стрельбы, повышенной нервозности и невозможности в тот момент в полной мере осознать весь ужас случившегося, позже никто не смог вспомнить, сидел ли старик на своём обычном месте, или нет.
Понемногу жители дома пришли в себя после произошедшей трагедии, и занялись обычными делами.
Старик, мерзкой горгульей, привычно сидел у двери подъезда в своей коляске, на хромированных деталях которой играли, в зависимости от времени суток, солнечные лучи, или свет от фар автомобилей, возвращавшихся домой трудоголиков.
О мистике, колдовстве и прочей чертовщине жильцы неблагополучной высотки вспомнили после очередной напасти.
Шесть квартир дома, с двенадцатого этажа по седьмой серьёзно залило. В общем-то, ничего сверхъестественного, такое случается и в обычных домах, если бы не одно «но»… заливать начало с тринадцатого этажа, из опечатанной полицией студии разбившегося художника. Дежурный сантехник, который сам вскрывал дверь, вышел из квартиры в полном недоумении. Никакой аварии не было. Все краны были открыты на полную мощность, а заглушки в раковинах и ванне были закрыты. «Вас переименовать нужно в Большую Садовую, а квартиру в пятидесятую…», - отмахнулся от вопросов жильцов сантехник-интеллектуал, и быстро ретировался. Видимо слухи о «нехорошем» доме дошли и до аварийной службы.
Ныне покойный художник всё же посеял в души соседей зёрна сомнений. Группа активистов собралась со стороны закрывшегося гастронома.
Отчаявшийся хозяин прикрыл магазин, и отправился поправлять пошатнувшееся здоровье в Швейцарию. Нервы бедолаги не выдержали. Продукты в сеть гастрономов, которыми он владел, поставлялись от одних и тех же производителей, но на второй день портились только в этом.
Один из жильцов, отставной военный, зычным голосом перекрывая горячечное бормотание активистов, задал правомерные вопросы: «Товарищи! А кто знает, в какой квартире живёт этот старикашка? Родственники-то у него есть? Если он сам отмалчивается, то может с ними стоит переговорить, прежде чем суд Линча устраивать?». Оказалось, что никто не знал не то, что номера квартиры, но даже этажа на котором жил старик. Вопросы отставника вернули жильцов в мир здравомыслящих людей, из спонтанно образовавшегося клуба любителей оккультизма.
«Нужно все квартиры обойти!», «Да в «жилконторе» легче спросить», «Точно. Я завтра туда заеду, мне по пути».
На том и порешили. Но не случилось…
Ночью жильцы дома проснулись от ощутимого толчка сопровождаемого оглушительным треском, словно снаружи великан разорвал огромный лист картона. Прихватив самое необходимое, люди выбежали на улицу. По стене высотки до девятого этажа тянулась широкая, зигзагообразная трещина.
Напуганные страдальцы вызвали все мыслимые городские службы. В течение получаса всё свободное пространство возле злополучного дома заняли пожарные и аварийные машины, «кареты» скорой помощи, патрульные легковушки. Темноту разорвали разноцветные всполохи мигалок, воздух наполнила тревожная какофония спецсигналов.
Полицейские оттеснили дезориентированных жильцов на безопасное расстояние, поставили ограждение. Позже подъехали автобусы и развезли людей по гостиницам.
Специалисты занялись выяснением причин аварии, оценкой повреждений, возможности обрушения здания.
Даже поверхностный осмотр привёл к неутешительному выводу. Дом придётся сносить, и в самое ближайшее время.
Два дня огороженная территория вокруг аварийного дома напоминала великое переселение народов. К высотке стояла чуть ли не полукилометровая очередь выделенных городом перевозчиков. Жильцы злосчастного дома вывозили вещи.
Из подъезда вышли два крепких парня в фирменных спецовках с логотипом «INCOM CARGO», закурили.
- Смотри… Ну народ! С го…м не расстанутся, – один из парней ткнул пальцами с зажатой между ними дымящейся сигаретой в стоящую у стены некогда инвалидную коляску. Её шины, покрытые сетью глубоких трещин намертво прикипели к искорёженным, насквозь проржавевшим ободам колёс, щетинившихся вырванными из гнёзд ржавыми же спицами. На спинке и сиденье клоками висела потрескавшаяся, потерявшая цвет кожа, покрытая плесенью, обнажая сгнившее, не поддающиеся распознаванию наполнение.
- Ты ни хрена не понимаешь, - сплюнул под ноги напарник, - это ж ретро! Ей лет сто пятьдесят…