41
Густая холодная синева за стеклами переливалась под отблеском оранжевой лампы, заставлявшей старое неровное стекло замысловато играть бликами. Откуда-то слева играла тихая музыка. В теле ощущалась приятная расслабленность и по каждой клетке, по каждому капилляру разливалось усталое тепло. Головная боль испарилась, словно ее не было.
- Мне кажется, кто-то проникся сегодня теплом моего дома, - произнес мягкий голос над ухом. В изголовье дивана на стуле сидела Камелина.
- Кажется, есть немного…
- Ты проснулся? Голова не болит больше? – Она ласково положила руку ему на лоб.
- Если говорю, то, стало быть, проснулся. – Макс вытянулся и встал с дивана. – У тебя действительно уютно.
- Есть хочешь?
- Не, спасибо. Все равно домой скоро пойду.
- У тебя дома наверняка интересно. Но грустно и холодно.
- Может быть, там и холодно, мне четырнадцать градусов более чем достаточно, печку топлю реже других. Но почему ты считаешь, что там грустно?
- Потому что ты грустный. Наличие уюта в доме сильно зависит от душевного состояния его хозяина. Не знаю насчет тебя, но мне было бы грустно и пусто, несмотря на мое к тебе отношение. Почему у меня дома так уютно? Ты мне не первый это говоришь. Потому что в душе у меня все хорошо. Кроме того, что я до сих пор одна. Но я сохранила свое тепло. Я не даю ему портиться. До поры до времени. Боюсь, что когда-то не сдержусь…
- Какие твои годы, - вздохнул Сотовкин. – У меня на горизонте тридцатник. Осенью будет двадцать семь. Хотя не в этом дело, даже если бы я был вдвое старше, вряд ли что-то бы качественно изменилось. Тебе сколько?
- Двадцать два недавно исполнилось. Ты еще не был дома у Иришки, у нее он с виду еще более убогий и утлый, чем у меня, но внутри… это просто сказка какая-то. А все почему? Потому что она еще теплее и нежнее меня. Она замечательная. Таких просто не бывает.
- Возможно. – Разговоры об этом начинали утомлять Сотовкина, ему хотелось скорее перейти к интересующим его вещам.
- Скоро у нас день города, - произнесла Камелина, поглядывая в окно, где снова пошел снег. – В среду. Обязательно сходи на концерт. Увидишь и услышишь ее. Она даст тебе большую пищу для размышлений.
- Я буду занят.
- Чем ты будешь занят? У всего района будет выходной. Нет, я обнаглею еще больше: я пойду туда с тобой. Пойдем со мной. Тебе понравится. Обязательно.
- Я не хожу на такие мероприятия. Ни на гулянку, ни даже на концерт…
- Почему? Потому что там шумно? Ну так на дневную программу я тебя и не потащу. Концерт начнется в полвосьмого вечера. У меня две, так сказать, контрамарки. Выступающим можно пригласить пять человек каждому бесплатно. Две штуки Ира дала мне – и просила привести с собой кого-нибудь.
- Вытащи Егора Ахмелюка. Сидит как сыч у себя дома и не выходит. А женский вокал уважает.
- А третью она ему уже дала! Да, с ней он тоже знаком. И очень ее ценит. И как певицу, и как женщину.
- Вот ты все расхваливаешь ее… - Сотовкин потянулся. – А почему? Расскажи о ней.
- Я, если честно, сама в ней не до конца разобралась. Да и сама она тоже. Но вкратце – расскажу. У нее синдром женщины-спасительницы. Как у Иветты Цукановой. Если ты знаком с Ахмелюком, наверное, и ее знаешь.
- Я с ней в школе учился. Она и меня спасти пыталась, не вышло. Я не въехал, чего она хочет от меня. Так что знаю, что это такое. Продолжай. Она так же подбирает по обочинам жизни всяких битардов и пытается вывести в люди?
- Можно сказать, что да… но не только их. Я не знаю, почему возле нее никто надолго не задерживается! Только не подумай плохого! Сама она тоже очень расстраивается, когда от нее уходят. Плачет долго. Жалко ее.
- Бывает. Возможно, я тебе как-нибудь расскажу, почему это так происходит.
- У нее странная особенность… За ней бесполезно ухаживать. Если ты подошел сам, она тебя вычеркнет из списка возможных кандидатов. Она всегда знакомится со всеми сама. Не знаю, определяет, наверное, как-то, кого нужно согреть, а кто так обойдется.
- И какое удовольствие ей греть всяких огрызков?
- Мне она объяснила, что ей это нужно, чтобы чувствовать себя такой, какой она хочет быть – теплой и нежной. Стало быть, нужно находить тех, кто действительно в этом нуждается, согревать их, вселять в них надежду. Видя, как под ее влиянием парню становится лучше, она убеждается, что она действительно хорошая, милая и ласковая. Вот только не ценит никто – наверное, поэтому и принято прятать свои эмоции.
- На иллюстрации Ахмелюка и Иветты это отлично видно. Четыре с лишним года грела, так и не отогрела. Так что передай ей – пусть бросает эти глупости. Пацаны сами без нее разберутся, что им нужно. А почему не отогрела-то? Да потому что Егору никуда не впилось это ее согревание. Жил без нее как царь и дальше бы жил. Нет, надо везде влезть и всех под свои стандарты переделать.
- Какие стандарты. Ты что. Никаких стандартов. Она не пытается никого переделать. Она воздействует мягко, а меняются они сами. Вот только я понять не могу, почему нежность принимают за слабость!
- Потому что не надо ей разбрасываться. Надо конвертировать ее.
- Во что? Она не конвертируется.
- Во что угодно. Но не использовать в чистом виде.
42
- Тем более, что она ни в коем случае не разбрасывается, - вздохнула Камелина. – Так просто не получишь. По ней даже не скажешь, что она такая. Она на посторонних людях очень спокойная и никаких эмоций не показывает…
- Ну так с чего ж ты взяла, что она поделится со мной пищей для размышлений? Я посторонний.
- Тебя привела я. Это значит, что ты уже не посторонний.
- Камелина, - вздохнул Макс. – Я тебя не понимаю. Ты что, сватаешь мне ее, что ли? То все себя расхваливала, теперь ее. Ты еще скажи, что она готовит как шеф-повар и на ложе утех как тигрица.
- Нет. Готовить она вообще не умеет. Даже картошку пожарить не в состоянии. У нее все или сырое, или горелое. Про койку ничего сказать не могу. Сватать тебя я не собираюсь, она сейчас не одна. Но если тебя привела я, она тебя примет. У меня нюх на людей и Ира ему доверяет.
- Я еще одной вещи понять не могу. Ты говоришь, что нежность портится не только от невостребованности, но и от ударов жизни. Если ее столько раз бросали, почему она до сих пор такая?
- Как-то сохраняет… Находит применение. Тем более что ты не слышал, как она поет. Творческим людям легче.
- Ну, возможно. У тебя есть еще белый чай?
- Да, сейчас заварю. – Она пошла на кухню. Макс стал расхаживать кругами по комнате – ситуация ему решительно не нравилась. А хотя… Эта женщина стала казаться ему действительно интересным собеседником – и не только потому, что больше не с кем было поговорить об этом, черт возьми, она действительно интересна, дьявольски обаятельна и весьма красива. А может, просто умеет краситься и одеваться так, чтобы грамотно скрыть недостатки. Фигура у нее явно не идеальная, иначе она бы не носила свободные шмотки, скрывающие очертания. Ноги… вроде вполне приличные, ну, кроме, как она сама сказала, неровного цвета кожи. Лицо вполне симпатичное, с тонкими заостренными чертами. А самое главное – умение играть интонациями голоса. Камелина мастерски втиралась в доверие.
- Держи свой чай. – Она протянула ему книжку и села рядом на диван. – Ты говоришь, что нужно конвертировать. Как?
- Просто. Вот она и конвертирует. В творчество. Каким-то боком они чувствуют, что если она будет счастлива на поприще любви – как певица она закончится.
Камелина покачала головой.
- Это не так.
- Может быть. Спорить не буду, тебе знать лучше. Я все же специализировался на операциях с другими чувствами. Опиши меня.
- В смысле? Внешне, внутренне?
- Внутренне, конечно. Внешне меня не волнует.
- Внутренне… Ты холодный. Безучастный. Такое ощущение, что ты знаешь чего-то, чего не знаю я, но мне не говоришь. Поэтому я боюсь.
- Меня?
- Нет. Действовать.
- Но что ты хотела предпринять? Или хочешь.
- Ты готов это услышать? – крайне серьезным тоном спросила она. – Точно готов?
- Плохих знаний не бывает. Все проблемы – от недостаточной информированности.
- Тогда… - Она подвинулась ближе, одну руку положила на его плечо, вторую – на свое колено, - …я хочу, чтобы ты остался здесь. Чтобы мы были вместе. Меня вряд ли кто-то поймет лучше. Тебя, наверное, тоже.
- В смысле… остался?
- Да. В самом прямом. Нет, если ты хочешь, ты, конечно, будешь жить у себя дома, но только ты ко мне приходи обязательно…
- Так, - Он сложил перед собой вытянутые ладони, - теперь объясняй мне как идиоту, потому что я ничего не понял, чего ты от меня хочешь.
- Чтобы мы стали парой. Чтобы встречались. Чтобы вместе делили разные моменты. Чтобы были близки ментально и со временем – нет, я тебя не тороплю, - телесно. В общем, не прикидывайся дураком! Я прекрасно вижу, что ты понял, чего я хочу!
- А я не прикидываюсь. Я и есть дурак, Камелина. Полный идиот, полнейший. На пальцах мне объясни. Ты предлагаешь мне встречаться, так?
- Да!
- И образовать в будущем так называемую ячейку общества, именуемую семьей, правильно я тебя понял?
- Да!
- Странное поведение. Тем более для женщины. Где у тебя можно курить?
- В печку. Хочешь на улицу – выходи на веранду, только не как в тот раз, когда ты пытался слинять и чуть меня не застиг в неловком виде.
- Значит, в печку.
Усевшись перед печкой, он раскурил сигарету и, не отрываясь, смотрел на Камелину, замершую на диване.
- Так вот, Юленька. Я ни хрена не понимаю сложившейся ситуации. Прихожу в дом к женщине, которую считаю приятелем, попить чаю и поговорить о философии. А взамен она меня – нет, ну не то чтобы тащит под венец, но что-то рядом. Совершенно идиотическая ситуация, я думал, так бывает только в куриных мелодрамах украинского производства. Предположим, мы стали парой, да. Что дальше? Что изменится? Я буду к тебе приходить пить чай, может быть, ты пару раз побываешь у меня, узреешь мой свинарник и навсегда заречешься появляться не то что конкретно в моем доме, но и вообще на улице Электрификации, я тебе скажу по секрету, как ходящий по домам почтальон – там у всех такой же срач. Может быть, летом мы пару раз растопим у меня самовар и разок сходим погулять в луга, в Комриху, еще куда-нибудь, если, конечно, ты такие прогулки любишь. Но только до кучи ко всему этому приклеются обидки, ревность, вечно больная голова не у тебя, так у меня, а у меня она болеть будет, я тебя сразу предупредил, ты поняла, в каком смысле. Ты распустишься, сменишь платья на халаты и начнешь надевать под брюки драные колготки – самая гадкая женская привычка из всех, что я знаю, хотя нет, не самая, самая – это брюзжать по утрам, что в семейной копилке нет денег, что надо купить тебе сапоги и мне штаны, что Вася пересел с восьмерки на десятку, а Федя с десятки на Ауди, а потом ты захочешь детей, которых я не выношу на дух, родительство совершенно не моя стихия и я ума не приложу, что с этим орущим существом вообще делать, я начну после работы пить пиво и пыриться сначала в комп, а потом ты его оккупируешь и мне останется телевизор с донецкими новостями и яценючьими перлами, мы съедим друг другу все мозги, сменим философию на бытовуху, на покупки штанов и трусов, на зарплаты Иванова, Петрова и Сидорова, я вместо «Рондо», «Несчастного случая» и Богушевской начну слушать русский шансон, сопьюсь и свалю в туман в один прекрасный день, оставив тебя с клеймом разведенки и, упаси макаронный бог, с ребенком. И с обидой на всех на свете мужиков. Зачем нам это нужно? Зачем люди добровольно лезут в задницу? Вот – самый главный мой вопрос к мирозданию в целом и к тебе как к философу в частности!
Он швырнул погасший окурок в пустую топку.
43
- Послушай меня, - еле слышно сказала Камелина.
- Весь внимание.
- Философия – и наша, и не наша, - предлагает же широкий взгляд на жизнь, да? По сути, она им является…
- Да.
- Значит, ты не философ. Ты заблуждаешься в одном, очень сильно заблуждаешься. И эта твоя пафосная речь меня в этом окончательно убедила.
- В чем?
- А в том, что если мы с тобой знаем о жизни и о ее законах больше, чем средний обыватель, то что мешает нам свои знания применять на практике? Какие обидки, какая ревность? На что мне обижаться, скажи мне? Если ты не будешь давать мне поводов, то почему я должна обижаться? Почему я должна носить халаты вместо платьев, с чего ты это вообще взял? Какие донецкие новости? Я телик выбросила три года назад, потому что он, во-первых, сгорел, а во-вторых, туда ему и дорога! И меня волнуют не чьи-то там восьмерки и Ауди, меня волнуешь конкретно ты. Детей не хочу, все равно рожать не могу – ходила, дура, в техникум в мороз в мини-юбке и застудила себе все, что могла. И мать из меня выйдет никакая, меня от всей этой бытовушности, от кашек-какашек тошнит не меньше тебя, я не собираюсь постоянно отверчиваться от близости с помощью больной головы – просто скажу, что не хочу, и ты меня поймешь, а я пойму тебя. Штаны и трусы ты в состоянии купить себе сам. Ты не ребенок, а я тебе не нянька. Так же как и я не собираюсь таскать тебя по обувным магазинам. Я догадываюсь, что ты думаешь об обычных парах и их проблемах – сама к твоему мнению близка. Но скажи мне только одно: почему ты распространяешь это на нас?
- На нас, значит, - Он взял из пачки вторую сигарету. – Тебе не кажется, что ты наглеешь?
- В каком плане?
- В самом прямом. Всего лишь только сказала мне, что собираешься делать, но, не спросив моего мнения на этот счет, уже заявляешь, что тебя и меня нет, а есть мы. Нас, Камелина, нету. Есть ты, есть я. Два отдельных индивида со своими заморочками каждый.
- Хорошо. Пусть будем тогда ты и я. Так вот, почему ты распространяешь эти проблемы в том числе на СЕБЯ в первую очередь, ладно там я, меня ты еще поверхностно знаешь. Или ты сам знаешь, что скатишься до унылого среднего Васю Пупкина без малейшего прибабаха и будешь жить чтобы «все как у людей»? Сотовкин, у тебя в голове соленый огурец. Водку закусывать. Ты не догадываешься, что можно жить так, как хочешь ТЫ?
- Вот я и живу так, как хочу я. А ты собираешься с этим покончить.
- Упаси, как ты выразился, макаронный бог, не собираюсь я ни с чем кончать! Наоборот, в мои приоритеты входит, чтобы ты остался собой!
- Ты любишь меня? – неожиданно спросил Макс.
- Не знаю.
- То есть как это – не знаю? Предлагаешь встречаться, но даже не знаешь, любишь или нет. Если не любишь, то зачем тогда все это устраивать? Ладно бы ты влюбилась, там еще можно было бы что-то попробовать решить. Но просто вот так, с бухты-барахты…
- А знаешь, почему я не дожидаюсь, пока влюблюсь? – Камелина села к нему ближе и обняла сзади за плечи. – Потому что это называется «сначала упаду в яму, потом буду думать, как лечить переломы». Я не доверяю влюбленностям. Я оцениваю с точки зрения приоритетности и оправданности. В паре я хочу хорошего общения, взаимопонимания и как можно дольше не угасающего интереса друг к другу – философского толка прежде всего. Все остальное мне не так важно. На сапоги и платья я себе заработаю сама, не работать в наше время – глупо, будь ты хоть сто раз домашней квочкой. Отсутствие машины тоже переживу, а если сильно приспичит – сдам на права сама и ездить буду сама. Так вот, ты понял, в чем соль моего подхода? Чем он выгоден мужчине?
- Ну и чем?
- Тем, что я не собираюсь кого-то менять под свои хотелки. Это мертвая игра. Заведомо проигрышная. Никого не изменить. Но и кому-то другому себя менять не дам. За мной ухаживал одно время один такой. Религиозный моралист с обостренным чувством долга. Знаешь, как он мне надоел за неделю!
- Примерно. Но это потому, что ты просто не испытывала к нему симпатии.
- Испытывала. Он умен и с ним можно поговорить на практически любую тему. Но сам он не приемлет для себя иной женщины, кроме как «приличной невесты» с отсутствием стимула добиваться чего-то на ином поприще, кроме материнства и домашнего хозяйства. Поэтому я ему отказала и он оставил меня в покое. Я не хочу так жить, как хотел бы он для меня. И мы не поссорились, не прекратили общаться. Все так же. Только уже никто никого не домогается. Поняли просто, что друг с другом каши не сварим.
Макс молчал.
- Знаешь, та самая поговорка, «стерпится – слюбится» - это вовсе не про браки, устроенные родителями «пока семью не опозорили», это как раз про мой случай. Нужно смотреть не на инстинкты, а на приоритеты. Чего с тобой могу добиться я? Очень многого. Гармония с самим собой дороже любых денег. Какая в этом выгода для тебя? Огромная. Ты избавишься от того, что тебя мучит.
- Меня ничего не мучит.
- Действительно ли?
44
Сотовкин вздохнул.
- Действительно.
- Я вижу, что мучит. Доверься моему чутью. Я ко всему этому пришла отнюдь не вчера. За те годы, что я изучала все это, у меня выработалась способность видеть, что мучит людей, а что окрыляет. Иногда практически с первого взгляда. По тебе все сразу видно.
- Камелина, - Макс поднял вверх палец. – Не обманывай саму себя. Со мной у тебя ни-че-го не получится. Давай оставим все как есть. Ты меня не любишь – это просто мимолетное увлечение. Твоя приоритетная система – не что иное, как обычный расчет. Только чуть похитрее, чем у содержанок. И после этого ты еще будешь обвинять мужчин в холодности и расчетливости?
- Ты в школе экономику учил? У вас был такой предмет? Ну, классе в шестом…
- Я в шестом классе был в самом начале нулевых. Не было у меня никакой экономики. Вся экономика тогда сводилась к «где найти копеек на пожрать», потому что здесь тогда было хуже, чем в дефолт.
- Грустно. У меня она была и я оттуда запомнила один хороший закон: смешанная экономика идеальна, хотя в реальности ее нет. Знаешь, очень многие экономические законы имеют аналоги в обществе в целом и в головах конкретных людей в частности. Давай проведем параллель. Расчет – это плановая экономика, а саморегулирующийся рынок – это любовь. Так вот, идеальна смесь. Гибрид. Включающий полезные черты и того и другого типа. На одном голом расчете ничего полезного не построишь, но построишь ли что-то на одной голой любви?
- И где тогда в твоем предложении гибрид? Я его не вижу. Плановую экономику вижу, рыночная где-то за тридевять земель утонула.
- Гибрид в том, что сначала я «по расчету» нахожу себе парня – то есть в лице тебя – с близкими мне приоритетами. Потом уже у меня к нему появляется любовь. Любят, как ты сам говоришь, всегда за что-то. Почему я тебя должна любить на пустом месте? Немного я тебя уже сейчас люблю. Но сразу так сказать еще рано…
- Это не я говорю. Это Егор Ахмелюк так говорит. И говорить так он начал после того, как его прибрала к рукам Иветта, а он так до сих пор и не понял, что ей от него было нужно, как когда-то я.
- Типаж этот мне хорошо известен. Иветта руководствуется все тем же, что и Иришка, только ей не повезло один раз и очень крупно… хотя я бы не сказала, что совсем уже не повезло. Она его любила и ей действительно с ним было интересно и хорошо.
- И ты тоже относишься к этому типажу? – Макс покосился.
- Почему?
- Потому что если бы ты оценивала по-мужски, балансово, ты бы прекрасно видела, насколько я убог и уныл. Мне скоро пойдет четвертый десяток, но я валяю ваньку на почте за семь тысяч и не хочу ничего менять. У меня нет ни прав, ни машины. Я свой дом в божий вид привести не могу, он похож на конуру бомжей на Мартовской. Высшее образование видел в гробу и белых тапках. Занимаюсь все свободное время какой-то бессмысленной хренью. На поприще искусств – полный ноль. Все, что я умею – это словоблудить. И то гораздо менее красиво и убедительно, чем ты. Меня не возьмут в Геббельсы.
- А знаешь что?
- Что?
- Этим ты и привлекателен. По тебе видно, что это не лень, а действительное нежелание что-то делать. В этом ничего плохого нет.
- И давно ли? Бери уж бомжа с вокзала тогда!
Она отвернулась.
- До слез меня довести хочешь?
- До слез тебя никто не доведет, если ты сама туда не придешь.
- Да, но ты, видимо, хочешь, чтобы я туда пришла.
- Но почему? – Он развел руками. – Ты слишком усложняешь. Тем более, ты не спросила, могу ли я с тобой быть. У меня тоже могут быть какие-то причины для отказа, почему ты не подумала об этом сразу?
- Твои причины – это боязнь, что сказка кончится свадьбой? Не надо усложнять, ты говоришь, но усложняешь-то ты… я тебе уже сказала: никто не заставит нас жить жизнью обывателей, кроме нас самих, а я не хочу отказываться от привычного образа. Никаких халатов, никаких драных колготок и никакого брюзжания по утрам. Это не мое. Я так жить не собираюсь.
- Нет, Камелина. Это не боязнь. Это нечто более серьезное.
Она снова повернулась к нему.
- Ты болен?
- Да нет… а почему ты об этом спрашиваешь?
- Не знаю, подумала почему-то, что ты болен и поэтому не можешь поддерживать отношения.
- Могу, в теории. А на практике – нет. Видишь ли, Камелина. Мало ты обо мне знаешь. Пока я сам не расскажу, не поймешь.
- Или ты действительно гей…
- Я не гей. Об этом ты уже спрашивала. Я уже пропащий вариант, всеми вменяемыми женщинами давно вычеркнутый из реестров возможных кандидатов. И если у обычных моих собратьев по разуму проблемы главным образом из-за каких-то внешних причин или просто запущенности – не озаботился вовремя отношениями, а потом было уже поздно, - то я такой изначально. Как я рассказывал, меня уже пыталась прибрать к рукам Иветта. Еще в школе. Черт знает, что она во мне тогда нашла, я был самым непривлекательным пацаном на много миль вокруг, объектом травли, полнейшим омегой. Видно только было, что это не просто жалость, общалась она со мной на равных, не стремилась к покровительству. Я тогда просто не понял, чего она хочет. Понял потом.
- Что ты понял?
- Что отношения мне не нужны. – Макс встал, глянул на часы и снял с вешалки куртку. – Пойду я. Поздно уже. Завтра я к тебе зайду. Обязательно. Нужно серьезно поговорить. Пока думай над тем, что завтра может быть.