Не возьму фотоаппарат - пожалею, упущу интересный кадр, шикарную панораму, неожиданной экспрессией вздохнёт обычное явление - не раз ведь случалось.
Но опять же - отправляюсь за черемшой, и значит, буду непрестанно кланяться, фотик станет маятником выпадать из-за пазухи. В рюкзак положить - запылится. В дождь - отсыреет.
И... в меня для чего встроена память?
Даже полезно - если интересный момент не обездвижить щелчком затвора, он продолжится в сознании, обрастёт дополнениями, привлечёт созвучный антураж, осмыслится и станет законченным эскизом жизни в её волнении. Выплеснуть такой результат на носитель - на полотно, в текст, получится не фотофакт, а нечто большее, значительное.
Буду совершенствовать внутренние возможности. Техника пусть отдыхает.
Пожалел.
Молния в сознание. Рука к ножу на поясе.
Движение... внезапно... рядом.
Крупный орёл. Сидел незамеченным в траве среди коряг и хвороста. Буквально в десятке метров вдруг широко распахнулся, подпрыгнул, ухватившись крыльями за воздух, подтянул лапы и низким хищным изгибом, волнисто полетел прямо мне в лицо.
- Очумел?
Отвернул слегка, прошелестел почти вплотную. С тыла когтями? Отбить кулаком коварное поведение?
Приземлился недалеко и смотрит хищным профилем. Глядит и не улетает. Не улетает и глядит. Словно внушает какую то мысль не-улетанием и взглядом.
Не отвожу глаз и я.
Дыхание, прозрачная капелька на кончике приоткрытого клюва.
Фотоаппарат оставлен дома... Ведь знал же, знал. Вот он - феномен, рукой достать, снимай крупным планом с мельчайшими подробностями, единственная трудность - сдержать возбуждение.
Эхх, балбес.
Попробую-ка осторожно приблизиться - может ранен и дастся в руки. Почти подпустил. Перелетел на пару взмахов и вновь приземлился. Опять гляделки.
Возможно - отставил пиршество. Счёл меня конкурентом.
Но это с его стороны.
С моей - тревожное мнится.
Драма любого мыслящего - в событиях видеть перспективное продолжение.
Ощущать раздвигание силового пространства перед форштевнем и, за кормой, разрешение. Подъём на волну и сход с вершины.
Искрится напряжение, слышится и чувствуется. Что-то где-то готовится, произошло. Не иначе. К худу ли, к добру ли встреча? К известию, к перемене?
К решению вечных вопросов? Вспомнился и "Ворон", Эдгара По...
"... Я открыл окно, и странный
гость полночный, гость нежданный,
Ворон царственный влетает;
я привета от него
Не дождался. Но отважно, -
как хозяин, гордо, важно
Полетел он прямо к двери,
к двери дома моего,
...
Ворон древний. Ворон вещий,
К нам с пределов вечной Ночи
прилетающий сюда,
...
"Я молю, пророк зловещий,
птица ты иль демон вещий,
Злой ли Дух тебя из Ночи,
или вихрь занес сюда
Из пустыни мертвой, вечной,
безнадежной, бесконечной, -
Будет ли, молю, скажи мне,
будет ли хоть там, куда
Снизойдем мы после смерти, -
сердцу отдых навсегда?"
И ответил Ворон:
"Никогда"...
Знамение.
Явление грозное... в руках, вот оно.
В каких масштабах откликнется? Смогу ли утишить взлохмаченную судьбоносную потенцию, выправить... пусть не понятой, но принять её?
Замер. Оглядываюсь вкруговую.
Лог среди горных склонов. По склонам тайга - величаво и молчаливо. Пихтач тёмной колоннадой, берёзы и тополя с листовыми зачатками. Замшелый бурелом. Кустарниковые опушки. Сквозь деревья, при взгляде ввысь, небесная синева и белоснежные облачные завитушки. Солнечные копья и нити в ярусах лесного жилища.
Там наверху тепло.
Здесь, пониже - сумрачно.
Сочится вода по каменным основаниям, по скудной глине, под корневищами трав и кустарников. Сыро везде - снег дотаивает.
Стылость погреба на щеках и за воротом. Холодящий дух маральего корня, сочность растущих трав, раскрывающихся соцветий и почек, прелой прошлогодней листвы и почвы - таёжный коктейль, терпкий аромат.
Если все краски и ощущения похода представить одним, непрерывным звуковым аккордом... то на вершинах, в сверкающих контурах деревьев, в ореоле каждого листика, в радостном птичьем захлёбе - определившаяся музыкальная доминанта... а здесь в тени долины - срединные ноты, терции и квинты, скромными подголосками. Так луна подражает солнцу уполовинено, потусторонним взглядом.
Программным пунктиром, осью лога - ручей. По-вдоль ручья окантовкой - Калужница, листья глянцевые и огромные, декоративно яркие, тёмно-жёлтые цветки букетно собраны поверху.
---
Изредка раскатывается, предупреждающая о чём то, дробь дятла... испуганно вязнет в чаще.
Продвигаюсь вдоль оси лога. Идти долго. Ноги дрожат, сапоги проскальзывают, в который раз едва не шлёпнулся. Тяжело.
- Ну вот зачем нагрякал полный рюкзак?
- Семье на зиму.
- Семье?
- По привычке.
Отдалённость семьи, редкие звонки, ещё реже визиты. Одиночество, когда-то желанное из кутерьмы, романтичное, теперь - ношей постылой. Привычной сделалась немота, безсловесными - действия. Закаты - сычом в окна, дом - пустотой ведёрной. Компьютер - собеседником.
Освоиться бы, использовать добровольное заточение, потрудиться молчальником, пустынником... ведь для чего-то они уединяются. Поначалу всегда трудно.
Тем более, что вкрадывается, приплюсовывается и начинает главенствовать, уже не шутейное и, куда как серьёзное, близкое, конкретное.
Возраст завершения.
Знакомые внезапно оскаливаются, шуршит в окружении враждебность. Молодёжь снисходительно и условно вежлива.
Дела без смысла и без потребности. Моё вмешательство, словно потустороннее прикосновение, на события воздействует негативно. Мои слова вызывают неожиданную реакцию - люди, будто на голос ниоткуда, оглядываются - почудилось.
Мир отчуждается, не удержать, не удерживаю. Дистанция прибывает согласием. Трапы подняты, связи срезаны. Течение подхватывает. Щель, которую не замечал раньше, становится прозрачной бездной. Берег отдаляется.
Проявляется сквозь туман сиюминутности дальнее ощущение...
- Жизнь. Пока ещё. Внешне. Но внутренне - немой крик портретика, с металлической пирамидки, по над крашеным столиком, через растрескавшуюся скамеечку.
Иду... иду сам... Одинокие много ходят.
"Я быть устал среди людей,
Мне слышать стало нестерпимо
Прохожих свист и смех детей…
И я спешу, смущаясь, мимо,
Не подымая головы,
Как будто не привыкло ухо
К враждебным ропотам молвы,
Растущим за спиною глухо;
Как будто грязи едкий вкус
И камня подлого укус
Мне не привычны, не знакомы…
Но чувствовать ещё больней
Любви незримые надломы
И медленный отлив друзей,
Когда, нездешним сном томима,
Дичась, безлюдеет душа
И замирает, не дыша,
Клубами жертвенного дыма". Максимилиан Волошин.
Лог всё ниже, стены всё круче, лес величавее, тени гуще. Треск сучьев, сочувствия дятла, молчок кукушки, такой доброй на обещания раньше.
В сумрачном хрусте - я, эхо и усталость. Бредём троицей, по ритуальной дорожке Калужниц, с жутью орлиного предвестья, с грузом собственной ненужности.
Безцельность опустошает. Исчерпанность требует наполнения.
Слава Богу, ручеёк рядом.
Крепчающий струйкин щебет. Спускаясь по логу, собирает силёнки, поддерживает разговор попутчиком, забегает услужливым напарником. Плеск - детскими рассказами о приключениях. Повороты с обрывчиками - рисунки, черкалки.
- Ручей-ручьишка, куда нацеленность?
- Там, впереди гора, по вершине - соснами, обращённая к нам, к солнцу, видишь её за вершинами пихтача на выходе из ущелья? Перед ней понизу ровная граница тополей. Тополя пройти нужно.
Дальше река до противоположных скальных стен. Ширью талой воды, свежестью льда и снега... мощная, бодрая.
Плоскость воды разнится участками. По цвету - притоков наследию. По мировоззрению - углу отражения противоположности - где неба, где тайги, где сочной тени. Водоворотами - каждая часть живёт своим вращением.
Но вся водная масса и глубина, вальсируя, перемешиваясь, мурашась в облачных тенях и взблёскивая в солнечных пригревах, зеленовато-сине-серебрянно цельно, всем пространством мчит однонаправлено и согласно.
Нам к выходу из ущелья, к широкому течению, туда.
- Но ведь, на всей его широте, в глубинах и даже в воздушной надречной вольнице, где дыхание не насытится и око не насмотрится... не будет твоего маленького, обращённого лично ко мне, внимания. Того, что есть здесь, в сумраке. Отыщу ли там тебя?
Расхохотался по камушкам.
Советует зрело - Отвесь напутственный подзатыльник и забудь. Лук не отпускает стрелу... лук стрелу отшвыривает. По иному не взлетит.
Не так ли и жизнь меня - качеством вытоптанным?
---
Значимость событий определяется неординарностью личной реакции.
Два раза ощутил в себе необычную пульсацию.
Когда впервые услышав колокольный звон на Пасху, почувствовал как сердце, дыхание, душа... вдруг запрыгали под самым горлом, словно малыш, ликующе отозвавшийся на родной голос, узнав старшего.
Второй раз так же - при виде шествия Бесмертного полка на 70-летие Победы Советского народа в последней из войн со сборной Европейской бандой. Панорамного, птичье-полётного обзора переполненных улиц. Огромного массового, живого движения без границ и края.
Дыхание стеснило, сердце захватило, душу наполнило ликованием. Дрожь в груди, подступают слёзы.
Это оно, то самое, всегда мечтаемое и до сих пор не знаемое, идеальное, искомое. Чудо, явленное восторженным наблюдателям. Явление небесное, по своей сути.
Человеческая река во всю ширь улиц, от края до края, поворот за поворотом. Текущая свободно и широко.
Сотни тысяч идущих. Тысячи портретов над головами, к груди прижатых... бережно поднятых иконами, хоругвиями.
Пониже - река живых, повыше река памяти. Здесь внуки годами старше дедов. Здесь прадеды - безусые парнишки.
Люди показывают телекамерам лица предков, и Боже, как схожи, даже через две-три ступени. Другие и вовсе без портретов - сами копии.
Многочисленные интервью. Бабушки помогают внукам высказаться, отцы поднимают малышей на плечи. Любовь родных, сцепка через поколения.
- Предки создали Победу, но не увидели праздника - мы за них. Жертвовались для потомков - мы на марше. Они - сердце наше, мы - их биение.
Живое Отечество. Без-смертный поток. Формой, мыслями, убеждением - эстафета. Единое тело. Цель созвучная.
Закольцованное время.
---
- Река Жизни. Народное устремление.
- Куда устремление? Ведь победили давно.
Отнюдь.
Плотина промылась и рухнула, когда иконы сменили на шаржи. Когда Плохишам дозволили царствовать. Когда согласились извратить Отчий образ, когда клюнули на индивидуальное безрассудство ковбоя.
Торной дорогой, вослед нахрапу религиозному и свары классовой, вослед хазарско-французско-польско-немецким нашествиям унтерменьшей... в страну вкрался змей финансовый, прорылся свиньёй либеральной экономики.
Иерихонскими трубами - Восьмёрки и Давосы. Пивнушками - Питерские да Красноярские форумы. Опустевшие деревни и городская безработица. Павшим нет счёта.
Порча Татарником впёрлась в ранг элиты.
Внучок миллионера ищет желающего лизнуть свой ботинок, чтобы сняться в селфи с "быдлом". Перезрелые беснуются в Куршавелях.
Не в том сегодня беда, что бедных много, а в том, что богатых не насытить. Ради такой заразы Русь гибла миллионами?
---
"... вышел Мальчиш-Кибальчиш на крыльцо. Смотрит он — небо ясное, ветер теплый, солнце к ночи за Черные Горы садится. И все бы хорошо, да что-то нехорошо. Слышится Мальчишу, будто то ли что-то гремит, то ли что-то стучит. Чудится Мальчишу, будто пахнет ветер не цветами с садов, не медом с лугов, а пахнет ветер то ли дымом с пожаров, то ли порохом с разрывов. Сказал он отцу, а отец усталый пришел.
— Что ты? — говорит он Мальчишу. — Это дальние грозы гремят за Черными Горами. Это пастухи дымят кострами за Синей Рекой, стада пасут да ужин варят. Иди, Мальчиш, и спи спокойно.
Ушел Мальчиш. Лег спать. Но не спится ему — ну, никак не засыпается.
Вдруг слышит он на улице топот, у окон — стук. Глянул Мальчиш-Кибальчиш, и видит он: стоит у окна всадник. Конь — вороной, сабля — светлая, папаха — серая, а звезда — красная.
— Эй, вставайте! — крикнул всадник. — Пришла беда, откуда не ждали. Напал на нас из-за Черных Гор проклятый буржуин. Опять уже свистят пули, опять уже рвутся снаряды. Бьются с буржуинами наши отряды, и мчатся гонцы звать на помощь далекую Красную Армию".
("Сказка о Мальше Кибальчише" А. Гайдар)
Не засыпается.
Беда! Сегодня!
Весь народ встречь угрозе вышел... глазами ветеранов и внуков, лицами народившихся и погибших... не пушками, не напалмом - совестью, вопросом, укором - в глаза мировому хишнику.
- Вы живёте богаче, легковеснее, веселее. Мы катим к вам валы ресурсов, финансов, отправляем умных и малых, помогаем, защищаем, лечим... откупаемся - берите, нате.
Хватают. Присасываются жопоротиками, разят лихоманкой вирусов и бациллами расслабления.
Полного обладания жаждут. Выбирают русскую дань поколение за поколением. Красным смехом скалят.
- Столько плевков мы вынесли, вас одним захлестнуло бы. Что вам от нас опять нужно?
Платить нежити дань близкими?
Влачить груз без цели, без улучшения.
Мы устали...
Потудань, река нашей воли, грань, предел - Хватит!
Отграничим наши долы и горы пространством и временем.
Внесём предельную ясность в хроническую ситуацию. Поставим безпощадный диагноз, глядя народом сквозь, маскирующих драму, дипломатов, поверх чужебесных властителей.
- О чём свидетельствует тысячелетняя неутомимость сражений Востока и Запада?
- О принципиальности разногласий, противоречий?
И следовательно - фронтальные горячие стычки между нами... тот самый, символический и реальный антагонизм Утра с Вечером, Жизни с Гибелью, который не признаёт соглашений?
"Как два враждебных полюса
во всём враждебны мы.
За свет и жизнь мы боремся -
они за царство тьмы.
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна -
идёт война народная,
священная война.
Вставай страна огромная,
вставай на смертный бой
с фашистской силой тёмною,
с проклятою ордой"...
Нечистая сила, втёрлась в человеческие отношения.
Гонка за преимуществом, как образ существования, диктат количеств - кумиром.
Казалось бы всё прилично, да направление изменилось...
До капитализма мир бредил светлыми "утопиями", при капитализме возопил о перенаселении.
Требование окупаемости как условия существования, заставило ориентироваться на хищников... и обрекло на гибель спокойных, честных, трудолюбивых.
Мир - адом. Зверь бездны роет горы. Божий мир пропивается алкоголиками количеств. Сорняки забили человеческое поле. Государства мясорубками войн и кризисов превращают граждан в денежную выжимку. Планета для того и раскручена, уж коли власть их освящена "свыше".
Законом нЕлюдей, люди признаны лишними.
Трапы принципиально подняты, разрыв становится бездной, люди с планеты беженцами. Допустимо?
Жадность границ не знаёт, вы там и здесь - всюду.
Разъедаете изнутри. Ломитесь в окна и двери.
Сталкиваете и разделяете. Жнёте, не собираясь сеять.
Разлагаете. Сластите тленом. Мягко кишите в народной плоти.
Мы задыхаемся.
Что делать?
Не поддаёмся, сопротивляемся. Терпим, надеемся. Воспроизводимся.
Полегаем.
Гибель - награда, если за други. Решаемся на гибель. Включаем погибших в живое кружение.
Мы вместе. Единым потоком... связкой... опытом...
Святой силой.
Родовой памятью, народной стратегией.
Превозмогаем угрозы и угрожающих, так дети одолевают болезни возраста. Стремимся и не кончаемся. Колесом катим. Рекой жизни - путём побеждающих.
"Говор, лязг, голоса животных, звук ведер, детский плач и бесчисленно краснеющие пятна костров.
В эту домашность, в эту мирную смутность долетело, родившись в лесу, такое чуждое, далекое в своей чуждости.
Сначала потянулось отдаленное: а-а-а-а!.. оттуда, из мути сумерек, из мути леса: а-а-а-а!..
Потом зачернелось, отделившись от леса, - сгусток, другой, третий... И черные тени развернулись, слились вдоль всего леса в черную колеблющуюся полосу, и покатилась она к лагерю, вырастая, и покатилось с нею, вырастая, все то же, полное смертельной тоски: аа-а-а!..
Все головы, сколько их ни было, - и людей и животных, - повернулись туда, к смутному лесу, от которого катилась на лагерь неровная полоса, и по ней мгновенно вспыхивали и никли узкие взблески.
Головы были повернуты, костры краснели пятнами.
И все услышали: земля вся, в самой утробе своей, тяжело наполнилась конским топотом, и заглушились вздрагивающие далекие орудийные удары.
...А-а-аа!..
Между колесами, оглоблями, кострами заметались голоса, полные обреченности:
- Козаки!.. козаки!.. ко-за-а-ки-и!..
Лошади перестали жевать, навострили уши, откуда-то приставшие собаки забились под повозки.
Никто не бежал, не спасался; все непрерывно смотрели в сгустившиеся сумерки, в которых катилась черная лавина.
Это великое молчание, полное глухого топота, пронзил крик матери. Она схватила ребенка, единственное оставшееся дитя, и, зажав его у груди, кинулась навстречу нарастающей в топоте лавине.
- Сме-ерть!.. сме-ерть!.. сме-ерть идет!..
Как зараза, это полетело, охватывая десятки тысяч людей:
- Сме-ерть!.. сме-ерть!..
Все, сколько их тут ни было, схватив, что попалось под руку, - кто палку, кто охапку сена, кто дугу, кто кафтан, хворостину, раненые - свои костыли, - все в исступлении ужаса, мотая этим в воздухе, бросились навстречу своей смерти.
- Сме-ерть!.. сме-ерть!..
Ребятишки бежали, держась за подолы матерей, и тоненько кричали:
- Смелть... сме-елть!..
Скакавшие казаки, сжимая не знающие пощады, поблескивавшие шашки, во мгле сгустившейся ночи различили бесчисленно колеблющиеся ряды пехоты, колоссальным океаном надвигающиеся на них, бесчисленно поднятые винтовки, черно-колышущиеся знамена и нескончаемо перекатывающийся звериный рев: сме-ерть!..
Совершенно непроизвольно, без команды, как струны, натянулись поводья, лошади со всего скоку, крутя головами и садясь на крупы, остановились. Казаки замолчали, привстав на стремена, зорко всматривались в черно-накатывавшиеся ряды. Они знали повадку этих дьяволов - без выстрела сходиться грудь с грудью, а потом начинается сатанинская штыковая работа. Так было с появления их с гор и кончая ночными атаками, когда сатаны молча появлялись в окопах, - много казаков полегло в родной степи.
А из-за повозок, из-за бесчисленных костров, где казаки думали встретить беспомощные толпы безоружных стариков, женщин и отсюда, с тыла, пожаром зажечь панику во всех частях врага, - все выливались новые и новые воинские массы, и страшно переполнял потемневшую ночь грозный рев:
- Смерть!!
Когда увидали, что не было этому ни конца, ни края, казаки повернули, вытянули лошадей нагайками, и затрещали в лесу кусты и деревья.
Передние ряды бегущих женщин, детей, раненых, стариков с смертным потом на лице остановились: перед ними немо чернел пустой лес".
( "Железный поток" Серафимович)
...
...
...
Смертью смерть попирая. 9 мая. Вся Россия. Без-смертный полк.
---
Стервятники кружат. Ненависть к России - тучами тёмными. Шипение окружающей субстанции - сигнал, мы правы и накалённы. Коль правы - пощады не будет.
Сыновний полк, сошествие победителей - семья в кучу к решающему моменту. Мобилизация к принципиальным событиям.
В очередной громовой оборот входим.
Изменимся, изживём корыстные наваждения? Вырвемся из теснин постылых?
- Куда, куда наше устремление?
- Там, впереди гора, по вершине - соснами, обращённая к нам, к солнцу, видишь её за вершинами пихтача на выходе из ущелья? Река до скальных стен...
Нам к выходу из ущелья, к широкому её течению.
- Я с нами... Я тоже...