Старое кладбище, окружённое вековыми вязами, хранило немало тайн от глаз любопытного наблюдателя. Дни там были похожи один на другой – серые каменные надгробия, тронутые зеленью мха, стояли неизменно, лишь год от года едва заметно уходя в проседающую землю; ни единого нового камня там не появлялось – на том кладбище давно уж никого не хоронят, и родственники не приходят навестить могилы. Животные и птицы сторонились этого давно покинутого места, и смутные проблески жизни, если кладбищенских существ вообще можно назвать проявлениями жизни, лишь изредка бывали замечены случайными путниками.
Я до сих пор, пожалуй, не смог бы объяснить, чего искал в ту ночь, но, так или иначе, именно в те тихие часы свершился ключевой поворот в моей жизни, изменив её привычный ход навсегда. Ноги будто сами несли меня на поиск неизвестно чего, и, верь я тогда в предопределяющие высшие силы, непременно сказал бы, что сама судьба привела меня тогда в эти места.
Спускалась ночь, и синий бархат неба высоким куполом раскрылся над городом, в то время как бледный лик луны тускло и холодно осветил кроны деревьев. Запах сырой могильной земли висел в неподвижном воздухе, ни единое дуновение ветра не касалось замершей листвы. Мои шаги по жухлой осенней траве отдавались слишком громким шорохом среди царившей вокруг мертвенной тишины. В какой-то миг внимание моё привлёк шелест по правую руку от меня, поначалу я не придал этому звуку особенного значения, решив списать всё на шелест листьев под порывами ветра да игру собственного воображения. Каким-то образом от моего сознания ускользнул факт полного отсутствия ветра. Привлёкший моё внимание шум повторился, и неопределённая тревога, вызванная, несомненно, лишь неожиданностью, с которой среди гробовой тишины послышался этот звук, уступила место любопытству.
Залитая бледным светом поляна не выглядела столь же безжизненной, как всё прочее, что представлялось моему взору: в неясной дымке мне удавалось различить какие-то движения, которые могли принадлежать только живым существам. Почти инстинктивно я шагнул к стволу ближайшего дерева, и, затаив дыхание, надеясь ничем не выдать своего присутствия, стал вглядываться в мелькавшие среди камней силуэты. Собравшиеся на поляне фигуры, которых мне удалось насчитать не менее двенадцати, были слабо похожи на человеческие, но что-то в самой глубине сознания заставляло меня верить: они являлись таковыми.
Луна сияла неестественно ярко, и замшелые камни отбрасывали чернильные тени на сырую, тронутую росой траву. Шелест листьев и тихая, едва различимая песнь ветра сплетались в особую мелодию, к которой примешивался всё нараставший гул голосов, нараспев выводивших незнакомые мне слова. Воздух наполнился музыкой, в звуках которой мне спустя какое-то время удалось различить искажённые, исковерканные мелодии вальса; они звучали словно изнутри самого сознания, минуя органы слуха и сразу растекаясь по разуму. Стоящие на поляне фигуры, казалось, ждали этого; они закружились в нелепом подобии танца, одновременно пугающие и прекрасные в своём безумии. Я будто зачарованный наблюдал за этим зрелищем, и слишком поздно мне удалось понять, что моё присутствие не осталось незамеченным – тёмные силуэты двинулись ко мне, отрезав любые пути к отступлению. Постепенно они приблизились на то расстояние, когда в холодном лунном свете можно было различить их черты. Тошнотворный страх парализовал сознание при взгляде на тех, кто когда-то был людьми. Обезображенные, искалеченные тела словно замерли на какой-то из стадий разложения. Страшней всего было смотреть им в глаза: на мёртвых лицах ясно читался всё осознающий, осмысленный взгляд, полный немой боли.
Никто из подошедших за это время не произнёс ни слова, но речи не требовалось в этом странном, покинутом всеми маленьком обществе – я понимал их и так. Я узнал их историю так, словно прожил её сам, своими глазами успев увидеть каждый момент прошлого. Редкая, неизлечимая болезнь, способная страшным образом поразить тело, но не тронуть разума, добиралась поочерёдно до каждого из них. Смерть не приходила к ним долгое время, будто бы растягивая страдания на бесконечно долгий срок. В ужасе люди один за одним отворачивались от тех, кого коснулся этот кошмар наяву, вынуждая покидать общество в надежде отыскать понимание и покой лишь среди себе подобных. Ища своё пристанище, вся группа несчастных пришла в эти места более полувека назад, и покинутое кладбище сумело стать им единственным тоскливым приютом. В телах теплилась жизнь, но каждый из них давно уже был мёртв. Они умерли ещё тогда, когда от них отказались все, вынудив покинуть родные места из-за обезобразившей их болезни. Всё, что взамен жизни подарила им та болезнь – это случайно услышанная мной музыка сознания, их единственное утешение, их вечное проклятие и странный дар.
Молчаливые, умоляющие взгляды недвижно устремились на меня, заставляя почувствовать всё страдание их обладателей. Мысль об их одиночестве холодными щупальцами просочилась в мою душу, неразрывно срастаясь с ней, будто именно я, а вовсе не мои безмолвные собеседники, утратив все надежды, столько лет ютился среди сырых и холодных камней. В памяти разом пронеслись все мгновения моей жизни, заставлявшие ощутить себя покинутым. Что-то неведомое внушало мне единственную идею: присоединившись к этим созданиям, я смогу помочь и себе. Парализующая волю горечь захлестнула меня, и я ничего более не мог с собой поделать, беспомощно протянув руки навстречу колыхнувшимся тёмным фигурам. Позволив им коснуться меня, я молчаливым согласием поклялся быть с ними навек. Сейчас я пишу эти строки, пока неведомая болезнь, навстречу которой я шагнул добровольно, не превратила меня окончательно в подобие тех созданий, чей танец я видел на старом, покинутом кладбище, среди лунного света…