ПРЕДЫСТОРИЯ: "СТАНЦИОННЫЙ СМОТРИТЕЛЬ"
ТРАКТ — (нем. «тrakt», от лат. «tractus», буквально «волочение», от «traho» - «тащу») - улучшенная грунтовая дорога, соединяющая важные населенные пункты; имела станции (постоялые дворы) и верстовые столбы… (Большой энциклопедический словарь).
Мало кто не читал пушкинского «Станционного смотрителя» - рассказ из жизненных наблюдений поэта. Преподнес он историю от лица «покойного Ивана Петровича Белкина», однако сомнений нет - сам Пушкин был свидетелем дорожного происшествия: «…случилось мне проезжать через ***скую губернию по тракту…».
Вполне вероятно, что история почерпнута из южных поездок поэта. Он бывал не только в Михайловском, но и в Киеве, Одессе, Молдавии. Дата написания произведения относится к 1830 году, когда уже были позади ссылки и служебные перемещения.
Ясно, что, следуя на юг, Пушкин никак не мог миновать белорусские земли.
Доподлинно известно, что останавливался в Могилеве. На этот счет есть воспоминания непосредственного очевидца – знакомого Пушкина по Царскосельскому лицею А.Распопова. В 1824 году, будучи офицером гусарского полка, Распопов стал случайным свидетелем остановки Пушкина на почтовой станции города Могилева.
Организовав «встречу с шампанским», тот расширил круг друзей, и они провели веселую ночную пирушку. А утром, в четыре часа, пишет Распопов, Александр Сергеевич засобирался в дорогу. Это было 7 августа.
Далее Распопов приводит такой факт: на следующий год он менял место службы и переезжал в другой полк – не один, а вместе с сослуживцем. По пути навестили дядю друга, Деспота-Зеновича, который проживал в Себежском уезде. Он и рассказал, что «в прошлом 1824 году А.С.Пушкин, проезжая из Могилева в свое имение Михайловское, проездом заехал к нему в село Колпино, но не застал его дома…»
Историки-исследователи толкуют, что Пушкин был в Колпино уже 8 августа, миновав Оршу и Витебск. Могло такое быть?
Маловероятно.
«А НУ, ЯМЩИК, ГОНИ-КА К ДЕСПОТУ!»
Современный автодиспетчер выдает информацию: нынешнее расстояние по трассе из Могилева в Колпино будет около 400-х километров! А какова была обычная скорость пассажирского дилижанса в пушкинские времена? От 100 до 150 вёрст в сутки. Так, расстояние от Москвы до Петербурга (а это 706 километров) преодолевали за 4 – 4,5 суток. А теперь сравним с нашими четырехстами. Получается, что Александр Сергеевич должен был ехать как минимум два дня и две ночи.
Значит, есть что-то недосказанное и не до конца исследованное в «колпинской истории».
А не мог ли великий поэт воспользоваться другим маршрутом?
Тот же счетчик автопробега показывает, что прямая дорога на Себеж – через Лепель и Полоцк - будет на восемьдесят километров короче. Не столь существенно, однако...
Пушкин был человек-первооткрыватель и дерзкого склада ума. Давайте порассуждаем. Ехал он из ссылки, под надзор полиции. Ехал на казенные деньги. Скажите, а вас не увлекла бы столь «подарочная» перспектива? Я бы точно сказал ямщику: «А давай катнем по-иному - там, где наша нога не ступала!»
О том, что он мог рискнуть, есть прямое свидетельство. Вопреки данной в Одессе подписке никуда не заезжать и нигде не останавливаться, поэт заезжал к «И.С.Деспоту-Зеновичу в село Колпино».
Но, чтобы свернуть с заранее намеченного маршрута, нужны веские основания. Что-то должно было привлечь писателя.
А что могло привлечь внимание Пушкина в белорусском крае?
Снова поставьте себя на место молодого, амбициозного человека. Более того, - человека, который страстно любит жизнь, пишет стихи и повязан неким, очень близким, органическим единством с природой, пронизан способностью сопереживать и глубоко чувствовать. Разве не повод – выпавшая поездка - обогатить расстроенную душу новыми впечатлениями?
Очень интересно посмотреть, как живут люди на границе двух исторических земель: оршанской и полоцкой. Учтите, они только что были включены в состав Российской империи, а до того подчинялись на протяжении веков литовско-польскому владычеству. Каким был период вхождения в состав Великого княжества Литовского? Что дала Литва белорусам? Разве не могли эти вопросы не теребить душу поэта?
Не мог не знать он еще об одном важном событии. В 1805 году была закончена колоссальная стройка Российской империи – Березинская водная система, связавшая юг с севером, Черное море - с Балтийским. Канал был ровесником Пушкина, кровь которого бурлила точно так же, как бурлит выплеснутая из шлюзовых камер вода. И он не мог проехать мимо.
САМОВОЛКА: "ЛЕТИМ В КЛУБЯЩЕЙСЯ ПЫЛИ..."
Путь лежал через Лепельский уезд. На то время это было одно из самых крупных административных управлений и один из самых молодых уездов Белой Руси. Он был создан специально, в связи с устройством вышеназванной водной системы, и включал в себя два больших тракта.
Один из них вел по взгорьям вдоль Березины и назывался «Борисовским». Старинная дорога связывала Борисов с Лепелем, где предстояло пересечь Березинскую водную систему.
Еще один посыл к тому, что Пушкин любил путешествовать, находим в его поэме «Руслан и Людмила»:
«…Садятся на коней ретивых;
Вдоль берегов Днепра счастливых
Летят в клубящейся пыли…»
Это свидетельство того, что река волновала воображение поэта и писателя, он катил в коляске, глядя, как рядом катятся воды, омывающие многовековой слой исторической земли. И не мог не продолжить свою поездку вдоль другой, не менее важной артерии, - Березины. Той самой, что стала гибельной для захватнических настроений Наполеона.
Пушкин мог ехать именно так - вдоль Березины: как и вдоль Днепра. Но почему нет никаких достоверных источников?
Объясняется очень просто. Он ехал инкогнито. Он поменял предписанный охранкой маршрут. Это была самоволка. За это самодержец мог жестоко наказать опального поэта. И он держал свое предприятие в строгой тайне.
Могло быть так на самом деле?
Я уверен – могло.
Cогласен со мной и житель Полоцка Николай Глебович Панкрат. Более того, он собрал множество раритетов, посвященных жизни и творчеству выдающегося поэта, и открыл на собственные средства частный музей. Уверен, что у него наиболее обширная пушкинская коллекция среди всех стран бывшего Советского Союза.
БОРИСОВСКИЙ ТРАКТ
Не менее интересен другой вопрос: а что мог увидеть Пушкин в пути? Давайте перенесемся почти на два столетия назад и вместе с ним пропутешествуем до Полоцка, воспользовавшись кропотливой работой историков XIX века – 15-томным «Словарем всех географических названий Царства Польского», или «Словником», который готовился магистрами наук на протяжении многих лет и был проверен не только академиками, но и дотошной цензурой.
Итак, Борисовский тракт – дорога чрез белорусские нивы, леса и поля. Все крупные дороги в то время пролегали вдоль важных речных артерий – они словно повторяли маршруты, по которым плавали предки в далекие времена. Вот и в Латыголичах – первом более-менее солидном обжитом месте после Борисова, - находим следы расселения людей вследствие их проникновения с севера.
Слово «Латыголичи» очень близко по звучанию к «латгальцам». Так прозвали латышей-католиков, что жили вдоль Двины, юго-восточнее Риги, - например, в Динабургском (Даугавпилсском) крае. Латыголичи в 19 веке – это весь (деревня) с 269-ю волоками земли, с лугами и достаточно обширными лесами. Владел всем этим добром урядник Трубковский. Урядником называли должностное лицо (чиновника) в органах государственной власти (урядах) Великого княжества Литовского.
Была церковь. А куда в то время без нее? Правда, в словаре не отмечена принадлежность храма. Но важно другое. Указано, что край когда-то населяли финно-угорские племена. К ним относились также «чухны», «чудь». Так называли предков эстонцев – «эстов». А теперь сравним два названия: «эсты» и «Эсса». Не находите близости? Латыголичи лежат над рекой Essa, или Jessa. В переводе с финского «Essa» - это «необходимо». Что имели в виду древние торговцы-плаватели? Что надо преодолевать эту реку, без нее не обойтись? Или она служила границей племён, за которой начинались совсем другие земли?
ПРОКЛЯТОЕ ПОЛЕ И ХАЛАПЕЯ
Эсса тянется вдоль Березины, но в противоположном направлении. Две реки не соприкасаются, разделяет их широкая березинская пойма с многочисленными притоками и возвышенность-гряда, по которой был проложен тракт.
Попасть из одной реки в другую было непросто, надо было совершить огромный крюк. А начиналась Эсса в пяти верстах от другого не менее интересного местечка – от Холопеничей. В основе названия, по одной из версий, - тоже балтский гидроним. «Халапея» - озеро, образованное рекой. Судя по нынешним оросительным каналам, когда-то так и было – на месте осушенных болот блестела широкая водная гладь.
А основали Холопеничи переселенцы. Есть исторические хроники о том, что в середине XV века князь Казимир «передал канцлеру Михаилу Кезгайловичу 10 данников и 11 тяглых крестьян из деревень Лукомльской волости». Ни о чем не говорит? А мне сразу вспоминается Проклятое Поле – историческое место в Лукомле. По старинной легенде, так называли прилегающую местность, где шла непримиримая борьба между киевскими и полоцкими князьями за обладание краем. Враждующие стороны, согласно легенде, стремились искоренить местное население – кривичей и вселить туда новых людей.
Как видим, в XV веке людьми уже торговали.
В XVIII веке местечком, которое лежало на торговом пути из Борисова в Витебск, владел магнатский род Хрептовичей, принявших графский титул. Им принадлежали также Бешенковичи и Глубокое. Иохим Литавор Хрептович, министр иностранных дел и канцлер ВКЛ, был человеком прогрессивного склада, заведовал академическим образованием и школами. Так вот, он в своих имениях отменил барщину, заменил ее чиншем, строил не только дворцы, но и школы, библиотеки. А сын его – Адам Хрептович дал Холопеничам экономические привилегии, при нем местечко начало заселяться людьми свободными, преимущественно евреями. После первого раздела Речи Посполитой, когда Белая Русь отошла к России, Холопеничи стали центром повета, и в них собирались уездные сеймики, представлявшие среднее дворянство, 1 октября каждого года проводились ярмарки, единственные в повете.
Пушкин мог лицезреть уникальное достояние Холопеничей - доминиканский парафиальный костел, построенный в петровские времена еще Халецкими – выходцами из черниговских бояр Киевской Руси, занимавшими также важные государственные и военные должности в ВКЛ.
Однако мы отвлеклись.
КРУТОЙ ИЗЛОМ БЕРЕЗИНЫ
Большая часть тракта, лежавшего между Эссой и Березиной, петляла по взгорьям, и взор выхватывал покатые спуски в низину, которая вытянулась вдоль левой обочины и поросла низкорослыми тонкоствольными сосенками, покрылась клюквенным мхом.
Преодолеть ее, чтобы выйти на западный берег Березины, было нереально. Вот и пользовались обходными дорогами, одна из которых составляла Борисовский тракт и вела из Минска через Борисов на Лепель и Полоцк.
А из Могилева можно было выехать на тракт через Бобр.
При езде с перекладными расстояние преодолевали быстрее. Пушкин мог гнать экипаж, потому что ему не терпелось увидеть выстроенный Березинский канал.
Начинался он за деревней Замошье, однако оттуда, с тракта, лицезреть сооружение было никак нельзя. Он был далеко за болотом, «за мхами», что соответствовало названию деревни. Ни дорог, ни просек, ни гатей. Когда-то вся березинская низменность была затоплена водой, а впоследствии образовались лесные озера. Их берега слились с окаймлявшей трясиной. Только зимой можно было проложить некий санный путь, о чем напоминали названия – типа «урочище Студенка».(Теперь это территория Березинского биосферного заповедника).
Перед озером Палик Березина делала крутой, почти 90-градусный, поворот на восток и принимала воды параллельно текущего Сергуча. Было что-то мистическое в том, что именно отсюда начиналась искусственная система, построенная восточным соседом после того, как Великое княжество Литовское «приказало долго жить».
ТОЧКА СОПРИКОСНОВЕНИЯ ВСЕХ СТОРОН СВЕТА
И было что-то историческое в задуманном осуществлении грандиозного проекта – соединить две стороны света, проложить водный путь через европейский континент.
Именно в этой точке доселе сходились границы трех воеводств – Минского, Витебского и Полоцкого, и отсюда начиналась цепочка прямоточного сброса воды.
Первое звено канала – Сергучский, связывал Березину с озером Плавно, откуда вода текла на юг. А вот далее начиналась, можно сказать, другая жизнь: на север - спуск к Западной Двине. Перепад, перевал был нейтральным и самым важным: с помощью искусственных дополнений, включенных в природную схему, надо было поддерживать сток воды то в одну, то в другую сторону. Здесь и был прорыт самый важный участок канала – воловогорский, связавший два бассейна. Однако наибольшую «посредническую» роль выполняло следующее звено - озеро Береща. В пушкинские времена оно называлось Берештой (или иначе: Bereszto). Интересно, что, по свидетельству авторов «Словаря всех географических названий Царства Польского», именно оно играло важнейшую роль в насыщении обеих сторон живительным потоком (как береза своим соком) и относилось (так отмечено в "Словаре") сразу к двум административным единицам – к Минской, южной губернии, и Витебской - северной. Далее шла разграничительная линия, делившая край на полоцкие и оршанские земли. Роль пограничной полосы выполняла река, вытекавшая из озера, с одноименным названием - Береща. Вдоль нее был построен Веребский участок канала, испрямлявший судоходный путь.
КУРГАНИСТИКИ, ВЕЛИКИЕ ПОЖНИ И "СЛОБОДА"
Пушкин мог наблюдать древнюю реку прямо с Борисовского тракта. Ближе к Лепелю он тянулся по правому берегу Эссы, с дороги хорошо просматривалось устье Берещи. Там, где она впадала, широкая пойма именовалась Курганистиками. Не менее заманчивое название, не правда ли? Веет от него некоей изначальной основательностью. А объяснение рядом. Курганистики были связаны с Великими Пожнями, при которых стояли три горы – Круглая, Плоская и безымянная, позже получившая имя Таренты – крестьянина, замученного сталинскими «опричниками».
Скорее всего, от Круглой горы, в виде большого сферического возвышения, и пошло название Курганистики. А на Плоской горе селились люди еще 2000 лет назад, крутой северный склон ее обрывался прямо у реки. Сейчас от Берещи – лишь малозаметный след: при осушении болот речка, выполнив свое предназначение и передав функции каналу, умерла.
А Эсса пока жива. В районе Гадивли – на родине известного лепельского краеведа Владимира Шушкевича – потомка древнего белорусского рода, Борисовский тракт пересекает Эссу и выводит на прямую к Лепелю.
В районе Курганистик был перекресток летописных дорог - на восток и запад, на север и юг. Именно в этом месте был Свядский двор. В древности под «двором» (пространство земли) разумели дома и другие строения частных лиц. Интересное упоминание о Свядском дворе я обнаружил в «Инвентаре имения Свяда 1720 года августа 30 дня». Согласно ему, трибунал Великого княжества Литовского зафиксировал в Вильнюсе, что «Антон Скорульский, ковенский хорунжий, и вельможная Барбара из Соколинских, они будут супруги, устно сказали, что в Оршанском повете имеют к продаже имение для Валерьяна Жабы, старосты бельского, и его жены Дороти Жабиной...»
Жабы, породнившись с другим магнатским родом – Плятерами, владели Свядой (сейчас - Слобода) в первой половине XIX века. Это было огромное поместье на стыке трех воеводств. Северная и западная границы тянулись по Береще, пересекали Эссу и по реке Свядица уходили далеко на восток. А там поместье граничило с территорией, входившей когда-то в состав Лукомльского княжества.
ЛУКОМОРЬЕ - ЭТО ЛУКОМЛЬ!
А теперь, внимание! Вы, конечно, помните, дорогой читатель, пушкинскую сказку «Руслан и Людмила»? Первые строчки, из пролога, мы заучивали наизусть:
«У лукоморья дуб зелёный;
Златая цепь на дубе том…»
И днём и ночью кот учёный
Всё ходит по цепи кругом;
Идёт направо - песнь заводит,
Налево - сказку говорит.
Там чудеса: там леший бродит,
Русалка на ветвях сидит;
Там на неведомых дорожках
Следы невиданных зверей;
Избушка там на курьих ножках
Стоит без окон, без дверей;
Там лес и дол видений полны;
Там о заре прихлынут волны
На брег песчаный и пустой,
И тридцать витязей прекрасных
Чредой из вод выходят ясных,
И с ними дядька их морской;
Там королевич мимоходом
Пленяет грозного царя;
Там в облаках перед народом
Через леса, через моря
Колдун несёт богатыря;
В темнице там царевна тужит,
А бурый волк ей верно служит;
Там ступа с Бабою Ягой
Идёт, бредёт сама собой,
Там царь Кащей над златом чахнет;
Там русский дух... там Русью пахнет!
И там я был, и мёд я пил;
У моря видел дуб зелёный;
Под ним сидел, и кот учёный
Свои мне сказки говорил".
«У лукоморья дуб зелёный;
Златая цепь на дубе том…»
Лукоморье… Когда я учился в школе, нас возили к Лукомльскому озеру, на экскурсию. Поражала его ширь, берега тонули в бескрайней мгле, плескались воды, и всплывали сравнения со сказочной стариной. Казалось, что стоишь на краю чего-то необъятного – волнительной летописи, что ли. Всплывала жизнь предков, и озеро-море грезилось необыкновенной картиной, пред которой
«Я совершенный был дурак
Со всей премудростью моею…»
Так вот откуда пушкинское Лукоморье! Вот откуда его «байки» про Финна и Черномора! Пушкин списал поэму с истории про Лукомль! Он был у Лукомльского озера, в междуречье – между Западной Двиной, Березиной и Днепром и впитал «соки» сердцевины Европы. Отсюда веером расходились дороги по всем направлениям. Лукомль стоял в ряду таких исторических мест, как Полоцк и Киев, Смоленск и Вильно.
Александр Сергеевич писал «Руслана и Людмилу», как известно, на протяжении нескольких лет – под впечатлением событий, услышанных из уст няни Арины Родионовны. Но знаменитый, так называемый «пролог», со словами «у лукоморья дуб зелёный…» был добавлен во второе издание поэмы в 1828 году, после ссылки, и, как видим, после проезда через белорусский край. Естественно, непосредственное видение Лукомльского озера слилось с воспоминаниями детства и рассказами няни, от которой он впервые услышал историю.
На слуху в то время были памятные легенды. Народное поверье гласило, что местность в районе Лукомля была театром кровавых побоищ со времен Владимира Мономаха. Историк А.Хмара в 1884 году, в статье для «Словника Царства Польского», отмечал, что из поколения в поколение местные жители передавали весть о неустанных ссорах между киевскими и полоцкими князьями, что выливались в жестокие сражения за междуречье.
«Следы» того противостояния отчетливо прослеживаются в поэтическом произведении Александра Сергееевича. Вспомним, хотя бы, кто предстал пред главным героем поэмы - князем Русланом, когда тот отправился на поиски выкраденной Людмилы? Старец-колдун, «природный финн», который вспоминает годы своей жизни и заключает:
«Узнай, Руслан: твой оскорбитель
Волшебник страшный Черномор…»
Черномор – образ противоборствующей стороны. Путь, который пролегал через Лукомль, тянулся с севера на юг, из варягов в греки. Отображение варяжского плавания находим в словах того же старика-финна:
«Я вдаль уплыл, надежды полный,
С толпой бесстрашных земляков…»
Вся поэма пронизана удивительной связью с лукомским, белорусским, краем. Тут и гусли (Янка Купала: сборник «Гусляр»), и другой, очень характерный для белорусов, музыкальный инструмент:
«Однажды утренней порою
Свои стада на темный луг
Я гнал, волынку надувая…»
Волынка – это дуда. Первое упоминание дуды в старинных белорусских текстах относится к XV веку. До середины XIX столетия дуда была самым распространённым инструментом и активно использовалась в белорусской народной музыке.
А «дуб зелёный»? Вы видели где-нибудь это дерево на самом берегу моря? Не укладывается в голове, а вот в прибрежье озера он абсолютно к месту. Дубовые рощи – дубравы, в междуречье очень распространены, даже лепельские бернардинки жаловались в великокняжеский трибунал на то, что владельцы поместий, вторгаясь в их владения, валили дубы и пилили на части, чтобы сплавлять как товар.
Кстати, в поэме есть ссылка на озеро:
«Вдоль озера, вкруг водопада,
Под мостики, в беседки...»
И «шум немирных челноков», и «мрак лесов», и «полет синицы, ропот вод» - всё как будто взято из белорусской среды. И даже «смертна сеча» ассоциируется с Проклятым Полем вблизи Лукомльского озера.
По легенде, связанной с Лукомлем, вследствие битв, которые сотрясали землю, образовалось мертвое пространство – проклятый необрабатываемый кусок земли. Смельчак, который отваживался тот кусок вспахать, утверждает А.Хмара, умирал на месте. А теперь снова заглянем в поэму. В третьей песне читаем:
«Со вздохом витязь вкруг себя
Взирает грустными очами.
«О поле, поле, кто тебя
Усеял мертвыми костями?
.......................
Зачем же, поле, смолкло ты
И поросло травой забвенья?..»
Всё настолько органично вплетено в ткань произведения, что утверждаешься: несомненно, это междуречье! Взять хотя бы присутствие в сказке второстепенной особы – чашника.
В русском словаре «чашник» — должность и чин при царях XIII - начала XVIII веков. Чашник прислуживал князю, царю на праздничных обедах, в его ведении находились винные погреба, из которых напиток разливался по чашам:
«Их важно чашники носили
И низко кланялись гостям…»
В Великом княжестве Литовском, свидетельствует белорусское энциклопедическое издание, должность чашника известна с 1409 года и была очень почётной. Её занимали лишь представители знатнейших родов, как и должность заместителя — подчашего. Существовали также поветовые чашники.
По одной из версий, именно в связи с винными погребами вблизи Лукомля появилось местечко Чашники. А первое упоминание о нем, говорят историки, соотнесено с князьями Лукомскими, которые владели Чашниками.
А теперь рассмотрим еще один посыл в поэме:
«Там королевич мимоходом
Пленяет грозного царя…».
Кто же это – грозный царь? Конечно же, Иван Грозный, а точнее – его времена. Грозного не пленяли, но зато было побито его войско, и где? Именно при Чашниках, совсем рядом с лукоморьем-Лукомлем, в каких-то тринадцати верстах.
Это эпизод Ливонской войны. Во второй половине XYI столетия Иван Грозный направил большую когорту стрельцов за Двину, для сооружения укреплений к югу от Полоцка. По разным оценкам, русская армия насчитывала более пяти тысяч человек. Хронист М.Бельский указывает, что в отряде вместе с татарами было человек «8000, следовавших из Чашников».
Пожалуй, можно сказать, что именно тогда впервые была использована тактика партизанского нападения.
Легко ориентируясь на местности, легкая конница литовского гетмана внезапно напала на военный лагерь, и русское войско почти полностью было разгромлено. Остатки спасались бегством в Полоцк. Погиб тогда русский князь Пётр Иванович Шуйский.
Лукомль был родовым гнездом князей Лукомских герба Roch, которые, по мнению того же Хмары, происходили из династии Гедиминов. Почему «там русский дух... там Русью пахнет!»? Уже в XIY веке Лукомские владели не только Лукомлем, а и Стародубом, и обширной частью Руси литовской. Лукомские были пропитаны «русским духом», и только благодаря протекции короля, сохраняли положение в своем округе.
Непонятно только, кого имел в виду Пушкин, когда говорил об «ученом коте», что «ходит по цепи кругом».
«Идёт направо - песнь заводит,
Налево - сказку говорит…»
Можно представить, что это герцог Андрей Лукомский, которому выпала нелегкая судьбина – несмотря на противостояние между севером и югом, сохранять положение, свой край, свое достояние и людей, которые терпели невзгоды от постоянных стычек. Вот он и мечется, как тот кот: то направо, то налево…
Отсюда связь с «царевной», что «в темнице тужит».
У Лукомских были дочери. Герцог выдавал их за знатных особ, удерживая таким образом власть в крае. Хмара пишет, что и сам Андрей, и его кровные, сохраняли положение благодаря королевской протекции. Мария, дочка Андрея Лукомского, известна как первая супруга великого князя Витольда. А Богданка была выдана в жены Яна Радзивилла, прозванного Бородатым, – каштеляна троцкого и маршалка литовского.
В поэме есть намек и на него. Вспомним, как во второй песне Людмилу готовят к встрече с похитителем-супругом, дверь открывается, и что она видит?
«Арапов длинный ряд идет
Попарно, чинно, сколь возможно,
И на подушках осторожно
Седую бороду несет;
И входит с важностью за нею,
Подъяв величественно шею,
Горбатый карлик из дверей:
Его-то голове обритой,
Высоким колпаком покрытой,
Принадлежала борода…»
Встречаем в поэме и отражение политических козней, свойственных эпохе воинственного раздробления на воеводства и княжества. Хитрая героиня Наина посещает Черномора, и:
«Ей карла руку подает,
Вещая: «Дивная Наина!
Мне драгоценен твой союз.
Мы посрамим коварство Финна…»
Победы добывались не только с помощью пик, копий и сабель, но и договорами, союзами и тайными соглашениями. Как тут не вспомнить австрийско-русские договоренности о разделе Речи Посполитой!
Торговые пути – шляхи, что скрещивались в Лукомле, были той самой «золотой цепью», скреплявшей отношения севера с югом. Именно сюда Екатерина Вторая обратила свой взор после присоединения территории к Российскому государству и приказала строить канал. Естественно, Пушкин не мог не проехать мимо знаменитого места, и не воспользоваться гостеприимством белорусов, что было главной чертой их характера. «И там я был, и мёд я пил», - подытожил он вступительную часть поэмы – пролог, написанный, как я уже сказал, после прогона через Беларусь.
СЛОБОДА В ЧЕРТЕ ОСЕДЛОСТИ
Когда прорыли канал, началось промышленное освоение края. «Златую цепь» теперь крепко держал в руках российский император. Он надежно связал оба конца цепи – северный и южный, а середина, или сердцевина, сместилась западнее Лукомля – в Лепель. Основным источником дохода стал лес. Междуречье было настолько одарено произраставшим лесом, что его резали все губернии, примыкавшие к судоходно-сплавной Березинской системе. Плоты плыли в обе стороны – в Ригу, в балтийские порты, и в Киев, откуда далее – в Черное море.
Лукомльского княжества к тому времени уже не было, торговые шляхи сместились и пролегли вдоль водно-сплавной системы. Так получил развитие Борисовский тракт, при котором значительную роль стало играть Свядское поместье.
Возвратимся к нему. На юге поместье окаймляла Свядская пуща, исчезнувшая с современных карт насовсем. Пущу вырубили.
Словно в назидание за промышленное вторжение в природу, Свяду нарекли в советское время Слободой. Однако «корни» названия все же в глубине лет. Слобода Свядская, или Свяда Городок, упоминается в тех же «трибунальских» документах XVIII века как селение-спутник при Свядском дворе. Скорее всего, в городке жили переселенцы. Отчасти ответ на вопрос, кто жил в «слободе», дает другой населенный пункт с таким же названием. В Лепельском крае была еще одна Слобода, хотя: почему была? Она и сейчас есть, при большаке в Уллу, в пушкинские времена входила в состав гмины Мартыново.
Так вот, в справке о мартыновской Слободе записано, что это «еврейская колония» с молельным домом. Насчитывала в то время 28 жилых строений.
Неизвестно по какой причине, но Екатерина Вторая, принимая решение о строительстве канала европейского масштаба, ограничила сферу расселения еврейской диаспоры. В 1791 году была определена черта оседлости, за пределами которой запрещалось постоянное жительство евреям, за исключением нескольких категорий.
Черта оседлости охватывала специально оговоренные населённые пункты городского типа, например, местечки. В Лепеле тоже, по переписи 1880 года, проживало 2458 евреев, что составляло примерно половину всего состава. Об этом рассказал автор статьи в «Словнике» под псевдонимом «М.К.», что легко расшифровывается как «Михаил Кустинский» - лепельский помещик, историк, член Московского императорского археологического товарищества.
Сегодня, на основании его исследований, мы можем восстановить первоначальную картину Лепеля.
Город делился на Старый и Новый. Согласно первому письменному упоминанию, Лепель в XV веке – это частное поместье. А в 1439 году сын великого князя литовского Сигизмунда Кейстутовича – Михаил отдал Лепель витебскому костелу, исполнив просьбу святого отца Кухарского. Король Александр это предприятие утвердил и вдобавок додал от себя Боровенское войтовство (административно-хозяйственная единица на территории Беларуси из состава великокняжеских земель), а также веси Машчёны, Соржицу и три корчмы в Витебске. Когда в 1541 году очередной король польский Сигизмунд I основал витебскую плебанию (плебан – католический священник городской церкви), то, с согласия вильнюсского кафедрального собора, закрепил за ней ряд имений, в том числе и Лепельское, а для содержания ввел монополию на продажу спиртных напитков.
По-видимому, с того времени развернулась настоящая война за прибыльное место.
КТО ОСТАНОВИЛ ГРАБЕЖИ
Развернулась настоящая война за прибыльное место. Виленский капитул, не в состоянии оборонить и защитить Лепель от могучего соседа (от “Rosyan Polocka”, - так в «Словнике»), совершавшего нападения и грабежи, отдал его в аренду Сигизмунду II Августу с условием, что, если король остановит беспредел, то получит впридачу и часть кафедральных владений. Король этого не сделал, долгие переговоры о перемирии с Москвой не увенчались успехом, и в 1568 году, после окончательного разрушения местечка, оно перешло к Юрию Зеновичу, каштеляну смоленскому, который руководил обороной Лепеля и заслужил на него пожизненное право. В 1570 году Зенович стал лепельским старостой. А спустя какое-то время от Зеновича (пока нет сведений, как и почему; если верить «Словарю», то в связи со смертью, а по другим данным, тот был еще жив) Лепель перешел в руки Николая Монвида Дорогостайского – воеводы полоцкого, также с правом пожизненного наследования. В 1577 году Дорогостайский также занимал пост лепельского старосты. Новый король Стефан Баторий, овладев Полоцком, Лепель отобрал и снова возвратил виленскому капитулу, который к новому приобретению отнесся прохладно.
В целях безопасного правления, чтобы пресечь дальнейшие разрушительные действия, в 1586 году Лепельское поместье продали уроженцу Полоцкой земли Льву Сапеге за 1200 коп литовских грошей (для сравнения: копа составляла 60 грошей; хорошая корова стоила 1,5 копы, а волока земли – 21,36 га – от 10 до 20 копей).
Лев Сапега, сторонник развития костелов на Литве, обе части, старую и новую, со всеми окрестными весями, отдал под обустройство монастыря - ради процветания религиозных дев, виленских бернардинок.
Но и тем не суждено было утвердиться в крае. Перемены грянули с разделением Речи Посполитой и устройством соединительного канала.
МОСТ МЕЖДУ СЕВЕРОМ И ЮГОМ
Канал жизнь преобразил. По нему сплавлялись неисчислимые кубометры леса, перевозились товары, пожитки, скарб. Люди обменивались достижениями, встречались, женились. Можно сказать, канал вскрыл новую эру взаимных связей.
…Борисовский тракт выводил на мосты, которые соединяли обе части Лепеля. Да, они были отражением прогресса человечества, свидетельством взлета инженерной мысли. Это были также «мосты» между севером и югом, «мосты» взаимопонимания между враждовавшими доселе воеводствами. Направо и налево стояли шлюзы и плотины – как разбросанные бурным потоком препятствия.
Здесь и мог наблюдать Пушкин канал в действии, подъем и опускание затворов, укрепленные берега камер. А при удачном стечении обстоятельств - прохождение барок, струг, лодок, байдаков или барж. Пассажирского перемещения в то время еще не было, оно появится позже. Директор Лепельского краеведческого музея А.Стельмах в своем исследовании «О некоторых проблемах судоходства и сплава леса по Березинской водной системе» отмечает, что перед Первой мировой войной ходили пароходы по маршруту Борисов-Лепель, причем движение было организовано так, чтобы «летом пароход останавливался у шлюза № 8 в Веребках, откуда подвозились пассажиры и грузы в Лепель и обратно». Товаро-пассажирский пароход «Лина» совершал два рейса в неделю, туда и обратно.
Я представляю восторг Пушкина. Он был в самом центре грандиозной новостройки и лицезрел взлет инженерной мысли. Сколько ума, расчетов и труда было вложено, чтобы соединить два полюса Европы! Поистине достижение! Лепель стал не только повятовым городом, но и портовым – далее речные суда входили в Ульянку-Уллу, которая на всем своем протяжении, до впадения в Западную Двину, также выполняла одну из функций Березинской системы.
Пушкин стоял на берегу Лепельского озера и мысленно проплывал весь маршрут. Водой можно было сплавиться в Полоцк – следующий пункт поездки. Но времени на приключения не оставалось, и он коротко бросил ямщику: «Гони!»
Карета проехала мосты и вкатила на следующий сухопутный прогон – Полоцкий тракт.
ЧТО ХОТЕЛ СКАЗАТЬ ВЕЛИКИЙ ПОЭТ ДЕСПОТУ-ЗЕНОВИЧУ?
Конечно, Пушкин был рад, что воспользовался старым маршрутом, поехал напрямую, на Полоцк. Риск стоил свеч: он не только увидел новое, познакомился с краем, присоединенным к империи, но и обогатил свой ум свежими идеями. Уже в поездке, наверное, рождались первые строки будущей поэмы «Руслан и Людмила».
Рассказать открыто об увиденном он не мог: нарушил поднадзорный режим, строгое предписание возвращаться из ссылки определенной дорогой. Вот почему в рассказе «Станционный смотритель» тракт, по которому едет герой, помечен звездочками – своеобразно зашифрован. И нет нигде упоминаний о посещении междуречья.
А теперь – еще один довод в пользу того, что автор «Станционного смотрителя» был в Лепеле. Деспот-Зенович, которого навестил Пушкин в селе Колпино, - это не кто иной, как отпрыск того самого Зеновича, что получил Лепель в пожизненное владение, на правах защитника от неприятеля.
Зенович был выходцем из старинного рода герба «Деспот». Приставка «Деспот» к представителям этого рода приклеилась в конце XVII века, когда появилась легенда о происхождении их от деспотов сербских (Сербская деспотия — государство, располагавшееся на Балканском полуострове в XV—XVI веках, впоследствии вошедшее в состав Османской империи).
В 1878 году, в журнале «Русская старина», было опубликовано завещание Юрия Деспота Зеновича, составленное им в 1582 году. Судя по этой дате, Зенович был жив, когда Лепель у него отняли и передали Дорогостайскому. Как и почему, непонятно. Кустинский пишет, что по смерти. Однако, если исходить из даты написания завещания, то – еще при жизни. Дорогостайский уже в 1577 году занимал должность старосты.
В завещании Зеновича речи о Лепеле нет, называются другие владения. Упоминается, правда, некий «двор мой в месте виленском на заречю лежачый». Однако это вряд ли относится к нашему краю. Но зато в конце завещания стоит многозначащая фраза: «Подпись руки господарское. Лев Сапега писарь». Так вот откуда Сапега «ложил глаз» на Лепель, выкупив его в 1586 году за 1200 коп литовских грошей!
Зная об этом, Александр Сергеевич Пушкин не мог не проехать мимо Колпино с тем, чтобы не высказать потомку старинного рода Зеновичей свои впечатления, не мог не сказать тому: «А Ваш предок не зря воевал за Лепель. Он стал уникальным местечком!»
ВЕНЧАЛА ТРАКТ УЛИЦА ПУШКИНСКАЯ…
В память о великом поэте одну из лепельских улиц в дореволюционный период назвали Пушкинской. Пока неизвестно, в каком году.
А была она центральной: вела с «пятачка», откуда веером расходились улицы, на берег озера. Там лежало среди волн «разбитое сердце» города: островной старинный замок.
В послереволюционное время ее переименовали в Ленинскую, а Пушкинскую «сместили» на край города, к набережной Уллы.
Но историю не зачеркнешь. Постепенно она воспроизводится: благодаря свободе слова и обращению к источникам. Какой была настоящая Пушкинская улица, можно увидеть на фотографиях Фидельмана, выполненных в конце XIX - начале XX столетий. Снимки «проживают» сейчас «вторую жизнь» - их копии, в увеличенном масштабе, открыто выставлены на всеобщее обозрение при входе в городской парк.
А женщинам Лепеля очень хочется верить, что великий поэт не обошел вниманием и их сообщество. И они близки к истине. Сложилось мнение, что Александр Сергеевич был настолько любвеобилен, что «не пропускал ни одной юбки». «Много могу я насчитать поцелуев, с тех пор, как этим занимаюсь…», - говорит он словами автора в «Станционном смотрителе», когда описывает беспрекословную Дуню.
Что ж, такое было время – потех и любовных услад, особенно в среде аристократов.
Никто не может утверждать, что барышню из «Станционнного смотрителя» Пушкин приметил в Лепеле, однако «след» прославленной фамилии есть и там.
В Полоцком зональном архиве я наткнулся на заявление учителя Антона Адамовича Пушкина от 7 ноября 1918 года. Думаю, что он преподавал словесность. Называется документ «прошение». «Имея желание поработать в единой трудовой школе и чувствуя влечение к труду народного учителя, прошу о предоставлении мне таковой должности…», - писал Антон Адамович. Обратим внимание: стиль и стержень прошения с «характером» Александра Сергеевича. Не правда ли? Интересно, что место учителя однофамильцу поэта «приглянулось» во Франопольской волости – той самой, чрез которую протекал канал, - он мог продолжить карьеру учителя в Веребской школе.
…Переехав Березинскую систему, путник попадал в Старый город, откуда начинался другой тракт – Полоцкий. Мы о нем поговорим, однако в другой раз.
А сейчас хочу спросить: вы уверовали, что Пушкин бывал в Лепеле? Правда, это не столь важно? Важнее другое: восстановить прошлое, прикоснуться к тропам, по которым ходили наши предки, хоть на мгновение вдохнуть глоток той старины, которой овеян край. Приобщение к истории дает ощущение единства и неразрывной связи поколений. А корни наши неистребимы.
31.05/15
P.S. Сегодня открыты новые архивные сведений по истории края. Они касаются, в основном, далекого прошлого Лепеля, и несколько по-другому преподносят время событий. Здесь я оставил даты прежними, без изменений. А более достоверная картина изложена мною в последующем исследовании - читайте материал "Былинные земли. Чаша Грааля в долине Vla A".
26.12/20