58.
Я вытащила в ограду кружок, связанный бывшей хозяйкой избы из разноцветных тряпочек, и села на него, привалившись спиной к поленнице. Мне хотелось остаться совсем одной, без интернета, без сотового телефона, без Антона, без мужа и даже без фотографий Ксении Григорьевны.
Итак. Кто я? В детстве – сероглазая девочка-отличница, автор лучших сочинений по литературе, любительница сказок и мечтательница.
Отроковица, по-прежнему отличница, верящая, что во взрослой жизни всё само собой будет хорошо – университет, работа, замужество, дети…
Но!
Жизнь оказалась сложнее судеб Онегина, Печорина, Базарова и Андрея Болконского; с замужеством срослось далеко не сразу.
С работой вот – да, срослось. На работе я чувствовала себя настолько комфортно, что первые пятнадцать лет свято верила в то, что я – это следователь.
Считала себя следователем чутким, прозорливым, ответственным, гуманным, ну и красивым, чего уж там… И была уверена, что таковой меня считают все, кто имел со мной дело.
Первым звоночком стал случайно подслушанный разговор.
Как-то после допроса в СИЗО я закрыла «своего» воришку в бокс, как полагается. Дело было летом, я была в мягкой обуви без каблуков. Мимо меня по коридору процокала контролерша на каблуках. «Мой» воришка решил, что это я ушла и начал громко знакомиться с обитателем соседнего бокса.
- Серый ты, что ли?
- Филимон, никак ты?
На всю жизнь мне запомнился следующий фрагмент их диалога:
- Моя следачка – Лушка-Волкодавка. Но она ничё, нормальная баба!
- Это для ТЕБЯ она нормальная. А для других - такая же беспредельщица, как все.
Вроде бы ничего особенного, а вот поди ж ты, врЕзалось намертво и послужило первым поводом для моего охлаждения к работе. Удовлетворение от себя-следователя рассыпалось, как карточный домик. Постепенно меня стало тяготить всё, начиная от работы и кончая бытом. И если главный конструкт моей личности, как сказала Нателла, – способность действовать в Неизведанном, что ж, я и по этой планочке пройду до конца!
Для начала я решила провести эксперимент над человеком, запрещенный ООН, если не ошибаюсь, в 1947 году. Человеком, над которым предполагается произвести эксперимент, разумеется, буду я сама. И заключается он в следующем. Откуда-то я ЗНАЮ, что сегодня должен состояться разговор с Японкой. Она приходит ко мне во сне. А если я НЕ БУДУ спать, как потекут события?
Стимуляторов в виде крепкого чая и кофе для чистоты картины решила не пить.
Приняв решение, свернула коврик и прошла в кухню. На часах было без десяти минут полночь. Сотовый отключать не стала из чувства осторожности. И свет тоже не выключила. Положив сотовый на стол, села лицом к двери.
Хватило ума посмотреть на фото Ксении Григорьевны, где она на фоне церкви, и перекреститься на эту церковь. А на дальнейшее ума не хватило, поэтому всё пошлО непредсказуемым и неконтролируемым образом.
Первым прочувствованным мной изменением было впечатление тяжести. Это было похоже на перегрузку, описываемую космонавтами. А из моего личного опыта – на то, как я валялась в канаве в ночь знакомства с Белыми Журавлями. Руки, ноги, всё тело и даже мысли стали тяжелыми и неповоротливыми. Потом пришло впечатление полной обездвиженности, выйти из которой не помогало никакое напряжение воли.
На фоне электрического света стали возникать мелкие темные пятна, которые плыли от двери по направлению ко мне, становясь фиолетово-зелеными. Примерно в метре от меня они исчезали и начинали новый наплыв от двери ко мне, с каждым разом увеличиваясь в размерах. Расстояние между мной и границей их исчезновения оставалось прежним – в пределах метра. Наконец они стали такими большими, что стали казаться однородной фиолетово-зелёной массой. По мере её приближения ко мне я разглядела, что она не сплошная, внутри неё есть просвет.
За долю мгновения просвет ассоциировался у меня с дверью, через которую можно выйти. И тело моё после этой ассоциации обрело такую лёгкость, что меня буквально вынесло через этот просвет к двери, а в сенях я уже столкнулась с Японкой и её собакой.
Распахнув перед ними двери кухни, я радостно поприветствовала обеих.
59.
Она была в шелковом платье, перехваченным на талии тонким поясом. Платье это струилось на ней и дышало, переливаясь то красными тюльпанами, то молочно-белой, серебристой сакурой. Её собака с повизгиванием бросилась мне на плечи и двумя взмахами языка увлажнила моё лицо.
Мы сидели с ней на кухне, точнее, сидела она, а я накрывала стол. Дратхаар пробежался, цокая когтями по деревянному полу, потом подошел ко мне, протянул лапу и коротко гавкнул. Я кинула в его пасть уже приготовленную сосиску, он заглотил её, вся задняя часть его тела при этом вилась от избытка радостных чувств. Он лег у её ног, растянулся и задремал.
В мягкой тишине деревенской ночи Японка рассказала, что мужа постоянно нет дома, а в последнее время нет дома и сына, потому что он берет его с собой на императорские охоты, оставляя на неё управление немаленьким хозяйством. Что ложась спать, она, попадает в волну, несущую ко мне, но в последнее время возле моей калитки бушует шторм. А сегодня было тихо, и волна спокойно внесла её в открытую калитку.
Помолчали.
- Вы с родителями долго жили? – спросила я.
- До самого замужества.
- Вот представьте себе, перед вами три человека: ваш отец, ваша мать и вы. Какие два из этих людей похожи и отличаются от третьего? Думайте.
Она задумалась.
Наконец неуверенно, так же, как и я недавно перед Нателлой, предположила, что она отличается от двоих – отца и матери.
- Поясните.
- Отец и мать всю жизнь любили только одного человека. Отец любил только мать. Мать, будучи первой красавицей императорского двора, любила только свою красоту. А я люблю всех, кого приводит в мою жизнь богиня Аматэрассу. Люблю мужа Люблю сына. Люблю мать мужа. Люблю его сестёр, как бы они ко мне ни относились. Даже вот этого пса – люблю, - кивнула она на дратхаара.
Дальше она мне рассказала типичную женскую историю про то, как сёстры её мужа поодиночке приезжают к ней, рассказывая гадости одна про другую и рассказывая гадости её мужу про неё. Муж, зная всех троих, посмеивается, велит ей гнать сестренок в шею, но она любит и жалеет каждую. Старшую сестру бросил муж и ходит к гейше, младшая сама изменяет своему супругу уже не в первый раз. Сестры мужа, воюя друг с другом, считают её дурочкой, не способной к войне. Мать мужа увлекается новомодной религией и заставляет её ходить в храм богини Каннон. При отказе забыть богиню Аматэрасу тоже жалуется на неё сыну, но тот, любя свою жену, опять посмеивается, не принимая упреков матери всерьёз.
И она не прогоняет ни свекровь, ни золовок. И принимает вместо благодарности от каждой смех, негодование и нарекания за неумение жить.
- Это очень тяжело – любить всех. Но я – люблю…
Я задумалась. Потом на короткое мгновение ощутила укол зависти. Моя жизнь сложилась так, что все ростки любви приходилось жёстко подавлять, я не была способна к такой любви.
Видимо я произнесла эту мысль вслух, потому что Японка медленно покачала головой и откликнулась, впервые за всё время нашего знакомства возразив мне:
- Вы видите любовь и умеете уважать её в других. Вы не смеётесь над любящими и не считаете любящих бесхарактерными и бесхребетными. Вы не пользуетесь любящими вас как ненужными деревянными палочками, отбрасывая их в корзину после еды.
- И что хорошего это может значить для меня? – горько усмехнулась я.
- Только то, что и вас любовь не оставит своими дарами…
Дратхаар поднял голову, басовито тявкнул в знак подтверждения слов хозяйки и снова опустил её на лапы. Это короткое подтверждение было настолько уместным и осмысленным, что мы посмотрели друг на друга, потом на собаку, потом снова друг на друга.
Улыбнулись.
Ей очень понравился Дилин творог, пока я накладывала еще одну порцию в её тарелку, успела ей сказать, что любовь – и есть смысл её жизни на этой земле. Что любовью своей она прогреет всех вокруг себя, и это тепло будет таким крепким, что станет оберегом для её поколения на многие столетия.
По её губам скользнула улыбка, и мне вдруг открылось, сколько она пережила за своё умение любить.
Она отозвалась на вибрацию моего трепета:
- Я поняла. Если смысл моей жизни - это любовь, я не буду отныне этого стесняться. Я теперь знаю, что все, любимые мной, будут со мной всегда, во всех моих жизнях на этой земле. И я всегда буду любить их.
Разноголосо пропели первые петухи.
Я проводила гостей до калитки, причем дратхаар так не хотел прощаться со мной, что взвыл, когда хозяйка положила на него руки, потом взвизгнул и пытался броситься ко мне, но петухи запели вторично, и он метнулся назад к её ногам.
После третьих петухов тело сковало немыслимой тяжестью, и сознание ушло от меня в момент, когда я со стороны ограды закрывала после гостей калитку.
60.
В висках ломило, руки-ноги были тяжеленными, я не могла оторвать головы, положенной на руки, от стола. Послышался скрип открываемой двери, а я под действием перегрузки, не могла ни оглянуться, ни пошевелиться.
- Тихо-тихо, - услышала я мужской шепот. - Сиди спокойно, девочка, и останешься жива.
Девочкой меня не называли лет двадцать как. Интонация - вполне доброжелательная, без угроз, с лёгким среднеазиатским, как мне показалось, акцентом. Голос не принадлежал никому из знакомых мне мужчин.
http://proza.ru/2015/06/13/427
Продолжение следует.