У моей бабушки Тони, ныне покойной, было два брата – Гоша и Ваня. Непохожие, судя по её рассказам, ну совершенно разные, будто не от одних родителей на свет произошли. И по внешности, и по характеру. Бабушка называла их "братушки". А еще часто про них говорили: "ну, прямо небо и земля".
Землей, значит, старший Георгий числился - черноглазый крепыш, брови и волосы тоже как смоль, а характер - огонь. Уважал крестьянский труд, землю да лошадей, к ним и тянулся с мальства, запрягая конягу-пахаря с ранней зари вместе с отцом. Всё-то у него получалось ловко, с удальством – и с механизмами обращаться, и с животиной домашней. Девчата тайком любовались, не одна по парню-красавцу сохла. Силой Гоша мог померяться с кем хочешь, никого не боялся. Жизнелюб цепкий, и за себя и за Ваню постоять умел, может, порой даже слишком задиристо, с азартом-куражом. В отца, Ефима Константиновича, уродился, героя Первой мировой, кавалера воинской славы… В честь Георгия Победоносца и назван был сынок-первенец.
А небом получился младший - Ваня. В нем всё наоборот: русачок голубоглазый, нежный и смиренный "как голубь" (бабушкино сравнение), не по-крестьянски интеллигентный. А главное добряк – мухи не обидит. В прямом смысле всех жучков-червячков трогать не давал, даже посмеивались над ним за это. Читать с детства привык-полюбил и выбрал профессию школьного учителя, русского и литературы. Хотя мог при случае и математику, и историю с географией вести – как бывало порой нужно в небольшой школе городка Заозёрного, что под Красноярском.
Бабушка Тоня всё приговаривала благоговейно своей маленькой дочке - моей маме: "вот чуток подрастешь, пойдёшь к дяде Ване учиться!" И она мечтала, моя мама...
Детвору дядя Ваня, сам еще безусый, жалел, как всё живое и хрупкое. Старался объяснить им урок, прилагая к обучению несмышленышей всю свою душу, чуткую к чужой боли, нужде и изъяну. Совсем не сердился, когда шмыгающий носом первоклашка с грехом пополам называл буквы: вэ, а, зэ, а" и на вопрос, что же тут написано, радостно-бойко вскрикивал "Сахарница!".
И подкармливал их, бедолаг, частенько, в особо голодные времена – чем мог, от себя отрывая.
А вот девушек "дядя Ваня" стеснялся, краснел при встречах. И глаза небесно голубые опускал под ресницами, прятал. Боялся обидеть красоту даже взглядом.
А еще миролюбец Ваня был, пацифист, то есть. В мать пошёл, в смирную Анну – как определяла родня - "культурную да богомольную"…
Обоих "братушек" взяли в армию сразу после начала войны. 25 июня 41-го страшного года провожали их до станции мать с отцом, племянница - моя пятилетняя мама, да молодая жена Георгия Катя. А вот Ваня жениться так и не успел…
Его первым и убили, вскоре же, под Брестом, в котле том адском, где тыщи наших людей полегло. Скосили орудия смерти "дядю Ваню" точно цвет полевой…
Да и не мог он - пусть и ответно - убивать, видимо. Не могло выносить его милосердное сердце такого зверски-нелюдского изничтожения Богом рожденных детей – хоть наших, хоть не наших…
«Христос с ним... был и есть...» - так прошептала обезумевшая от горя мать Анна, узнав в начале августа о гибели сына в неравном бою.
И померкло небушко для Анны. Почти ослепла...
Не то Георгий: злость на фашиста, обида за родную землю, вскипевшая в его здоровом от природы и сохи организме, провела его почти невредимым через всю войну. Драться умел сибиряк, аки тигр уссурийский! Уже думали мать с отцом с тайной надеждой, что увидят второго сына живым…
Но не пощадила судьба: похоронку принесли уже после Победы, погиб Георгий накануне ее, при взятии Берлина. Сложил свою буйную головушку где-то под европейскими липами - "Унтер ден линден"... Достала-таки одна из последних пуль.
«Готовься, мать, к новым слезам» - чуть слышно произнес тогда Ефим Константинович, приняв в задрожавшие руки бумагу, зловещую как лихая ночь.
«За Ваней пошёл, не оставил брата… А мы уж как-нибудь…» – добавил после, как-то сразу просев в голубино-глубинное, окончательное стариковство.
"За Ваней пошёл..." А ведь оно и верно: куда же земле без неба-то?
А через год и отец отправился в мир иной, опередив жену Анну на семь лет. Анна же незадолго до своего смиренного ухода видела над окошком двух ангелов, один русый, а другой - темноволосый. И они улыбались ей...
Ни они, ни бабушка моя, ни вдова Катерина так и не узнали, где покоятся останки убиенных воинов Ивана и Георгия, в какой братской могиле или так, под звездочкой, зеленым деревцем и вечным солнцем...
Бабушка моя Тоня, пока могла, ездила поклониться к Могиле Неизвестного солдата, что под Кремлевской стеной. И нам, троим внукам, в мирном времени оттепели родившимся, память-легенду о двух своих братушках передала:
Вечная память р.Б. Иоанну и Георгию.
Помяни, Господи, их во Царствии Твоем!