На ходу перелистываю фото на фотоаппарате, просматривая четкость. Вышка мне кажется странной, словно кусок сдвинут в бок. Увеличиваю, и становится понятно, что часть здания полупрозрачная: верхняя площадка будто парит в воздухе, опираясь только на лестницу и тонкие ребра углов, держащих его словно паутина и не дающих оторваться от земли и улететь.
Охереннно. Глюк камеры. Причем чрезвычайно удачный.
Это не сравнится ни с размытым углом фотографии старой могильной плиты, ни с теми призрачными опорами старого моста, что вышли в начале весны.
Моя камера не перестает удивлять. То ли с матрицей что-то неладное, то ли я реально притягиваю чудеса. Надо будет перегрузить аппаратуру. Иначе запорю все снимки.
— П-р-р, буренка, смотри, куда идешь, — у самого крыльца останавливает меня Рома, — нос разобьешь. — Распахивает дверь и, галантно наклонившись, машет рукой: — Прошу, мадам.
Делаю реверанс и отвечаю в тон:
— Мерси, мсье... — хлопнув ресницами, скрываюсь в проеме. Из меня отличная леди.
— Поцалуйтесь, дети мои, — Денис изображает из себя преподобного, сложив руки в молитве и благостно на нас смотрит, — да породите, во имя Ктулху, новую жизнь.
— А ***м по губам вы не хотите, падре?
— Да ладно, ты такая симпатичная мамзель со своими патлами, — пока я пихаюсь с Денисом, Ромка орет:
— Ребят!
Посреди комнаты перед диваном — низенький столик с серым монитором на нём, провода, несколько дисков, остатки от разбитой клавиатуры. Вдоль стены — шкафы с книгами и посудой.
— Воу-воу... следы современности..
— Блока*, увы, нет. Как, впрочем, и электричества, — щелкаю выключателем.
— Забрали блок, но оставили посуду, постельное. Шкаф почти не тронут, хоть и упакован... — Денис рассматривает тарелки с красным и синим узором. — Смотри: кружки, статуэтки. У моей бабушки похожие были, когда я мелкий в деревню приезжал. Советские. В девяностых такие точно не производили — клеймо СССР.
— Чувак, люди посуду покупали и прятали под стекло, она десятилетия стояла нетронутой.
— Ладно, уговорил, — он машет рукой.
Блок сперли, монитор бросили, клаву расколошматили.
— В холодильнике все сожрано! — орет с кухни Ден и высовывается из-за дверцы старенькой бирюсы. — Оставили только скелеты, явно несвежие.
— Труху от круп и банки с чем-то странным, — брезгливо одергиваю руку от полки голубого гарнитура. — Оно живое и, возможно, шевелится.
— Идеальный порядок. Даже плита чистая и стол убран, словно ими и не пользовались, —
снимаю накрытый скатертью столик с подносом, на котором пара кружек, нож и прислоненная к стене разделочная доска.
— Хавчик нащел! — от восторга пацан дает петуха.
— Не трогай, он может быть живым, — отбираю консервы. Стандартная круглая шашка тушенки, вздутая. Девяносто восьмого года. — Не такая уж и древняя. Хм, всего-то пятнадцать лет. Не срок для консервов. Ну, хоть со временем мы разобрались, — возвращаю жестянку пацану и топаю к следующей двери. — Не вздумай жрать!
Спальня. Шкаф, кровать, тумбочка и дверь — наверное, в кладовку. В шкафу несколько рубашек, брюки, еще какое-то шмотье и гремящий банкой глазастый ГП-7**. Очень логичное соседство, трусы и противогаз. Запасливый чувак здесь жил, ничего не скажешь.
К чему противогаз, если здесь была стандартная больничка, без Эболы и СПИДа? Повертев игрушку в руках, запихиваю в рюкзак. Тебя, малыш, я заберу. Еще пригодишься, когда в очередной раз случайно раздавлю на химскладе ампулы с кислотой и щелочью.
(Такая вещь пусть лучше не пригодится, чем нужна, а под рукой не окажется.) Я осторожен, но и на старуху бывает проруха. В прошлый раз вылетал из оружейного ангара, в котором клубился едкий дым, так, что только пятки сверкали. А ведь кто знал что на территории в/ч*** окажутся реактивы? Если реактивы. Ампулы на миллилитров 30, с маркером на горлышке — красный, синий. Идентифицировать на месте у нас не вышло, с таким я тогда впервые столкнулся. А вот Ден как-то раз нашел на подобном складе распредпункта части небольшую упаковку ампул. Иприт. Отравляющий газ используемый вооружением. Такие дела.
— А здесь поблизости нигде не производят биологическое оружие? — рассказ Ромы о выбросе в Свердловске явно произвел неизгладимое впечатление.
— Есть, Подольск. Там проводят испытания всевозможных микроорганизмов, не знаю только точно, на чем они специализируются. Если у них что-нибудь рванет, то нам всем несдобровать — так же, как и правительству. Насколько помню, ответственный за безопасность военного городка под Свердловском, как только дело дошло до верха, покончил с собой. Следом за ним — один за другим все, кто успел, свалили с того корабля, шапки летели влет. Так что здешние перестрахуются лучше с десяток раз, чем допустят маломальскую утечку. Тем более что официально они занимаются вполне мирной деятельностью: ищут лекарства. Их дело — защита. Как бы оружие биологического спектра давно прикрыли, еще во времена холодной войны. В случае выброса дело получит огласку и за пределами страны и, если окажется, что данный штамп не является уже давно косившим города... Сам понимаешь, — он многозначительно умолкает, готовясь то ли сказать нечто важное, то ли выжидая, когда Денис за него закончит, — тогда начнется ****ец. Это будет гол в свои же ворота. Обвинение в несоблюдении международного договора. А это никому не нужно.
В кладовке меня встречает не меньший сюрприз — костюм химзащиты. Причем явно не дезинфектора. Серая плотная резина — плащ и комбинезон. Такой бывает в армии и на предприятиях у аварийных бригад. ОЗК****. Используется как при химических, так и при радиационных аварийных ситуациях. Интересно, а что говорит счетчик Гейгера? По спине пробегает холодок.
— Ден? Проверь-ка, как здесь с радиационным фоном.
— А что? Есть подозрения? — Слышу, как он копается, выискивая на дне рюкзака трофейный дозиметр, и вглядывается в табло.
— Четыре десятых... — счетчик трещит, высчитывая радиацию в воздухе, побледневший Денис протягивает устройство. — Ребята, собираемся назад к домам. Без понятия, что здесь было, но охрана стоит не с нихуя. Сворачиваемся.
Сглотнув, киваю. Ромка застывает на мгновение с шоколадкой во рту, затем начинает суетясь собираться, проверяя фонарь, мобилу, карманы.
— Это стандартное облучение рентген-аппарата — не смертельно, писька стоять будет, шерсть не вылезет, но излишнее пребывание нам здоровья не прибавит. Так что шуршим на выход.
Выталкиваю растерянного Ромку на улицу и тяну в сторону сруба.
— Давай, не спи, нам еще возвращаться к машине. — Тот, кивнув, успокаивается, и мы быстрым шагом двигаем назад к баракам.
Дойдя до вышки, я начинаю сомневаться, что мы пришли именно отсюда. Местность больше походит на джунгли, и идти становится всё сложнее. Гравийной дорожки почти не видно за зарослями.
Лоскута на заборе тоже. Хотя он был.
Покрутившись на месте, решаю проверить, чтоб убедить самого себя, что мы именно там, захожу в первый дом. Тот, что медпункт. Первая дверь, а вон табличка, та самая, с облезшими красными буквами на черном фоне. Следующая дверь — койки, составленные в кучу посреди просторного зала в тои окна.
Кабинет со стеллажами, на которых расставлены цветы, а вдоль стены стоят кушетки... Этого точно не было.
Дергаю дверь медкабинета.
Металлический шкафчик со стеклянными дверцами, шприц, физраствор, несколько бутылочек с таблеткам. На второй сверху полке упаковки лидокаина.
Металлические койки в куче посреди зала, цветы на стеллажах и кушетки.
Кабинет, кабинет, в котором черный стол и диван, комната отдыха персонала.
Вот он, стол... В пустой комнате. Валяется только старый ботинок и у окна стоит стул без сидушки.