Солнце тоже было против нас… Оно безжалостно, прицельно стегало своими лучами с грязно-желтого неба, расстреливая нас – сидящих на голой, раскаленной броне БТРов, пылящих по серой, выжженной степи.
Никто из нас не знал, куда и зачем мы движемся… Вчера вечером у нас был короткий бой, скорее перестрелка, с сепаратистами, и мы вынудили их отойти от блок-поста, контролировавшего въезд в поселок. Комбат долго перекрикивался с кем-то из штаба по рации, отказываясь входить в поселок без артподдержки. Такое уже было, не раз и не два – мы сбивали «сепаров» с позиций, входили в населенный пункт и… огребали по полной, теряя технику и людей. Поэтому мы все были на стороне комбата.
Утром нас сорвали ни свет, ни заря, посадили на броню, забросили в десантные отсеки два 82-мм миномета, несколько ящиков мин и отправили… неизвестно куда. Я спросил у взводного маршрут, но он ничего сам не знал. Сказал только, что приказано обойти населенный пункт и перекрыть дорогу на Дебальцево. Где и зачем? «Сепары» уже давно свободно передвигаются по своей территории и не пользуются степными дорогами…
Высокий чин из штаба АТО, придумавший для нас эту операцию, как оказалось, выбрал единственную степную дорогу, на которой «сепары» устроили засаду. Так, на всякий случай…
Пулеметная точка была расположена на верхушке наполовину срытого террикона. Итак, слева террикон, справа – овраг, а прямо перед нами – десятиметровый мост из старых шпал, сбитых скобами, переброшенный через устье оврага. И перед мостом колонна из двух БТРов и ГАЗ-66. Мы остановились, чтобы посмотреть, выдержит ли мост тяжесть бронемашин…
Здесь они нас и достали… Взорвав по проводам МОН-50, они открыли огонь из пулемета и СВДшки. Сразу было убито несколько наших. Мы скатились в овраг и открыли ответный огонь, но стрелять снизу-вверх по невидимой цели… Мы зря расходовали боеприпасы…
Комбат послал пятерых вытащить минометы. Прикрываясь броней, бойцы бросились к люкам. И таки вытащили минометы и пару ящиков с минами. Жить стало веселее, но пока мы устанавливали артиллерию, «сепары» сняли еще троих…
Отстреляв два ящика мин, мы… услышали тишину. Но как только мы высунулись из оврага, снова заработал пулемет. Они били трассерами, и смогли поджечь мост, - теперь пламя и черный дым почти скрыли от нас террикон.
Пришлось тащить еще мины.
Пока мы так воевали, солнце уже перевалило за ближнюю лесопосадку, обещая скорый вечер и хоть немного прохлады на наши измученные головы.
После последнего залпа на верхушке террикона замолчали… Мы поднимали на палках свои шлемы, но никто не стрелял по ним.
- Вперед! – сказал комбат, и первым пошел на террикон, держа оружие наизготовку.
Я пошел следом за ним – очень интересно было посмотреть, кто же «раздолбал» нашу колонну. На середине подъема подо мной поползла порода, и я вместе с нею съехал вниз. Когда поднялся, на терриконе уже стояли наши, не опуская оружие. Все смотрели на что-то такое на земле, что скрывали от меня их фигуры.
Я зашел со стороны и… увидел… На терриконе был отрыт неглубокий окоп, порода вокруг которого была изрыта многочисленными воронками. Рядом с окопом лежало распластанное тело «сепара», изрядно присыпанное раздробленной в мелкий щебень породой. На бруствере все еще дымился ПК - его ствол был обмотан тряпками, а рядом стояла полупорожняя пятилитровая канистра с «Тосолом», - видимо, так «сепары» охлаждали единственный ствол пулемета, поскольку запасного нигде видно не было. Рядом с пулеметом на правом боку лежал второй мертвый в грязной, измазанной кровью «камуфляжке». Его покрытая густой угольной пылью и кровью правая рука так и осталась на пулеметной рукоятке.
Но поразило нас всех другое… У пулеметчика не было обеих ног до колен. А кровавые обрубки были туго затянуты тряпками, оторванными от его же куртки, которая валялась рядом. Значит… Значит, он продолжал воевать уже без ног, истекая кровью, ибо повязки из тряпок не могли играть роль полноценного жгута.
Кто-то поднял обрывки куртки солдата и выудил из ее недр документ. Это оказалось казачье удостоверение – хорунжего Терской Волчьей сотни. У второго документов не оказалось, но рядом с его разбитой головой валялась разодранная в лоскуты папаха волчьего меха…
- Ты дывы, яки тварюкы! – ругался Валерка Дурдас.- Цэ ж самовбывци! А вбылы пятьох моих хлопцив, мэрзотныкы!
Самоубийственное поведение уже мертвых русских казаков вызвало оживленное обсуждение у окруживших окоп моих товарищей по оружию. Взводный ругался, что «эти скоты-колорады» убили всех его солдат, ехавших на переднем БТРе.
- Какой вообще был смысл русским занимать оборону на этой высотке, которую можно обойти со всех сторон, а их позиция ничем не защищена? – кричал он.
Меня тоже занимали эти мысли, и я подошел к нашему ветерану-афганцу Кольке Ткачуку, который стоял в сторонке и нервно курил. Ткачук всегда отходил в сторону от всех и нервно курил, глубоко затягиваясь горьким дымом, когда его что-то сильно расстраивало или настораживало. Он, конечно, видел и слышал то же, что и все мы.
- Ну, что за кретины эти русские, скажи, Мыкола? Что они вдвоем могли сделать с нами на этом поле?
И тут Ткачук резко изменился. Даже лицом побелел… Он рванул меня за рукав, уводя вниз, с террикона…
Он вполголоса, так, чтобы не слышали остальные, сквозь зубы прорычал мне: «Кретины?! Скоты?! Да мы все, вместе взятые, не стоим двоих этих русских казаков! Запомни, сопляк, война на Донбассе нами уже проиграна!»
Я остолбенел от такой внезапной перемены в моем старшем товарище, и вырвал свой рукав из его руки, а тот отвернулся и, приподняв подбородок, молча посмотрел на далекий горизонт, за который уже упало солнце. Затем сам себе кивнул, будто соглашаясь с какими-то своими скрытыми мыслями и, слегка ссутулившись, неторопливо пошел к колонне…