Ботанический маркетинг
Я шел по тротуару на работу, не смотря на свое нехотение. Строгий начальник делал меня дисциплинированным мальчиком. Около моего бледно-грязного лица летала жужжащая мошка, бесформенное тело которой я только что растирал между пальцами, вытерев потом их о рабочую форму в сумке. После этого моя голова как будто проснулась, перестав шататься и бормотать несуразицу в полубреду. Словно почувствовав в себе новые силы после трехчасового сна, я с уверенностью подхватил сумку, слегка нагнулся, думая, что мои вещи весят намного больше, и пошел на работу. Моя прямоугольно согнутая пополам в талии фигура сверху одетая на два размера меньшей курткой, спортивных шортах и синих кожаных туфлях, испачканных в грязи, наконец пришла на работу, стоя перед большими руинами праздничного бюро посреди городской суеты. Я мало отдыхал, прислушивался к гудениям в голове, но мне хотелось работать.
Рабочие, которых я считал бездельниками, работали без меня, заканчивая строительство последней стенки перед крышей. Начальник, увидев мой силуэт, скорчил свое лицо, в высшей степени показавшее авторитет и строгость и осточертевшее мне за две недели строительства праздничного бюро с этими ненавистными моему эго рабочими. Я взял лежащую железную лопатку с деревянной ручкой, ловко подобрал в другую руку кирпич, набрал на лопатку застывающий цемент, положил сверху кирпичи, прямоугольные тела которых, слившись вместе, делали здание одним целым. И так же набрал, положил на поверхность, снова и снова. Начальник поднялся к нам на крышу, освободил плечи от тяжелого черного пальто, скрутил пополам, потянул рукой белый галстук с золотой запонкой, ослабив хватку около шеи, два раза глубоко вдохнул, после чего решился сказать:
— Обед!
Одни рабочие бодро сняли натертые перчатки и пошли есть, другие сели смотреть на виды города на крыше – это было то самое время отдыха, на протяжении которого мы могли отвлечься от однообразной работы.
Строгий начальник Полтораков Георгий Ильич был среднего роста, толстый пятидесятипятилетний старик с круглой, похожей на арбуз, головой, щетиной на лице и бровями, всегда выражавшими недовольство.
Волнующийся Владимир Пряхин, один из рабочих, доев бутерброд со шпротами, запив его водкой, подошел к начальнику.
— Георгий Ильич, цементу-то не завезли.
— Как не завезли? Я же вам, аболтусам, дал цементу ровно до окончания работы, там с излишком должно было хватить.
— Не хватило, Георгий Ильич.
Пряхин нервно почесал плешивый затылок, но не успел сказать свою следующую фразу потому, что другой рабочий, Елисей Пахомов, до этого сидевший молча и даже не подняв глаз, проронил свою фразу, вместо него:
— Я знаю как можно заменить цемент.
— И как же? Денег на цемент все равно нет, давай же свою идею, умник, ****ь, — сказал Георгий Ильич с ироничной интонацией безнадежности положения.
Елисей, волнуясь из-за давления начальника, медленно достал из кармана мешочек с ткани, потряхивая им перед лицом рабочих, словно мать звенящей игрушкой перед детьми. Чтобы детально показать содержимое мешочка окружающим, Пахомов поставил деревянный стол посреди рабочих и Георгия Ильича, постелил на поверхности прошлогоднюю газету, на которой лежала его чашка наполненная зеленым чаем и полузасохшие очистки колбасы.
Я хоть из самого утра был апатичен ко всему, но мне вдруг стало интересно, что внутри этого мешка принес Елисей. Мне стало не по себе, когда я увидел большие зеленые семена на поверхности старой газеты. Стало еще хуже, когда Елисей начал рассказывать:
— Это старые семена моей бабушки. Она говорила, что они могут заменить цемент, у них на селе так все хаты строят.
Начальник нахмурил брови от мысли, что он сидит в недостроенном здании, где пахнет пылью и потом, ему стало плохо от того, что только что его рабочий предложил бредовое решение проблемы с недостатком цемента, от того, что огромная страна, где он живет, где воняет помойкой и все пьют самогон, не могла дать ему денег на цемент, а самое главное плохо от
того, что Елисей был прав, и он не мог с ним спорить. Нужно заделать стены семенами.
— Через пятнадцать минут опять за работу, чтоб сегодня закончили строительство, иначе, ****ь, никто денег не получит!
Пока мы, отдохнув, шли на крышу, Георгий Ильич занервничал и начал грызть ногти, я никогда его не видел таким.
Я опустил глаза на свою ладонь, на которой лежали два семена – они были большими и зелеными, основания поделены пополам углубленной линией. Елисей раздал всем рабочим зеленые плоды, и мы начали строительство последнего слоя верхней стены. На поверхности твердого кирпича, который положили еще до обеда, накопилась пыль, по нему бегала всякая мошкара; все выглядело так, словно строительство было прекращено много дней назад. И только следы стекающего по стенам цемента давали живость этому месту.
Меня пугала моя непривычная бодрость и сила – уже давно я не высыпался, а работал каждый день с усилиями и зевками. Сегодня все было по-другому.
Семена легли на твердую поверхность кирпича, и я расплюснул их лопаткой так, что соки разлились по всей пыльной поверхности стены, жидкость разливалась и стекала за грань, подражая цементу. Странно и непривычно это все выглядело, когда вместо цемента между кирпичами лежат раздавленные семена, своими соками заполоняющие тесное пространство и скрепляя прямоугольные бруски в единое целое, но, к моему удивлению, никак не хуже цемента.
Когда рабочий день закончился, Георгий Ильич выпустил всех из здания, поблагодарив, слегка толкнул плечом дверь, провернул ключ. Мы пошли по тротуару, завернули в темный переулок, начальник остановился, сказал:
— Сейчас я распределю полномочия, — сказал он, — ты, — указал на Елисея, — будешь развешивать ленточки, понял?
— Понял, — ответил Елисей, кивнув головой.
— Ты, — указал на Пряхина, — будешь придумывать конкурсы. А последний, — он указал на меня, — будет надувать шарики.
Мы все кивнули головами.
— Заказов уже накопилось много, поэтому завтра же начнем, не медля. Теперь по домам.
***
Кровать, на которой я спал, заставила болеть мои шейные позвонки, а мой кривой хребет не давал мне нормально работать целый день. Бывало, прилягу в обед на кушетку Елисея, лежать на ней было чуть удобнее, уютнее и полезней, чем спать моей полулежанке: моя койка не была приспособлена к здоровому сну.
Сегодня Георгий Ильич пообещал первый заказ, и наконец я могу заниматься надуванием резиновых шариков, это куда лучше, чем строительство.
Первым клиентом был директор какой-то фирмы, устроивший у нас свое день рождение. Стол был скромно украшен стеклянными бутылками пепси-колы, водки, около них лежала зачерствелая буханка бородинского, на краях длинного стола были розы в хрустальной вазе. Из мебели я только заметил деревянные стулья для гостей да один диван под плазменным телевизором.
Мои губы едва сжимают надувной шарик, воздух, выпускаемый из легких, давит на щеки и заставляет губы крепче прижаться к шарику в каком-то недопоцелуе, относящемся, видимо, к частью моих обязанностей.
Мои коллеги тоже не справлялись с задачей, как и я: Елисей не мог распутать ленточки, а у Пряхина не хватило фантазии, чтоб придумать интересный конкурс.
До того, как приходит Георгий Ильич и не начинает на нас орать, давая указания делать все быстрее, проходит пару минут. Но все как будто было против нас: несколько шариков лопнули, ленточки неаккуратно висели на стенах и декорациях, Пряхин, будто спрятавшись от начальника в тишине, имея надежду, что у него появится вдохновение для конкурсов, сидел молча и дрожал.
Все еще не готово, но гости уже медленно идут в зал, и успеваешь только повесить один шарик под ленточкой, как тут же огромный бык в дорогом костюме здоровается с взволнованным Ильичем.
И хоть мы не справились, зато у нас троих появилась маленькая радость, что мы уже можем уйти из этого зала, похожего на деревянную баньку, не из-за обилия водки на столе, а потому, что тут действительно жарко. Вот бык в пиджаке, вот взволнованный Ильич, а вот мы, уходим,
позабыв про конкурсы, не приготовленные Пряхиным, и ответственность.
На следующий день Ильич, по моему удивлению, не кричал на нас по этому поводу потому, что появился другой серьезный повод вдоволь накричаться.
Бобы, заложенные нами между кирпичей позавчера, напомнили нам о своем существовании: вот стебель наверху выходит из стенки, вот цветочек из стебельки слегка раскрылся, вот мохнатый лист, слегка ломающийся под ветром и капающий своими соками нам на головы. Там, где мы закончили строить дом, применив вместо цемента предложенные Елисеем семена, стебли, листья и цветки создали своими телами надпись: «Похоронное агентство Эдика. Мы хороним быстро и качественно. Звоните: 555-333-000. Наш офис находится прямиком за зданием праздничного бюро». Каждый цветок имел свое место, еле распустившись, они составляли все буквы «о» в предложении, а толстые прямые стебли делали согласные буквы, и только согнутое полумесяцем основание растений создавали буквы «с». Остальные гласные сделаны с листья, гармонично соединяясь с цветками и стеблями.
— И что это, ****ь, за ***ня? – с возмущением спросил Георгий Ильич.
— Может выходки Эдуарда Андреевича? – спросил я.
— Такое человек сделать не может, придурки! Елисей, уволю тебя нахуй! Полез быстро срезать эту ***ту! Не хватало мне конкурентов кормить, — Ильич занервничал, вытер платком пот, пока мы смотрели на Елисея, который тут же оставил сумку около входа в бюро и полез наверх с перочинным ножом.
Здание было высотой не меньше двадцати метров, а надпись выросла почти на самом верху по ширине всей стенки. Рядом с растениями под палящим солнцем появился Елисей, обнажив свой ножик, он начал думать, что же ему делать.
Вырвать цветы — не вариант: их основания крепко притиснуты между кирпичами, и когда Пахомов попробовал их вырвать, у него ничего не получилось. От прикосновения к растениям кожа на его руках начала страшно шипеть, Елисей неприятно завизжал.
Глотая воздух легкими, он бегал в панике по крыше, Ильич, своим хрипящим низким голосом что-то кричал ему. Елисей с разбегу прыгнул с крыши, держась за шипящую руку и крича, расставил ноги и упал на землю, умерев от того, что кость из грудной клетки, пронзив мышцы, зашла ему в сердце.
Мы траурно сняли шляпы перед его телом и почтили память за его заслуги. Царство ему небесное.
Из-за угла весело, уничтожая траурную атмосферу, вышел мужчина возраста пятидесяти лет, произнося слова какой-то песни себе под нос и задорно помахивая нам рукой, он подошел к нам. Это был Эдуард Андреевич, владелец похоронного агентства.
— Ой, что это, мхах, неужели мой клиент, ха-ха-ха, — он похлопал меня по плечу, — вот тебе моя визитка, юнец, — он достал из грудного кармана визитку и кинул ее на мертвое тело Елисея.
Потом добавил:
— А, кстати, спасибо вам за бесплатную рекламу, — он указал на растения сверху, — ваша реклама дала мне очень много клиентов, все умирают и умирают сукины дети, мха-ха-х, хотят быть нашими клиентами, — он улыбнулся еще веселей, как будто хотел зарядить нас своей веселой энергетикой. По выражению лица моего начальника, было видно, что он хочет дать ему в морду.
Эдуард Андреев производил впечатление жизнерадостного человека. Он был ровесником Георгия Ильича, имел модную прическу, которая блестела на солнце, был всегда одет в белый пиджак и туфли. На своих рабочих он не кричал и не матерился, и когда его подданный провинился перед ним, он лишь тихо визжал и саркастически ругал его, улыбаясь.
Конечно, Георгий сдержался и не дал по лицу Эдуарду, он ограничился только грозными движениями бровей, даже не подняв руку.
Вытирая пот из-под мишек, Григорий своей кривоногой и медленной походной, подошел к телу Елисея, перевернул, положил два пальца ему на шею:
— Умер, сука.
Потом он нашарил у Елисея в карманах наждачные перчатки, вытянул их и протянул Владимиру.
— Иди наверх, одень только одежду с длинными рукавами, перчатки надень, — относительно спокойно сказал Георгий.
За время, пока к нам пришел Эдуард
Андреевич, делясь с нами своей позитивной энергией, растения еще больше выросли, цветы на них распустились, а стебель стала толще. Лицо Владимира было красным от жары, на лбу капли пота, а в руках нож, намного больше, чем у Елисея, на его кисти надеты наждачные перчатки, которые, как мы думали, смогут уберечь его от ожога. Когда Владимир взял одной рукой стебель, едва обхватив ее полностью, он начал резать растение ножом, около основания. Даже сквозь перчатки на его ладонях надулись волдыри, Владимир почувствовал только легкое жжение, которое было терпимо для него.
Собственно, погубило его жжение волдырей, а то, когда он надрезал слегка стебель, точнее – провел по ней ножом, из продолговатого отверстия прыснул зеленый сок прямо ему в лицо. На лице шипели и надувались волдыри, послышался страшный крик. Я захотел отвернуться, но мне это не удалось – меня удивила реакция Георгия, он начал плакать, а чтобы не показывать это он скрыл свое лицо руками и лег на землю, пока в это время жидкость и стебли разъедала лицо Владимира до костей. Я подошел к начальнику, сочувственно похлопал по плечу.
У меня не было особых сомнений относительно происшедшего – это дело рук Эдуарда, видимо он, когда мы были на празднике, подсыпал что-то между кирпичей с семенами, но я не заметил в его поведении что-то странное, настолько я знал, он всегда был веселым и жизнерадостным человеком.
К нам, на этот раз неслышно на носочках, подошел Эдуард Андреевич в том же белом пиджаке и со своей модной прической на голове.
— Вон на крыше, — он указал рукой, — следующий мой клиент? Чудно, — сказал он, лукаво улыбаясь.
Извиваясь всем телом от невозможности почесать лицо наждачными перчатками, Владимир зацепился ногой за ограждение на крыше, споткнулся и упал на цветок, еле слышно крича о помощи. Со звуками стекающей слизи, он вошел внутрь цветка, пытаясь двигать руками в разные стороны, чтобы порезать ножом внутренности и выбраться на волю. Это действо имело странный вид – высоко под крышей огромный цветок проглотил человека, выпуская изо рта странную слизь, которую я, боже упаси, не стал трогать.
— Ну, такое, — возмущенно сказал Эдуард, — Теперь уже не сможем его оформить, а жаль, — проронил он и пошел обратно в свой офис.
Выпрямившись, Георгий кивнул сначала в мою сторону, а потом в сторону растений. Все стены, дверь и окна здания нашего бюро были испачканы слизью. Не смотря на быстрый рост цветов и стеблей, надпись не только сохраняла читабельность, но даже делалась еще краше.
Распущенные в разные стороны лепестки цветка через некоторое время начали выпускать пыльцу, которая, разлетаясь по всему городу, крепилась на стены других зданий, позже создавая такие же рекламные надписи. Видимо, начался процесс бесконечного потока неконтролируемой рекламы для потребителей (что свойственно информационному веку), и, должен признать, нам конец.
Пару волосков из лысины Георгия Ильича приложились к его лбу. Его глаза встретились с моими глазами. Лицо Георгия все так же было спокойно. Он выдохнул, выпрямился. И остался стоять.
Прошло несколько минут, в течении которых весь город погрузился в хаос. Вспоминая эту пыльцу из цветка, я посмотрел на другие здания, приглядевшись, затем увидел разрастающиеся растения, такие же, как и у нас. Только надписи были разнообразными.
Вытирая рукавом каблук своей туфли, испачканной слизью, я увидел надпись на доме через дорогу, которая рекламировала кофейный бар. Другая надпись на другом здании рекламировала магазин быстрого питания. На здании рядом с нами даже появилась реклама нашего бюро! Все люди в панике разошлись по домам. И через мгновение, дрожа и задыхаясь, Георгий пришел в сознание, почувствовал свое тело. К нему вернулся его авторитет.
— Пойдем, сынок, — сказал он, глотая пыльцу, заменившую воздух.
Мы вошли в здание. Света не было, а у Георгия, из-за частого курения, не было больше спичек. Он завернул старый пыльный ковер, откинул его в сторону. Было слишком темно, и я не мог разглядеть, что он
делает, послышался только звук удара метала о дерево и неприятный скрип.
— Заходи сюда, — сказал он.
Но я не мог, и даже не хотел идти с ним. В темноте, на ощупь, я пошел за Георгием в тайный подвал, словно слепой, который пытается догнать зрячего человека.
Георгий, стоявший впереди, повернулся ко мне и что-то тихо сказал. Он включил автономную лампочку, я увидел сейф. Мне вдруг стало интересно – отчего-то мне показалось, что Георгий нашел выход из этой ситуации с растениями, он хочет мне рассказать свой план.
После того, как он пришел в себя, Георгий стал двигаться намного бодрее, даже его медленная походка куда-то пропала. Надо сказать, что я резко испугался, когда из сейфа, который Ильич открывал минут пять, появился огнемет.
— Бери, сынок, а я останусь тут, почивать.
Трясущимися руками он дал мне огнемет, мои колени сжались от страха, а руки только-только привыкали к тяжести этого агрегата.
Чего мне не хотелось никак, так это умирать в борьбе с растениями, которые медленно устраивали рекламный коллапс в нашем городе, а потом, если не принять нужные меры, возможно, и во всей стране.
Моя рука стала мягко давить на курок огнемета, словно я давно знал как это делается. Георгий громко кашлял в подвале, я слышал это даже на улице.
Сначала я сжег растения на нашем бюро, потом в остальном городе, и все люди меня благодарили. Больше растения не тревожили наш городок.
Я каждую неделю, в будничные дни работая в налоговой инспекции, ходил и чтил память своих умерших друзей – Владимира, Елисея и Георгия, и плакал.
Вечная память героям.