(или как бог использовал меня для спасения сироты от смерти)
Быль
В этом дне всё было обычным, кроме неожиданно возникшего сильного желания срочно уйти с работы домой. Что я и сделала: никого не предупредив, незаметно оделась и вышла на улицу. Дома меня никто не ждал. Но я так торопилась, будто боялась куда-то опоздать.
«Полтинник» – это народное название дома №50 по ул. Некрасовской, где я отбываю городскую часть моей жизни. Все девять этажей дома – его длинные казарменные коридоры, чёрные изнутри, с железными заслонками дверей вдоль закопчённых частыми пожарами, облупившихся стен.
Вход на четвёртый этаж едва освещает мутный февральский день, что заглядывает сквозь рваный целлофан крошечного окна лестничной площадки. Расстояние от входа в общий коридор до выхода из него – ровно 75 моих, женских, шагов.
На мой пятый можно подняться из обоих подъездов, но разумнее идти через второй. Ибо в тёмных лабиринтах «полтинника» чего только не бывает: то «расчленёнка» у мусоропровода под Новый год, то повесится кто-нибудь в общем коридоре. Могут и по голове (как соседку мою), прямо днём, бутылкой «приголубить», спросив «который час?». Или стайка местных «деток» сбросит с крыши что-нибудь тяжёлое, (например бетонный бордюр) на какую-нибудь «неплохую» с виду иномарку. Зачем? Да чтобы узнать: можно ли попасть в неё с крыши? А, выяснив, не успокоятся. Залезут на крышу соседней девятиэтажки, куда какой-то чудак затащил старый диван, и скинут его на случайного прохожего, тоже из любопытства: что с ним станет? И убегут. А часы пострадавшего отлетят метров на ...дцать от разбитого тела. Увидит это Нина из сорок шестого дома (у которой чёрная собака) и вызовет «скорую» искалеченному диваном мужчине, а мне – поведает эту историю «про диван». Такая вот жизнь в некрасовском «полтиннике».
Дом, одним словом, тёмный. Здесь и ведьма своя имеется – Эмрина Емельяновна. Ей давно за семьдесят. Говорят, будто у неё в лице золотые нити, и что ради их приобретения колдунья продала самую настоящую трёхкомнатную квартиру в Хороле. На сдачу (от косметической операции) Ведьма купила небольшую комнатушку на нашем пятом этаже. Мебель и утварь из прежней квартиры она разместила на своих 15 «квадратах», устроив себе спальное ложе под самым потолком. Если Ведьма вдруг обидится на кого-нибудь из соседей, то непременно что-нибудь подсыплет или подольёт «обидчику» под дверь. Например, кладбищенскую землю, или воду, в которой вымыла ноги. По этой причине с Ведьмой мы все ведём себя деликатно. Однажды она напросилась ко мне «на чай», а сама незаметно засунула мне в гитару клок какой-то шерсти. Но я не обиделась – Ведьма же.
Однажды, стоя у своего окна, Ведьма успела схватить человека, падавшего с седьмого этажа. Бедолага оказался вором. Чтобы убежать от автоматчиков ОМОНа, он решил спуститься по связанным вместе простыням. Но узел не выдержал, и мужчина упал прямо на ведьмины бельевые верёвки. А она его, как кошка птичку – цап! – и втащила прямо к себе. Вор так сдрейфил, что с перепугу оказал сопротивление своей спасительнице. А она обиделась... Лопахин его фамилия. Вернее, была.
Через три месяца, прямо в новогоднюю ночь, его по пьянке убьют родные братья. Заметая следы, тело расчленят, а голову и руки – вывесят за окно, на мороз. Как продукты. В обычной хозяйственной сетке. И никто не обратит внимания на эту страшную «авоську». И будет голова Лопахина биться о фасад «полтинника» двое с лишним суток. Пока сумку с остальными частями тела не обнаружит уборщик мусоропровода 3 января 2001 года, и пока милицейская собака-умка не сыщет квартиру братоубийц на седьмом, прям над ведьминой квартирой. Но сегодня Лопахин был ещё жив. Хотя и простыни оборвутся и - ах!- старенькая Ведьма, рассматривая из своего окна общий мусор во дворе, буквально на лету подхватит и спасёт этого в общем-то неплохого человека. Здесь таких много.
А сегодня Ведьма ещё будет выговаривать ОМОНовцам, отбирающим у неё спасённого вора, что, мол, плохо они несут «государеву службу», коли в центре города на неё, семидесятилетнюю, «мужики из окон падают». А когда испугавшийся Ведьмы вор станет умолять своих преследователей, чтобы обеспечили ему охрану от этой «страшной ведьмы», то те скажут, что сами боятся её. И позволят Ведьме самой грозно вопрошать вора: как твоя фамилия ?! И выяснив, что Лопахин, Ведьма станет кричать на него, обзывая его гадом за то, что он из своего окна недавно облил рыбным супом выстиранное ею бельё. Спасаясь от метких кулачков своей недавней спасительницы, напуганный вор сам трусливо залезет в милицейскую машинёшку и... будет увезён и ненадолго посажен...
А после того, как милицейский газик отчалит от парадного входа в «полтинник», старенькая ЭмринаЕмельяновна от полученного стресса вдруг потеряет сознание и упадёт возле подъезда. Жильцы «полтинника», конечно же, вызовут для неё «неотложку», которая даже ведьмам бывает полезна.
Через неделю Лопахина выпустят из кутузки. Чтобы отблагодарить свою спасительницу, он «по секрету от нас всех» одарит её новой, где-то добытой «по случаю», микроволновкой. Но это уже не важно.
Сегодня февральский мороз и ветер. Вход в коридор пятого этажа перекрыт железной перегородкой. Иногда днём общая дверь здесь бывает незапертой. Но почему-то не сегодня.
Досадуя, спускаюсь вниз, чтобы идти через четвёртый – он ещё не перекрыт, но там почти всегда темно. Почему-то сегодня я слишком боюсь этого коридора, а так тороплюсь, что готова идти по его полуразрушенному дощатому полу. На ощупь, меж чёрных закопчённых стен и опасных закоулков, ранее бывших тамбурами...
До «перестройки» многие мечтали жить в этих ухоженных «малосемейках». Теперь они – трущобы, чьи обитатели без особой нужды стараются не выходить в общие коридоры. Даже днём.
Боже, как медленно! Ну почему я пошла именно здесь, а не через свой подъезд? Ещё не знаю. Необъяснимо.
Трушу, погружаясь в узкий чёрный тоннель, лишённый всякого освещения и окон. Их присвоили жильцы угловых квартир, отгородив себе часть общего коридора под прихожие.
Так страшно в этом каменном чреве не раз горевшего монстра. Но выбор невелик: идти вперёд, или вернуться на улицу, чтобы снова бежать навстречу ледяному февральскому ветру до другого конца дома. А мёрзнуть не хочется.
Точка света в конце тьмы, в которую я вошла, едва угадывалась. Точнее, её вовсе не было. Она светилась только в моей фантазийной голове.
Так тихо и жутко. Кажется, что чёрный кишечник коридора готовится переварить меня заживо... У мусоропровода и в лифте всегда ночуют бомжи и часто кого-нибудь грабят.
Усилием воли гоню себя к свету, страшась оглянуться и (вдруг!) не обнаружить его.
Через 75 моих шагов в полной темноте должен быть выход на лестничный марш другого подъезда, где, возможно, есть какое-то освещение...
Казалось, что мой путь в кромешной тьме никогда не кончится (как эта уродливая, убийственная перестройка, сделавшая всё вокруг похожим на неё). Люди так обнищали, что крадут всё, даже крашенные «от воров» убогие коридорные лампочки. Линолеум с пола сорван сошедшим с ума жильцом второго этажа. И все запинаются в темноте об эти обрывки.
Как же противно скрипят все эти останки жизни. Иду, будто по кладбищу, среди въедливой в тело черноты.
Свет «в голове», как спасительный колодец в пустыне. Где-то возле него есть выход на ступени, что ведут на мой этаж. Там, если обойти кучу сгоревшей мебели, чей-то выкинутый обгоревший холодильник, затем свернуть направо, к единственному в доме ещё не украденному коридорному окну, то будет моя зелёная железная «дверца», (прям как у папы Карло за старым камином).
«Начало тьмы» далось мне проще. Но, достигнув её середины, я вдруг так затосковала, сделалась такой бесприютной и одинокой, что мне нестерпимо захотелось повернуть вспять и побежать.
В воздухе висело какое-то ирреальное ощущение опасности, от которой тошнило, как при виде чужой боли, и учащённо билось сердце.
Истязавшая душу извне жуть угнетала мой дух, каждую песчинку под ногой я ощущала как связующую меня с непонятной, враждебной субстанцией тьмы. Она будто пронизывал меня насквозь. Казалось, что никогда больше я не увижу света.
Подавляя страх непонятной природы, я заставляла своё тело идти вперёд. Но оно настойчиво о чём-то сигналило мне и не хотело подчиняться.
Обнаружив, что со страха перестала считать шаги, окончательно потеряв самообладание, я остановилась, решив вернуться. Но, оглянувшись, увидела, что кругом одинаково непроницаемая темень!
Отправная точка исчезла или была так же недосягаема, как воображаемый свет в моей голове! Хотелось орать и защищаться. Решив не искушать судьбу, я повернулась назад. Но...
Какой-то очень сильный поток воздуха толкнул меня сзади и вихрем прижал к стене. От неожиданности я моментально утратила способность ориентироваться в пространстве и мгновенно забыла, куда мне следовало повернуть тело на 180 градусов. Глухой шелест самых настоящих, очень больших крыльев, которым будто не хватало места для размаха, был таким явным, что, как подхваченная смерчем, я отчаянно помчалась вперёд, к воображаемому свету, дабы положить конец всем моим мучениям, но...
Вдруг мои ноги за что-то зацепились и, взлетев, как ястреб, я со всего маху «камнем» грохнулась на невидимый бетонный пол, на лету сообразив, что это и есть «холл», которым заканчивается общий коридор. Также я поняла, что добежать до конца чёрного пути ещё не означает: обрести там свет извне.
Сильная боль жгла всё моё ушибленное тело. Катаясь по бетонному полу, оно ревело и стонало, не способное встать на ноги. Левая скула, бровь, а также сильно содранные ладони, разбитые локти и особенно колени – всё это «выло» от боли. Не в силах подняться, я ощупала лицо. Оно было мокрым и липким от крови. Понимая, что рабочий день в разгаре и надеяться на чью-то помощь бесполезно, я решила ползти по направлению к лестнице.
Однако, сначала мне захотелось понять, обо что я споткнулась. Для этого я вытянула правую, не сильно ушибленную ногу и «пошарила» ею позади себя. Это был какой-то тяжёлый рулон. Он лежал вдоль стены, граничащей с холлом, чуть наискось от неё. Подумав, что это кусок линолеума, который из озорства подростки положили в тёмном коридоре, я попробовала придвинуть его ногой ближе к стене, чтобы больше никто не запнулся. Но рулон был таким тяжёлым, что я не смогла сдвинуть его с места и решила сначала добраться до лестничных перил. Держась за всё подряд, я с трудом смогла доковылять до своего жилья.
Крови и боли было столько, что я прежде, чем раздеться, позвонила в «скорую». Шуба, сапоги, лицо, руки – всё было мокрым от крови. Однако, омыв и осмотрев раны, я поняла, что такого количества крови на мне быть не должно.
Стянув ушибленное колено повязкой, взяв зажжённую свечу и швабру вместо костыля, я отправилась к месту моего недавнего коридорного «полёта».
При тусклом свете свечи я оглядывала свою страшную находку, которую приняла впотьмах за рулон линолеума. Это был большой, неровно свёрнутый ковёр или палас. Его дальний от меня край был свёрнут гораздо туже ближнего ко мне и был как будто слегка загнут по направлению от стены. Если бы не столько крови на моей одежде, трудно было бы предположить что находится внутри рулона. В темноте я могла пройти мимо него. И сейчас я, скорее всего, вернулась бы домой, не подходя ближе к этому «свёртку», если бы не чужая кровь на моей одежде.
На бетонном полу, тонкой лентой, блестела влага. Она вытекала из под «свёртка» по направлению к холлу, образуя кровяную лужу, которую я «развезла» при моём падении до самой лестничной площадки. Край паласа, о который я запнулась, был мужскими ступнями. Страшная находка!
Просунув руку внутрь неё, я нащупала волосы, висок, ухо, артерию... Человек не подавал признаков жизни. Развернуть или сдвинуть с места это мне было не под силу. Но...
Всё остальное было хорошим.
Вскоре на лестнице послышались мужские голоса, поносящие коридорную темень – прибыли санитары вызванной мной «неотложки», и я громко позвала их. Вооружённые фонарями, трое молодых мужчин и женщина с трудом развернули страшный свёрток, обнаружив в нём высокого, очень худенького парня. На его груди и животе были множественные колотые раны. Девушка-врач сказала, что пролежи парнишка без помощи хотя бы ещё минут десять-пятнадцать, его вряд ли уже можно было бы спасти. Он почти истёк кровью.
Было понятно, что если б я не сильно испугалась, то не побежала бы напролом в темноте, а осторожничала бы. И если бы даже не повернула назад, то даже в этом случае, скорее всего, прошла бы мимо раненого, не задев его ног. Не «рухнув» всем телом на пол, я не испачкалась бы так сильно в чужую кровь. И если б я не была такой любопытной, то не пошла бы выяснять: обо что споткнулась. И если б я не так сильно ушиблась, то не так быстро вызвала бы (себе) «скорую», а значит опоздала бы спасти человека...
Кто стоит за всеми этими «если» и случайны ли они?
Врачи скорой помощи сказали, что парень просто в рубашке родился. И, слава Богу, что так.
Вот какое сильное желание поспешить домой дал мне однажды Некто, надеющийся на то, что я послушаюсь и пойду именно тем путём, каким хочет Он. Удивительно, но мой досрочный уход с работы никто не заметил.
Наверно, это Ангел не позволил мне изменить кем-то выбранный для меня курс: к месту, где была нужда в срочной помощи пареньку-детдомовцу, получившему «семнадцатиметровку» в нашем общежитии-«полтиннике» с Ведьмой, ворами и Ангелом для сирот.
Значит, Господь приглядывает за нашим «полтинником»! Поэтому, решила я, если в сердце есть сильное желание идти, лучше послушаться. Бог знает, зачем нам даются такие сильные желания. Аминь?