Получив задание от дежурного по станции, Люба со вздохом взяла «башмаки», весившие 7 кг и отправилась на железнодорожные пути подкладывать их под состав. Раньше её профессия называлась «Башмачник», а теперь, когда она сидела в отдельном кабинете перед пультом управления (в отдельном небольшом домике без удобств между бесконечными рельсами), её профессия носила гордое название «оператор поста централизации». Для того, чтобы работать здесь Люба закончила специализированное училище. Правда, за пультом ей не разрешали работать – опыта не было, поэтому она и работала, как башмачник.
Подложив «башмаки», Люба опять вздохнула. Кому понравится такая работа? За день так натаскаешься, что к вечеру живот болит до тошноты, но на «не пыльную» работу мама вряд ли смогла бы её устроить. Маму Люба очень любила, но обижалась в душе на судьбу, которая была «злодейка» по отношению к Любе, а уж про маму и говорить нечего.
Мама Любы, Клавдия Петровна, была отмечена судьбой с самого рождения – половина её лица была тёмной, половина светлой. Огромное родимое пятно не давало покоя деревенской детворе. Клаву постоянно дразнили в детстве – полукровка, негритоска, зебра, а иногда и что-нибудь совсем непристойное ляпнут. Клава никогда не терпела обид, дралась до крови, а потом обвиняла свою маму в том, что она специально покрасила половину её лица с тем, чтобы она мучилась. Мать плакала и пыталась внушить дочери, что она не виновата, дескать, Господь Бог так рассудил, отчего Клава ещё больше возбуждалась и ревела в голос, что не хочет так жить. Однако руки на себя не наложила, а после 9-летки уехала из родной деревни в город, поступила в железнодорожное училище, выучилась на приёмосдатчика – очень почётную профессию, но работать сразу ей не пришлось.
Жизнь в городе была совсем иной, чем в деревне, где все на виду и всем есть дело до всех. В городе почти никто не обращал внимания на тёмную сторону Клавдии, как не обращали внимания и на её светлую сторону, к тому времени ставшей довольно симпатичной. В компенсацию недостатка на лице природа щедро наградила её другими женскими достоинствами – всё, что должно было «выпирать» - выпирало, что должно было «выпячиваться» - выпячивалось. Когда она шла по улице, многие молодые люди пытались остановить её и заговорить, но, увидев лицо, оставляли свои попытки. Умом Господь Бог её тоже не обделил, к тому же у неё было много времени на учёбу, она окончила училище с красным дипломом и пятимесячной беременностью.
Это случилось не случайно, а преднамеренно – с целью доказать всем, что не все мужчины дураки, они видят, какая у Клавдии фигура и душа, и какая разница, что у неё на лице. К тому же в темноте вообще не видно. Отцом будущего ребёнка должен был стать не просто так – первый попавшийся мужичонка, а самый красивый парень в училище. Клавдия сумела его завлечь и увлечь так, что после его рассказов в «курилке» Клавдия стала «лакомым кусочком» для всех особей мужского пола училища, да только она им всем фиги выкручивала – мстила за прошлое невнимание. Правда, узнав, о своём отцовстве красавчик-папаша открестился, да ещё и последние экзамены на носу, распределение, по которому его родители устроили его на очень выгодную должность. Клавдия не стала добиваться правды, не требовала, чтобы он на ней женился. Справедливо рассудив, что это она сама его «окрутила», решила родить ребёнка для себя. А там – будь, что будет.
Мать её и на порог не пустила с животом – ишь, чего удумала – опозорить её на всю деревню решила! В подоле принесла! Да у них в роду никогда шлюшек не было! Вот зачем она в город подалась! Видел бы отец – царствие ему небесное! Чтобы духу твоего тут не было!
Выслушала Клавдия мать и вернулась в город. Экзамены сдала успешно, красный диплом получила. Но на работу устроиться не могла – связей не было, а в отделе кадров как увидят её живот, так тут же тысячу и одну причину найдут, почему им не нужны работники – вакансий нет. И не будет. Вот телеграмма пришла – не принимать.
Помыкалась Клавдия, помыкалась – уже бы и в декретный отпуск идти, а она, считай, на улице оказалась. Из общежития вежливо попросили, стипендии уже нет. Обратилась в органы соцзащиты – пообещали выделить какой-то мизер, да и то, если будет прописка, а так - езжайте по месту жительства, там вам всё обязаны предоставить. Клавдия - в слёзы, дескать, мать её выгнала, а она ребёночка хочет, а отец ребёночка не признаёт. Словом, стандартная история. Но, если в былые времена мать, родившая незаконнорожденного ребёнка, была изгоем, то в наше время любой ребёнок приветствуется государством. Клавдия никому не говорила, но про себя думала, что, если родится с родимым пятном, оставит ребёнка в роддоме, а если нормальный – воспитает, чего бы ей это не стоило. Нашлись добрые люди, устроили несчастную девушку уборщицей в детском саду, выделили ей там чуланчик без окна, но раскладушка и столик там помещались, а Любоньку, красивенького младенца она разместила в удобной люльке, которую поставили в чулан с незапамятных времён и забыли. Клавдия всё успевала: и полы вымыть, и горшки почистить, и картошки начистить, а когда Любонька стала подрастать, всюду брала её с собой.
Позже Любонька спросила у матери, почему она назвала её так старомодно – Люба. Клавдия ответила:
- Люба ты мне была – больше жизни тебя любила, да и по любви ты родилась.
Клавдия немного кривила душой – не по любви, а из-за упрямства, да и позабыла она, что оставить хотела ребёнка, если уродцем родится. Но Любонька была красавицей – и в отца, и в мать. В садике детвора играла с ней, как с куклой – она послушная была, разрешала себя заворачивать в кукольные одеяльца и кормить песочком, иногда заигравшиеся дети настолько забывали, что Любонька – живой человечек, что дрались за неё – чья очередь играть, чуть ли не разрывая пополам. Но чуткая мамаша Клавдия никогда не давала своего ребёнка в обиду.
Хотя в детском саду не было ясельной группы, скоро Клавдии разрешили оставлять Любоньку в младшей группе с тем, чтобы устроиться на нормальную работу. Клавдия пошла на железнодорожную станцию, услышав от одной из родительниц, что там есть вакансия сигналиста. На этот раз ей не отказали. Самая низкооплачиваемая профессия на железной дороге для Клавдии была манной небесной.
Она продолжала работать в детском садике, чтобы не выгнали из чуланчика, да и Любонька спала на своей кроватке в своей группе. Клавдия поначалу приходила смотреть – спит ли, не боится ли одна? Спала, как сурок. По просьбе милосердных воспитательниц для Любоньки не менее милосердные мамочки приносили одежду. У Любоньки был самый большой гардероб в детском саду.
А Клавдия между тем пошла на повышение – открылась, наконец-то, вакансия приёмосдатчицы груза и багажа и её взяли сначала ученицей, а уже через месяц она бойко оформляла необходимые документы, вихрем носилась по станции от поезда к поезду. Скоро ей дали комнату в рабочем общежитии и, сердечно поблагодарив своих благодетелей в детском саду, она переехала в СВОЮ комнату, к комнате полагалась ванная, отдельный туалет и место на общей кухне. Клавдия была на вершине блаженства!
Она продолжала подрабатывать в детском саду, пока Любонька не пошла в школу, потом устроилась подрабатывать в рабочей столовой посудомойщицей – никакой работы не гнушалась. В комнате появилась дешёвенькая мебель. Клавдия не гнушалась собирать с тарелок приличные кусочки еды, забирала суп, хлеб. Перебивались.
Но Любонька с первых дней в школе почувствовала разницу между собой и другими детьми – из обеспеченных семей с папами и другими родственниками. Первый «удар», вернее, унижение она ощутила, когда пригласила двух одноклассниц на свой день рождения. Зайдя в коридор, девочки жались к родителям, а мамы крутили носами, потом всё же зашли в комнату. Клавдия постаралась – наготовила и для детей, и для мам, но одна из девочек обнаружила в своём фруктовом салате кусочек пропавшего апельсина и тут началось. Все побросали ложки, мамы стали собирать девочек домой, отказавшись от «культурной» программы, а на другой день в школе все знали, что Любонькина мама угощала детей «объедками». И ведь что обидно, ведь продукты Клавдия покупала в магазине – в рабочей столовой такое не едят, но выбирала то, что подешевле.
А Любонька сидела за партой, как оплёванная. Тут же подметили, что и одета она в дешёвые вещи и портфель у неё дешёвенький, и тетради, и ручки. Учительница, как могла, утихомирила девочек, рассказав им несколько историй о жизни замечательный людей, которые были нищими, а стали великими. Девочки перестали злословить, но Любонька сделалась изгоем.
Со временем, из пухленького хорошенького ангелочка, каким была в детском саду, она превратилась в худенького заморыша с вечно затравленным взглядом. Но училась хорошо, прилежно занималась и скоро все свыклись с её бедностью, а Клавдия старалась – на каждую копеечку старалась купить что-нибудь дочке, порадовать свою Любу.
А тут и бабушка «одумалась». Кто-то из их деревни встретил Клавдию с Любонькой в городе, а потом уж вся деревня судачила, вот ведь бабка какая – выгнала дочь с малым ребёнком, ни копейкой не помогла. Вот и получилось, что всё равно осудили. Приехала бабка в город, нашла общежитие, зашла. Клавдия на работе была, а Любонька - уже взрослая девочка, запустила бабушку, которую знала только по фотографиям. Бабка, как увидела свою внученьку, бухнулась на колени и заголосила:
- Ой, ты лишенько! Прости меня, голубушка! Прости дуру старую! Сама пила ела, а дитятко голодало! Ни кровиночки в лице!
Любонька, как могла, успокоила бабушку. Рассказала, как они жили с мамой – и про детсад, и про столовую. Всё у них хорошо, а худенькая она потому что переходный возраст – она сейчас только растёт, а поправляться потом будет- при половом созревании. Бабка удивилась такой осведомлённости и притихла. Попили с внучкой чаю с пирогами, которые из деревни привезла, да и подалась она домой – боялась, что Клавдия выгонит её, как она сама когда-то выгнала. А внучке на прощание сказала:
- А лето будет, ты приезжай ко мне. У нас привольно, хорошо, детворы много. Молочка парного попьёшь.
- Я летом в лагерь езжу. Мама берёт мне хорошие путёвки – и на море, и в санаторий-профилакторий.
- Ну, как знаешь, - закручинилась бабка, осознав свою ошибку.
Но летом Любонька всё-таки приехала к бабке, правда, на 10 дней, но все эти дни бабка ходила с внучкой по деревне с гордо поднятой головой. Деревенские, увидев внучку, хоть и худющую, затихли.
После 9-го класса мама с дочкой порешали, порешали и решили, что Любоньке надо идти в училище – по маминым стопам. Денег на институт не было и не будет, а после училища какая-никакая, а работа. Клава по себе знала. Она работала уже старшей приёмосдатчицей, была председателем профсоюзной ячейки и подумывала выдвигаться на должность освобождённого председателя профсоюза организации. И денег поболее, и почёт, и уважение.
Любонька не стала роптать. Училище, так училище. По крайней мере там будут такие же, как и она ребята – из малообеспеченных семей. Люба без труда поступила, но на другую специальность.
- У движенцев перспектив больше, - рассудила Клавдия.
К тому времени Любонька и впрямь расцвела – появились формы, на щёчках румянец – от парного молока, наверное. Волосики непонятного цвета, ранее заплетённые в тугие косички, стали приобретать удивительный розоватый цвет – вроде бы утреннее солнце коснулось губами. При этом у Любоньки не было ни единого пятнышка не то, что на лице, но и на всём теле.
- Наградил меня боженька, - приговаривала Клавдия, когда ещё в детстве купала её, - все родинки мне достались.
Клавдия всё время внушала Любоньке, чтобы с мальчиками была поосторожней. Она не стала скрывать от Любоньки её происхождение, поэтому смело приводила себя в пример:
- Ты же не хочешь, как я? В нищете всю жизнь?
Но к тому времени нищими их уже никто бы не назвал. Клавдия – рачительная хозяйка – и одевала Любоньку модно, и сама за собой следила. В столовой уже давно не подрабатывала, на работе магарычи брала. К тому времени у неё уже и любовник завёлся. А что? Ей-то всего 35 лет исполнилось! Мужчина был намного старше её, но с перспективой – вдовец с жильём. Не век же в общежитии жить! К тому времени комнату приватизировали, но всё равно коммуналка осталась коммуналкой.
Любоньку мать настраивала на удачный брак, чтобы муж с квартирой хотя бы был, ну, и деньги умел зарабатывать. Любонька, не отдавая себе отчёта, рассматривала каждого мальчика именно с этих маминых позиций. Мальчики вокруг неё вились, а любви ещё не было.
Опять же, не отдавая себе отчёта, Любонька с наибольшим усердием посещала и с наибольшим вниманием слушала лекции молодого преподавателя, который в тоже время работал и на станции, где работала мама. Тема лекций была не такая уж и интересная – тракционное развитие железнодорожных путей, но преподаватель был очень интересный. Непростительно молодой (только что закончил институт), очень симпатичный, но серьёзный «до безобразия». Его серьёзность и солидность подчёркивались большими очками с затемнёнными стёклами, за которыми толком не было видно глаз. Это придавало загадочность его и без того загадочной личности. Девочки по нём сохли. Вздыхала и Любонька. Но так, для себя. Никаких надежд на будущее не питала, но подсознательно сравнивала всех знакомых мальчиков с ним. Вихрастые, одевающиеся не в строгий костюм, как Михаил Иванович, а в какие-то «навороченные», на их взгляд одежки – с яркими надписями, они не шли ни в какое сравнение. Но даже не внешний вид не удовлетворял Любоньку, а их дурацкие разговоры и постоянные намёки на «необыкновенную» любовь, хотя между девочками ходили разговоры, что многие из них знали «любовь» только по фильмам – эротическим и порнографическим. Ну, и что с их любви.
Любоньке представлялось, как идут они с Михаилом Ивановичем под руку по парку, и он воодушевлённо читает ей стихи, а потом они садятся на лавочку, он говорит ей нежные слова и целует её, предварительно испросив разрешения. Любонька много читала, любовные романы с мужественными героями, стоящими на коленях перед красавицами, совершающими ради них многочисленные подвиги, нравились ей больше всего. В её возрасте все девушки мечтают о «красивой» любви, не представляя даже, как это выглядит на самом деле.
Так и окончила она училище – тоже с красным дипломом, но девственницей. Мама была счастлива и сразу же устроила дочь оператором поста централизации, правда, который ещё не был подключен к централизованному управлению, поэтому Любоньке приходилось таскать тяжёлые башмаки.
- Любонька, - утешала её мама, - это ненадолго. Скоро подключат централизацию, а осенью пойдёшь учиться в техникум. А, может, и в институт. Я уже коны пробила, чтобы на целевое тебя послать учиться. Будешь сидеть в кабинете, а не бегать по станции, как сейчас, или, как я.
Любонька была абсолютно согласна. Мама плохого не посоветует. Она «тёртый калач», как сама о себе говорила. Но даже на «целевое», т.е. когда после учёбы за счёт предприятия молодой специалист должен вернуться на это предприятие и отработать 3 года, тоже нужны были деньги. Целевики были очниками, а на студенческое житьё – бытьё нужны деньги. Клавдия это понимала, и они с Любонькой откладывали каждый месяц «на учёбу».
Подошло время сдавать экзамены, но маме сказали, что её очередь будет только на следующий год, и то, как матери-одиночки. В основном на целевую учёбу отправляли деток руководителей, будто бы у них денег не было платно обучить своих деток.
Но главное - пообещали твёрдо и на том спасибо. Любонька отложила учебники, но в начале октября Клавдия прибежала домой с таким видом, будто выиграла джек-пот в «Золотом ключе»:
- Любаша, счастье моё! Ты не представляешь, как нам повезло! Представляешь? На базе нашего училища хотят открыть филиал института! Пока только одно отделение, но именно движенцев! Представляешь? И мне сказали, что дадут тебе целевое направление в счёт будущего года!
Это была действительно радостная весть. Во-первых, не надо было тратиться на жильё и пропитание в чужом городе, во-вторых, не надо было платить за учёбу. Халява!
Любоньку приняли почти без экзаменов, надо было набрать группу и набирали почти что всех подряд, даже больше, чем надо было. Как сказал ректор на первом собрании студентов, им всем предстояло пройти жёсткий отбор в процессе учёбы. Те, кто будут учиться, посещать все занятия, сдавать вовремя курсовые и сессию, те останутся и даже, если эксперимент не удастся, будут переведены в основной институт. Остальным без сожаления скажут «до свидания».
К Любоньке это не относилось. Она всей душой хотела учиться, радуясь сложившимся обстоятельствам, которые позволяли ей сделать это уже теперь.
Её нисколько не огорчало, что она практически не испытает, что такое весёлая студенческая жизнь. Учась в училище, она ходила на все мероприятия - вечера, которые там проводились. И что? И ничего хорошего.
Училище, на базе которого собирались открыть институт, старалось из всех сил. День принятия в студенты решили отметить так грандиозно, как не отмечали выпуски. Приехали все преподаватели из основного института, приехали студенты, обучающиеся в основном институте, окончившие школу в этом городе, пригласили популярных артистов.
На торжественном собрании, где присутствовали и родители, говорилось столько добрых слов, что некоторые родительницы плакали навзрыд от счастья. Потом студенты показали смешные сценки из КВН-ов, а потом был бал – Посвящение в Студенты, где каждого новичка сначала «испытали на прочность». Каждый должен был вытянуть билет и «сдать экзамен», т.е. исполнить то, что там было написано. Любоньке досталось исполнить любимую песню на мотив известного «шлягера» «В траве сидел кузнечик». Любимой песни у неё не было, в смысле, она слов не знала, поэтому спела гимн России, который они тщательно зубрили и в школе, и в училище. Получилось очень смешно, но после грандиозного успеха её отозвал в сторонку завуч и сделал внушение о некорректности её поступка.
Любонька застеснялась и, когда начались танцы, постаралась быть в сторонке. Но ей не дали. Девушек было и так мало, а Любонька была необыкновенно хороша в этот вечер. Её розоватые (натуральные) волосы в лучах юпитеров переливались, девичьи черты были нежными – без кричащего раскраса «а-ля Чингачгук», а застенчивая улыбка, за которой она прятала своё смущение после неподобающего выступления, отличала её от всех девушек в зале. Её приглашали танцевать не только старшекурсники училища, которым разрешили быть на вечере, но и студенты из института. Постепенно Любонька забыла о недоразумении, происшедшем на Посвящении и веселилась от души, выплясывая то с одним кавалером, то с другим.
Она не видела, что за ней наблюдает дежурный преподаватель училища Михаил Иванович, по которому ещё совсем недавно она так сохла…
Но тогда она была его студенткой, а теперь она – студентка института, к тому же такая хорошенькая….
Один раз Любонька заметила Михаила Ивановича, когда с девушками спускалась в туалет. Вежливо поздоровалась и засмущалась в ответ на его комплимент…
А Михаил Иванович спрятал своё смущение за тёмными стёклами очков… Внешняя строгость и тёмные очки очень удачно маскировали его застенчивый характер. Он всё делал для того, чтобы перебороть эту черту характера. Хорошо учился, сжимал до боли в пальцах карандаш или ручку и рассказывал материал. Потом стал преподавателем, стесняться почти перестал. Почти? Да, на занятиях он абсолютно не стеснялся, а вот с девушками не мог себя перебороть. Девушки-студентки – не в счёт. А вот девушки, с которой можно было встречаться, а потом на ней жениться у него не было. Мама вела с ним осторожные беседы, потихоньку настраивая на женитьбу, со временем добившись своего. Миша женился на дочери маминой знакомой, с которой практически даже не встречался до свадьбы. Да и после свадьбы особого интереса не испытывал. Дочь маминой знакомой оказалась хитроумной девушкой, которой надо было скрыть нежеланную беременность. Через месяц после свадьбы после очередного вялого секса она сообщила Мише, что беременна, но ей же надо закончить институт, поэтому она сделает аборт. Мише было всё равно, но на другой день прибежала мама жены, т.е. тёща и устроила ему скандал, обвинив его в том, что он, дескать, «потребовал» аборта по материальным соображениям. Миша попытался возразить, сказав, что он так не говорил. Но переспорить тёщу – всё равно, что плевать против ветра (это мягко сказано). Скоро Миша стал молодым отцом, жили они с Мишиной мамой в 3-хкомнатной квартире. Но тут уже мама Миши, удивившись, что ребёнок родился 7-мимесячный, а выглядит вполне нормально, не поленилась сходить в роддом, подкупила акушерку, которая подтвердила, что плод 9-тимесячный. И тогда разразился скандал. Мама Миши вызвала всех на «страшный суд», вынудила жену Миши во всём сознаться и выдворила её вместе с приплодом к своей мамочке, которая скорей всего знала от кого ребёнок. Миша развёлся, так и поняв вкус семейной жизни. Кроме досадного осадка, что им манипулировали, вернее, не им, а его добропорядочностью, ничего не осталось. Кстати сказать, мамаша его бывшей жены разыскала настоящего отца и заставила его жениться на своей шалопутной дочери. Как ни странно, их брак оказался счастливым. И зачем тогда нужно было устраивать весь этот цирк?
Михаил Иванович стал ещё осторожнее общаться с девушками, в ответ на призывные улыбки своих студенток прятался за тёмными стёклами очков и вспоминал свой небогатый, но печальный опыт женитьбы.
Странное дело, но Любонька с её розоватыми волосами, вольно раскинувшимися по плечам, безупречно белозубой застенчивой улыбкой, вежливым и уважительным обращением к нему, запала ему в душу. После того вечера он стал ловить себя на мысли, что думает о ней чаще, чем встречает в коридоре. А, чтобы встречать её чаще, он стал просматривать расписание занятий её группы. Вести занятия в институте Михаилу не предлагали, т.к. пока ещё занятия были установочные, на которые приезжали преподаватели из основного института.
Мама Любоньки, всезнающая и пронырливая, договорилась на работе, чтобы Любоньку перевели на полставки. Стаж не терять, да и денежка лишняя не помешает. Труднее ей было договориться в институте, администрация там была неопытная, всего боялись, так Клавдия съездила в основной институт и обо всём договорилась. Не то, чтобы она была так уж красноречива, скорее всего, она завораживала людей своим необычным полутёмным видом.
Любонька с головой окунулась в учёбу, на работу её ставили в удобную смену, а потом и вовсе она стала приходить с обеда – на время декретного отпуска одной из «башмачниц». Мама говорила, что скоро ни одной «башмачницы» не останется – как только переведут всю станцию на централизованное обслуживание. Вот тогда и диплом пригодится и стаж!
Смена теперь была у Любоньки постоянная – молодёжная, которая славилась на всю станцию своей дружной командой. И на работе – в передовиках, и на отдыхе всегда вместе – и в туристические поездки ездили, и просто «поляны» устраивали по каждому поводу. А заправлял всей этой дружбой некто Вячек – Вячеслав Родин. Он работал составителем поездов, опасная надо сказать профессия, учился заочно в том же институте, куда поступила Любонька, был профгруппоргом, балагуром, весельчаком, а внешне – просто мачо. Все девушки и молодые женщины не только этой смены, но и всей железнодорожной станции почитали за честь быть приглашёнными в «подсобку» Вячека, которую он, смотря по обстоятельствам, использовал то, как «контору» профгруппорга, то, как «дом свиданий». При этом он со всеми балагурил, был «на короткой ноге» и никому из женщин и в голову не пришло бы что-то с него требовать взамен любви. Он сам был – лучший приз в постоянном конкурсе красоты местных красоток.
Незаметно прошла осень и наступил декабрь – давно уже не самый холодный зимний месяц, а месяц самой жаркой подготовки к Новому году. Любоньке было не до Нового года, ведь в январе начиналась её первая сессия. Но Вячек, сделав Любоньке внушение на очередном собрании смены за то, что не проставилась за приход в их смену, сказал, что всё простит, если она примет самое активное участие в подготовке новогоднего корпоратива. По плану Вячека их смена будет праздновать в 2 этапа: 1-й со всей станцией (по желанию), 2-й – встреча непосредственно нового года на базе оздоровительного детского лагеря, принадлежавшего железнодорожному узлу. Вячек уже давно забронировал там места для всей смены, раз уж так повезло, что им выпало 2 дня выходных – 31 декабря и 1 января. И, если Любонька хочет жить в дружбе со своей сменой, она обязана бросить всё и всех (ну, если есть жених, она конечно, может встретить новый год с ним, но всё равно в компании своей смены). После такого внушения Любонька, скрепя сердце, согласилась, что зубрить в новый год она не будет, быть отщепенкой не хочет, жениха у неё нет, значит, как штык.
Мама поддержала идею Вячека, сказав, что хорошие отношения завязываются именно на таких вот корпоративах. К тому же, если всё время забивать голову учёбой, то можно свихнуться, а новый год – Новый год, самый любимый праздник для маленьких и взрослых. Сама Клавдия собиралась встречать новый год со своим мужчиной в лучшем ресторане и ждала, что намёки, которые делал её мужчина, станут прозрачными именно в эту новогоднюю ночь. Оставлять Любоньку одну дома было стыдно, а тут – такая перспектива дочери повеселиться, да ещё и на халяву. Вячек оплачивал пребывание в лагере из профсоюзных денег, с народа собирал чисто символическую сумму, да ещё мальчики приносили выпивку, девочки – «хавчик». Ну, на халяву и уксус сладок! А тут!
31 декабря Любонька испекла печёночный торт и, отказавшись от маминого предложения нарядиться в какое-то супер-пупер платье от какого-то «гадэна», надела любимые джинсы в облипочку, новый джемперок и отправилась налаживать отношения со своей сменой.
Сначала все заселялись, но без всяких премудростей – девочки в одной комнате, мальчики – в другой. Лагерь –то был детский, а дети, как известно, любят скученность.
В столовой лагеря накрывали столы – собралось несколько компаний из разных организаций, каждая накрывала стол отдельно плюс от профсоюзов были стандартные наборы (водка, «Шампанское», красная икра, консервы). Под руководством Вячека стол был накрыт на славу, а ещё обещали привезти горячее из соседнего санатория. Вячек рассадил всех по принципу мальчик-девочка, Любоньку посадил рядом с собой.
- За тобой, 585-я глаз, да глаз нужен. Я твоей мамаше клятву давал, что не дам в обиду наше золотце.
Когда Любонька пришла в смену в первый раз, Вячек после зачитывания всех телеграмм и выслушивания наискучнейших наставлений громко спросил:
- Вот сколько себя помню, ни разу у нас не было рыжих!
- Да не рыжая она, - вступилась Валентина Николаевна – старшая по смене, - это цвет золота 585-й пробы. Там меди немного добавлено, поэтому такой вот розоватый оттенок получается.
- Ты что, новенькая, медью голову моешь? – спросил Вячек засмущавшуюся Любоньку, но на него зашикали, он замолчал, а после планёрки догнал Любоньку в коридоре и серьёзно заявил:
- Будешь 585-я.
- Почему? – удивилась Любонька.
- У нас у каждого кликуха, ну, псевдоним, если хочешь. А у тебя будет – 585-я!
- А мне не нравится.
- А у тебя никто не спрашивает. Это как позывной. Я тебе кричу по рации: 585-я, ответьте 1-му. А ты: 585-я слушает.
- А вы – 1-й?
- Я – 1-й и ты это должна запомнить. Моё слово - закон.
Любонька после этого разговора спрашивала у других женщин из их смены, насколько это серьёзно, а те посоветовали не обращать внимания.
- Он всем голову заморочит. Ты его остерегайся. Он у нас бабник!
Любонька «намотала на ус» и остерегалась Вячека. То, что она сидела на новый год рядом с ним – ничего не значило. Она уже давно поняла, что тут не делятся по парам, и ей это нравилось.
Начались проводы старого года, две девушки-аниматоры старались вовсю, чтобы расшевелить народ. Вячек участвовал во всех конкурсах, выводил свою «команду», чем зажёг остальные компании. На танцы Любоньку стали приглашать парни, сидевшие за другими столиками. Вячек один раз «проморгал», как он выразился, а у второго парня, подошедшего к Любоньке, чтобы пригласить её, серьёзно спросил:
- Парень, а почему ты у неё спрашиваешь, а не у меня?
- Ой, извините, можно вашу даму пригласить на танец?
- Пригласи, но я буду присматривать. Чтобы ничего такого себе не позволил. И не вздумай телефон выспрашивать, я по губам увижу, диктует она тебе его или нет.
- Это ваш жених? - спрашивал потом парень у Любоньки.
- Нет, - смеясь, отвечала она, - он у нас главнокомандующий.
Час за часом, а вот уже и новогоднее обращение Президента. Все за столами поднялись с бокалами «Шампанского» в руках, некоторые девушки заготавливали бумагу, карандаш и зажигалку, чтобы написать, сжечь и съесть желание (раз в году!). Под бой курантов все дружно кричала: «Ура!», «С Новым годом!» целовались и смеялись, а потом побежали во двор смотреть фейерверк.
Всё, как обычно, но кому как. Любоньке всё было в 1-й раз – и такая большая компания, и весёлые друзья, и «Шампанское», которое лилось рекой.
Она захмелела, но от этого ли, или от всеобщего безудержного веселья ей было ещё веселее, а разрумянившиеся щёчки с ямочками, заалевшие губки, золотые волосы, переливавшиеся всеми цветами радуги в разноцветных ёлочных огнях, привлекали к себе взоры многих парней. Вячек раздобыл где-то бороду и отваживал почти всех, громко крича, что, если кто тронет его Снегурочку, того он превратит в снежный козырёк на крыше или в вечно тающую сосульку. Всем было весело.
Постепенно ряды стали редеть. Любонька тоже хотела было отправиться спать, но Вячек запретил. Из всей смены он разрешил уйти только Валентине Николаевне, да и то лишь потому, что она всегда недосыпала из-за маленького внука по причине малогабаритности квартиры.
Пили, пели, танцевали и снова пили, пели, танцевали. Любонька не заметила, когда отключилась. Что-то ей снилось, а может, и не снилось – куда-то её несли, раздевали, укладывали, а потом что-то на неё упало и было больно…
Утро было розовым. Любонька с трудом открыла глаза, пытаясь понять, где она находится. Вспомнила вчерашнее веселье, но почему-то она спит не на кровати, которую сама выбрала в общей комнате, а на каком-то диване и … абсолютно голая! Любонька вскочила, но, вскрикнув от боли, бессильно опустилась. Рядом кто-то замычал и из-под кучи тряпья и одежды появилась заспанная физиономия Вячека. Любонька смотрела на него во все глаза. Неужели? Неужели это он – причина боли. Любонька не была такой уж несмышлёной, хотя была девственницей, что мама очень поощряла, говоря, что все хотят попробовать девственницу и женятся на девственницах.
- Доброе утро, 585-я! Чего это ты так на меня смотришь? А? Я тебе нравлюсь? – голос Вячека глухой и надтреснутый после вчерашней пьянки и горлопанства едва доходил до Любоньки.
- Вы… что это? – Любонька показала на окровавленное покрывало, которое лежало между ними.
- Это? – Вячек с минуту разглядывал покрывало, что-то соображая ещё не протрезвевшим умом, потом до него «дошло», - это кровь.
- Моя? – губы Любоньки дрожали, она знала, чья.
- Не знаю. Я, может, дрался? Или надрался? Ничего не помню.
Вячек сел на диване, обхватив голову руками, раскачивался с минуту, потом повернулся к Любоньке:
- Надо опохмелиться. Одевайся, пойдём к столу. Там, кажется, что-то оставалось.
- Вы? Да как вы смеете!
- Что? Чего это ты мне «выкаешь»?
- Вы что, издеваетесь надо мной? Вы сделали меня женщиной и вам надо опохмелиться! Ой, мамочки, о, господи! – запричитала Любонька, заливаясь слезами.
Как это было не то, что романтично, как мечталось, а низко, пошло, гадко! Она ничего кроме омерзения и даже ужаса не чувствовала к человеку, который стал её первым мужчиной.
- Ты что, хочешь сказать, что ты – девственница? – удивился Вячек, - ничего себе! Вот я дурак, нажрался, как свинья, и испортил девчонку. Подлец! Нет мне прощения. Прости, а? Эй, 585-я! Прости, говорю, а то повешусь.
Любонька закрыла уши руками и, уткнувшись в подушку, рыдала в голос. Вячек погладил её спинку, потом попку, полюбовался девичьими формами и, тяжело вздохнув, начал одеваться, с трудом разыскав свою одежду в ворохе, сваленном на диван.
Как только дверь за ним закрылась, Любонька вскочила с дивана, натянула на себя одежду и вышла следом. Нечего сказать, хорошо начался новый год, всё было в первый раз, не только веселье, но и горькое похмелье. Повеселились, погуляли. Но то было вчера.
Любонька незаметно пробралась к комнате, где оставались её вещи, и также незаметно вышла из здания. Она очень стеснялась того, что с ней произошло. Вдруг кто-нибудь ненароком вспомнит, что ни Любонька, ни Вячек не ночевали вместе со всеми! Пусть они все уже давно прошли через это (ЭТО!), ей казалось, что на неё все будут показывать пальцем. Вон пошла, она вчера завалилась спать с нашим Вячеком. А ему-то что, она у него не первая, 585-я! Стыдно и гадко. Вот с таким чувством Любонька вернулась домой. Мама встретила её сияющая, как самовар на выставке, расспрашивала, как всё было, не зная, как рассказать Любоньке свою главную новость – её позвали замуж.
Любонька вяло сообщила, что всё было замечательно, но она очень устала и хочет спать. Поцеловав маму в щёчку, поздравила её с новым годом и отправилась в душ. Она ещё по дороге решила для себя, что не стоит переживать по такому пустяку – потеря девственности. Это раньше, да и то – в деревне девственница считалась символом целомудрия. А теперь девственница может быть самой развратной женщиной, не желая наслаждаться стандартно. Мало ли способов. Любонька знала – читала, видео видела. Ей было не очень интересно смотреть, но подруга убедила её, что это надо знать современной девушке, чтобы не попасть впросак. Вот ведь знала, но всё равно попала.
Мама, которая всё ещё носилась со своей новостью, зашла в душ и поделилась своей радостью. Любонька совершенно искренне ответила, что очень рада. Вышла из душа, расцеловала маму от души и на душе потеплело. Наконец-то и на маминой улице праздник. Любонька уважала маминого избранника. Он был рассудительный и справедливый. К тому же Любонька уже взрослая, а с начала этого года – совсем взрослая.
Мама на радостях ничего не заметила. Да и что она могла заметить? На одежде Любоньки следов не было, а то, что на душе кошки нагадили и закопали, видно не было. Любонька улеглась спать, а мама засобиралась в гости.
На следующий день Любонька уже зубрила формулы по высшей математике, на всю сессию она взяла отпуск без содержания. Ещё утром 2-го она помнила о своём «приключении», каждый раз подавляя горькие рыдания. А чего рыдать-то? Подумаешь, хотелось красивой любви, красивого ухаживания и красивой страсти. А получилось всё – в пьяном бреду, полусне и без красивых атрибутов. Это всегда так. Чем больше мечтаешь, тем хуже в жизни. «Летай вокруг своего болота» - всегда советовала мама и оказывалась права.
Сессия так отвлекла Любоньку от мрачных мыслей, что после первого экзамена, который Любонька сдала на «отлично», от мрачных мыслей не осталось ни следа. Она с утра до вечера пропадала в институте, как она сразу стала называть бывшее училище. Учебной литературы было мало, конспекты у работающей Любоньки были неполные и приходилось заниматься в библиотеке. Однажды она выходила из библиотеки, откуда её буквально выгнала библиотекарша, укорив тем, что у неё – библиотекарши – семья и дети, а эти студенты дурака валяют, а перед экзаменом надышаться книжной пылью не могут. Любонька расстроилась – завтра экзамен, с собой книгу библиотекарша не дала, а ей – Любоньке – совсем чуть-чуть осталось. Она стояла в вестибюле училища-института и раздумывала, у кого можно было бы попросить конспект, хотя, кто ж даст – у всех завтра экзамен, как к ней подошёл Михаил Иванович.
- Родионова? Что вы тут делаете так поздно?
- Я в библиотеке была, но она уже закрылась, а мне чуть-чуть осталось. А завтра экзамен, - Любонька чуть не плакала.
- А по какому предмету?
Любонька назвала и выяснилось, что «на кафедре», как нескромно назвал Михаил Иванович учительскую училища, у него есть материал по этому предмету, может, и книга есть, которую не дали в библиотеке. Пошли на кафедру, Любонька несказанно обрадовалась, она так боялась провалить хоть один предмет – помнила, что сказал ректор про жёсткий отбор. Такой книги не оказалось, но нашлись другие, которые дал ей Михаил Иванович, тщательно маскируя свою заинтересованность Любонькиной особой за серьёзным отношением к учебному процессу, дабы бывшая ученица не посрамила своё училище.
Любонька, сияя глазами, схватила учебники в охапку, несколько раз пообещав вернуть из завтра, сразу же после экзамена. Ей и в голову не могло прийти, что Михаил Иванович был счастлив «до безобразия» поводу увидеться с ней завтра.
Сдав экзамен на «отлично», Любонька стала разыскивать Михаила Ивановича. Он как раз в это время отчитывал нерадивого ученика в учебном классе и не заметил Любоньку, которая остановилась за ним и, замирая от восторга, слушала каким «высоким слогом» делал разнос её бывший учитель, как интеллигентно, размеренно и в то же время красноречиво описал он будущее своего ученика, если тот не возьмётся за учёбу. Ученик слушал, низко опустив голову, и иногда вытирал нос. Закончив речь, Михаил Иванович отпустил ученика, повернувшись, увидел Любоньку и смутился. Но Любонька не увидела этого за тёмными стёклами его очков.
- Спасибо большое, Михаил Иванович, - с восторгом сказала она, протягивая ему книги.
- Сдала?
- Да, на «отлично»!
- Молодец, Родионова! Вы – очень способная девушка!
- Ой, скажете тоже.
- Да, я это говорю честно. А какой у вас следующий предмет?
Любонька назвала и оказалось, что Михаил Иванович может помочь с литературой и по этому предмету, а потом оказалось и по следующему.
Сессию Любонька закрыла на все «5». Теперь можно было не только не бояться отчисления, но и рассчитывать на стипендию. Любонька решила, что, если бы не Михаил Иванович, она бы так не успела. Надо было обязательно его отблагодарить. Но как? Денег не возьмёт (ещё по училищу Любонька помнила историю, как отчислили одного парня за то, что предлагал Михаилу Ивановичу деньги за экзамен), подарок, наверное, тоже.
Отдавая книги после последнего экзамена, Любонька замялась:
- Не знаю, как и благодарить вас, Михаил Иванович!
- Да какие благодарности! Что вы такое говорите?
Увидев, что Любонька испугалась, Михаил Иванович сам испугался, что налаженный контакт может в одну минуту разладиться и придётся ждать следующего удобного момента. А Михаил Иванович уже давно понял, что он помогает своей бывшей ученице, не потому, чтобы она «не посрамила своё училище», а с более корыстной целью. Он понял, что не сможет обойтись без этих чудных глаз, без этой застенчивой улыбки на милых губах, без …
- Вот что, Родионова, сейчас обед. Пойдёмте пообедаем?
- В нашу столовую?
- Ну, что вы. Пойдёмте в кафе «Времена». Там превосходное мороженое.
- Но там же… дорого, - вырвалось у Любоньки, сильно стеснённой в средствах после отпуска без содержания.
- Я приглашаю, и я угощаю. По-другому – не соглашусь.
- Но… я же хотела вас отблагодарить, а получается – наоборот.
- Получается всё прекрасно. Идём?
- Идёмте, - Любонька была вне себя от счастья.
Могла ли она мечтать о таком – пойти в кафе с учителем, о котором девчонкой в училище только мечтала. Любонька даже представить себе не могла, что есть и другие варианты – пойти в кафе вечером, со спиртным, танцами. Что поход в кафе днём её сверстницы назвали бы «детский сад». Что красивым девушкам можно расплачиваться интимными услугами. Что Михаил Иванович – хоть и интеллигентный, но мужчина, которому не чуждо желание побыть наедине с красивой девушкой. Впрочем, Любонька себя красивой не считала, хотя в последнее время ей всё чаще приходилось слышать комплименты. Она ещё помнила по школе, что она – «ржавая проволока».
В кафе Михаил Иванович очень галантно усадил Любоньку, предложил меню, а когда Любонька созналась, что ничего не понимает, выбрал сам – фруктовый салат, мороженое и кофе. Любонька глаз не могла отвести от фруктового салата – красивейшая хризантема, как оказалось, из апельсинов и ещё каких-то фруктов, уложенных, будто живой цветок. А мороженое – разноцветные шарики, политые шоколадной пастой, а кофе – в маленьких чашечках, а столик стоит в отдельной нише и всё видно, кто идёт по улице, а их не видно, а музыка красивая и еле слышна, а… слов нет.
Любонька ни разу не была в кафе – никто не приглашал, а денег на такие забавы мама не предусматривала. Девчонки ходили и в клубы, рассказывали потом свои приключения, но Любонька им не завидовала, а потому и не стремилась ни в какие «злачные места», как их называла мама. Мама была уверена, что те, кто ходит в ночные клубы, да в рестораны – просто так, не по какому-нибудь поводу, - все испорчены и развращены, от таких можно ждать чего угодно – от ребёнка «в подоле» до нехороших болезней. Ну, и Любонька тоже прониклась этой идеей.
Михаил Иванович – совсем другое дело. Он с тонким юмором рассказывал Любоньке об учениках, как они пытаются обмануть учителей на экзаменах, делал Любоньке галантные комплименты – так, чтобы можно было понять, что он восхищён ею, но незаметно. Любонька задорно смеялась над шутками и мило улыбалась комплиментам. После кафе они прошлись немного по аллее, ни о чём не договариваясь, но по всему было видно, что им хотелось продолжения. Михаил Иванович спросил о дальнейших планах Любоньки, она со вздохом ответила:
- Сессия закончилась, завтра на работу – я ведь отпуск без содержания брала.
- Не хочется? У вас ведь каникулы.
- Да, как сказать. С одной стороны, немного подустала – ночами сидела, а с другой стороны – ночами работать мне не привыкать, а отдыхать буду потом, когда учиться закончу.
- Ты – молодец. Целеустремлённая натура, - как-то незаметно Михаил Иванович перестал обращаться к Любоньке на «вы», она же не решалась.
- Да, это скорей мама – целеустремлённая. Ей столько пришлось пережить, только сейчас на ноги встала, хочет, чтобы у меня жизнь была – одно удовольствие.
- Но так не бывает. Если не будет неприятностей, как ты познаешь удовольствие? И потом ты уже не живёшь в своё удовольствие. Учишься очно и работаешь.
- А мне не тяжело.
- Когда же ты отдыхаешь?
- Бывает время.
- А как ты отдыхаешь?
- Не знаю. С книжкой посидеть, кино посмотреть.
- Ну, ты прямо, как пенсионерка рассуждаешь. Где это видано, чтобы молодая девушка сидела дома, как на привязи. Или тебе мама не разрешает?
- Мама разрешает, но я сама не хочу. Вот, например, новый год она меня просто заставила встречать с нашей сменой. Мы собирались на базе детского лагеря.
- Весело было?
- Да, наверное, - Любонька вспомнила своё «приключение» и расстроилась.
- Наверное, не очень. А знаешь, что? Давай в твой выходной поедем в парк в К…к. Ты была там?
- Была ещё в лагере школьном. Летом.
- А зимой там необычайно красиво. Вот здесь снега в натрусочку, а там – всё в снегу и часто все деревья в инее. Такое не забывается. Поедем?
- Конечно! Только вот не знаю, когда у меня выходной будет. Я вообще-то на полставки, но из-за сессии придётся теперь отрабатывать.
- Но ты хочешь?
- Конечно!
- Тогда всё получится.
Они обменялись телефонами и Любонька, раскрасневшись от счастья, помчалась домой.
В первый рабочий день после сессии Любонька чувствовала себя самой несчастной. Где студенческая, пусть сумбурная, но интересная жизнь, и где – рабочая? Но на планёрке её ждал сюрприз. Вячек, специально не переодевшийся в рабочую одежду, в белой рубашечке, дорогущих джинсах преподнёс ей огромный букет роз, поздравив с успешным завершением первой сессии от имени всей смены.
А когда все расходились по рабочим местам, он чуть придержал её за локоток и шепнул на ушко:
- Я готов искупить свою вину любым доступным мне образом.
Любонька дёрнула плечом и пошла на свой КП таскать башмаки. Но Вячек умудрился прийти и туда в самое неурочное время, когда Любонька, договорившись с дежурной по станции, хотела сбегать в туалет. Вячек долго и нудно рассказывал, как они работали без неё, как им было тяжело – не видеть светлый образ юности. Любонька молчала, а потом решилась:
- Извините, мне надо в туалет. Меня Валентина Николаевна отпустила, а через 10 минут будет поезд проходить.
- Люба, - Вячек сразу стал серьёзным, отбросив дурашливый тон, с которым он повествовал ранее, - Любовь, не знаю по отчеству. Я все эти дни только и думал о тебе. Я не знаю, как так получилось тогда, но я бы хотел всё исправить. Чтобы у тебя сложилось обо мне положительное мнение.
Любоньку выручила Валентина Николаевна, вызвав её по рации:
- Любаня, ты ещё на месте? Сейчас поезд будет проходить, обписаешься ещё у меня!
Любонька кинулась с КП и побежала вдоль железнодорожного пути так, будто ей действительно приспичило. Вернувшись, она стала обдумывать слова Вячека и поняла, что ничего, кроме брезгливости и досады не испытывает. И очень не хочет вспоминать то происшествие. Оно, как грязное пятно на одежде, которую не выбросишь, потому что дорогая, и пятно не смывается, потому что – пятно. Но после смены, а Любонька дежурила полную смену, Вячек поджидал её за гардеробной.
- Люба, поговорить надо, - сказал таким серьёзным голосом, какого Любонька никогда от него не слышала, - подожди, почему ты меня избегаешь?
- Отстаньте от меня. Я не хочу говорить о том, что мне неприятно.
- Откуда ты знаешь, о чём я буду говорить?
- Тогда, значит, мне неприятно разговаривать с вами.
- Ага, понятно. Стала белой косточкой? Я, между прочим, тоже в институте учусь и стану дежурным по станции раньше тебя, а потом ещё стану начальником или вообще – главным инженером. И буду вызывать тебя на ковёр и вот тогда посмотрим, как ты будешь со мной разговаривать. Конечно, на «вы», как сейчас, но только совсем другим тоном.
Всё это он говорил на ходу, потому что Любонька не останавливалась ни на минуту, а с каждым его словом прибавляла ходу, будто хотела убежать от его гнусностей. Он почти проводил её до дому, так и не услышав от неё ни слова. А что она могла сказать человеку, который воспользовался её доверчивостью и лишил её невинности?
Дома её встретили мама со своим мужчиной. Любонька отметила, что мама просто расцвела. Она и так была весьма симпатичной особой, если не присматриваться к родимому пятну на половине лица, а тут, казалось, даже пятно посветлело.
- Любонька. Мы с Вадимом Никифоровичем решили свадьбу сделать скромную, а до свадьбы я бы хотела потихоньку перебираться к нему. А ты как? Поедешь с нами? А комнату можно сдавать. Всё копеечка будет, - выпалила она то, что стеснялась говорить, хорошо, хоть про комнату привычное сказала.
- Не знаю, мам. Мне как-то неудобно. Да и далеко.
- Ну, да. На занятия. конечно, каждый день на автобусе не наездишься. Зато там свежий воздух, - избранник мамы жил в пригороде, в своём доме.
- Ну и пусть себе живёт в этой комнате. Что ты, Клавдия! Девушка она серьёзная, никого водить не станет, а на выходные будет к нам приезжать.
- Как ты, Любонька? - мама заискивающе заглядывала в глаза дочери.
Ну, как ей было сказать, что Любонька уже проштрафилась, что она уже не девственница. Но это ничего не значит. Ну, кого бы она привела сюда? Да и зачем? Кроме гадливости у неё не осталось никакого чувства после той новогодней ночи.
- Конечно, мама. Мне будет тут удобней. А где вы свадьбу наметили делать?
Мама сразу же успокоилась и рассказала дочери весь расклад. На работе – с сослуживцами, дома у Вадима Никифоровича - с родственниками. И скромно. Годы уже не те.
После семейного ужина мама с Вадимом Никифоровичем уехала к нему, а Любонька впервые ощутила пустоту в доме. Она так привыкла рассказывать маме все свои нехитрые секреты, а теперь вот появилась такая заморочка, которую и не расскажешь так просто и можно ли маме-то? О своём промахе можно и не говорить, а вот о Михаила Ивановиче хотелось рассказать – какой он интеллигентный, умный и … красивый.
Назавтра у Любоньки было ночное дежурство, во время которого она старательно избегала разговора с Вячеком. А после ночной смены было 2 выходных дня, если Михаил Иванович не дежурит в училище, значит, они смогут поехать отдыхать. Ах, как славно!
Любонька съездила «в деревню» к маме, какой всё-таки молодец Вадим Никифорович, какой у него добротный дом и всё сделано удобно и «на века». Хоть и в деревне, но и канализация, и отопление – всё, как в городе. Мама порхала по дому, как красивая бабочка. Наготовила – на целую роту. Надавала Любоньке с собой еды – на месяц хватило бы, но мама наказала приехать и на следующий выходной. Она долго уговаривала Любоньку остаться ночевать, но Любонька сказала, что назавтра у неё мероприятие – поход в парк К-ка. Мама понимающе подмигнула, но расспрашивать не стала. Ох, как она изменилась!
Дома Любонька созвонилась с Михаилом Ивановичем, договорилась о встрече. К электропоезду она не шла, а летела. Скорей, скорей бы. Михаил Иванович – не в костюме, а в спортивной одежде выглядел, как подросток. И только его тёмные очки придавали ему профессорский вид.
Они славно погуляли. Парк К-ка встретил их огромными соснами и елями, одетыми в инеевые шубки, тишиной, тяжёлым снегом, важно спускавшимся с неба и морозным хрустальным воздухом. Поднявшись на самый верх горы, они поели шашлык в кафе, выпили глинтвейн и, весёлые и румяные спустились с горы на фуникулёре. Михаил Иванович, который ещё в электропоезде попросил Любоньку перейти на «ты», рассказывал много интересного об их родных местах, о К-ке, о парке, в котором они гуляли. Любонька тоже что-то ему рассказывала, удивляясь самой себе – откуда что берётся.
Вернулись домой поздно, но так не хотелось расходиться.
- Пойдём ко мне чай пить. Мама пироги передала, я сама столько не съем.
- Ну, от пирогов не откажусь. Тем более, что шашлык уже забылся.
Любонька немного стеснялась, что в первый раз в жизни приводит мужчину домой, да ещё и мамы дома нет. Ведь только что обещала, что ничего такого. Но «ничего такого» и не было. Миша похвалил их с мамой гнёздышко- уютно и комфортно, хоть и коммуналка. А пироги – вообще сказка. И никаких намёков, что хорошо бы остаться, когда узнал, что мама у жениха. Попили чай и распрощались. У Любоньки через 2 дня опять будет выходной, у Михаила в училище были каникулы, он только дежурил по графику. Так что они могли снова провести время вместе.
К концу каникул Любонька съездила к маме. Её отчим заболел, и мама постаралась поскорее выпроводить дочь с продуктами, чтобы не заразилась. Про себя сказала, что «зараза к заразе не пристаёт». Но утром, проснувшись по будильнику на работу, Любонька почувствовала, что тоже заболела. Померила температуру – так и есть. Позвонила на работу, Валентина Николаевна тихо выматерилась, но бодро заверила Любоньку, что справятся и посоветовала вызвать врача на дом, чтобы с больничным не пролететь.
Любонька так и сделала, а вечером позвонил Михаил, спросить про планы на завтра и, узнав, что Любонька заболела, сказал, что «сейчас будет». И точно, через 15 минут он уже звонил в квартиру, взял список лекарств, который выписала врач, которые Любонька и не собиралась употреблять, и помчался в аптеку. Любоньке было смешно, но очень приятны его заботы – заставил выпить лекарства, заварил травяной чай, разогрел еду, от которой Любонька отказалась, но поковыряла вилкой, чтобы Михаил покушал. Но у него тоже не было аппетита.
Несмотря на лекарства, Любоньку начало знобить – поднялась температура. Михаил уложил её в постель, уселся рядом. Но, просидев с полчаса возле стучащей зубами Любоньки, не стерпел.
- Знаешь, как отогревают мерзляков на Севере и в горах? Тело к телу.
Он решительно разделся, залез под одеяло к Любоньке и прижал её к себе. Любоньке было очень плохо, и она не прочувствовала щепетильности момента. А перестав клацать зубами, уснула. Проснулась она от необъяснимой неги, которая сразу же и объяснилась – Михаил целовал её – очень нежно и очень страстно. А когда Любонька открыла глаза, прошептал:
- Опасность этого метода согревания в том, что почти невозможно удержаться от ласки. Прости.
- Мне уже лучше. Это хороший метод. Он греет не только тело, но и душу.
- У тебя очень нежная душа, а кожа ещё нежнее, а губы – съел бы.
- А если заразишься?
- Я, может быть, этого и хочу. Я бы тогда лежал рядом с тобой и целовал бы, и мы бы вместе выздоровели.
Любонька подставляла губы и удивлялась, как это приятно – целоваться. До сих пор она целовалась без удовольствия, вспомнив торопливые слюнявые, скорее укусы, а не поцелуи мальчишек, провожавших её домой. А уж о том, как она перестала быть девственницей, и вспоминать не хотелось. Она ничего не помнила, кроме утренней гадливости.
С Михаилом всё было не так. Всё было нежно, страстно, пылко и даже целомудренно. Михаил раздел Любоньку, она даже не заметила, как и когда. Целовал её грудь, она вдруг почувствовала, что внизу живота собирается истома, требующая выхода. И выход нашёлся. Нет, Михаил не «овладел ею», как обычно говорится в таких случаях, он проник в неё так, что Любонька вся выгнулась от сладострастия. Потом они лежали молча. Он любовался ею, а она дремала, чувствуя себя самой счастливой на свете.
Утром она проснулась у него на плече, почувствовав себя здоровой. Потихоньку пробралась на кухню, приготовила кофе, взяла кое-что из маминых «забот» и вернулась к себе. Михаил спал и Любонька, поставив поднос рядом с кроватью, рассматривала его лицо, оказавшееся совсем мальчишеским без очков. Скоро он открыл глаза и, увидев её, потянул в кровать.
- Иди, продолжим курс лечения.
- Я уже здорова.
- Нет, это только с утра. Надо обязательно закрепить.
Любонька, смеясь, уступила, но теперь она почувствовала боль. Михаил заметил это, быстро завершив «процесс», и вышел в ванну. Любонька осторожно заглянула под одеяло – может быть новогоднее обращение в женщину не удалось? Может быть она ещё девственница? Но, нет. На простыне ничего не было, кроме тёмного пятна. Михаил застал её за разглядыванием этого пятна.
- Что-то ищешь?
- Да. Следы своей девственности, - Любонька нисколько не смущалась.
- А почему они до сих пор там?
- Да я и не знаю, что я тут нашла. Давай завтракать.
Однако за завтраком Михаил опять вернулся к теме девственности и Любонька, сначала стесняясь, потом распаляясь, рассказала, каким образом она узнала, что уже не девушка. Она рассказала всё – и как напилась и как проснулась. Вспомнив, расплакалась, сказав, что до сих пор не может прийти в себя. Михаил постарался утешить её:
- Честно говоря, я даже не задумывался о том, девственница ты или нет. Ты мне очень нравишься и то, что с тобой произошло не делает чести тому мужчине, но тебя не касается. Совокупление без любви – это грех. Люба, ну, не плачь. Я люблю тебя, слышишь? Я люблю тебя и то, что у нас с тобой случилось этой ночью, это любовь! Слышишь?
Любонька перестала рыдать и, утерев горькие слёзы, произнесла с чувством:
- Я тебя тоже люблю. Я люблю тебя ещё с той поры, когда была твоей студенткой.
- Не может быть! А где ж мои глаза были?
- За очками, - Любонька уже смеялась, снимая с Михаила очки и надевая их себе на нос.
Они закрепили свои слова любовью, и Михаил ушёл домой, вернее на дежурство. А вечером снова пришёл к Любоньке и остался на ночь и опять была любовь (а не грех).
В первую смену после болезни Вячек попросил всех остаться после планёрки. Когда все угомонились, он встал и в полнейшей тишине торжественно произнёс:
- Я хочу, чтобы все знали из первых уст. Я люблю Любовь Владимировну? И делаю ей официальное предложение. Люба, выходи за меня замуж.
Все ахнули, а Любонька растерялась, потом еле слышно промямлила:
- У меня есть парень.
- Да, но я испортил тебя и, когда парень узнает, он всё равно тебя бросит.
- Славик, не валяй дурака, - Валентина Николаевна одна из всех сохранила спокойствие, - не устраивай балаган. Надо было сначала договориться обо всём с Любашей, а потом уже делать ей предложение при свидетелях.
Любонька покраснела, как рак, и пулей выскочила из кабинета, где проходила планёрка. К уже начавшему забываться чувству гадливости прибавилось теперь ещё и чувство стыда и даже омерзения. Разве мог сравниться ЕЁ ИНТЕЛЛИГЕНТНЫЙ Миша с этим… некультурным мужланом. А ещё кичится, что в институте учится. Нет, интеллигентность – это врождённое качество плюс воспитание плюс наклонности человека.
Всё это неслось у неё в голове, пока она неслась по коридору к туалету, где едва наклонившись над раковиной, вырвала. Желудок скрутило – ведь она не завтракала и вырвала непонятно чем.
Немного придя в себя, она подошла к Валентине Николаевне.
- Не бери в голову, - посоветовала она, - Славка всегда чудаком слыл. Вот и сейчас решил отличиться.
- Но такими вещами не шутят,- шмыгнула носом Любонька.
- Да все это понимают. Иди, работай спокойно. Ты, как убежала, мы его закидали шапками.
Хорошая женщина Валентина Николаевна! Любонька как-то сразу успокоилась и на работе ни разу не вспомнила об утреннем инциденте, а вечером её ожидал Михаил. Удачно обойдя Вячека, попытавшегося снова заговорить с ней, она повисла на шее Михаила. Вся смена видела. Все убедились, что у неё есть парень. Пошёл этот Вячек… куда-нибудь подальше.
Михаил почти совсем переселился к Любоньке. Его мама была не против, мама Любоньки, когда она спросила, можно ли прийти на свадьбу матери с парнем, лишь пожала плечами. Но на свадьбе всё приглядывалась к Михаилу, а позже сказала, чтобы приезжали к ним с Вадимом Никифоровичем вместе. В «загородной усадьбе», как мама называла дом теперь уже законного супруга, она была полновластной хозяйкой. Что-то переставили, что-то выбросили и купили новое, что-то переделали, сделали современный ремонт и теперь это действительно была усадьба, где всегда было чисто и вкусно пахло. Михаилу нравилось бывать в гостях у «молодожёнов», сам же он о своих намерениях пока умалчивал, хотя Клавдия не раз прозрачно намекала.
Михаил был не прочь жениться на Любоньке – красивая, умная, не испорченная, в смысле не избалованная. Но что-то держало его язык за зубами, наверное, небольшой, но яркий опыт предыдущей женитьбы. Его мама старалась теперь не давать советов, но Любоньку встречала всегда хорошо.
В первое знакомство Любонька очень переживала. Она понимала, что просто так с мамами не знакомят и переживала – будет молчать, скажут, дурочка, разговор поддержать не может; скажет что-нибудь, а вдруг невпопад? Но мама Михаила – такая же интеллигентная, как и её сын, женщина прозорливая и умная, сразу увидела в Любоньке «то, что надо», но сыну боялась что-либо говорить, пока сам не спросит. А он молчал.
Зима ещё властвовала – засыпала город снегом, вьюжила и метелила, но иногда, будто прилегла отдохнуть, уступала место весне. Та, недолго думая, растапливала сугробы, звенела капелью, будто бубенцами, кидалась солнечными зайцами.
Любонька в тот раз поехала к маме одна – Михаил работал. Мама накормила, напоила, авоську собрала, а потом и говорит:
- Ну-ка сядь. И говори, как на духу – ты беременная?
- Я? – Любонька поперхнулась чаем.
- Ну, не я же. Хотя, кто его знает, ещё могу. Но у меня всё нормально, а ты – бледная, как смерть, и, видела, что подташнивает тебя.
- Меня?
- Тьфу ты. Не прикидывайся. Говори.
- Мам, я не знаю, - Любонька заплакала, и мама поняла, что попала в точку.
- Ну, так я и знала. Хорошо, что хоть Михаил порядочный – не бросит тебя.
- Я не знаю, - продолжала реветь Любонька.
- Ты что? Маленькая что ли? Ещё скажи, что не живёшь с ним. А то я следов не видела, когда домой на обед забегала. Когда у тебя месячные были в последний раз?
- Не помню, - рыдала дочь.
- Ты что? Совсем дура? Я ли тебе не говорила о последствиях внебрачной жизни? Хочешь также, как я – мыкаться по углам?
- А-а-а-а, - билась в истерике Любонька.
- Вот что. Сопли утри. Сделай анализ, ну, какие-то там сейчас в аптеке продаются листочки на тест. Потом позвонишь мне. А потом порешаем, как быть.
Мать еле успокоила своё несчастное дитя, которое «не понимает, за что его ругают». Любонька вообще не придавала значения своему статусу. В её воображении всё было таким бело-розовым. Белое свадебное платье, розовый альков…
Мамины опасения подтвердились. На маленьком пластике чётко обозначились две полоски. Любонька позвонила маме. Та приказала сегодня же всё сказать Михаилу. Любонька только вздохнула. Она не представляла себе, как отреагирует Михаил, а вспомнив мамины рассказы про своего отца (никаких отцов-героев, бросил, подлюка, и всё), чтобы у неё с детства не было иллюзий о принцах, пригорюнилась.
Михаил пришёл вечером в приподнятом настроении, принёс бутылку хорошего вина, фрукты и объявил праздник.
- А по какому поводу? – поинтересовалась Любонька.
- Меня сделали старшим преподавателем! Прочат в заведующие, - гордо произнёс Михаил.
- Вот здорово, - обрадовалась Любонька, думая о будущем их ребёнка, - а у меня тоже сюрприз.
- Какой?
- Потом скажу, в более торжественной обстановке, - сказала она, принимая у него пакеты.
- Ах, ты хитренькая. Я, значит, проболтался в коридоре, а она – вот ты какая, - Михаил, смеясь, обнимал и целовал Любоньку.
Она слабо отбилась от него, красиво накрыла стол. Сели ужинать. Первый тост, конечно, за повышение. Второй – за сюрприз.
- Ну, не томи, рассказывай, - просил Михаил, рассматривая Любоньку через бокал.
- У нас будет ребёнок, - выпалила она.
- Нет, нет, только не это.
Михаил с силой поставил бокал на стол так, что вино выплеснулось из бокала и бегом кинулся к выходу. Любонька оторопело смотрела ему вслед, не понимая, почему он так отреагировал. Она почему-то не расстроилась, просто устало прилегла на диван и почти сразу уснула.
Утром она едва вспомнила вчерашний «ужин», а вспомнив реакцию Михаила, ужаснулась. Значит, мама права. Все мужики – козлы, а интеллигентные с виду – в особенности. Ну, и пусть. Она ни за что не будет делать аборт. Позвонила маме, рассказала ей. Мама поцокала, сказав то же самое, что думала Любонька, и поддержала её решение.
- Первый аборт – ни за что! Мы с дядей Вадимом поддержим.
Она это точно знала, потому что стала для Вадима Никифоровича божком, смыслом жизни. Он был электриком экстра-класса – его и на работе ценили и дома всё время машины подъезжали, он помогал ремонтировать. Клавдия решила, что, когда Вадим Никифорович выйдет на пенсию, можно и мастерскую небольшую открыть. Люди ведь деньги давали, да Вадим Никифорович чаще по-дружески помогал. А ведь можно всё официально оформить, ну а друзьям можно и помочь. Друзьям завсегда рады. Расчётливая Клавдия всё продумала. Мужу она сразу сказала о положении Любоньки. Он полностью был согласен с Клавдией.
- Поднимем, конечно!
Любонька успокоилась. В конце концов за всё надо платить. Получила удовольствие – плати. Да и ребёнок – это разве расплата? Вон мама сколько пережила, никто не помогал, а Любоньке мама поможет.
Она не стала звонить Михаилу, не стала искать его в училище-институте, отзанималась и пошла на работу. Вячек оставил её в покое, лишь иногда грустно посматривал в её сторону на планёрке. А вечером Михаил пришёл к ней домой.
- Не могу, Любаша. Что же ты наделала! Жить без тебя не могу, но не смогу я принять этого ребёнка. Понимаешь, я уже обжёгся раз – женился, а оказалось ребёнок – не мой. Если бы ты не рассказала мне о том новогоднем… казусе, может, я бы по-другому всё воспринял. А теперь не смогу. Люба, сделай аборт. Пожалуйста. Я тебе деньги дам, если нужно. А потом поженимся. Тогда я уже буду уверен, что ребёнок мой. А так… Ты понимаешь? Я всё время буду думать, что я – лох последний. Что я существую для того, чтобы меня… делали, - он говорил это, сняв очки, отчего вид его был абсолютно несчастный.
Любонька выслушала его молча, потом спокойно сказала:
- Аборт я делать не буду. Жениться на мне из-за ребёнка не прошу. Так что, Михаил Иванович, мы с вами разошлись во мнениях. До свидания.
- Люба, ты имеешь право обижаться. Я виноват, в первые дни я совсем потерял голову и не предохранялся. Но это значит лишь то, что время зачатия почти одинаково с тем мужчиной. Я всё время теперь думаю об этом. И ничего не могу с собой поделать.
- Я вам сочувствую. Но и я с собой ничего не могу поделать. Нам больше не о чем говорить?
- Люба, прости. Я не могу вот так уйти, но и не имею права остаться.
- Вы сегодня столько раз говорили о правах, что я вспомнила и о своём праве – праве выбора. Я выбираю ребёнка.
- Но ты же говорила, что любишь меня.
- Люблю. Поэтому и хочу оставить ребёнка. А вы решайте сами.
- Ты опять стала «выкать». Это плохая примета.
- Так легче прощаться. Прощайте.
- Прощаю.
День за днём, вот и весна. На 8 марта Вячек организовал «поляну» в кафе. И поскольку была их смена, собрались уже в 9-м часу вечера. Любонька хотела «сачкануть», но женщины шепнули ей, что мужчины будут дарить подарки, неудобно не пойти. Пошла. Женщины уже давно догадались, что Любонька беременная. Как-то умеют женщины распознавать без всяких анализов – по внешнему виду, да кто-то её у гинеколога видел, когда на учёт становилась. Пошушукались, дескать, Вячека. Вспомнили, что Любонька говорила, парень есть. Намекнули на свадьбу, но Любонька так им отпела, что успокоились. А поскольку женщины их смены незлобивые были, так и забылось. Но при случае Любоньку оберегали.
Получив подарок, Любонька хотела потихонечку уйти, но в дверях столкнулась с Вячеком.
- Родионова, тебя никто не отпускал.
- Мне домой нужно. Завтра на занятия рано вставать.
- Успеешь выспаться. Сейчас профсоюзы будут поздравлять.
Пришлось вернуться. Вячек вёл себя непосредственно, не чудил, не приставал к ней с дурацкими предложениями, чего бояться.
От имени профсоюзов всех женщин поздравил САМ, а потом уже и Вячек добавил два слова и вручил женщинам красивые полотенца.
- А Родионовой 2 полагается, - пошутила одна из женщин, вроде бы тихо, но Вячек услышал, ошалело глянув на Любоньку, раздал полотенца.
- Ты что – беременна? - спросил он у неё, когда она опять стала собираться домой.
- Кто вам сказал?
- Да все говорят. И говорят, что от меня.
- Глупости.
- Моё предложение ещё в силе, - напомнил он, - выходи за меня. Что ты упёрлась? Ведь твой… этот… уже бросил тебя.
- Не ваше дело. Пустите, мне домой надо.
- Иди, но помни. Как только созреешь, так свадебку и сыграем. Весь коллектив пригласим. О будущем подумай.
Любонька опрометью выскочила из кафе. Даже для прикрытия своей беременности она ни за что не согласится выйти замуж за нелюбимого.
Скоро её перевели на лёгкий труд и видеться с Вячеком она могла лишь случайно. Зато с Михаилом они встречались каждый день. Можно было предположить, что эти встречи случайны, но Михаил каждый раз отводил глаза, хоть их и не видно было за тёмными стёклами, а Любонька вся вспыхивала и торопилась уйти.
Клавдию после работы поджидала интересная женщина интеллигентного вида.
- Вы – мама Любы? – спросила она низким грудным голосом.
- Да, а что? – чуть с вызовом ответила Клавдия, хотя сразу поняла, что это мама Михаила.
- Мне нужно с вами поговорить.
Клавдия не стала строить из себя гордую крепость, согласилась пойти в близлежащее кафе. Там за чашкой чая (для Клавдии) и чашечкой кофе для себя интересная женщина, представившаяся Маргаритой Владимировной, сначала несколько жеманно, а потом расплакавшись, поведала Клавдии, как она переживает за сына, который просто извёлся. Его предыдущая жена оказалась лгуньей и теперь он не верит ни одной женщине. Но он так любит Любу, что просто места себе не находит. Плохо спит, плохо ест. Похудел на 5 кг!
- Ну, а я- то чем вам помочь могу? - спросила Клавдия, тронутая заботой матери о сыне.
- Я и сама не знаю. Люба решила оставить ребёнка?
- Конечно. Но не потому, чтобы женить вашего сына на себе, а потому что она девочка неопытная и зачала ребёнка по любви, а не по расчёту.
- Я тоже так думаю. И Михаил в душе верит, что это его ребёнок, но после первого брака, - Маргарита Владимировна опять заплакала, - а главное, ведь это я виновата, я уговаривала его тогда жениться. Девушка – из порядочной семьи, а поступила так… непорядочно.
Клавдия поджала губы, уж про Любоньку можно смело сказать, что семья у них не очень порядочная. Она мать-одиночка, отца и в помине не было и дочь по стопам матери пошла. А ведь всё не так.
- У меня к вам просьба, - Маргарита Владимировна наконец-то успокоилась, - когда родится ребёнок позвольте сделать анализ ДНК. Миша сразу успокоится и всё устроится. Он знакомил меня я с Любой. Я думаю, что лучшей жены ему желать не стоит. Поверьте, его бегство - это не каприз, это – разбитое сердце.
- Я не против, а Любонька – не знаю, как к этому отнесётся.
- Но ведь она любит Мишу?
- Любит. Призналась мне.
- Во имя любви, во имя жизни! Разве это так сложно?
- Может, и не сложно, но… обидно.
- Но мы с вами можем сделать это тайком. Достаточно взять мазок из ротика ребёека, - уговаривала Маргарита Владимировна.
- Хорошо. Поживём, увидим.
Любонька с мамой рассчитали, что 1-й курс Любонька успеет окончить, на работе оформит декретный отпуск, а в институте брать академический отпуск не будет. Только бы продолжилось обучение здесь, а не в основном институте. Дело в том, что мама тоже забеременела и готовилась стать матерью законнорожденного сына. Любоньке УЗИ показывало девочку.
Время пролетело так быстро, что Любонька и оглянуться не успела, как вот оно – долгожданное чудо. Вот уж поистине чудо создала природа – жила себе одна, вдруг рядом маленький розовый комочек, жалобно пищащий или просто спящий. Любонька налюбоваться не могла на свою малышку. Имя она ещё не придумала. Мама сказала – не спеши. Родится, тогда и думай. Можно по церковному календарю. А можно поглядеть какая малышка будет, так и назвать. Чёрненькая – Галя, беленькая – Света, вертлявая – Юля, ну, в таком плане. Вон её мать назвала Клавдия, так вот по жизни и хромает, даром что ноги ровные.
Роды были лёгкие, выписали Любоньку на 4-й день. А на выписку пришла вся смена во главе с Вячеком, мама, хоть уже и дохаживала последние деньки до родов, Вадим Никифорович и почему-то мама Михаила. Его не было. Любоньке на секунду стало обидно. Она почему-то думала, что он придёт – не зря же довольно часто она находила возле своей двери букеты цветов. Вячек бы до такого не додумался.
Вячек хотел было принять новорождённую от медсестры, но Вадим Никифорович взял власть в свои руки, взял девочку, расплывшись в благодушной улыбке.
Все кинулись поздравлять и про Вячека забыли, впрочем, он долго не стоял в сторонке. Привыкший руководить, он построил свою команду, вручили цветы и подарки молодой маме и бабушке и потянулись к выходу.
Всё прошло шумно и «помпезно» (любимое выражение Вячека), Любонька даже не заметила, что мама шепчется с Маргаритой Владимировной.
Малышку привезли домой к маме с дедом, как он сразу же себя назвал. Его внуки были уже большие, да и выросли далеко от него. Он просто цвёл от счастья, держа на руках розовый конверт, с любовью поглядывая на свою жену и её уже торчащий вперёд живот.
Малышка была спокойной – покушала и спать. Любонька сцеживала молоко, бегала на лекции, мама тем временем сидела дома. А через две недели после выписки мама подала Любоньке справку, где чёрным по белому было написано, что отцом девочки является Михаил Иванович Кораблёв.
Тут бы и сказочке конец, все счастливы, отец не замедлил явиться с предложением руки и сердца. Только Любонька отказала.
- Если один человек не доверяет другому, какие бы у него не были мотивы, не может быть настоящей любви. Это не обида, не месть. Это зрелое решение взрослой женщины, - ну, приблизительно так она сказала.
А перед Новым годом к Любоньке пришёл Вячек – с цветами, конфетами и колечком.
- Люба, ты мне люба, - начал он с каламбура, но тут же осёкся, - я всё понял. Я тебе всё время неправильно говорил, а ведь говорил от чистого сердца. Я люблю тебя. Я это давно понял. Я очень хочу, чтобы ты была моей женой. Вот.
Он протянул ей колечко и стоял перед ней – большой взрослый мужчина - как мальчишка, растерянно хлопая глазами.
- У меня ребёнок.
- Ну, и что. Я ведь всю твою беременность думал, что это мой ребёнок. Привык. Ну, а потом сарафанная молва донесла, что ребёнок не мой, ну и… Всё равно. Я тебя люблю и Нику твою тоже люблю. А ты мне родишь ещё одного. Да?
- Да. Слава, я вижу, что ты не так просто всё это говоришь. Не так, как тогда – той новогодней ночью.
- Ну, я тогда ещё совсем дурак был. А сейчас поумнел. Кое-чему ты меня научила. Пойдёшь за меня?
- Пойду. А почему ты не спрашиваешь, люблю ли я тебя?
- Любовь, прости, ведь тебя так зовут, любовь - дело наживное. Главное, чтобы уважение было. Ты меня уважаешь?
- Уважаю, - рассмеялась Любонька и взяла колечко, которое он держал в вытянутой руке, - а размер подойдёт?
- Конечно, ты думаешь, я так купил. Я всё разузнал.
Вячек торжественно надел колечко ей на палец. Колечко с маленьким бриллиантом было впору.
- Ну, как не уважать тебя, такого внимательного, - улыбнулась Любонька.
Свадьбу хотели сыграть скромную, но у Вячека было столько друзей и родственников, которых обязательно надо было пригласить, что пришлось снимать большой зал в кафе. Свадьба получилась весёлой, невеста сияла счастливой улыбкой, жених не мог на неё налюбоваться, а рядышком сидела Клавдия с двумя карапузами.
А через месяц после свадьбы, который молодые провели в Таиланде, Клавдия собрала всех на званый обед и покаялась.
- Простите меня, детки. Согрешила я. Думала, что Любонька любит того парня, да и его мать приходила ко мне, просила анализ ДНК сделать, чтобы удостовериться, что это его ребёнок. А я подкупила медсестру, она мне и выдала справку, какую мне надо было. А ведь анализ показал совсем другое. Ты вот что, Вячеслав, сделай-ка анализ сам и удостоверься, что Вероника – твоя дочь.
Немая картина: «не ждали»…