14 декабря в петербургском клубе «Грибоедов» состоялась третья по счету церемония вручения Григорьевской премии. Финалистами 2012 года стали: Дмитрий Артис (СПб)
Михаил Квадратов (Москва), Алексей Остудин (Казань), Андрей Родионов (Москва), Наташа Романова (СПб). По этому поводу Марина Немарская пообщалась с одним из членов жюри премии Алексеем Ахматовым.
• Здравствуйте, Алексей Дмитриевич.
Добрый вечер, Марина.
• Поскольку наш сегодняшний разговор будет целиком посвящен Григорьевской премии, расскажите немного об истории её создания.
История создания – самый неблагодарный вопрос. Кто-то имел желание увековечить имя хорошего поэта, кто-то имел возможности это сделать, кто-то обладал энергией это все свести воедино, скрутить веревки, поставить парус и выйти на большую воду. Конечно, здесь большая заслуга его сына Анатолия и ближайшего окружения. Но мне бы не хотелось, чтобы от премии осталось впечатление, как от какого-то узкого междусобойчика друзей и родственников. Она весьма солидна в своем денежном наполнении, провокативно-одиозна, как, впрочем, и сам Геннадий Григорьев, а также охватывает весьма широкую поэтическую публику. Стихи на нее присылают даже люди с других континентов. Некоторые из них (не входя в число финалистов) приезжают на саму церемонию.
• Как бы вы сформулировали основные положения, идею премии (т.е. чем она отличается от прочих)?
Тут все с одной стороны просто, а с другой совсем не просто (по крайней мере, для меня). В уставе премии ясно сказано, что «Григорьевская поэтическая премия учреждена для увековечивания памяти петербургского поэта ГЕННАДИЯ АНАТОЛЬЕВИЧА ГРИГОРЬЕВА (1949-2007) и поощрения творчески близких ему стратегий и достижений в современной русской поэзии». Это, наряду с возрастным ограничением (номинант не должен быть старше самого эпонима, как если бы последний был сейчас жив) – основное положение премии. То, что любое, а тем более такое благородное, дело, осеняется именем поэта, конечно же, способствует его увековечиванию. А вот насколько эта премия «поощряет творчески близкие стратегии и достижения» Геннадия Анатольевича – для меня вопрос. Григорьев был мастером реприз, которые опирались на строгую силлабо-тоническую систему с четкой строфикой и прекрасной полнозвучной рифмой. В известном смысле он был виртуозным традиционалистом, работавшем со всем арсеналом классических средств стихосложения, подкрепленным аллитерациями, яркими метафорами и игрой слов:
Как бы я с этой женщиной жил?
Для нее безо всякой бравады
Я бы голову даже сложил,
Что сложнее сложенья баллады.
При этом он был поборником мысли, и вне логики поэзию не видел вообще, как практически не переваривал верлибры и смысловую абракадабру. Остро социальный, буквально на грани, он практически не употреблял в стихах мат, потому что это всегда – капитуляция перед родным языком. Вот это все и есть в кратком виде – творческая стратегия Григорьева, а также и перечень его достижений. Что тут вкусового или неясного? К сожалению многие наши лауреаты приносят на ту площадку, что им предоставляет Григорьевская премия совсем иные ценности и «стратегии». Я вовсе не собираюсь единолично узурпировать право на понимание григорьевских стратегий. Мое мнение, это всего лишь 20 % от общего мнения уважаемого жюри. Но, повторюсь – достижения Григорьева это момент не вкусовой. Они прозрачны и абсолютно четко проговариваются. Да, ему необходим был эпатаж, даже китч. Провокация, если хотите. Но базировалась она на строгом метре, ритме и безукоризненном чувстве вкуса.
• В таком случае, возникает вопрос, насколько в вашем представлении отмеченные в финалах авторы, продолжают и вторят григорьевским стихотворным традициям?
Пойдем от начала. Наш первый лауреат 2010 года Всеволод Емелин, автор хоть и интересный, и безумно остроумный, но совершенно не знаком с законом рифменного чередования, сбивает ударения в угоду размеру, точнее даже не следит за этим. Он по-григорьевски социален и злободневен. Но, он – не виртуозен по форме. Причем не потому, что не может, а потому что не ставит себе таких задач. Ему это не приходит в голову. Он и так популярен и читаем. Он с легкостью обходится без того, на что сам Григорьев жизнь положил. Гораздо ближе к григорьевским «творческим стратегиям» Ирина Моисеева и Анджей Иконников Галицкий, получившие второе и третье места соответственно. Но, они менее известны. На второй год жюри отдало свои предпочтения киевскому поэту Александру Кабанову. Кабановская эстетика далека от григорьевской, но все же, в поэтическом смысле, он, безусловно, ближе к Григорьеву, чем первый финалист. Но, к сожалению, позволяет себе в стихах матернуться, причем делает это походя, без внутренней необходимости, как бы подавая сигнал публике – я тоже ваш, смотрите, я из вашей среды. Ничто человеческое (как правило, это выражение нужно рассматривать, как ничто скотское) мне тоже не чуждо. К сожалению, сильна в нем и тяга к легкой зауми на фонетической почве, не всегда обеспеченной истинным смыслом, т. е. то, что Григорьев на дух не переносил. Все-таки, мне кажется, некая строгость к себе Александру не помешала. Но, это, как раз вкусовой момент. Занявшие в 2011 году второе и третье места Валентин Бобрецов и Игорь Караулов чуть ближе к заявленным «творческим стратегиям». Но, опять же, менее известны. Последний выбор жюри меня лично совсем обескуражил. Именно так. Я, как член жюри, просто потерял надежду. Мне вдруг стало все это не очень интересно. Первое место поделили между собой Наталья Романова и Андрей Родионов. У них масса поклонников. Оба – вполне самостоятельные творческие единицы. Но «творческие стратегии и достижения» Григорьева-то тут не при чем. Низовая поэзия Романовой, нафаршированная ненормативной лексикой, как гусь яблоками – просто прямо противоположна всему, что делал Геннадий.
Вот лишь маленький и наиболее целомудренный отрывок из прочитанного ею на церемонии вручения:
…пока ваш герой, обслюнявившись, в микрофон пердит
и трясет мудями, жопой и брюхами.
Это же не какой-то там Хампердинг,
что на Евровидении обосрался перед старухами.
Даже когда Григорьев написал своего писающего мальчика, он сделал это изящно, с блестящей игрой слов и философскими выводами. Романова же просто бомбит незащищенные уши. Даже если бы мат из текстов Романовой можно было бы изъять, остались бы зарифмованные сюжетные повествования о бытии маргиналов. Они могут быть более остроумными или менее, страшными и не очень, но они не будут стихами в тыняновском понимании «напряженного слова». Там со словом автор не работает. Он работает с историями. Андрей Родионов также исповедует в своем творчестве совершенно негригорьевские принципы. Это некий речитатив, которому нужно музыкальное сопровождение. Мощный барабан. Полу рэп, полу рок. Он завораживающе рассказывает некие истории (исполняет, кстати, лучше всех), но это проза в рифму (иногда очень удачная и пронзительная, но проза), в то время, как Григорьев принципиально занят тем, что невозможно высказать в прозе – посредством строгой силлабо-тоники творит звуковую материю, которая сама является некой историей. Не знаю, насколько непоэтам понятно, о чем я говорю, но, сейчас получается так, что непоэты поэтическими делами не интересуются, а значит наши читатели все более или менее вовлечены в то, о чем ведется разговор.
Заканчивая по персоналиям победителей, упомяну оставшихся финалистов – Алексей Остудин, на мой взгляд лучший из этой пятерки и наиболее близкий вышеозначенным «стратегиям». Он, может быть, читал не очень выигрышно, но это были подлинные стихи. Михаил Квадратов, который просто обаял меня на слэме, чего я не сказал бы о присланной им подборке. По-моему, он просто не совсем удачно отобрал материал на конкурс. Мне они были чрезвычайно интересны. И Дмитрий Артис. Все трое «стратегически» ближе к Григорьеву, но опять же – менее известны.
Если попытаться резюмировать выше сказанное, то получится, что премия все же имеет тяготение отдаваться в руки более известных, чем близких Григорьеву авторов. Именно поэтому не могу с гордостью заявить, выруливая на ваш вопрос, что премия сильно «отличается от прочих». Таково мое мнение и меня оно удручает.
• Существуют ли на ваш взгляд сходные черты в поэтике авторов, становящихся финалистами?
В поэтике финалистов нет сходных черт (то есть у кого-то они есть, у кого-то нет), что возвращает нас к предыдущей теме – награжденные никак в общей массе не заняты продвижением григорьевских подходов к поэзии. И здесь я, как всего лишь пятая часть всех голосов жюри, увы, ничего поделать не могу. Что же касается сходности как таковой, то финалистов можно разделить по направлениям. С моей точки зрения четко прослеживаются три генеральных линии: первая – повествовательно-социальная: Емелин-Родионов-Романова и немного Караулов, вторая, – собственно поэтическая: Кабанов-Остудин-Квадратов-Артис и немного Караулов, философско-лирическая: Иконников-Галицкий-Бобрецов. Особняком в этом списке стоит патриотическая, но очень тонкая поэзия Ирины Моисеевой, но поскольку она одна, в ветку я ее пока сформировать не могу. Кажется никого не забыл?
• Что для критика Алексея Ахматова участие в таком проекте в качестве члена жюри?
Безусловно, расширяется кругозор. Поэтический мир, в котором я нахожусь, очень сильно отличается от этого мероприятия. Многих авторов в моем мире не просто не читают, их не существует, как не существует, скажем, для птиц Ленинградской области обитателей Марианской впадины. Благодаря участию в жюри, я знаю, что возможны и такие диковинные формы поэтической жизни. Это я не столько о финалистах (они, более менее, на слуху), сколько вообще о представителях т. н. длинного листа.
• Поскольку Григорьевская премия теперь уже не считается молодой и в ней участвуют наиболее значимые авторы последних 10 лет, не могли бы вы охарактеризовать современные литературные тенденции на ее примере?
Боюсь показаться брюзгой, но тенденции мне представляются самыми негативными. Виктор Топоров объявлял уже о смерти поэзии. Так вот я бы сказал – она при смерти. Это не одно и то же, но близко к тому. Продолжается размывание традиций, люди перестают рифмовать и ритмизировать. Это приводит к потере слуха и к исчезновению ремесла. А еще, всем почему-то показалось, что мат – есть выражение своей свободы. Почему сование в поэтическую речь гениталий на каждом шагу теперь модно мне не понятно?
• Чем, по вашему мнению, обусловлено попадание того или иного поэта в область читательского интереса, иными словами, почему одни авторы популярнее других?
Об этом еще Лев Анненский говорил. Ничем. Удача. Лотерея. Чтобы стать популярным, иногда не нужно писать лучше других или стараться сделать что-то особенное. Это не значит, что можно писать плохо. Плохо вообще писать нельзя никому и никогда. Это значит, что наша человеческая логика или понятия о справедливости здесь не работают.
• Тогда может быть, вы назовете ряд поэтов и приславших свои подборки на соискание Григорьевской премии, которые, на ваш взгляд, достойны упоминания?
Сергей Пагын – молдавский поэт, пишущий на таком превосходном русском языке, какого и у некоторых финалистов в помине нет. Аля Кудряшова – блестящая поэтесса. Алексей Любегин – просто чистейший поэтический родник. В этом году открыл для себя совершенно замечательно поэта – Станислава Ливинского. Причем не я один. Что помешало ему стать популярнее своих коллег? Может быть, как раз, превосходный поэтический уровень и не позволяет ему пробиться? Парадокс. Очень хороша, мне показалось, Кристина Маиловская. Намеренно не называю пяток превосходных поэтов и двух поэтесс, которые, несомненно, бы заслуживали эту премию, но с которыми меня связывают узы дружбы, что не позволяет мне быть объективным (по крайней мере в глазах людей меня знающих). Почему они все не финалисты, и не «популярнее других», хотя лучше многих? Судьба.
• Оправдались ли отчасти ваши читательские ожидания при знакомстве с произведениями длинного списка 2012 года? Какие имена и произведения вы для себя отметили в связи с этим?
Я думаю, что в чем-то и превзошли мои ожидания. В конце концов, важнее всего (для того все эти конкурсы и существуют) – знакомство с новыми авторами и новой поэзией. А кто победитель – важнее самим победителям. Для меня в длинном списке 2012 года первым остается Ливинский. Я очень высоко оценил Маиловскую и Савушкину. Илюхина второй год обращает на себя мое неподдельное читательское внимание. В этом году я даже Капустину отметил, как одну из лучших, хотя не так давно писал по ее стихам разгромную статью. Ну и Остудин, конечно же, но он и так прошел. После слэма не на шутку заинтересовался Квадратовым. При этом манера чтения на меня не действует (читал он, кстати, не самым лучшим образом). Просто это были настоящие стихи. Без всяких скидок. А ведь мы из-за него сильно спорили на предварительном голосовании. И так бывает. Либо он подборку слабее прислал, либо я чего-то не услышал.
• В завершение нашего разговора, скажите пожалуйста, каким вам видится финал будущего года, и какая, по-вашему, судьба ожидает Григорьевскую премию в худшем и наилучшем случае?
Финал будущего года мне пока никак не видится – еще даже длинный список претендентов не сформирован. У меня не много оптимизма, но, повторюсь, это мои личные ощущения (как и все предыдущие рассуждения). Уверен, у остальных членов жюри мнения совершенно отличны от моих и даже противоположны.
Про худший случай рассуждать как-то не хочется, он известен: грянет очередной кризис, кончатся деньги, члены жюри окончательно разойдутся, в виду своей разнополярности и т. д. Зачем о плохом – его и так полно? А вот о наилучшем помечтать стоит. Премия стала регулярной, обретает статус. Закрепляется в сознании поэтов и их почитателей, как некое мерило ценностей. По инициативе общественности, возглавляемой участниками короткого листа всех предыдущих годов, в Петербурге на Черной речке ставят памятник Григорьеву работы Шемякина или Церетели, а Сергей Носов пишет очередную главу о тайной жизни этого памятника. Ну а если быть серьезным, хотелось бы совсем немногого: чтобы лауреаты премии Григорьева действительно стали ближе к творческим стратегиям и достижениям Геннадия Григорьева.
• Спасибо за подробные ответы.
Приятно было пообщаться.