«Подлинный автор не может стать образом, ибо он создатель всякого образа,
всего образного в произведении». М.М.Бахтин.
«Когда говорится Ты, говорится и Я сочетания Я – Ты».
Мартин Бубер.
======+++++=======
Полемика с одним из персонажей сайта Проза.ру, представившимся как религиовед и, разумеется, знаток правописания – это уж непременный и закономерный тычок в мой «кривой глаз», заставила меня коснутся еще раз вопроса об отношениях автора и литературного персонажа.
Под автором понимается, прежде всего, субъект эстетической активности. Эта создающая, творящая сила.
Условимся, что литература – это все виды жанров, в том числе и публицистика. Так что, какой бы образ не создавал автор - он создает (творит) литературный образ – персонаж.
Поскольку автор извлекает эту «персону» из глубины себя, то естественно она – эта персона несет в себе и черты, качества, знание творца, то есть автора. Его эстетику и его этику. Иначе сказать если автор не отыскал в себе садиста, то он не сможет создать достоверный литературный образ палача. Ему неоткуда его взять!
В произведениях, таких как роман или повесть, рассказ – этот, извлеченный из недр автора персонаж, дробится на отдельные, назовем их – действующие лица.
Так мы получаем пусть и не святую, но все ж таки троицу. Автор – персона - действующие лица. Иначе сказать: Я – ты – он (они).
Ты – это Я – персона, от имени которой ведется рассказ, пишется статья, из которой извлекаются и другие действующие в произведении лица.
Ты потому ты, что Я - автор тебя создал, извлек из себя и по отношению ко мне – ты. Между нами дистанция. Рассматривая художественный текст произведения, иногда видят и говорят – это «второе я» - Альтер Эго автора. И это правильно.
Однако этому феномену – персонажу, есть и более веское основание, не зависящее от автора – это сам язык текста, его фактура!
Все знают, что картина нарисована на плоскости, но мы явственно видим объем картины. Такой же фокус проделывает с нами экран телевидения. Так вот – персона – это фокус, который проделывает письменное слово с автором и, конечно же, с читателем.
Нельзя создать художественный текст без того чтобы не был прежде создан тот от имени которого будет вестись рассказ или повествование. Даже если он – рассказ идет не от первого лица!
Поэтому возникают коллизии особенно в публицистике, когда автору предъявляется претензия, что персонаж чего-то там наплел, чего-то там не знает. То есть автор – невежа, необразован и полон самомнения.
Было бы глупо отвергать, что такое не бывает, более того, утверждаю, что такое сплошь да рядом!
Однако же и утверждаю иное, что автор мог специально создать, извлечь из себя образ наивного, глуповатого человека, но преисполненного самомнения. Что этот персонаж может специально говорить глупость, даже оскорблять человеческое достоинство, как бы провоцируя читателя на ответную реакцию. Что так и было задумано автором. Не автор глуп, а читатель наивен полагая, что автор невежда и грубиян, лишенный элементарного такта.
Провокативность искусства – обоюдоострое оружие, то есть оно и отрезвляет и опьяняет человека в зависимости от дозы и формы подачи.
Иногда автору удобно спрятаться за персону, чтобы сказать то, чего в здравом уме и рассудке сказать нельзя, но что составляет важную сторону общественной жизни, или характера человека.
Типичный пример «подпольный человек» из дневников Достоевского, говорящий вещи оскорбительные, а то и просто идиотские. Или Достоевский восхваляющий войну? Да полноте! Это конечно литературный прием!
Не Достоевский восхваляет, а персонаж, которого он извлек из глубины своей души и дал ему возможность сказать похвальное слово войне. Ведь, правда, подмечено этой персоной нечто такое, что упускалось неистовым духом пацифизма – этим вывернутым наизнанку человеколюбием?
Согласен ли с мнением этого персонажа Федор Михайлович, или же нет? Этот вопрос может быть рассмотрен только и исключительно через призму всего творчества писателя. Ибо писатель не во фрагментах своего творения не в частях его, как человек не только в печени и селезенке, а во всех его составных частях! И даже не сам писатель, как человек, а его второе я – персонаж, маска, за которой он скрыт. Всего, подлинного человека ни кто не знает и меньше всего он знает о себе сам.
«У человека нет внутренней суверенной территории, он весь и всегда на границе, смотря внутрь себя, он смотрит в глаза другому, или глазами другого» (Бахтин, 1979, 311-312).
Думаю что не только Достоевский, но и всякий кто непредвзято отнесется к этой апологии войны, согласится с персонажем Федора Михайловича, но только отчасти.
И тому есть одна веская причина – нет ни чего на земле, устроенное человеком, что было бы абсолютным злом или абсолютным добром.
И война не является абсолютным злом, и мир не является абсолютным добром! Все пестро и не только пестро, но и переливчато, изменчиво, подвижно в этой пестроте. Недаром же говорят, что «добрыми делами дорога в ад вымощена».
У Салтыкова-Щедрена начиная с «Писем тетушке» и заканчивая «Домиком в Монрепо» - действует персонаж, которого принять за автора может только полнейший идиот.
Еще хуже, еще болезненнее дело обстоит в поэзии, где автор настолько тесно сливается с персонажем (в поэзии – «лирический герой), что порой и лезвие бритвы нельзя между ними просунуть.
Бывает, что созданный образ поглощает автора и автор становится практически рабом, им созданного образа, и начинает жить так, как должен, как ему предписывает его творение. Тварь завладевает творцом!
Типичный пример такого поглощения: Бодлер, Вийон, в живописи Дали, Ван Гог, да любой мало-мальски знающий человек может привести примеры того как персонажи сводят в могилу своих творцов.
В некотором смысле – персоны – это демоны и не каждый вызвавший демона способен обуздать его, в поэзии – совладать с норовом Пегаса.
Меня могут упрекнуть в том, что я не упомянул - автор может вызвать не только демона, но и ангела света. Мол, литература несет в мир и божеский свет, а не только похоть человеческую.
Случается и так. Древние греки знали, что такое катарсис. И сейчас есть поэзия, есть музыка, есть песни, которые очищают душу и душа умывается слезами. Потому что ангельское – всегда чисто как слеза. Да кто ж не знает очистительную силу слезного плача в отличие от злобного, бесслезного воя!
Вот мой рецепт, как отличить высокое искусство, возвышающее человека над скотами, от искусства, низводящего его к состоянию двуногого зверя.
Если от созерцания картины, от песни, от стиха, от романа хочется плакать – значит, автор вызвал к жизни не демона, а ангела света. Под его крылом, его-ангела вдохнув в свою душу (отсюда вдохновение), извлек из своей души персону и ею – этой персоной (альтер эго – если угодно!) сочинил музыку, написал картину, или роман.
Если же под музыку или песню охота, сжав кулаки дать в морду первому встречному, значит - автор вдохновлен был демоном, или стал жертвой бога смерти Фанатоса и персона им созданная несет их дух! Этим духом и творит его Альтер Эго.
Все что разжигает в человеке похоть и злость, все, что ведет по жизни, пританцовывая и поблескивая жадными очами – всё это плод демонического вдохновения автора. И персоны им созданные – суть духи демонические.
Таков мой опыт жизни и опыт работы в литературе.
2015 май. Прокопьевск.